2. А был ли Паровозов?

В старую дверь на полуживых петлях. Удивительно крутая лестница.

"Ты думаешь - это просто приход, - говорил тем временем Осс, - накидываешь на морду тряпку... Отваливаешься. Ждешь, что приходнет... И ждешь, ждешь... Замечаешь, что тут что-то не так, потому что все вроде не так, как обычно, но, с другой стороны, ничего не меняется. А это очень обидно, согласись. Да-а... очень обидно. Ну, давай, давай, заходи уже".

И я зашел. Конечно же, я зашел, а что мне оставалось делать? Ведь я и пришел затем, чтобы зайти. А внутри как всегда, и уже наполовину угарно, и все уже наполовину. Я опять опоздал, пришел к середине, и теперь отставать... какие-то новые люди, но очень накурено, не разглядеть. "А зачем тебе это?" - спросил кто-то, не знаю, у меня ли, или просто брошенная вверх реплика, на кого бог пошлет? Два-три грязных матраса, музыка и засохшие куски хлеба на журнальном столике, среди баянов.

- Опять ширяетесь? - спросил я. - Дохнуть будете, как и все живое?

- Ой, не говори, не говори, - откликнулся Осс. - Перемрем, как мухи.

Он передал мне косяк, я втянул полную грудь сладковатого дыма и затем еще раз, и еще... еще... еще раз, пока, наконец, комната не затянулась сумрачным туманом. "Физкультурник..." - пробормотали женским голосом из угла, безо всякой интонации. Я заулыбался и вгляделся в сидящих здесь и сейчас. Раз, и два, и три, и лицо за лицом, как дорога сквозь задние стекла, несется, мелькая белыми полосами, делящими Их и Нас, едущих Туда и Оттуда, нас и их. Я с нами.

"Сделай мне паровоз", - попросил вдруг кто-то. Я открыл глаза и обнаружил косяк в руке. Странно, я же передавал, или второй круг? Или даже третий? Но я сделаю тебе паровоз, я сделаю тебе паровоз, глупо повторял я, сползая понемногу вниз и становясь на коленки, и нагибаясь над лежащей, и приближая свое лицо к ее лицу... И вдувая ей в глотку столб, нет, столбик сладкого дыма. Я заглянул в глаза - и то, что там было, мне совсем не понравилось, но очень понравилось, потому что там была зелень, темная и манящая, особенно сейчас, вот сейчас, потому что вот сейчас я принимаю все так, как есть. А она?

"А ты как, - спросил я, - также? Или для тебя тут просто оттяг, без всяких метафизических заморочек?". Она ничего не ответила, просто прищурилась, и обняла меня за шею, и через расплывшееся время мы оказались в постели, что тоже было странно и страшно, ибо ни о каком понимании происходящего речь не шла, просто ЧТО-ТО происходило, помимо нашего желания, сквозь нас и с нами, и это невозможно было отменить или остановить, как произошедший взрыв. Что-то толкало нас... И дело не в физике соития и не в метафизике желания, нет, вот тут проявился фатум. Короче, я плохо помню, что, как, но и того достаточно. Уходя, она поцеловала меня в плечо и сказала: "Ты заходи ко мне "на паровоз". Тебе это неплохо удается. Будешь моим Паровозовым". Она ушла, даже не улыбнувшись, словно все так и есть, словно это не шутка, словно это деловое предложение и я волен принять его или не принимать. Да так оно и было, хотя тогда я этого не понимал. Не понимаю и сейчас. И никогда.

3. Резина

Потом дни шли, бежали и тянулись, все зависит ото всего. Я даже не помню, что и где было вчера, а что месяц назад. Но иногда настырные дни и мгновенья прочно закрепляются в голове и прожигают дыру в прошлое, и это неприятно, потому как все начинает рушиться туда, назад, то есть вниз, то есть во вчерашние страдания опрокидываются сегодняшние слова и фразы. И нужно делать что-нибудь, затем что ничего не делать нельзя, как нельзя оставить во рту вырванный зуб. Я так и сказал ей при следующей встрече. "Ты пробила у меня в голове дырку, - сказал я, - и я не знаю, что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Тогда мы нашли, что делать, мы просто отправились к ней, на шестой этаж этой гнусной гостиницы, пройдя через крики, шум и ругань, через кошачье дерьмо и разлитую воду с заморившеюся уборщицей над ней, и неторопливо улеглись в постель, потому что все уже было оплачено наперед, потому что все предрешено, и не нами, и не за нас. И на другое утро, уходя, я поцеловал ее в плечо, и она не улыбнулась. Оттого что ничего смешного в этом не было. В моей голове была новая дырка. И оба мы догадывались об этом.

4.

"Ты пробила у меня в голове дырку, - сказал я ей при встрече, - и я не знаю, что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Она просто молчала и смотрела на меня. Да и что тут было сказать? Это не вечерняя прогулка под Луной, и не место для романтических объяснений.

...Шел из дома в дом, и было довольно пусто и прохладно, и голова кружилась, как две кошки в марте. И сигареты уползли глубоко в узкий карман, я доставал их, мыча и извиваясь, а достав, понял, что огня нет, и это был удар ниже пояса, прямо по яйцам, но тогда я этого не понял, просто хотел курить - и баста. Шел, вертя сигарету в руках, как жетончик из гардеробной, шарил взглядом вдоль улицы, отыскивал красную точку, плывущую так или иначе над землей, и - выискал. Пошел на огонь, вытягивая руку как оправдание, и так вот, с протянутой рукой, приблизился к ней. И остановился.

Мы смотрели друг на друга довольно долго. У нее оказались красивые и стройные ноги, как у куколки, одна подпирала стену, и мой взгляд невольно пополз вверх, сначала под юбку, не скрывавшую ничего, а потом и в вырез на груди. Я так и не знал, как ее зовут.

"Ты пробила дырку у меня в голове, - сказал я тогда, - и я не знаю, что мне с этим делать. Что мне с этим делать?". Она не ответила, просто молча смотрела, долго и безучастно. А потом вытащила из сумочки спички и подала мне. Я прикурил, но уже понял, что это ни к чему не приведет. Еще я понял, что дня два-три мне придется прожить без травы, и вытащил деньги из кармана. "Тут только сто, - сказала она, - ты меня дешево ценишь". Я добавил еще сотню, она взяла меня под руку и повела в ту мерзкую гостиницу, на шестой этаж, сквозь крики и шум, и запах кошачьего дерьма, и лужи на полу - к себе в комнату. Все было оплачено, и не только деньгами. Но только на этот раз. А потом... бог его знает, что потом?

5. Жертвы

Вовсе не трудно прожить без травы. Сложнее сделать это сознательно. Я тратил на нее деньги, раз за разом, получая молчаливое согласие. Она ничего не просила, но неизменно две сотни перекочевывали из кармана на тумбочку, и мы знали, что иначе нельзя. "Иначе это будет просто любовь, - сказала она раз, - а кому это нужно?". Она права.

И так оно тянулось с год. Потом, как-то раз, я пришел к ней поздно ночью. Она открыла дверь, и стояла на пороге с запредельностью в лице. Я заглянул ей в глаза, и осознание ошибки ударило по вискам. Это не она, мгновенно понял я. Я ошибся. Воистину, роковая ошибка... и что мне делать с этим теперь? Я жил с НЕЙ - но это не она, черт, черт и еще раз черт!

Потом-то я часто размышлял об этом... Может быть, это злая шутка знак времени, оставляющего на людях невидимые отметины? И мне довелось увидеть вперед это превращение?

Не понимаю. Я многое не понимаю, и знаю об этом. Мы не хозяева мира и не рабы времени. Мы - жертвы. Имя нам - легион.

Я просто ушел. Даже не обида, а разочарование овладело мной. Я курил в тот месяц так много, что не могу теперь вспомнить ничего из происходившего. Просто стерто из памяти. Просто.

6. Эпилог, а уместнее - эпиграф

Естественно, мертва. Что такое сентиментальная история без банального конца? Она умерла где-то далеко отсюда, я даже и не знаю как. Дошли слухи, что ее убили. Может, оно и так, но что это меняет? Предающий для предаваемого мертв заочно, без апелляций или смягчающих обстоятельств.

Я так и не узнал ее имени. Я не спросил, она не сказала. Странно? Странно.

7. Просто эпилог

Я прихожу к Оссу довольно часто. Он все торчит, и вокруг те же люди, и она тоже заходит. Мы иногда разговариваем о всяких пустяках, но никогда не смотрим друг другу в глаза. Я узнал, как ее зовут, но что от этого изменится? Она мертва. Мертва, как все живое. Мертва, как седой волос, первый седой волос, знак перелома и, естественно, символ. Символ? Символ чего? Да откуда мне знать.

8. Эпилог

Вскоре я вернулся к ней. Все это было срывом, и не более. Слишком много травы, слишком много жизни. Как-то само собой и исподволь все улеглось. Я снова приходил и приходил, с деньгами и шоколадом, покупая любовь и любовь. "На что тебе это, - частенько спрашивала она, - ничего не изменится..." Мы знали это. "Это же просто любовь, - говорила она, просто любовь. Надо с этим кончать. Это плохо кончится, это всегда плохо кончается". Я знал и понимал. Иногда мне приходило в голову, что было бы куда лучше, если бы, скажем, она умерла, где-то далеко от меня, а я бы не знал даже точно, просто дошли бы слушки... Или, например, мы бы расстались, остались бы старыми знакомыми, или - как знать! - даже друзьями, встречались изредка на всяких тусовках, разговаривая мило о пустяках но никогда не глядя друг другу в глаза.

Но все равно, чем это кончится. Мы неуклонно стареем, и по утрам контуры грядущих горьких морщин недалекой старости придают нашим лицам вид усталый и недовольный.

И не уйти далеко. И ничего не найти... И ничего не отдать и не взять. И не простить. И не догнать. И не любить.

1997-05-07

Сергей Вахнин

Про Это

Много сказано лживых слов о любви, нижайщей из людских слабостей. Настало время сорвать сверкающие тайные покровы и показать ее темную сущность. Этот порок заставляет лгать даже самые чистые сердца, дрожать самые сильные руки и глупеть самые светлые головы. Нет той подлости и преступления, которые не совершались, прикрываясь словами любви. Разное называют этим словом. Один преврашается в собаку, его бьют и унижают, а он называет это несчастной любовью. Другой тщеславие зовет любовью. Любовью называют потирание потных тел друг о друга. Привычка, боязнь потери насиженного места, страх наказания и другие черные стороны души человеческой тоже хотят называться любовью. Любая слабость может извернуться и назваться этим словом. Все они тянут в свою сторону рваное одеяло слов любви. Казалось бы, можно заметить через прорехи ложь и обман, но магия любви завораживает и заставляет молчать голос разума. Отрекитесь от слова любовь, оно истрепано, вывернуто наизнанку и давно уже означает ложь. Когда звучит "Я люблю тебя", это означает "Я тебе лгу". И на одного заблуждающегося в осознании своей "любви" приходиться сотня произносящих это слово из жалости, лести, привычки или желания обладать. Не произносите слово "любовь" и не принуждайте произносить, похороните его. А если вам повезет и вы встретите чуство, которое не сможете назвать лживой слабостью, оставте его невысказанным, не будите демонов лжи.

Монах

Вы когда нибудь курили Vogue? Нет? Это такие тонкие, как спагетти сигареты, да к тому же те, что у меня еще и с ментолом. Ну и гадость должен вам сказать. Все равно что засунуть в рот макаронину, типа той, что употребляют на флоте для приготовления известного блюда, да еще и набить ее второсортным сеном. Хотя какое может быть второсортное сено. Оно наверное как и осетрина бвает только первой свежести. Тем не менее я курю эту гадость одну за одной, и никак не могу накурится. Во рту уже зубы свело от ментолового холода. Сигареты она оставила уходя, она просто забыла их у меня. Глупо конечно надеяться, что она вернется ради пачки сигарет. Когда уходят так, за сигаретами не возвращаются. Но я все равно стараюсь курить поменьше, и смотрю на дверь, ожидая, что войдет она и скажет:

- Привет, извини, я забыла сигареты... - Да, конечно, вот они. - Но, дело, собственно, не в них.

И тогда я встану с кресла подойду к ней, а она прильнет к моей груди и скажет:

- Я соскучилась по тебе.

Мы пойдем на кухню - варить кофе, потому что ночь уже начинает превращаться в плавное утро, а потом я буду смотреть, как она, стараясь не обжечься, пьет маленькими глотками кофе из чашечки китайского рисового фарфора. Я помню первый раз когда она пришла ко мне в гости, мы так же сидели на кухне, она так же пила кофе, а я что-то рассказывал. Что - не помню, помню только, что она смеялась, наверное я рассказывал что-то смешное. А может быть просто она смеялась надо мной, над моей неисправимой неприспособленностью к жизни, кто знает...Первый раз мы были с нею близки тоже на кухне и тоже после кофе. Странно, кто бы мог подумать, что кухонная плита вполне подходит для... Но впрочем, это не важно. Кто и с кем был когда-то близок. Это скорее тема для бабушек сидящих на скамеечке у подъезда, всегда громко обсуждающих всех моих знакомых, ничуть не стесняясь моего открытого на кухне окна. Деревья за окном превратились в палитру художника, рисующего подземелье Гобсека. Я не люблю осень, может быть потому что я родился весной, и мне противно видеть, как все умирает и съеживается в предверии наступления холодов. Мне почему-то кажется что и я умру осенью, причем не в солнечное теплое воскресение бабьего лета, а в промозглый сырой понедельник.

Как-то еще в самом начале нашего знакомства, весной, на мой день рождения, мы с ней поехали за город, за березовым соком. Мы набирали его в бутылки из под молока, такие, с широким горлышком, и тогда мне казалось, что березы почему-то плачут глядя на нас, но я не придал этому значения. Так, мимолетное ощущение. Сок получился той весной слаще обычного, а может это просто любовь сделала его таким сладким. Мы пили его вместо вина, справляя мой день рождения за столом, скатертью на котором была пожухшая прошлогодняя трава. Потом мы валялись на холодной весенней земле и целовались. У нее были сладкие губы. Сегодня уже наступил понедельник, а я все еще сижу в кресле, и курю Vogue вместо того, чтоб ложиться спать. Она не вернется. Пачку сигарет можно купить в любом ночном магазине. Я опять тянусь за сигаретой, но все таки хотелось бы, чтоб в пачке хоть что-нибудь осталось. Может быть она еще вернется, а я выкурю все ее сигареты...

Она тихонько открыла дверь в квартиру:

- Извини, забыла у тебя свои сигареты...

