Разложение

— Я умру, да? — спросил меня пацан, когда его катили в операционную.

Я уже тысячу раз слышал этот вопрос, но отвечать на него честно всё равно было тяжело, даже после многих лет работы в больнице.

— Конечно нет, сейчас мы тебя подлатаем, — бодро соврал я.

Пацан попал в ужасную автокатастрофу, и мы, естественно, старались спасти его жизнь, но надежды было мало. Чудо, что он вообще был в сознании при такой кровопотере, но после десятка лет в медицине я уже ничему не удивлялся.

Анестезиолог приступил к работе, пока мы дезинфицировали руки перед операцией.

Оперировать должен был Дэмиен, специалист по политравмам, а я должен был ассистировать. Приступив к операции, мы обменялись разочарованными взглядами: у парнишки не было шансов её пережить.

Несмотря на неверие в успех, мы старались как могли, но уже через полчаса у него отказало сердце.

— Странно, что он вообще был ещё жив при поступлении, — пожал плечами Дэмиен.

Он объявил время смерти и оставил нас убираться. Я взялся подготовить пацана к передаче в морг — я проделывал это несчётное количество раз. В этом было мало приятного, но для меня это был последний шанс уважить покойного.

Парнишке на вид было не больше пятнадцати, и, как я понял, он только-только учился водить. Сев за руль впервые в жизни, он улетел в канаву со скользкой дороги. Его отец погиб сразу, а пацан дожил до операционного стола.

Я взялся за иглу, чтобы зашить ему брюшину, но только успел воткнуть её в кожу, как его тело дёрнулось. Удивившись, я убрал иглу, гадая, что могло вызвать посмертный спазм.

Затем пацан раскрыл глаза, сделал вдох и разразился неистовым криком, внезапно вернувшись к жизни.

— Помогите мне! — умолял он, надсаживая горло. Я от испуга дёрнулся назад и упал, поскользнувшись на полу.

Я позвал на помощь, и вся команда вернулась в операционную. Все были в шоке от этого зрелища — умерший пацан орёт на операционном столе.

Позвоночник у него был переломан, двигаться он не мог, только кричал. Анестезиолог попытался усыпить его, пока мы проверяли жизненные показатели. Сердце у парнишки не билось, несмотря на то, что всё указывало на обратное.

Он уже должен был скончаться.

Я приступил к массажу сердца, отчаянно пытаясь запустить его. Я морщился от звуков, с которыми рёбра ломались под моими руками, не выдерживая давления, и крики пацана превратились в бульканье, поскольку он не мог вдохнуть.

— Он не отключается! — воскликнул анестезиолог, вводя вторую дозу пропофола. Конечно, если сердце не работает, нечем качать лекарство по венам, хоть я и старался запустить его изо всех сил.

Спустя час наших стараний вмешался главный хирург и приказал нам остановиться. На данный момент мы уже больше вредили, чем помогали.

— Ч-что со мной происходит? — запинаясь, спросил всё ещё находящийся в сознании пацан.

Никто не ответил. Мы не могли подобрать слов тому ужасу, что видели перед собой. Большинство из работников вышло, не в силах это выносить. Мы все многое повидали за свою карьеру, но такое случилось впервые.

— Как тебя зовут? — спросил я, несмотря на то что уже знал его имя из бумаг. Мне просто хотелось отвлечь пацана.

— Брайан Доусон, — ответил он.

Чтобы успокоиться, я сделал глубокий вдох.

— Ты попал в аварию, Брайан, — сказал я.

Его глаза заметались по комнате, и пацан начал понимать, где находится. Он попытался поднять голову, но тщетно — из-за перелома спины он был полностью обездвижен.

— Не могу двинуться, я не м-могу двинуться, — простонал он.

Я подошёл ближе, так, чтобы он меня видел.

— Брайан, твоё сердце остановилось, — сказал я.

Главный хирург, Джордж, схватил меня за плечо и зашептал в ухо:

— Нам нужно изолировать операционную. То, что тут происходит — это уже выше нашего понимания, и к тому же может оказаться заразным.

