Рассказы. Часть 2

Раммер

Когда-то это был мёртвый человек.

Двести лет он пролежал в консерваторе, оболочка которого была заполнена жидким азотом. Его замороженное тело состояло сплошь из раковых клеток. Это был безнадёжный случай.

Он надеялся, что медицина будущего поможет ему.

Напрасно. Спустя двести лет медицина научилась бороться почти со всеми разновидностями рака, но против миллиардов клеток, разорванных кристаллами льда, она оказалась бессильна. Он отдавал себе отчёт в том, на что идёт, и тем не менее решил рискнуть. А почему бы и нет? Всё равно ему грозила скорая смерть.

В подземных бункерах хранились миллионы таких замороженных. У всех была одна судьба.

Столетием позже жил один преступник. Его имя давно забыто, а совершённое им окутано тайной, но это было что-то ужасное. Государство рассчиталось с ним, уничтожив его как личность, он был заморожен практически здоровым. Государство нуждалось в людях, у которых отсутствовала память.

Корбетт проснулся на жёстком столе, чувствуя, как ноет всё его тело, словно он долго спал на одном боку, и с отрешённым видом уставился в белый потолок. Мало-помалу ему припомнился цилиндр с двойными стенками… нестерпимая боль… он куда-то проваливается…

Боль?… Её больше нет!

Он резко сел и тут же судорожно замахал руками. Что такое?

Почему не слушаются руки? Почему его тело такое лёгкое?

Почему так странно болтается голова на тонкой шее? Он попытался ухватиться за стоявшего рядом молодого блондина в белом комбинезоне, не дотянулся и завалился на бок. Потом тряхнул головой и сел более осторожно.

Эти руки, жилистые, узловатые, были чужие.

Человек в комбинезоне произнёс:

— Всё в порядке?

— Да, — ответил Корбетт. В горле першило, но боль прошла.

Новое тело казалось неудобным, зато оно не имело раковых опухолей.

— Какое сегодня число? Долго это продолжалось?

«Быстрое восстановление», — с удовлетворением отметил про себя контролёр, а вслух сказал:

— Идёт 2190 год. Но пусть тебя это не волнует.

Ответ прозвучал угрожающе, поэтому Корбетт благоразумно не задал очевидный вопрос: «Что случилось со мной?», и только спросил:

— Почему?

— Наше общество для тебя закрыто.

— Закрыто? Что же мне делать?

— Тебе доступен ограниченный ряд профессий. Не подойдёшь, мы используем кого-нибудь ещё.

Корбетт свесил ноги с операционного стола и осмотрел своё новое тело. Оно оказалось моложе, сильнее и короче, но самое главное — как бы он ни поворачивался, все его движения не отзывались острой болью в животе.

— Так что будет со мной? — всё же спросил он.

— Что будет — не знаю. Это из области метафизики, — ответил контролёр. — Я расскажу, что произошло с тобой, а там решай сам, как быть.

Итак, существовал человек, совершенно здоровый, как и все живущие в 22-м веке, но лишённый интеллекта. Характеристики его биоэлектрической активности, нервные рефлексы, память, то есть его индивидуальность, были уничтожены.

В то же самое время глубоко под землёй, в низкотемпературном режиме, хранилось то, что некогда было человеком, биоэлектрическая активность которого записывалась соответствующей аппаратурой, но не это было главное. Сложность процесса заключалась в размораживании мозга и уничтожении ненужных параметров. Рибонуклеиновая кислота, несущая информацию памяти, концентрировалась в голове, но также присутствовала в нервных тканях и крови. В случае с Корбеттом требовалось удалить раковые опухоли и затем из того, что останется, извлечь РНК. После такой операции от человека почти ничего не остаётся.

— Тебе предоставлен шанс, — предупредил контролёр. — Второго такого не будет. Учти, в морозильниках полно рабочего материала.

— Вы хотите сказать, что сотрёте мою индивидуальность? — нерешительно спросил Корбетт. — Но я не совершил никакого преступления. Разве у меня нет никаких прав?

Контролёр с изумлением уставился на него, но потом рассмеялся.

— Тот, за кого ты себя принимаешь, мёртв. Завещание Корбетта давным давно было рассмотрено в суде. Его вдова…

— Чёрт возьми, я оставил все деньги себе! Где они?

— Неважно, — хотя человек, стоящий перед Корбеттом, продолжал улыбаться, лицо стало отрешённым, непроницаемым, холодным. — Мёртвые не могут наследовать имущество, такое решение было принято ещё двести лет назад. Это несправедливо по отношению к наследникам. Кроме того, из обращения изымались большие суммы денег.

Корбетт ткнул костлявым пальцем себя в грудь.

— Но теперь-то я жив.

— Юридически нет. Но ты можешь заработать право на новую жизнь. Государство выдаст тебе новое свидетельство о рождении и предоставит гражданство… если сочтёт нужным.

Корбетт с минуту переваривал сказанное. Затем решительно встал со стола. — Тогда начнём. Что вам надо знать?

— Имя и фамилия?

— Джером Корбетт.

— Зови меня Пирсом.

Контролёр не протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием. Корбетт тоже решил не делать этого, подозревая, что тот не станет отвечать на его приветствие, а может, это объяснялось тем, что они оба давно не мылись.

— Я твой контролёр. Ты любишь людей? Сейчас мы просто беседуем, детальная проверка состоится потом.

— Я привык ладить с окружающими, хотя предпочитаю одиночество.

Контролёр нахмурился.

— Дело усложняется. Ты даже не представляешь, насколько оно усложняется. Этот изоляционизм, который ты называешь одиночество… э… есть не что иное, как мимолётная причуда. Для этого мы не располагаем ни возможностями, ни желанием. Мы не можем направить тебя осваивать другие миры…

— Я был бы хорошим колонистом.

— Не хорошим колонистом, а хорошим производителем! Запомни, у тебя теперь другие гены. Другие! Тебе остаётся только одно, Корбетт. Стать раммером.

— Раммером?

— Боюсь, что так.

— Первое незнакомое слово, которое я услышал после воскрешения. Разве язык не изменился с тех пор? У вас нет даже акцента.

— Я овладел старым английским на курсах РНК-подготовки.

Ты тоже научишься всему, если, конечно, доберёшься до этого этапа. В вену вводится РНК, и происходит чудо. Однако вернёмся к вопросу об одиночестве. Советую всё хорошенько обдумать, Корбетт. Ты способен выполнять приказы?

