Разборка по-кремлевски

Глава 2

Зыбкий утренний туман размывал линии, словно на детской переводной картинке. Медленно проступали цвета и силуэты: буро-зеленая камышовая кромка у берега Ладожского озера, черно-графитовые ветви полуоблетевших деревьев и тусклый дюраль моторки, покачивавшейся на волнах.

В моторке сидели двое. Немолодой мужчина в серой брезентовой штормовке то и дело забрасывал спиннинг, направляя блесну в сторону камышовых зарослей. Субтильного вида старичок сжимал в руках старомодную бамбуковую удочку.

Ладога все еще богата рыбой. Осенью хищники обычно жируют, набираясь сил перед зимней бескормицей. Блесна, просвистев в воздухе, со снайперской точностью плюхнулась у самой кромки камыша. Треск катушки – и спиннинг выгнулся дугой.

– Есть! – азартно прошептал мужчина в штормовке и, приподняв спиннинг, ощутил приятное, ни с чем не сравнимое напряжение.

Борьба с хищником заняла минут пять. На этот раз спиннингист поймал жереха – рыбу сильную и очень изворотливую. Впрочем, старичок тоже не остался без добычи: за это время он снял с жерлицы довольно приличную щуку.

– Василий Прокофьевич, вы бы себе приличную снасть купили! – с улыбкой укорил спиннингист.

– Зачем? – хмыкнул тот. – Мне же много не надо. На обед для меня и моего кота хватит. А все эти новомодные воблеры, силиконовые насадки и катушки – баловство одно. Вот, помню, до войны на Васильевском мы корюшку тягали только самодельными удилищами. Орешник, конский волос, самодельный поплавок из гусиного пера и свинцовый грузок из автомобильного аккумулятора. Только крючок был покупной. Тогда и бамбуковые удочки считались редкостью…

– Ну что – на сегодня хватит? – сложив спиннинг, мужчина в штормовке уселся на корме.

– Да, Клим, надо бы и позавтракать. Да и погода что-то портится, – Василий Прокофьевич смотал снасти и, достав из воды тяжелый садок с трепещущей серебристой рыбой, кивнул: – К берегу!

Спустя полчаса рыбаки сидели во дворе небольшого скромного домика. Василий Прокофьевич разводил костер, Клим чистил рыбу.

– Ты смотри! – хмыкнул он, извлекая из нутра щуки несколько мелких щурят. – Своих ест.

– Это потому, что в детстве не нарвалась на более крупного хищника. Ей бы объяснили, что так делать нельзя, – пошутил старик.

Клим взял пятнистую зеленую щуку под жабры, взвешивая на вытянутой руке.

– Килограммов на пять. А то и на пять с половиной. Настоящий пахан местных вод!

– У нас на Васильевском в конце тридцатых тоже был местный пахан, на Менделеевской линии жил. Уголовник прожженный, карманы в трамваях резал, из «Крестов» не вылазил. Так его свои же шавки в блокаду и съели, когда этот урка ослаб окончательно, – морщины на лбу старика сложились в изломанные линии. – Так оно всегда бывает. Пока пахан силен и помнит о всех возможных угрозах – его уважают. Когда он забывает о собственной безопасности и всецело доверяет окружению – обязательно жди беды.

Уху готовили тройную – как и положено по классическим рыбацким канонам. Сперва в кипяток загрузили мелких потрошеных окуньков и ершей, завернутых в марлю, чтобы костистая рыба не разварилась. Затем в котелок бросили плотвичек и подлещиков. И лишь после того, как в как кипящую воду опустили картофель, морковь и все положенные специи и коренья, наступал черед крупной рыбы – рубленых на куски судака, щуки и жереха. Вскоре уха вовсю распространяла волшебные ароматы.

Клим извлек карманные часы на длинной цепочке и отщелкнул крышку с выгравированной надписью.

