Наркотик с Плутона

В беседе доктора Маннерса и скульптора Балкота всплывает любопытная тема над которой работает доктор — монография о внеземных наркотиках. И один из них, с Плутона, он дает попробовать скульптору, чтобы узнать о его ощущениях.

“THE PLUTONIAN DRUG”, 1934

— Примечательно, как расширился наш список лекарственных препаратов благодаря исследованиям других планет, — сказал доктор Маннерс. — За прошедшие тридцать лет сотни неизвестных до сих пор субстанций, действующих как наркотические или лекарственные вещества, были обнаружены в других мирах Солнечной системы. Интересно будет посмотреть, что привезет экспедиция Алана Фарквара с планет Альфы Центавра, когда или если ей удастся достичь их и вернуться на Землю. Я, однако, сомневаюсь, что будет найдено что-то более ценное, чем селенин. Селенин, извлеченный из окаменевших лишайников, найденных первой ракетной экспедицией на Луне в 1975 году, как вы знаете, практически уничтожил древнее проклятие рака. В растворенной форме селенин является основой сыворотки, одинаково способствующей как лечению, так и предотвращению болезни.

— Боюсь, что новых открытий будет мало, — сказал извиняющимся тоном скульптор Руперт Балкот, гость Маннерса. — Конечно, все слышали о селенине. Недавно я видел в прессе много упоминаний о минеральной воде с Ганимеда, воздействие которой похоже на мифический «Фонтан Молодости».

— Они пишут о клифни, — прервал скульптора Маннерс. — Так ганимедяне называют это вещество. Это чистая, изумрудная жидкость, бьющая из величественных гейзеров в кратерах спящих вулканов. Ученые верят, что почти сказочное долголетие ганимедян связано с тем, что они пьют клифни. И ученые думают, что подобный эликсир будет также воздействовать и на людей.

— Некоторые из внепланетных лекарств оказались не такими уж благотворными для человечества, не так ли? — спросил Балкот с сомнением. — Я, кажется, слышал о марсианском яде, который значительно облегчает искусство тихого убийства. И мне говорили, что мнофка, венерианский наркотик, намного хуже в своем влиянии на психику человека, чем любой земной алкалоид.

— Естественно, — с философским спокойствием заметил доктор, — что многие из этих химических веществ способны привести к значительному злоупотреблению. Их нужно использовать так же ответственно, как и множество земных наркотических средств. Человек, как обычно, имеет выбор между добром и злом… Полагаю, что марсианский яд, о котором вы говорите, это — акпалоли, сок красновато-коричнево-желтого сорняка, что растет в оазисах Марса. Сок этот не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Убивает почти мгновенно, не оставляя следов, имитируя симптомы, очень похожие на сердечное заболевание. Несомненно, многих людей отправили в мир иной с помощью капли акпалоли, незаметно подмешанной в их еду или лекарство. Но даже акпалоли, если используется в ничтожно малых дозах, является очень мощным возбуждающим средством. Он полезен при обмороках, а также чудесным образом может вернуть парализованным способность двигаться.

— Конечно, — продолжал Маннерс, — нам еще требуется бесконечно долго изучать свойства этих внеземных субстанций. Их достоинства чаще всего были обнаружены случайно. Благотворные свойства некоторых веществ до сих пор не открыты.

Например, возьмите мнофку, о которой вы недавно упоминали. Хотя она имеет некоторое родство с земными наркотиками типа опиума и гашиша, от нее мало пользы в качестве обезболивающего или болеутоляющего средства. Ее главные эффекты — экстраординарное ускорение чувства времени и многократное увеличение силы всех ощущений, как приятных, так и болезненных. Человеку кажется, что он живет и движется со скоростью бешеного вихря, даже если на самом деле он просто неподвижно лежит на диване. Он существует в стремительном потоке чувственных впечатлений, и, кажется, что за несколько минут тот, кто принял мнофку, претерпевает опыт многих лет жизни. Физический результат плачевен — полное истощение и натуральное старение тканей. Такое изменение возможно только у хронического наркомана, прожившего долгие годы в своих иллюзиях.