— Я служил в армии.

— Это что-нибудь значит?

— Разумеется.

— Хорошо… Тебе нравятся новые места или незнакомые люди, и наоборот?

— И то и другое, — Корбетт живо улыбнулся. — Я строил дома по всему миру. Вам нужен ещё один архитектор?

— Не очень. Ты считаешь, что государство перед тобой в долгу?

На это мог быть дан только один ответ: «— Нет!»

— Но ты решил заморозиться? Ты, должно быть, считал, что будущее тебе что-то даст?

— Вовсе нет. Риск был оправдан — я умирал.

— А… — протянул контролёр с задумчивым видом.

Сперва его подвергли тесту на образование английских слов по свободной ассоциации. Затем взяли пробу крови, заставили до изнеможения крутить педали велоэргометра и снова взяли кровь. Следующая проверка включала определение порога болевой чувствительности путём непосредственного раздражения нервов (Корбетт с большим трудом выдержал это испытание), и в третий раз взяли кровь. В — исключение ему дали китайскую головоломку и попросили разобрать её.

— Теперь мы имеем полное представление о твоём физическом и умственном состоянии, — заявил Пирс, когда все процедуры были закончены.

— А к чему анализы крови? — спросил Корбетт.

Контролёр долго и напряжённо смотрел на него, потом проговорил.

— Сам догадайся.

От этого взгляда у Корбетта по спине побежали мурашки. Оп почувствовал, что на карту поставлена его жизнь. Хотя, конечно, это чувство могло объясняться личной неприязнью Корбетта к контролёру, к его мелким чертам лица, холодным голубым глазам и блуждающей улыбке. Как бы там ни было, Пирс неотлучно находился рядом, следя за поведением Корбетта.

Прежде чем ответить, Корбетт тщательно обдумал свои слова.

— Вы хотите знать, сколько я продержусь, прежде чем вырублюсь. Вы берёте пробы крови, чтобы определить содержание адреналина и кенотоксины, которые позволят установить действительную степень моей усталости.

— Правильно.

Корбетт снова выжил, как и в первый раз, когда проводился тест на определение порога болевой чувствительности. На прощание, как бы мимоходом, Пирс сообщил, что он уже четвёртый индивид, который испытывается в этом пустом теле.

Внезапно он вспомнил то, что случилось с ним двести лет назад. Вокруг него собрались все его родные и друзья, чтобы проводить в последний путь. Уже был выбран консерватор, уплачено за место хранения, и составлено окончательное завещание, но Корбетт не воспринимал происходящее как процесс прощания с жизнью. И в самом деле, ему сделали укол, и боль, не оставлявшая его ни на секунду, растаяла в туманной дымке; он закрыл глаза, мечтая о том далёком будущем, в котором когда-нибудь проснётся, перепрыгнув через столетия. Что же его ждёт? Всемирное правительство? Межпланетное сообщение? Чистая термоядерная энергия? Причудливая одежда? Раскрашенные краской тела? Нудизм?..

Или же перенаселённость и нищета? Все источники энергии выработаны, и человечество снова вернулось к тяжёлому физическому труду? В таком случае зачем им лишняя обуза в лице Корбетта?.. Однако в последние мгновения ему виделся богатый мир, мир, которому Джером Корбетт окажется по карману…

Но выходит, что долгожданный новый мир для него закрыт.

Проклятье!

Охранник взял его за руку (кандалы оказались бы менее надёжны, вздумай Корбетт бежать) и по узкой пластиковой лестнице вывел на крышу.

Полуденное солнце сверкало на голубом небе, окрашивая горизонт в желтовато-коричневатые тона. На крыше тесными рядами расположились зелёные насаждения. Повсюду всё сверкало и переливалось от множества солнечных панелей.

Стоя под мостиком, соединявшим две крыши, Корбетт лишь краем глаза заметил тот мир, о котором он столько мечтал.

Далеко внизу, тесно прижавшись друг к другу, громоздились похожие один на другой дома кубической формы. Затаив дыхание, Корбетт следом за охранником ступил на мостик, не имевший ограждений, и остановился как вкопанный.

Охранник, ничего не говоря, слегка потянул Корбетта за руку и выжидающе посмотрел на него. Корбетт собрался с духом и двинулся дальше.

Помещение, в которое они вошли, представляло собой барак с бесконечными рядами коек и узким проходом между ними.

Под потолком горели лампы искусственного света. Неужели они думают, что он сможет спать при свете?

Барак оказался огромным — не менее чем на тысячу коек, большей частью занятых. Несколько человек безразлично уставились на Корбетта, когда охранник вёл его по проходу. Ему досталась нижняя из шести коек. Корбетту пришлось даже опуститься на колени, чтобы залезть на своё место. Единственным предметом роскоши оказалась странная шелковистая, почти скользкая на ощупь простыня. Он лёг на бок и внимательно оглядел общую спальню.

Три вещи шокировали его.

Первая — запах. Очевидно, средства личной гигиены также были предметом роскоши. Если одного Пирса можно было как-то терпеть, то здесь запах тысяч потных тел прямо бил в нос. Второе — двухспальные койки, предназначавшиеся, несомненно, для занятий любовью. Не было даже марлевых занавесок. Это же касалось и туалетов.

Разве можно так жить?

Корбетт задумчиво почесал нос… и вздрогнул, потом выругался.

Раньше у него нос был «картошкой», а этот новый, который он по старой привычке тронул, оказался узким и коротким, с небольшой горбинкой. Скорее привыкнешь к запаху и всему остальному, чем к собственному носу.

Когда стемнело, за ним пришёл широкоплечий тип в сером джемпере с большим невыразительным лицом. Без лишних слов он отыскал койку Корбетта, взял его за руку и повёл за собой. Вскоре Корбетт, не успевший ещё как следует проснуться, стоял перед контролёром.

В раздражении Корбетт спросил:

— Здесь кто-нибудь говорит по английски?

— Нет! — отрезал контролёр.

Пирс с охранником подвели Корбетта к удобному креслу перед большим изогнутым экраном и надели наушники. Потом над головой на полку поставили пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Корбетт обратил внимание на то, что от неё тянется игла для, подкожных инъекций.

— Завтрак?

Пирс пропустил мимо ушей остроту.

— Еда полагается один раз в день после теоретических и практических занятий. — Он ввёл иглу в вену Корбетта, закрыв рану чем-то похожим на вату.

