Рассказы каменного века

ГЛАВА IV УЙЯ ЛЕВ

Старому льву посчастливилось. Племя чувствовало гордость, что имело такого повелителя, но этим их удовольствие и ограничивалось. Он появился в ту самую ночь, когда Уг-Ломи убил Уйу Лукавого Человека, и потому они назвали его Уйей. Старуха, хранительница огня, первая назвала его так. В ту ночь, благодаря ливню, костер племени едва тлел, а ночь была непроглядно темна. Они сидели, разговаривая между собой и стараясь в темноте разглядеть друг друга. Они в страхе думали о том, что сделает с ними во сне убитый Уйя, и вдруг услышали страшное львиное рычание в двух шагах от себя. Все сразу умолкли, и только капли дождя стучали по листьям и шипели на раскаленной золе костра.

Через несколько минут, показавшихся им вечностью, что-то огромное вдруг кинулось на них, раздался пронзительный крик ужаса и рычание. Они вскочили на ноги, вопя, визжа, бросаясь из стороны в сторону, но подмоченные головни не хотели гореть, и беспомощная жертва была уже в тростниках. Это был Ирк, брат Уау.

Так впервые появился лев.

На следующую ночь костер был также смочен дождем, а лев явился снова и унес рыжую Клик. Ее ему хватило на две ночи. А затем, в темные безлунные ночи он приходил три раза подряд, несмотря на то, что у них ярко пылали костры. Это был старый лев с крепкими зубами, молчаливый и хладнокровный. Костры были ему знакомы. Эти люди были не первые человеческие существа, которые помогли ему дожить до его преклонных лет.

На третью ночь он появился между внешним и внутренним костром, вскочил на груду камней и унес с собою Ирма, сына Ирка, который должен был стать во главе племени. Это была ужасная ночь, у них ярко пылали огромные костры, и они сами с криком метались вокруг них, так что лев даже выпустил Ирма. При свете костра они увидели, как Ирм вскочил на ноги и бросился к ним, но в два прыжка лев схватил его снова. С тех пор они не видели Ирма.

Вместе с вселившимся в них ужасом, для них исчезла вся прелесть весны. Уже пятерых недоставало, а следующие четыре ночи прибавили к пяти еще троих. Ходить за пищей казалось бессмысленным, никто не знал, что ожидало его ночью. Все женщины с утра до вечера собирали хворост и сучья для ночных костров. Охотники делали свое дело плохо. В эту теплую весеннюю пору к ним пришел голод, как до сих пор бывало только зимой. Они могли бы перекочевать, если бы у них был вождь, но у них не было вождя, и никто не знал, куда идти, чтобы скрыться от льва. А старый лев только жирел, благословляя небеса, создавшие такую прекрасную породу людей. Двое маленьких детей и мальчик постарше погибли во время новолуния и тут, впервые, сморщенная хранительница огня вспомнила во сне об Юдене и Уг-Ломи и о том, как был убит Уйя. Всю свою долгую жизнь прожила она в страхе перед Уйей, а теперь она жила в страхе перед львом. То, что Уг-Ломи мог действительно убить Уйю, — этот Уг-Ломи, который на ее глазах появился на свет, — казалось ей немыслимым. Лев был Уйя, все еще продолжавший искать своего врага!

И вдруг произошел этот странный случай с Уг-Ломи. Далеко по ту сторону реки они заметили какое-то небывалое несущееся чудовище, внезапно распавшееся на две части: человека и лошадь. За этим зловещим предзнаменованием, на той стороне реки, показался, как призрак, Уг-Ломи… Да, все это было ясно! Уйя наказывал их за то, что они не умертвили Уг-Ломи и Юдену.

Солнце сияло еще высоко на небе, когда мужчины вернулись на ночлег, и никто не знал, что ожидало их ночью. Они были встречены рассказами об Уг-Ломи.

Старуха переправилась через реку и показала им на противоположном берегу оставшиеся следы. Сисс-Следопыт признал их за следы ног Уг-Ломи.

— Уйя требует Уг-Ломи, — кричала старуха, стоя на том берегу реки, как бронзовая статуя в лучах заходящего солнца. Она махала руками, из ее горла вырывались странные звуки, только по временам переходившие в членораздельную речь, но общий смысл их был таков: «Лев требует Юдену. Он приходит каждую ночь искать Юдену и Уг-Ломи. Когда он не находит их, он приходит в ярость и умерщвляет нас. Отыщите ему Юдену и Уг-Ломи! Ему нужно Юдену, которую он хотел иметь, ему нужно Уг-Ломи, которого он отметил словом смерти. Отыщите Юдену и Уг-Ломи!»