Он лежал в ванне, вода по цвету напоминала ее любимую губную помаду, а на столике рядом лежала пачка Vogue с единственной сигаретой внутри...

Catz

Неделя

1. Понедельник

From: И To: М

Здравствуй, радость моя! Я страшно заморочен, поэтому может быть слишком груб. Прости, я люблю тебя! И мне тебя очень нехватает ! Объясняю, как настроить ICQ , т.е. как добавить меня. Все очень просто - 1. в меню есть пункт - add to contact list 2. поставить галочку на последнюю секцию, где UIN 3. Ввести туда мой номер 4 Появится строка с моими данными, нажать на кнопочку Next и я появлюсь в окошечке!

Ура! Далее по инструкции, полученной в центре! И.

From : М To: И

Здравствуй, радость моя! Оказалось, что писать тебе - это какое-то странное действие. Но я попробую... Ценные советы из твоего письма не пришлось использовать, потому как все само собой получилось, и ты сам ко мне присоединился. Правда, к тому времени, когда я открыла ICQ, ты уже давным-давно видел сны. Хотя о чем это я? после такого дня никаких снов уже быть не может. Валера с Ларкой заезжали, принтер забрали, еще забрали наши видео кассеты. Звали нас к себе на шашлыки и вообще на пару дней отдохнуть сразу, как ты приедешь. Я скормила им наши щавелевые щи, чему они были несказанно рады, потому как сами первое ленятся варить. Ну я, как ты сам понимаешь, тоже не расстроилась. Я скучаю по тебе, и наша квартира без тебя такая пустая и тихая, никто не хлопает дверью, не будит меня утром, и я начинаю понимать, что твое хлопанье дверью, на самом деле, мне в радость, и мне его просто даже не хватает. Но все равно, хоть мне здесь очень одиноко без тебя и к тому же мама дуется , что я к ним не еду, я еще хотя бы две ночки побуду здесь, потому что надо когда-то перестать бояться и научиться ночевать одной в квартире, хотя честно говоря пока мне это слабо удается, но как говорится "дело мастера боится". Завтра до 14.00 буду дома, ждать электриков с сантехниками, так что может быть, если у тебя будет свободное времечко, нам удастся поболтать, но это если я там опять чего-нибудь не напортачила. Мне очень грустно ложиться одной в нашу постель, без тебя она такая холодная, и не слышно твоего любимого храпа, и нет твоих нежных рук, которые обнимут и согреют, придется обниматься с подушкой и греться об одеяло. Я люблю тебя! Люблю, когда ты улыбаешься, люблю, когда ты меня ругаешь, люблю заниматься с тобой любовью и твои стоны, от которых у меня перехватывает дыхание. Люблю! Быстрей бы эта неделя прошла. Целую! Жду! М.

2. Вторник

From: И To: М

Привет! Что-то писем нет от тебя совсем! Я скучаю, пиши. Здесь все по прежнему. Непонимание, нежелание что-либо менять, и т.д. Разговоры даются с большим трудом, не знаю удастся ли проникнуть сквозь эту стену , если удастся то может что-нибудь сдвинется, если нет - то... Вот такие невеселые дела. И.

From: М To: И

Привет, любимый!!! Поболтать с тобой не получается, ты в offline, поэтому пишу тебе письмо. Хозяйственные дела разрешились, правда пока только наполовину: плиту сделали, духовка работает, кран на кухне поменяли, теперь он не стреляется. А в ванной ничего сделать не смогли, потому что там винт заржавел от длительной утечки воды и его надо только высверливать, сантехник это делать отказался, поэтому придется делать как-то самим. Соседка обещала попросить у кого-то дрель, ну и посодействовать с помощью мужа, хотя уточнила, что у него руки не оттуда растут. Если не удастся высверлить этот винт, то ей придется менять всю эту систему. Она вроде бы не возражает, хотя видно, что раскошеливаться ей не хочется. Ну я думаю, что это ее проблемы. Я от нее теперь все равно не отстану, пока кран у нас не будет в порядке. Вот. Что-то меня опять на хозяйство прошибло... Знаю, знаю - главное не увлекаться. Сантехник оказался противным и вонючим до безобразия. Поэтому я подумала, что фиг с ним, что он сегодня не доделал кран, лишь бы ушел поскорее. Еще соседка собралась делать нам ремонт в коридоре и в ванной плитку класть. Так что все хорошо. Маринка все таки напросилась ко мне в гости. К ним сегодня Валерина мама приезжает, а Маринка отказывается с ней спать. К своей маме ехать тоже не может, поэтому хочет приехать ко мне. Я сказала, что обещала своей маме сегодня приехать, и что если она хочет, пусть приезжает и ночует здесь с Алиной без меня. Она конечно призадумалась. Так что может быть и не приедет. Ладно, на работу я уже сегодня не пойду, поеду Катюшке за подарком. Если будет у тебя свободная минутка, поболтаем. Целую тебя, любимый мой!!! Не забывай писать мне письмишки. М.

3. Среда

From: И To: М

Привет! Срочно приходиться уезжать, и большое письмо которое хотел написать сегодня , написать не получается. Посему пока. И.

From: М To: И

Привет! Любимый! Мы пришли с Катюхой без задних ног, она таскала меня по Тушинскому рынку. Накупили всякой хрени. Ну все как всегда. А отсутствие воды у нас меня совсем расстроило, так как на улице жарко, просто ужас. Так что это явилось добивающим моментом в пользу поездки в Строгино. Так что жду от тебя звонка завтра утром в Строгино, а то уже такое впечатление. что я тебя миллион лет не слышала. Твое коротенькое письмо прочитала, а сама напишу тебе завтра днем.

Все. Я поехала. Целую тебя нежно в мои любимые мягкие губки. Чмок-чмок!!! М.

4. Четверг

From: И To: М

Обещанное письмо не состоялось по причинам, от меня не зависящим, а скорее божественным, компьютер "повис" насмерть. Значит так тому и быть. Я тебя люблю, жду и скучаю. И.

From: М To: И

Привет, радость моя! Писем от тебя нет, и вообще она мне написала, что произошло какое-то отсоединение от главного сервера и тут же запросила имя и пароль. Я ей отвечать не стала, и она почту не присылает. Вот. И вообще техника меня не любит, она вся на меня постоянно обижается. Целую!!! М.

5. Пятница

From: И To: М

Я тебя люблю! Странное чувство, когда я читал твое письмо (да и сейчас когда пишу ответ) по всему моему телу вверх-вниз гуляет "сладкая волна", лучшего определения на первых порах подобрать не удается. Я чувствую тебя, и слова, написанные в письме, перестают быть словами, становясь образами и чувствами. Я люблю тебя, и мне это очень нравится делать, я счастлив. Наверно, такое чувство испытывают дети, когда для них открывается новый большой и прекрасный мир! Что-то внутри меня говорит о том, что подобные чувства были именно в детстве. Становишься сильным и живым. Спасибо тебе, Моя Любимая! Хочется написать, что я буду любить тебя всегда, но что такое время по сравнению с моими Чувствами. Так и лезут из меня всякие Высокопарные Банальности! :-) , но что поделаешь, влюбленный человек становиться отчасти дураком, а я влюблен!

И.

From: М To: И

В ночи висит звенящая пустота - это эхо разлуки. Я закрываю глаза и слышу твое дыхание. И вот я уже вижу твои глаза. Я целую твои губы и становится жарко. Твое тело меня просто манит. И даже мысль о близости дурманит. Закрой глаза, и ты почувствуешь, как ласкают тебя мои руки. Мои пальцы гладят тебя по спине, вызывая щекотящую теплую волну, опускаются ниже и касаются мягких завитков на ногах. Мне нравятся твои ноги сильные, стройные. Я люблю гладить их, ощущая упругость мышц. Я прижимаюсь к тебе, вдыхаю запах твоих волос, и мне кажется, что я - это ты, а ты - это я, и ничего вокруг больше не существует. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ !!! М.

6. Суббота

From: И To: М

Привет, Любимая! Не грусти, погода будет когда-нибудь. Что бы не было за окном, я все равно буду любить тебя. Мне радостно от того, что все так, как есть. А слова, которые мы говорим, могут быть какими угодно, как погода, но то что они выражают - это уже совсем не слова :-). Скоро мы увидимся, и я взгляну в твои светящиеся глаза, моя Любимая Ведьма! Жду. Люблю. И.

From: М To: И

Здравствуй, Любовь моя! На улице идет сильный дождь. Он не теплый и не освежающий. Он холодный и хмурый. Погода резко изменилась, и похолодало. Хотя все так и должно было быть, ведь черемуха зацвела. Но тем не менее, хочется свернуться калачиком и закутаться во что-нибудь, чтобы не было зябко от сырости, а было тепло и уютно. А лучше всего прижаться к тебе и уснуть. Но... Как рассказать тебе, что я чувствую, не знаю. Слова, которые приходят, кажутся какими-то серыми и невыразительными. Я просто счастлива. Счастлива от того, что ты есть. И все будто впервые: влюбленность, цветы, волнение от каждого поцелуя, как будто он первый, ожидание писем, непостижимая долгота каждого дня без тебя, трепет от интимных признаний, даже если они просто написаны буквами на экране монитора. Иногда даже страшно становится, кажется ,что все это снится, потому что так не бывает, и страшно, что можно проснуться и обнаружить, что это сон. Но нет. Вот я смотрю на свою фотографию, которую получила позавчера, и вижу свои глаза. Давно (а точнее, с детства) не было у меня таких глаз - они сияют. Значит, это не сон.

Я люблю тебя!!! ЖДУ !!!!!!!!!!

7. Воскресенье

ЗДРАВСТВУЙ, ЛЮБИМАЯ!!!!

Алексей Андреев

И ЕЩЕ ЧЕГО-НИБУДЬ

Так всегда бывает.

Когда уезжаешь надолго,

весь город отбивается от

рук,

и вернувшись, находишь,

что все,

что было, "не так, как

надо",

стало еще хуже.

И лишь тогда

задумываешься -

зачем же вернулся?

(в письме приятеля)

1.

Она должна была уехать вечером; это уже было решено, мы все обсудили и просто сидели теперь у Андрюхи после репетиции, пили пиво и пели последнюю песню, мишкиных "Ангелов", когда началась гроза. Гроза была жуткой, шум воды глушил гитары, окно пришлось прикрыть, поскольку капли долетали аж до середины сразу потемневшей комнаты. И когда все-таки пришли на платформу, оказалось, что электричек не будет до утра - молния долбанула где-то около Нового в линию электропередачи. Я злорадно вышагивал вокруг Ленки: выходило, что она остается.

- Я возьму тачку, - заявила она.

- Где, в такое время? Ну разве что штук за 60...

- Могу пешком пойти, прямо по шпалам. Ты ведь знаешь, я могу.

- Молнии будут бить по шпалам прямо перед твоим носом. Тебе мало грозы, которую мы с Мишкой и Андрюхой устроили своим пением?

- Все равно пойду.

- Ну иди.

Тут она и расплакалась - в первый раз со дня моего приезда. Не надо было мне злорадствовать. Пять минут назад, когда мы подходили к платформе и Андрюха перенес ее через большую лужу, она остановилась и неожиданно сильно-сильно поцеловала меня. Так, как делала это раньше, спокойно и при всех. Казалось, это не я, а она была человеком, который вернулся домой. Всю эту неделю она была другая, и я даже не думал, что она теперь еще может так вот разреветься. Или так хохотать, как хохотала сегодня на репетиции. За время моего отсутствия она, хоть и не изменилась внешне, внутренне стала немножко другой - более опытной, что ли. Пожившей. "Моя бывшая подруга совсем повзрослела..." А теперь вот - нате вам; прямо как вырвало. "Да не реви ты! - успокаивал Мишка, - Это ж гроза. Стихия, бля! И в некотором смысле - знак. Я вот к родной жене доехать не могу!"

Да... Все-таки мой приезд раздвоил ее. Даже растроил: там у нее еще какой-то Серж "для психотерапии". Растроил и расстроил - еще одна маленькая "с". Но в конце концов Мишкины рассказы, пиво и курица, приготовленная по возвращении в общагу, успокоили ее. Она звякнула маме и дала "инструкции-на-случай-если". Мишка тоже позвонил домой и ушел спать в соседнюю комнату, Андрюха отправился в гости - а мы остались в Андрюхиной "двойке". Она в эту ночь больше не вспоминала тех, кто может позвонить и не застать ее дома. Вода еще тихонько капала на пол с подоконника, а соседи сверху, похоже, что-то пировали. Она была просто чудо, и я до сих пор отчетливо помню ее худую спину и ложбинки на ягодицах...

Однако сейчас я вспоминаю и о другом: даже той ночью едва заметное чувство снисхождения, чувство под названием "По-Старой-Памяти" проскальзывало в ее отношении ко мне. Это по-настоящему развернулось на следующий день, когда по дороге в город она наговорила мне гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим "Сашенькой". "Если хочешь знать, я от него в 25 раз больше удовольствия получаю, чем от тебя!". Наверное, это говорилось, чтобы разозлить, ударить, но прозвучало как-то оборонительно, вроде детского "сам дурак". Меня скорее удивило число 25 оно-то с какого потолка? Номер проехавшего мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к "опять"? Но видимо, именно тогда, с выкриком этого магического числа, прошло ее первое впечатление от встречи и началась борьба за то "тихое счастье", в которое я вломился своим приездом - как сошедший с рельсов поезд в каком-то кино вламывается в здание провинциального вокзала. Теперь, с утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках, бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника, который скоро уедет.

Когда мы шли от метро к ее дому мимо лотков с цветами, я прочитал ей "Подожди меня чуть-чуть". "Интересно, - сказала она, помолчав. - Ты вроде бы бросаешь человека в этом стихе. С другой стороны, ты даешь ему свободу выбора - ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто "жди меня, и я вернусь". И иногда с такой свободой очень тяжело..."

Розу, которую я подарил ей в первый день, она оставила у меня. Вернувшись домой, я вынул красавицу из таза с водой и поставил в бутылку из-под "Каберне". Роза простояла еще дня четыре, потом засохла, и я повесил ее на люстру. Я всегда недолюбливал эту квартиру. Пока был в Штатах, ее еще и обчистили. Шкаф стоял пустой, без книг, и теперь это место действовало на меня совершенно удручающе. Кроме тех случаев, когда здесь Ленка. Когда она сидит в этом старом кресле, или в четыре утра стоит и курит на балконе, закутавшись в простыню.

2.