Есть еще несколько других наркотиков, сравнительно мало известных, чье воздействие на человека даже более странное, чем от мнофки. Полагаю, вы никогда не слышали о плутонии?

— Нет, не слышал, — подтвердил Балкот. — Расскажите мне о нем.

— Я могу поступить даже лучше — показать вам это вещество, хотя смотреть особо не на что — просто мелкий белый порошок.

Доктор Маннерс поднялся со своего пневматического кресла, в котором он сидел лицом к гостю, и двинулся к большому шкафу из синтетической слоновой кости. Полки этого шкафа были заставлены колбами, бутылками, тюбиками и картонными коробками разного размера и формы. Вернувшись, Маннерс протянул Балкоту маленький сплющенный пузырек, на две трети заполненный крахмалистой субстанцией.

— Плутоний, — объяснил доктор, — как видно из его названия, прибыл к нам с забытого богом замерзшего Плутона, который посещала только одна земная экспедиция, и то очень давно. Братья Джон и Августин Корнеллы возглавляли ту экспедицию, которая стартовала в 1990-м и не возвращалась на Землю до 1996-го, когда все уже считали ее потерянной. Джон, как вы могли слышать, умер по пути домой вместе с половиной экипажа; оставшиеся достигли Земли, имея только один резервный бак кислорода.

Этот пузырек содержит около десяти процентов от всего существующего запаса плутония. Августин Корнелл был моим старым школьным другом. Он дал мне это вещество три года назад, как раз перед тем как присоединиться к экспедиции Алана Фарквара. Мне очень повезло обладать таким редким подарком.

Геологи из экспедиции нашли это вещество, когда пытались выведать, что находится под застывшими газами, которые покрывают поверхность этой тусклой планеты. Они пытались узнать что-нибудь о строении и истории Плутона. Геологи не могли добиться многого в таких обстоятельствах ввиду недостатка времени и оборудования, но они сделали некоторые любопытные открытия, среди которых плутоний был далеко не самым последним.

Как и селенин, это вещество является побочным продуктом окаменевшей растительности. Несомненно, ему много миллиардов лет, он датируется эпохой, когда Плутон обладал достаточным внутренним теплом, обеспечившим возможность возникновения некой рудиментарной формы растительной жизни на своей темной поверхности. У Плутона тогда должна была быть атмосфера, хотя никаких свидетельств существования животных Корнеллы не нашли.

Плутоний в дополнении к углероду, водороду, азоту и кислороду содержит незначительное количество нескольких неизвестных элементов. Он был обнаружен в кристаллическом состоянии, но как только попал в воздушное пространство внутри космического корабля, тут же превратился в мелкий порошок, что вы видите. Он легко растворяется в воде, образуя долговременный коллоид, без малейших признаков осадка — неважно, как долго он остается в состоянии суспензии.

— Вы хотите сказать, что это наркотик? — спросил Балкот. — Как он подействовал на вас?

— Я подойду к этому через минуту, хотя эффект от плутония довольно трудно описать. Свойства этого вещества были обнаружены случайно: на обратном пути с Плутона член экспедиции, в полубреду от космической лихорадки, взял неподписанную банку, содержащую плутоний, и принял маленькую дозу, думая, что это бромид или калий. Плутоний ненадолго приостановил его лихорадку, но также дал его разуму некоторые новые идеи о пространстве и времени.

После этого космонавта другие люди также экспериментировали с плутонием. Эффекты длились недолго (воздействие никогда не превышало полутора часов) и варьировались в зависимости от личности. Впоследствии с испытателями не происходило ничего плохого — ни с нервами, ни с сознанием, ни в физическом плане — ничего такого, что можно было бы ощутить. Я сам принимал плутоний один или два раза и могу засвидетельствовать это.