Она повернулась лицом к видневшимся вдали зарослям тростника, как при жизни Уйи поворачивалась к своему владыке.

— Разве не так, господин? — закричала она. И как будто в ответ высокий тростник заколыхался под дыханием ветра.

Уже наступили сумерки, а от сборного места племени все еще доносились удары кремней. Это мужчины заостряли свои ясеневые копья для завтрашней охоты. А ночью перед заходом луны, пришел лев и унес дочь Сисса-Следопыта.

На заре следующего утра Сисс-Следопыт и юноша Уау-Хау — теперешний кремнетес, Одноглаз и Бо, Червеед и Кошачья Шкура, Змея и оба Рыжеволоса, — одним словом, все оставшиеся в живых сыны Уйи, вооружившись ясеневыми копьями и метательными камнями, отправились по следам Уг-Ломи, сквозь заросли терновника, а затем далее вверх к буковым лесам.

Бледнолицый месяц уже спускался над землею, а пламя костров все еще горело высоко и горделиво. В эту ночь, когда ушли все мужчины, лев никого не тронул из притаившихся у костров женщин и детей.

На следующий день, еще до заката солнца, охотники вернулись — все, за исключением Одноглаза, который с раздробленным черепом лежал у подножья берегового выступа… Когда Уг-Ломи, после новой погони за лошадьми, вернулся домой в тот вечер, он не нашел Юдену, и только коршуны расклевали тело Одноглаза.

Охотники привели с собой Юдену — раненую, но живую. Таково было странное приказание старухи: ее нужно привести живой. «Она не для нас. Она для Уйи-Льва», — сказала старуха. Руки Юдены были связаны ремнями, как будто она была мужчиной. Она пришла голодная и измученная, облитые кровью волосы падали на ее глаза. Все шли кругом нее, а Червеед, который от нее получил свое прозвище, все время издевался над ней и толкал ее своим ясеневым копьем. После каждого нового удара, он с испугом посматривал назад с видом человека, совершившего необыкновенно храброе дело. Остальные также беспрестанно оглядывались, и все спешили, кроме Юдены. Когда старуха увидела их, она завизжала от радости.

Они не решились развязать Юдене руки, даже когда она переходила реку, хотя течение было быстрое. Когда же она поскользнулась, то старуха закричала, сначала от радости, а потом от страха, как бы она не утонула. Юдену вытащили на берег. Она долго не могла встать на ноги, хотя ее и поднимали с побоями. Она долго сидела на берегу с опущенными в воду ногами, устремив вдаль свои глаза, с застывшим, как бы окаменевшим лицом, не обращая никакого внимания на то, что кругом делали или говорили.

Все племя спустилось с холма, кончая маленькой кудрявой Хаха, которая только еще начинала лепетать. Все, стоя, смотрели на Юдену и на старуху, как мы теперь смотрели бы на какого-нибудь невиданного раненого зверя и на нашедшего его охотника.

Старуха сорвала ожерелье Уйи на шее Юдены и надела его на себя — она была первая, которая его носила. Она вцепилась в волосы Юдены и, выхватив копье у Сисса, нещадно била ее. Когда она излила кипевшую в ней ярость, она нагнулась к самому лицу своей жертвы. Глаза Юдены были закрыты, губы сжаты, и она лежала так неподвижно, что на минуту старуха подумала: не умерла ли она? Но вдруг ноздри Юдены затрепетали. Старуха еще раз ударила ее по лицу и, захохотав, возвратила копье Сиссу. Отойдя немного в сторону, она стала кричать и уже на одних словах издеваться над Юденой.

Запас слов у старухи был больше, чем у других. Страшно было слушать ее гортанные звуки. Это были не то крики, не то бессвязные вопли, и только по временам в них проскальзывали слабые проблески мысли. Несмотря на это, Юдена поняла из ее слов большую часть того, что ожидало ее впереди. Она узнала о льве и о тех пытках, на которые была обречена.

— А Уг-Ломи? Ха-ха! — воскликнула старуха. — Уг-Ломи убит?

— Нет, — медленно произнесла Юдена, как бы с трудом что-то припоминая. — Я не видела, чтобы мой Уг-Ломи был убит. Я не видела, чтобы мой Уг-Ломи был убит.

