Рассказы

СЫПАЙЧИ

Однажды в середине лета, как говорит старинное предание киргизов Таласской долины, одному джигиту потребовалось быстро перебраться через реку Талас. На противоположном берегу его ждала невеста, которую он должен был ночью увезти. Подъехал вечером джигит к реке и не узнает ее: воды в ней — видимо-невидимо! От старого брода и следа не осталось. В отчаянии мечется джигит по берегу, боясь упустить красивую невесту. Наконец, понадеявшись на силу своего жеребца, решился. Но только было вошел в воду джигит, как сшибло с ног лошадь и понесло. Лошадь утонула, а сам он каким-то чудом спасся, ухватившись за прибрежные кусты. Вылез джигит из воды сам не свой, от страха зуб на зуб не попадает. О красивой невесте и думать забыл. Обратил свое лицо на запад, упал на колени, молитвенно сложил руки:

— О всевышний! За милость твою принесу в жертву еще одного коня!..

— Рад, что не утонул!

Спустя несколько дней приходит бедняга к реке и диву дается: воды как не бывало! Река обмелела. Невдалеке нашел он труп своей лошади, выброшенный на берег. Снял седло, взвалил на спину, идет. Смотрит: по тому же самому месту, где он недавно чуть не погиб, преспокойно едет на осле какой-то дряхлый старик.

— Эй ты! — погрозил джигит кулаком. — Разве я хуже тебя и твоего осла? — упал и горько зарыдал: не поспел он в ту ночь — невесту его другой джигит умчал к себе в аил.

Эту историю часто рассказывает сыпайчи[6] Бекназар.

— С нашей рекой, брат, не шути! — ухмыляясь в усы, поучает он. — Сегодня воды в ней по колено, течет, никого не тронет, а завтра рассвирепеет — мосты снесет. Она что живая — ее понимать надо…

В долине уже светло, а здесь еще сумрачно, холодом дышит ущелье. На замшелых ноздреватых камнях лежит испарина. Туман, поднявшись с реки, лезет в расщелины, ползет по скалам, высоко-высоко взбирается на их вершины и незримо улетает ввысь, к тихой заводи облаков.

В ущелье идет извечная борьба. Талас, стиснутый каменным ложем, неистово требует воли: он со страшной силой бросается к подножиям утесов, бьется об их каменную грудь. Но, увы! Утесы угрюмо молчат, они недвижны, равнодушны. В бессильной злобе захлебывается вспененная река, падает навзничь и рассерженной змеей уползает назад. В глухом, тревожном рокоте ее слышится то угроза, то мольба. Вот, собрав свежие силы, река снова бросается на скалистые стены ущелья и вновь отступает, тяжко вздыхая. И так без конца.

Вырвавшись из ущелья, Талас заметно сбавляет свой бег. Но и здесь он неугомонен. Река наталкивается на новые препятствия, теперь уже чинимые людьми. По правому берегу, наискось к течению, далеко протянулись сыпаи: здесь берут воду три правобережных колхоза. Река бушует, переваливая через запруду. Часть ее отводится к главному арыку и потом — на поля.

Сюда каждым день чуть свет приезжает Бекназар. Из ущелья доносится приглушенное урчание реки, тянет влажный ветерок. От воды и ветра кожа на лице Бекназара, как у моряков, загрубелая, сухая, плотно очерчивает бугры скул. Небольшие глаза с красноватыми прожилками на белках зорко глядят из-под нависших бровей.

Бекназар, спутав лошадь, идет на свое излюбленное место — большой плоский камень, нависший над водой. Шагает он не спеша, немного косолапо. На нем легкий ватный чапан с нагрудным кармашком, куда он кладет пузырек с насваем. Ворот полотняной рубашки туго облегает мускулистую шею. Из-под голенища ичигов высовывается рябиновая ручка камчи. Бекназар сидит на корточках, долго и внимательно смотрит на стремнину, прислушивается к гулу, вырывающемуся из широкой пасти ущелья. Ничто не ускользнет от взора Бекназара. Как по книге читает он реку. Он видит все, что она несет с собой, все, что стало ее добычей.

Чоп, чоп, чоп, — плещется вода под камнем, смывает и вновь намывает маленькие барханчики мелкого песка.

