Рассказы

Дэшил Хэммет. Обгоревшее лицо

— Мы их ждали вчера, — закончил свой рассказ Альфред Бэнброк. — Но когда они не появились и сегодня утром, жена позвонила по телефону миссис Уэлден. А миссис Уэлден сказала, что их там не было… и что они вообще не собирались приезжать.

— Итак, — заметил я, — ваши дочери уехали сами и по собственной воле остаются вне дома?

Бэнброк кивнул. Его лицо выглядело усталым, щеки обвисли.

— Да, так может показаться, — согласился он. — Поэтому я обратился за помощью в ваше агентство, а не в полицию.

— Такие исчезновения и раньше случались?

— Нет. Если вы следите за прессой, то вам, наверное, попадались заметки о… как бы это сказать… нерегулярном образе жизни молодого поколения. Мои дочери уезжают и приезжают, когда им того захочется. Но я, хотя и не могу сказать, что мне известны их намерения, вообще-то всегда знаю, где они.

— Вы не догадываетесь, почему они так уехали?

Он затряс опущенной головой.

— Вы в последнее время часто ссорились? — рискнул предположить я.

— Нет… — начал он, но внезапно переменил тон. — Да… хотя я и не считаю, что этот случай может иметь значение, да и вообще не вспомнил бы о нем, если бы вы меня не спросили. В четверг вечером…

— И о чем шла речь?

— О деньгах, разумеется. Кроме денег, у нас не было причин для разногласий. Я давал дочерям на карманные расходы довольно много… может быть, слишком много. Так что им не приходилось себя ограничивать. Как правило, дочери не выходили за пределы того, что я выделял… Но в четверг вечером они попросили у меня сумму, которая значительно превышала разумные потребности двух девушек. Я был возмущен… хотя в конце концов все же дал денег, правда, несколько меньше, чем у меня требовали. Это не назовешь ссорой в полном смысле слова… но некоторое охлаждение наших отношений все же произошло.

— И именно после этой размолвки они сказали, что едут на уик-энд в Монтри, к миссис Уэлден?

— Возможно. Я не уверен. Кажется, я узнал об этом только на следующий день. Но, может быть, они сказали моей жене?

— Вам не приходит на ум другая причина бегства?

— Нет. Да и этот наш спор о деньгах… который, вообще, не столь уж необычен… не мог быть тому причиной.

— А как считает их мать?

— Их мать умерла, — поправил меня Бэнброк. — Моя жена — их мачеха. Она всего лишь на два года старше Миры, моей старшей дочери; жена так же, как и я, совершенно обескуражена.

— Ваши дочери и их мачеха живут в согласии?

— Да! Да! В полном согласии! И всегда, когда в семье возникают разногласия, они образуют единый фронт против меня.

— Ваши дочери выехали в пятницу после полудня?

— В полдень или несколькими минутами позже. Автомобилем.

— И автомобиля, разумеется, тоже нет?

— Естественно.

— Какой марки машина?

— Кабриолет. Такой, со складным верхом. Черный.

— Его регистрационный номер? Номер двигателя?

— Сейчас.

Он повернулся в кресле к большому письменному столу с выдвижной столешницей, что загораживал четверть стены конторы, порылся в бумагах и продиктовал мне номера. Я записал их на обратной стороне конверта.

— Я включу вашу машину в полицейский список украденных автомобилей, сказал я. — Здесь не обязательно упоминать о ваших дочерях. Если полиция найдет автомобиль, нам легче будет обнаружить девушек.

— Отлично, — согласился он, — коль скоро это можно сделать без огласки… разве что окажется, что с девочками плохо.

Я понимающе кивнул и встал.

— Мне необходимо поговорить с вашей женой, — сказал я. — Она дома?

— Кажется, да. Я позвоню и скажу, что вы придете.

…Я разговаривал с миссис Бэнброк в огромном, напоминающем крепость доме из белого известняка на вершине холма, возвышающегося над заливом. Это была высокая, темноволосая женщина лет двадцати двух, склонная к полноте.

Она не сказала ничего такого, о чем не упомянул бы ее муж, но сообщила больше деталей.

Я получил описание девушек.

Мира — двадцать лет, рост 173 см, вес 68 кг, физически развита, имеет несколько мужские манеры. Короткие каштановые волосы, глаза карие, кожа темная, лицо квадратное, с широким подбородком и коротким носом, над левым ухом под волосами — шрам. Любит лошадей и всякие развлечения на свежем воздухе. Когда она уходила из дома, на ней было голубовато-зеленое шерстяное платье, маленькая голубая шляпка, короткая черная шубка и черные туфли.

Рут — восемнадцать лет, рост 162 см, вес 48 кг, глаза карие, волосы короткие, каштановые, кожа смуглая, лицо овальное, с мелкими чертами. Тихая, робкая, склонна искать опору в старшей, более сильной сестре. Одета была в серое шелковое платье и табачно-коричневый плащ, отделанный мехом; в комплекте с широкополой коричневой шляпой.

Я получил по фотографии каждой девушки и в придачу снимок Миры, стоящей перед кабриолетом. Получил список вещей, которые они с собой взяли, — такие обычно берут с собой на уик-энд. И, что куда важнее, миссис Бэнброк продиктовала мне список друзей своих падчериц, их родных и знакомых.

— Они упоминали о приглашении от миссис Уэлден перед ссорой с отцом? спросил я, пряча бумаги в карман.

— Пожалуй, нет, — ответила миссис Бэнброк, поразмыслив. — Вообще-то я не склонна видеть здесь связь. Потому что девочки, в сущности, с отцом и не ссорились. Перепалка, которая произошла между ними, была не настолько острой, чтобы ее можно было назвать ссорой.

— Вы знаете, когда они выехали?

— Разумеется! Они выехали в пятницу, в половине первого. Поцеловали меня, как обычно, на прощание. Их поведение не наводило на подозрение.

— И вы понятия не имеете, куда бы они могли податься?

— Нет. Среди фамилий и адресов, которые я вам назвала, есть родные и знакомые девушек в других городах. Они могли отправиться туда. Вы полагаете, что мы должны…

— Я займусь этим, — пообещал я. — Не могли бы вы сказать, к кому скорее всего могли поехать девушки?

— Нет, — ответила она решительно. — Не могу.

С этого свидания я прямиком отправился в агентство и привел в действие обычный механизм: договорился, чтобы агенты других отделов Континенталя занялись некоторыми фамилиями из моего списка, занес черный кабриолет в полицейский реестр угнанных автомобилей и передал фотографам снимки девушек для изготовления копий. Выполнив все это, я был готов беседовать с людьми из списка миссис Бэнброк. Прежде всего я решил нанести визит Констанс Дели, проживающей на Пост- стрит. Мне отворила служанка. Она сказала, что мисс Дели выехала из города, но не пожелала сообщить, куда отбыла и когда вернется.

Оттуда я пошел на Ван-Несс-авеню и отыскал в автомобильном салоне некоего Вэйна Ферриса — молодого человека с прилизанными волосами, великолепными манерами и нарядами, которые полностью скрывали все остальное, чем он мог обладать, например, ум. Вэйн очень хотел помочь, но не знал, как. Чтобы объяснить это, он истратил уйму времени. Славный парень.

Следующая осечка: "Мистер Скотт находится в Гонолулу".

В посреднической конторе по торговле недвижимостью на Монтгомери-стрит я застал второго прилизанного, стильного молодого человека с хорошими манерами и в отличном костюме. Звали его Раймонд Элвуд. Я мог бы принять его за близкого родственника Вэйна Ферриса, если бы не знал, что мир изобилует людьми подобного типа. Он тоже не сумел ничего рассказать.

Потом еще несколько осечек: "Он за городом…", или: "Пошла за покупками…", или: "Не знаю, где вы можете его найти, мистер…".

Прежде чем отказаться от дальнейших поисков, я нашел приятельницу сестер Бэнброк, миссис Стюарт Коррелл. Она жила на Пресидо-Террас, неподалеку от Бэнброков.

Это была маленькая женщина, больше похожая на девочку, примерно такого же возраста, что и миссис Бэнброк. Пушистая блондиночка с большими глазами той особой разновидности голубизны, которая, вне зависимости от того, что за ней скрывается, всегда демонстрирует честность и искренность.

— Я не видела ни Рут, ни Миру вот уже две недели, — ответила она на мой вопрос.

— Ну, а во время последней встречи они говорили что-нибудь об отъезде?

— Нет.

Глаза ее были широко открыты и предельно искренни. Но на верхней губе дрогнула какая-то маленькая мышца.

— И вы не представляете, куда они могли бы поехать?

— Нет.

Ее пальцы смяли кружевной платочек в шарик.

— После вашей последней встречи они давали о себе знать?

— Нет.

Прежде чем это сказать, она увлажнила губы кончиком языка.

— Не можете ли вы сообщить фамилии и адреса ваших общих знакомых?

— Зачем?.. Или…

— Есть шанс, что кто-нибудь из них видел девушек после вас, — пояснил я. — А может, видел их даже после пятницы.

Она без особого энтузиазма продиктовала мне несколько фамилий. Все они уже были в моем списке. Два раза миссис Коррел допустила некоторые колебания, как если бы пыталась изменить фамилию, которую не хотела называть. На меня глядели все так же широко раскрытые искренние глаза. А пальцы уже не мяли платок — щипали материю платья.

Я не прикидывался, что верю. Но и уверенности, достаточной, чтобы припереть миссис Коррелл к стене, я не ощущал. Уходя, пообещал, что еще вернусь; она при желании могла счесть это угрозой.

— Благодарю вас, — сказал я. — Знаю, как трудно временами вспомнить что-нибудь точно. Если я наткнусь на что-то, способное помочь вашей памяти, — вернусь и скажу.

