Разглашению не подлежит

Глава третья

Проводив Меншикова в Борисов, полковник Трайзе решил немедленно навести о нем справки. Агенту, заброшенному в район Тулы, он поручил побывать в деревне Алешня. От него требовалось немногое - уточнить, действительно ли останавливался в крайней избе гвардии капитан Раевский. Это должно было быть в последних числах июня… Романову он направил шифровку, в которой запрашивал, не ухудшились ли условия работы и какое впечатление произвел на него курьер. Лейтенант Фуксман несколько раз прослушал записанный на магнитофонную ленту рассказ. Он проложил по карте маршрут, которым Меншиков якобы следовал от деревни Титово до Тулы, рассчитал время, необходимое для преодоления этого расстояния. Его расчеты совпадали с тем, что было сказано Меншиковым.

Результаты проверки утешали шефа. Но они огорчали и совершенно не устраивали лейтенанта Фуксмана. Ему хотелось хоть на чем-нибудь поймать русского. Он по-прежнему не доверял ему и считал, что на этот раз имеет дело с чрезвычайно ловким и хитрым человеком. Трайзе же, наоборот, больше всего не хотел, чтобы Меншиков оказался советским разведчиком, и даже боялся этого. Такой поворот событий причинил бы лично ему массу неприятностей. Но в те сравнительно редкие часы, когда Фуксману удавалось поколебать его в оценке Меншикова, шеф начинал нервничать, терял самообладание и срывал зло на подчиненных.

Что же им удалось узнать? Агент из Тулы подтвердил, что гвардии капитан, назвавшийся Раевским, действительно ночевал в деревне Алешня в конце июня. Хозяйка поила его молоком, расспрашивала о положении на фронте, утром предложила завтрак, но он спешил в Тулу и отказался. Романов радировал, что с курьером он был знаком еще по школе и тот произвел на него весьма приятное впечатление. Условия работы остались прежними. Этому нельзя было не поверить. Получив из рук Меншикова посылку, Романов наладил работу рации и возобновил регулярные передачи в центр. Пока Меншиков добирался до линии фронта, а перейдя ее, возвращался в Смоленск, из Липок поступило несколько шифровок с ценными, как полагал Трайзе, сведениями. 3 июля Романов информировал шефа о своей встрече с диспетчером станции Липки. Последний согласился регулярно снабжать его материалами шпионского характера. Диспетчер будет ежедневно сообщать о количестве проследовавших эшелонов, характере грузов и их направлении. Он не отказался от предложенных ему в качестве аванса десяти тысяч рублей.

«За 6, 8 и 9 июля,- доносил потом Романов,- на Тулу прошло эшелонов: с войсками - три, танками - два, артиллерией - два, автомашинами - четыре, оружием - три, сборных - шесть».

Важное военное значение имела и радиограмма, принятая в центре 15 июля в 9 часов 45 минут. Глухову при помощи своей сожительницы удалось узнать, что в районе Тулы расквартировалась прибывшая с фронта танко-вая бригада. Бойцы этой бригады заявили, что их отвели на отдых. Накануне 15 июля в сторону Тулы проследовал в трех эшелонах гвардейский мотострелковый полк. Личный состав полка - сибиряки, возраст от 25 до 45 лет.

Все это обрадовало полковника Трайзе и успокоило как в отношении дальнейшей судьбы радистов, так и в отношении благонадежности Меншикова. Он связался по телефону с капитаном Вольфом и разрешил ему допустить подпоручика Меншикова к работе.

В Борисов тут же прибыл зондерфюрер Вурст, заместитель начальника школы. Этот гитлеровец ранее «специализировался» на борьбе с партизанами, однако после ранения в одной из карательных экспедиций он больше не предлагал своих услуг. Но злости против русских у него по-прежнему не убавилось. Если лейтенанта Фуксмана в школе просто боялись, то перед зондерфюрером Вурстом дрожали. Это был грубый и циничный человек, его увесистые, боксерской тяжести кулаки вечно чесались. Для того чтобы пустить их в ход, серьезного повода Вурсту не требовалось. В основном это зависело от его настроения. Корректным, подчеркнуто вежливым зондерфюрер оставался лишь в тех случаях, когда выполнял поручения высокого начальства.