Две следующие - следующие не в хронологическом порядке, а в порядке памяти, что выплескивается сейчас в блокнот - возможно, приличная love story должна предлагать события в последовательно накаляющемся повествовании, небольшая такая повесть, самое "актуальное" где-то в третьей четверти, с оригинальными деталями, а ближе к концу как бы легкий прыжок мысли в сторону, на ветку за окном; либо, по-веллеровски, использовать какой-то еще трюк, некое обдуманное издевательство над деревцем сюжета например, определенный отрезок времени выбрасывается, и соединение оставшихся кусков дает это дурацкое "трагическое щемление"... но нет же, я просто переношу на бумагу историю нескольких встреч с одним человеком в месяце июле такого-то лета; историю, странно организованную моей памятью и заведомо ею искаженную, ведь в этой памяти моей, как в коробке с рыболовными принадлежностями, есть множество вещей, собранных и расположенных казалось бы хаотично, но связанных друг с другом тонкими запутанными лесками, которые тоже хранятся в этой коробке и имеют привычку соскакивать с катушек и цепляться за все подряд, и вот потянув за одну из них, вытягиваешь любимую чуть заржавевшую блесну-"черноспинку", и разглядывая ее забываешь что полез в коробку совсем за другим - за ниппельной резиной для велосипеда которая хранится там же, ведь из нее ты делал "кивки" для зимних удочек и не заводить же специальную коробку для кивков, а черноспинка между тем тянет за собой еще что-то совсем уж невероятное, у меня даже рассказ такой был, про человека который написал роман из 9 глав но всем казалось что там их 11 потому что после прочтения девяти еще две возникали в голове как бы сами собой... и главное я совершенно не знаю что потянуло за эту леску сегодня, может быть фраза с урока французского или волосинка на раковине рядом с забытыми часами только что приехавшая в штаты девушка наташа с которой мы пили прошлой ночью или бутылка из-под merlot оставленная у ручья на камне она была привезена из cофии где я сутки болтался в ожидании нью-йоркского самолета и курносая телефонистка-болгарка в паршивой гостинице была единственным человеком который говорил со мной по-русски безо всякого комплекса оккупанта а всего за несколько часов до этого в баре пулково-2 какой-то халдей не хотел брать у меня стобаксовку потому что она какая то сырая на что я ответил ему blow me она просто лежала в заднем кармане джинсов понюхай если не веришь а на следующий день ужасно воняющий нью иорк и эта зеленая рогатая баба стоит посреди воды с мороженным в одной руке и учебником права в другои или может меня так зацепила рокгруппа моего roommate которая репетировала у нас дома ввоскресенье вечером и я спел с ними мишкину тихуюзлость и своего соседскогопса или это был просто запахтравы которыи они оставили послесебя вовсехкомнатах запахкоторыи я чувствуюдажесеичас несмотряна работающиивовсювентилятор зпх такпохожиина

наши следующие две встречи связаны с ее вторым, как она их называла, "молодым человеком", Сержем. (Только сейчас мне пришло в голову, что при всей ее простоте у нее замечательный, а после двусложных фраз американок - даже просто поэтический язык в смысле различных названий. Она, например, говорила: "французский престол опять остался без наследника!", и это означало, что с Сержем она в этот раз не залетела. "Свободный американец не получился" - это уже про меня. Но назад, назад, туда, на Невский.)

Когда мы встретились втроем у выхода с "Маяковской", она, похоже, слегка растерялась, поскольку попыталась схватить за руки сразу обоих. Я усмехнулся, она усмехнулась тоже, но с каким-то жалобным "ты-же-понимаешь" взглядом. И - вот ведь парадокс! - человек, который знает и видит больше, должен уступить и сыграть "просто старого знакомого", чтобы помочь бедной блондинке, запутавшейся со своими мужиками. Даже обидеться не удавалось - настолько комичность ситуации и любопытство экспериментатора пересилили всякие там скучные чувства собственника. Я шел слева от них, засунув руки в карманы и разглядывая прохожих, временами отдаляясь метра даже на два и пропуская между ними и мной ручейки встречных пешеходов - по моим представлениям, именно так ходят "просто старые знакомые". Она весело щебетала с Сержем, который, кстати, оказался довольно статным и кудрявым парнем. Когда мы добрались до "Апраксина" и зашли в "Money-Honey", Серж отправился за пивом, а я сообщил ей, что жизнь в Америке научила меня различать симпатичных не только среди женщин, но и среди мужчин. Сергей, по моим наблюдениям, был вполне "ничего". И довольно неглуп для своих двадцати с хвостиком лет, - добавил я вслух, а про себя продолжил: "Чего же ты со мной-то связалась? Или просто развязаться никак не можешь?"

- Интересно-интересно, - ухмыльнулась она. - Про мужчин в Америке... поподробнее! Тебе самому случай не представился?...

- Случаев - вагон. Вот один раз я ночевал в ночлежке в негритянском квартале Питтсбурга...

- Ну и?

- Ишь, как оживилась! Увы, должен тебя огорчить - до таких великих пидоров, как Лимонов, мне еще далеко. Ленивый я, наверно. А может, не везет... Просто зашел туда - там, конечно, ни одной белой рожи - и говорю: я опоздал на автобус, денег нет, нельзя ли у вас переночевать...

- А они?

- Ну, там был один черный, он как услышал мой акцент, сразу вывалил на меня кучу русских слов, начиная с "до свиданья". Потом сказал остальным - hey buddies, это просто русский, на автобус опоздал, денег нет, будет у нас ночевать. Потом мы с ним всю ночь сидели, курили траву и говорили, конечно же, о бабах и о ракетах. Он во Вьетнаме был, с тех пор очень любит русских. Вообще там в Америке лучше всего к нашим относятся бывшие военные...

Вернулся Серж с пивом. Мне он принес "Балтику"-портер, как я просил, а себе и Ленке - по "тройке". Ага, вот с кого она взяла манеру. Я уехал в Штаты, вином, похоже, больше на поют и песен не поют, "первый мужчина" какой-то приличный, да и не частит на нее отвлекаться - ну ясно, психотерапия с милым мальчиком научила ее разбираться хотя бы в сортах "Балтики". Вокруг сортов и завертелся дальнейший разговор.

Она обняла его у "Гостинки" при расставании. Я в это время делал вид, что никогда не видел магазинных витрин, особенно с конструктором LEGO; на самом деле мне и вправду нужно было отвернуться, поскольку сдерживаться было трудно, и хихикал я уже почти в открытую.

- Офигенно трогательно! Я надеюсь, он поверил, что мы с тобой учились вместе в первом классе, а потом я сразу женился на манекенщице и уехал. А может, он по моим американским шуточкам представил, что я - "голубой", и всю жизнь занимаюсь исключительно исследованием влияния лягушек на творчество Басе и Тургенева. И что сейчас ты, конечно же, поедешь домой. А я... блин, куда хоть я-то поеду в его воображении? Даже интересно...

- Поиздевайся, поиздевайся.

Следующий раз - снова Петергоф, куда она с подругой и Сержем приехала посмотреть мишкино выступление на концерте. Они уже схватили где-то пива, и Ленка с милым мальчиком отправились в соседнюю общагу за закуской. Тем временем мы с подругой обсудили, какой сумасшедшей стала Ленка в последнее время. Потом они вернулись, и оказалось, что забыли хлеб. За хлебом пошли мы с подругой, попутно обсуждая еще что-то. Очень Интересное. И после этого Ленка, видимо, почуяла, что роль "третьего", для которого она привезла подругу, мне не очень подходит; что я, наверное, могу просто заскучать и исчезнуть (могу ли? - ну, кто меня знает... в этом ведь тоже есть некий шарм - заскучать и исчезнуть...) А может быть, она переключилась позже, когда во время концерта мы сидели в вестибюле с Мишкой и его женой и болтали о том, как хреново прошло выступление, такой поганый звук и всего четыре песни дали спеть, но в следующее воскресенье мы с Леной обязательно должны к ним в гости, гитара у них дома есть, так что все наверстаем... И когда подошли Серж с подругой, колода уже перетасовалась, и шут-джокер играл теперь почти за короля.

В таких случаях я всегда немного удивлялся и спрашивал себя - то ли это мое неотразимое влияние, то ли ее способность ловить незаметные изменения в настроении окружающих; и поскольку она не хочет отпускать ни меня, ни остальных, то перестраивается на ходу и врет всем подряд, каждому - чуть меньше или чуть больше в разное время?... А может, это не она и не я, а просто Петергоф, где мне всегда кажется, что неба стало больше и выглядит оно живее; но все говорят - обычное питерское небо, просто ты неравнодушен к этому городку, мужик...

Обратно на станцию мы шли рыцарской "свиньей" - статный кучерявец и подруга впереди, а за ними на некотором удалении - Ленка, я и Мишка с женой, болтая всякую чушь. На платформе я сделал устраненный вид, и на щебет Мишкиной жены: "Вы конечно приедете в воскресенье?" отвечал: "Не знаю. Скорей всего я один. Ленка будет занята, или у меня не будет настроения брать ее с собой"... "Ни за что! Только с ней! Правда, Лена?" Втихаря подкралась электричка, Ленка юркнула между Сержем и Мишкиной женой и повисла у меня на шее. Окончательно выпавшего в осадок милого мальчика втолкнули вместе со всеми в вагон, а мы все стояли на пустой платформе, и кто-то придерживал дверь. Потом она быстро шепнула: "Все-все, ты позвони завтра, хорошо?" - и впорхнула в тамбур.

"Глупая моя, глупая, - думал я, спускаясь с платформы на тропинку и засовывая руки с карманы. - Теперь еще и этому придется объяснять, "кто он такой и какие у тебя с ним отношения". А я ведь скоро уеду..."

3.

M P D

Аккуратное белое здание посередине тихого парка. Табличка "Центр психопатологии Клиффса" почти не заметна с дороги. Изгородь из металлической решетки скрывается в густой листве.

"Как я его ненавижу! Он вечно появляется в самое неподходящее время, когда я всерьез занят. Не люблю хвастаться, но у меня действительно есть кое-какие способности. Я не напрягаясь брал лучшие дипломы на конкурсах и олимпиадах. Потом - успехи в университете, в исследовательской работе. Статьи, вызывавшие бурные дискуссии, доклады на международных конференциях... Тем не менее, лишь только я определяю себе цель и начинаю работать над ее осуществлением - тут же появляется этот клоун, этот проклятый бездельник, и заявляет, что я "упускаю настоящую жизнь, обменивая ее на неестественные картинки с дисплеев, на закорючки из книг, похожие на мертвых насекомых". И что этот так называемый "свободный художник" предлагает мне взамен? Жить сегодняшним днем? Разглядывать облака и бегать за смазливыми дурами? Пописывать глупые стишки, рисовать бездарные картинки? И при этом не достичь ничего стоящего в жизни? Ну уж нет! Пошел отсюда, трепач!! - Ага, сейчас! Сам катись отсюда, дохлый книжный червяк! Взгляните-ка на этого великого ученого! Да ты до сих пор ни кто иной, как "хороший мальчик"! Что дали тебе годы твоих исследований, кроме испорченного здоровья? Какой-то комфорт? Может быть, любовь? Ты чувствовал себя лучше и счастливее после всех этих дней за компьютерами, в душных библиотеках, в лабораториях без окон? Что же касается моих "глупых стишков и пустых разговоров" - они всегда вызывали отклик в других людях, помогали им - например, бороться с одиночеством и скукой. И все удовольствия, которые получал я, были настоящими, они измерялись не чужими оценками и дипломами, а моими собственными чувствами - этим самым честным мерилом. О-о! - в моей жизни могло бы быть гораздо больше радости, если б ты, зануда поганый, не доставал меня своим детским страхом "все потерять" и своим тупым рвением. Ей-богу, без меня ты стал бы настоящей машиной... - Ха-ха, но без меня ты остался бы полным нулем, лелеющим свой Эдипов комплекс с "прекрасными дамами" и пустыми мечтами в той самой провинциальной дыре... Ладно, ладно, мир.

Мы действительно неплохо работаем вместе, удерживая друг друга от крайностей. У каждого есть свои области, в которых он является экспертом, и вместе мы образуем "эксперта в квадрате". И когда один из нас чувствует себя неуютно, попадая в тупик или просто теряя смысл жизни, другой воодушевляет его и подсказывает такие решения, до которых первый ни за что не дошел бы в одиночку. Как тогда, с неравенством для числа Эйлера. Или в случае с "нервирующими" цветовыми пятнами на том импрессионистском полотне... Да, нечего и говорить о преимуществах совместной деятельности, когда все "в резонансе". Иногда мы даже завидуем тем, кто работает "тройками" или большими группами. А как презрительно смотрит эта "многоколесная" молодежь на наш старомодный "тандэм"!

Но в конце концов, только мы можем работать с беднягами, помещенными в эту клинику. Вот с этой крошкой, к примеру. Работающие шумной "тройкой" без колебаний послали бы ее на электрошок - так далека она от них, так неизлечимо ненормальна. Но ее сумасшествие - не ее вина, мясники! И мы докажем, что старые, гуманные методы психотерапии все еще работают неплохо. Вот и ее новые записи показывают, что она не так безнадежна. Что ж, пора поговорить с бедным ребенком."

Мужчина в белом халате закрывает голубую папку с наклейкой "Кэти Смит. Mono-Personality Disorder. Тяжелая форма", и дружелюбно смотрит на пациентку, сидящую напротив, по другую сторону стола:

- Ну, как мы себя чувствуем сегодня, дорогая?

Хрупкая девушка чуть-чуть пододвигается вперед в кресле, неуверенно улыбается:

- Я... мы... мы чувствуем себя лучше.

4.

- На самом деле я просто не знаю, как перевести эту игру аббревиатур на нормальный русский. В западной медицине MPD - это Multi-Personality Disorder, то есть по-нашему - "раздвоение", вернее даже, "расщепление личности". А у меня тут, как видишь, Mono-Personality, то есть наоборот, "одноличность" как ненормальность. Собственно, с этой игры слов все и началось, я и написал это по-английски вначале. Ну, как тебе?

- Ну, скажем так: это еще не "большая проза".

- Да я же говорю - я не писал это как прозу, просто набросал саму идею. Знаешь, очень часто, когда я представляю идею отчетливо - мне уже лень ее обрабатывать. Неинтересно.

- Я поняла. Идея ничего. Но все равно. Стихи у тебя куда лучше. Знаешь, у меня бывают моменты, когда устанавливается такая ровная, почти семейная жизнь. И тогда я вдруг посреди этого спокойствия достаю твои стихи - и старый бес снова просыпается, хочется куда-то сорваться... В общем, чувство, что есть еще что-то помимо моей тихой "потенциальной ямы"... А еще - так здорово узнавать все это: и "ватной лентой дым из трубы", и "Волну" на стене... Читаю и так отчетливо представляю себе эту квартиру, где не была с тех пор, и тебя, и твою Р-рр... ты читал ей "Ноябрьскую Сороку"?