— Что?.. Да, пожалуйста! — воскликнула она.

Прежде, чем потерять дом из поля зрения, я внезапно оглянулся. В окне на втором этаже колыхалась занавеска. Уличный фонарь давал не так уж много света для полной уверенности в том, что за колышущейся занавеской мелькнула светловолосая головка.

Девять тридцать. Слишком поздно для визитов. Я вернулся домой, написал отчет о работе за день и лег в постель, думая больше о миссис Коррелл, нежели о сестрах Бэнброк. С нею надо разобраться…

Утром в агентстве меня ждало несколько телеграмм. Но ни одна из них ничего не вносила в дело. Поиски, предпринятые в других городах, не дали результатов. Из Монтри сообщили, что там не обнаружили ни девушек, ни черного кабриолета.

Я вышел, чтобы съесть сэндвич, и купил газету.

Завтрак оказался испорченным.

Пришлось немного слукавить, чтобы попасть к мистеру Корреллу. Был он высоким, худощавым мужчиной лет тридцати пяти с землистым нервным лицом и голубыми неспокойными глазами.

— Прошу простить меня за беспокойство в такую минуту, — сказал я, когда, наконец, предстал перед ним. — Постараюсь не отнимать у вас больше времени, чем это необходимо. Я — агент Континентального детективного агентства. Пытаюсь отыскать Рут и Миру Бэнброк, которые исчезли несколько дней назад. Думаю, вы их знаете, мистер Коррелл.

— Да, — ответил он равнодушно. — Знаю.

— Вы знаете, что они исчезли?

— Нет. — Его взгляд переместился с кресла на ковер. — А почему я должен знать?

— Когда вы видели Рут и Миру последний раз? — спросил я, игнорируя его вопрос.

— На прошлой неделе… пожалуй, в среду. Собственно, они выходили… стояли в дверях и разговаривали с моей женой, когда я вернулся из банка.

— Жена не говорила вам ничего об их исчезновении?

— Нет. И мне совершенно нечего сказать относительно мисс Бэнброк. Простите, но…

— Еще одну минутку, — попросил я. — Не стал бы докучать вам, если бы не было необходимости. Я заглядывал сюда вчера вечером… пришел, чтобы задать несколько вопросов вашей жене. Мне показалось, что она нервничала. Знаете, создалось впечатление, что ее ответы были… хм… уклончивыми. Я хочу…

Он сорвался с кресла.

— Ты! — выкрикнул он. — Из-за тебя она…

— Спокойно, мистер Коррелл, — попытался я утихомирить его. — Нет ничего, что…

Но он был предельно взбудоражен.

— Ты довел мою жену до смерти! — обрушился он на меня. — Ты убил ее! Совал свой проклятый нос… убил своими угрозами… своими…

Глупо. Жаль парня. Но я находился на работе. Поэтому приходилось дожимать гайку.

— Не будем ссориться, Коррелл. Я приходил сюда, чтобы выяснить, не знает ли ваша жена что-нибудь о дочерях Бэнброка. Она мне врала. Потом совершила самоубийство. Я хочу знать, почему. Откройте мне правду, и я сделаю все, что только смогу, чтобы пресса и общественное мнение не связали ее смерть с исчезновением дочерей Бэнброка.

— Да разве такое возможно? — воскликнул он. — Абсурд!

— Может быть… но между этими двумя событиями есть связь! — Я сочувствовал, но мне следовало делать то, что положено. — Ни малейших сомнений! Если вы скажете, в чем может состоять эта связь, возможно, удастся избежать огласки. Так или иначе я все узнаю. Или вы мне расскажете… или я все узнаю сам.

Какое-то время я думал, что он меня ударит. И не винил бы его. Он, казалось, оцепенел… Потом отошел. Сел в кресло. Отвел глаза.

— Ничего не могу вам сказать, — пробормотал он. — Сегодня утром горничная зашла в комнату жены и нашла ее мертвой. Моя жена не оставила никакого письма, никакого объяснения… ничего.

— Вы видели ее вчера вечером?

— Нет. Ужинал я не дома. Пришел поздно и сразу же отправился в свою комнату. Не хотел будить жену. Я не видел ее со вчерашнего утра.

— Не показалась ли она тогда обеспокоенной или озабоченной?

— Нет!

— А почему, по вашему мнению, она пошла на такое?

— Бог мои, откуда мне знать? Именно над этим и ломаю голову.

— Что-нибудь со здоровьем?

— Она не выглядела больной. Никогда не болела, никогда не жаловалась.

— Может быть, ссоры в последнее время…

— Мы никогда не ссорились… ни разу за полтора года нашего супружества!

— Финансовые затруднения?

Он без слов затряс головой, не отрывая взгляда от ковра.

— Может, какие-нибудь сложности?

Он снова покачал головой.

— Не заметила ли горничная вчера вечером чего-нибудь особенного в поведении госпожи?

— Нет.

— Вы просматривали вещи жены… искали какие-нибудь бумаги, письма?

— Да… и ничего не обнаружил. — Он поднял голову и взглянул на меня. Только одно… — произнес он медленно. — В камине в ее комнате я заметил кучу пепла… Похоже, она сожгла какие-то свои бумаги.

У Коррелла больше ничего не было для меня… по крайней мере, я не сумел ничего больше из него выжать.

Секретарша Альфреда Бэнброка сказала, что шеф на конференции. Я велел уведомить его о моем приходе. Бэнброк вышел и пригласил меня к себе.

На его измученном лице не было написано ничего, кроме вопроса.

Я не заставил долго ждать себя с ответом. Бэнброк — взрослый мужчина, и можно говорить без обиняков.

— Дело приобрело скверный оборот, — сказал я, когда дверь за нами закрылась. — Полагаю, что мы должны просить о помощи полицию и прессу. Миссис Коррелл, приятельница ваших дочерей, солгала мне вчера, когда я ее расспрашивал. А ночью она совершила самоубийство.

— Ирма Коррелл? Самоубийство?

— Вы ее знаете?

— Да! Очень хорошо! Она была… Была доброй приятельницей моей жены и девочек. Она убила себя?

— Да. Яд. Прошлой ночью. Какое отношение она может иметь к исчезновению ваших дочерей?

— Какое отношение? — повторил он. — Не знаю. А она должна иметь?

— Полагаю, что да. Она говорила мне, что не видела подруг уже две недели. А ее муж на следующий день сказал, что они были у нее в последнюю среду после полудня, когда он вернулся из банка. И она очень нервничала, когда я ее расспрашивал. Вскоре приняла яд. Так что трудно сомневаться в наличии здесь какой-то связи.

— А это означает…

— Что ваши дочери, может быть, в безопасности, но нам нельзя рисковать, — закончил я за него.

— Вы полагаете, что с ними что-то случилось?

— Я ничего не предполагаю, — ответил я уклончиво, — но считаю, что коль скоро с их исчезновением так тесно вяжется смерть, то пора кончать шутить.

Бэнброк позвонил своему адвокату — румяному седовласому старичку по фамилии Норуэлл, который славился тем, что знал об акционерных обществах больше, чем все Морганы, но не имел ни малейшего понятия о полицейских процедурах, и велел ему явиться для встречи во Дворец Правосудия.

Там мы провели полтора часа, пуская полицию по следу и отбирая для прессы то, что, по нашему мнению, следовало опубликовать. Было много фотографий, много общих данных о девушках, но ни слова о связи между ними и миссис Коррелл. Полиция, разумеется, знала о самоубийстве. Когда Бэнброк и его адвокат ушли, я возвратился, чтобы прожевать это дело с Патом Редди, которого назначили полицейским детективом.

Пат Редди был самым молодым среди своих коллег — большой светловолосый ирландец, который весьма любил эффектные штучки на свой особый ленивый манер.

Около двух лет назад, только что упакованный в полицейскую форму, он патрулировал участок в одном из лучших районов города. Однажды вечером Пат выписывал квитанцию о штрафе на автомобиль, припаркованный возле противопожарного гидранта. Внезапно явилась хозяйка машины и вступила с полицейским в перепалку. Это была Элти Уоллес, единственная и капризнейшая дочь владельца Уоллес Коффи Компани — худенькая, легкомысленная девушка с яркими огоньками в глазах. Она, должно быть, немало наговорила Пату, потому что он препроводил ее в полицейское отделение и посадил в камеру.

На следующее утро в отделение ворвался яростно брызжущий пеной старый Уоллес с половиной адвокатского сословия Сан-Франциско. Пат, однако, не уступил, и девушка уплатила штраф. Старый Уоллес потом едва не набросился на Пата в коридоре с кулаками. Пат усмехнулся сонно в лицо императору кофе и процедил сквозь зубы:

— Ты лучше отцепись от меня… а то я перестану пить твой кофе.

Слова ирландца попали во все газеты страны и даже в одну из пьес на Бродвее.

Однако Пат не удовольствовался сим ответным ударом. Спустя три дня он поехал с Элти Уоллес в Аламеду и там вступил с ней в брак. Это я видел собственными глазами. Так сложилось, что я прибыл на одном пароме с ними, вот они и поволокли меня с собой, — им нужен был свидетель.

Старый Уоллес немедленно лишил свою дочь наследства, но кроме него самого, этот факт никого не огорчил. Пат продолжал обходить свой участок, но теперь, когда он прославился, его достоинства были оценены довольно скоро. Его выдвинули в полицейские сыщики.

Старый Уоллес перед смертью смягчился и оставил Элти свои миллионы.