— Скажите ей! — кричала старуха. — Скажите ей тот, кто убил его! Скажите ей, как вы убили Уг-Ломи!

Она дико смотрела то на одного, то на другого из пришедших, а за нею смотрели все женщины и дети.

Никто не отвечал. Все были смущены.

— Скажите ей самой! — воскликнула она. — Скажите ей, сильные люди! Расскажите, как вы убили Уг-Ломи!

Старуха встала и размахнувшись ударила ее по губам.

— Мы не могли найти Уг-Ломи, — сказал Сисс-Следопыт. — Кто охотится сразу за двумя, не убивает ни одного.

Сердце Юдены прыгнуло от радости, но она ничем не обнаружила этого. Она хорошо сделала, потому что старуха пристально смотрела на нее, и смерть была написана в ее глазах.

Гнев старухи обрушился на охотников за то, что они испугались разыскивать Уг-Ломи. Теперь, когда Уйя был убит, она больше никого не боялась. Она ругала их как мальчишек. Они хмурились и обвиняли один другого. Наконец Сисс-Следопыт потерял терпение и приказал ей замолчать.

На закате солнца сыны Уйи взяли Юдену и с полными страха сердцами пошли с ней по тропинке, проторенной в тростниках старым львом. Все мужчины шли вместе. На полдороге к берлоге льва они привязали Юдену к одному из растущих в этом месте деревьев ольхи, чтобы лев мог ее найти, когда пойдет по тропинке к их стоянке. Покончив с этим, они торопливо бросились бежать до самого холма-ночлега. Первым остановился Сисс. Он посмотрел назад, на ольховые деревья. Даже отсюда можно было разглядеть ее голову — маленькую черную копну волос под веткой самого большого из деревьев. Все было в порядке.

Женщины и дети высыпали смотреть на вершину холма. Старуха встала и звала льва взять поскорее свою добычу. Она выкрикивала ему все те пытки, которым он должен был подвергнуть Юдену.

Юдена чувствовала, что силы покидают ее. Она была ошеломлена побоями, разбита усталостью и горем, и только страх предстоящих мучений не давал угаснуть ее сознанию. Между стволами растущих вдали каштанов заходило огромное кровавое солнце. Весь запад пылал как в огне. Вечерний ветерок затих., сменившись теплым летним покоем. Кругом нее носились рои мошек, недалеко в реке плескались рыбы, и майские жуки то и дело жужжа проносились в воздухе. Юдена могла видеть краем глаза, как маленькие человеческие фигурки, стоя, смотрели в ее сторону. Еле-еле, хотя совершенно отчетливо, она слышала, как на холме высекали огонь. А по другую сторону темная и безмолвная виднелась в тростниковых зарослях берлога льва.

Удары кремня скоро замолкли. Взглянув на небо, она увидела, что солнце уже зашло, и широкий серп луны сиял все ярче и ярче над ее головой. Она посмотрела на заросли берлоги, стараясь что-нибудь разглядеть в тростниках, и вдруг принялась извиваться и рваться, рыдая и призывая Уг-Ломи.

Но Уг-Ломи был далеко. Когда зрители с холма увидели между ветвями отчаянные движения ее головы, они закричали от удовольствия, и она тотчас овладела собой и притихла. Над нею пронеслись летучие мыши, и звездочка, похожая на Уг-Ломи, выползла из своего укромного уголка на восточной части неба. Она стала звать ее на помощь как можно тише, потому что боялась льва. Заросли оставались неподвижными.

На небе ярко заблистала луна, и тени предметов, подымавшиеся по склону холма и исчезавшие вместе с закатом солнца, стали снова вырисовываться короткие и черные. Заросли тростника и деревьев ольхи, где находилась берлога льва, начали принимать смутные, таинственные очертания. Слабый шорох донесся оттуда. Но лев все еще не приходил.

Она взглянула на холм, на пылавшие там красным огнем и сильно дымившие огромные костры и на ходивших между ними женщин и мужчин. Белая полоса тумана поднималась над рекой. Издалека доносился вой гиен и жалобные взвизгивания молодых лисят.

Время шло в мучительном ожидании. Вдруг какое-то животное с плеском кинулось в воду и, казалось, перешло реку ниже берлоги льва, но что это было за животное, она не могла разглядеть. Ночь была так тиха, что даже от дальних водопоев, за много миль вверх по реке, до нее ясно доносился плеск купавшихся слонов.

