Рассвет страсти

Глава 3

Аллегра бессильно опустилась на сиденье кареты Ридли и закрыла глаза. Она ощущала себя глубоко несчастной и чувствовала, что воля ее, всегда такая сильная, начинает ослабевать. От голода у нее темнело в глазах, руки и ноги дрожали. Рубцы на спине горели, и все тело ныло от усталости. Но хуже всего было то, что у нее, кажется, начинались галлюцинации. Господи, ей казалось, что до нее доносится запах пищи.

– Вот, мисс Аллегра, возьмите.

Аллегра открыла глаза и почувствовала, что карета трогается с места. Управляющий Ридли, Бриггс, сидел напротив нее и улыбался. В руке он держал пирог с мясом, завернутый в белоснежную салфетку.

– Я взял это со стола сэра Генри, но не думаю, что он заметит пропажу.

Аллегра была так голодна, что только молча кивнула в знак признательности. Выхватив пирог из руки Бриггса, она расправилась с ним в считанные минуты, почти не жуя, – так не терпелось ей наполнить свой пустой желудок. Наконец девушка, задыхаясь, проглотила последнюю корку, слизнула с пальцев мясной сок и, испустив глубокий вздох, откинулась на спинку сиденья и благодарно улыбнулась Бриггсу:

– Спасибо вам, сэр.

– В Бэньярд-Холле вас, конечно, тоже покормят, – сказал он, – но я полагал, что вам не помешает подкрепиться в пути.

Она впервые вгляделась в него. Очень приятный молодой человек с мягкими серыми глазами и серьезным, задумчивым лицом. Как и хозяин, он не носил парика, и его русые волосы были аккуратно перевязаны сзади; одежда его была сшита из более дешевого материала, чем у Ридли, и выдержана в мрачных, унылых тонах. Он походил на деревенского пастора – не хватало только стоячего белого воротничка.

– Вы самый добрый человек из всех, кого я встретила после того, как приехала в Англию, мистер Бриггс, – сказала Аллегра.

– Спасибо за комплимент, мисс. Должно быть, вы приехали из тропиков. У вас такой смуглый цвет лица… – Бриггс запнулся. Англичанки старались оберегать свою светлую кожу от лучей солнца.

– Да, вы правы, я приехала из Колоний, – подтвердила Аллегра. Больше она пока ничего не скажет ни ему, ни его хозяину. Девушка шевельнулась, пытаясь сесть поудобнее, и почувствовала, как по ее спине стекает струйка крови.

– Боюсь, я измазала кровью ваш камзол, – обронила она.

Бриггс на мгновение сжал зубы.

– Сэр Генри – просто варвар.

Аллегра рассмеялась:

– Сэр Генри – гордый человек, а я швырнула ему в лицо половину его обеда. Не знаю, что явилось для него большим оскорблением – уязвленная гордость или потеря жаркого. – Девушка опять рассмеялась низким грудным смехом. – К тому же он предоставил милорду Ридли возможность сыграть роль странствующего рыцаря, приходящего на помощь даме.

Бриггс сдвинул брови:

– Сыграть роль? О чем вы? Его милость спас вам жизнь.

– Вздор, – сказала Аллегра и презрительно фыркнула. – Сэр Генри слишком много ест. Он с трудом двигался. Право же, еще немного – и его хватил бы апоплексический удар. Так что он едва ли смог бы стукнуть меня еще, не говоря уж о том, чтобы засечь меня до смерти.

Бриггс покачал головой.

– Разве вы не слышали о так называемом Черном законе? Ну да, конечно, – добавил он, увидев озадаченное выражение ее лица. – Как же я не подумал: ведь вы жили в Америке. Парламент принял этот закон в прошлом году, чтобы поставить заслон браконьерству. Согласно ему, браконьерство является преступлением против общего блага и карается повешением.

Аллегра уставилась на него в изумлении:

– Но в Англии всегда были браконьеры! Их было по крайней мере столько же, сколько воров и грабителей с большой дороги, но общественному благу они угрожали куда меньше.

– В последнее время браконьеры стали сбиваться в шайки, – объяснил Бриггс. – Они вторгаются в огороженные парки, наводняют частные леса и истребляют оленей и другую дичь. Более того, они изменяют свою внешность, мажут ваксой лица, чтобы их не опознали. Это не понравилось нашему достопочтенному министру сэру Роберту Уол-полу[1] и его друзьям, и было решено, что браконьеры подлежат смертной казни, если они совершили преступление, будучи вооруженными и изменив внешность.

Аллегра кивнула в знак того, что теперь ей понятна опасность, в которой она находилась.

– Стало быть, действие этого закона распространяется и на женщин, одетых…

– …в мужское платье, – закончил он. – Совершенно верно. И не важно, что вы, насколько я понимаю, переоделись юношей лишь затем, чтобы обеспечить свою безопасность. Это не было бы принято во внимание. Так что если бы не вмешательство лорда Ридли, вы бы не отделались несколькими ударами хлыста.

Не одна беда, так другая. Губы Аллегры тронула невеселая улыбка.

– И теперь лорд Ридли надеется, что в благодарность за спасение я пожертвую ему свою добродетель?