Явившись на квартиру к Козлову, он заговорил так:

- Я прошу вас, господин Меншиков, прервать свой отпуск и приступить к обучению разведчиков. Капитан Вольф и я очень сожалеем, что вынуждены побеспокоить вас. Вы вполне заслужили право на месячный отдых, и мы позаботились о вашем здоровье. Разумеется, двух недель маловато, тем более после столь сильного нервного напряжения. Мы даже не осмелились докладывать о своем решении шефу, зная, как он уважает и ценит вас. Но иного выхода у нас нет. Хазимчук, которого вы, надеюсь, еще помните, плохо справляется с обязанностями инструктора. Мы снизим его в должности, назначим старшиной школы, а вы займете его место. Вышестоящее командование требует, чтобы мы значительно расширили подготовку агентов. Сейчас, как никогда, нашим армиям нужны свежие данные о противнике. От этого во. многом будет зависеть положение на фронте.

- Я отлично понимаю вас, господин зондерфюрер,- ответил Козлов.- Не стану кривить душой - ваш приезд огорчил меня. Отдыхать все же приятнее, чем работать. Однако раз нужно, значит, нужно. Я обещал не щадить своих сил для выполнения стоящих передо мной задач. И я готов завтра же приступить к делу.

- Благодарю вас, господин Меншиков. Отправляясь к вам, я иного ответа и не ожидал. Сегодня же мы подготовим для вас в Печах квартиру и сегодня же перевезем вас с супругой. Итак, до вечера!

Вурст сделал попытку улыбнуться, однако он настолько отвык от этого, что мрачное выражение на его лице нисколько не изменилось.

К вечеру Козлов переехал в Печи. А утром следующего дня в форме подпоручика и в качестве нового инструктора предстал перед курсантами. Он держался с ними строго, официально, некоторых на первом же занятии отчитал за нерадивость. Особое усердие Козлов проявил на строевой подготовке. Он буквально выходил из себя, заставляя курсантов по нескольку раз повторять одно и то же. Наиболее ленивых гонял по плацу до тех пор, пока на их спинах не взмокли гимнастерки.

- Выше ногу! - звучал его молодой зычный голос.- Четче, четче шаг, стерва! А поворот, что за поворот? На носок ставь, правую на носок!

Александр Иванович чувствовал - школьное начальство за ним наблюдает. И действительно, сразу же после занятий его пригласил к себе капитан Вольф.

- Ну что ж, вами я в основном доволен. Держите построже дисциплину, больше с них требуйте. Времени у нас мало, а программа обширная. Хочу лишь предостеречь вас - не слишком увлекайтесь оскорблениями… «Стерва» и все такое прочее. Это, как говорят русские, палка о двух концах. Надеюсь, вам моя мысль ясна?

- Так точно, господин капитан!

- Ну вот… Кстати, не употребляйте здесь, в школе, слово «господин». Говорите всем «товарищ». И даже мне. Не бойтесь, не обижусь. Вы были курсантом и знаете, почему требовали от вас этого. Брякнет по привычке на той стороне «господин» - и капут. Провал начинается с мелочи.

«То, что я сегодня так гонял их,-думал, возвращаясь от начальника школы, Александр

Иванович,- это хорошо. И «стерва» тоже хорошо. Встретили меня улыбкой - откровенно заискивающей, подхалимской, а проводили косыми взглядами. Пусть косятся. Сперва на инструктора, своего же, русского, потом на немцев. Кстати, заодно и присматриваться к каждому буду, узнавать, кто чем дышит. А вдруг не все здесь по доброй воле, найдутся и такие, как мы с Галей? Одним словом, надо изучать. Неужели чужая душа такие уж потемки?»