Корбетт с отрешённым взглядом следил за происходящим.

Когда-то он боялся уколов, но месяцы страданий в онкологическом госпитале сделали своё дело, и он с нетерпением ждал их, так как они несли облегчение, пусть даже и временное.

— А теперь за работу, — приказал Пирс. — Вот эта ручка — регулятор скорости. Громкость уже задана. Каждый раздел разрешается воспроизводить только один раз. Иглу не трогай — всё равно выдернуть её невозможно.

— Я хотел вас спросить кое о чём?.. Сейчас, забыл это слово…

Ах да! Что такое раммер?

— Пилот космического корабля.

Корбетт с изумлением уставился на контролёра. — Вы шутите?

— Нет. За работу. — Он включил экран и вышел.

Да «раммер» на языке 22-го века означало пилот звездолёта.

Эти корабли были оснащены прямоточными воздушно-реактивными двигателями, которые изобрёл Буссар, использовав принцип улавливания межзвёздного водорода электромагнитными силовыми полями с последующей компрессией и использованием его в качестве топлива для создания тяги.

Потенциально буссаровские двигатели не имели ограничения скорости. Они были очень дороги, исключительно мощны и безмерно сложны.

Корбетту не верилось, что государство может поручить одному человеку такую колоссальную ценность, — человеку, который умер двести лет назад? И почему его, архитектора, избрали для этой цели, а не какого-нибудь космонавта?

Он с удивлением узнал, что Буссар разработал свою концепцию ещё в середине 20-го века. Корбетт, конечно, наблюдал за полётами «Аполона XI» и «Аполона XIII» по телевизору, но этим и ограничивался его интерес к космонавтике.

Отныне его жизнь зависит от того, сумеет ли он освоить профессию раммера или нет. В этом не приходилось сомневаться. Вот почему в первый день он просидел перед экраном четырнадцать часов кряду.

Многое из увиденного было непонятно, но никто ни о чём не спрашивал.

На второй день он заинтересовался. На третий уже не мог оторваться от экрана. То, что раньше было совершенно недоступно — теория относительности и магнитная теория, а также абстрактная математика, — теперь схватывалось моментально и интуитивно. Это было похоже на чудо.

Джером Корбетт перестал размышлять о том, почему государство выбрало именно его. Значит, так надо, решил он.

Полезная нагрузка корабля оказалась незначительной, а его ресурс немного превышал продолжительность жизни человека.

Вполне логичная система жизнеобеспечения для одного человека занимала непропорционально большую часть всего корабля. Остальное пространство предназначалось для биологических зондов.

Зачем отправлять на край света отдельного гражданина, лояльного члена государства, рассуждал Корбетт, если Земля изменится до неузнаваемости к тому времени, когда он вернётся.

Государство может прекратить своё существование, и вернувшемуся раммеру придётся приспосабливаться к новой культуре, и ещё неизвестно, что из этого выйдет.

С другой стороны, почему не взять того, который уже приспособился к ней? Отобрать того, кто отстал в своём развитии на двести лет. Того, кто обязан своей жизнью государству.

РНК-метод действовал весьма эффективно. Вскоре Корбетт перестал удивляться бесстрастному отношению Пирса и почти смирился с тем, что к нему относятся как к вещи.

Обучение велось стремительно. Он на лету усваивал тексты микрофильмов.

Вскоре Корбетт убедился, что он может собрать и разобрать двигатель с закрытыми глазами. Всю жизнь он любил что-то считать, но абстрактная математика была выше его понимания… до сих пор. Теперь он неплохо знал теорию поля, уравнения несимметричного поля и проектирование схем. Чётко разбирался в том, где можно обнаружить присутствие гравитационного точечного источника и как использовать его.

Кресло для обучения стало центром его жизни. Всё остальное — физические занятия, обед, сон — казалось чем-то второстепенным, не представляющим интереса.

Он и ещё двадцать человек занимались физической подготовкой в тесном помещении. Как и Корбетт, всё это были худые и крепкие люди в отличие от упитанных охранников. Под присмотром охранников они бегали на месте, прыгали, приседали и отжимались от пола.

После четырнадцати часов, проведённых у экрана, Корбетт с удовольствием выполнял команды охранника, не сводя глаз с его кобуры, из которой торчал цилиндрический предмет, похожий на дубинку полицейского, с отверстием на конце.

Иногда в гимнастическом зале появлялся Пирс. Пирс и люди, которые наблюдали за ним, когда он сидел перед экраном, относились к третьему типу: крепкие, здоровые, но начинающие полнеть. Их можно было бы принять за первых поселенцев.

От Пирса он узнал, что перед оживлёнными и перепрограммированными открыт ограниченный выбор профессий: быть подёнщиком на полевых работах, податься в слуги или заняться кустарным трудом — несложное монотонное занятие по десять часов в сутки с ночлегом в переполненном общежитии.

Отныне жизнь Корбетта потекла в строгом режиме: четырнадцать часов занятий в кресле, час изнурительных тренировок в зале, час на еду и восемь часов на сон в бараке с бесконечными рядами коек.

— Работа… сон… еда… Всё расписано по минутам. За что же так? — однажды возмутился Корбетт. — Что за жизнь!

— Надо как можно скорее расплатиться с государством. Подумай сам, Корбетт. Чем ещё заняться тому, кого оживили? Он оторван от нашего общества, ему надо многому научиться, прежде чем стать гражданином. Мы предлагаем выбор.

— Ну да, держите перед носом приманку. Так не учат. Мне кажется, на это уйдут десятилетия.

— Тридцать лет напряжённого труда — и получай свидетельство о рождении. Затем право на работу, что даёт гарантированный минимальный доход, на который можно приобрести кассеты с образовательными программами. Учти, наша медицина достигла впечатляющих результатов. Мы живём намного дольше, чем жили вы, Корбетт.

— Всё же это рабский труд. Мне не подходит…

— Ты не прав, Корбетт. Это не рабский труд. Раб привязан к работе, а ты всегда можешь сменить её. У нас полная свобода выбора.

Корбетт непроизвольно вздрогнул. — Любой раб может полезть в петлю.

— Самоубийство, о Боже! — воскликнул контролёр. Если он и имел акцент, то он выражался в чёткости произношения. — Джером Корбетт мёртв. Я могу на память подарить тебе его скелет в целости и сохранности.

— Не сомневаюсь. — Корбетт представил как с любовью поглаживает свои собственные белые кости.