Бриггс откашлялся и уставился на пряжки своих башмаков.

– У его милости этого и в мыслях не было, – ответил он, краснея.

– Но он же наверняка рассчитывал что-то получить, верно? Ни за что не поверю, что он позволил сэру Генри осрамить себя просто так. Ведь тот назвал его трусом из Бэньярд-Холла.

Произнеся это, девушка нахмурилась. Соседство этих двух слов: «трус» и «Бэньярд» – показалось ей оскорбительным для гордого имени ее семьи. – Это правда? – спросила она. – Он трус?

Бриггс покраснел еще больше.

– Лорд Ридли – человек, имеющий множество добродетелей.

– Но он действительно трус, как сказал сэр Генри? Он и впрямь боится драться на дуэли?

– Его милость… не снисходит до принятия вызовов, – неохотно ответил Бриггс.

– Вы не только добры, мистер Бриггс, но к тому же отличаетесь еще и редкой преданностью. Не понимаю, почему вы унижаете себя, работая на такого бесчестного человека.

– У его милости много качеств, достойных восхищения. Кроме того, я почитаю своим долгом верой и правдой служить тому, кто меня нанял.

– Неужели и другие слуги в Бэньярд-Холле так же преданы своему господину?

Бриггс помрачнел:

– Увы, нет. Им это не дано. Они служат лорду Ридли, потому что он им хорошо платит, и увольняются, когда… когда жизнь в Бэньярд-Холле начинает им надоедать. Но я – другое дело, ибо я родился джентльменом.

– И наверняка останетесь им, несмотря на ваши стесненные обстоятельства.

Он пристально посмотрел ей в лицо, и она увидела сострадание в его глазах.

– А вы… кем родились вы, мисс Аллегра? Вы явно не принадлежите к простонародью, невзирая на ваши лохмотья.

Девушка вздохнула:

– Я родилась для того, чтобы страдать, мистер Бриггс.

– По крайней мере пока жив нынешний барон Эллсмер?

– Простите, но это вас не касается, – мягко произнесла она.

Управляющий склонил голову в знак того, что принимает упрек.

– И ваша фамилия, конечно, не Макуорт? – спросил он после недолгого молчания.

– Конечно, нет. Я взяла ее с надгробного камня на кладбище. Мне нравится, как она звучит.

Дальше они ехали молча, медленно поднимаясь к длинной гряде холмов, называемой Уэнлок-Эдж. Все время, пока карета, покачиваясь и скрипя, катилась по дороге, Бриггс не сводил с Аллегры глаз, но в его взгляде не было ни неодобрения, ни вожделения, а только участие, и вскоре она расслабилась и всецело предалась своим мыслям. Сильно ли изменился Бэньярд-Холл? Остались ли еще там слуги, которые знали Бэньярдов? Аллегра надеялась, что нет. Все еще больше усложнится, если ее узнают. Впрочем, с тех пор как она покинула Англию, прошло восемь долгих лет. Наверняка Уикхэм успел заменить всех слуг, которые были преданы Бэньярдам. А теперь при Ридли слуги в Бэньярд-Холле вообще не задерживаются, если она правильно поняла Бриггса.

Наконец они поднялись на гребень холмистой гряды и подъехали к воротам. Привратник Хэмфри открыл створки и ошеломленно застыл, увидев сидевшую в карете Аллегру. Она, не удостоив его взглядом, наклонилась вперед, пристально глядя в окно. Миновав длинную, плавно изгибающуюся подъездную аллею, карета выехала из-под сени деревьев, и у Аллегры на мгновение занялся дух от страха.

Бэньярд-Холл… Дом, где она родилась, где прошло ее счастливое детство. Он стоял посреди густого парка; но, несмотря на все великолепие окружающего ландшафта, это был всего лишь скромный старый помещичий дом из коричневого известняка с серыми гранитными колоннами и фронтонами. Высокие окна блестели в лучах послеполуденного солнца, словно золотые монеты; над кухонной трубой вилась тонкая струйка дыма. Лужайка перед домом походила на гладкий зеленый ковер, клумбы обширного сада пестрели яркими летними цветами.

Хрустя колесами по гравию, которым была посыпана подъездная дорога, карета начала огибать Бэньярд-Холл, чтобы подъехать к нему сзади. Аллегра закусила нижнюю губу. Сколько она ни смотрела, как ни вглядывалась в каждую деталь, перед ней был всего-навсего обыкновенный помещичий дом – красивый, старинный, безмятежный. Знакомый, но какой-то далекий из-за разделившего их времени, он не пробуждал мучительных воспоминаний. При виде его ничто не отзывалось ни в сердце, ни в душе. Девушка знала только, что когда-то жила здесь, вот и все.

Аллегра не понимала, рада она этому или огорчена. Все эти годы именно воспоминания поддерживали в ней огонь ненависти – и теперь она вдруг почувствовала себя ограбленной. Но возможно, другая, более свежая память о страданиях, перенесенных в Каролине, укрепит ее решимость расквитаться с Уикхэмом. Она не должна забывать о своем долге перед теми, кого больше нет.