Вся поверхность земли вокруг нее была как бы соткана из белых полос лунного света и черных непроницаемых теней. Листья и ветви каштановых деревьев темными пятнами ложились на серебре полузакрытой ими луны, над темневшим к востоку холмом загорались новые звезды. Костры на холме горели ярче и краснее, и около них, в ожидании, стояли черные фигуры. Они ждали человеческого крика. Не было сомнения, что он скоро прозвучит!

Вдруг ночная тишина ожила. Юдена затаила дыхание. Мимо нее проскальзывали какие-то неясные существа, — одно, два, три, — какие-то осторожно крадущиеся тени… Это были шакалы.

Снова наступило томительное ожидание.

И вдруг, сразу прогнав все воображаемые ею звуки, в зарослях тростника послышались сильный шум и движение. Ломаясь затрещали тростники, и тотчас снова настала тишина, прерываемая лишь слабым шелестом листьев. Раздалось грозное прерывистое рычание, и снова все затихло. Казалось, что наступившей тишине не будет конца… Она затаила дыхание и с силой сжала губы, чтобы удержать крик. Что-то быстро задвигалось в кустарниках перед нею. Из груди ее невольно вырвался неудержимый вопль. А в ответ с холма раздался другой.

Какая-то сильная возня поднялась в зарослях тростника. Она видела, как там, в свете заходящего месяца, колыхались высокие стебли камышей и качались ветви деревьев ольхи. Она отчаянно забилась — ей подумалось, что в последний раз. Но никто не кинулся на нее. Казалось, целый десяток чудовищ боролись там в кустарниках под ольхами, и снова все умолкло. Луна скрылась за вершинами соседнего леса каштанов. Все вокруг нее окуталось мраком.

Но вот послышался странный звук, как будто чье-то прерывистое рыдание — то усиливающееся, то ослабевавшее. Снова молчание, неясные звуки и ворчание какого-то животного.

Далеко на востоке протрубил слон, и вновь все умолкло.

Прошло много томительных минут. Между стволами деревьев, на холме, снова засияла луна, и по тростниковой равнине протянулись две яркие полосы лунного света.

Он все более и более приближался к ней. Колебавшиеся стебли вдруг раскрылись перед нею сверху донизу. Это был конец…

Она в ужасе взглянула на то, что появилось из тростников. На мгновение ей показалось, что перед нею та самая ужасная голова и пасть, которую она ждала — но вдруг все это заколебалось и приняло новые очертания. Это было что-то темное, низкое, безмолвное, но это не был лев. Оно неподвижно стояло перед ней — все вокруг стало неподвижным.

Она не сводила с него глаз. Это было что-то вроде гигантской лягушки: две передние ноги и волочащееся по земле тело. Оно смотрело по сторонам, как будто искало чего-то в темноте.

Раздался новый шорох, и оно неуклюже задвигалось, словно пытаясь подняться. Глухой стон вырвался из его груди.

Кровь бросилась в лицо Юдены. Ее сердце прыгнуло от радости.

— Уг-Ломи, — прошептала она.

— Юдена, — нежно ответил он с страданием в голосе, напряженно вглядываясь в ольховую рощу.

Он сделал движение вперед из тени тростников и попал в полосу лунного света. Все его тело было покрыто темными пятнами. Она увидела, что он с трудом волочил ноги, но все же держал в руке свой топор — первый топор человека.

В следующее мгновение он с усилием встал на четвереньки и шатаясь подполз к ней.

— Лев, — проговорил он со странной смесью торжества и страдания. — Уау! Я убил льва! Собственными руками! Как убил большого медведя.

Для большей выразительности он попытался сделать рукою движение, но тотчас упал с криком боли. С минуту он оставался неподвижным.

— Освободи меня, — прошептала Юдена.

Он ничего не ответил, но поднялся с земли, придерживаясь за ствол ольхового дерева, и острым концом топора перерубил ее ремни. Из его груди при каждом ударе вырывались стоны.

Он обрезал ремни, обвивавшие ей грудь и руки, и его топор снова бессильно опускался. Он ударился грудью об ее плечо и, скользнув, упал около нее на землю.