- Читал. Ей не понравилось. Хотя она сказала, что слушать меня лучше, чем читать самой.

- А по-моему, наоборот: читать ты ни фига не умеешь!

- Ну не знаю. Ей вообще мое стихоплетство было неинтересно. И это, кстати, может быть, и хорошо, когда человеку, с которым живешь, наплевать на то, что ты пишешь. Вот ты, например, можешь меня запросто избаловать и испортить своим постоянным цитированием моих рифмованных глупостей...

- Ах так?! Ну ладно, считай, что я притворялась, чтоб тебя не обижать. На самом деле стихи у тя все па-аршивые, а прозу ва-ащще писать не умеешь. Э-э-э! (показывает острый розовый язычок, как будто конфета-"сосулька" во рту).

- Ага-ага. "...И вообще я тебя из головы выкинула." Чего ж читаешь-то их, да все новое требуешь? Э-э-э!

- Ну положим, я тебя выкинула, а не стихи. Это две большие разницы, почти никакой связи. А во-вторых, просто читать нечего, вот и читаем всякую дрянь. Э-э-э!

5.

- Глупая моя, глупая! Неужели ты не понимаешь, что в такой юбке до пола ты будешь гораздо сексапильнее всех этих коз, у которых из-под коротких тряпок трусы торчат? К тому же, мы едем в Новгород, а не в какую-нибудь "Невскую Мелодию", где на каждого посетителя - по полтора охранника и по две и две третьих шлюхи...

- Ты считал?

- Я считал.

- Ну, значит, там стоящая клиентура.

- Ага. Год как из деревни, а уже в пиджаках и с полными штанами визиток. Там меня даже один спросил: куда вы в Америке деньги вкладываете? Я чуть с табуретки не упал! Есть говорю, такое приспособление. Вроде папки, но по размеру не больше матки. Называется - бумажник. Туда и вкладываю. Вот такая клиентура... Их тут, кажется, кличут "новыми русскими". А чего нового, ума не приложу. Помнишь, у Мариенгофа был... как же его...

- "А руки я вам, Илья Петрович, не подам." Как тебе эта маечка?

- Во-во, Докучаев. Ничего маечка, вполне.

- Серьезно, я не знаю...

- Я серьезно. Повернись. Очень милая маечка, и ты в ней чудесно выглядишь.

- Издеваешься опять?... Ладно. С кем мы поедем?

- Может быть, вдвоем. Может быть, с моими - с батей и сестренкой. Она тебе понравится - очень прикольная девчонка. Классные картинки рисует, и придумывает к ним истории. Вот, например, такая история. "Жили-были на небе летающие коровы. Однажды у них родился маленький теленочек. На небо прилетела одна злая мушка и стала говорить, что теленочек летать не сможет, потому что у него крыльев совсем нет, да и вообще коровы не летают. Пока она все это говорила, на небе пошел дождь, крылья у заговорившейся мушки промокли, и она упала на землю". По-моему, очень милая история. Аринка тебе покажет эту картинку, когда приедем.

В Новгороде было тихо и хорошо, все по-старому - тот же обветшалый Кремль, тот же Волхов с сильным течением, которое унесло нас с Ленкой под мост, когда мы купались. Софийский собор был почти пуст, и я со стороны любовался ею, когда она ставила свечку.

- У тебя было обалденное лицо. Такое даже фотографировать нельзя. Было бы время - притащил бы пастели и нарисовал бы.

- Тебя бы выгнали. Тут, наверное, нельзя рисовать. Разве что иконы.

- У тебя был очень иконический лик. Я бы сказал, что спутал.

- Ох уж мне твои комплименты с двойным дном! Кстати, одна моя подруга сюда ездила креститься, я вот думаю - может, мне тоже?

- Давай-давай. Это сейчас не менее модно, чем радиотелефон, но гораздо дешевле.

- Да ну тебя.

Обедали в "Детинце", пили медовуху. Батя рассказывал, как они в молодости любили ходить сюда где-нибудь раз в месяц: тогда и медовуху делали, как положено - сорок дней. На выходе я фотографировал Ленку сидящей на перилах в страшно соблазнительных позах. Эти фотки почему-то не вышли. Вдвоем с ней после обеда поехали в Юрьев. Официально там все было закрыто, но проходившая мимо тетка показала нам лаз, которым пользуются местные художники, чтобы забираться внутрь.

- Я рассказала Саше твою историю про девочку, которая цитировала Джулию Робертс. Он сказал, что не заплатил бы за меня триста баксов. А ты бы заплатил?...

- Я бы заплатил 350.

- Ты свинья.

- Она останавливается, глаза полыхают гневом.

- Я думала, ты скажешь...

- А какого хрена я должен что-то говорить, а?! Твой мужик, с которым ты живешь уже больше года, о котором ты вечно повествуешь с эдаким придыханием, говорит, что не заплатил бы 300 баков за ночь с тобой! Это, значит, не свинство, да? Это значит "Сашенька", да?

- Ты дурак, ты ничего не понимаешь!

- Она села в траву и заплакала.

- Мог бы быть хоть один человек, который сказал бы мне... хотя бы в таком месте...

Подошедший к колонке мужик в плавках покосился на нас. На его месте я бы подумал, что мы что-то репетируем: Ленка очень красиво сидела и всхлипывала среди невидимых стрекочущих кузнечиков и каких-то высоких стеблей с желтыми цветками.

- Ладно, перестань. Извини. Меня ведь тоже мучает то, что я опять уезжаю.

Мы подошли к колонке, подождали, пока мужик наберет воды в свои ведра, попили. Эх, как давно я не пил из колонок! А раньше знал все колонки в нашем городке: лето, провинциальная банда пацанов на велосипедах "Эй, я видал классное гороховое поле за Слободой, айда?" - "Погнали! Только сначала на колонку, пить охота ужасно!" - "А там как раз по дороге колонка, у моста". Дзинь-дзинь! "Я буду до-олго гнать велосипе-ед!" напевали какую-то попсню девчонки, подскакивая на багажниках... А сейчас - тихо и жарко, только кузнечики да шуршанье травы на ветру.

В церкви оказалась большая группа иностранцев. Я перевел Ленке основную мысль их гида, но ни переводить дальше, ни слушать английский тут совершенно не хотелось. На выходе старушка в черном платке и со скорбным лицом покосилась на нас также, как до этого - на выходящих американцев.

- Я хочу туда!

Ленка показывала на колокольню, стоявшую рядом.

- Там закрыто, видишь. - Все равно. Вон лестница стоит, пойдем залезем.

Подойдя поближе, мы увидели, что лестница упирается верхним концом в голую белую стену.

- Полезешь? - съехидничал я. - Ладно, пойдем человеческими путями.

Мы прелезли через загородку на входе и зашагали вверх по замусоренным ступеням. На самой верхней площадке было светло, и несколько запачканных известкой мужиков хохотали, рассказывая друг другу матерные анекдоты. Один из них, бородатый, подскочил к нам.

- Сюда нельзя! Только с разрешения батюшки настоятеля!

- Мы только посмотреть... - выглянула из-за моего плеча Ленка: волосы распущены, взгляд "дядя, дай конфету".

- Нельзя, - ухмыльнулся мужик.

Я посмотрел на него в упор и тоже ухмыльнулся. Странно, но Америка научила меня какой-то наглости, связанной - как бы это покрасивей?... с чувством собственного достоинства отдельно взятого индивидуума. К тому же, черт побери, я сам в этом городе родился! Так что я смотрел на него с видом человека, который мог бы и не бриться сегодня утром (о как опять длинно на русском а чесс бы сказал просто смотришь по доброму и мысленно произносишь fuck you и действительно эту фразу легко представить первый ударный звук будто открываешь баночное пиво а потом низкое ю-е эдакая отрыжка a la jim morrison...)

- Пять минут. Потом мы сразу уйдем.

- Ладно, - подмигнул бородатый и вернулся к своей компании.

Мы подошли к перилам. Внизу - белые стены, деревья и широко разлившийся в этом месте, спокойный, старый Волхов.

Эта ее фотография тоже оказалась засвеченной.

Под самыми стенами был маленький пляж с десятком народу, и спустившись, мы искупались. Здесь не было течения.

- А ты когда-нибудь пробовала в воде? - Я подплыл и обнял ее.

- Не говори так. У тебя интонация, как у одного моего бывшего... Противно звучит.

- Ну извини. Просто я тоже пробую разные маски. Пойдем на берег, пора уже.

- Тут неудобно выходить, камни...

- Держись, я тебя вынесу.

На берегу она огляделась.

- Подержать полотенце?

- Да не надо, я и так могу. Устроим маленький стриптиз.

Она скинула бретельки купальника, неспеша подняла с земли майку, неспеша надела, тряхнула мокрыми волосами.

- Ничего, эффектно. Но по-моему, никто, кроме меня, не оценил.

- Да нет, вон там мальчик глазки вылупил. Сейчас его девочка по шее-то ему надает...

Она вдруг крепко-крепко прижалась ко мне и замолчала.

- Ты чего?

- Прощаюсь с тобой.

- Но я же здесь, и буду с тобой еще две недели.

- Я прощаюсь заранее, чтобы не ныть потом, в последние дни. Хотя все равно ведь буду ныть.

По дороге к вокзалу я купил ей валдайский колокольчик. "Ура, теперь у меня тоже есть!" - веселилась она, позванивая двумя колокольчиками - новым валдайским и тем маленьким, на браслете, что мне подарили в Пенсильвании, а я дал ей поносить его в этот день. С колокольчиками, с распущенными волосами и в длинной свободной юбке она выглядела замечательной славянской хипповкой; совсем не такой, какой она обычно бывает в Питере с его метро, трамваями, рекламами, с этими рожами в барах...

В электричке она спала, положив голову мне на колени. Напротив сидел батя, читал "Легенды Невского проспекта". Аринка стояла рядом на скамейке, высунув голову в окно.

- Хорошо бы сейчас пошел дождь, случайно, - сказала вдруг Аринка, возвращая голову в вагон.

- Случайно ничего не бывает, - ответил я, глядя на спящую Ленку, с которой мы познакомились "не где-нибудь, а на выставке китайской живописи".

- Случайно только метеориты падают да люди встречаются.

- Значит, ты - метеорит! - заявила Аринка и снова высунулась в окно.

Я усмехнулся. Она и вправду смышленая. И когда она вырастет, ей будет трудно. Умным женщинам, наверное, всегда трудней, чем умным мужчинам. Впрочем, она еще успеет сто раз поглупеть.

Потом Аринка тоже завалилась спать на скамейке, а я сидел, глядел в окно - и вдруг понял, что я не в автомобиле. Есть такая особая прелесть в электричках, которая недоступна в автомобиле и которую я почти уже забыл. Эта прелесть - смотреть в окно. Да-да, в машине тоже есть стекла. Но в электричке или в поезде можно сидеть непосредственно перед окном и смотреть во все стороны, а не только на дорогу, как это чаще всего получается в машине. В электричке вообще ничего не знаешь о дороге; это как бы дом с окном, который перемещается. Можно даже сесть спиной, а не лицом по ходу движения, и смотреть на остающиеся позади деревья, а не на те, что бегут навстречу. Как ни странно, но именно так я и сажусь обычно в электричках - спиной вперед. Так и сижу я сейчас, рядом с симпатичной усталой девушкой, которая спит, положив голову мне на колени. Сижу и смотрю на убегающие деревья. И на тихую реку Ленкиных волос, перехваченную деревянным мостиком заколки, что так похож на мостик через Волхов, с которого мы бросили монетки.

6.

- А ты крепкий мальчик, - говорила она ночью, рухнув в кресло, с блуждающей улыбкой Джоконды на расслабленном лице. - Черт, я и не знала, что ты так можешь. Прямо так, с места в карьер, у стенки... ух!.. и чтоб меня так довести...

- Ну, ты сама ведь говорила: неделька тренировки, и я войду в норму. И потом, Пенка - ты тоже кое-чего забыла. Помнишь, как ты сама тут пищала тогда, давно?... Ха, еще потом говорила: "Ах, я и не думала, ах, я и не собиралась!" И игра у нас была другая... помнишь, обзывала меня "блудливым мужем"? Сейчас все наоборот: я один, а ты избаловалась. И мы оба подросли. Так что теперь ты своим "не думала" можешь накалывать кого угодно, только не меня. Могу поспорить, что у тебя даже зубная щетка сегодня с собой.

- Угадал, зануда! Кстати, о птичках. Как бы это тебе помягче сказать...

- Ну-ну? - В общем, тебе на будущее, для успешного общения с дамами... Ты мой голову почаще. С чистыми волосами ты куда как привлекательнее.

- Блин, я же не виноват, что в вашей стране летом никогда нет горячей воды! Мы же с тобой вместе ошарашивали тут и там моих приятелей: "А это Лена, мы с ней познакомились на выставке китайской живописи, а у вас есть горячая вода, а можно мы к вам в душ залезем?!"

- Знаю, знаю. Я же говорю - на будущее... Меня из твоих американских фоток больше всего приколола знаешь какая? Там, где эта твоя знакомая лежит на газоне в центре какого-то города. Попробуй-ка у нас так ляг на газон. Неделю потом будешь отмываться...

- ...в холодной воде! Вот как я сейчас пойду. Хотя она там в черном, так что ей не грозит.

- Разве? Мне казалось - в чем-то пестреньком...

- Это Америка вокруг пестренькая, а она нет. Я помню, потому что мы с ней заметили это как раз за десять минут до того снимка. Она рассказывала, как еще в Совке ее родителей постоянно таскали в школу за то, что она носила какие-то обалденные шелка вместо школьной формы. А я ей рассказал, как доставал своих профессоров на экзаменах - у меня были такие веселенькие джинсы, с цветами всех цветов на заднице и в паху... А потом мы посмотрели друг на друга и расхохотались - двое в черном, посреди Калифорнии...

- О, это не та ли девушка, что в "Городе Непроданных Цветов"?

- Она самая. Я знал, что она любит тюльпаны, и все высматривал какой-нибудь цветочный магазинчик, пока мы гуляли, но как назло ничего не попадалось. Она так и уехала без цветов, вся в черном, а я вышел из "Грейхаунда", свернул за угол - и увидел улицу: они продавались на каждом углу этой улицы, прямо такой тюльпановый пунктир на три квартала вверх. Там "Город" и написал, пока в "Макдональдсе" кофе пил.

7.