Он ринулся в предоперационную к телефону. Через стеклянные двери мне не было слышно разговора, но я предположил, что он звонит в службу безопасности, чтобы те закрыли отделение.

— Что с п-папой? — спросил Брайан, стараясь сдержать слёзы.

Его вопрос застал меня врасплох. Я только что сообщил ему, что у него остановилось сердце, и он по сути мёртв, но его всё ещё заботило, как там его отец.

— Мне очень жаль, Брайан, он погиб при столкновении.

Пацан тихо всхлипнул.

— Что со мной будет? Я умру, да? — спросил он.

Что отвечать в такой ситуации, я понятия не имел, так что просто решил попытаться утешить его.

— Я не брошу тебя одного. Я тут с тобой до конца.

Джорджу быстро удалось изолировать операционную и оповестить Центр по контролю заболеваний о нашей ситуации. Нам ничего не оставалось кроме как сидеть и ждать, и ещё молиться любым богам, чтобы Брайан не оказался заразным.

Я уже в любом случае подвергся воздействию предполагаемой болезни, так что решил проведать Брайана на случай каких-либо улучшений в состоянии.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — спрашивал я, проверяя его конечности.

— Ничего, — отвечал он, — но мне больно, всё очень болит внутри.

— Где именно болит? — спросил я.

— Везде! Сделайте что-нибудь, пожалуйста! — попросил он.

Я ввёл Брайану фентанил, но без рабочего сердца, разгоняющего лекарство по сосудам, особо надеяться было не на что.

Чтобы отвлечь его от боли, я стал задавать ему разные вопросы — о его увлечениях, о семье. Пацан был достаточно умён, чтобы раскусить мои намерения, но всё равно отвечал, или от страха, или потому что всё ещё надеялся на помощь.

Час проходил за часом, а мы всё ждали, когда кто-нибудь скажет нам, что делать. Из страха перед заражением в карантине заперли полхирургии.

Наконец явился Центр по контролю заболеваний с костюмами химзащиты. Предоперационную комнату эвакуировали, Брайана откатили в свободное пространство, так, чтобы ему было чуть-чуть комфортней. Остальным сказали оставаться в хирургическом отделении, пока с ситуацией не будет всё улажено.

Я решил побыть с Брайаном — никто не должен страдать в одиночестве, особенно когда агенты ЦпКЗ с энтузиазмом тыкают в тебя разными иголками и берут образцы.

Единственная причина, по которой мне разрешили остаться — пацан в моём присутствии оставался более-менее спокоен.

Мы кое-как пережили ночь. После того, как процедуры были закончены, мне не хотелось спать, а Брайан, наверное, и физически бы больше не смог заснуть.

— У меня с глазами что-то странное, — сказал он.

— Болят?

— Нет, но по краям всё как бы расплывается, так странно.

Я вышел переговорить с Джорджем, который продолжал работу, несмотря на конец смены, делал звонки, чтобы убедиться, что других пациентов перенаправляют куда-нибудь ещё.

— Может, подключим парнишку к ИВЛ? — предложил я.

Джордж на мгновение оторвался от телефона и вздохнул.

— А потом что? У него печень не работает, аорта порвана, внутренности в кашу. Даже если новое сердце ему пересадим, он не выживет, — сказал он, — Просто посиди с ним, пока можешь.

Я понимал, что он прав, но в силу полного безумия ситуации половина моего медицинского образования будто бы выветрилась у меня из головы.

— Доктор! — крикнул Брайан.

Я поспешил к нему.

— Я н-ничего не вижу! — запинаясь, сказал он.

Я проверил его глаза фонариком. Зрачки не реагировали на свет, а его глазные яблоки начали как бы съёживаться, что было одним из признаков начала разложения.

Брайан начал разлагаться.

— Пожалуйста, мне очень страшно! — Брайан был храбрым пацаном, но и его самообладание уже трещало по швам, как и у всех остальных в отделении.