Бекназар — потомственный сыпайчи. Еще сызмальства перенял он эту профессию от дедов и на всю жизнь пристрастился к ней. Отец его разбился здесь, на Таласе, в неравной борьбе с разливом. Сам он не раз был на волоске от смерти. Подводные камни Таласа оставили Бекназару на память глубокий шрам на лбу. Жена устала отговаривать его оставить это занятие. Бекназар был глубоко убежден в том, что весь их род должен быть только сыпайчи. Сыпайчи для него — настоящий мужчина, первый дехканин. Бекназар с благоговением чтил память отцов, строго держался их обычаев. Мало этого, на беду жене он уже давно, чуть не со дня рождения, метил в сыпайчи своего сына — шестнадцатилетнего Алымбека. Это — самая дорогая мечта, это смысл его жизни. Оставить после себя настоящего сыпайчи — значит не даром прожить жизнь, значит сделать что-то полезное для других. И Бекназар втайне гордился сыном, подмечая в нем задатки будущего сыпайчи. Еще с детства, в свободное от школы время, Бекназар постоянно возил с собой Алымбека на реку, обучая его понимать «язык воды».

Бекназар любил сына по-своему, суровой любовью, требуя от него безоговорочного повиновения. Он считал, что иначе ребенок отобьется от рук и станет бездельником.

Алымбек вырос смышленым парнем. Он так же, как отец, крепок телом, а от матери унаследовал большие, с красивым разрезом глаза. Спокойный, сосредоточенный взгляд Алымбека придавал ему вид взрослого человека. И только темный пушок над пухлыми губами подчеркивал, что он еще совсем юн. Алымбек раньше никогда не возражал отцу. Но вот на днях, возвратившись из школы, Алымбек вдруг сказал:

— Хорошо бы, ата, устроить на наших сыпаях шлюзы. Знаешь, вот там, на откосе, в начале главного арыка.

— Шлюзы? — переспросил Бекназар. — А ты знаешь ли, что такое шлюзы?

— А как же! Учитель физики объяснял нам. Он говорит, что если не сейчас, то после воины на всех сыпаях обязательно будут шлюзы.

— В том-то и дело, сынок, не до шлюзов сейчас — война идет. Обойдемся и без них.

— Но ведь деревянные можно построить. Три колхоза вместе что-нибудь да сделают, — настаивал Алымбек.

Тон сына не понравился Бекназару:

— Ты не умничай, Алымбек! И без тебя есть кому подумать об этом. Твое дело — ходить в школу да присматриваться к работе отца, пока он жив. Вот окончишь летом семилетку — и принимайся за дело. Поступишь в водхоз объездчиком. У нас, сынок мой, главное — опыт, смекалка, глазомер. Слава богу, деды твои и я век прожили на Таласе без всяких шлюзов.

Алымбек промолчал и с удивлением посмотрел на отца.

Когда по утрам Бекназар выезжал к сыпаям, соседи шутя говорили:

— Поехал наш Бекназар выслушивать «пульс» Таласа.

Действительно, сидя на своем заветном камне, Бекназар, как опытный врач, изучал дыхание горной реки. Талас — река кочующая. В дни разлива она меняет свое русло несколько раз. То течет по одному краю поймы, нанесет туда камня, песка, ила, то перевалится и пойдет другой стороной. Придешь на прежнее место, а там уже дно сохнет от солнца. Вот и угадывай, где будет главное русло. Случается, что и прогадаешь: построишь сыпай, а вода возьмет да и уйдет. Значит, остались на бобах, напрасно строили запруду. Или же, наоборот, при малой воде построят большие сыпаи, чтобы выше поднять ее уровень, а вода вдруг нахлынет сюда могучим напором, понесется по арыкам и разнесет все до основания. Хорошо еще, если сыпаи не выдержат такой силищи и будут унесены водою, иначе придется специально снимать запруду, разрушать то, что долго и упорно возводили своими руками.

Соседи, живущие на левом берегу, постоянно приглашали Бекназара на помощь. И он никогда не отказывался, но требовал, чтобы все делалось так, как скажет он.

Солнце давно уже взошло, но только теперь, поднявшись высоко, осветило преддверие ущелья. Со склона доносился беспокойный крик кеклика, видимо растерявшего птенцов.