Но я не знаю, как именно он воздействует на людей. Возможно, он просто вызывает расстройство или изменение ощущений, подобно гашишу; или, может быть, он стимулирует какой-то рудиментарный орган, некое спящее чувство в мозгу человека. В любом случае, как я понимаю, плутоний вызывает изменение восприятия времени — его длительности, а также способствует познанию тайн космоса. Кто-то видит прошлое и будущее в отношении своего физического «я», подобно картине, растягивающейся в обе стороны. Смотреть можно не так уж и далеко — на самом деле, взору доступны события лишь в нескольких часах в обоих направлениях. Но и это очень любопытный опыт, он помогает вам узнать новые грани тайны времени и пространства. Это абсолютно не те иллюзии, что вызывает мнофка.

— Звучит весьма интересно, — согласился Балкот. — Однако сам я никогда не принимал больших доз наркотических веществ, хотя один-два раза в романтические дни своей молодости экспериментировал с индийской коноплей. Я также читал Готье и, кажется, Бодлера тоже. В любом случае результат меня разочаровал.

— Полагаю, что именно из-за малых доз ваш организм не получил достаточного количества наркотика, чтобы что-то ощутить, — высказал свое мнение Маннерс. — Поэтому и эффект был незначителен с точки зрения видений. Но Плутоний совсем не такой — вы можете получить максимальный результат уже с первой дозы. Думаю, Балкот, вам это будет очень интересно, так как вы скульптор по профессии — вы можете увидеть необычные пластичные картины, которые не так-то просто передать в терминах Евклидовых плоскостей и углов. Я с удовольствием дам вам щепотку прямо сейчас, если вы захотите провести эксперимент.

— Вы очень великодушны, не так ли, раз вещество такое редкое? — воскликнул Балкот.

— Я совсем не великодушен, — возразил Маннерс. — Долгие годы я собирался написать монографию о внеземных наркотиках, и вы можете дать мне некоторые ценные данные. С вашим типом мозга и высокоразвитым художественным чувством, видения, вызванные плутонием, должны быть необычно ясными и значительными. Все, что я прошу от вас, — описывать мне в подробностях все, что будет происходить.

— Хорошо, — согласился Балкот. — Я попытаюсь.

Скульптора влекло любопытство, его воображение разыгралось от рассказа Маннерса о замечательном наркотике.

Доктор вытащил маленький старинный бокал и наполнил его почти до краев какой-то золотисто-красной жидкостью. Вытащив пробку из пузырька с плутонием, он добавил в жидкость маленькую щепотку мелкого белого порошка, которая мгновенно, даже без образования пузырьков, растворилась.

— Жидкость — это вино из сладкого марсианского клубня, известного как оввра, — объяснил доктор. — Оно легкое и безвредное, и смягчает горький вкус плутония. Быстро выпейте ее и затем откиньтесь на спинку кресла.

Балкот заколебался, рассматривая золотисто-красную жидкость.

— Вы уверены, что воздействие закончится так быстро, как говорят экспериментаторы? — спросил он. — Сейчас пятнадцать минут десятого, и мне нужно будет уйти около десяти часов, так как у меня назначена встреча с одним из моих покровителей в клубе Бельведер. Меня ждет миллиардер Клод Вишхэвен, который хочет, чтобы я создал барельеф из искусственного нефрита и нео-яшмы для вестибюля в его загородном особняке. Он хочет от меня что-нибудь действительно выдающееся и футуристическое. Мы обсуждали это с ним до ночи, решали какие узоры нужно и т. п.

— Плутоний отнимет у вас сорок пять минут, — уверил доктор, — но уже через полчаса большая часть вашего мозга и органов чувств снова будут в полном порядке. Я никогда не слышал, чтобы воздействие длилось дольше. У вас есть период в тридцать минут, в течение которых вы расскажете мне о своих ощущениях.

Балкот одним глотком осушил древний бокал и прислонился к пневматической спинке кресла, как указал ему Маннерс. У него появилось чувство, что он легко, но бесконечно падает во мглу, которая с необъяснимой скоростью заполнила комнату. Сквозь мглу скульптор смутно осознал, что Маннерс забрал пустой бокал из его расслабленных пальцев. Он видел лицо доктора над собой, маленькое и размытое, как будто смотрел на него из ужасающей перспективы или с горной вершины; а простые движения Маннерса, казалось, происходят в другом мире.

