Разоблачение

Часть вторая ВТОРНИК

…Дождь шел с самого утра, и косые струи барабанили по стеклам иллюминаторов парома. Сандерс стоял в очереди за своим кофе, прикидывая, что ему готовит наступающий день. Заметив уголком глаза приближавшегося Дэйва Бенедикта, он торопливо отвернулся, но было поздно. Бенедикт уже приветственно размахивал рукой.

— Привет, старик!

А Сандерсу так не хотелось портить утро разговорами о «ДиджиКом»…

В последний момент его спас телефонный звонок. Сандерс торопливо вытащил из кармана свой портативный аппарат и, отвернувшись, нажал кнопку.

— Так их мать, Томми! — Это был Эдди Ларсон из Осетина.

— Что стряслось, Эдди?

— Я тебе говорил о ревизоре, которого прислали из Купертино? Да? Ну, так их уже восемь! Независимая аудиторская фирма «Дженкинс и Маккей» из Далласа. Кишат, как тараканы, роются во всех книгах. Проверяют все расходные и приходные документы, активы и пассивы, даты — все. А теперь решили поднять все бухгалтерские книги от прошлого года до восемьдесят девятого включительно!

— Ну? Всю работу сбили?

— Да уж, можешь мне поверить. Дамочкам даже негде присесть, чтобы позвонить по телефону. К тому же все бумаги до девяносто первого года находятся в архиве в центре города. У нас есть микрофиши; так нет — им подавай подлинники! Бумага им нужна, видите ли. Гоняют всех, как хотят, и притом смотрят на нас, будто мы воры какие и только случайно еще ходим на свободе. Обидно!

— Не обращай внимания, — посоветовал Сандерс. — Но выполняй все их требования.

— Лишь одна вещь меня по-настоящему беспокоит, — пожаловался Эдди. — К вечеру должны приехать еще семь человек. Они ведь заодно проводят и полную инвентаризацию всего завода. Проверяют все — от мебели в конторе до пневмоприсосок и термопрессов на конвейере. Сейчас по линии ходит парень, который останавливается у каждого рабочего места и начинает выпытывать: «А что это такое? А как вы на этом работаете? Кто это производит? А какой номер модели? А как давно работает? А где выбит серийный номер?» Знаешь, мы спокойно можем останавливать конвейер — это не работа!

— Они проводят инвентаризацию? — озадаченно нахмурился Сандерс.

— Да, во всяком случае, так они это называют. Но на порядок серьезней всех инвентаризаций, о которых я когда-либо слышал. Эти ребята работали раньше в «Тексас Инструменте» или еще где-то вроде этого, потому что я могу точно сказать: свое дело они знают. Этим утром один из этих типов от «Дженкинса» подвалил ко мне и спрашивает, мол, не знаю ли я, какой тип стекла используется в потолочных светильниках? Я думал, что он хочет меня подколоть, и переспросил: «Какой такой тип стекла?» А он объясняет: «Ну, похоже, что это „Корнинг 2-47“ или „2-47/9“». Или что-то в этом духе. Это, видите ли, различные сорта кварцевого стекла, которое пропускает ультрафиолет, что плохо влияет на микросхемы, проходящие по конвейеру. Я, говорю, никогда не слышал о каком-либо таком влиянии на чипы. «А, ну да, — говорит этот тип, — это начинает оказывать заметное действие, только когда КСД превышает двести двадцать». Слыхал про такое? КСД — это количество солнечных дней в году.

Сандерс слушал вполуха. Он пытался понять, что может означать тот факт, что кто-то — неважно, Гарвин или кто-то из «Конли-Уайт» — отдал распоряжение провести инвентаризацию завода. Как правило, это делают, когда собираются продавать оборудование. Тогда результаты описи прилагают в момент сдачи имущества и…

— Том, ты слушаешь?

— Слушаю.

— Так вот, я и говорю тому парню: «В первый раз слышу». Ну, это я насчет ультрафиолета и чипов. Мы, говорю, эти микросхемы тыщу лет вставляем в телефоны, и до сих пор не было никаких жалоб. А он мне и отвечает: «А, ну да, на готовые микросхемы ультрафиолет не действует. Он оказывает вредное влияние при производстве микросхем»! Я говорю: «А мы их и не производим». А он мне: «Да, я знаю». Вот и объясни мне — какого черта он беспокоится о том, какой сорт стекла мы используем в светильниках? А, Томми? Ты слышишь? Что все это значит? К концу дня по нашему заводу будут ползать пятнадцать ревизоров! Ты только не говори, что это рутинная проверка!

— Да, на рутинную проверку это не похоже.

— А я тебе скажу, на что это похоже: на то, что они собираются продать завод кому-то, кто занимается производством микросхем. Вот на что это похоже! И все помимо нас.

— Я согласен с тобой — похоже на то.

— Чертово начальство, — ругнулся Эдди. — А я-то надеялся, что ты меня утешишь, пообещаешь, что этого не произойдет. Слушай, Том: люди возмущены, я, кстати, тоже.

— Понимаю.

— Ко мне пристают с расспросами — кто-то только что купил дом, у кого-то жена ждет ребенка, и все хотят знать правду. Что мне им говорить?

— Эдди, у меня нет никакой информации.

— Господи, Томми, но ты же начальник отдела!

— Я помню. Дай-ка я позвоню в Корк, спрошу, что там делали бухгалтеры, которые торчали у них на прошлой неделе.

— Я говорил с Колином еще час назад. Управление посылало к ним двух человек на один день. Все было очень корректно, не то что у нас.