Пат взял выходной на полдня, чтобы пойти на похороны тестя, а вечером вернулся на работу и в ту же ночь задержал автомобиль с бандитами. От службы Пат не отказался. Не знаю, что его жена делала с деньгами, но Пат даже не начал курить сигареты получше — а следовало бы. Теперь молодые жили в резиденции Уоллесов, и временами, если утро было дождливым, парня привозил к ратуше изысканный старомодный автомобиль, но в остальном Редди совсем не изменился.

Вот каким был большой светловолосый ирландец, который сидел сейчас по другую сторону письменного стола и окуривал меня, потягивая нечто, имеющее форму сигары.

Наконец он вынул сей сигарообразный предмет изо рта и начал говорить сквозь клубы дыма.

— Миссис Коррелл, которая, как ты говоришь, связана с дочками Бэнброка… месяца два назад на нее напали и ограбили. Восемьсот долларов. Ты в курсе?

Я не был в курсе.

— У нее забрали что-нибудь, кроме наличных? — поинтересовался я.

— Нет.

— Ты в это веришь?

Он усмехнулся.

— Именно, — кивнул он. — Мы не схватили пташку, которая тут поработала.

С женщинами, которые теряют наличные, никогда не знаешь, что тут ограбление или приобретение.

Он втянул в легкие немного отравы из своей сигарообразной штуки и добавил:

— Но не исключено, что нападение и в самом деле произошло. Что теперь ты намерен делать?

— Сходим в агентство, посмотрим, не появилось ли что-нибудь новенькое.

Потом я хотел еще раз поговорить с миссис Бэнброк: может, она что-нибудь расскажет нам о миссис Коррелл.

В агентстве я получил отчеты по оставшимся в списке лицам. Никто не знал, где находятся девушки. Мы с Редди отправились в дом Бэнброков в Си-Клиф.

Бэнброк позвонил жене и рассказал ей о смерти миссис Коррелл. Нам она сказала, что понятия не имеет, каковы причины самоубийства. И представить не может, что между самоубийством и исчезновением ее падчериц существует какая-то связь.

— Когда я последний раз видела миссис Коррелл — две или даже три недели назад, — она выглядела, как всегда, довольной и счастливой, — сказала миссис Бэнброк. — Она действительно была капризна по своей натуре, но не до такой степени, чтобы совершить подобное.

— Не было ли у нее неприятностей с мужем?

— Нет. Насколько я знаю, они были счастливы, хотя…

Она оборвала фразу. В ее глазах мелькнули сомнение, озабоченность.

— Хотя? — повторил я.

— Если теперь я вам не скажу, вы подумаете, что я что-то скрываю, сказала она, покраснев, с усмешкой, в которой было больше нервов, чем веселья. — Я всегда немного ревновала к Ирме. Она и мой муж… ну, все думали, что они поженятся. Это было перед нашим браком. Я никогда не выдавала своих чувств, здесь, наверное, просто мнительность, но я всегда подозревала, что Ирма вышла замуж за Стюарта скорей из духа противоречия, нежели по другой какой-то причине… и что она по-прежнему любит Альфреда… моего мужа.

— Был ли какой-нибудь определенный повод, чтобы так полагать?

— Нет, откуда! Я никогда по-настоящему не верила… Так, неясное чувство. Скорее всего, просто моя подозрительность…

Приближался вечер, когда мы с Патом вышли и? дома Бэнброков. После того, как мы разбежались, я зашел к Старику — директору филиала агентства в Сан-Франциско, моему шефу, и попросил его, чтобы он дал задание кому-нибудь из агентов изучить прошлое Ирмы Коррелл.

Я просмотрел утренние газеты, — те, что появляются чуть ли не сразу после захода солнца, — прежде чем пойти спать. Они подняли немалый шум вокруг нашего дела. Поместили все факты, кроме тех, которые касались Ирмы Коррелл, плюс фотографии и богатейший набор обычных в таких случаях домыслов и всяческого вздора.

На следующее утро я подался на поиски тех приятелей девушек, с которыми еще не разговаривал. Кое-кого из них нашел, но ничего стоящего узнать не удалось. Около полудня я позвонил в агентство, чтобы выяснить, не появилось ли что-нибудь новенькое. Появилось.

— Был недавно телефонный звонок из конторы шерифа в Мартинесе, — сказал Старик. — Один виноградарь-итальянец из Кноб-Вэлли нашел два дня назад обгоревшую фотографию, на которой он, после того, как познакомился с сегодняшними утренними газетами, опознал Рут Бэнброк. Поедешь туда? Помощник шерифа ждет тебя с тем итальянцем в полицейском отделении в Кноб-Вэлли.

— Еду.

На пристани я использовал оставшиеся до отплытия парома четыре минуты на то, чтобы попытаться дозвониться до Пата. Безрезультатно.

Кноб-Вэлли — городишко с неполной тысячей жителей, грязный и унылый. Меня доставил туда местный поезд Сан-Франциско — Сакраменто сразу же после полудня.

Я немного знал тамошнего шерифа — Тома Орта. У него я застал ожидавших меня людей. Орт представил нас друг другу. Помощник шерифа, Эбнер Пейджет, неповоротливый тип лет сорока с небольшим обвислым подбородком, худым лицом и блеклыми умными глазами, мне сразу понравился. Итальянца звали Джио Кереджино — низкорослый брюнет с пышной шевелюрой, крепкими желтыми зубами, которые он демонстрировал в вечной усмешке, обитавшей под черными усами, и кроткими карими глазами.

Пейджет показал мне фотографию. Обгоревший кусочек бумаги величиной с монету в полдоллара, вероятно, часть снимка, которую не уничтожил огонь. Рут Бэнброк — никаких сомнений. Необычно возбужденное, как у людей, чем-то одурманенных, и глаза больше, чем на всех других фотографиях, но ее, несомненно ее лицо.

— Говорит, — пояснил Пейджет сухо, указывая движением головы на итальянца, — что нашел это позавчера. Ветер швырнул снимок ему прямо под ноги, когда он шел неподалеку от своей усадьбы. Он поднял фотографию и, сам не зная почему, сунул ее в карман.

Эбнер замолчал, задумчиво глядя на Кереджино. Тот энергично закивал головой.

— Так или иначе, — продолжал помощник шерифа, — он приехал сегодня утром в город и увидел снимки в газетах из Фриско. Тогда пришел сюда и рассказал обо всем Тому, а мы с Томом решили, что лучше всего будет позвонить в твое агентство, так как в газетах писали, что вы ведете дело.

Я взглянул на итальянца. Пейджет, читая мои мысли, пояснил:

— Кереджино живет на холмах. Там у него виноградники. В наших краях он несколько лет, и я еще не слышал, чтобы он кого-нибудь убил.

— Вы помните, где нашли снимок?

Улыбка под усами стала еще шире, а голова совершила движение вверх и вниз.

— Пожалуй, помню.

— Едем туда, — предложил я Пейджету.

— Ладно. Едешь с нами, Том?

Шериф ответил, что он не может: неотложные дела в городе. Пейджет, Кереджино и я уселись в пропыленный форд помощника шерифа.

Ехали около часа по дороге, вьющейся по склону Моунт-Диабло. Потом, соответственно указаниям итальянца, свернули с шоссе на пыльную и разбитую дорогу. По ней проехали еще милю.

— Где-то здесь, — сказал Кереджино.

Пейджет затормозил. Мы вылезли из машины. Полянка. Деревья и кусты отступили от дороги метров на семь, образовав в лесу небольшую площадку.

— Примерно здесь, — заявил итальянец. — Сдается мне, что здесь, возле пня. Наверняка, между тем и этим поворотом…

Пейджет был сельским жителем. Я — нет. Поэтому я ждал, чтобы он начал действовать.

Стоя между мной и итальянцем, Эбнер Пейджет неторопливо разглядывал поляну. Потом его блеклые глаза оживились. Он обошел форд и направился к дальнему краю поляны. Я и Кереджино шли следом.

Там, где начинались кусты, костистый помощник шерифа остановился, чтобы присмотреться к чему-то. На земле виднелись следы покрышек. Какой-то автомобиль сворачивал сюда.

Пейджет пошел дальше в глубь леса. Итальянец едва не наступал ему на пятки. Я оказался замыкающим. Пейджет шел по чьим-то следам. Я никаких следов не видел: то ли они с итальянцем стирали их, то ли не такой уж из меня индеец. Так мы шли некоторое время.

Помощник шерифа остановился. Остановился и итальянец.

— Ага, — сказал Пейджет так, как если бы нашел то, что надеялся найти.

Итальянец выкрикнул что-то с упоминанием имени Бога. Я придавил ногою куст, чтобы увидеть то, что увидели они. И увидел.

Возле дерева, на боку, с подтянутыми к подбородку коленками лежала мертвая девушка. Вид у нее был не особо приятный. Птицы уже добрались до жертвы.

Табачно-коричневый плащ наполовину сполз с плеч. Я знал, что это Рут Бэнброк, еще до того, как перевернул ее на другой бок, чтобы увидеть часть лица, прижатую к земле, которую птицы не расклевали.

Кереджино стоял и глядел на меня, когда я осматривал девушку. Его лицо выражало спокойную скорбь. Помощник шерифа не обращал внимания на труп, а бродил по зарослям, всматриваясь в следы на земле. К трупу он вернулся тогда, когда закончил осмотр.

— Ее застрелили, — сказал я. — Один выстрел в висок. Перед тем, пожалуй, была борьба. На прижатой телом руке остались следы. При девушке ничего нет… ни денег, ни драгоценностей.

— Согласен, — кивнул Пейджет. — На поляну из автомобиля вышли две женщины. Может быть, три, если две несли эту. Не могу сообразить, сколько их вернулось в машину. Одна была крупнее, чем та, что лежит здесь. Началась возня. Ты нашел пистолет?

— Нет.