В огороженном дворике, примыкающем к двери, ведущей на кухню, гоготали гуси; когда карета остановилась, залаяли несколько привязанных неподалеку английских догов. Едва Аллегра сошла на землю, как открывший дверь кареты грум ухмыльнулся и громко сказал:

– Это еще что? Ну и грязнуля! Ну и рвань! – Увидев вышедшего вслед за Аллегрой Бриггса, он вопросительно поднял бровь: – А где же его милость?

– Возьми лошадь и поезжай к нему. Он ждет на постоялом дворе «Чертополох и роза».

Грум хохотнул:

– А он еще может усидеть в седле?

Бриггс бросил на него грозный взгляд и сердито буркнул:

– Ты осмелишься сказать это ему в лицо? Если нет, делай, что велено, и попридержи язык.

Не слушая извинений, которые неохотно пробормотал грум, Бриггс взял Аллегру за локоть и повел в дом.

Не успели они войти, как навстречу им тотчас поспешила пожилая женщина в накрахмаленном чепце. Губы ее были недовольно поджаты.

– Мистер Бриггс, я настоятельно прошу вас поговорить с его милостью. Мэрджери проплакала сегодня полдня после того, что лорд Ридли сказал ей нынче утром. Она говорит, что хочет уволиться.

Бриггс вздохнул:

– Ну так пусть увольняется. Мы наймем другую.

– Но она уже третья прачка за этот месяц.

Управляющий раздраженно крякнул.

– Миссис Ратледж, слуги – это ваша забота, не так ли? Неужели вы не можете подыскать такую прачку, которая не станет обижаться на безумный бред человека… – Он вдруг запнулся, спохватившись, что сказал лишнее. – Его милость иногда бывает не в себе, – продолжил Бриггс более спокойным тоном, – Сделайте так, чтобы слуги это поняли. Они должны уважать своего хозяина, а не носиться со своими обидами. А Мэрджери пообещайте полгинеи в качестве возмещения за уязвленную гордость. И начните учить новую прачку на тот случай, если она все-таки уволится. Вот еще что. – Он показал рукой на Аллегру: – Его милость желает, чтобы вы позаботились об этой девушке. Пусть накормят и вымоют. И найдите для нее подходящее платье.

– Девушке?

Экономка понимающе усмехнулась. Она перевела взгляд с полуодетого Бриггса на Аллегру, на которой поверх разорванной мужской одежды все еще был надет его камзол, и многозначительно промурлыкала:

– Ну что ж, мистер Бриггс, похоже, у его милости был сегодня весьма интересный день.

– Займитесь своими обязанностями, миссис Ратледж, – холодно произнес управляющий и торопливо пошел прочь.

Экономка оглядела Аллегру с головы до обутых в пыльные башмаки ног:

– А ты хорошенькая, ничего не скажешь. Несмотря на твою загорелую кожу и грязное лицо. Да, у его милости недурной вкус. – Она махнула рукой в сторону лестницы для слуг: – Ну что ж, пошли.

Намек миссис Ратледж напомнил Аллегре о том, что страшило ее больше всего.

– Я здесь не затем, чтобы быть шлюхой лорда Ридли, – сказала она с вызовом.

Миссис Ратледж равнодушно пожала плечами:

– Быть шлюхой его милости не так уж плохо. Он человек щедрый, хоть этого у него не отнимешь.

Эти слова были сказаны с таким неприкрытым презрением, что Аллегра невольно подумала: «Однако недостаточно щедрый для того, чтобы купить преданность своих слуг».

Вслед за миссис Ратледж Аллегра спустилась на этаж по черной лестнице, прошла мимо кухонь и просторной комнаты для слуг и вошла в маленькую, скромно обставленную гостиную. Подозвав двух молоденьких служанок, домоправительница непререкаемым тоном отдала им несколько распоряжений. И уже через пять минут девушка сидела за столом и наслаждалась настоящим, сытным обедом – впервые с тех пор, как она покинула Каролину. Пока Аллегра ела, служанки внесли в гостиную бочку, наполненную горячей, пахнувшей лавандой водой, развели в камине небольшой огонь и принесли простое синее платье, нижнюю юбку, рубашку и корсет. Они помогли ей раздеться и удивленно вскрикнули, увидев у нее на спине два длинных перекрещенных рубца.

– Бог ты мой! – воскликнула одна из них. – Я, конечно, знала, что его милость не ангел, но чтобы сделать такое! Этакой пакости я даже от него не ожидала.

– Это сделал не Ридли, – объяснила Аллегра, – а сэр Генри Кромптон.

– Ах вот как, – протянула вторая служанка и лукаво хихикнула. – Извините, мисс, но вы, наверное, хотели стянуть у него еду со стола. Это единственное, что может разозлить такого борова.

Первая служанка расхохоталась:

– Моя кузина Мэри служит у него в доме. Так она сказывает: мол, за глаза все слуги говорят, что когда сэр Генри помрет, то его гроб вместо роз засыплют кочанами капусты, а церковь украсят связками колбас. – Она осторожно коснулась спины Аллегры: – Эти ранки неглубокие, мисс, до свадьбы заживут. Что поделаешь, всех нас били. А теперь полезайте в бочку. Кожа у вас рассечена только в нескольких местах, так что щипать будет недолго.