Ои размечтался и не заметил, что за ним следят. Уже подходя к дому, в котором теперь была его квартира, Козлов случайно оглянулся и увидел на скамейке, под старой сосной, человека, показавшегося ему знакомым. Тот продолжал все так же пристально смотреть на него. Потом помахал рукой. Подзывает? Зачем? И кто он, собственно, такой?

Но, сделав первый шаг к скамейке, Александр Иванович вспомнил: этот человек готовил ему документы. Тогда, перед отправлением на задание. Кличка его Ветров. Полковник!

- Подпоручик, если не ошибаюсь, совсем недавно вы были гвардии капитаном? - спросил тот.- Капитаном Раевским?

- У вас завидная память,- польстил ему Козлов.

- Пока не жалуюсь. Харчи, слава богу, такие, что склероз не наживешь. Садитесь, Меншиков… Не удивляйтесь, я и это помню.- Ветров улыбнулся, протянул руку: - Отрок Раевский на моих глазах превратился в отрока Меншикова. Впрочем, заодно ж звание изменилось. Подпоручик!

- Как видите,- сказал Козлов, стараясь припомнить, о чем они говорили в тот раз. Если бы знал, что они снова встретятся, постарался бы запомнить каждое слово. А так… Что ж, так он сохранил лишь ощущение какой-то настороженности с обеих сторон, на миг пробудившееся и тут же угасшее желание открыться. Это желание было основано только на интуиции и ни на чем другом. Впрочем, тогда Александр Иванович подумал еще вот о чем: неужели человек, заслуживший в Красной Армии звание старшего офицера, станет добросовестно и честно работать на врага? Подумал, а открыться не рискнул.

- Надеюсь, мое бюро не подвело вас,- продолжал Ветров.- Иначе мы больше не встретились бы.

- Сработали тонко,- похвалил Козлов.

- Говорят: где тонко, там и рвется.

- К подделке документов это не применимо.

- Выходит…

Они оба почти одновременно почувствовали, что говорят совсем не обязательные вещи, не то, что хотелось бы им говорить. Молча переглянулись.

- Слушай, Меншиков, как там у нас, а? - спросил Ветров.

Всю эту фразу он произнес с каким-то внутренним усилием, делая после каждого слова заметную паузу. Видимо, он все еще колебался, стоит ли говорить.

- Вас интересует положение на фронте? - уточнил Козлов.

- И на фронте, и вообще…

«Кто же ты такой на самом деле? - пронеслось в голове Александра Ивановича.- Можно ли сказать тебе правду?»

- Чтобы верно оценить положение на фронте, да еще на таком огромном,- начал Козлов издалека,- надо иметь, по крайней мере, академическое образование. Я же в военной академии не учился.

- Думаю, что и вашего образования хватит,- заметил Ветров.- А потом, я ведь тоже немного смыслю в военном деле.

- Если правда, что вы работали в штабе дивизии и имели звание старшего офицера…

- Это правда,- Ветров вздохнул.

- В таком случае разберемся.- Козлов осмотрелся - поблизости никого не было - и присел рядом с Ветровым.- Положение на франте стабилизовалось. Больше того, на ряде участков наши теснят немцев. Когда я возвращался, развернулось крупное сражение в районе Орла и Белгорода. Первыми ударили немцы. Но несколько дней непрерывных и ожесточенных атак не принесли им успеха. Судя по всему, их наступление захлебнулось.

- Так им и надо,- Ветров нервно потер на носу шрам.- Пусть попробуют чужого киселя. А то - блицкриг!

Он осуждает немцев? Почему? Ставил на них, а теперь увидел, что проигрывает? Побаивается за собственную шкуру? Или на самом деле искренне радуется успехам Красной Армии?

- Затрещал ледок на Чудском озере,- продолжал Ветров.- А тонуть-то кому охота? Они теперь все силы бросят сюда… всю технику…

Поговаривают о каких-то «тиграх», «пантерах». Не слыхал, у нас там об этом знают?

