— Орра, орра, холодная орра! — донеслось из цветущей аллеи. Кон Мак посмотрел на конну Таню: не сбегать ли? Таня палочкой задумчиво чертила на песке кружочки.
— Таня… Таня, — прошептал Мак, словно пробуя имя на вкус. Мода на земные имена широко распространилась на Грассе, но ему, воспитанному на классических примерах, они до сих пор казались непривычными. Хотя этой девушке удивительно шло странное, мягкое сочетание: «Таня».
Он обхватил девушку за плечи, но Таня выскользнула и. крикнув ему: «Лови!», выскочила на площадь. В прошлом сезоне Мак чуть было не завоевал право лететь на Землю в составе сборной Грассы по бегу. Он не стал догонять Таню, а побежал сзади, любуясь тоненькой, словно летящей над мостовой, фигуркой. Ворвавшись в широко распахнутые ворота храма, Таня резко остановилась и приложила палец к губам.
— Тише, вдруг там Морт?
— М-о-о-рт, — зашелестело внутри Храма.
— Слышишь? — Они на цыпочках прокрались внутрь. Зал был пуст, и только отзвуки шепота еще шевелились где-то в углах. — А что здесь будет? Так и будет пусто?
От звука Таниного голоса храм ожил. Отлетая от стен, колонии купола, слова сталкивались, перемешивались и наполняли огромное пространство невнятным ропотом. У Тани округлились глаза. — Это неофиты. Бежим! — И она снова бросилась через площадь. Теплый летний вечер быстро рассеял наваждение, и в аллею они вбежали, хохоча во все горло.
— А представляешь, если оттуда выйдет колонна неофитов?
— Не выйдет. Там будет Музей Дороги.
— Ой, правда? — изумилась Таня. — Расскажи о Дороге.
Как и все новое поколение грассиан, Таня жила выходом Грассы в космос, грандиозным строительством курортов в Черных горах и жадно ловила известия со Старшей Сестры — так называли Землю. А прошлое, известное ей со школьного курса истории, воспринималось как страшная сказка. Мак был всего на три года старше Тани. но он учился на историка и как живые вставали перед ним мрачный убийца Морт и несчастный Мал, до конца фанатично веривший в свою правоту Фиер и трагически прозревший Ропур… Он уже рассказывал Тане о Дороге, и каждый раз она слушала затаив дыхание, как ребенок. Они уже несколько раз обошли площадь, и чем ближе Мак подходил к трагическим дням выхода неофитов, тем теснее Таня прижималась к нему, мешая идти. Переживая гибель тысяч грассиан в темных подземельях, Мак машинально отстранил Таню. Она послушно отодвинулась, опустив голову. Маку стало жалко ее.
— Прости, милая. Не сердись.
— Я не сержусь. — ответила Таня, не поднимая головы, — я думаю. Я думаю, когда у нас будут дети, они будут не похожи на нас, они будут разные, и это прекрасно.
— У нас дети? — Мак потянулся к Тане, но она уже кричала: — Лови!
Мак догнал Таню только у памятника. На том месте, где некогда начинался вход в подземелье, была разбита клумба, засаженная розами даром Земли. На постаменте встала другая фигура. Не яростно устремленный вперед Фиер, а стройный юноша в комбинезоне космолетчика упругим движением вознес над головой две полусферы, по одной в каждой руке. По напряженным мускулам было ясно, что следующим движением он сомкнет их в одно целое. Отлитая из белого металла статуя, казалось, взлетала. Иллюзия усиливалась черной блестящей стеной за спиной статуи. На двух языках — земном и грассианском — обращался предок к потомкам:
Черные скалы уступами тянутся к небу,
Черные пропасти валятся в недра земли,
Камень грохочет о камень, слетая к подножью.
Камень на камень — растет у подножья гора!
Это ли Грасса? О нет, это только гранит!
Светлое солнце играет с полуденным морем,
Множатся блики на скате ленивой волны,
Море вздыхает и тянется к суше в истоме,
Мягкою лапой лаская прибрежный песок.
Это ли Грасса? О нет, это только вода!
Ветви склонились к лучу уходящего света,
Чуть шевельнулись уставшие за день сады.
Плод перезрелый на травы склоненные рухнул,
Сладость свою разбросав равнодушным цветам.
Это ли Грасса? О нет, это только земля…
Что же такое тогда называется Грассой?
В чем единение камня, воды и земли?
В разуме высшем, дающим предметам названье.
В разуме, Грасса, сокрыто твое бытие.
— Как красиво…
Мак не сразу понял, что читает вслух. Мерные, торжественные строфы, знакомые с детства, каждый раз потрясали его до глубины души.
Таня быстро пересекла аллею и, сорвав тяжелую, усыпанную плодами ветку орры, положила ее к подножью памятника.
— Пойдем.
Уходя, Мак оглянулся. В аллее уже сгустился сумрак, но статуя, словно собирая остатки света, сияла неярким серебристым сиянием. А выше ее, по гребню стены, уже с трудом различались буквы: «Сержу Арно — землянину и грассианину — навеки благодарная Грасса!»