Балкот продолжал падать и плыть через вечную мглу, в которой все вещи растворялись словно в первичных туманностях хаоса. Спустя неизмеримое время мгла, которая сначала была бесформенна и бесцветна, стала переливаться подобно радуге. В каждый последующий момент времени цвета менялись, не повторяясь, и чувство мягкого падения обернулось кружащимся вращением, как будто Балкот был захвачен в вечно-ускоряющуюся воронку.

Одновременно с движением в этом водовороте призматического сверкания Балкоту казалось, что его чувства подвергаются неописуемой мутации. Цвета водоворота незаметно для глаз непрерывно изменяли оттенки и, наконец, стали распознаваться как твердые формы. Подобно акту творения, они возникали, словно из бесконечного хаоса, и занимали свои места в безграничной перспективе. Ощущение движения убывающими спиралями превратилось в абсолютную неподвижность. Балкот больше не осознавал себя живым органическим телом. Он был абстрактным глазом, нематериальным центром визуальной осознанности, одиноко размещенной в космосе. Этот наблюдающий глаз все еще имел тесные отношения с застывшей перспективой, в которую он всматривался.

Ничуть не удивившись, он обнаружил, что пристально смотрит одновременно в двух направлениях. С одной стороны в дальнюю даль простирался странный своеобразный ландшафт, который был лишен нормальной перспективы. Это пространство пересекала идеально прямая стена, похожая на фриз или на барельеф из скульптурных изображений человека.

Некоторое время Балкот не мог понять смысл этого фриза. Он ничего не мог поделать с его застывшими гладкими очертаниями и задним планом из повторяющихся масс и замысловатых углов. Он видел и другие секции из скульптур, что приближались и удалялись — часто резким образом — из невидимого запредельного мира. Затем его зрение, казалось, обрело ясность само по себе, и Балкот начал понимать.

Барельеф, который он увидел, был полностью составлен путем повторения его собственной фигуры. Теперь они были ясно различимы как отдельные волны потока, в котором скульптуры обладали неким единством. Непосредственно перед Балкотом и на некотором расстоянии от него по другую сторону находилась фигура в кресле. Это кресло само было субъектом такого же вздымающегося повторения. На заднем плане возникла сдвоенная фигура доктора Маннерса в другом кресле, и позади него множество отражений медицинского кабинета и панельных стен.

Следуя за картиной того, чему не нашлось лучшего названия, как левая сторона, Балкот увидел сцену со своим участием — он пил из старинного бокала, а возле него стоял Маннерс. Затем, еще дальше, он увидел себя за момент до этого — в той обстановке, когда доктор протягивал бокал Балкоту; до этого доктор развел дозу плутония; вот он отходит к шкафу за пузырьком; поднимается со своего кресла. Каждый эпизод, каждое положение доктора и самого Балкота во время разговора виделось ему как бы в обратном порядке, уходя вдаль, собираясь в стену из каменных скульптур и в странный вечный пейзаж. Не было промежутков в неразрывности его собственной фигуры, но Маннерс, казалось, периодически исчезает, как будто уходит в четвертое измерение. Эти исчезновения доктора из виду, как вспоминал позже Балкот, происходили, когда Маннерс был не на линии его взгляда. Восприятие было полностью визуальным, и хотя Балкот видел свои собственные губы и губы Маннерса, которые что-то говорили, он не мог слышать ни слов, ни прочих звуков.

Возможно, самой странной особенностью его видений было абсолютное отсутствие ракурса. Хотя Балкоту казалось, что он видит мир из одной неподвижной точки, почему-то ландшафт и пересекающиеся фризы виделись ему без уменьшения в размере. Они сохраняли фронтальную полноту и отчетливость на протяжении многих миль.

Продолжая смотреть на перспективу в левой стороне, Балкот увидел себя входящим в номер Маннерса, а затем столкнулся с самим собой, стоящим у лифта, что привез его на девятый этаж стоэтажного отеля, в котором жил доктор. Затем фриз как бы открыл ему вид на улицу с беспорядочно меняющимися лицами и множеством форм, автомобилей, зданий — все спуталось вместе в некой старомодной футуристической картине. Некоторые из этих деталей были полные и ясные, а другие были таинственно разломаны и размыты, так что едва узнавались. Все, что находилось в пространстве, было перемешано в текучем холодном узоре времени.