— Я тоже нет. Наверное, его увезли в машине. Там есть следы костра. Он кивнул налево. — Жгли бумаги. От них ничего не осталось. Думаю, что тот снимок, который нашел Кереджино, унес из костра ветер. В пятницу вечером или в субботу утром, по-моему… Не позднее.

Я поверил помощнику шерифа на слово. Дело свое он знал.

— Пойдем, я что-то тебе покажу, — сказал он и повел меня к кучке пепла.

Нечего было там показывать. Он хотел поговорить со мной так, чтобы итальянец не слышал.

— По-моему, с ним все в порядке, — сказал Пейджет, — но будет лучше, если я малость задержу его, чтобы убедиться. Этот участок дороги несколько в стороне от его дома, а кроме того, что-то малый запинался, когда объяснял, как оказался здесь. Возможно, ничего особого. Все местные итальянцы потихоньку торгуют вином; возможно, именно с этим и связано появление тут Кереджино. Так или иначе, но я задержу его на день-другой.

— Ладно, — согласился я. — Твоя территория, ты знаешь здешних людей. А нельзя ли пошарить по округе? Может, кто-нибудь что-то заметил? Видел кабриолет… или что другое.

— Пошарю, — пообещал Пейджет.

— Отлично. В таком случае я возвращаюсь в Сан-Франциско. Ты останешься возле трупа?

— Да. Возьми мой форд и поезжай в Кноб-Вэлли. Расскажешь Тому, что тут и как. Пусть приедет сам или пришлет кого-нибудь. Итальянца я задержу здесь.

В ожидании поезда из Кноб-Вэлли я позвонил в агентство. Старика не было. Рассказал одному из сотрудников, как обстоят дела, и попросил, чтобы он как можно скорее передал эти сведения шефу.

Когда я вернулся в Сан-Франциско, то застал всех в агентстве. Альфреда Бэнброка с мертвым, как камень, розово-серым лицом. Его седого и румяного адвоката. Пата Редди, развалившегося в кресле. Старика с его добродушными глазками за стеклами очков в золотой оправе и с мягкой улыбкой, скрывающей тот факт, что пятьдесят лет работы детективом выжали из него все чувства.

Никто не произнес ни слова, когда я вошел. Я сказал то, что должен был сказать, так коротко, как только мог.

— Таким образом, та другая женщина… та, которая убила Рут, была?..

Бэнброк не закончил вопрос. И никто на него не ответил.

— Я не знаю, что там произошло, — произнес я после затянувшейся паузы. — Ваша дочь поехала туда с кем-то, кого мы не знаем. Может быть, она была убита до того, как там оказалась. Может, ее…

— Но Мира! — Пальцы Бэнброка рвали ворот рубашки. — Где Мира?

Я не мог ответить. Ни я, ни кто-либо другой.

— Вы поедете теперь в Кноб-Вэлли? — спросил Бэнброк.

Я не сожалел о том, что не могу поехать.

— Нет. Нужно кое-что сделать здесь. Я дам записку для шерифа. Хотелось бы, чтобы вы хорошенько рассмотрели кусочек фотографии, который нашел итальянец… может, вспомните этот снимок.

Бэнброк и его адвокат вышли.

Редди раскурил одну из своих отвратительных сигар.

— Мы нашли автомобиль, — заявил Старик.

— Где он был?

— В Сакраменто. Его оставили в мастерской в пятницу вечером или в субботу утром. Фоли поехал, чтобы заняться. А Редди обнаружил новый след.

Пат, окруженный клубами дыма, кивнул.

— Сегодня утром к нам пришел владелец ломбарда, — сказал он, — и сообщил, что Мира Бэнброк и еще одна девушка были у него на прошлой неделе и оставили много вещей. Они назвались вымышленными именами, но он клянется, что одной из них была Мира. Он узнал ее, как только увидел фотографии в газете. Женщина, бывшая с ней, — не Рут, а какая-то маленькая блондинка.

— Миссис Коррелл?

— Ага. Обдирала вряд ли согласится присягнуть, но, мне кажется, именно так. Часть драгоценностей принадлежала Мире, часть — Рут, а часть — еще кому-то. То есть, мы не можем пока доказать, что вещи принадлежали миссис Коррелл… но докажем.

— Когда это произошло?

— Драгоценности они сдали в ломбард в понедельник, перед отъездом.

— Ты виделся с Корреллом?

— Угу. Я много ему наболтал, но мало из него вытянул. Говорит, что не знает об исчезновении драгоценностей жены, и это его не касается. Драгоценности принадлежали жене, говорит он, и она могла делать с ними что угодно. Я не назвал бы его очень любезным. Лучше пошло дело с одной из горничных. Она рассказала, что на прошлой неделе несколько побрякушек миссис Коррелл исчезло. Вроде бы госпожа одолжила их на время приятельнице. Завтра я покажу горничной те вещи из ломбарда, может, она сумеет опознать их. Больше она ничего не знает… вот разве что: миссис Коррелл на какое-то время в пятницу вышла из кадра… в день отъезда сестер Бэнброк.

— Что значит "вышла из кадра"? — поинтересовался я.

— Она вышла из дома утром и вернулась только в третьем часу ночи. Муж устроил ей скандал, но она так и не сказала, где была.

— Интересно. Это могло что-то значить.

— А кроме того, — продолжал Пат, — Коррелл вспомнил, что у жены есть дядя в Питтсбурге, который спятил, и миссис Коррелл жила в страхе перед возможностью душевного заболевания. Разве не любезно со стороны Коррелла, что он наконец согласился поднапрячь память?

— Очень мило, — согласился я, — но нам его откровенность ничего не дает. Она даже не свидетельствует о том, что он что-то знает. Предположим, что…

— К черту предположения! — воскликнул Пат, вставая и поправляя шляпу. Твои предположения меня не касаются. Пойду домой, съем ужин, почитаю Библию и завалюсь спать.

Так он, пожалуй, и поступил. Во всяком случае, из агентства вышел.

Собственно, все мы могли бы без хлопот провести следующие три ночи в постелях: ни одно место, которое мы посетили, ни один разговор — ничто не внесло в дело новизны. Мы были в тупике.

Стало известно, что кабриолет оставила в Сакраменто Мира Бэнброк, а не кто-либо иной, но осталось тайной, куда она затем подалась. Убедились мы, что часть драгоценностей, сданных в ломбард, принадлежала миссис Коррелл. Автомобиль из Сакраменто перегнали в Сан-Франциско. Миссис Коррелл похоронили. Газеты нашли другие тайны, а мы с Патом Редди копали, копали и ни до чего не могли докопаться.

Следующий понедельник принес мне ощущение, что я дошел до предела своих возможностей. Теперь я мог только сидеть и ждать, пока объявления, которыми мы облепили всю Северную Америку, принесут какие-то результаты. Редди был откомандирован на выполнение других заданий. Я не бросил дело, поскольку Бэнброк просил меня, чтобы я не щадил сил, пока существует хотя бы тень надежды. Но к понедельнику я исчерпал все ресурсы.

Перед тем, как отправиться в контору Бэнброка, чтобы заявить ему, что я абсолютно беспомощен, я зашел во Дворец Правосудия. Решил обменяться с Патом Редди несколькими словами, прежде чем уложить наше дело в гроб. Пат сидел, склонившись над письменным столом, и писал отчет.

— Ну, как успехи? — приветствовал он меня, отодвигая папку и посыпая ее пеплом своей сигары. — Как продвигается дело Бэнброка?

— Вообще не продвигается, — признался я. — Поверить не могу, что, имея в своих руках столько данных, я застрял намертво! Должна же быть какая-то разгадка! Нужда в деньгах перед одним и другим несчастьем, самоубийство миссис Коррелл, когда я спросил ее о девушках, тот факт, что она сожгла какие-то вещи перед смертью, уничтожая что-то до или сразу после смерти Рут…

— А может, все затруднения в том, что ты никудышный сыщик? предположил Пат.

— Может быть.

После его оскорбительного замечания мы несколько минут курили молча.

— Видишь ли, — изрек наконец Пат, — между исчезновением сестер Бэнброк и смертью Рут, с одной стороны, и самоубийством миссис Коррелл, с другой, необязательно должна существовать связь.

— Необязательно. Но наверняка есть связь между исчезновением девушек и смертью одной из них. А прежде чем несчастье произошло, существовала связь… в ломбарде… между поведением девушек и миссис Коррелл. Если связь состоит в том… — Я не закончил фразу, потому что в голове у меня зароились мысли.

— Что случилось? — спросил Пат. — Язык отнялся?

— Слушай! — Я был полон энтузиазма. — Я знаю, что случилось с тремя женщинами. Если бы можно было добавить еще кое-что к нашему букету!.. Так вот, мне нужны фамилии всех женщин и девушек в Сан-Франциско, которые в течение минувшего года были убиты или совершили самоубийства, или пропали без вести.

— Думаешь, что дело может оказаться групповым?

— Думаю, что чем больше связей мы сумеем обнаружить, тем больше получим путей для поиска. Не может быть, чтобы все они вели в никуда. Сооруди такой список, Пат!

Мы потратили на составление списка вторую половину дня и большую часть ночи. Он был огромен и выглядел, как часть телефонной книги. Много всякого произошло в городе в течение года. Часть, касающаяся исчезнувших жен и дочерей, оказалась самой большой, потом шли самоубийства, но даже самая маленькая часть — убийства — вообще-то тоже была не короткой.

Сведения полиции позволили вычеркнуть фамилии совершенно посторонних в нашем деле лиц. Оставшихся мы разделили на две группы: с большей или меньшей вероятностью участия в нашем деле. Даже после этого первая группа была больше, чем я надеялся. В ней насчитывалось шесть самоубийств, три убийства и двадцать одно исчезновение.