Служанки мыли ее осторожно и старательно, и Аллегра была им за это благодарна. Так приятно было чувствовать, что о тебе заботятся. Обе они вслух подивились тому, как разнится белая кожа ее тела от темного загара на лице и руках, но больше ничего не сказали, как видно, догадавшись, что ей хочется предаться своим мыслям. Их участливое молчание подействовало на нее успокаивающе, и вскоре ее стало клонить в сон.

К тому времени когда они вымыли Аллегру и одели (причем корсет зашнуровали свободно, чтобы он не давил на ее израненную спину), она уже начала клевать носом, не в силах противиться дремоте. Девушка сидела на табурете возле горящего в камине огня, а служанки вытирали и расчесывали ее вымытые волосы, ниспадающие густыми темными завитками почти до самой талии. Она отдалась теплой волне покоя и довольства. Завтра она подумает об Уикхэме и своем долге и снова отправится в путь. Но сегодня… Аллегра зевнула, вздохнула, и голова ее упала на грудь. Сегодня…

Внезапно девушка осознала, что ее волосы больше не расчесывают, – их перестали расчесывать еще несколько минут назад. В комнате было очень тихо. Аллегра открыла глаза и выпрямилась. Перед ней, прислонившись к каминной доске, стоял Ридли и разглядывал ее из-под полуприкрытых век. Обе служанки ушли. Дверь была закрыта.

Ридли покачал головой и лениво улыбнулся:

– Черт меня побери, да ты прямо красотка.

Аллегра вскочила на ноги и опасливо бросила на него ненавидящий взгляд; тело ее напряглось, как у загнанного зверька. Сейчас она остро сожалела о том, что служанки не дали ей косынки, чтобы повязать на шею и закрыть грудь. Ей было не по себе оттого, что ее полные груди соблазнительно выпирают из низкого выреза платья, прикрытые только виднеющейся из-под корсажа узкой оборкой рубашки.

Ридли явно думал о том же самом. Он нескончаемо долго смотрел на ее грудь, изогнув свои чувственные губы в довольной усмешке, затем откровенным, оценивающим взглядом смерил ее всю с головы до ног – раз, другой.

Аллегра содрогнулась. Это напомнило ей аукцион в Чарлстоне. Она вспомнила, как Ридли разглядывал ее, когда сорвал с нее одежду перед Кромптоном.

– Негодяй, – пробормотала девушка. – Чума забери тебя и твои гнусные глаза.

Он улыбнулся:

– Я вижу, ничто не может сломить твой неустрашимый дух. Барбара… та маленькая служаночка, которая мыла и одевала тебя, сказала мне, что хлыст Кромптона не причинил тебе большого вреда. Покажи мне твою спину. Спусти с плеч рубашку и повернись.

– Не буду! – Она с вызовом посмотрела на него, сжав зубы.

Улыбка сошла с его лица.

– Я привык, чтобы мои приказы выполнялись. Повернись.

Аллегра сглотнула. Странно, что этого человека называют трусом, ведь у него такой грозный вид: холодные янтарные глаза, решительный, упрямый подбородок. Чувствуется, что он вспыльчив и в пылу ярости опасен. Ну что ж, если ей придется с ним сразиться, то время для баталий надо будет выбирать с осторожностью. И сейчас был неподходящий случай. Покорившись неизбежному, она вздохнула, развязала тесемки своей рубашки и повернулась к нему спиной.

Ридли поднял ее тяжелые локоны, сладострастно провел по ним пальцами и закинул их ей за плечо. Потом спустил вниз ее платье и рубашку и бережно погладил кожу возле одного из рубцов. Его рука была теплой, прикосновение – мягким, он не ощупывал, а скорее ласкал, Аллегра задрожала, захваченная врасплох какими-то странными, неведомыми доселе чувствами. Ее так давно никто не касался с нежностью.

Тихий голос Ридли был так же ласков и так же бередил душу, как и его прикосновение.

– Надеюсь, шрамов не останется. Было бы жаль портить такую красоту. Твоя кожа подобна надушенному бархату. – Он наклонился и поцеловал ее в шею.

От прикосновения его горячих губ Аллегра вздрогнула, затем напряглась как струна, охваченная тревогой. Силы небесные, она, должно быть, сошла с ума. Как могла она поддаться слабости хотя бы на мгновение? Разве она забыла, чего этот мерзавец от нее хочет? Неужели она позволит ему добиться удовлетворения своей похоти, пусть и с помощью нежности и ласк? Куда подевалась ее гордость, гордость Бэньярдов?

Девушка отпрянула от него и, торопливо завязав тесемки рубашки, забежала за стол. Такой барьер, конечно, плохая защита, но он по крайней мере удержит Ридли на расстоянии, пока она вновь не соберется с мыслями. Аллегра лихорадочно оглядела комнату, ища путь к спасению или какое-нибудь оружие, которым можно было бы обороняться, но не нашла ничего.

– Чтоб тебя черти взяли, – проговорила девушка. – Я тебе не покорная овца, которая пойдет на бойню без борьбы!