Возвращаясь из Москвы, Козлов впервые услышал эти грозные названия немецких танков и самоходных установок. Как человек наблюдательный, он в то же время не мог не заметить, что о «тиграх» и «пантерах» военные говорят без всякого страха, словно не однажды Встречались с ними.

- Есть и там такой слух,- негромко, почти равнодушно ответил Александр Иванович.

- Стало быть, это верно. Жаркое лето будет, по всему видно. Нашла коса на камень. Вашему брату тоже достанется. Они еще никогда не нажимали на разведку так, как сейчас. Забрасывают одного за другим, одного за другим. Еле успеваю готовить документы. Позарез нужны разведданные. И притом самые свежие…

Ветров опять нервно потер шрам на носу, пошарил по двору прищуренными глазами. В самой глубине двора, вдоль проволочного забора, усердно печатая шаги, к постам направлялась очередная смена часовых.

- Вас тут на все лады хвалили,- помолчав, продолжал Ветров.- Всем в пример ставили. Завидую.

- Чему же?

- Вашей молодости. Вашей возможности оказаться там, по ту сторону фронта. И вашей воле! -почти воскликнул он.- Надо иметь огромную силу воли, чтобы вернуться оттуда…

«Как-то загадочно все это,- подумал Козлов.- Чему же он завидует? Моей возможности оказаться там?»

- А вы предложили бы шефу и свои услуги,- сказал Александр Иванович.- Он оставляет впечатление доброго, отзывчивого…

Ветров вздрогнул.

- Вы это что… всерьез?

- Ну а почему бы вам не сходить? Хотя бы однажды?

- Только намек… Малейший намек,- он грустно улыбнулся,- и меня знаете куда пошлют? На ви-се-ли-цу… Или к стенке. Я слишком много знаю. Через мои руки прошли все агенты, заброшенные в Советский Союз. И если мне вдруг самому попроситься туда же, гитлеровцы истолкуют это по-своему.

- Пожалуй, вы правы,-согласился Козлов.

- Я - прав? Может быть, только я один понимаю всю свою неправоту. Потому и завидую вам. Мне нужна ваша воля, Меншиков. Железная, неукротимая. Особенно теперь, когда я так .много узнал. Мне нужно решиться. Ну хотя бы па какой-то миг внушить себе, что умереть нестрашно.

Он опустил свое широкое лицо на ладони, затих. Потом отчаянно встряхнул головой, отгоняя от себя нахлынувшие мысли, и опять грустно улыбнулся.

- Вот так, подпоручик,- сказал он.- Не судите меня сами и не выдавайте им. Я решительно ничего не знаю в ваших делах, но душу вашу почувствовал при первой же встрече. И я верю, что все это останется между нами. Не подумайте, что мы встретились случайно. Я поджидал вас. Поджидал с того самого часа, как вас увезли в Смоленск. Я никому здесь не открывался и не откроюсь. Им что - поговорят о полковнике и забудут. А каково мне, полковнику? Чт‹5 у меня в душе - на это им наплевать. Ладно, как-нибудь и без них разберемся. Убежден, что самое тяжелое преступление я совершаю сейчас. Я скоро кое-что придумаю… Я, кажется, уже придумал… Мне бы только вашу силу воли.- Он взял руку Козлова и долго держал ее в своей, часто и глубоко дыша.- Вот и все, подпоручик. Расстанемся, пока на нас не обратили внимания.

Ветров порывисто встал, простился. Наверное, что-то очень важное задумал он.

Остаток дня Козлов провел под впечатлением этого разговора. Он вспоминал каждое слово, анализировал взаимные вопросы и ответы, ломал голову над тем, что же мог задумать старший сотрудник бюро по изготовлению документов для агентуры. Зачем ему понадобилась чужая воля? На что ему нужно решиться? И решится ли?