Было еще несколько встреч - торопливых, неуютных, приносящих чаще тоску и даже злость, а вовсе не радость. Она приезжала на последней электричке, когда я уже переставал ждать. И уезжала рано утром - на работу, либо посередине дня, если это был ее выходной. Иногда она просто говорила на том конце провода: "Сегодня я работаю, а завтра тоже не получится - мы с Сашей собирались...". Усталая и вечно недосыпающая, она хотела успеть всюду, не ругаться ни с кем; и я при этом был человеком, который все равно скоро уезжает, который однажды уже уехал, сказав: "Ты же понимаешь..." У нее начался отпуск, который тоже никак не был связан со мной: неделю она собиралась провести у бабушки, потом еще неделю - в походе на байдарках. За пару дней до ее отъезда мы поругались. Это была одна из тех ненужных коротких встреч, которая не принесла ничего, кроме раздражения. Я позвонил только через два дня - она собиралась на поезд, и добраться до центра за сорок минут я уже не смог бы. Ей действительно нужно было отдохнуть, да и у меня оставалось всего две недели, а я еще не видел многих знакомых и не был во многих местах, которые нужно было обязательно посетить за время этого короткого отпуска. Деньги тоже кончались, и я уже подумывал о том, что слишком много отложил на билет и что можно потратить еще чуть-чуть.

Между бабушкой и байдарками у нее был день, и это был день нашей последней встречи. Ее встречали на Московском, шел проливной дождь. Два часа, которые я провел у нее дома, были наполнены типичными в таких случаях банальностями. Ее торопили (она уходила в поход в этот же вечер), кто-то звонил, и она отвечала ему удивительно ласковым голосом. Я пил чай и говорил гадости. Было также несколько совсем не банальных моментов, которые, наоборот, были настолько наполнены содержанием, что их невозможно просто так описать здесь: в них можно было только принимать участие, и я это участие принял, но теперь даже и не могу с точностью сказать - а было ли там тогда что-то такое, или я просто выдумал это сейчас, сидя на берегу реки Мононгахелы и глядя на фонари набережной, которые, со своими длинными отражениями в воде, очень похожи на свечки в Софийском соборе Новгородского кремля...

Чем нежнее ведут себя люди при расставании, тем тяжелее им расставаться. C другой стороны, когда один из них это понимает и начинает намеренно вести себя грубее - второму становится еще тяжелей. А если это понимают оба... Чем-то средним между эскимосским поцелуем и поцелуем слонов мы закончили-таки наше затянувшееся прощание в подъезде, и я вышел на улицу, чувствуя спокойную, почти незаметную грусть. И вместе с тем - облегчение. Я снова был - эх, еще одна красивая банальность, это нужно не говорить, а чувствовать - никому не нужным и свободным. А может быть, свободным и никому не нужным. Что-то там в математике не меняется от перестановки слагаемых, хотя и выглядит по-другому. А что-то меняется, хотя выглядит также. Я сунул руку в карман за сигаретами - кроме сигарет и чьей-то зажигалки, в кармане оказалась еще коробочка из-под духов, в которой лежал маленький стеклянный слон. Зеленый. Я хотел вынуть его и посмотреть, но вместо этого вынул сигарету и закурил, а слоника в коробке переложил из кармана в сумку, чтобы он не поломался.

8.

Кошка. Привет, Кошка. Которая гуляет... Гуляющая. Сама по себе. И не только по себе. Иногда по мне. Кошка - ладошка. Ладошкой гуляет. Иногда по мне. А теперь уже - нет. Теперь я черти где. Кошка - кот. Во! Кот в Сапогах. У чертей на рогах, где?... Ладно, потом. С Людоедами воевал. Кошка моя, кошка. Гуляет по Питеру. По Ленинграду. Ленин Град. И я прикачу назад, в каменный Ленин Град. Где кошка. Где мышка. Уронила банку. Чижа слушает. "Должен же кто-то слушать мои простые сонеты!". Сигареты. Читает Гальперина, что я оставил. Мурлыкает. Киска. Купила бы "Wiskas"? Хрен вам, это только негры в Приюте Армии Спасения едят. Черные кошки. Рожки? Ага, рога. А у меня тут что? Скука. Устану и вернусь. Нет, тут работа. Закончу и уеду. Какая, к черту, работа? Все тот же ветер в башне...............

"Привет, моя милая Кошка, гуляющая сама по себе, гулявшая когда-то по мне мягкой своей ладошкой. Я, твой Кот в Сапогах, теперь у чертей на рогах - чертям наставляют рожки ихние черные кошки. Средь них, поедающих "Wiskas", я кисну от скукоты - нету, нету беленькой киски, веселой и умной, как ты, которая бродит сама по себе в далеком городе на Неве, а нагулявшись, дымит сигаретой, читает мои простые сонеты, а также книжку "Играем блюз", и что-то мотает себе на ус. Я тоже мотаю чего-то, но тут ещее есть работа - перехитрить Людоеда. Вот перехитрю - и уеду. Не вечно же с ветром в мозгах в геройских скакать сапогах! И я прикачу назад, в каменный Ленин Град, где самая милая Кошка гуляет сама по себе, где будет гулять по мне та ласковая ладошка."

По аэропорту быстрым шагом шли аккуратно одетые парень и девушка. Она - в белом и голубом, он - с переговорным устройством. Я догнал их и пошел рядом.

- Не подскажете, где здесь можно достать конвертик?

- Мы Вам можем дать, - ответил парень.

- А Вы на чем летите? - поинтересовалась девушка.

- На "Балкане".

- Ну-у-у! - смешным хором протянули они.

- Так Вам у болгар и надо конверты спрашивать.

- А вы кто?

- А мы "Air France"!

- А я вот как раз хотел через Париж лететь, да билетов уже не было. Следующий раз - обязательно. - Ну идемте, так и быть, дадим Вам конвертик.

9.

- Алле?

- Здорово, чучело.

- Это ты?! Привет! Ого, сколько ж у вас?!...

- Около четырех.

- Ни фига себе ты гуляешь!

- У нас ведь суббота! Я тут учился в биллиард играть. С соседями моими. Ты получила мое письмо?

- Получила. Мур-рр... Все не соберусь ответ написать.

- Ну как ты там, вообще?

- Да все нормально. На самом деле, только что встала. На работу собираюсь... Да, я в Новгороде была снова! С Сержем.

- Молодец. Ты как, нового мужика себе не нашла еще?

- Ну-у... Тут вот Саша сидит, телевизор смотрит...

- Ага. Помирились, значит...

- Ну, вроде как. А ты, значит, сразу расстроился?

- Да нет, наоборот... Я думал - поломал тебе всю жись опять; а у тебя, вишь, все в кайф, ну и здорово. Я в Болгарии сережки классные купил, из какого-то камня. А потом вспомнил, что у тебя уши-то не проколоты...

- Да. Но ты ведь найдешь, кому подарить. Как твоя француженка?

- Не приехала еще. Тут вообще никого еще нету. Жарища и скука... Слушай, хорошо бы мой следующий отпуск с твоим совпал...

- Конечно! Съездим куда-нибудь вдвоем. На море.

- Я постараюсь следующим летом... Shuddup, you morons! Тут эти пьяные уроды сидят, ждут, когда я договорю с "другим полушарием"... Мы собрались "Doors" послушать перед сном.

- Ха, ты там так звучишь, что похоже, вокруг тебя там дюжина девиц...

- Да не, только эти, америкосы мои... Ну ладно, слушай, не буду деньги наматывать, закругляюсь. Ты пиши хоть, что ли.

- Напишу.

- "Напишу, напишу"... А-а, все вы так говорите.

- Ну-ка, эй! Не вешай нос!

- Ладно. В общем, давай. Всем приветы.

- Ну пока.

- Ну пока.

Клок. Би-ип... Би-ип... Би-ип... Ту-ру-ру... "If you'd like to make a call, please hang up and dial again."

1995, Morgantown WV, USA Сап-Са-Дэ

Привет, брат!

Привет, брат!

Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.

Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать тебе не только хорошие слова, но и плохие.

С каких начать?

Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.

Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за это ругал.

Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.

Как мне было обидно, когда ты уехал учиться в Университет.

Как я радовался за тебя, когда стало ясно, что я пойду служить в армию раньше тебя, а ты, скорее всего, не пойдешь вовсе.

Мне всегда казалось несправедливым, что мой такой умный и всегда взрослый брат должен зачем-то идти служить - так же, как я. Я вообще не любил ничего, что нас хоть в чем-то уравнивало.

Когда я родился, тебе было уже четыре года, говорят, что ты нянчился со мной. Я этого, как ты сам понимаешь, не помню.

Зато я помню, как у тебя появился настоящий велосипед, ты иногда катал меня на раме. Это было летом, как раз перед моим днем рождения, мне тогда должно было исполниться пять лет.

Ты знаешь, здесь очень тяжело. И когда становится совсем невмоготу, я закрываю глаза и вспоминаю это восхитительное лето - грунтовая дорога петляет по лесу, вечереет, а меня везет на раме велосипеда мой старший брат. Он не боится лесных чудовищ, прячущихся за корягами и сидящих под пнями. Он умный и взрослый. Ни одна лесная тварь не решится драться с таким умным и взрослым старшим братом. Вечереет, а значит уже не жарко. И это уютное и по-летнему теплое чувство заставляет меня забыть обо всем.

А еще я вспоминаю, как подрался с соседской девчонкой, и как ты долго объяснял мне, что с девчонками не дерутся, что они вырастают и становятся мамами, а если с ними драться, то они могут уже не стать мамами. Меня это тогда очень удивило, я не спал всю ночь и думал, как же они это делают? Иногда мне кажется, что почти все, что я знаю - я узнал от тебя. А ты узнал все это из книг.

У тебя было очень много книг. Некоторые из твоих любимых книг я читал потом, они меня удивили. Они оказались совсем обычными. Обычные индейцы сражались с обычными бледнолицыми, обычные пираты галантно спасали дрожащих от ужаса дочерей королей и герцогов, обычные мушкетеры дрались на обычных дуэлях, обычные партизаны убивали обычных фрицев. У тебя были и другие книги. В них рассказывалось, что такое электричество, почему летают самолеты, где находится созвездие гончих псов. Эти книги меня расстраивали. У них были веселые обложки, внутри было много смешных картинок, но я засыпал, читая их.

Просыпаясь утром, я бежал на кухню - и там всегда сидел ты, жевал бутерброд и читал очередную книжку.

А когда я уходил спать, ты сидел на кухне, жевал бутерброд или пил чай из своей огромной чашки - и читал книжку.

Даже когда по телевизору показывали какое-нибудь интересное кино, и мы с мамой сидели в гостиной и смотрели его - ты сидел на кухне и читал книжки.

Я постоянно старался быть хоть в чем-то похожим на тебя, но не таким, как ты, а по-другому. Я знал, что таким, как ты быть невозможно. Мне казалось, что такой человек, как ты, рождается один раз в сто лет. Я был обычным, но я был твоим младшим братом.

Подсмотрев, что ты кладешь в чай в свою огромную чашку шесть ложек сахара, я тоже пристрастился пить очень сладкий чай из такой же огромной чашки.

Мне нравилось сидеть напротив тебя, читающего свои книги, представлять, как ты станешь великим, будешь жить в огромной башне мудрости. А я буду иногда приезжать к тебе. Я представлял, как ты выходишь из этой башни, одетый в какой-нибудь мудрый балахон звездочета, скороговоркой приветствуешь меня: "Хорошо, что ты приехал, проходи, поднимайся под купол моей башни мудрости, я сейчас, проконтролирую спектр лямбды Медузы, и тоже поднимусь туда, мы будем пить чай."

И я поднимался на самый верх башни, оттуда была видна вся земля. Мне приносили очень сладкий чай в большой чашке. Я сидел и смотрел, пил чай. Потом появлялся ты, и я понимал, что тебе не нужны мои новости - ты уже все знаешь, тебе отсюда видно, что творится дома, как поживают твои школьные товарищи. И мы просто сидим и пьем чай. Ты читаешь какую-то книгу. А я смотрю на тебя.

И вдруг ты отрываешься от книги и говоришь: "Сходи, спроси у мамы, можно мы откроем брусничное варенье?"

Мама сонно приоткрывает глаза, она заснула, читая журнал для мам, разгадывая кроссворд, в котором Гоголь пересекается с Герценом. Я спрашиваю, она еще не понимает. Я переспрашиваю. Она кивает, потом говорит: "Мальчишки, выведите Альфу перед сном и выбросьте мусор. Не забудьте." Я киваю и гордо иду на кухню. Ты уже открыл варенье, мы едим его большими ложками. Ты смотришь на часы, резко вскакиваешь, надеваешь пальто, шапку, хватаешь Альфу и мусорное ведро, я тоже одеваюсь, но не успеваю - ты уже уходишь. Я бегу, догоняю тебя у мусорной машины. Беру у тебя поводок. Жду, когда ты вытряхнешь непослушную газету из мусорного ведра. Потом мы медленно идем. Смотрим на звездное небо. Альфа останавливается по своим собачьим делам. Ты отрываешься от созерцания звездного неба, протягиваешь мне ведро, просишь отнести его домой. Ты собираешься немного погулять.

В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более того, даже хорошистом я не стал.

В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде, размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню, причину ее появления.

Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем, двоечник, как-нибудь отчитаемся."

И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее символически, чем по-настоящему.

Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.

Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.

Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе. Они долго, смеясь, допрашивали меня, почему это такие салаги считают, что им можно игнорировать звонки и опаздывать на уроки. Смеясь, предложили наказание, и приговорили меня к повешению. Я был повешен на вешалке для пальто в школьной раздевалке. Был повешен за ту самую металлическую петельку.

Я висел. Мне было не больно, мне было обидно. Они закурили, и принялись выпускать на меня дым. Я вертелся и ерзал. Потом они ушли. А я висел. Я не мог поднять руки. Я не мог расстегнуть пиджак.

Когда ты вошел в раздевалку, я заплакал.

Ты снял меня с вешалки, сходил к моей учительнице, сказал, что я себя плохо чувствую, и отвел меня домой. По дороге ты меня расспросил обо всем. Потом шел и весело рассказывал разные смешные истории. Я смеялся. Это была не истерика, я действительно успокоился, я шел рядом с тобой, я чувствовал исходящее от тебя тепло, этот день мне казался лучшим днем в моей жизни.

Летом ты должен был ехать в лагерь, на юг. Чтобы твои вещи не пропали, на них, на каждую вещь, нужно было нашить бирочки с твоими фамилией и именем. Ты уезжал рано утром, и мы с мамой всю ночь тогда сидели и пришивали бирочки.