Кек-лик, кек-лик! — рассыпалась его призывная скороговорка.

Лицо Бекназара выражало тревогу. Сегодня река помутнела. Бекназар горстью зачерпнул воды. Вихрем кружились мелкие песчинки, на ладони остался глинистый осадок. Покачиваясь на волнах, проплывали вырванные с корнями кустарники. Значит, вода начала прибывать: скоро начнется разлив. Ухо Бекназара уловило скрип треног, составлявших костяк запруды. Напор воды увеличивался. Именно это и обеспокоило старика. Он видел, как течение реки все больше склонялось к правому берегу. А что будет, когда начнется разлив? «Не дай бог! — думал Бекназар. — Снесет сыпай, не восстановишь — мужчин нет, а с бабами в этом деле не управишься».

Над табачными плантациями стоит густая пахучая испарина. В ней неуловимой каруселью носится мошкара. Солнце не различить на мутном небосклоне. Жара. От солнца одно спасение — вода. Но солнце же дает и воду: беспрестанно тают ледники Ала-Тоо, наводняя Талас.

Воды в арыках много, только успевай поливать. Но это не особенно радует Бекназара. Может случиться и так, что поля совсем останутся без воды, хотя в Таласе ее будет сколько угодно.

Опасения Бекназара не были напрасными. Ночью разразилась гроза.

— Вставай, Алымбек, вставай! — будил сына тревожный голос матери. — Гроза на дворе! Отец лошадь седлает, на сыпаи поедете. Да поосторожней ночью-то, не дай бог полезет он в реку!

Хлопнули ставни, заметался в лампе желтый язычок. Сели на коня. Чтобы не свалиться, Алымбек крепко вцепился в кушак отца. Бекназар мчал, не разбирая дороги, нещадно хлестал лошаденку, попадая и по ногам Алымбека. Но тот молчал — не время было жаловаться. Косыми струями бил в лицо дождь. Ветер натружено гудел в растрепанных кронах деревьев. Воздух содрогался от грома, пахло горелым. Бекназар знал, что не спасет положения, даже если на ноги будет поднят весь колхоз. Но не сидеть же в такое время дома! Мысль, что завтра колхозы могут остаться без воды, заставила его среди ночи нестись к сыпаям. Знал он и то, что напрасно повез с собой Алымбека. Но ему хотелось, чтобы сын, самый близкий ему человек, разделил с ним горечь этих трудных минут, чтобы Алымбек собственными глазами увидел разбушевавшуюся реку, чтобы он познал цену человеческого труда, чтобы он знал, что такое несчастье. Алымбек должен быть тверд волей, мужествен сердцем. Только такие люди, смелые, бесстрашные, могут стать сыпайчи. Так вырос Бекназар, так должен воспитываться и Алымбек.

Они спешились на берегу. Трудно было разобрать во тьме, что творилось с рекою. Уши глохли от рева воды. Дикая и косматая сила неудержимо неслась, с грохотом катила камни, остервенело лезла на берег. Сплошной стеной ливня соединялось грозовое небо с рекой, Бекназар присел и, всмотревшись, сказал:

— Кажется, еще не снесло. Видишь, там большой вал. Сыпаи держатся.

Над ущельем, одна за другой, ломались ослепительные молнии. Прогремел гром. В горах отозвалось эхо. Алымбек вздрогнул, увидев, как из пасти ущелья изрыгалась бесформенная кипящая пучина. Вал, на который только что указывал Бекназар, вздыбился стеной и в ту же секунду осел.

— Ата-а! — прохрипел Алымбек, судорожно вцепившись в руку отца.

— Теперь все кончено, — сказал Бекназар чужим, упавшим голосом.

Зигзаги молний рассекали небо. Свет выхватывал из мглы двух людей, безмолвно стоящих на берегу.

— Ничего, сынок, — обнял сына Бекназар. И тот, прижавшись к отцу, чувствовал биение его сердца. — Свою долю у Таласа возьмем, на то мы и люди.

В районе забили тревогу. Правобережные колхозы остались без воды. Утром председатели колхозов и Бекназар были уже в райисполкоме. Всем было ясно, что медлить нельзя.

У Бекназара спросили, сколько дней потребуется для восстановления сыпаев.

— Если будет достаточно людей и материалов — два дня! — уверенно ответил он.