Балкот вернутся на три квартала назад от отеля в свою собственную квартиру. Он видел все свои прошлые перемещения в трехмерном пространстве как прямую линию в измерении времени. Наконец, он был в своей квартире, и фриз из его собственной фигуры отступил в жуткую перспективу искажения пространства-времени посреди других фризов, сформированных из скульптур. Балкот увидел, как он в последний раз касается зубилом статуи из бледного мрамора, которую делал в конце дня, когда в окно падал свет ярко-красного заката. За пределом этой сцены лежала перевернутая тень статуи женщины, которой Балкот дал имя Забвение. Тень густела и размывалась. Чуть дальше влево, среди едва видимых скульптур, перспектива стала неясной и медленно таяла в аморфном тумане. Балкот увидел свою жизнь в виде непрерывного застывшего потока, что растягивался в прошлое примерно на пять часов.

Повернувшись вправо, скульптор увидел перспективу будущего. Здесь было продолжение его сидящей под наркозом фигуры, напротив него тянулся барельеф доктора Маннерса, повторение кабинета и панельных стен. После существенного перерыва Балкот осознал свое движение — он поднимался с кресла. Ему показалось, что встав, он как в старом немом фильме произнес несколько слов, а доктор внимательно слушал. После этого Балкот пожал руку Маннерсу, вышел из номера, спустился на лифте и последовал по открытой ярко-освещенной улице к клубу Бельведер, где у него была назначена встреча с Клодом Вишхэвеном.

Клуб был всего в трех кварталах, на другой улице, и кратчайшим путем до него после первого квартала была узкая аллея между офисным зданием и складом. Балкот намеревался пойти через эту аллею, и в его видении будущего он увидел барельеф из своей фигуры, идущей вдоль прямого тротуара, а на заднем плане виднелись пустые дверные проемы и тусклые стены, что возвышались под исчезающими звездами.

Казалось, что он был совсем один — не было прохожих, только тишина, мерцание бесконечно повторяющихся углов, косо освещенных стен и окон, что сопровождали его повторяющуюся фигуру. Он видел себя текущим по аллее подобно потоку в глубоком каньоне; и там, на полпути, странное видение внезапно пришло к непонятному концу, без постепенного размытия бесформенного тумана, что обозначал его ретроспективный вид в прошлое.

Полоса, похожая на архитектурное сооружение, внезапно оборвалась в потоке неизмеримой черноты и пустоты. Последнее волнообразное повторение его собственной персоны, неясная дверь за ней, мерцание булыжника аллеи — все будто отсекло мечом из тьмы, оставив вертикальную линию разделения пространства. А за линией уже ничего не было.

Балкот ощутил непередаваемое чувство отделения от себя самого, выброс из потока времени, от берегов пространства в некое абстрактное измерение. Полный эксперимент мог длиться либо только мгновение, либо вечность. Без удивления, без любопытства или раздумий, как глаз четвертого измерения, он одновременно видел неодинаковые периоды своего прошлого и будущего.

После этого безвременного интервала полного восприятия, начался обратный процесс изменения. Балкот, только что бывший всевидящим оком, висящим в суперкосмосе, осознал движение назад, как будто тонкая нить магнетизма потянула его обратно в темницу времени и пространства, из которой он выглянул лишь на мгновение. Ему казалось, что он следует за фризом из своих сидящих тел направо, смутно ощущая ритм и пульсации, которые были вызваны соединением всех его копий в одну фигуру. Балкот странным образом понял, что единицы измерения времени, по которым множились дубликаты его фигуры, зависели от пульса его сердца.

Теперь с увеличивающейся скоростью видение ужасающих форм и пространства вновь растворялось в спиральном водовороте многочисленных оттенков, с помощью которых он до этого двигался вверх. И вот Балкот пришел в себя. Он все еще сидел в пневматическом кресле, а доктор Маннерс — напротив. Комната, казалась, немного вибрировала, как будто странное прикосновение плутония изменило ее, а в уголках глаз доктора еще мерцали разноцветные паутинки. Кроме того, эффект от наркотика полностью исчез, оставив, однако, особо яркие воспоминания о почти невыразимом опыте.