— Так вот, Корбетт, ты — преступник, у которого стёрли память.

И правильно сделали, добавил бы я. Преступление стоило тебе гражданства, однако ты вправе сменить профессию. Только скажи, что хочешь иметь другую индивидуальность. Разве такое могло присниться рабу?

— Это равнозначно смерти.

— Ерунда. Ты заснёшь, и всё. Проснёшься, и у тебя совершенно другой комплекс воспоминаний.

Тема была неприятна Корбетту, и больше он старался не заводить разговор об этом. Но совсем не говорить с контролёром он не мог. Пирс был единственным человеком в мире, с которым он общался, и в те дни, когда тот не показывался, он начинал сердиться и нервничать.

Однажды он спросил Пирса о гравитационных точечных источниках.

— В наше время о них ничего не было известно.

— Ты прав. Это нейтронные звёзды. В семидесятых годах вашего столетия были открыты пульсары и выведены формулы их распада. Твоя задача заняться ими вплотную.

— О!

Пирс насмешливо поглядел на него, потом произнёс:

— Ты действительно мало что смыслишь в своём времени.

— Астрофизика не моя специальность. Потом, мы не располагали такими средствами обучения. Пирс, ты сказал, что выучил английский с помощью инъекций РНК. Откуда вы её взяли?

Пирс только усмехнулся и вышел.

Корбетту совсем не хотелось умирать. Теперь он был совершенно здоров и на двадцать лет моложе, чем в день своей смерти. Программа подготовки раммера всё больше и больше захватывала его. Вот только бы они перестали относиться к нему как к собственности…

В молодости Корбегт служил в армии, где научился выполнять приказы, не переставая испытывать при этом чувство неполноценности. Но ни один армейский офицер не вызывал у него такого сильного чувства ненависти, как Пирс с его охранниками.

Контролёр никогда не повторял команду дважды. Ему, видимо, и в голову не могло прийти, что Корбетт посмеет ослушаться. Ни одна армия не смогла бы создать таких условий. Система скорее напоминала концентрационный лагерь.

Должно быть, меня принимают за идиота… Корбетт гнал прочь мрачные мысли. Он был трупом, которому даровали жизнь, пусть даже неполноценную.

Вновь обретённая жизнь казалась ему малопривлекательной.

Его раздражал существующий статус. Не с кем было даже поговорить, посоветоваться, за исключением ненавистного Пирса, к тому же ему постоянно хотелось есть. Их кормили раз в день, да к тому же очень скудно. Неудивительно, что все кругом такие худые.

Оставалась одна отдушина в подготовке себя к новой роли пилота космического корабля, который понесётся к галактическим далям на электромагнитных парусах…

Спустя две недели после возвращения из небытия Корбетту показали курс, по которому он отправится.

Расположившись в кресле, Корбетт уставился на трёхмерную карту своего маршрута, обозначенного зелёным цветом, не обращая внимания на раствор РНК, поступавший по каплям в вену.

Масштаб карты с каждой минутой уменьшался.

…Два небольших пятна и горящий шар в ореоле светящейся короны. Эту часть курса он хорошо изучил. Линейный ускоритель выведет его в космос, разгонит до заданной скорости и направит к Солнцу. Солнечная гравитация добавит ускорение за счёт улавливания электромагнитными полями солнечного ветра. Затем дальше, к звёздам…

На экране с ужасающей быстротой менялась карта звёздного неба, хотя расстояния между звёздами измерялись громадными величинами. Так, до звезды Ван Маанана, первого пункта назначения, было двенадцать световых лет.

Торможение планировалось начать сразу после прохождения половины пути. В этом заключался ключевой момент программы — своевременное и точное отделение биологических зондов.

Кроме того, предстояло рассчитать и использовать массу звезды для изменения курса. Ошибка была бы катастрофой.

Следующая цель лежала ещё дальше. Мозг Корбетта продолжал впитывать новые и новые данные, поражаясь необозримым расстояниям. На его пути лежало десять звёзд, все жёлтые карлики типа Солнца, которые отделяли друг от друга пятнадцать световых лет. Он почти физически ощущал себя летящим в корабле со скоростью света. Именно при таких скоростях принцип Буссара действовал наиболее эффективно, позволяя экономично захватывать и сжигать в больших количествах водородный поток, управлять им, разгоняя звездолёт всё сильнее и сильнее.

Облетев эти звёзды по довольно извилистой траектории, он вернётся на Землю, где за это время пройдёт три столетия, хотя для самого Корбетта, периодически впадающего в анабиоз, пройдёт только двести лет.

Первоначально эта цифра не произвела на Корбетта особого впечатления; и во второй раз он остался сравнительно спокоен (сказывалось влияние программы обучения), и только в гимнастическом зале до него дошло — триста лет?!

Холодный люминесцентный свет слабо освещал барак без окон с бесчисленными рядами коек.

Корбетту не спалось, и он с неудовольствием смотрел, что делается вокруг. Многие спали, но одна парочка шумно занималась любовью на одной из двухспальных коек. Несколько мужчин лежали на спине, бессмысленно глядя в потолок, а две женщины шёпотом переговаривались. Корбетту был не знаком их язык. Он так и не нашёл никого, кто говорил бы по-английски.

Он подозревал, что барак рассчитан на две смены, что на его койке кто-то спал, но ничего нельзя было доказать. Гладкие, даже скользкие простыни всегда оставались свежими и чистыми. Это и понятно: достаточно было обдать их водой из шланга.

Корбетту отчаянно хотелось вернуться в своё время, первые дни были самыми тяжёлыми, но постепенно он привык к запаху, хотя двухспальные койки вызывали в нём раздражение.

Когда они использовались, он смотрел туда. Временами он пересиливал себя и не смотрел в их сторону, но слух напряжённо ловил каждое движение. От этого уже никуда не денешься.

Но он отверг два предложения на языке жестов от миниатюрной брюнетки с распущенными волосами и симпатичным озорным личиком. Заниматься любовью у всех на виду?

Мысль о прошедших днях становилась всё невыносимей. И хотя Корбетт понимал всю её безрассудность, тем не менее ему очень хотелось вернуться домой… увидеть Мариам, которой давно уже нет в живых… побывать в Риме, Сан-Франциско, Канзас-Сити, на Гавайях, в Бразилии… там, где когда-то он бывал.

И пусть эти города разбросаны в разных концах Земли, он чувствовал себя «как дома» везде. Но разве можно было назвать «домом» это место, в котором он очутился!

