Проснулась я с тяжелой головой. Мать честная: четырнадцать часов сна вместо привычных шести. Немудрено. Правда, уснула я тоже рано, так что сейчас всего лишь восемь утра. С Колиной кухни уже доносятся шипяще-шкворчащие звуки.
Мое льняное белое платье за ночь совсем измялось. Эх, поди не напугаю старого друга неопрятным видом. Это в случае с Пашей я бы скорее сняла мятое и явилась в неглиже. Перед Колей раздеться не могу, сколько бы ни говорила, что он мне «подружка».
Я тихонько прошла по коридору и встала в дверном проеме. Пока в сковородке уже поджаривается луковица-другая, мой друг нарезает следующую. Стола в комнате нет, поэтому разделочная доска лежит на подоконнике.
Приятно видеть Колю за делом. Есть в нем что-то исконно русское, немного деревенское. Такой трудовой человек. От земли. Плечистый, пышущий здоровьем – ни дать ни взять богатырь из старинных былин. А профессию выбрал, чтоб головой больше работать. Такую, что это могучее тело надо прятать в брюки да пиджаки.
– А я думала, у тебя нет плиты.
От неожиданности Коля дернулся, порезался и почти сматюкнулся. Когда он повернулся, я увидела его полные слез глаза и мокрые щеки. Будто это не Коля вообще, а водопад Че-Чкыш в Горном Алтае.
Будущий юрист промокнул глаза кухонным полотенцем и попробовал недовольно на меня посмотреть своим самым суровым прокурорским взглядом, но было понятно, что четко видеть у него пока не получается.
– Съездил вчера к родителям перед сном, забрал из гаража однокомфорочную переносную плиту.
– А бульон вчера откуда раздобыл?
– Заказал доставку из ресторана.
– Ничего себе, ты мажор! Из мебели диван да два табурета, а он еду в ресторанах заказывает. – Когда я села на пол недалеко от Коли, он закатил глаза и ушел из кухни, не прерывая беседы:
– Не буду же я тебя откармливать лапшой быстрого приготовления.
– Да ладно-ладно, Коль, спасибо тебе большое. А что смурной такой? – мне приходится говорить громче.
– Ничего. Что делать дальше собираешься? – спросил друг, вернувшись на кухню и дав мне подушку от дивана в качестве сидушки. На голом полу в этот пасмурный день и правда прохладно.
– Завтракать. Ты же тут французский луковый суп готовишь, да? Моя любимая еда нищих!
– Я серьезно.
Коля устало покачал головой и подошел к конфорке. Перемешал лук, а потом стукнул лопаткой по сковородке так, что несколько кусочков зажарки экстренно катапультировались на пол. Друг зло посмотрел мне в глаза:
– Вот закончится следующий месяц, и где ты жить собираешься? Твоей зарплаты на вашу хату не хватит. Пахан твой ее тянул только благодаря помощи родаков.
– Сударь, вы изъясняетесь слишком грубо.
– Но ты ж поняла всё.
– Между прочим, у меня в колледже скоро начнутся каникулы, и я смогу взять дополнительную подработку. По большей части экзаменов и зачетов у меня автомат, но я, может, буду приходить, чтобы просто насладиться атмосферой и пообщаться с преподами.
– Пф, заучка.
– Кто бы говорил! – Я закатила глаза так, чтобы зрачки совсем спрятались за верхними веками.
– Что мы имеем? Преподавание восточных танцев – три вечера в неделю. Хотя это больше ночер[1], ну да опустим. Дальше. Выступления с профессиональным коллективом все тех же восточных танцев – от двух до трех в неделю плюс репетиции. Что еще надумала?
– У меня может получиться и чаще выступать! Буду продвигаться как солистка. Свадьбы, юбилеи, похороны…
– Ха-ха. Не смешно. Ты еще на мальчишники начни кататься. А моим коллегам после очередного твоего выступления придется расследовать мохнатку, если не мокруху.
– Так. Про мокруху понятно, а что такое «мохнатка» и как ее расследовать? Или ты просто решил называть рандомные слова на «М»?
– Мохнатка, чтобы ты знала, – взлом «мохнатого сейфа». Мозги включи, Сонь. Изнасилование это.
– Тьфу ты господи, Коля, что за отвратительные аналогии?