Это было первое лето, которое мы проводили раздельно.

Из лагеря ты вернулся совсем другим. Да и я тоже сильно изменился за лето.

Мир внезапно начал взрослеть. Я уже больше не сидел напротив тебя на кухне. Я знал, что у тебя никогда не будет магической башни. Да и балахон тебе, наверно, будет не к лицу.

Ты постоянно влюблялся в каких-то девчонок, совершенно обыкновенных девчонок. Ты писал им стихи, которые читали только три человека: ты, доставая заветные тетрадки; я, украдкой, когда тебя не было дома; и мама - тоже тайком.

Ты писал стихи! Ты сам их сочинял! Твоя значимость, обилие твоих талантов изумляли меня. Я гордился тобой, я даже немного гордился собой хотя бы за то, что ты - мой брат, а я - твой брат.

Весь следующий год ты занимался химией. Иногда ты приглашал меня и моих друзей и показывал химические фокусы. Казалось, что твоя власть над материей не имеет предела. Жидкость легко меняла свой цвет, повинуясь твоим заклинаниям, ты смешивал самые обыденные вещества, потом садился за стол, брал свою гигантскую чашку, отхлебывал чай - и смесь по непонятной прихоти загоралась!

Мой брат - волшебник. Теперь я представлял себе другое будущее. Я представлял твою волшебную лабораторию. Я приезжаю. Ты встречаешь меня в чистеньком белом халате. Проводишь меня через настоящую химическую фабрику, и мы попадаем в огромную комнату на крыше этой фабрики. Ты берешь несколько колбочек, наполненных разными жидкостями, смешиваешь их в стеклянном химическом чайнике, разливаешь по огромным чашкам - и мы пьем наш любимый, невероятно сладкий чай. И я знаю, что тебе не нужно ничего рассказывать - твои магические жидкости отражают все, что происходит в мире. И мы сидим, пьем чай.

Да, и, самое главное, слушаем при этом твою любимую музыку. Поначалу она мне не нравилась. Она казалась слишком ритмичной, но неправильно ритмичной, она казалась шумной, вязкой, с неприятными металлическими отзвуками. Потом я привык, а дальше - полюбил эту музыку.

Летом ты уехал в спортивный лагерь. Ты всерьез занимался спортом. Мы с мамой и с папой приезжали поболеть за тебя, на чемпионат. Все были очень рады, когда ты занял второе место. Один ты был недоволен. Ты тогда объяснял мне, что за два года еще ни разу не занял первого места - "вечно второй". Для тебя это было все равно, что "вечно последний". Ты мог быть только первым.

И ты стал первым, но уже в следующем году.

Этот год я помню очень хорошо. Ты победил на трех районных олимпиадах. Ты победил на областной олимпиаде (не спортивных - предметных). А летом ты занял первое место на одном из самых престижных спортивных соревнований.

Потом ты уехал - и уехал навсегда. Сначала в специализированную химическую школу, потом поступил в Университет.

Дом опустел без тебя.

Альфа умерла. Я разводил золотых рыбок, но постоянно забывал их кормить, и они все погибли.

В школе постоянно напоминали о тебе. Учителя, видя, что я не могу справиться с совершенно очевидными вещами, говорили: "А вот твой брат..."

Я начинал тебя ненавидеть.

Ты не любил писать письма. Родители нервничали. Мне это было тем более обидно, потому что я видел, как они радовались каждой весточке от тебя. Когда ты вызвал нас на переговоры, мы всей семьей шли на переговорный пункт. По дороге мама хвасталась всем знакомым, что ты стал еще умнее и серьезнее, а папа покупал мне на каждом углу мое любимое мороженое.

Потом мы купили торт, сидели на кухне и вспоминали, былые времена, когда на этой же кухне сидел ты, читал книгу, пил свой любимый очень сладкий чай.

Хотя... Я тогда же прочитал в твоем письме, что ты пристрастился пить очень крепкий чай без сахара, а книжки по вечерам читаешь, сидя в коридоре.

Каждый раз, получая твое новое письмо, я чувствовал, как ты изменился, я при этом совершенно не менялся, оставаясь отражением твоих былых привычек. Я пил сладкий чай, я слушал все ту же музыку, я любил сидеть вечером в тапочках на кухне и смотреть на звездное небо.

Я смотрел на звездное небо, я вспоминал тебя, я ждал, когда ты приедешь на каникулы, когда ты пришлешь очередное письмо.

Ждал, когда я проснусь, приду еще сонный на кухню, а ты - там, ты приехал ночью, когда я спал. Я не стану бросаться с воплем тебе на шею. Я знаю, тебе нельзя мешать, ты думаешь. Я сяду напротив. Точнее, нет, не сразу. Сначала я сделаю два очень вкусных бутерброда: один - для тебя, другой - для меня.

Я буду пить чай, есть бутерброд, чувствовать, что ты сидишь рядом со мной. И я буду мечтать стать таким же волшебником, как ты, чтобы уметь остановить время. А потом сидеть вечно рядом с тобой, жуя бесконечный бутерброд, отхлебывая из бездонной кружки чай.

Прощай, до встречи. До настоящей встречи - в твоей магической башне, в твоей волшебной лаборатории, на нашей кухне, на которой остановилось время,

Твой младший брат

Подсобная любовь

Я сидел в подсобке на полу и ждал Яму. Подсобка - небольшая вытянутая комната, стены которой заняты сплошными шкафами. В них общежители могут хранить свои вещи, но шкафы пустуют, а может быть и хранят, по правде, я туда никогда не заглядывал.

Еще в подсобке есть стол, только стол тут и есть, если считать шкафы стенами.

В подсобке одно окно, выходящее в асфальтированный общежицкий дворик. С двух сторон от двери - по тесному шкафчику. Открыв дверцу одного из них и правильно вставив доску, можно запереться изнутри. Сейчас доска спрятана в шкафчике. Запираться умеют, конечно, не все - это полутайна старожилов подсобки.

Я сидел на полу посреди подсобки лицом к окну, у которого стоит стол. Яма на кухне, в двух шагах по коридору, готовила еду, с которой скоро должна была придти в подсобку. В коридоре тихо, потому что уже поздно. Слышно, как Яма разговаривает на кухне с Асыкой. Конечно, не слова, а только голоса и смех.

Асыка - лучшая подруга Ямы. Она очень хорошая, но в ней ничего нет от женщины. То есть, может быть, и есть, но я настолько толстых женщин воспринимаю только как людей.

Асыка смешлива и очень умна. Лучше всего - с ней, всегда жалко, когда она уходит, оставляя нас с Ямой одних, хотя уже давно хочется прижаться друг к другу.

Я сидел на полу бессмысленно, почти ни о чем не думая, только прислушиваясь к тому, что происходит на кухне, хотя ни слова не разбирал. Я ждал Яму. Правда, я думал о том, придет ли с нами есть Асыка, или мы сразу останемся одни. Еще мне хотелось знать, скоро ли сготовится еда, я был голоден и ждал Яму, но не шел на кухню, потому что тягучее мучение, доставляемое мне ожиданием, граничило с наслаждением.

Еще я читал надписи на шкафах, почти автоматически, не проникая в их смысл. Сейчас ни одной не помню, в основном это были стихи местного наполнения.

Я ждал долго и думал, что еда давно сготовилась, а Яма болтает с Асыкой, и все еще неясно, придет ли она с нами есть. Иногда я терял терпение и только отрывался от пола, но каждый раз мне казалось, что разговор смолкает, что Яма уже выходит из кухни и прощается с Асыкой.

Я уже не хотел есть, а только видеть Яму, хотя не прошло и десяти минут, и все это время мне был слышен ее голос, я уже сам не знал, чего я хочу.

И я понимал, что мучил бы себя бесконечно, предпочитая ждать, сидя на полу, но наконец Яма пришла в подсобку, и я расслышал удаляющиеся шаги Асыки по коридору.

Яма пришла с кастрюлькой дымящейся вермишели.

В этот вечер Яма, как и обычно, была одета в легонький голубенький с цветочками халат. Собранные в хвост волосы болтались сзади головы.

Вермишель, конечно, слиплась в кастрюльке, и больше ничего у нас не было, потому что уже поздно и не у кого попросить. У Асыки самой никогда ничего. Яма все-таки сказала, что сейчас посмотрит, и снова вышла, поставив кастрюльку прямо на пол. Я вздохнул и стал смотреть на вермишель, потому что кастрюлька была без крышки, и все это быстро остывало. Я думал, что ямины соседки, конечно, спят, и все равно у них ничего нет в комнате. Перед глазами стояла вермишель, и я слышал, как Яма легко ступает по скрипучему коридору, и потом дважды всхлипнула дверь ее комнаты.

Мне хотелось попробовать вермишель, но я не стал бы этого делать без Ямы. Было жалко, что вермишель остывает, но ничего не поделаешь. Мне показалось, что Ямы нет долго, и лучше было съесть вермишель такой, но горячей.

Теперь стояла тишина, в подсобке были только я и вермишель, которая еще дымилась.Я мог поставить вермишель на стол, но не стал. Я не смел прикасаться к вермишели.

Я сидел так же неподвижно, как и когда Яма с Асыкой были на кухне. Слегка скрестив ноги.

От долгого сиденья и прислушивания я начал впадать в какое-то оцепенение. Тогда я встал и сделал несколько шагов. Прислушался, по- прежнему было тихо. Еще раз вздохнул. Вынул руки из карманов лже- джинсовых брюк (такие тогда носили) и посмотрел на них. Руки как руки.

Брюки были немного малы. Я немного отряхнул их сзади одной рукой и наклонился к одной из настенных надписей с ироничным выражением лица. Ирония означала: я бы написал лучше. Я уже даже начал сочинять послание ко всем шкафо-писцам (придумал их так называть), а их произведения дверо-виршами.

В стихах, которые я так и не дочитал, один из подсобников сравнивал другого с Пушкиным и Македонским - на основаниии его имени. Обоих я, естественно, знал, что и заняло меня на некоторое время.

Услышав шаги возвращающейся Ямы, я начал невнимательно дочитывать, мне почему-то не хотелось, чтобы она застала меня за этим, я даже боялся, что она войдет и застанет меня согнувшимся у шкафа. Но я , хотя уже почти не читая, только когда Яма взялась за ручку двери, быстро разогнулся, отвернулся от надписи и принял другое выражение.

Яма не могла видеть, как я отпрянул от надписи. Она вошла с легкой улыбкой, и чуть не опрокинула вермишель, так и стоявшую на полу у двери.

Но этого не произошло.

Она принесла молотый перец и еще какую-то приправку в пакетике. Я знал, что вермишель сварена без соли, потому что нигде нельзя было найти. Такое глухое время, даже для майского общежития.

Я почувствовал голод. Теперь можно было запереться и есть вермишель. "Асыка не придет?"- спросил я, уверенный, что уже нет. Яма сказала, что Асыка сказала, если через 10 минут ее не будет, есть без нее.

10 минут еще не прошло, но все равно можно было запереться. Асыка, если придет, постучится, по шагам Асыку можно было узнать.

Теперь мы сели вокруг вермишели, можно было за стол, но стульев все равно нет, черт, и вилок нет. Яма забыла взять в комнате, пока искала еще что-нибудь из еды, а я, пока был один, и не вспомнил про вилки.

Вермишель остыла, но и такой она вызывала аппетит.

Яма стала посыпать вермишель сверху перцем, и сразу стало страшно весело, и чувство голода тоже стало веселым, и хотя вермишель была холодной и несоленой, предвкушение, что мы сейчас будем ее есть, вызывало радость. Яма боялась переперчить и, оставив перец, взялась за приправу. Ее она не жалела, потому что казалось, что вермишель от этого будет только вкусней, потому что ей, холодной и несоленой, "нечего терять".

Я то послушно и влюбленно смотрел на Яму, то весело и голодно на вермишель. Мне и в голову не приходило помешать Яме что-то делать с вермишелью. А Яма увлеклась, и в озорном азарте засыпала вермишель так, что ее не было видно из-под приправы.

Я любовался происходящим между Ямой и вермишелью, чувствуя, что не могу разделить ее озорства, в моем отношении ко всему было как будто что- то каменное.

А Яма все так же смотрела на меня и сыпала, сыпала... Приправа кончилась - и это еще больше обрадовало Яму.

Теперь мы сидели вокруг засыпанной вермишели и радовались, не зная еще, как ее есть.

Когда же я первый, наверное, как мужчина, запустил в нее руку - вермишель оказалась абсолютно несъедобной, даже для нас.

Яма, во-первых, переперчила, а приправа на вкус была совсем сеном.

И хотя вермишель под приправой была плотно слипшись, я, пробуя, все перемешал, теперь приправу было уже не высыпать, тем более перец.

Все оказалось несъедобным. Я даже выложил обратно то, что захватил себе в рот, пробуя. Яма все это время весело наблюдала за мной. Я дал свое заключение и, "на всякий случай", предложил Яме. Яма с доверием помотала головой.

Оставалось только отправить вермишель подальше, чтобы она не напоминала о себе. Чтобы выбросить, нужно было выходить из подсобки, а этого смертельно не хотелось

Я поставил ее под стол. Потом открыл один из шкафчиков и убрал ее туда, оглянувшись на Яму, не отрываясь весело смотревшую на меня.

С прекращением вермишели голод почти кончился.

Мы остались в подсобке одни, уже без вермишели.

До этого я только целовался с Ямой, хотя уже не в первый раз запирался с ней в подсобке.

Мы сидели на полу, и так же, сидя на полу, стали приближаться друг к другу. Расстоянье между нами было совсем небольшим, но мы как будто не торопились. Яма слегка развела ноги, и из-под халата появились ее белые трусики. Я, не глядя на Яму, протянул руку и прикоснулся к ее груди. Глаза Ямы были опущены. Хотя я не смотрел на нее. Я думал о том, что у Ямы еще недавно был мужчина, который ей изменял... но я об этом не думал.

Яма как будто чего-то ждала, а я как будто на что-то не решался, и поэтому тоже как будто чего-то ждал.

Я отвел глаза и остановился на какой-то надписи, ища опоры. Промелькнули Пушкин с Македонским, я посмотрел на Яму, все так же опустившую глаза, и еще приблизился к ней. Теперь мы сидели, перекрестив ноги, моя рука дотрагивалась до ее груди, ее дыхания не было слышно.

Прошло еще некоторое время. Мы выключили свет и все так же сидели на полу друг напротив друга. Приходила Асыка и постучалась. Мы замерли. Асыка видела, что свет не горит, на всякий случай тихо постучалась еще раз и ушла.