Редди занялся другой работой. Я сунул список в карман и начал обход.

Я четыре дня работал, воплощая свою идею. Отыскивал, выпытывал, выслушивал друзей и родных женщин и девушек из списка. Все было направлено на выявление интересующей нас связи. Знала ли данная особа Миру Бэнброк? Рут? Миссис Коррелл? Потребовались ли ей перед смертью или исчезновением деньги? Знает ли она кого- нибудь из других женщин в списке?

Три раза я получил утвердительный ответ.

Сильвия Варни, двадцатилетняя девушка, совершившая самоубийство пятого октября, взяла из банка шестьсот долларов за неделю до смерти. Никто из родных не мог сказать, что Сильвия сделала с деньгами. Ее приятельница, Ада Юнгмен, замужняя женщина лет двадцати с небольшим, второго декабря пропала без вести, и до сих пор ее не нашли. Сильвия побывала у миссис Юнгмен в день своей смерти.

Миссис Дороти Саудон, молодая вдова, застрелилась ночью тринадцатого декабря. Не обнаружили даже следов денег, которые оставил ей муж, равно как и кассы клуба, казначеем которого она являлась. Исчезло также толстое письмо, переданное горничной госпоже после полудня.

Связь этих трех женщин с делом Бэнброк-Коррелл не была достаточно строгой. Ни одна из них не совершила ничего, что не совершили бы девять человек из десяти, решившихся на самоубийство или бегство из дома. Но все случаи произошли на протяжении последних месяцев… и все три женщины занимали такое же, как Бэнброки и Коррелл, общественное и финансовое положение.

Я добрался до конца списка безо всяких результатов и вернулся к трем дамам.

У меня были фамилии и адреса шестидесяти двух приятелей сестер Бэнброк. Я принялся за составление подробного каталога для каждой из трех женщин, которых пытался вовлечь в игру. Конечно, я не смог бы все сделать сам. К счастью, несколько агентов как раз сидели без дела.

И мы кое-что откопали.

Миссис Саудон знала Раймонда Элвуда. Сильвия Варни тоже знала его. Ничто не указывало на то, что и миссис Юнгмен была знакома с ним, но ничто и не исключало возможности знакомства. Она очень дружила с Сильвией.

Я уже разговаривал с Раймондом Элвудом в связи с делом сестер Бэнброк, но не обратил на парня особого внимания. Принял за одного из тех учтивых, гладко прилизанных молодых людей, из которых, однако, многие находятся на заметке в полиции.

Теперь я вернулся к нему с куда большей заинтересованностью. Результат оказался любопытным.

Как уже упоминалось, Элвуд имел посредническую контору по торговле недвижимостью на Монтгомери-стрит. Я не сумел выйти на след хотя бы одного клиента этой конторы. Элвуд жил в одиночестве на Сансет-Дистрикт. Квартиру свою он снимал едва ли не десяток месяцев, но мы так и не смогли точно установить, когда он въехал. Скорее всего, он не имел никаких родственников в Сан-Франциско. Являлся членом нескольких модных клубов. Туманно намекали на его "хорошие связи на Востоке". Сорил деньгами.

Я не мог сам следить за Элвудом, поскольку не так давно говорил с ним. Дик Фоли сделал это за меня. В течение первых трех дней слежки Элвуд редко показывался в своей конторе. Редко посещал местный банк. Однако ходил в свои клубы, танцевал, пил чай и так далее и ежедневно бывал в одном доме на Телеграф-Хилл.

В первый день после полудня он направился туда в обществе высокой светловолосой девушки из Берлингема. На второй день, вечером, — с пухленькой молодой женщиной. На третий вечер побывал там с очень молоденькой девушкой, которая, по всей вероятности, жила в одном доме с ним.

Обычно Элвуд и его спутницы проводили на Телеграф-Хилл от трех до четырех часов. В то время, когда Дик наблюдал за зданием, туда входили и выходили другие люди — все явно состоятельные.

Я вскарабкался на Телеграф-Хилл, чтобы как следует присмотреться. Большой деревянный особняк цвета яичницы. Стоит над высоким откосом, где когда-то добывали камень. Непосредственных соседей нет. Подходы прикрыты кустами и деревьями.

Часть вечера я посвятил добросовестному посещению всех домов, находившихся на расстоянии выстрела от желтого. Никто ни о нем, ни о его обитателях ничего не знал. Жители Холма не особенно любопытны — вероятно, потому, что и сами имеют кое-что, не подлежащее разглашению.

Восхождение на Холм ничего не дало, Пока я не узнал, кто является владельцем желтого особняка: оказалось, что восемь месяцев назад дом снял в аренду Раймонд Элвуд, выступающий от имени некоего Т.Ф. Максвелла.

Мы не смогли отыскать Максвелла. Не смогли отыскать никого, кто знал бы Максвелла. Не смогли найти никаких доказательств тому, что Максвелл является чем-то большим, чем просто имя.

Один из агентов подошел к желтому дому на Холме и с полчаса звонил в дверь, но никто не отворил. Попытку мы не повторяли, чтобы до поры не поднимать лишнего шума.

Я еще раз поднялся на Холм — в поисках квартиры. Не нашел ничего так близко, как хотелось, но все же удалось снять трехкомнатное помещение, из которого неплохо просматривались подходы к желтому зданию.

Мы с Диком разбили там лагерь — Пат Редди тоже приходил, когда у него не было других дел, — и наблюдали, как автомобили сворачивают в сторону освещенной аллеи, ведущей к дому цвета яичницы. Приезжали и во второй половине дня, и вечерами. В большинстве — молодые женщины. Мы не обнаружили никого, кто был бы здесь постоянным жильцом. Элвуд приезжал ежедневно, один раз без спутницы, а в остальных случаях с женщинами, лица которых мы не могли рассмотреть из нашего окна.

За некоторыми из гостей мы организовали наблюдение. Все они без исключения выглядели очень состоятельными и в большинстве, видимо, принадлежали к высшим общественным кругам. Ни с кем мы в контакт не вступали. Даже выбранный очень удачно предлог может испортить всю работу, особенно если приходится действовать вслепую.

Три дня ничего такого… и наконец счастье нам улыбнулось.

Был ранний вечер, уже сгущались сумерки. Пат Редди позвонил и сказал, что провел на службе два дня и одну ночь, а потому теперь будет отсыпаться двадцать четыре часа. Мы с Диком сидели у окна нашей квартиры, наблюдали за приближающимися автомобилями и записывали их номера, когда машины пересекали голубовато-белый круг света от лампы под нашим окном.

Какая-то женщина шла по улице. Высокая, крепко сложенная. Лицо скрывала темная вуаль, хотя и не такая темная, чтобы сразу дать всем понять, что дама хочет оставаться неузнанной. Она шла мимо нашего наблюдательного пункта по противоположной стороне улицы.

Ночной ветер с Тихого океана поскрипывал вывеской магазина внизу и раскачивал лампу на столбе. Женщина вышла из-за нашего дома, который служил ей прикрытием, и попала под порыв ветра. Плащ и платье плотно охватили ее. Она повернулась к ветру спиной, придерживая рукой шляпку. Вуаль соскользнула, открывая лицо.

Это было лицо с фотографии… лицо Миры Бэнброк.

Дик узнал ее одновременно со мной.

— Наша взяла! — воскликнул он, вскакивая на ноги.

— Погоди, — сказал я. — Она идет в этот притон на краю Холма. Пусть себе идет. Мы последуем за ней, когда она окажется внутри. Это будет отличный предлог, чтобы обыскать дом.

Я прошел в соседнюю комнату, где был телефон, и набрал номер Пата Редди.

— Она туда не пошла! — крикнул Дик от окна. — Миновала аллею.

— Лети за ней! — приказал я. — Какой ей смысл? Что случилось? — Я испытывал некоторое возмущение. — Она должна войти туда! Беги за ней. Я отыщу тебя, как только дам знать Пату.

Дик выскочил.

Трубку подняла жена Пата. Я представился.

— Не можете ли вы сбросить Пата с кровати и прислать его ко мне? Скажите ему, пожалуйста, что он нужен мне немедленно.

— Я это сделаю, — пообещала она. — Он будет у вас через десять минут… где бы вы ни ждали.

Я вышел на улицу и начал искать Дика и Миру Бэнброк. Их нигде не было видно. Я миновал заросли, заслоняющие желтый дом, и пошел дальше, оставляя вымощенную камнем аллею слева от себя. Никаких следов ни Дика, ни девушки…

Я повернул как раз вовремя, чтобы увидеть Дика, входившего в наш дом. Я поспешил обратно.

— Она внутри, — сказал Дик, когда я его догнал. — Шла по дороге, потом через кусты, по краю обрыва, и проскользнула через подвальное окошко.

Отлично. Как правило, чем более идиотски ведут себя люди, за которыми следишь, тем ближе конец твоим огорчениям.

Редди приехал на две минуты позже срока, определенного его женой. Он вошел, застегивая пуговицы.

— Что ты, черт побери, сказал Элти? — буркнул он. — Она велела мне набросить плащ на пижаму, а остальную одежду бросила в автомобиль; пришлось одеваться по дороге.

— Позволь мне поплакать с тобой позже, — пренебрег я его сетованиями. Мира Бэнброк минуту назад вошла в желтый дом через подвальное окно. Элвуд там уже час. Пора кончать это дело.

Пат — парень рассудительный.

— Мы должны иметь ордер, — воспротивился он.

— Разумеется, — признал я его правоту. — Но формальностями можно заняться позже. Для этого ты и находишься здесь. Полиция Контра-Коста разыскивает нашу подопечную, чтобы обвинить в убийстве. Мы имеем неплохую зацепку, чтобы проникнуть в притон. Идем туда. Если случайно наткнемся на что-то другое, то тем лучше.