– Это ты до первой практики не дотянула, вот и не знаешь юридический сленг.
– И слава всем богам!
– Ты бы лучше не возмущалась, а задумалась над перспективой.
– А что ты каркаешь?
– Число изнасилований растет с удручающей скоростью. В большинстве случаев социальный портрет преступника – мужчина от тридцати до сорока девяти лет, наш соотечественник. Вероятность быть изнасилованной мигрантом меньше, но тоже есть.
– Отлично, Крылов, неси зачетку. А заодно наймись ко мне в няньки или охранники. Плачу натурой!
– Всё тебе шуточки. – Мой друг покраснел и отвернулся к окну. – Понимаешь, я не всегда буду рядом.
– Я девочка взрослая, Коль.
– В девятнадцать-то! – Друг метнулся к сковороде с подгорающим луком.
– Но тебе тоже девятнадцать. И я на месяц старше тебя. А через два месяца мне и вовсе двадцать стукнет.
– Не провоцируй меня звонить твоей бабушке.
– Да Коля!
– А что не так? Это единственный человек, которого ты боишься.
– Но уже не слушаюсь, как ты мог заметить.
Уж Коля-то заметил, просто ошибся и решил использовать старый рычаг давления. Старый и заржавевший.
– Хорошо. Этот месяц буду жить на старом месте. Потом перееду в съемную поскромнее или обратно в общагу. В крайнем случае у тебя поселюсь. – Тут Коля цокнул языком и помотал головой. – Мне однозначно надо проветрить мозги, но для начала я дождусь твоего супа, а пока ты им занимаешься, схожу в душ. Я так и не освежилась после того, как с меня вчера сошли семь потов.
Друг внимательно на меня посмотрел, вытер руки и пошел в коридор.
– Вот, держи, – сказал Коля и вытащил полотенце из большого пакета, набитого всякими тряпками.
– Что, и дурацких шуточек не будет? Типа «в душ и без меня?».
– Довыпендриваешься. Конфискую полотенце и оставлю без супа.
– Пардон-пардон. – Я беззащитно подняла руки вверх.
– Ты, возможно, заметила: ванная комната у меня единственная с отделкой, но двери здесь пока нет. Сейчас сооружу тебе занавеску, и плескайся тут, сколько твоей душе угодно.
Занавеской стала простынь, которую Коля привязал к торчащей над дверным проемом батарее.
– Вот еще футболка и шорты, чтобы ты смогла переодеться.
– Твои шорты даже с завязочками для меня слишком большие. Не беспокойся: эта футболка мне как платье, пусть и мини. Так что нормально.
Коля закатил глаза и ушел на кухню, а я спряталась за импровизированной дверью в ванную и начала стягивать с себя платье.
– Да хоть бы ты себе что-нибудь сломала и отдохнула месяц-другой.
– Что ты там бубнишь? – Из-за шуршания платья возле ушей я не расслышала слова друга.
– Говорю, что зря ты все-таки пошла в душ без меня.
– Наконец-то у тебя проснулось деградатское[2] чувство юмора, – сказала я и улыбнулась.
Платье и нижнее белье я положила на табуретку, которую принесла из спальни. Удивительно, что Коля не держался от меня на почтительном расстоянии, хотя моя одежда так провоняла потом. Даже носом не повел.
Душевой кабины у Коли нет, зато есть ванна. Стоя в ней, я держу душ одной рукой и моюсь другой.
Да, Коля вам не Паша, у которого в ванной куча бутылечков для ухода за собой. Здесь у нас только гель для душа, он же шампунь, он же мыло для интимной гигиены. Но даже это не портит удовольствие от душа. Господи, как прекрасно смыть с себя всю грязь этих дней!
Забавно. Когда я плакала в день расставания, то могла шифроваться благодаря снегу. Сейчас вот есть вода из душа. Только плакать мне не хочется. Всё, вот так вот быстро отболело. Я же… сильная. Да. Какой там «день расставания»! Это был день, когда меня бросили…
Ну вот. Это уже не только душ, это – слезы. Хорошо, что моих рыданий не слышно из-за шума воды, но я все равно стараюсь плакать тихо.
Ладно. Сколько уже времени прошло? Похоже, много. Надо потихоньку выбираться отсюда. Слезы не прекращаются, поэтому я не вижу, куда наступать.
– А-А-АГР!!!