А теперь у него хотят отнять всё… даже этот мир с его койками и изощрённым рабством, — мир, о котором он ничего не знает и который исчезнет, когда он вернётся обратно.

Корбетт перевернулся на другой бок и закрыл лицо руками.

Надо попытаться заснуть, иначе утром он может пропустить что-то очень важное. Правда ещё не было ни одной проверки.

«Читай, только читай,» — требовали от него. «Остальное потом… потом…»

Наконец пришёл долгожданный сон.

Ночью он внезапно проснулся, приподнялся на локте, стараясь разобраться в том, что его беспокоило даже во сне.

Ага!

Почему раньше я не задумывался о биологических зондах?

Для чего они предназначены?

Странно, что такой вопрос до сих пор не приходил ему в голову.

Он знал, что собой представляли и где располагались эти тяжёлые короткие цилиндры, каждый весом с систему жизнеобеспечения, всего десять штук. Ему была известно их масса…

Он знал, как устроена система их крепления и мог легко и быстро устранить вышедшие из строя зажимы при любых, самых экстренных условиях. Он догадывался, куда отправятся эти зонды, но не знал наверняка… пока не знал. То же самое можно было сказать и о самом корабле, в котором ему предстояло лететь. Ему лишь была известна конструкция корабля — сеятеля жизни, но совершенно ничего о других типах прямоточных воздушно-реактивных двигателей, которыми были оснащены корабли, выводившие людей и грузы на орбиту других планет и в околоземное пространство. Ему только дали понять, что запуск осуществится с помощью линейного ускорителя, расположенного на Луне. Он видел этот ускоритель — триста пятьдесят километров колец, поставленных друг на друга на ровной поверхности высохшего моря. Он мог устранить любые неполадки при запуске… и это всё, что он знал о Луне, лунных установках и её завоевании, если, конечно, не считать то, что он видел на экране телевизора двести лет тому назад.

Интересно, какая там жизнь? За две недели после прибытия в новый мир (или пробуждения, а может, воскрешения?) он видел только четыре помещения с двумя крышами, да где-то далеко внизу промелькнул фантастический городской пейзаж, когда он шёл по узкому мостику. Этот чёртов Пирс ничего не хочет говорить. Что же всё-таки там произошло за двести лет?

А взять этих мужчин и женщин, спящих вокруг него. Кто они такие? Почему оказались здесь? Такие же, как и он, оживлённые или современники тех, кто живёт там, внизу?..

Корбетт возводил дома и здания в разных уголках планеты, но никогда не подходил к своей работе механически. Прежде чем отправиться в ту или иную страну, он изучал её язык и обычаи. Но теперь он оказался в такой ситуации, когда не знал, с чего начать. Это был тупик.

Вот бы найти человека, с которым можно поговорить по душам!

Обучение шло невероятными темпами. Он поглощал такие колоссальные объёмы информации, что даже не мог определить их рамки. Вместе с тем государство учило его только тому, что ему полагалось знать и не больше. Каждая единица информации была строго определена.

РАММЕР.

У государства был свой расчёт. Это и понятно. Ведь он отправляется в путешествие на несколько столетий. С какой стати государству учить его всему тому, чего им удалось достичь в области техники, обычаев, географии? Это вызовет только лишние негативные эффекты, когда он вернётся, если, конечно, вернётся… а почему, собственно говоря, правительство он принимает за государство? Ему ничего не известно о его власти. И почему он считает его всемогущим?

Скорее всего дело в РНК-подготовке. Обучение ведётся на подсознательном уровне, чтобы он меньше рассуждал.

Что же они собираются с ним сделать?

Он потерял свой мир, и этот окажется для него потерянным.

По словам Пирса, у осуждённого преступника четыре раза стирали индивидуальность.

И вот теперь с каждой каплей раствора РНК государство лишало его всего того, о чём он когда-то мечтал, превращая его в раммера.

Осталось ли у него что-то своё?

К радости Корбетта, чувствовавшего себя не в своей тарелке, Пирс не появился утром на занятиях. Как обычно, он жадно проглотил еду, потом вернулся в барак и, забравшись на койку, мгновенно заснул. На следующее утро, оторвавшись от экрана, Корбетт заметил, что Пирс наблюдает за ним. Он заморгал, встряхнул головой, стараясь освободиться от массы данных, связанных с управлением системой ориентации, которая отводила плазменный поток из бортовой термоядерной установки, служившей также источником аварийного электропитания, и спросил:

— Пирс, что из себя представляет биологический зонд?

— Я предполагал, что тебя ввели в курс дела. Ты знаешь, что делать с ним, так?

— Да. Методика в общих чертах была указана два дня назад. Я должен буду притормозить в определённых системах, выключить поля, сбросить груз и снова набрать скорость.

— Ты не должен их направлять сам?

— Нет. Мне кажется, они самонаводящиеся. От меня требуется только задать им определённую относительную скорость.

— Удивительно… Должно быть, дальше всё происходит автоматически, Пирс покачал головой. — Даже не верится. Так вот, Корбетт, эти зонды сами отыщут планеты с разреженной атмосферой, в этой части Галактики их много, и в других, наверное, тоже… В ваше время, кажется, знали об этом.

— И для чего они предназначаются?

— В них находятся бактерии, которые должны будут обогатить кислородом планеты, как, например, на Земле это сделали некоторые бактерии миллионы и миллионы лет назад, — контролёр едва улыбнулся. Его небольшой узкий рот не был приспособлен для выражения каких-либо сильных эмоций. — Ты — часть большого проекта, Корбетт.

— О Господи! И на долго он рассчитан?

— По нашим подсчётам на пятьдесят тысяч лет, разумеется, точно никто не знает.

— Пятьдесят тысяч лет?! О Господи! Неужели вы думаете, что государство продержится так долго?

— Тебя это не касается, Корбетт. Хотя… — Пирс на секунду задумался, меня уже не будет в живых. Думаю, что и государство перестанет существовать, но человеческий род продолжится. В один прекрасный день на этих планетах появятся люди. И ты окажешься причастным к этому, Корбетт. Ты несёшь людям бессмертие, и за это стоит отдать жизнь. Запомни, ты часть грандиозного проекта!

Он испытующе взглянул на Корбетта.

Корбетт сидел, глубоко задумавшись, и поглаживал нос. Наконец он спросил:

— А как там?