Ридли засмеялся:

– В этом я уже убедился, – Он высунул язык, поскреб его ногтем большого пальца и крякнул от боли. – Но, – продолжил мужчина, – тобой будет весьма интересно заняться, Аллегра Макуорт. И, – он двинулся вокруг стола, вперив в нее плотоядный взгляд, – меня не пугает борьба.

Аллегра попятилась, стараясь остаться по другую сторону стола. Они не сводили друг с друга настороженных глаз, как двое противников, сошедшихся на смертельном турнире. Аллегру снедал страх. Он мог перескочить через стол и с легкостью одолеть ее. А потом – минутное торжество и скорое забвение для него, а для нее – позор и унижение. Так же, как это было с мамой. Плечи Аллегры поникли, покорно и устало. У нее больше не осталось сил.

– Чудовище, – прошептала, девушка.

Если бы она не знала, что Ридли – бессердечное, эгоистичное животное, ей бы, наверное, показалось, что в нем пробудилась совесть. Он пожал плечами, беспечно улыбнулся и попятился назад. Затем потер рукой лицо, и Аллегра увидела в его глазах характерный стеклянный блеск – виконт был пьянее вина.

– Как-нибудь в другой раз, – пробормотал он. – Пожалуй, мы оба претерпели слишком большой ущерб от сегодняшних баталий. – Ридли пододвинул к себе стул, сел на него и с шумом припечатал к столу листок бумаги. – Итак, к делу. Сто фунтов стерлингов.

– Что? – Аллегра широко раскрыла глаза, ошеломленная внезапной сменой его настроения.

– Мне пришлось заплатить Кромптону сто фунтов стерлингов, чтобы купить твою жизнь и свободу. – Он сладко улыбнулся. – И я, разумеется, ожидаю, что ты возместишь мне эти расходы.

Сто фунтов! Аллегра опустилась на стоящий рядом стул.

– Но у меня нет… Я не могу, – запинаясь, проговорила девушка.

– Ну конечно. Я так и думал. И велел Бриггсу подготовить соответствующий документ.

– Какой документ? – в смятении выговорила она.

– Контракт об услужении без оплаты. На год. Это, разумеется, не возместит мне моих ста фунтов, но так уж и быть.

– Нет! – пронзительно закричала Аллегра, вскакивая на ноги, и, не желая верить своим ушам, в бессильной ярости замотала головой. – Нет, нет, нет!

Ее вспышка не произвела на него ни малейшего впечатления.

– А мне казалось, что работа тебе не в новинку. – Он пожал плечами. – И в конце концов, это всего лишь на год.

– Работа? – переспросила девушка гневно. – Да будь ты проклят, я знаю, что это такое. Смотри! – Она протянула ему свои ладони. – Три года. Три года по кабальному контракту, чтобы заработать на проезд до Англии. Три года работы в поле, стыда и унижения!

– Господи Иисусе, – тихо пробормотал Ридли и провел пальцем по мозолям на ее ладони. Когда он поднял на нее глаза, она прочла в них неожиданную жалость. – Что ж, тогда мы подберем для тебя что-нибудь полегче. Ты умеешь читать?

– Да, – угрюмо выдавила Аллегра.

– Прекрасно. Я уверен, миссис Ратледж найдет для тебя какое-нибудь полезное дело. – Он вдруг нахмурился. – А ты часом не убежала от своего хозяина?

– Нет. Я отработала свой срок до последнего горького дня.

– Мы постараемся сделать твое пребывание здесь более приятным.

Девушка бросила на него уничтожающий взгляд. Никогда никого она еще не ненавидела так сильно, разумеется, кроме Уикхэма. Ридли собирался украсть у нее год. Целый год! И при этом он сидел и говорил так спокойно, как будто речь шла о какой-нибудь аренде недвижимости.

– А что, если я откажусь подписать?

– Тогда я буду вынужден отвезти тебя обратно к Кромптону с его хлыстом, неукротимым стремлением к правосудию и любовью к выездным заседаниям суда присяжных. А может быть, и кое-чем похуже. Поговаривают, что, помимо чревоугодия, у него есть аппетит и к утехам иного рода. – Он сделал многозначительную паузу. – Но если ты подпишешь контракт, будешь под моей защитой. И он тебе не страшен.

Аллегра застонала. Ридли не оставлял ей выбора.

– Зачем вы это делаете? Ведь вам не нужны эти деньги. Ваши слуги геворят, что вы – человек щедрый.

Его рот искривился в сардонической усмешке.

– Это единственное похвальное свойство, которое они за мной числят.

– Тогда зачем? Что для вас эти сто фунтов? Он издал короткий смешок.

– Наверное, среди моих предков были шотландцы.[2] Иначе откуда бы взяться подобной бережливости? Кроме того, я рассудил, что таким образом куплю Уикхэму лишний год жизни.

Аллегра задохнулась от возмущения:

– Уикхэму? Так вы мучаете меня и заставляете стать вашей служанкой; чтобы спасти друга! Он ваш друг, да?

Ридли покачал головой:

– Я едва его знаю. Мы встречались с ним всего лишь раз. Но на мой взгляд, надо бы дать тебе время для того, чтобы образумиться и передумать.

– Передумать? Никогда!

– Ну тогда тебе не помешает хоть немного охладить свой пыл. Если ты нападешь на Уикхэма с такой же опрометчивостью, с какой напала на меня, тебя, несомненно, схватят, предадут суду и повесят. И на этом все кончится.

