Разными глазами

Впервые выступив в печати с очерками и стихами (очерк в «Петербургском листке» в 1901 г., стихи в «Виленском вестнике» в 1902 г.), Слёзкин уже на студенческой скамье становится профессиональным писателем. В 1914 г. он выпускает первое собрание сочинений в двух томах; в 1915 г. выходит уже издание в трех томах. В 1928 году издательством «Московское товарищество писателей» было проанонсировано Собрание сочинений Юрия Слёзкина в 8 томах. Однако выпущено было лишь шесть томов.

Наступает длительный перерыв. За последующие двадцать лет будут выпущены лишь три книги писателя: в 1935 и 1937 гг. первые два тома трилогии «Отречение», а в 1947 г.— роман «Брусилов».

И лишь спустя три с половиной десятилетия выйдет однотомник «Шахматный ход».

Настоящее издание включает наиболее полное собрание избранных произведений писателя: романы, повести и рассказы Юрия Слёзкина, созданные в разные годы. Тексты даются в соответствии с современной орфографией и пунктуацией, лишь в некоторых случаях сохраняются особенности авторского написания.

Впервые — М.: Изд-во «Современные проблемы». 1926.

Печатается по: Собр. соч. М., 1928. Т. 5.

В повести, написанной в июне—августе 1925 г. в Коктебеле, когда Слёзкин гостил у Максимилиана Волошина, с которым был знаком с дореволюционных времен, писатель выразил ряд космологических идей Волошина. В книге Л. Е. Белозерской-Булгаковой «О, мед воспоминаний», в главе, посвященной пребыванию Булгаковых в 1925 г. у Волошина, мемуаристка пишет: «На нашем коктебельском горизонте еще мелькнула красивая голова Юрия Слёзкина. Мелькнула и скрылась…» (Воспоминания. М.: Худ. лит., 1989. С. 117.). Однако в действительности Слёзкин пробыл в Коктебеле дольше Булгаковых и лишь на время уезжал в другие места Крыма. Прототипом поэта Валентина Медынцева послужил Максимилиан Волошин; образ Николая Васильевича Тесьминова во многом автобиографичен.

Повесть была переведена на итальянский и польский языки.

Первое издание повести предваряет следующее авторское обращение к читателю:

«Что подвинуло меня писать этот роман, избрав такую невыгодную для автора форму — форму записок и писем нескольких лиц?

Прежде всего наличие у меня таких записок и писем, где случайно говорится об одном и том же человеке. Вчитавшись в них, я впервые особенно остро почувствовал относительность суждений о ком бы то ни было, бесцельность попытки дать непререкаемую характеристику. Сколько глаз — столько и представлений. Не только внутренняя сущность человека, но и внешний его облик меняется в зависимости от того, кто на него смотрит.

Даже самих себя мы познаем в разную пору — по-разному.

Когда эта мысль приняла осязаемую форму, я нашел еще один повод, приведший меня к созданию этой вещи. Почти вся мировая литература в лучших своих образцах дает нам галерею типов и характеров — чем сильнее талант писателя, тем убедительней его собственное отношение к героям. Мы верим писателю на слово и не пытаемся взглянуть на его создания собственными глазами.

Я не оспариваю прав художника, особенно, если он мастер. Но мне хотелось бы однажды вступиться за права читателя. Я хотел бы, чтобы он видел моих героев своими глазами.

Испытанные формы романа связывали меня в моем намерении. Они заставили бы меня, в меру моих сил, дать точный внутренний и внешний облик моих героев, объяснить их поступки, то есть навязать мое индивидуальное о них представление (хотя бы очень яркое) — читателю. Цель не была бы достигнута — я пошел бы ей наперекор.

Подлинная жизнь подсказала мне выход — передо мной лежали скромные письма живых людей. Что если взяв эти письма в основу, я покажу тех или иных героев, отдав их на суд друг другу. Тем самым не упуская из рук своих развития интриги, стройки фабулы, что является неотъемлемым правом романиста, я в многообразии характеристик моих героев, данных самими действующими лицами, предоставлю полную свободу творчества читателю,— он сам наделит их плотью и кровью и теми душевными качествами, какие, на его взгляд, им более всего присущи.

Приняв такое решение, я лишь систематизировал тот живой материал, который у меня был, и сейчас представляю его на суд читателя, как любопытный фрагмент мимо текущей, подлинной жизни.

1925 г., июнь, Коктебель. Юрий Слёзкин».

Кстати, перед отъездом писателя из Коктебеля Максимилиан Волошин подарил ему свою акварель с надписью, в которой благодарил Слёзкина за память и заботу о Коктебеле. К сожалению, после смерти Ольги Константиновны Слёзкиной, вдовы писателя, местонахождение акварели неизвестно.

В качестве эпиграфа к повести автором взяты последние строки шестой главы поэмы М. А. Волошина «Космос» (1923), входящей в цикл «Путями Каина».