Я продолжил беседовать с ним, но так или иначе, если процесс разложения действительно начался, скоро пацан потеряет все органы чувств, всё это время находясь в сознании. Как бы страшно это не звучало, я надеялся, что это ускорит его отход в мир иной.

Мы продолжали разговаривать, я спросил, не хочет ли он кому-нибудь позвонить, но я уже знал от других: мать Брайана умерла при его рождении, а отец погиб в той же самой машине.

Брайан отвечал всё громче и громче, будто сам себя не слышал.

— Ты хорошо меня слышишь? — спросил я.

— Что вы сказали? — Брайан практически прокричал это.

Его слух деградировал за несколько минут, от просто плохого до полной глухоты. Я не успел ничем ему помочь.

Поскольку парень оглох и ослеп, мы больше не могли беседовать. Чтобы я не предпринимал, я уже не мог утешить умирающего пацана, и агенты ЦпКЗ быстро выставили меня за дверь как более ненужного.

Брайан продолжал кричать от ужаса и боли после моего ухода. С каждой секундой его тело пожирало само себя, и мы ничего не могли сделать, чтобы облегчить такую боль.

К утру крики прекратились.

Я просочился в операционную к великому неудовольствию агентов. Брайан был в центре паутины из сотен кабелей и проводов, отслеживающих показатели его сердца, мозга, мышц и прочие признаки жизни.

Естественно, его сердце не работало, а разложение подобралось к мышцам. Он умолк не потому, что ему больше не было больно, а потому что он потерял возможность кричать.

Работал только его мозг.

— Что за чертовщина тут происходит? — спросил я.

— Уберите его отсюда! — потребовал один из агентов.

Другой подчинился и вывел меня наружу, но остался со мной, чтобы объяснить ситуацию.

— Не беспокойтесь по поводу заражения. Мы снимем карантин с минуты на минуту, — сказал он.

При этом он выглядел необычайно угрюмым.

— Что насчёт Брайана? Что будет с ним?

— Он в сознании, но дыхательной функции больше нет. Способов общаться с ним не осталось.

Брайан всё ещё был жив. Ослепший, оглохший, немой, обречённый страдать в одиночестве и не могущий умереть.

— Сколько ещё он будет так мучиться? — спросил я.

— Это станет известно, когда мы переведём его в наше профильное учреждение.

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, агент ЦпКЗ, бывший за старшего, вышел и потребовал прекратить разговор.

Они увезли Брайана в герметичной капсуле, чтобы тот кошмар, что произошёл в нашем хирургическом отделении, никому не попался на глаза.

После снятия карантина я отправился прямиком домой, писать заявление об увольнении по собственному желанию.

У меня был хороший знакомый в ЦпКЗ, но когда я попытался узнать побольше через него, он сказал, что у них ничего подобного не происходило, и что в их учреждение никто по имени Брайан Доусон не поступал.

Через месяц у меня под дверью нарисовались адвокат с медиком. Они принесли с собой кучу документов, все касательно врачебной тайны.

Адвокат выглядел измотанным, так, будто до меня обошёл ещё человек сто. Он попросил меня подписать документы и больше никогда не упоминать произошедшего, иначе меня лишат медицинской лицензии. Будто бы это меня волновало — я был сыт по горло этой работой.

Медик сделал мне прививку. Он сказал, что заболевание Брайана, чрезвычайно заразное, было им известно, но проявлялось только после смерти.

Он объяснил, что им заражена половина населения Земли. Оно держит мозг работающим даже в течение нескольких дней после смерти. Случай Брайана был особенным в том смысле, что кроме работы мозга он сохранил ещё и некоторые моторные функции и потому смог разговаривать с нами.

Прививка не была излечением. Её сделали, чтобы я дальше не смог распространять заразу. Но после смерти меня ждёт почти то же самое, что случилось с Брайаном.

Мне остаётся только надеяться, что когда это произойдёт, кто-нибудь побудет со мной рядом.