— Ты про звёзды? Они…

— Нет, нет. Город. Я замечаю его дважды в день: кубистические здания со странными сооружениями на уровне улиц…

— Забудь это, Корбетт. Ты не должен ничего знать о Селердоре.

К твоему прилёту он совершенно изменится.

— Понимаю… понимаю… Но страшно хочется увидеть его, хотя бы краем глаза. Ведь я могу умереть и…

Корбетт замер на полуслове. Он замечал и раньше этот пристальный взгляд, хотя ещё ни разу не видел Пирса рассерженным.

Когда Пирс ответил, его голос был ровным и по обыкновению бесстрастным:

— У нас не бюро путешествий.

— Вы тоже так думали бы, окажись на моём месте. Любопытство свойственно людям.

— При условии что мне это было бы интересно. Однако на вашем месте я определённо не стал бы настаивать на этом. Корбетт, о чём ты думал, когда решил отправиться в будущее? Ты считал, что государство тебе будет чем-то обязано? Дело обстоит как раз наоборот, и пора бы понять это.

Корбетт молчал.

— Я вот что тебе скажу. Из тебя сделали раммера, поскольку ты прирождённый турист. Мы проверили. Тебя манит всё неведомое. Ты — редкий экземпляр. (В глазах Пирса Корбетт прочёл «Вот почему я до сих пор не стёр твою индивидуальность».)

— Что-нибудь ещё?

Корбетт собрался с духом и спросил: — Я хотел бы попрактиковаться с компьютером, подобным тому, который установлен на корабле.

— Второго у нас нет, но через два дня такая возможность тебе представится. Потом старт.

На следующий день ему дали инструкции по входу в Солнечную систему. Весь день он просидел у экрана, проверяя характеристики и параметры струйных рулей с помощью бинарного кода.

«Прогнав» компьютер-автопилот несколько раз, он установил, что целиком не зависит от поисково-спасательных кораблей.

Торможение его звездолёта будет осуществляться непосредственно за счёт солнечного ветра до тех пор, пока протонный поток не окажется слишком слабым, а затем можно переключаться на струйные двигатели, используя оставшийся после посадки на Луну в аварийном баке водород.

После того как окажется сброшенным последний зонд, он больше не потребуется государству. Благородно, конечно, с их стороны, что ему предоставлена возможность возвратиться на Землю, подумал Корбетт, но тут же отогнал эту мысль. Государству не до альтруистских жестов — им нужен звездолёт.

Теперь Корбетту просто не терпелось поскорее сесть за пульт управления звездолётом.

Ему представился ещё один шанс пообщаться с контролёром.

— Путешествие в триста, пусть даже в двести лет… — заметил Корбетт. Неужели вы, Пирс, думаете, что я столько протяну?

С кем мне общаться?.. Говорить?..

— Всё дело в анабиозе…

— Ну и что?

Пирс нахмурился. — Ты не изучал медицину. Насколько я знаю, анабиоз оказывает омолаживающее влияние на организм в течение продолжительного времени. Тебе придётся бодрствовать не более двадцати лет — остальное время спать. Медицинское оборудование работает в автоматическом режиме. Я уверен, ты знаешь, как им пользоваться. Оно надёжное. Неужели ты думаешь, что мы пошли бы на риск и дали тебе умереть там, среди звёзд, где невозможна замена?

— Нет.

— Ты ещё что-то хочешь спросить?

— Да, — и хотя Корбетт решил раньше не задавать этот вопрос, но сейчас передумал. — Я хотел бы взять с собой женщину.

Система жизнеобеспечения легко может выдержать нас двоих.

Я уже всё проверил. Нужно только будет установить ещё одну анабиозную камеру.

В течение двух недель Пирс был единственным человеком, с которым он мог поговорить. Сначала Пирс показался ему непостижимым… почти жестоким, но постепенно он в какой-то мере изучил его.

И вот теперь он с замиранием сердца следил за Пирсом, откажется ли тот от проделанной работы и начнёт ли всё заново.

Конечно, он очень рисковал, но, с другой стороны, государство уже затратило слишком много времени и сил на Джерома Корбетта. Можно было и рискнуть…

— Это займёт много места, — донёсся словно из тумана голос Пирса. — Вам всё придётся делить поровну. Я не думаю, что ты выдержишь, Корбетт.

— Но я…

— Послушай, Корбетт. Нам известно, что ты можешь прекрасно обходиться и без женщин. Если бы тебе требовалась женщина, ты давно воспользовался бы случаем, но тогда мы стёрли бы твою индивидуальность и начали заново. Ты провёл в бараке две недели и ни разу не воспользовался двухспальными койками.

— Чёрт возьми, Пирс, неужели вы думаете, что я смогу на глазах у всех заниматься любовью? Это выше моих сил.

— Совершенно верно.

— Но я…

— Корбетт, ты пользовался туалетом, не так ли? Потому что от этого никуда не денешься. Ты знаешь, что делать с женщиной; однако ты один из тех счастливчиков, которым они не нужны.

В противном случае ты не стал бы раммером.

Корбетт с трудом сдержался, чтобы не ударить Пирса. Секунд десять Пирс с откровенным любопытством следил за тем, как Корбетт поступит. Заметив, что Корбетт успокоился, контролёр продолжал:

— Ты летишь завтра, Корбетт. Твоя подготовка закончена.

Всего хорошего.

С этими словами Пирс вышел.

Значит, и барак был испытанием. Всё ясно. Сможет ли он пройтись по узкому переходу без ограждений? Если может, тогда паталогически не боится высоты. Сможет ли он провести в одиночестве двести лет? Отсюда эти молчащие люди вокруг него… тысячи людей, чтобы максимально усилить эффект.

Сможет ли он двести лет прожить без женщины? Конечно же, такое под силу только импотенту.

После обеда он вернулся в барак, забрался на койку и так, уставившись вверх, пролежал восемь часов, пока не пришёл охранник и не отвёл его к цилиндру, не похожему на ракету.

Его привязали ремнями к одному из кресел, стоявших в кабине. Третьим в кабине оказался человек, удивительно похожий на Пирса, который сел за пульт управления.

У Корбетта учащённо забилось сердце. В следующую минуту руки и ноги налились свинцом, но никакого шума он не услышал, их только слегка встряхнуло, как при выпуске самолётом шасси.