Бекназар говорил не без оснований. За ночь вода перебросилась к левому берегу, и там, где были прежние сыпаи, обмелело. Это намного облегчило положение, люди могли работать, не опасаясь за свою жизнь.

К вечеру на берегу расположился большой табор.

Бекназар, по обыкновению своему, сидел на камне и, поджав губы, пристально смотрел на грязно-серые гребни волн Таласа.

— Алымбек, поди узнай у бригадира, — распорядился он, — из МТС должны прислать проволоку…

Когда Алымбек удалился на несколько шагов, отец окликнул его:

— Постой! — и, подойдя вплотную, положил на плечо сына тяжелую руку. — Дело серьезное. Завтра будь примером для других… Тебе привычно, а им, может, придется впервые… Ты мой сын… Ты сын сыпайчи…

На берегу горели костры. Расстилался дым, взвивались и меркли искры. У крайнего костра собралась молодежь. Над рекой, навстречу волнам Таласа, неслась песня Токтогула:

Ночь. Тихо в таборе. Звезды хмурятся, поглядывают с высоты в реку. Над ущельем — овал луны. Она смиренно слушает свирепый рев Таласа. Алымбек направился к маячащим на круче фигурам. Бекназар и председатель райисполкома о чем-то тихо разговаривали. Метнулась в небо звезда и красивой дугой ринулась в ущелье. Бесшумной тенью пролетела ночная птица.

С рассветом Талас огласился веселым гомоном и стуком топоров. На берегу стояли уже готовые пирамиды сыпаев. Это обыкновенные треноги, связанные из прочных древесных стволов.

— Верх обматывай! Туже тяни проволоку! — то там, то здесь раздавался голос Бекназара. — Что смотришь? Перекладину ниже вяжи! Эй, сваливай сюда камни!

Выглянуло солнце, улыбнулось невиданному зрелищу.

— Взяли! — подал команду Бекназар.

— Взяли! — хором ответили другие и понесли к воде первую треногу. Алымбек, натужившись, подпирает плечом перекладину. Прибрежная щебенка щекочет ступни.

Первый сыпай установили в устье арыка. Следующие ставили все дальше от берега, через равные промежутки. Закладкой запруды между треногами руководил сам Бекназар. Вьюками на лошадях подвозили вязанки соломы и свежесрубленные ветки кустарника. Конвейером передавали из рук в руки камни, тащили бревна. Из всего этого постепенно вырастала запруда. Бекназар покрикивал, но в душе не мог нарадоваться тому, как спорилась работа.

После обеда уровень воды поднялся к устью арыка. А вечером в нем заструились робкие змейки воды. Но предстояла еще основная и наиболее трудная работа: сыпай надо продолжить почти до середины реки, иначе арык не наполнить.

На другой день работа подвигалась медленнее. Стремительно мчавшаяся вода несколько раз сносила два крайних сыпая.

— Ничего, ничего! Не унывайте. Попробуем еще раз, — ободрял Бекназар людей. — Вот на фронте, ребята рассказывают, не удастся одна атака — идут второй раз, третий…

По дну реки с глухим гулом перекатывались большие камни. Одному из парней сильно ушибло ногу. Алымбек и Бекназар вынесли его на берег. Нога парня вздулась, стала сизой.

Наполнился арык водою, наполнились радостью и сердца людей. Вода возвращена полям. Но Бекназар не думал прекращать работу. По его указанию теперь продолжали вести запруду полукругом выше по течению.

— Надо застраховать себя, — говорил Бекназар. — Вода перешла к левому берегу, здесь ее меньше. А после разлива река обмелеет, тогда воды не будет хватать. Раз начали — доведем до конца, чтобы второй раз не мучиться.

Никто не возражал. Строительство сыпаев всецело доверялось Бекназару. Алымбек хотел предостеречь отца:

— Ата, может быть, достаточно и этого? Воды в арыке до краев, и если разлив усилится, то хорошего будет мало.

Эти слова сразу же напомнили Бекназару недавний разговор о шлюзах. Он не узнавал Алымбека, в сыне было что-то новое, незнакомое Бекназару. Но что именно — отец определить не мог.