Чувство осторожности, опасение возможного провала в самом начале работы наводило на мысль: не подослан ли Ветров? Хотя бы тем же лейтенантом Фуксманом? От этой хитрой лисы ждать можно всего. Да и зондерфюрер Вурст не лучше. Этот тоже себе на уме. Мог и он попытаться прощупать. Но Козлов не сказал ничего такого, что дало бы немцам повод сомневаться в его благонадежности. Плохое о них говорил только сам Ветров.

Галя замечала, что муж озабочен чем-то, но помалкивала. «Надо будет, сам скажет»,- решила она. Саша был теперь не только ее другом, но и начальником. А выспрашивать у начальства вроде бы не положено. Сама военная, знает, что к чему. Да и дел хоть отбавляй. Надо же прибрать новую квартиру, навести маломальский уют. В комнате жил какой-то неряха. На всем столько грязи, что ни отмыть ее, ни соскоблить.

Лишь поздно вечером, после ужина, когда, справившись с делами, она устало плюхнулась на старый, с расстроенными пружинами диван, муж присел рядом.

- Я все думаю об одной встрече,- признался он.- Совсем неожиданной. Ты, конечно, знаешь Ветрова?

- Из бюро?

- Да… Сегодня после занятий он перехватил меня почти у самого дома. Мы долго с ним беседовали. Я еще не совсем уверен, но мне кажется, он мог бы войти в нашу группу.

- Ветров? - Галя приподнялась на локте.- Этот полковник?

- Он самый.

Она посмотрела с укоризной:

- Зачем так сразу? Зачем так рискуешь, Саша?

- Затем, что без риска мы с тобой ничегошеньки не сделаем. Рисковать нам придется до самой победы. А он чем-то понравился мне. Ему можно верить.

- О чем же вы говорили? Если можно, расскажи.

Галя слушала молча, глаза ее смотрели уже без прежнего упрека. Она то задумывалась, то неожиданно чему-то радовалась. А выслушав, попросила:

- Не торопись с ним, Саша. На задание его не пошлют, присмотреться есть время. Мы же совсем не знаем его.

Но времени-то и не было. Утром городок разбудила паника. Из Борисова примчались грузовики с солдатами. Вдоль проволочной ограды появились дополнительные посты. В лесу зло лаяли овчарки и похлопывали выстрелы.

«Уж не партизаны ли подобрались к школе? - подумал Козлов.- Если они разгуливают на улицах Борисова, то почему бы им не проникнуть в Печи?»

Однако виновником этого переполоха оказался Ветров. Ночью он бесследно исчез. Каким образом ему удалось обойти часовых, никто не знал. Замок в бюро, где работал Ветров, был взломан. Недоставало кое-каких документов.

- Что там творится, что творится! - говорила Александру Ивановичу Галя, вернувшаяся с утренним пайком.- На кухне в один голос утверждают, что он бежал к партизанам. Больше самих немцев напуганы разведчики и функера. Он же ведал их картотекой, он всех знает в лицо - и тех, кто еще учится, и тех, кто заброшен в тыл Красной Армии… Он знает шпионов не только по их кличкам, но и по настоящим фамилиям. Представляешь, Саша, как они напутаны. Если его не перехватят, он всех их выдаст нашим. Всех до единого…

- Вот здорово, а? Как здорово! - Неожиданное известие привело Козлова в восторг.- А я-то, глупый, не мог додуматься, для чего ему нужна была воля! Молодец Ветров, молодец. Насоли им как следует. Счастливого тебе пути, неизвестный товарищ!

В этот день было не до занятий. Начатые на рассвете поиски Ветрова продолжались до поздних сумерек. К вечеру из Красного Бора примчались полковник Трайзе и лейтенант Фуксман. Назначенная ими комиссия из штабных немецких офицеров занялась проверкой документов в бюро. Чтобы успокоить курсантов, Трайзе распорядился объявить, что картотека на агентуру полностью сохранилась.

Уцелевшие архивы немедленно перевезли в Красный Бор. Капитан Вольф зачитал перед строем школы приказ начальника гарнизона. Всем разведчикам запрещалось отлучаться с территории лагеря. Появление за его пределами каралось расстрелом на месте.