– Что мне до этого, если Уикхэм будет мертв? И отчего вас заботит моя судьба?

– Ничья жизнь не стоит того, чтобы губить из-за нее свою, – сказал он, небрежно пожав плечами.

– Поэтому вы и отказываетесь драться на дуэли?

При этих словах Ридли словно окаменел, и Аллегре показалось, что с него, пусть всего лишь на мгновение, спала маска равнодушия ко всему и вся. Он вдруг встал, подошел к камину и наклонил голову, так что теперь девушка больше не могла видеть его глаза.

– Если ты сделаешь это, то уже не сможешь спокойно спать по ночам, – пробормотал он. – Миг безумия – и душа твоя будет проклята навек.

В его голосе девушка расслышала боль и неожиданно для себя ощутила сострадание.

– Милорд… – начала она.

Но виконт, похоже, уже взял себя в руки. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, противная, фальшивая улыбка, тотчас напомнившая Аллегре, что этот человек ей неприятен. Так не все ли равно, что скрывается за его маской?

– Я убью Уикхэма с наслаждением, – сказала она вызывающе.

Его улыбка стала еще шире.

– Пусть так, но мне было бы жаль, если бы тебя повесили за убийство. Не хочу, чтобы угас весь этот пыл, весь этот огонь. По крайней мере до того, как он согреет меня.

У Аллегры перехватило дыхание. Нет, этот негодяй, так жестоко домогающийся ее добродетели, не заслуживал ни малейшего сочувствия.

– Чтоб ты горел в аду, – зло бросила девушка. – Так вот для чего тебе нужен твой подлый контракт? Но ты получишь от меня только один год работы, и больше ничего. Ни моего тела, ни души тебе не видать.

Ридли медленно провел рукой по каминной полке, как будто лаская любовницу. Эротические движения его длинных пальцев завораживали. Аллегра почти чувствовала, как они касаются ее тела, нежно гладят его, пробуждая прежде неведомые сладкие ощущения. Что это с ней? Откуда эта странная дрожь внизу живота? Голос Ридли вдруг сделался тише, в нем зазвучали вкрадчивые, обольстительные нотки.

– Вот как? А что, если бы в знак благодарности я сократил срок твоей службы? Что тогда?

Эти слова вмиг отрезвили ее. О Господи, сыщется ли на свете человек более бессердечный, чем этот дьявол? Поставить ее перед таким выбором!

– Значит, чтобы сократить срок контракта, я должна буду против своей воли стать шлюхой?

– Нет. Я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле или не отдавалась вообще.

– Тогда вам не на что рассчитывать, – твердо сказала Аллегра. – Разве что вы собираетесь меня изнасиловать, – добавила она, и от этой ужасной внезапной мысли глаза ее расширились.

Он самодовольно усмехнулся:

– Как плохо ты обо мне думаешь. Право же, ты уязвила меня до глубины души. Не в моем характере брать женщину силой.

– А как же тогда назвать то, что случилось нынче утром в лесу? – Девушка едва могла скрыть свое презрение.

Ридли игриво всплеснул руками. Этот жест, по-видимому, должен был свидетельствовать о совершенной невинности его помыслов.

– Мне хотелось совсем немногого – один-два поцелуя, только и всего. А ты обошлась со мной до крайности жестоко.

Аллегра потерла рукой глаза и покорно вздохнула.

– Должно быть, вы наслаждаетесь этой игрой, милорд Ридли, но мне она не доставляет удовольствия. Не могли бы мы вернуться к делу?

– Разумеется. – Он взял с каминной доски чернильницу и поставил ее на стол. – Итак, мы обо всем договорились, верно?

– Год моей жизни за ваши сто фунтов? Целый год?

Ее голос дрогнул, когда она подумала о том, насколько откладывается осуществление ее заветной цели.

– Не сомневаюсь, что твоя ненависть к Уикхэму бу дет пылать год, как маяк в ночи. – Ридли приподнял пальцами подбородок девушки и пристально посмотрел в ее темные глаза. – Так я и думал. Такой огонь не погаснет, не отгорит.

В его голосе больше не слышалось насмешки, да и вид у него теперь был серьезный и недоуменный.

– Господи, – пробормотал Ридли, – откуда же он взялся, такой неистовый накал чувств? И чем заслужил Уикхэм подобную ненависть?

Аллегра попятилась – подальше от его руки и пытливых глаз – и взяла со стола перо.

– Значит, год, – твердо произнесла она, чтобы положить конец его вопросам. – И мне не придется опасаться, что как-нибудь вечером вы устроите на меня засаду?

Он покачал головой, рассмеялся и вновь превратился в прежнего беспутного повесу.

– Только не я. Но мое предложение остается в силе. Подаришь мне свои ласки – и я, возможно, соглашусь сократить срок твоего контракта. Очень может статься, что я даже куплю тебе одно-два шелковых платья с низким вырезом, чтобы продемонстрировать эту соблазнительную грудь.

– Хотя искушение и велико, – сказала Аллегра с сарказмом, – я все же не сойду со стези добродетели.