— Ты что это, сынок? Вырос — значит старших можно не уважать? То шлюзы, то еще…

В голосе отца Алымбек впервые отчетливо уловил обиду. Он вспыхнул от стыда, что невольно причинил старику боль. Но упоминание отца о шлюзах развеяло его смущение:

— Без шлюзов не обойтись, атаке! Чтобы уберечь и арык и сыпай, обязательно нужны шлюзы.

— Ступай, — голос Бекназара задрожал. — За работу я отвечаю.

Судьба наказала Бекназара. На закате, когда работа была завершена и люди шумно стали собираться в дорогу, вода в Таласе начала прибывать. Из ущелья, бешено кружась, неслись потемневшие от песка и ила буруны. Ударяясь в левый берег, они откатывались к середине реки. Люди столпились на склоне, с тревогой следя за рекой. Почти на глазах у них русло течения постепенно перекатывалось к правому берегу.

Все молчали. Никто не знал, что предпринять. Вскоре запруда скрылась под водой, и только верхушки треног осиротело выдавались над поверхностью. Вода в арыке стала перехлестывать через край. Нужно было спасти хотя бы арык. Но для этого пришлось бы разрушить сыпаи. Бекназар не мог решиться на это, нельзя было бессмысленно рисковать жизнью людей. На излучине, где арык, огибая склон, уходил вправо от Таласа, и произошла катастрофа! Размыло берег, и вода неудержимой лавиной ринулась вниз к реке. Талас не дал воды, он увел ее к себе до последней капли, он разнес берега арыка и теперь водопадом взрывал овраг. Все это произошло так быстро, что люди продолжали еще находиться в оцепенении.

Бекназар стоял посреди толпы. Казалось, он оглох и лишился языка. А люди безмолвно ожидали от Бекназара какого-то чуда — ведь он старый сыпайчи. Но Бекназар молчал, и никто не сказал ему ни слова, никто не посмел упрекнуть его. Все, что происходило, было слишком страшным и простым.

А на Алымбека вовсе не обращали внимания — было не до него. Он стоял, нервно раздувая ноздри, без кровинки в лице. Было невыносимо обидно за отца, на которого все еще с надеждой смотрели другие, за его беспомощность, за свое бессилие. Вода, которую они два дня отвоевывали, уходила вновь к Таласу. Было обидно, что столько воды в реке и что сохнут без нее табаки, сады, посевы. Мысль Алымбека лихорадочно искала причину несчастья. Разве нельзя было без ущерба спустить избыток воды, если бы были шлюзы? Разве нельзя было тогда сохранить арык? Но почему не думает об этом отец, почему не думают об этом другие?

Бекназар, понурив голову, отвернулся и процедил сквозь зубы:

— На все божья воля!..

Люди тяжело вздохнули.

— Нет! — резко выкрикнул кто-то.

Толпа вздрогнула от неожиданности. Алымбек с поднятой головой решительно приблизился к отцу.

— Нет! — громко повторил Алымбек. — Это ты виноват, отец!

Люди ахнули.

— Мы всегда будем бессильными, пока не построим шлюзы, пока не откажемся от своих сыпаев!

Когда слова Алымбека дошли до сознания Бекназара, кровь ударила ему в голову, шея и шрам на лбу багряно налились, перехватило дыхание.

— Что? — рванулся Бекназар и занес над головой Алымбека кетмень. Алымбек не шелохнулся. Кетмень застыл в воздухе. — Прочь, собачий сын! На отца… При всем народе!.. Убью!..

Подоспевшие люди вырвали из бессильных рук Бекназара кетмень.

…Безлюдно на сумрачном берегу Таласа. Чоп, чоп, чоп… — плещется вода под камнем, намывает и вновь смывает маленькие барханчики мелкого песка.

«Что, Бекназар! Опозорился? — шумит Талас. — Собственный сын надсмеялся над твоими сединами. Худая слава пойдет теперь… Ты не смог справиться со мной, а вот сын твой хочет по-другому, по-своему уломать меня! Но и ему не сладить со мной!» — злорадствует пенящийся Талас.

Все ниже и ниже склоняется голова Бекназара. А Талас не унимается: «Эх, сыпайчи! Не раз я мял тебе бока. Благодари судьбу — живешь еще. Не хочешь отказываться? Напрасно. Я не покорюсь. Вот и сын твой ослушался, ушел. А ты хотел оставить его здесь, чтобы он продолжал твое дело, чтобы он стал таким же сыпайчи. А он ушел. Он ушел далеко отсюда. Стар ты, и руки тебя не слушаются…»

Чоп, чоп, чоп… — плещется вода под камнем.