Д-р Маннерс сразу же приступил к расспросам, а Балкот описал свои зрительные ощущения так полно и образно, как смог.

— Есть одна вещь, которую я не понимаю, — сказал Маннерс в конце и загадочно нахмурился. — Согласно вашему рассказу, вы смотрели на пять или шесть часов в прошлое, которое шло по прямой пространственной линии в виде некоего непрерывного ландшафта; но перспектива будущего резко оборвалась после того, как вы увидели ближайшие сорок пять минут или менее того. Я никогда не слышал, чтобы плутоний действовал так неравномерно: перспективы прошлого и будущего всегда простирались на одинаковое время у всех, кто его принимал.

— Что ж, — заметил Балкот, — настоящее чудо в том, что я вообще смог увидеть будущее. В некотором смысле я могу понять видение прошлого. Оно точно состояло из моих физических воспоминаний — изо всех моих последних движений; а фон был сформирован из впечатлений, полученных моими зрительными нервами за это время. Но как я мог увидеть то, что еще не произошло?

— Сие есть тайна, конечно, — согласился Маннерс. — Думаю, для наших ограниченных умов есть только одно объяснение. События, которые составляют поток времени, уже произошли, происходят и будут происходить вечно. В нашем обычном состоянии сознания мы воспринимаем физическими чувствами лишь тот момент, который называем настоящим. Под влиянием плутония вы смогли расширить момент познания настоящего в обоих направлениях и одновременно увидеть часть того, что обычно находится за гранью восприятия. Так появилось видение себя как непрерывного, неподвижного тела, проходящего через перспективу времени.

Балкот, который уже стоял на ногах, направился к двери.

— Я должен идти, — сказал он, — а то опоздаю на встречу.

— Не буду вас больше задерживать, — ответил доктор. Он помедлил мгновение, а затем добавил: — Я все еще не могу понять внезапный разрез и обрыв в перспективе вашего будущего. Аллея, в которой ваше будущее оборвалось, должно быть Фолман. Полагаю это ваш кратчайший путь до клуба Бельведер. Я бы на вашем месте, Балкот, выбрал другой путь, даже если это потребует несколько лишних минут ходьбы.

— Звучит довольно зловеще, — рассмеялся Балкот. — Вы думаете, что нечто может случиться со мной на аллее Фолман?

— Я надеюсь, что нет, — ответил доктор, — но не могу ничего гарантировать. — Тон Маннерса был странно сухим и суровым. — Вам бы лучше сделать так, как я советую.

Балкот почувствовал мгновенное касание тени, когда покидал отель — кратковременное и слабое предчувствие, промелькнувшее словно бесшумные крылья ночной птицы. Что это может означать — пропасть бесконечной черноты, в которую, подобно замерзшему потоку, окунулся странный фриз его будущего? Была ли это какая-то угроза, что ждала его в определенном месте и в определенное время?

Идя по улице, Балкот ощущал странное чувство повторения, как будто он уже делал все это. Достигнув входа на аллею Фолман, он вынул часы. Если он поспешит по аллее, то достигнет клуба Бельведер в точно назначенное время. Но если он пойдет через следующий квартал, то немного опоздает. Балкот знал, что его потенциальный покровитель Клод Вишхэвен был по-военному пунктуален и требовал того же от других. Так что скульптор повернул в аллею.

Местность казалась полностью пустынной, как в его видении. На середине пути Балкот достиг едва заметной двери — заднего входа в огромный склад. Эта дверь в его видении являлась линией обрыва будущего. Дверь была его последним визуальным впечатлением, поскольку в этот момент что-то опустилось на его голову, и Балкот потерял сознание, за которым последовала тьма, которую он ранее предвидел. Его тихо и точно ударил бандит двадцать первого века. Удар был смертельным; и время, о котором беспокоился Балкот, пришло к концу.


Перевод: Алексей Черепанов

Загрузка...