Пат покончил с пуговицами жилета.

— Ну ладно уж, ладно, — произнес он кисло. — Пусть будет по-твоему. Но если меня вышвырнут со службы за незаконное проведение обыска, ты должен будешь дать мне работу в твоем агентстве по нарушению закона.

— Согласен, — сказал я, после чего обратился к Фоли: — Тебе придется остаться снаружи, Дик. Наблюдай за беглецами. Никому не заступай дорогу, но когда увидишь мисс Бэнброк, не отставай от нее ни на шаг.

— Я этого ждал, — вздохнул Дик. — Всякий раз, когда готовится забава, я вынужден торчать на углу улицы!

Пат Редди и я пошли прямиком по скрытой кустами аллее к парадному входу и позвонили.

Дверь отворил огромный негр в красной феске, в красной шелковой куртке, надетой на красную рубашку и перехваченной красным поясом, в красных штанах «зуав» и красных туфлях. Он заполнил собой всю дверь.

— Мистер Максвелл здесь? — спросил я.

Негр потряс головой и сказал что-то на неизвестном мне языке.

— А мистер Элвуд?

Он снова потряс головой и снова произнес что-то непонятное.

— Ну так мы посмотрим, кто здесь есть.

Из той галиматьи, которой он разразился, мне удалось выудить несколько искаженных английских слов, в которых я угадал «мистер», "дома" и «нет».

Дверь начала закрываться. Я придержал ее ногой. Пат сверкнул своим полицейским значком. Негр, хотя и не говорил по-английски, о полицейских значках был осведомлен прекрасно.

Он топнул по полу позади себя. В глубине дома оглушающе зазвучал гонг.

Негр всей тяжестью налег на дверь. Я перенес вес тела на ногу, которой блокировал вход, наклонился и снизу, от бедра, провел хук в живот негра. Редди пнул дверь, и мы вторглись в холл.

— О раны божьи! — проговорил негр с хорошим вирджинским произношением. — Достал ты меня, паразит!

Мы поспешили в глубь холла, погруженного во мрак.

Нащупав ногой лестницу, я задержался.

Сверху прозвучал револьверный выстрел. Стреляли, пожалуй, в нас. Но не метко.

— Наверх, парень? — рявкнул Редди мне в ухо.

Мы побежали по лестнице, но человека, который стрелял, не нашли.

Наверху нам преградила путь запертая дверь. Редди высадил ее ударом плеча.

Мы оказались в блеске голубоватого света. Комната была большая, вся в золоте и пурпуре. Опрокинутая мебель, смятые ковры. Возле двери в другом конце комнаты валялась серая туфля, а ближе к центру — зеленое шелковое платье. В комнате никого не было.

Мы с Патом наперегонки бросились к двери, возле которой лежала туфля. Дверь поддалась легко. Редди распахнул ее настежь.

Мы увидели в углу трех съежившихся девушек и мужчину, у всех были испуганные лица. Никто из них не имел ни малейшего сходства с Мирой Бэнброк, Раймондом Элвудом или вообще с кем-либо из наших знакомых.

Рассмотрев их, мы сразу же перестали обращать на них внимание. Нас привлекла открытая дверь с другой стороны.

За дверью находилась небольшая комнатка.

В ней царил хаос.

Комната была переполнена, забита человеческими телами. Телами живыми, дергающимися, толкающимися. Как будто какая-то воронка всасывала мужчин и женщин. И выходила она прямо в окно. Мужчины и женщины, молодые люди и девушки — все кричали, метались, толкались, боролись. Некоторые были в чем мать родила.

— Пробьемся и блокируем окно! — крикнул Пат мне в ухо.

— Черта… — начал было я, но он уже ворвался в клубок. Я двинулся следом.

Я не собирался блокировать окно. Я хотел спасти Пата от его собственной глупости. Даже пятеро мужчин не смогли бы пробиться через этот бурлящий клубок маньяков. Даже десятерым не удалось бы оторвать их от окна.

Пат, хотя и был крупным, сильным мужчиной, лежал на полу, когда я до него добрался. Полуголая девчонка, почти ребенок, рвала его физиономию своими острыми ногтями. Руки, ноги молотили его со всех сторон. Я освободил приятеля, колотя стволом револьвера по рукам и лицам… Оттащил подальше.

— Миры здесь нет! — крикнул я, помогая Пату подняться. — Элвуда тоже!

Уверенности не было, но я их не видел; сомнительно, что они окажутся в такой толчее. Толпа дикарей, снова бросившаяся к окну, совершенно не обращала на нас внимания; кем бы они ни были, но наверняка не принадлежали к посвященным в тайну. Это было сборище, среди которого искать вожаков не имело смысла.

— Проверим другие комнаты! — прокричал я снова. — Эти люди нам не нужны.

Пат потер окровавленное лицо тыльной стороной ладони и рассмеялся.

— Уж мне-то они не нужны наверняка…

Мы вернулись на лестничную площадку. И не нашли никого. Троица из соседней комнаты испарилась.

У лестницы мы остановились. Никаких звуков, если не считать отголосков давки наверху возле окна.

И тут внизу с треском хлопнула дверь.

Кто-то, выросший внезапно, словно из-под земли, обрушился на меня и опрокинул на пол.

Я ощутил прикосновение шелка. Сильные руки тянулись к моему горлу.

Я согнул руку так, что револьвер в моей ладони лег плашмя мне на щеку. Молясь о сохранности своего уха, нажал на спуск.

Лицо опалило огнем. В голове загудело.

Шелк соскользнул с моей шеи.

Пат рывком поставил меня на ноги.

Мы помчались по лестнице вниз.

Свист!

Что-то промелькнуло мимо лица и тысячами обломков стекла, фарфора, штукатурки взорвалось у ног.

Я поднял одновременно голову и револьвер.

Облаченные в красный шелк руки негра еще были распростерты над балюстрадой.

Я послал в него две пули. Пат тоже.

Негр перевернулся через барьер и обрушился на нас, раскинув руки, лебединый полет покойника.

Мы побежали по лестнице. Падение чернокожего сотрясло весь дом, но мы на негра уже не смотрели. Нашим вниманием завладела гладкая, прилизанная голова Раймонда Элвуда. Она показалась на какой-то миг из-за столбика балюстрады у нижнего конца лестницы. Показалась и исчезла.

Пат Рэдди, который был ближе, чем я, к перилам, перемахнул через них и полетел вниз, в темноту. Я в два прыжка оказался у основания лестницы, схватился за столбик, сделал поворот на сто восемьдесят градусов и прыгнул навстречу шуму, возникшему во мраке холла.

Я врезался в невидимую стену. Отраженный ею, попал в комнату, с занавешенными окнами; сумерки здесь казались ярким блеском дня после темноты холла.

Пат Редди стоял, прижимая руку к животу, а другой опираясь на спинку кресла. Его лицо было мышино-серым. Остекленевшие глаза источали страдание. Он выглядел как человек, которого лягнули.

Пат попробовал усмехнуться, но это ему не удалось. Движением головы он указал направление. Я бросился туда.

В маленьком коридорчике я нашел Раймонда Элвуда.

Рыдая, он дергал, как сумасшедший, ручку запертой двери.

Лицо его было белым, как мел. Видимо, парень испугался по-настоящему.

Я измерил взглядом разделяющее нас расстояние.

Он обернулся в ту секунду, когда я прыгнул.

Я вложил все силы в удар револьвером сверху…

Тонна мяса и костей обрушилась на мою спину.

Я столкнулся со стеной, теряя дыхание, чувствуя, как ноги у меня подгибаются.

Меня стиснули руки в красном шелке, заканчивающиеся коричневыми ладонями.

Или здесь целый полк ярко разодетых негров, мелькнуло в голове, или я непрерывно сшибаюсь с одним и тем же?

Он, однако, не оставил мне времени для долгих раздумий.

Был он огромный. Сильный. И не обнаруживал добрых намерений.

Руку с револьвером я прижимал к боку. Попробовал выстрелить негру в ногу. Не попал. Попытался еще раз. Негр ногу отодвинул. Я перекрутился в его захвате, став боком.

Элвуд атаковал меня с другой стороны. Негр пинал сзади, сжимая мой позвоночник в гармошку.

Я боролся, стараясь удержаться на ногах. Однако слишком большая тяжесть прижимала меня. Колени подгибались. Тело выгнулось дугой.

В дверях возник силуэт Пата Редди, показавшийся мне самим архангелом Гавриилом.

Лицо Пата было серым от боли, но глаза глядели вполне осознанно, в правой руке он держал пистолет, левой доставал пружинный кастет из заднего кармана. Кастет обрушился на бритый лоб негра.

Негр отпустил меня, тряся головой.

Пат успел ударить его еще раз, прежде чем тот начал обороняться. И хотя удар был нанесен прямо в лицо, «вырубить» своего противника Пат не смог.

Дернув освободившуюся руку с револьвером наверх, я продырявил пулей грудь Элвуда, и он соскользнул на пол.

Негр припер Пата к стене и лихо обрабатывал кулаками. Широкая красная спина чернокожего представляла собой отличную мишень. Однако я уже израсходовал пять пуль из шести, имевшихся в барабане. Запасные патроны лежали в кармане, но перезарядка требовала времени.

Я занял позицию позади негра. У него был толстый валик жира на месте, где череп соединяется с шеей. Когда я ударил по этому месту рукояткой револьвера в третий раз, верзила свалился и потянул Пата за собой. Я откатил негра в сторону. Светловолосый сыщик — теперь уже не очень светловолосый поднялся.