Прошло четыре года. Много воды утекло в Таласе, многое изменилось в жизни Бекназара. Осунулся старик, неразговорчив стал, сидит дома. В колхозе уговаривали Бекназара остаться на работе, но он наотрез отказался. Замкнулся в себе, стал нелюдим.

— После того случая на реке надломилась душа старого сыпайчи, — с тихим сочувствием поговаривали люди.

Алымбек приезжал каждые каникулы, долго разговаривал с отцом, обнимал, целовал его, — все равно Бекназар не прощал ему обиды.

Стояла весна. Гидротехник водхоза Алымбек Бекназаров спешил к отцу. Может быть, сегодня, в этот ясный день, удастся возвратить старика к работе, вернуть отцовскую любовь.

— Работу начинаем, ата! Едем с нами: будешь помогать мне, — говорил Алымбек. — Может, возвратишься на свою работу?

— Нет, сынок, — насупился Бекназар, — и без меня обойдетесь. Теперь ты уже грамотный. Что там мне делать?

Алымбек уехал с тяжестью на душе, а Бекназар сидел в тени урюка и угрюмо смотрел, как проходили в сторону ущелья груженые машины, как с песнями проезжали люди.

Разве не рвалась его душа отправиться туда вместе со всеми? Но Бекназар даже себе не признавался, как истосковался он по людям, по работе. Руки его просили дела, большого, трудного дела. Ему ли продолжать ковыряться в огороде? Нет. Он жаждет настоящей работы, чтобы хоть раз еще, пока жив, сразиться с буйными силами Таласа. Но гордость, но самолюбие не позволили даже думать об этом.

Однажды утром Бекназар проснулся от внезапного гула. Звуки взрывов неслись со стороны ущелья. Старик, как мог, поспешно забрался на крышу и, прислонив к глазам дрожащую ладонь, напряженно всматривался в сторону, где были взрывы. Он видел, как раз за разом бурым столбом взметалась земля. Там происходило что-то огромное, непонятное.

— Что это такое? — вслух спрашивал себя Бекназар. — Что они там делают?

Сердце сжималось. Ему стало жалко себя, он почувствовал себя беспомощным человечком, который не может понять, что происходит вокруг. Люди на берегу Таласа что-то делают, но делают без него, без Бекназара.

— Нет, я узнаю! Я увижу! — и он быстро стал спускаться по лестнице.

Жена была на работе. Бекназар нашел свой посох и незаметно, огородами, заторопился к ущелью. У склона старик заколебался. Он не решался идти открыто, напрямик.

«Засмеют… Скажут, зачем пришел? Когда просили — отказывался?..»

Бекназар крадучись полез на склон и осторожно выглянул из-за камня. Прежнего места он не узнал. На берегу было шумно. Взад и вперед сновали самосвалы, груженные камнем, песком, глиной.

«А вон то, наверное, и есть экскаватор! Недаром везде говорят о нем… Ох, и шайтан-машина, как берет землю», — приглядывался Бекназар.

Весь арык, до той памятной излучины, был уже забетонирован. В изголовье арыка и на подоткосной стороне поставлены шлюзы, выкрашенные в яркий кирпичный цвет.

— Вот это да! — изумился Бекназар. — Вот это придумали! Теперь и Талас станет покорным.

Ему не терпелось все это посмотреть поближе, пощупать своими руками, но он почему-то робел и стыдился этих потных, загорелых людей, которые работали, не замечая его. Бекназар уже собрался было незаметно уйти, как услышал голос Алымбека. Сын что-то объяснял, показывал другим и, облокотясь на большой серый камень, делал записи в небольшой книжечке.

Увидев его, Бекназар устремился вперед. Он спешил. Мелкие камешки, потревоженные шагами, шумя, посыпались по склону. Он быстро приближался к Алымбеку.

— Ты хорошее дело начал, Алымбек, — шептал Бекназар, утирая вспотевшее лицо. — У нас в роду все были сыпайчи, но такого еще не было… Ты — большой сыпайчи!..

1954.

Перевод автора.