Но теперь ей уже было нетрудно освободиться самой. С торопливой поспешностью распутала она свои ремни. Она сделала шаг вперед, но голова ее закружилась. Ее последнее сознательное движение было к нему. Она пошатнулась и упала. Рука ее коснулась его бедра. Оно было мягким и влажным и поддавалось под ее давлением.

Ее прикосновение заставило его вскрикнуть и забиться, но это было только на мгновение. Уг-Ломи снова лежал, как мертвый.

Из-за тростников осторожно показалась какая-то темная тень, что-то вроде собаки. Она в нерешительности остановилась, втягивая ноздрями воздух, но тотчас повернулась и снова исчезла во мраке.

Они долго лежали оба, безмолвные, неподвижные, облитые серебристым светом заходящей луны. Черные тени тростников медленно-медленно надвигались на них: они скоро окутали их ноги, и только грудь и лицо Уг-Ломи оставались залитыми лунным светом, как бюст, вылитый из серебра. Но вот тени заползли на его шею, на его лицо, и темнота ночи совершенно поглотила обоих…

Женщины и дети на холме почти не спали всю эту ночь, вплоть до того времени, как послышался крик Юдены. Но охотники были уже сильно утомлены и потому дремали, сидя на корточках.

Как только Юдена закричала, они почувствовали себя, наконец, в безопасности и поспешили занять у костра лучшие места. Только старуха радостно засмеялась, когда маленькая Си, подруга Юдены, начала плакать. Как только стало светать, все проворно вскочили и начали всматриваться в ольховые деревья. Они убедились, что там не было Юдены. Их охватило радостное чувство при мысли о том, что Уйя удовлетворен.

Но радость мужчин была омрачена мыслью об Уг-Ломи. Они знали, что он будет мстить. Старый мир вырос на мести, и они не могли придумать никакого выхода. Вдруг они увидели, что из чащи выскочила гиена и промчалась сквозь тростники. Ее морда и лапы были окровавлены. Все мужчины закричали, схватились за свои метательные камни и кинулись вслед за ней, так как при свете дня не найти более жалкого труса, чем гиена.

Охотники ненавидели гиену за то, что она таскала детей и, незаметно подкрадываясь, кусала тех, кому приходилось спать дальше от костра. Кошачья Шкура, метко бросивший камень, своим искусным ударом рассек бок гиены, и все племя принялось визжать от восторга.

Как бы в ответ на этот шум, из берлоги льва послышался взмах крыльев. Три белоголовых коршуна медленно взлетели на воздух и, описав несколько кругов, спустились на ветви ольхового дерева, внимательно смотря на берлогу.

— Господин ушел, — сказала старуха, указывая на птиц. — Коршуны получили свою долю Юдены.

Несколько минут птицы оставались на дереве, но потом — одна за другой — снова слетели в заросли тростника.

Над черневшими на востоке каштановыми лесами брызнули, возвращая миру жизнь и краски, первые лучи восходящего солнца. Дети в один голос радостно закричали, захлопали руками и пустились бежать по направлению к реке. Одна маленькая Си осталась позади всех и со страхом и грустью поглядывала на ольховые деревья, туда, где накануне виднелась голова Юдены.

Но Уйя, старый лев, уже не был более грозен. Он лежал на боку, без движения, не в своей берлоге, а в нескольких шагах от нее, в том месте, где была утоптана трава. Под одним его глазом виднелся маленький разрез — слабый первый укус топора. Около него по всей земле тянулась темно-красная полоса крови, и в его груди виднелась небольшая, но глубокая ранка, смертельный удар копья Уг-Ломи. Вдоль всего бока и шеи клювы коршунов уже оставили свои следы. Старый лев сбил Уг-Ломи ударом своей могучей лапы, а тот, лежа под ним, наудачу, изо всех сил вонзил в него свое ясеневое копье и, благодаря слепому случаю, попал прямо в сердце гиганта. Так окончилось владычество льва, второго воплощения Уйи-Господина.

С холма все яснее доносился шум сборов на охоту: зазубриванье копий и метательных камней. Никто не произносил имени Уг-Ломи из страха вызвать этим его появление. Все сыны Уйи одной большой гурьбой отправлялись на день или на два на охоту в речную долину. Целью охоты был Уг-Ломи, потому что иначе он сам начал бы охотиться за ними.

Но Уг-Ломи лежал безмолвный и неподвижный недалеко от львиной берлоги, а рядом с ним скорчившись сидела Юдена, держа в руке его ясеневое копье, все залитое кровью старого льва-людоеда.