В конце коридора мы нашли открытую дверь, ведущую в кухню, но бросились не к ней, а к той, в которую рвался Элвуд. Дверь эта была весьма солидной и имела неплохой замок.

Мы ударили в нее объединенным весом в сто восемьдесят килограммов.

Дверь дрогнула, но не поддалась. Мы ударили еще раз. Что-то легонько треснуло.

Еще раз.

Дверь уступила. Мы ринулись в проход… и кувырком покатились по ступеням. Задержаться удалось только на цементном полу.

Пат первым вернулся к жизни.

— Ну, ты, дьявольский акробат, — произнес он. — Слазь, с моей шеи.

Я встал. Он встал тоже. Было похоже, что весь этот вечер мы проведем падая и поднимаясь с пола.

Если я имел вид хотя бы в некоторой степени такой же, как Пат, то оба мы выглядели кошмарно. Он был изгваздан, как смертный грех, остатки одежды едва прикрывали тело.

Смотреть на него не доставляло особого удовольствия, а потому я стал осматривать подвал, в котором мы оказались. В глубине стояла печь центрального отопления, возле нее — корзина с углем и груда поленьев. Дальше тянулся коридор, в который выходили двери помещений, неизвестно для чего предназначенных.

Первая дверь была заперта на ключ, но легко уступила нашему напору, и мы ворвались в темную комнату, в которой размещалась фотолаборатория.

Вторая дверь вела в лабораторию химическую с ретортами, пробирками, горелками и маленькой ректификационной колонкой. Посреди стояла круглая железная печка. В помещении никого де было.

Мы вернулись в коридор и подошли к третьей двери. Без особого вдохновения. Складывалось такое впечатление, что в этом подвале мы ничего не найдем. Только время потратим. Нам следовало бы оставаться наверху. Я попробовал дверь.

Она не дрогнула. Мы вдвоем навалились на нее всей тяжестью. Ничего.

— Подожди.

Пат подошел к куче дров в глубине подвала и вернулся с топором. Размахнувшись, ударил по двери, отщепив кусок дерева. В образовавшемся отверстии серебристо заискрился металл. Дверь либо окована с той стороны железом, либо вообще стальная.

Пат опустил топор и оперся на топорище.

— Теперь твоя очередь.

Я не нашел ничего более подходящего, как предложить:

— Я останусь тут, а ты лезь наверх и посмотри, не появился ли кто из твоей братии. Мы учинили здесь такой бедлам, что кто-нибудь мог дать знать в управление. Проверь, нельзя ли как-нибудь иначе проникнуть в это помещение… может, через окно… или найди кого-нибудь нам в помощь, чтобы мы могли взломать дверь.

Пат направился к лестнице.

Задержал его какой-то звук… скрип отодвигаемого засова с другой стороны двери.

Одним прыжком Пат оказался в одной из ниш, а я в другой.

Дверь начала медленно открываться. Слишком медленно.

Ударом ноги я распахнул ее настежь. И мы ворвались в комнату.

Пат задел плечом какую-то женщину. Я успел подхватить ее, не дав упасть.

Пат отобрал у нее пистолет. Я поставил ее на ноги.

Лицо ее было белым, как бумага. Перед нами стояла Мира Бэнброк, но без следов той мужественности, о которой свидетельствовали фотографии и описания.

Я поддержал ее одной рукой, которой также блокировал ее руку, и осмотрелся.

Мы стояли в маленькой комнате с металлическими стенами, окрашенными под бронзу. На полу лежал смешной мертвый человечек.

Человечек в странном наряде из черного шелка и бархата. Черные бархатные куртка и штаны, черные шелковые чулки и шапочка, черные лакированные туфли. Лицо старое, с мелкими чертами, с выступающими костями, но гладкое как камень, без единой морщинки.

В его блузе, застегнутой под самую шею, виднелась дыра. Из нее лениво текла кровь. Вид пола свидетельствовал, что еще недавно кровь лилась куда сильнее.

В углу стоял открытый сейф. На полу валялись бумаги, как если бы кто-то наклонил сейф, чтобы они из него высыпались.

Девушка шевельнулась в моем захвате.

— Вы его убили? — спросил я.

— Да, — ответила она так тихо, что стоящий в метре от нее ничего не услышал бы.

— Почему?

Усталым движением головы она отбросила короткие каштановые волосы с глаз.

— Не все ли равно? — спросила она. — Убила.

— Не все равно. — Я отпустил девушку и подошел к двери, чтобы закрыть ее. Люди обычно говорят свободнее в помещении с закрытыми дверями. — Я работаю на вашего отца. Мистер Редди является полицейским детективом. Ни один из нас, разумеется, не может нарушить закон, но если вы расскажете нам, в чем дело, возможно, мы как-нибудь поможем вам.

— Вы работаете на отца? — переспросила она.

— Да. Он пригласил меня, чтобы я вас нашел, когда вы с сестрой исчезли. Мы нашли вашу сестру и… Ее лицо, глаза и голос внезапно оживились.

— Я не убивала Рут! — выкрикнула она. — Газеты лгали! Я ее не убивала, даже не знала, что у нее есть револьвер. Не знала! Мы уехали, чтобы скрыться от… все равно! Остановились в лесу, чтобы сжечь те… ну, кое-какие вещи. И тогда только я узнала, что у нее есть револьвер. Мы с ней раньше разговаривали о самоубийстве, но я переубедила ее… думала, что переубедила… чтобы она этого не делала. Я попыталась забрать револьвер, но не сумела. Она застрелилась, когда я старалась его отобрать. Я хотела ее удержать! Я не убивала ее!

Это уже было что-то.

— А потом? — Я хотел, чтобы она продолжила.

— А потом я поехала в Сакраменто, оставила там автомобиль и вернулась в Сан- Франциско. Рут говорила, что написала письмо Раймонду Элвуду… Рассказала мне до того, как я стала отговаривать ее от самоубийства… в прошлый раз. Я пыталась забрать письмо у Раймонда. Написала ему, что убью себя. Я хотела забрать письмо, а он сказал, что отдал его Гадору. Вот я и пришла сюда. Только нашла письмо, как наверху поднялся страшный шум. Потом вошел Гадор и застал меня… Он запер дверь на засов. И… я застрелила его из револьвера, который нашла в сейфе. Я убила Гадора, прежде — чем он успел что-нибудь сказать. Пришлось так сделать, потому, что иначе я не могла.

— Вы убили его, хотя он не угрожал вам и не нападал на вас? — спросил Пат.

— Да. Я боялась его, боялась позволить ему говорить. Я ненавидела его. Ничего не поделаешь. Должно было так случиться. Если бы он начал говорить, я не смогла бы выстрелить. Он… не позволил бы.

— Кем он был, этот Гадор? — спросил я.

Ее взгляд скользнул в сторону, на стену, на потолок и остановился на маленьком, смешном человечке на полу.

— Он был… — она откашлялась и начала снова, неотрывно глядя на пол у себя под ногами. — В первый раз привел нас сюда Раймонд Элвуд. Нам это казалось забавным. Гадор — дьявол во плоти. Он умеет уговорить человека на все. Мы верили. Он говорил, а люди верили. Быть может, под воздействием наркотиков. Нам всегда давали пить такое теплое голубоватое вино. Должно быть, с наркотиком. Мы не могли бы делать все это, если бы не наркотик. Никто бы не смог… Гадор называл себя жрецом… жрецом богини Алзоа. Учил освобождать дух от уз тела через…

Ее голос сломался. Она задрожала.

— Ужасно! Ужасно! — заговорила Мира через минуту в тишине, которую мы с Патом хранили для девушки. — Но мы все ему верили. В том-то и дело. Или, может… не знаю… может, притворялись, что верим, потому что потеряли рассудок… и принимали наркотики. Мы постоянно приходили сюда, неделями, месяцами, до тех пор, пока отвращение не стало непреодолимым. Мы перестали приходить, Рут, я… и Ирма. И тогда убедились, кем он был. Он требовал денег… еще больше денег, чем мы платили, когда верили… или притворялись, что верим… в его культ. Мы не могли дать ему столько денег, сколько он требовал. Я сказала, что не дам. Тогда он прислал нам фотографии… наши фотографии… сделанные во время нашего… наших визитов сюда. Фотографии не требовали объяснений, фотографии подлинные! Мы знали, что они подлинные! Что нам оставалось делать? Он сказал, что пошлет снимки нашему отцу, всем нашим друзьям и знакомым… если мы не заплатим. Что мы могли сделать? Нам пришлось платить. Добывали деньги всеми путями. И платили… каждый раз все больше и больше… а потом уже ничего не могли добыть. Мы не знали, что делать! Мы не могли ничего поделать, а Рут и Ирма решили… совершить самоубийство. Я тоже… Но отговаривала Рут. Сказала, что мы уедем. Что я заберу ее отсюда… и она будет в безопасности. А потом… потом… это!

Она умолкла, по-прежнему глядя в пол.

Я снова взглянул на мертвого человечка, выглядевшего так неестественно в этом черном наряде и странной шапочке. Кровь уже перестала течь из раны.

Не составляло труда сложить все эти фрагменты в единую картину. Самозванный жрец какого-то культа. Гадор устраивал оргии под прикрытием религиозных обрядов. Элвуд, его сообщник, приводил ему женщин из хороших, состоятельных семей. Надлежаще освещенная комната для фотографирования скрытой камерой. Взносы новообращенных, пока они оставались верными культу. Потом шантаж… с помощью фотографий.

Я взглянул на Пата Редди. Он, морщась, смотрел на мертвого мужчину. Снаружи не доносилось ни звука.

— Письмо, которое ваша сестра написала Элвуду, у вас? — спросил я девушку.