- Я предлагаю каждому из вас,- драл глотку Вольф,- возобновить занятия в соответствии с нашей обширной программой. Человек, которого все вы знали под кличкой Ветров, подло изменил интересам Германии. Он ушел из школы, но ему не уйти от суровой кары. Мы поймаем его и вздернем на первом суку. Мы будем продолжать поиск до тех пор, пока этот гнусный выродок не окажется в наших руках. Живым или в виде трупа, теперь уже все равно!

Но Ветров как в воду канул. И тогда немцы принялись сочинять различные легенды. Начальник учебной части капитан Щукин на одном из занятий объявил, что беглец пойман и заключен в Борисовскую тюрьму. Ему не поверили. Ведь «беглеца» обещали повесить на первом суку! Зачем же его держать в тюрьме? Щукин вынужден был извиниться - сообщение оказалось неточным. В действительности Ветров выслежен поисковой группой в лесу и при задержании убит. Все разговоры о Ветрове должны быть прекращены.

А ложь оставалась ложью, и разговоры продолжались.

В течение двух недель немцы не послали в тыл Красной Армии ни одного разведчика. Вольф ходил мрачнее тучи. Его то и дело вызывали в Красный Бор. Оттуда он возвращался взвинченным до предела. Собирал преподавателей, требовал навести в школе железный порядок, выявить не внушающих доверия. В штабе «Абверкоманды-103» подозревали, что у Ветрова были сообщники.

- Пока окончательно не очистимся от этой заразы,- кипел Вольф,- мы не восстановим своей славной репутации. Позорное пятно нужно смыть кровью изменников. Между тем вы преступно медлите с выявлением типов, подобных Ветрову. Вы еще не доложили мне ни об одном русском с большевистской начинкой. А подобные типы у нас наверняка есть, и, надеюсь, я сумею очень скоро убедить вас в этом. Инспектор Унт,- обратился он к зондерфюреру, ведавшему школьным хозяйством,- готовьте на субботу камрадшафт. Не жалейте ни закуски, ни тем более водки. Пусть пьют сколько захотят. Водка развяжет им языки и поможет нам увидеть, кто чем дышит.

Инспектор Унт только и ждал этой команды, ему нравились камрадшафты - так называемые вечера дружбы. Садист по натуре, старый работник криминальной полиции, он рад был каждому случаю вспомнить былое. По крайней мере, можно вовсю развернуться. Собственных кулаков не хватит, зондерфюрер Вурст выручит.

Вечер Унт готовил основательно. Он снарядил специальную экспедицию, поставив перед ней «боевую» задачу - «прочесать» несколько деревень и вернуться не с пустыми руками. Сделать это было нелегко, так как на сотни километров вокруг уже не осталось ни одного населенного пункта, в котором не побывали бы люди Унта.

И все же они кое-что привезли. Столы были накрыты на весь состав школы. Немцы во главе с капитаном Вольфом разместились за отдельным столом. Впервые за последние две недели он пребывал в отличном настроении. Правда, его лицо заметно потемнело и осунулось, а нижняя челюсть еще больше отвисла и неприятно выдвинулась вперед. Однако серые выцветшие глаза пытались улыбаться. Пригладив ладонью остатки рыжих волос, окаймлявших громадную, во всю голову, плешь, Вольф важно поднялся и выбросил вперед руку, требуя тишины.

- Господа офицеры! - начал он.- Курсанты вверенной мне разведывательной школы! Я рад приветствовать вас на нашем традиционном камрадшафте.

Он сделал паузу, ожидая одобрения своих слов. В зале недружно захлопали, и Вольф поморщился.

- Всех нас, собравшихся на данный вечер, объединяет единая и великая цель борьбы за победу над большевистской Россией. Свой долг мы сможем выполнить лишь в том случае, если каждым своим поступком будем демонстрировать преданность великой Германии. Верность, господа и товарищи, верность и дружба! Я поднимаю тост за дружбу немцев и преданных нам русских!