Шаги Асыки замерли по коридору, а мы все так же сидели молча и недвижно.

Когда Яма решительно встала, у меня похолодело внутри. Я тоже встал и обнял ее.

Яма обняла меня.

Я видел, что она смотрит на меня, но в темноте не было видно выражения ее лица.

Яма! - сказал я, что не отпускаю ее. Но знал, что если она захочет, все равно уйдет.

Яма свободно высвободилась из объятий и сказала: "Жди меня здесь".

У меня похолодело внутри и внизу живота оттого, что случилось то, чего я хотел.

Я выпустил Яму в коридор и заперся за ней. В коридоре уже совсем никого не было. Ни звука во всем общежитии, только слышно как Яма тихотихо шла к своей комнате.

В возбуждении я стоял не двигаясь и к чему-то прислушиваясь.

Яма уже зашла к себе.

Ничего не было слышно ни в общежитии, ни на улице, откуда падал в окно фиолетовый свет фонаря, и на секунду я представил себе, что Яма просто обманула меня и я прожду ее сколько угодно - но это была невероятная и просто глупая мысль.

Но на мгновение она доставила мне облегченье.

Яма вернулась со свернутым матрасом. Я впустил ее и заперся. Голода уже не было и в помине, и спать не хотелось.

Неплохо было бы выпить, но не было даже поесть. Вермишель не задержалась в памяти.

Было не по себе, потому что предстояло что-то серьезное, но возбуждение куда-то проходило. Поэтому делалось еще не по себее и приходилось распаляться. Пока не было Ямы, я представлял себе, что вместо нее приходит... кто бы мог придти вместо нее?.. Другая, в которую я был влюблен до Ямы. И если бы она пришла сюда и оказалась всецело в моей власти. И я бы обнял ее, а она меня, потому что ей ничего больше не оставалось бы в моем воображении.

Но возбуждение не вернулось, оставляя только вялое ноющее чувство.

Яма наклонилась вместе с матрасом и раскатала его на полу где пришлось, стоя в три погибели. И возбуждение вернулось.

Из-под халата перегнувшейся пополам Ямы мелькнули трусики.

Приготовив постель, Яма быстро скинула халатик, стянула трусики и обернувшись ко мне, а может просто в темноту, нырнула под простыню.

Я вяло разделся и лег.

Мне казалось, что мы смотрим в окно, как будто заглядывая за край, откуда светился фонарь.

Я ждал, когда наступит возбуждение, а у меня только холодело и вяло ныло.

Яма лежала, потом повернулась ко мне и стала меня ласкать.

Гошку

Чего такого в Машке? Баба как баба. А подошел поближе - цветы из головы растут. "Ты что,- спрашиваешь,ohuela?" Смотрит, не врубитца. А из-за жопы у нее павлин выглядывает. Павлин-мавлин!

Машка живет в Машкиногорье. А оттуда - все видать. А туда - только в телескопы. Задрала юбку, хвостом во все стороны, а как ни метишь, хрен ей до жопы стрельнешь.

А жопа у Машки с пол машкиной горы. Горы трещат - Машка шевельнулась. А почешется - искры.

А что цветы из головы растут, так хорошо, что не из жопы.

Машкин дом

Машкин дом начинается с бочки. У дома на асфальтовой тропинке к телескопу зеленеет бочка на колесах. Зеленая бочка для поливки.

Вокруг Машкина дома расположены телескопы. Их видно издалека из рывками вползающей в машкину горку машинки. Далеко забредешь, спустишься в самую низь, все равно какой-нибудь телескоп.

По телескопам легко отыскать Машкин дом.

Машкин дом начинается с веранды. Сперва веранда была просто крыльцом, два крыльца, машкино и мамино-машкино, мамино-нелино.

Когда-то на нелином крыльце только складывали дрова для камина. Но навалили лежанку, разложили шезлонг, выставили чайный столик, кофейный стулик.

С веранды в нелин дворик три ступеньки. С утра первым вскрадывается по ступенькам крым-солнышко.

Раньше машкино крыльцо было так себе крылечко. Даже белье еле сохлось, все солнышко с нелиного крыльца. Первыми завелись стулики для курения. Первый стулик от игрушечного мебельного набора, другой чурбантабурет. Сперва чурбан был на нелином крыльце, не сидеть, дрова для камина колоть, а поколешь, то и посидишь.

Машкино крыльцо остеклили.

В Машкин дом три двери. Дверь первая на машкину веранду, вторая на нелину, а третья дверь, дверь-зверь, через парадную, заколочена. В первую машкины гости, во вторую нелины, а в третью только кости собаке выбрасывают в дырку.

Три двери и три стороны. На все четыре из него не выйдешь.

Зверь-Машка, тюлень-неля и кот-икотыч.

Звери в двери, кони в окна. Одно окно на кухне. На окне поднос с маслятами. Вокруг домика под кустиками, прямо во дворике растут маслята. С самого утра в окно выглянул - маслята. Первой проснулась Неля и не ленится за маслятами. Набрала полподола и на поднос. А проснется Машка, зажарит и сожрет. А у остальных вся надежда раньше Машки проснуться и самим маслята слопать. Знают, любит Машка поспать, но и поесть.

У подноса с маслятами кот. Машкина кошка. Кот из котельной. Неля любит играть с ним в кошки-машки, клещей искать. Кошкин клещ клещам клещ, маленький а впивучий. Но Неля хвать клеща вместе с шерстью, кот икотыч мяучит, так она его в охапке держит. И кидает кошкиных клещей в клещевую миску с клещевой водой, в которой одной кошкины клещи потонут. И тонут клещи, цепляясь щупальцами за шерсть. Только Неля увидит, клещ за шерсть щупальцами ухватился, хлабысь. И клещ за клещом идут ко дну миски.

Другое окно, машкино, на веранду. В машкином окне машкино кино.

На машкином окне тоже поднос, но с камешками морскими. Машкины камешки. Машка обожает камешки с дыркой. У Машки много разных камешков со всякими дырками. Бережно нужно с камешками. А дырявые - куриные боги. Их на нитку. Нежно с камешками нужно.

А не так как кот. Не тот кот, что на кухне, тот так на окне и слег, а со дна миски клещи с пузырьками всплывают обратно к коту сползтись. Несметно клещей бессмертных. А с крылышками - на край миски вскарабкиваются, крылышки подсушат и обратно на кота перепорхнут.

На окно по коту. Но на то лежач-кот, а на машкино окно кот-прыгуч. Рыжий-вражий кот. Даже не рыжий, а в оранжевую тигровую полоску. Жирный, но прыгучий, в форточку по ночам, каждую ночь. Только Машка заснула, кот тут как тут. Фортка враспах, камешки врассыпную. Целый день теперь Машке камешки собирать, а ночью кот рассыпет.

Машка любит камешки собирать.

И не поставить камешки на окно нельзя, камешки волшебно-колдовские, хранят машкин сон. А кот прыгнет, камешки рассыпет и растает.

К коту подход нужен. А пока пусть попрыгает.

В км от дома пень. Неле пень глаза замозолил. И не растет, и не стоит, а в земле сидит и только корнями, как пруссак усами, подвигивает.

И того все равно в земле никому не видно.

И не поленилась Неля с пнем. Отчего не выкорчевать? Неля дала топор и послала по пень. И лопату дала. Покопал я вокруг пня топором, порубил лопатой, не по мне я пень. Походил вокруг пня, поглядел, но главного не увидел, места, которым то ли пень к земле, то ли земля ко пню крепится, конь-корня. Без него бы пень и сам от земли отвалился.

И стал копать вокруг пня, долго копал, три дня и три пня копал, весь огород нелин вскопал, пока не докопался до зверь-корня. И топор об него тупится, и лопата гнется, а притронешься, чисто зыбь по телу.

Сел на пень, жаль пня. И решил закопать. Три дня и три пня закапывал. Теперь нелин огород на горе.

До пруда не так далеко, мимо телескопов по асфальтовой тропинке через яблочный сад, или сливовый, что вырастет. Первый пруд мутный, второй рыбный, а третий и мутный, и рыбный, и теплый. Со сломанными мостками.

В лесу больше всего лисичек. Но лес уже не машкин. Пруд с трудом еще машкин.

От автобусной остановки до Машкина дома близко, только заблудишься. От остановки асфальтовые тропки разбегаются, по которой ни пойдешь, развилка за развилкой. А друзья геологи, у них нюх.

На веранде Машкина дома клубится машкин дым.

Машкин дом проходной двор. Неля работает кооператором котельной. Летом Филя на колесах. Маша кормит кота кашей. У кота икота. Мама вяжет. Маша пишет маслом. Маша шумит на кота. Кот шипит маслом. Летом телескопы. Трон - нелино место. Маше жмут кеды.

Кот наплакал. На завтрак кофе с кефиром. Кто съел филины яйца? Филя ест маслята вместо яиц. Кто съел машино масло? На полу в кухне миска с клещами.

Медуза попала в глаз Маше.

Небесный прутик

Со Славиком мы поравнялись не сразу. Сначала это был для меня так, какой-то первокурсник. Что-то долгое с руками в карманах на горизонте. Иногда мы случайно ездили в Ленинград одним ночным автобусом.

Однажды я зашел в комнату, где раньше жил. А теперь ее населяли первокурсники-сибиряки. Один из них как раз валялся на кровати с кверху задранными ногами. Так, какой-то первокурсник-сибиряк.

Я зашел за какими-то оставленными вещами, кажется, за плоскогубцами или молотком. Первокурсник буркнул лежа и держа в правой руке ручку, подолгу заносимую над тетрадью, положенной для твердости на книгу.

Конечно, Славик сочинял стихи.

Впервые я увидел и услышал Славика-поэта в просторе аудитории перед горстью собравшихся. Среди них одна дама, тоже писавшая стихи и дружившая с сибиряками, а теперь не дружившая и даже глупо вышедшая посреди чтения, чтобы потом говорить, что ей не понравились даже не сами стихи, а сама манера.

У Славика была манера. Он читал стоя, это многое значит, все сибирцы читали по-разному. Один сидел для солидности, другой сидел, а потом заходил и уже до конца читал перемещаясь, Славик просто стоял, покачиваясь и мягко жестикулируя руками. Мне нравится, когда мягко поджестикулировывают себе.

А я ерзал по стулу, потому что тоже сочинял стихи, но еще никогда их не читал и даже не давал читать.

Следующий эпизод произошел раньше, когда мы только полузнали друг друга по ночному автобусу. В Ленинграде, у "Мелодии" на Невском. Славик забрал академку и зимовал, укуриваясь до серой бледности. Расспрашивал про Бывший город, где снова все было хорошо и ничего хорошего. А ему было плохо до того, что лицо вскладку и глаза защурены. До того, что как воздух чужое горе. Конечно, я тоже не был счастлив, но вяло по сравнению с ним.

Меня как-то отталкивало от озябло-сутулого Славика, от которого остро веяло неблагополучием. "Сейчас зайду в "Мелодию" и уеду". Так впервые мы со Славиком говорили. До этого, в бывшей комнате, он только буркнул.

Наконец мы со Славиком поравнялись и обменялись стихами. Славик принес полный посылочный ящик. Я почти ничего не сказал ему о них. И были поэмы, а были совсем маленькие, даже шуточные стихи про бродячего карлика "без очков с разбитой мордой". Позже Славик выслал свои стихи в Сибирь. Я почти ничего не сказал, но сразу признал Славика. Мне даже ничего из них не понравилось особенно, но признал сразу.

И Славик меня. Мы познакомились и пошли походить. Мы именно ходили, а не гуляли, и почти не разговаривали. Славик еще говорил, а я почти молча.

Славик-поэт больше всего связан с тем, как он ходит, чем с чем-нибудь другим. В его стихах больше всего не что он читал или смотрел, а как он ходил. И мне стоило не столько всматриваться и вслушиваться в Славика, сколько просто ходить вместе с ним. Походишь-походишь и сочинишь чтонибудь, или выкинешь.

Славик ходит как аист летит. Всегда впереди, накреняясь вперед, словно внутренне выбираясь вперед телесного хода.

Идущего Славика бессмысленно описывать, в нем ничего не постигнешь стоя, сидя...

Славик существует идущим.

Кто существует в беге, в прыжке (не обязательно спортсмен), настоящий солдат стоящим. Кто существует как.

Славик существует идущим.

Шли и смотрели на небо. "Сегодня интересное небо" (слова Славика).

Славик и небо. И я, впервые идущий со Славиком.

Славик ходил - и смотрел. На кровати с задранными ногами Славик даже не взглянул на меня. Зимой у "Мелодии" защур, род взгляда, когда на тебя смотрят не глазами, изглубже глаз. Читая стихи, на потолок:

Когда мы, век не поднимая, Сквозь сон глядим на потолок.

Сквозь неба сомкнутые веки На ветки голые глядим.

Однажды бессмысленно спорили о чем-то, и как только кто-то сказал "точка зрения", Славик прямо оборвал его: зрение не может быть точкой, оно - дар.

Славик славился умением прекрасно рисовать. Свои стихи он назвал "Рисунки слепых".

Невозможно смотреть вместе, но можно идти. Стихи-ритм-шаг.

Подарок Славика, волшебный волк, нарисованный небывалой техникой. Другой подарок, складной китаец с вставной головой в стеклянной банке.

Как-то Славик голодал. Впалый Славик, не заметный под одеялом, средневековым голосом говорящий о "Гамлете" или "Короле Лире".

Славик, тапкающий по общажному длинь-коридору трезво-волнистой линией.

Или бегущий голым по коридору, уверенный в не самом деле (очевидцы)

Прутиком лесным резал сыр.

Обычное райское место: лес, речка, обрыв, грибы. Со Славиком собирали грибы. С собой был сыр. Сыр режется прутиком. Прутик потверже и режь. Грибы приходилось срывать, прутиком никак. Было мало.

Славик с Тютчевым:

Гляжу сквозь снег в зеленую Неву...

С Пушкиным:

Брожу ли я вдоль улиц шумных...

С Блоком-Командором, с Блоком-Донной Анной, сновидящей,

Скрестив на сердце руки...

Со Славиком по райскому месту.

Высокий лес - прекрасное кладбище...

Идущий Славик полуплотен, приотрываясь от земли. Славик идущий воздухоход, слововоздухоход:

На тот же мох высокий и густой, Под сень ветвей родных, но так далеких, Я прилечу - прекрасный легкий труп Без голоса, без памяти и крыльев.

(Как будто есть покой, покой и воля, Покой и воля желтого листа.)

Машкино кино

1. Медуза жгучая.