– Ровно через сорок минут надо обязательно добавить пятьдесят граммов водки. Меня этому на Дону местные рыбаки еще в семьдесят девятом научили.

– Дай-ка еще раз на часы взглянуть, – попросил Василий Прокофьевич. – Когда это он тебе их подарил?

– Три года назад.

– А за что?

– Да по дружбе, – ответил спиннингист равнодушно. – Там написано.

И действительно – на серебряной крышке было выведено ровным каллиграфическим рондо: «Другу детства Климу Бондареву от президента Российской Федерации на добрую память о Васильевском и не только о нем».

– Хотел было мне свои наручные подарить, по спецзаказу сделанные. Да я отказался, – прокомментировал Клим Бондарев. – Не могу на правой руке носить, как это он любит. А в его часах заводная головка с левой стороны.

– У каждого свои странности, – взяв деревянную ложку, Василий Прокофьевич помешал варево в казанке. – Кто-то часы на правой руке носит… Кто-то от всех этих воблеров-шмоблеров без ума… Вместо того, чтобы, как все люди, нормальной бамбуковой удочкой ловить!..

– …кто-то почтовых голубей разводит!.. – беззлобно подначил Бондарев.

Увлечение почтовыми голубями Василий Прокофьевич пронес через всю жизнь – разве что рыбалка могла сравниться с этой страстью. Наверное, не было в Василеостровском районе Санкт-Петербурга большего голубятника, чем он. Голубятня, стоявшая в одном из дворов Большого Проспекта, была такой же достопримечательностью района, как Кунсткамера, Университет, Биржа или часовня Ксении Петербургской на Смоленке. Клим Бондарев, знавший голубятника с детства, не раз помогал ему в редком и благородном увлечении…

– Ну, почтовые голуби – это святое! – посерьезнел старик, пробуя горячую уху. – Ты же сам знаешь! Я и друзьям депеши посылаю, когда на рыбалке зависаю, и родственникам… Даже с этой дачи!

– Ну какие голуби могут быть в наше время? Интернет, мобильная и спутниковая связь – все это куда быстрее!

– Быстрее – не значит надежней! – серьезно опроверг Василий Прокофьевич. – Да и мобильного роуминга в этом районе почти нет… Наверное, ты знаешь историю про барона Ротшильда… Именно почтовому голубю он и обязан всеми своими богатствами. Благодаря голубиной связи он первым в Париже узнал о поражении Наполеона при Ватерлоо, что и позволило ему рискнуть на бирже… И сказочно озолотиться! – добавив в уху щепоть соли, старик напомнил: – Кстати, а те почтовые, которых я тебе весной подарил… Как они у тебя в Коломне? Живы?

– Коломна – это у нас в Питере. А московский район, где я иногда живу, называется Коломенское, – улыбнулся Бондарев.

– Да что там ваша Москва? Огромная хаотичная деревня! – как и все коренные петербуржцы, старик не очень-то жаловал столицу.

Клим пропустил едкое замечание мимо ушей.

– Все нормально, живы-здоровы ваши питомцы. Занимаюсь ими по науке. Как вы меня в детстве учили!

– Занимайся, занимайся… – улыбнулся Василий Прокофьевич. – Авось когда-нибудь и пригодятся! Кстати, а когда ты в отъезде… Кто голубями занимается?

– Пацанов из соседнего дома прошу.

– Не угробят?

– Уже и сами увлеклись. Просили – мол, дядя Клим, если будет возможность – подарите нам парочку на развод! Ну что – уха вроде бы готова? – скрутив с бутыли латунную пробку, Бондарев нацедил в мензурку пятьдесят граммов водки и аккуратно влил в кипящую уху. – Ровно через пять минут снимаем с огня.

– Выпивать под ушицу будем? – поинтересовался старик, глядя искоса.

Выпить перед едой он любил. Любил и в перерывах между едой, и после нее тоже.

– Я с утра не пью.

– Ты и по вечерам не так часто выпиваешь… как некоторые, – кивнул Василий Прокофьевич.