В зале забулькало и зазвенело. На столе не было ни одной рюмки - зондерфюрер Унт распорядился поставить стаканы. Быстрее будет виден результат. Русское сало лежало лишь перед немцами - пьянеть им совершенно не обязательно.

Козлов оказался за столом рядом с капитаном Щукиным. Такое соседство его не устраивало, как и не устраивал весь вечер. Но что делать! С волками жить - по-волчьи выть. Чтобы не выделяться… А Щукин - тот в своей стихии. Служит гитлеровцам не за страх, а за совесть. Впрочем, какая там у него совесть! Нет у предателя совести, как нет и чести. Ничего человеческого в нем больше нет. Продался врагу с потрохами. И можно было бы не замечать гада, плюнуть на него, но - знает, сволочь, дело, умело ведет учебный процесс, вооружает шпионов необходимыми знаниями. Не зря же гитлеровцы присвоили ему капитанское звание, орденом «За военные заслуги» наградили. На Козлова смотрит свысока, дескать, молод еще, послужи с мое… «Нет, служить с твое я не буду,- думает Александр Иванович, прислушиваясь к тому, как смачно жует Щукин жареную курицу. Звуки эти ему неприятны, они раздражают, они усиливают неприязнь к Щукину.- Да и твоего не так уж много осталось. Пора тебе кончать карьеру. Должность начальника учебной части для тебя слишком высока, очень большой вред ты причиняешь нашей Родине, нашему народу».

- Товарищи!-взрывается, словно мина, лающий голос зондерфюрера Унта.- Вы удивляете меня своей скромностью. Какие же из вас разведчики, если хуже баб пьете! Вы молодые, здоровые, сильные. Пейте, как пьют настоящие мужчины. Зопдерфюрер Унт не жадный, все, что на складе, то и на столе.

- Качать инспектора Унта!-призывает Вольф.

- Качать! Качать! - слышатся пьяные голоса.

С десяток парней - рослых, крепких - подхватывают безобразно располневшего на русских харчах Унта и подбрасывают почти к самому потолку его грузную, тяжелую тушу. После оказанной ему чести инспектор раскошеливается- в зал вносят несколько ящиков «московской». Опять захлопало, зазвенело, забулькало.

«Добавка» сделала свое дело. За одним из столов зашумел камыш, за другим пошла «на берег Катюша». Унт «добрел» с каждой минутой. Он все чаще подходил к столам и сам наливал курсантам. Ему не жалко было ни русской водки, ни русских парней.

- Товарищ Бунь, вы что мало пьете? - пристал он к курсанту из отделения радистов.- Бывшему боксеру стыдно так пить. Ну-ка, поднимайте свой граненый. С вами желает чокнуться сам инспектор Унт.

Бунь сгреб рукой стоявший перед ним стакан и, добродушно улыбаясь, чокнулся с инспектором. Но когда нес стакан к губам, рука предательски качнулась и половина его содержимого выплеснулась на стол.

- Медведь! Русский медведь! - заорал на него Унт и показал кулак.- Тебя бы я с удовольствием… Как боксера…

- Я пьян. Я очень пьян,-заплетающимся языком проговорил Бунь.- Прошу прощения.

- То-то же. Смотри мне…

«Не верю, что ты очень пьян,- сказал сам себе Козлов, внимательно наблюдавший эту сцену.- И рука твоя дрогнула не случайно. Что у тебя на душе? Что ты за человек, радист Бунь?»