Она подняла руку к груди, и я услышал шелест бумаги.

— Да.

— Сказано ли в нем явно, что Рут намеревается совершить самоубийство?

— Да.

— Пожалуй, это уладит дело, которым занимаются в Контра-Коста, — сказал я Пату.

Он кивнул:

— Разумеется. Но даже без этого письма сам факт убийства доказать сложно. Ну, а поскольку письмо есть, то дело даже не передадут в суд. Наверняка. А с другой стороны, она сможет избежать неприятностей в связи с этой стрельбой. Ей не только ничего не сделают в суде, но еще и поблагодарят.

Мира Бэнброк внезапно отступила перед Патом, как будто он ударил ее но лицу.

Теперь я вполне ощутил себя человеком, которого нанял ее отец. И понял, что она сейчас испытывает. Я закурил сигарету, присматриваясь к грязному, окровавленному лицу Пата. Хороший он парень. Порядочный.

— Послушай, Пат, — начал я, стараясь говорить таким голосом, чтобы приятель не подумал, что я собираюсь к нему подъехать. — Как ты сам сказал, ей в суде ничего не сделают, да еще и поблагодарят. Но ей придется рассказать все, что знает. Придется представить все доказательства… Включая и фотографии, которые сделал Гадор… все, какие мы найдем. Некоторые из этих фотографий стали причиной самоубийства женщин, Пат, по меньшей мере двух. Если мисс Бэнброк предстанет перед судом, мы должны будем сделать достоянием общественности фотографии бог знает скольких женщин. Мы ввергаем мисс Бэнброк и неведомо еще скольких девушек в гнуснейшую ситуацию. По меньшей мере две женщины уже совершили самоубийство, чтобы такой ситуации избежать.

Пат смотрел на меня исподлобья, почесывая грязный подбородок еще более грязным пальцем.

Я набрал полные легкие воздуха и повел дальше свою игру:

— Пат, мы пришли сюда следом за Раймондом Элвудом, чтобы допросить его. Мы могли подозревать его в связях с той бандой, которая ограбила банк в прошлом месяце в Сент-Луисе. Или в укрывании украденного из почтовых вагонов в Денвере. Так или иначе, мы положили на него глаз, зная, что он имеет деньги неизвестно из каких источников, и посредническую контору купли и продажи недвижимости, в которой ничего не продают и не покупают. Мы пришли сюда, чтобы допросить его в связи с одним из тех ограблений, которые я перечислил. Наверху на нас напало несколько негров, когда выяснилось, что мы сыщики. Все остальное было продолжением. На религиозный культ мы наткнулись совершенно случайно, он нас вообще не интересовал. Насколько мы можем судить, все эти люди набросились на нас по причине дружеских чувств к человеку, которого мы хотели допросить. Одним из них был Гадор, и, барахтаясь с ним, ты, Пат, застрелил его из своего же собственного револьвера, разумеется, того самого, который мисс Бэнброк нашла в сейфе.

Вообще-то Пату мое предложение не понравилось. Он смотрел на меня явно кисло.

— Постучи по своей голове! — сказал он. — Что это кому даст? Ведь мы не можем скрыть участия мисс Бэнброк. Она ведь здесь, не так ли? Следовательно, все и так выйдет наружу.

— Но мисс Бэнброк здесь не было, — объяснил я. — Может, наверху уже полно копов, а может, и нет. Так или иначе, ты заберешь мисс Бэнброк и проводишь ее к Дику Фоли, который отвезет ее домой. Она не имеет ничего общего с этим сбродом. Завтра я поеду с ней и с адвокатом ее отца в Мартинес, где мы представим дело окружному прокурору Контра-Коста. Докажем, что Рут совершила самоубийство. А если кто-то дознается, что Элвуд, который, надеюсь, лежит мертвый наверху, знал сестер Бэнброк и миссис Коррелл, так что с того? Если мы не допустим, чтобы дело оказалось в суде… а людей из Контра-Коста убедим, что мисс Бэнброк никоим образом не может быть обвинена в убийстве сестры… тогда в газетах ничего не появится, и ее заботы останутся позади.

Пат явно с трудом удерживался от взрыва.

— Помни, — дожимал я его, — мы делаем это не только для мисс Бэнброк. Мы стараемся для двух мертвых женщин и для множества живых. По всей вероятности, они связались с Гадором по собственной воле, но все-таки они люди, Пат.

Редди упрямо покачал головой.

— Очень сожалею, — обратился я к девушке, притворяясь, что уже утратил надежду. — Я сделал все, что мог, но, пожалуй, я слишком много требую от Пата. Не знаю, стоит ли винить его за то, что он боится рискнуть…

Пат ведь ирландец.

— Тоже мне, храбрец нашелся! — буркнул он, надлежащим образом реагируя на мое лицемерное заявление. — Только почему именно я должен стать тем, кто убил Гадора? Почему не ты?

Все! Он был мой!

— Потому что ты коп, а я нет, — объяснил я. — Меньше шансов споткнуться, если мы скажем, что Гадор погиб от руки настоящего, носящего звезду плоскостопа, стоящего на страже общественного порядка. Я прикончил большинство тех пташек наверху. Должен же ты сделать что-нибудь в доказательство своего присутствия здесь?

Это была только часть правды. Дело заключалось в том, что если Пат возьмет на себя гибель Гадора, то уже не проболтается о нашей тайне, что бы там в будущем ни произошло. Пат заслуживает доверия, и я мог положиться на него во всем, но на всякий случай лучше было зашнуровать ему рот.

Он молчал, качая головой, но в конце конов буркнул:

— Сам себе надел петлю на шею… Ну ладно, один раз пусть будет по-твоему.

— Ты добрый парень! — Я поднял валявшуюся в углу шляпку девушки. — Я подожду здесь, пока ты не вернешься. — И протянул девушке шляпу со словами: — Пойдете домой с человеком, которому Редди вас передаст. Ждите меня там. Не говорите никому ничего, кроме того, что я велел вам молчать. Это относится также и к вашему отцу. Скажете ему, что я запретил вам говорить даже о том, где мы встретились. Понятно?

— Да, и…

Благодарность — вещь очень милая, но только тогда, когда есть время выслушивать любезности.

— Двигай, Пат…

Они ушли.

Как только я остался наедине с покойником, я переступил через него и, опустившись на колени перед сейфом, принялся искать среди писем и бумаг фотографии. Но не нашел. Один из ящичков сейфа был заперт на ключ.

Я обыскал карманы погибшего. Ключа не было. Замок ящичка не принадлежал к самым прочным, но и я не самый лучший на Западе потрошитель сейфов. Прошло некоторое время, прежде чем удалось открыть ящичек.

В нем я обнаружил то, что искал. Толстую пачку негативов. Стопочку фотографий… пожалуй, с полсотни.

Начал их просматривать, разыскивая снимки сестер Бэнброк. Хотел их спрятать до возвращения Пата и не знал, успею ли. Мне не повезло… Кроме того, я потратил много времени на взлом. Пат вернулся, когда я просмотрел шесть фотографий. Снимки были что надо.

— Ну, сделано, — буркнул Пат входя. — Дик ее забрал. — Элвуд мертв, и еще мертв один из негров — тот, которого мы видели наверху. Все остальные, наверное, сбежали. Ни один из наших полицейских еще не показался… я позвонил, чтобы прислали парней и карету скорой помощи.

Я встал, держа в одной руке негативы, а в другой — пачку фотографий.

— Это что? — спросил он.

Я еще раз на него нажал.

— Фотографии. Ты оказал мне огромную услугу. Пат, и я вовсе не такая свинья, чтобы просить тебя еще об одной. Но я хочу кое о чем поразмыслить, Пат. Представляю тебе дело, а ты поступишь, как захочешь. Это источник существования Гадора, Пат. — Я помахал фотографиями. — Снимки, используя которые, он вымогал или собирался вымогать деньги у людей; преимущественно сняты женщины и девушки, некоторые из фотографий исключительно гнусные.

— Если завтрашние газеты сообщат о том, что в этом доме обнаружен такой клад, то уже в следующих номерах будет помещен длинный список исчезнувших. Если газеты не сообщат о фотографиях, список, возможно, будет короче, но не намного. Некоторые из клиентов знают, что здесь их фотографии. Они будут ожидать, что полиция начнет розыски. Из-за этих снимков женщины совершали самоубийства. Снимки эти — динамит, который может разнести в клочья множество людей, Пат, и множество семей…

Ну а если газеты сообщат, что Гадора убили, а прежде он успел сжечь множество фотографий и бумаг, изобличающих его? Тогда, может быть, самоубийств и не случится. И, возможно, разъяснятся и многочисленные исчезновения людей за последние месяцы. Что ты на это скажешь, Пат? Все зависит от тебя.

Пожалуй, еще никогда в жизни я не демонстрировал подобного красноречия.

Но Пат не стал аплодировать. Он начал ругаться. Он обкладывал меня основательно, с ног до головы, самым жутким образом. Он награждал меня такими эпитетами, отпускал такие словечки, каких я никогда не слышал от человека из плоти и крови, а тем более от такого, которому можно дать в морду.

Когда он закончил, мы отнесли фотографии, бумаги и найденный в сейфе блокнот с адресами в соседнее помещение и загрузили все в железную печурку. В тот момент, когда все ее содержимое превратилось в пепел, мы услышали наверху шаги полицейских.

— Это последняя вещь, которую я для тебя сделал! — заявил Пат. — Больше ни о чем не проси меня, пусть хоть тысяча лет пройдет.

— Последняя, — повторил я за ним, как эхо. Я люблю Пата. Он очень порядочный парень. Шестая фотография из пачки была фотографией его жены… легкомысленной, с огоньками в глазах дочки императора кофе.