Значит, это звездолёт Буссара, решил Корбетт, припоминая все те трюки, которые он может выделывать с магнитными полями. Постепенно Корбетту, не спавшему всю ночь, стало труднее и труднее следить за тем, что происходит вокруг, и он заснул…

Когда он проснулся, началось свободное падение, о котором его никто не предупреждал. Охранник с пилотом молча следили за тем, что он будет делать.

— Сволочи! — только и выругался Корбетт.

Это было очередным испытанием. Он освободился от ремней и подплыл к иллюминатору. Пилот засмеялся, схватил Корбетта одной рукой, другой закрыл кожухом пульт и только потом отпустил его.

У Корбетта всё переворачивалось внутри, мысли путались, в висках стучало. Такое чувство, словно оборвался трос лифта и ты стремительно летишь вниз. Припав к иллюминатору, он увидел скопление блестящих огромных звёзд, совсем не похожих на те, которыми он любовался однажды ночью, сидя в крохотной лодке вблизи острова Каталина. Боже! Как давно это было.

Он долго глядел в иллюминатор, стараясь не думать о несущемся с огромной скоростью вниз лифте, понимая, что должен пройти и через это.

Когда подошло время завтрака, Корбетт, подражая охраннику и пилоту, выуживал кусочки мяса и картофель из пластикового мешка через мембрану, которая потом сама закрылась. Кончив есть, он проговорил, глядя на широкое лицо охранника:

— Самую большую радость там, в космосе, мне доставит то, что я больше не увижу твою дурацкую физиономию с выпученными глазами.

Охранник спокойно ухмыльнулся и стал ждать, не вырвет ли Корбетта.

На другой день они совершили посадку на широкой лунной равнине с острыми горными вершинами, сквозь которые виднелась Земля. Раньше на такой перелёт уходило четыре дня, видимо, государство спешило. Впрочем, перелёты с Земли на Луну в 22-м веке, наверное, стали обычным делом.

Вся равнина была усеяна колодцами для отвода газовых струй. По-видимому, она десятилетиями использовалось как лунодром. Огромные прозрачные купола с деревьями и зданиями внутри раскинулись вблизи взлётной полосы линейного ускорителя, а вокруг расположились космические аппараты самых разнообразных конструкций.

Корабль Корбетта оказался самым крупным — серебристый небоскрёб, лежащий на боку, которому зонды, укреплённые в средней части, придавали довольно неуклюжий вид. Натренированный глаз Корбетта сразу определил, что он готов к старту.

Корбетт стал надевать скафандр под неусыпным наблюдением пилота и охранника. Впервые он видел скафандр не на учебном экране и поэтому не спешил.

Они сели в стоявший рядом электромобиль. Очевидно, Корбетту не полагалось знать, как нужно передвигаться пешком в безвоздушном пространстве, и он подумал, что они направятся к одному из куполов, но, нет, охранник повёл машину прямо к звездолёту, и через несколько минут они уже подъезжали к космическому кораблю, который вблизи производил ещё более сильное впечатление.

— Осмотри его, — приказал охранник.

— Оказывается ты можешь говорить?

— Да. Прошёл курс обучения вчера.

— О!

— Надо обнаружить три неисправности. Указываешь их мне, я сообщаю дальше.

— Кому? Ах да, пилоту. А что потом?

— Потом устранишь одну, мы займёмся остальными. Затем запуск.

Опять испытание, подумал Корбетт. Скорее всего последнее.

Корбетт был взбешён, сразу принялся за работу, начав с полевых генераторов. Мало-помалу он забыл об охраннике с пилотом и мече, занесённом над его головой. Проведя много часов в кресле перед экраном, он назубок знал свой корабль. И только теперь к нему пришло чувство причастности к грандиозному проекту: он командир, а не винтик этого удивительного творения рук человека, — командир, которому поручено воплотить в жизнь… ага, в топливном баке слишком большое давление. Это серьёзно и нужно его осторожно уменьшить. Сбросив давление жидкого водорода, Корбетт тщательно осмотрел корпус корабля и ничего больше не обнаружил.

Шлюзовая камера имела три двери. Он закрыл наружную и, когда зажглись зелёные сигнальные лампы, две другие. Бросив взгляд на приборы, расположенные у него под подбородком, Корбетт протянул руку к замку гермошлема и замер. Вакуум?

Но контрольно-измерительные приборы на борту звездолёта показывают воздух, а его — вакуум. Чему верить? Правда, не слышно никакого шипения. И потом, насколько герметичен шлем?

Проклятый Пирс только и ждёт, чтобы он снял его, находясь в вакууме. Как проверить? Корбетт повернул голову, нашёл водопроводный кран и повернул его. Вода под действием лунного притяжения причудливыми пятнами разлилась по полу.

Корбетт облегчённо вздохнул, снял шлем со скафандром и продолжил осмотр. Электромагнитные двигатели нет смысла проверять, не вызвав при этом массу неполадок в линейном ускорителе. Контрольно-измерительные приборы в порядке, система жизнеобеспечения тоже. Установки подачи кислорода работали нормально, вот только механизм канализации забит, но этой грязной работой можно будет заняться потом.

Не связана ли неисправность скафандра с неисправностью корабля?

Всё необходимо проверить самым тщательным образом, ведь государство могло что-нибудь и упустить. Как-никак это был его корабль., его жизнь.

Камера анабиоза напоминала большой гроб, — гроб, в котором он так долго находился. Корбетт невольно содрогнулся, припомнив те двести лет, которые он провёл, лёжа в жидком азоте.

Ему опять подумалось, а умер ли в самом деле Джером Корбетт, но, отогнав мрачные мысли, он продолжил осмотр.

Криогенная камера функционирует безупречно, но вот компьютер… Пришлось долго возиться с ним, и в конце концов отыскался микроскопический разрыв в сверхпроводящей цепи.

Негодяи! Корбетт снова надел скафандр и отправился докладывать охраннику.

Тот выслушал его, переговорил с пилотом и сказал:

— Ты справился. Выправь окончательно давление в баке, а мы займёмся остальным.

— Мой скафандр барахлит…

— Новый найдёшь на борту.

— Мне ещё надо поработать с компьютером. Я должен убедиться, что он не откажет.

— Не откажет. Когда выровняешь давление, можешь взлетать.

Внезапно Корбетт почувствовал, что Луна уходит у него из под ног.