"А еще был страшный гололед и я 4 раза упала пока дошла". И вывихнула ногу. "Вывихнутая моя нога уже проходит, но я еще хромаю, а вчера я работала на переборке табака". И курила трубку.

"Необыкновенно жаркая зима. Все ходят голые с зонтиками в черных очках". А летом "лес поедает шелкопряд, везде висят толстые гусеницы (лысые и зеленые) на паутинах. А осенью ураган со штормом. Волны 6 метров. С крыш срывало шифер.

"Знаешь, проснулась сегодня,

мороз,

еду на работу,

мороз,

продышала

себе кружок в стекле - на природу смотреть. Ноги мерзнут,

читаю,

остановлюсь на каком-нибудь слове,

мысли какие-то дурацкие, короткие,

а от счастья прямо распирает -

что-то щелкнуло внутри, что-то переключилось,

не знаю почему так

счастлива

чего-то."

"Землетрясение - два толчка, посуда тряслась и кот очень испугался".

От первого толчка - подпрыгнул кот до потолка.

После гололеда, гусениц, ураганов и землетрясений Машка сильно сдала. "И лицо у меня от этого порочное, глаза не открываются и есть не хочется". Но следующая зима выдалась снежной. "Снег лежит полметра, это хорошо, потому что водохранилища наполнятся и летом будет вода". Летом была вода и началась эпидемия холеры.

"Маму сильно покусали блохи от кота". Блохи оказались не от кота, а от неотремонтированного пола. А осенью Машку обвинили в маньеризме. С досады "я в транспорте ругаюсь матом и чуть ни с кулаками лезу".

Наконец Машка ныряла в Гурзуфе "и открытым глазом налетела на медузу жгучую". В больнице "колют со страшной силой, всю жопу искололи, и обе руки, и даже под глаз колют".

"Началась настоящая весна, очень тепло, солнце, что не мешает быть одоловаему всякими мрачными мыслями".

"Косметических следов ожога никаких".

2. Урод совершеннейший.

Все пошло от кота (кроме блох). "А еще у нас кот появился - урод совершеннейший, у него рахит: горб, на груди какой-то киль, вроде как у лебедя, а ноги колесом".

В заповеднике Машка "видела оленя, здорового как конь, и косуль, которые, оказывается, тявкают как собаки".

Машка не могла забыть медузу. На воздушном празднике "и парашюты просвечивали синим и походили на медуз".

"А разноцветные прямоугольные всякие выделывали фокусы и суетились".

Машкина птица Павлин. "Там (на картине) будут я, павлин, Плюханова в виде змеи (...) облака и цветы с деревьями, рыбы, птицы, цветы".

Кот-урод. Павлин-мавлин. Плюшка-злюшка.

На другой картине "Баба с собачкой", "где Баба сидит на лугу, вся в складках (...) слева белая собачка".

Баба с собачкой. Девка с птичкой. "Где девка с птичкой, блондинка с длинными волосами и в синем платье, в шапочке с вышивкой, держит птицу на пальце".

Птица-павлин, птица-на-пальце, "птица типа не знаю кого, на длинных ногах и с клювом под углом, (...) вся в перьях блекло розовых".

Птицы птицами, блохи блохами. Машка мажет крыс в лаборатории зеленкой. А дома кот "Кузя вдруг поймал крысу, которая у нас второй год жила".

Крыса-второгодница, блохи не от кота, птица типа не знаю кого, медуза с парашютом.

Сон про Романа: "Вот Роман недавно приснился - растолстевший, в белом костюме, волосы собраны в пучок на затылке, в пучок вставлена костяная пластинка".

Про Васю Шумова на "музыкальном ринге": "Пускай я пошлая дура, но Вася это человек".

Про Борьку-культуриста: "Про Борьку - ужасно смешно. Подозреваю, что он просто чудовищно растолстел". Борис-культурис ел белки.

Урод совершеннейший, чудовищно растолстел, растолстевший в белом костюме.

"Мне Цой приснился и ты - вроде как мы все вместе цемент какой-то кладем в Питере и вроде какую-то бомбу кидать собираемся, а я все не могу вспомнить, как Цоя зовут, а он обижается, что я его все по фамилии".

Про Розанова: "Умных-то много, а этого всего ужасно не хватает (человечности, мягкости, раскрепощенности, душевного спокойствия)". Вася это человек.

"Андреа дель Кастаньо фор экзампл или Джентиле де Фабиано, фра Беато Анжелико и наконец Якопо делла Кверчи". Машкины художники. Итальянские прерафаэлиты.

Люди.

"Я все время рисую людей, и хочу тебе сказать, что человек некрасивый - красивее гораздо, а если еще при этом глупый, то это почти полный вышак, ну а если еще специфически рыжий, т.е. почти без бровей и ресниц то это полный вперед".

Урод совершеннейший. "Он был рыжий и безумный" (Вивальди).

"Факт, что Пермяков жив произвел во мне шок, после чего мне приснился сон (...)".

Расклады: "У П. родилась дочь. С. приобрел красную машину. О. бросил девицу." "Малкин снился - плачет, говорит, что ему в Израиле плохо". На самом деле ему в Израиле хорошо. "Почему столько людей всяких, куда ни плюнь везде люди, а такое одиночество".

Роман, павлин, два Васи, Борис-культурис, Цой, Пермяков, Малкин "и наконец Якопо делла Кверчи".

3. Ангел стремительный

"И ангелы вокруг летают мелкие".

"Череп дивной красоты, но мне его дали на время".

"Рисую до посинения". "Вблизи горы рыжие, потому что на дубах зимой листья не облетают ... дальше - горы фиолетовые, еще дальше - интенсивно синие и со снегом на хребтах и в низких облаках клубами".

Машка смотрит видео: "Смотрю видюшник, а там такое ядерное дерьмо крепко сделанное, что кайф. Опять же посмотрела порнуху. Мда". "И мне нравится очень, но вообще я не могу объяснить, почему тянет так на такое дерьмо". Больше Машка не смотрит видео.

Еще Машка ходит на выставки. Например, морских раковин, "И там все время отпадала".

Еще Машка мечтает сходить в Эрмитаж.

Машка страшно любит всякие летучие объекты: дирижабли, воздушные шары, парашюты, которые "просвечивали синим и походили на медуз".

"Помнишь, там всегда слева ангел стремительный с протянутой рукой, и все на нем развивается - складки".

Кроме Розанова Машка читала про индейцев: "Теперь опять читаю про индейцев и рисую картину под гобелен громадную, там растения всякие, деревья и птица типа не знаю кого..."

Машка рисовала до посинения, но не любила, когда к ней относились чисто как к художнику: "Рисую или крыс режу, все мое во мне есть".

Машка рисовала до посинения, пока уже не могла. "Мне самой не нравится, что я сейчас делаю, мечусь и тыкаюсь, идти нужно, повторяться не люблю, а куда и как непонятно".

"Вчера торжественно сожгла в камине небольшую картину (...), три недели вкалывала над ней, ты бы знал какое получилось ГАВНО".

"Скажи Ирке, что ее руки уже в трех картинах".

И последняя картина: "Эта последняя из картин "Влюбленные", на фоне закатного неба, у нее птица на голове и юбка с павлиньими перьями, а у него красная шапочка тоже с павлиньими перьями".

4. Жопа, мама, я

Машка мне: "Чего бы мне такого для тебя сделать?"

Машка пишет, что ее "как будто в жопу шилом колют "Рисуй", а меня заставляет: "Не хочешь роман писать, напиши хоть рассказ, что ли".

Когда Машка собралась замуж, она написала мне: "Напиши мне - это очень мне важно - что для мужика важнее всего в браке".

Мы с Машкой змеи: "Этот год Дракона, он должен быть для тебя счастливым, потому что ты змея, а это то же что дракон".

Машка любит путешествовать: "В Таллин я добралась через жопу, т.е. Вильнюс".

Машка все время пишет мне, что она читала Бродского и ей "непокатило" - чтобы сделать мне приятно.

Когда Машка узнала, что я написал про нее, она написала: "Удивительнее всего видеть жизнь свою литературою".

Я упомянул про какой-то батистовый платок. А у Машки "никогда в жизни не было батистового платка". И Машка обстоятельно объяснила мне, что такое батист.

Я начал с нашего знакомства - "Я совершенно не помню, представь себе, как мы познакомились".

Когда маму покусали блохи от кота (или от неотремонтированного пола), Машка пошла работать на переборку табака, чтобы курить с мамой трубку от блох.

Когда медуза попала в глаз Маше, ей стали делать уколы. "Всю жопу искололи".

Машка нагадала мне по Библии, из Книги Судей: "И сказали сынам Вениаминовым: пойдите и засядьте в виноградниках".

5. Уф

Машка пишет "вообщем" или "вообщем-то".

Когда Машка работала в лаборатории, она писала письма на машинке с опечатками: "ощещение".

Машкино междометие "Уф".

Иногда Машка присылает в письмах чабрец или другие крымские растения.

Машка говорит "кролики" и "расклады"("Какие у тебя расклады?").

Лучше всего Машка выразилась следующим выражением: "Лучше ничего не знать и плавать по улицам".

6.

"Крестилась в Выру, в 85 г. во время колхоза. Мне ужасно нужно внутренне это было, чтобы,- не знаю, поймешь ли ты меня - ...

Пошла я в церковь одна и крестили меня одну и никого не было в церкви вообще, и крестных у меня нет, и я даже не знала, что за это деньги нужно платить, батюшка сказал, что можно в другой раз деньги привезти. (...) И вообще, меня там ставили в таз и всю поливали водой. Не знаю, может быть в Питере будут только голову поливать. И вообще полагается крестных иметь, но просто я не могла себе представить, чтобы хоть кто-нибудь из тогдашнего моего окружения (...) это было только мое дело.

Честно тебе сказать, в церкви я себя чувствую просто ужасно. У меня все внутри сжимается, ни креститься, ни молиться, ни даже просто стоять я там не могу.

(...) А теперь нет, теперь неважно совершенно, где молиться, можно хоть в троллейбусе. Ну и на ночь (...)

Раньше я пыталась бороться с этим - что мне в церкви нехорошо. Думала, что если я все прочту - про облачения священников, про утварь, про ход службы, про песнопения - то мне станет легче (...) хотя иногда возле церкви постоять - мне хорошо.

(...) А насчет поста - я только в Великий пост, причем ем рыбу, и молоко тоже.

(...)

В одном письме рассказ про странника из Оптиной пустыни, который вел себя странно, а потом съел из лампад масло и пропал.

С тех пор Мария поет в церковном хоре и пишет иконы.

Анекдоты Юрмиха

1

Характерным для Юрмиха было крякать. Крякал Юрмих прямо на спецкурсах.

Скажет что-нибудь и крякнет.

Ничего сказать, бывало, не мог без того,

чтобы тут же не крякнуть.

Скажет, и крякнет. Да как крякнет!

Старожилы знали эту его особенность и специально ждали, когда он крякнет. Некоторые умели точно предсказывать, в какой именно момент он непременно крякнет. Сидят и вместо того, чтобы нормально конспектировать, спорят, крякнет сейчас? А Юрмих знал и любил подколоть. Ждут, что он сейчас крякнет, а он нарочно крякает в другом месте, или выйдет, прокрякается как следует, и уж больше умри - не крякнет.

А Зарочка ужасно была похожа на утку.

2

У Юрмиха на комоде была голова Вольтера с отбитым задранным носом. Кто бывал у Юрмиха, знают про голову, сразу бросавшуюся в глаза при входе. Но немногим было известно, что случилось с носом. Наверное, думали просто отбился при падении. Сам Юрмих не очень любил об этом рассказывать. А история была такая. Во время войны Юрмих служил в артиллерии. И уже тогда у него был с собой этот Вольтер. И вот однажды...

3

Однажды на спецкурсе Юрмих подошел к окну, случайно выглянул в него и вдруг закричал: - Смотрите! Негр! Негр!

4

У Юрмиха была собака.

5

Юрмих жил в голубом доме над вендиспансером. После третьего курса студенты проходили вендиспансер перед пионерской практикой. А наверху Юрмих читает что-нибудь художественное или пишет ученое. Наверное, во времена его молодости не существовало вендиспансеров. А пионерлагеря уже были. Представляю Юрмиха в красном галстуке и с усами. Отдающего салют. А Зарочку комсомолкой-пионервожатой.

Так они познакомились.

6

У Юрмиха был излюбленный жест держать руки согнутыми в локтях под прямым углом и покачивать ими поочередно вверх-вниз, как бы взвешивая нечто незримое. В правой руке он держал в это время мел, а потом принимался чертить на доске. Больше всего любил начертить окружность. Начертит, посмотрит на всех, начертит рядом другую и между ними чегонибудь пририсует. В конспектах аккуратных первокурсниц наверняка сохранились эти рисунки. В рисунках Юрмиха всегда было что-то сверхъестественное, какой-то символизм. Так посмотришь, вроде и нарисовал какую-нибудь чушь, вроде и рисовать-то не умеет - а за душу берет!

7

В Италии Юрмих подружился с Умберто Эко, автором романа "Имя Розы" и семиотических книг. Умберто жил на собственном острове в женском монастыре. Потом Юрмих поехал в Венесуэлу.

8

Однажды Юрмих поехал в Италию всем семейством. Юрмих и Зарочка с выводком. Почему-то у Юрмиха не было дочек. Не знаю, как в Италии, но вернулись с чемоданами на колесиках. У нас такие чемоданы были тогда в диковинку. Поезд пришел ночью. Студенты пришли встречать Юрмиха на вокзал всем общежитием. Каждому хотелось понести чемодан, не зная, что они на колесиках. Преогромные чемоданы оказались так тяжелы, что приходилось останавливаться на каждом шагу, чтобы передохнуть. Кто-то пытался взвалить чемодан на спину, поставить на плечо. Никто не захотел делиться чемоданом. Пока маленький Юрмих не догнал кого-то и не показал, как легко чемоданы катятся на колесиках.

9

В старости Юрмих почти ослеп и говорил, что читая по складам, на его глазах литература меняется до неузнаваемости. - Читаю Толстого - совсем другой писатель... О том же от лица литературы говорил Поль Валери: Если бы мы гравировали на камне...

10

Однажды Юрмиху пришла в голову мысль, что стихи возникли раньше прозы. Он поделился ею с одним из учеников. Но ученик сказал ему, что она уже была высказана еще в ХVI веке Жаном Батистом Вико. Вот какие у Юрмиха были способные ученики.

11

После студенческих докладов на семинарах Юрмих обычно говорил: - Может получиться очень интересная работа. Или: - Мы про слушали очень интересное сообщение. На семинарах Юрмих ни разу не крякнул.

Загрузка...