Козлов встал, прошелся по залу. От тяжелого, проспиртованного воздуха стучало в висках. Со всех сторон неслись беспорядочные и непривычные слуху звуки. Кто-то, по-бабьи взвизгивая, объяснялся в своей любви к немцам. Его плохо слушали, и это злило предателя. Низкорослый, щупленький блондин с крошечным курносым лицом, выпятив грудь, доказывал соседу, что он ни капельки не боится советских русских. Черный, курчавый, с ястребиным носом парень вытягивал грудным басом: «Повий, витре, на Вкраину…» Козлов знал, что у него и кличка Черный. И неожиданно все голоса заглушил один, полный возмущения и отчаяния:

- Хлопцы, да что ж это делается? Отчего они сегодня такие добрые? Для нас, русских, такой выпивон закатили! Пей, братва, не жалей! А что не жалей? Нашу же горилку? Ограбили, сволочи, советские гастрономы и потчуют. Целыми ящиками на стол подают. Им не…

Совсем юный, с лицом, густо усыпанным веснушками, парень не договорил. Подскочил зондерфюрер Вурст и наложил на его рот свою широкую мясистую ладонь, как накладывают пластырь на пробоину в судне.

- Ты что несешь? - рявкнул он так, что качнулась над столом лампа.- Хватил лишку, уматывай б казарму! Ну-ка, оттащите его, пусть выспится.

Веснушчатого выволокли из-за стола, он яростно сучил ногами и безуспешно пытался оторвать от своего рта руку зондерфюрера. Уже за дверью его голос на какое-то мгновенье прозвучал еще раз, но слов разобрать нельзя было.

Этот инцидент малость испортил настроение. Все как-то сразу притихли и насторожились. Только капитан Вольф, казалось, повеселел Дольше прежнего. Он предложил опять наполнить стаканы и выпить за победу германского оружия. Вечер «дружбы» продолжался.

А утром, за час до общего подъема, в казарму тихо вошел немецкий солдат, разбудил веснушчатого и повел в здание, где размещался вещевой склад. Едва переступив порог склада, сонными, еще хмельными глазами парень различил в сумеречном закутке знакомые фигуры зондерфюреров Унта и Вурста.

- Что щуришься, змееныш? - спросил Унт и плюнул в лицо.- Протри для начала глазки, а потом мы тебе умоем всю твою свиную харю. Но прежде сними курсантскую форму, она нам еще пригодится. Ну, давай разоблачайся! Живо!

Тот остановился как вкопанный, не в силах сообразить, зачем его так рано притащили на склад и чего хотят от него оба зондерфюрера.

- Снимай гимнастерку, кому говорят! - крикнул Вурст и дернул за рукав.- Не то сами снимем!

Парень послушно стащил гимнастерку.

- Брюки тоже! - потребовал Унт.- Слышишь?

Инспектор был человеком хозяйственным. Он аккуратно сложил снятое курсантом обмундирование и отнес на полку.

- А теперь уточним, чьей водкой мы тебя вчера потчевали. На чей счет выпивон устроили,- прошипел Унт и, резко взмахнув рукой, ударил парня в переносицу. Тот вскрикнул, качнулся, но устоял.

- Малость пониже надо,- понимающе сказал Вурст. Он любил бить в кончик носа и снизу вверх.

После второго удара парень упал навзничь, и его веснушчатое лицо залилось кровью.

Зондерфюрерьг постояли, надеясь, что парень скоро очнется. Но он лежал без движения. Тогда они носком сапога пнули его в живот и недовольно переглянулись. Кулаки еще чесались, а поднимать парня никому не хотелось. На сей раз им явно не повезло - слишком слабым оказался противник. Результаты прошлых камрадшафтов были лучше, ребята попадались покрепче. Только здесь и отведешь душу. Курсантов бить запрещает шеф, а этих можно. Все равно списывать…

К складу подошел крытый фургон. Два дюжих гитлеровца схватили полураздетого окровавленного парня и, словно ненужную вещь, швырнули в машину. Когда фургон скрылся за воротами, в школе прозвучал сигнал подъема.

Как обычно, ровно в восемь утра курсанты выстроились на плацу. Подав команду «Смирно», начальник учебной части Щукин доложил:

- Товарищ капитан, личный состав вверенной вам разведшколы построен для занятий. Никаких происшествий за истекшую ночь не случилось.

Вольф взял под козырек, повернулся лицом к строю и равнодушно произнес:

- Здравствуйте!

Обращаясь к строю, он никогда не говорил «товарищи»: не поворачивался язык.