Старт звездолёта Корбетт перенёс тяжело: перед глазами замелькали цветные круги и кровь ударила в затылок, но он выжил. Немного придя в себя, Корбетт с трудом выбрался из кресла и подплыл к иллюминатору как раз во время: далеко внизу под ним раскинулся восхитительный лунный пейзаж…

Теперь началось свободное падение, которое будет продолжаться до тех пор, пока он не окажется на орбите Меркурия, в самой гуще солнечного ветра, состоящего из протонов. Этот ветер вместе с гравитацией Солнца разгонит его аппарат до заданной скорости.

Не зная, чем заняться, Корбетт сел за компьютер. Но тут ему в голову пришла мысль, что за ним может следить государство.

Немного подумав, он пожал плечами; в любом случае его уже не остановить. Он и так сказал слишком много.

Компьютер дал ответы, которые вполне удовлетворили его.

Оказывается, при высоких скоростях электромагнитные поля обладают эффектом самоусиления и скорость корабля становится практически неограниченной.

Сгорая от нетерпения, Корбетт пересел к пульту управления и начал манипулировать полями, и сразу корабль, подхваченный невидимыми крыльями, сильно тряхнуло. Тогда он осторожно направил поля ближе к кораблю, боясь потерять равновесие в этом месте, где поток протонов был таким слабым.

Его аппарат выровнял курс — РНК-подготовка делала своё дело.

Стремительно летящий объект из огня и металла понёс семена жизни далёким мирам. Вскоре он обогнул Солнце, и тяга немного упала, поскольку направления движения корабля и солнечного ветра совпали. Но потом скорость снова возросла.

Оказавшись на орбите Марса, когда яркий солнечный свет уже не мог ослепить его, Корбетт открыл все иллюминаторы и в восхищении замер от множества сверкающих белых и цветных точек, рассыпанных по всему небу, на фоне которого тянулся еле заметный шлейф от сгоравшего водорода.

На орбите Меркурия он развернулся, и тяга увеличилась. Этот манёвр, конечно, озадачит Пирса и его безликое государство.

Но скорее всего они подумают, что он испытывает оборудование. Ну что же, подумал Корбетт, чем позднее сообразят, что к чему, тем лучше.

Это не совсем соответствовало намеченному плану, согласно которому следовало отправиться к звезде Ван Маанана, а затем изменить курс, но давало ему отрыв в 30 лет на случай, если государство попытается остановить его. Пятнадцать лет уйдёт на то, чтобы световой сигнал достиг Земли и там поняли, что он изменил курс, и ещё пятнадцать лет на принятие ответных мер.

Такой подход, конечно, был разумен, но он не годился. За тридцать лет Пирс мог умереть, так и не узнав, что остался в дураках, а это не устраивало Корбетта.

Тяга упала почти до нуля, когда он оказался на краю Солнечной системы, так как в этой части системы протонов оказалось совсем мало, но тем не менее достаточно, чтобы всё больше и больше разогнать звездолёт. И чем быстрее он двигался, тем плотнее становился протонный поток.

За Нептуном до него донёсся голос Пирса.

— Говорит Пи…ирс, говорит Пи…ирс. Отвечай, Корбетт. У тебя неисправность? Чем помочь? Мы не можем направить спасательный корабль, но можем оказать помощь по радио… Говорит Пи…ирс…

Корбетт натянуто улыбнулся.

— Пи…ирс? У контролёра стало совершенно другое произношение. Очевидно, он забыл об уроках РНК-подготовки.

Двадцать минут Корбетту потребовалось на то, чтобы с помощью сигнального лазера отыскать лунную базу. Настроившись, он проговорил:

— Говорит Корбетт. Говорит Корбетт. Я чувствую себя прекрасно! А как вы?

Окончив передачу, Корбетт снова сел к компьютеру. Одна мысль никак не давала ему покоя — возвращение. Он рассчитывал пробыть в космосе значительно дольше, чем предполагало государство. Но может случиться так, что при возвращении на Луне никого не окажется? Что в таком случае делать? Он сможет достичь Луны на оставшемся топливе. Если, конечно, с ним не случится какая-нибудь авария, то тогда появляется возможность достичь Земли. Конструкция корабля очень надёжна и выдержит вход в атмосферу Земли, но, с другой стороны, струйные рули не позволят совершить посадку.

Может быть, отказаться от какой-нибудь части оборудования звездолёта. К примеру, полевые генераторы больше не потребуются… Впрочем, там будет видно. У него впереди много свободного времени. Слишком много.

Ответ с Земли пришёл через девять часов.

— Говорит Пи…ирс.

Корбетт, мы не понимаем. Ты сбился с пути. Тебе полагается лететь к звезде Ван Маанана. Вместо этого ты направляешься к созвездию Стрельца. В этом направлении нет планет, похожих на Землю. Чёрт возьми, что ты там вытворяешь? Повторяю.

Говорит Пи…ирс, говорит Пи…ирс…

Корбетт попытался отключить передатчик, но не знал, как это сделать. В программе его подготовки об этом ничего не говорилось. Тогда он просто отсоединил провод, который отходил от микрофона. Спустя несколько минут он снова поймал лунную базу и начал передавать:

— Говорит Корбетт, говорит Корбетт. Мне надоело всякий раз искать вас, когда я хочу что-то сообщить. Поэтому я скажу всё сразу. Я не собираюсь лететь к указанным вами звёздам. Я понял, что уравнения относительности работают тем лучше, чем быстрее я двигаюсь. Если я буду останавливаться через каждые пятнадцать световых лет, чтобы запустить зонд там, где вы хотите, то на это у меня уйдёт двести лет и я никуда не успею попасть. Однако если я буду двигаться в одном направлении и никто и ничто не будет мне мешать, то из фактора тау выжму максимум.

Я выяснил, что за двадцать один световой год достигну центра Галактики, двигаясь с ускорением в один d. Это слишком большое для меня искушение, Пирс. Помнится, вы назвали меня прирождённым путешественником. Так вот, мне очень хочется побывать там. Я просто не в силах бороться с этим желанием.

Короче говоря, я отправляюсь в те края. Может быть, на моём пути попадутся планеты с разреженной атмосферой и я сброшу зонды, может быть, нет. Увидимся примерно через семьдесят тысяч лет. К тому времени, надеюсь, от вашего чудесного государства ничего не останется или появятся колонии на засеянных планетах; одна из них станет свободной, и я сяду на ней, или… — Корбетт замолчал, потёр нос и продолжал:

— Но я всё проверю на компьютере, если мне не понравятся ваши миры, когда я вернусь, останутся Магеллановы Облака.

До них рукой подать. Каких-то двадцать пять световых лет.