Ридли лениво ухмыльнулся, протянул руку и намотал на палец ее темный локон.

– Предупреждаю: я постараюсь обольстить тебя и завлечь к себе в постель. Ты чертовски лакомый кусочек.

Аллегра тряхнула головой, чтобы освободить свои волосы.

– Я вам не поддамся.

Он усмехнулся:

– Стало быть, меня ждет год, полный упоительных баталий. Одна мысль о них меня возбуждает. – Увидев отвращение, отразившееся на ее лице, виконт засмеялся. – Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы попытаться удрать. В Англии кабального слугу, сбежавшего от своего хозяина, ждет повешение.

– Пока Уикхэм не умер, я буду беречь свою жизнь. У меня нет ни малейшего желания угодить на виселицу за побег от вас.

Девушка обмакнула перо в чернила, склонилась над столом и подписала проклятый контракт. Ридли поймал ее в ловушку, из которой не было выхода, и они оба это знали.

Она вздохнула. Ничего не поделаешь. Она уже столько времени ждала, так потерпит еще год. Если, конечно, не убьет до тех пор этого дьявола Ридли. Он сложил контракт, спрятал его за пазуху.

– Есть еще одна деталь, так, мелочь. Поскольку остальные слуги работают в Бэньярд-Холле по найму, об этом нашем соглашении будем знать только ты, я и Бриггс. Он назначит тебе небольшое жалованье. Чтобы предотвратить толки.

Ридли сказал это как-то чересчур небрежно. Может быть, его все-таки мучает совесть?

– Вам стыдно из-за того, что вы сделали и собираетесь сделать? – тихо спросила она. – Или вас беспокоит мой позор?

Он издевательски рассмеялся:

– Вовсе нет. Но я все еще надеюсь склонить тебя лечь ко мне в постель раньше, чем истечет год. Наверняка тебе захочется, – тут мужчина опять засмеялся, – э-э… обсудить со мной условия твоего освобождения задолго до того, как на эти холмы придет следующее лето. И мне бы не хотелось, чтобы другие слуги решили, что ты стала моей лишь из-за какого-то глупого контракта. Будет куда лучше, если они подумают, что ты нашла меня неотразимым.

Какое наглое самодовольство! Аллегра брезгливо фыркнула, но ничего не сказала.

Он приподнял четко очерченную бровь:

– Ты не согласна? Ну что ж, дело твое. Я разрешаю тебе рассказать им, когда тебе того захочется, что я тебя купил в надежде сделать своей шлюхой.

В этих словах было столько неприкрытой жестокости, что Аллегра содрогнулась. Теперь она начала понимать, отчего все обитатели Бэньярд-Холла открыто ненавидели своего хозяина. Но на нее его яд не подействует, ее ему не удастся довести до слез, как бедняжку Мэрджери.

– Это будет нашим секретом, – сказала девушка и заставила себя сделать реверанс. – Могу ли я уйти и поискать миссис Ратледж, милорд? Если мне придется остаться здесь на год, мне понадобится кровать.

– Скажи ей, чтобы она сообщила мне, где она тебя поселит. Возможно, скоро придет время, когда… ну, ты понимаешь. – Он смерил Аллегру плотоядным взглядом.

Будь он проклят. Ну ничего, она отплатит ему за жестокие слова.

– Это вряд ли, милорд. С вашим пристрастием к бутылке вам едва ли удастся по вечерам самостоятельно находить собственную кровать. Не говоря уже о чужой.

Аллегра снова присела в реверансе и успела заметить, перед тем как поспешно выйти вон, что самоуверенная усмешка сползла с его лица, уступив место недовольной гримасе.

Аллегра застонала и, моргая, села в кровати. Вокруг было темно. Она поежилась. Наверное, ее разбудила боль от рубцов на спине. А ведь когда миссис Ратледж привела ее в эту маленькую комнатушку, расположенную на чердаке, и она растянулась на мягкой постели, глядя в мансардное окошко на сгущавшиеся сумерки, ей казалось, что она проспит несколько дней подряд.

Девушка нахмурила брови, вглядываясь в кромешную тьму. Нет, боль в спине здесь ни при чем. Ее разбудил шум и звук голосов, доносившихся откуда-то из-за двери. На мгновение ее охватила паника: неужели Ридли передумал и решил наброситься на нее прямо сейчас? Но, едва подумав об этом, Аллегра покачала головой и тихонько рассмеялась. Если бы у него было намерение пробраться в ее комнату, он бы так не орал.

Она встала и подошла к двери. Ее комната находилась на верхней площадке узкой лестницы, которая этажом ниже переходила в просторный коридор. Аллегра отворила дверь и, как была, в одной рубашке, сошла вниз, неслышно ступая босыми ногами. Теперь голос Ридли, выкрикивающий что-то несвязное, звучал громче; слышались также и другие мужские голоса.