– Работа, – отстраненно прокомментировал Бондарев. – Можно выпивать до работы, после работы, даже на работе… Но только не вместо работы!

– Ты же типа как на пенсии! – напомнил голубятник. – Как там у вас выслуга шла… Год за три, кажется? Или ты… опять в свои «органы» поступил?

Клим не успел ответить – совсем рядом послышался звук автомобильного двигателя, и из-за кустарника медленно выплыл черный мерседосовский джип «гелендваген» с российским триколором на номере и двухцветной проблесковой мигалкой на крыше.

Джип, неуловимо напоминающий люксовый катафалк, ехал по берегу медленно и вальяжно, покачиваясь на ухабах.

– Не по твою душу? – спросил Василий Прокофьевич, глядя, как «гелендваген» останавливается у калитки.

– Вроде бы…

Водитель, как и положено по инструкции, остался в салоне, не выключая двигатель. А вот единственный пассажир – молодой мужчина с подчеркнуто неприметной физиономией – сразу направился к Бондареву.

– Клим Владимирович, – уважительно обратился он, протягивая пакет с грифом администрации президента, запечатанный пятью сургучными гербовыми печатями. – Это вам. Распишитесь вот тут… на конверте. Конверт, пожалуйста, верните, а письмо уничтожьте.

Сломав хрупкий сургуч, Бондарев зашелестел бумагой. При этом лицо его оставалось совершенно безучастным.

Убедившись, что адресат прочитал письмо, посыльной из «гелендвагена» протянул золотой «ронсон»:

– По инструкции, письмо должно быть сожжено сразу по прочтении.

– Я знаю.

Смяв бумагу, Клим бросил ее в огонь под закопченным котелком.

– Мне приказано доставить вас как можно быстрее. Вертолет уже ждет вас в Приозерске.

– Может, вы дадите мне позавртакать? – вежливо осведомился Бондарев.

– И ты, сынок, с нами позавтракай. И водителя своего позови! – улыбнулся Василий Прокофьевич с радушием деревенского дедушки, угощающего приехавшего из города внука.

– Спасибо, – офицер ФСО улыбнулся с казенной вежливостью, насколько это позволяла ситуация. – Но и я, и мой водитель на службе. А вы, Клим Владимирович, позавтракаете в вертолете. Извините, но кроме сухпайка ничего предложить не можем.

Сборы, если складывание рыбацких снастей можно назвать сборами, заняли не более пяти минут. Бондарев направился к джипу.

– Обожди! – Василий Прокофьевич зашел в домик, но уже спустя минуту вернулся со старомодным китайским термосом в руках. – Дай-ка я ушицы тебе на дорожку отолью.

Клим отмахнулся.

– Пусть вам останется!

– Да тут казанок на десять литров! Куда мне столько? – сняв пробку с горлышка термоса, старик принялся вливать внутрь уху, старательно выуживая самые аппетитные куски рыбы. – А то обидно даже – столько рыбы наловил, и не попробуешь!

– Да зачем так много?

– Ну, если сам все не съешь – его угостишь… – мягко улыбнулся старик. – Если он, конечно, меня еще помнит.

– Он про всех и про все помнит и никому ничего не забывает, – многозначительно сообщил офицер охраны президента, предупредительно открывая дверь джипа перед Бондаревым. – Ни хорошего, ни плохого…

Небольшой вертолетик подобно гигантской стрекозе скользил над Среднерусской возвышенностью. Внизу проплывали темные хвойные леса, и тронутые осенью лиственные перелески выглядели с высоты, словно беличий воротник на зеленом пальто. Озера блестели, как новые монетки. Солнце дробилось во вращающихся винтах. Пилот сосредоточенно сжимал штурвал. Штурман то и дело поглядывал в летный планшет.

– Кстати, а как там полковник Сигов? – поинтересовался Клим у посыльного офицера ФСО.

Тот отвернулся к иллюминатору.

– Три дня назад погиб при исполнении.

– Да-а? Что-то серьезное?

– Не знаю подробностей, – вздохнул офицер, однако по его интонациям Бондарев безошибочно определил, что все ему отлично известно, и лишь служебные инструкции запрещают распространяться на эту тему.

Несомненно, смерть заместителя начальника президентской охраны и стала причиной, чтобы выдернуть Клима с Ладожского озера. Впрочем, могли быть и иные причины…

В свой частный домик на юге Москвы, в Коломенском, Бондарев прибыл только к обеду. Оставив термос в прихожей, чтобы не забыть, он споро переоделся – появляться в Кремле в перемазанной рыбьей чешуей брезентовой штормовке и высоких рыбацких бахилах не представлялось возможным.

Уже выходя из кабинета, он по привычке взглянул на одну из многочисленных фотографий на стене.

Двое мальчишек с простенькими самодельными удочками сидели на парапете Невы. Первый, в котором безошибочно угадывался Бондарев в детстве, сосредоточенно смотрел на трехлитровую банку с живыми рыбками. Второй, выглядевший не по годам серьезно, и был тем самым человеком, к которому хозяин дома теперь отправлялся в Кремль. Постояв перед снимком с минуту, Бондарев направился к машине с российским триколором на номере.

– Клим Владимирович, неужели вы с этим термосом в кабинет к самому президенту пойдете? – недоуменно спросил сопровождающий офицер. – Извините… Но это нельзя!

– Мне – можно, – успокоил Бондарев.

Профессиональная пьянка телевизионщиков так называемого «кремлевского пула» проходит не столь помпезно, как можно это представить. Никто не возглашает здравниц за главу государства, никто не толкает пафосных речей… Да и о работе вспоминать за бутылкой также не принято.

Пили в небольшом ресторанчике неподалеку от Останкинcкого телецентра. Уютный зальчик тонул во влажном полумраке, и матовый свет свисающих с потолка абажуров выхватывал из полутьмы столики с сидящими вокруг них посетителями. На низкой столешнице, в зыбком овале электрического света, завлекающе блестел хрусталь рюмок, громоздились разнокалиберные блюда с закусками, и огромная водочная бутылка навевала ассоциации с останкинской телебашней – как силуэтом, так и размерами.

Повод для пьянки был серьезный: сегодня утром съемочной группе аналитической программы «Резонанс» было объявлено, что она отправляется в долговременную служебную командировку. Телевизионщики должны были несколько недель сопровождать президента в железнодорожной поездке по стране, фиксируя важные и не очень важные встречи главы государства.

– Никогда еще не был в президентском поезде, – признался бородатый, как Фидель Кастро, оператор Виталик. – Интересно, а какой у них там вагон-ресторан?

Как и многие люди его профессии, Виталик любил выпить.

– Это же почти три недели в вагоне! И одни и те же рожи вокруг! – засокрушалась Тамара Белкина, бессменная ведущая «Резонанса». – Тут в студии волком воешь оттого, что постоянно в четырех стенах. Так и клаустрофобию недолго заработать!

– Ладно, – телевизионный режиссер бережно разлил водку по рюмкам. – У нас на телевидении и других фобий хватает. И не только на телевидении… Так что выпьем за то, чтобы их было поменьше. Ну, и за удачную поездку, само собой.

Хотя Тамара и любила выпивать не меньше оператора Виталика, особого удовольствия от спиртного на этот раз она не ощущала. То ли устала за последние дни, то ли нехорошие предчувствия ее одолевали…

– Не нравится мне эта поездка, – процедила она. – Я вообще не понимаю – а зачем нашему презику она понадобилась? На третий срок он баллотироваться не будет, пиар особо не нужен… Что тогда?

– Может, именно во время поездки он и объявит, кто станет наследником? – прикинул Виталик. – Так сказать – во время непринужденного общения с широкими народными массами…