Коридор являл собой картину полнейшего разгрома. На полу валялись стулья, висевшие на стенах зеркала были вдребезги разбиты. Во всех подсвечниках ярко горели свечи; перед изумленным взором Аллегры лакей бегом принес еще огня. Из распахнувшейся двери выскочил Бриггс; в руках у него была свернутая веревка. Вокруг, что-то крича, бестолково толпились слуги, точь-в-точь как лошади, испуганные грозой. Центром всей этой сутолоки был Ридли. На нем не было ни камзола, ни сапог, а рубашка висела, не заправленная в бриджи. Ленту для волос он потерял, и его длинные русые мокрые от пота кудри свободно болтались, падая на лицо. Дрожа от ужаса, Аллегра увидела, как он схватил стул и с яростным ревом швырнул его в висевшую на стене большую картину. Затем повернулся и, шатаясь, двинулся к девушке.

– Господи помилуй, – прошептала она и вжалась в стену.

Ридли остановился прямо перед ней и уставился на нее налитыми кровью глазами. От него разило спиртным, из полураскрытого рта стекала слюна, а выражение лица было столь пугающим, что Аллегра невольно выставила вперед руки, чтобы оттолкнуть его, если ему вздумается напасть.

Но лицо его вдруг изменилось: на нем медленно проступила грустная улыбка.

– Леди Печали, – хрипло проговорил он, глядя на Аллегру с такой болью, что у нее сжалось сердце, – вы пришли, чтобы плакать вместе со мной?

– М-милорд, – запинаясь пробормотала она, не зная что и думать.

– Сэр Грейстон. – Из толпы слуг выступил низкорослый темнолицый человек и, подойдя к Ридли, взял его за локоть. – Идите спать. Над Гангом уже полная луна. – Он говорил мягко, распевно и произносил слова с чуть заметным акцентом. – Идемте, сэр Грейстон. Вам пора в постель. Вы ляжете, а я зажгу благовония и наполню ваши сны ароматом лотоса.

Ридли молча кивнул, повернулся и, нетвердо ступая, пошел было прочь, но тут же остановился, стряхнул с себя руку темнокожего слуги, воздел сжатые кулаки и дико заревел, а лицо его перекосилось от гнева.

– Хватайте его, – крикнул Бриггс, делая знак слугам. – Скорее!

Несколько лакеев тотчас же навалились на виконта. Он лягался и вырывался, осыпая их бранью, но после недолгой борьбы они общими усилиями свалили его на пол и связали по рукам и ногам веревкой, которую им бросил Бриггс. Потом подняли его, яростно извивающегося, из-рыгающего проклятия, и, пройдя по коридору, унесли в хозяйские апартаменты.

Аллегра обессиленно прислонилась к стоявшему у стены столику; тело ее сотрясала неудержимая дрожь.

Вдруг до нее донесся смех; она подняла глаза и увидела двух служанок, спускавшихся по лестнице, тех самых, которые помогли ей вымыться и одеться.

– Никогда не забуду, как я впервые увидела эту картину, – с видом превосходства заметила та из них, которую звали Барбарой.

– Силы небесные, – выдохнула Аллегра, обхватывая себя руками, чтобы унять дрожь. – Как часто с ним такое бывает?

Барбара пожала плечами:

– Примерно раз в месяц. – Она повернулась к своей подружке: – Правильно я говорю, Верити?

Верити хихикнула:

– Да, раз в месяц… как восход полной луны над Гангом.

Их черствость потрясла Аллегру. Неужели в них нет ни капли сочувствия?

– Но ведь это ужасно!

Барбара тряхнула головой:

– Полноте! Завтра он проснется как ни в чем не бывало, ничегошеньки не помня, и снова станет таким же злющим, как всегда: будет придираться по пустякам к служанкам и ни за что ни про что оскорблять конюхов.

У Аллегры все еще стояла перед глазами жуткая сцена, которую она только что видела.

– Но отчего это с ним происходит?

– Даже ему иногда случается выпить столько, сколько он не может переварить. И тогда уложить виконта спать может только этот коротышка и урод, его камердинер.

– Он ведь из Индии, да?

Аллегре вспомнился матрос из Калькутты, которого она как-то раз видела в Чарлстоне.

– Ага, оттуда. Его зовут Джагат Рам. Грязный чудной маломерок. Терпеть его не могу. Но он единственный, кого хозяин желает видеть, когда напьется, как сейчас.

– А почему он так напивается? – спросила Аллегра и тут же вспомнила постыдную сцену с сэром Генри. – Он что, заливает джином мысли о своей трусости?

– Нет, тут другое. Все дело в его покойной жене, – сказала Барбара. – Во всяком случае, мы с Верити так считаем, верно, Верити?

Аллегра почувствовала острую жалость. Даже Ридли не заслуживал подобных мук.

– Стало быть, он так неистовствует, скорбя по жене?

– Скорбя? Какое там! Нет, он бесится не от скорби, а от чувства вины.

– Вины? Почему?

Верити зябко повела плечами и снова повернулась к лестнице:

– Не нравится мне эта работа. Сколько бы тут ни платили, а если подвернется другое место, сразу же возьму расчет. Пошли, Барбара. Я хочу спать.

– Постой, не уходи. – Аллегра коснулась ее руки. В ушах у нее снова и снова звучали истошные, полные страдания вопли Ридли. – Скажи, в чем он виноват перед женой?

Глаза Верити расширились от суеверного страха.

– Да охранит нас от него милостивый Господь, – прошептала она. – Люди говорят, что он ее убил.