— Никакой инвентаризации?

— Никакой инвентаризации.

— Ладно. — Сандерс вздохнул. — Дай мне время во всем разобраться.

— Томми, — сказал Эдди, — я и так тебе уже все сказал. Мне кажется странным, что ты еще ничего не знаешь.

— Мне тоже, — согласился Сандерс. — Мне тоже…

Повесив трубку, Сандерс набрал буквы К-А-П в буфере памяти, чтобы вызвать Стефани Каплан. Она могла знать, что происходит в Остине, и он надеялся, что она ему все расскажет. Но помощник Стефани сказал, что она еще не появлялась в своем кабинете. Сандерс позвонил Мери Энн, но ее тоже не было на месте. Тогда он попытался найти Макса Дорфмана в отеле «Четыре времени года», но телефонистка сказала, что его номер занят. Мысленно Сандерс пообещал себе отыскать Макса попозже, днем. Ведь если предположения Эдди верны, это значит, что его, Сандерса, выкинули из обоймы, а это уже скверно.

Но по приезде на работу он может поднять тему закрытия завода в разговоре с Мередит после утреннего совещания. Перспектива общения с Мередит не очень-то его привлекала, но это было лучшее, что он сейчас мог сделать. Все равно выбора у него не было.

Когда Сандерс поднялся на четвертый этаж, в конференц-зале никого не было. В дальнем конце комнаты на демонстрационной доске висел чертеж «мерцалки» в разрезе и схема сборочной линии завода в Малайзии. Кое-где на столе лежали листочки бумаги с набросками тезисов, а перед некоторыми стульями стояли раскрытые кейсы.

Совещание уже закончилось!

Сандерс почувствовал, как его прошиб пот. Это уже признак паники.

В зал вошла секретарша и пошла вдоль столов, собирая стаканы и бутылки с водой.

— А где все? — спросил Сандерс.

— О, они ушли минут пятнадцать назад, — ответила девушка.

— Пятнадцать минут назад? А во сколько же они начали?

— Совещание началось в восемь.

— В восемь? — переспросил Сандерс. — Но его назначили на полдевятого.

— Нет, на восемь.

Черт возьми!

— А где они сейчас?

— Мередит повела всех вниз показывать «Коридор» в действии.

Первым делом, войдя в помещение ВИС, Сандерс услышал хохот. Пройдя в лабораторию, он увидел, что команда Дона Черри использует двух чиновников из «Конли-Уайт» в качестве подопытных кроликов. Молодой юрист Джон Конли и банкир Джим Дейли, оба в очках-датчиках, расхаживали по беговой дорожке с широкими улыбками на лицах. Все остальные столпились вокруг них и тоже смеялись — даже финансовый директор «Конли-Уайт» Эд Николс, обычно хранящий на лице кислое выражение. Сейчас он стоял у монитора, на экране которого медленно двигалось изображение «Коридора» — такое, каким его видели пользователи. На лбу Николса еще виднелись красные пятна от очков.

Подняв голову, Николс увидел Сандерса.

— Это фантастика!

— Да, очень наглядно, — согласился Сандерс.

— Просто фантастика! Когда это увидят в Нью-Йорке, то напрочь отбросят весь свой скепсис. Мы тут спрашиваем Дона, сможет ли он прогнать эту систему на нашей базе данных.

— Никаких проблем, — сказал Черри. — Дайте нам только ключ к вашей базе данных, и мы подключим вас к ней в течение часа.

— А не можем ли мы отправить одну такую машинку в Нью-Йорк? — спросил Николс, показывая на очки.

— Конечно, — ответил Черри. — Сегодня же и пошлем. Где-нибудь в четверг получите. Я отправлю кого-нибудь из моих ребят, чтобы они все наладили.

— Это станет бестселлером, — сказал Николс, — просто бестселлером.

Он достал свои очки для чтения, которые в сложенном виде занимали совсем мало места — у них и оправа, и дужки имели по нескольку шарниров. Николс осторожно раскрыл их и нацепил на нос.

Остановившись на роликах дорожки, Джон Конли засмеялся и спросил:

— Ангел, а могу ли я открыть этот ящичек? — И, приподняв голову, прислушался.

— Он прибегнул к помощи Ангела, — объяснил Черри. — Ангел дает ему подсказку через наушники.

— И что же Ангел ему нашептывает? — спросил Николс.

— А это их интимное дело, — расхохотался Черри. Кивая головой, Конли протянул руку вперед, собрал пальцы щепотью, будто ухватив что-то, и потянул, делая вид, что выдвигает ящичек картотеки.

На экране монитора Сандерс увидел, как из стены «Коридора» выдвинулся ящичек, набитый папками.

— Ух ты, — восхитился Конли. — Класс! Ангел, а я могу заглянуть внутрь?.. Ага… Понятно.

Конли снова протянул руку и ткнул кончиком пальца в этикетку, прикрепленную к одной из папок. Папка немедленно вылетела из ящичка и, раскрывшись, повисла в воздухе.

— Иногда приходится отказываться от физического правдоподобия, — пожаловался Черри, — из-за того, что пользователи оперируют только одной рукой. Одной рукой папку не откроешь.

Стоя на резиновой дорожке, Конли несколько раз описал рукой в воздухе короткую дугу, как бы листая невидимые страницы. На экране, однако, было видно, что странички в папке на самом деле начали переворачиваться.

— Эй! — запротестовал Черри. — Скажите вашим ребятам, чтобы они не очень-то расходились — я забил в память все наши финансовые отчеты.

— А ну-ка, дай посмотреть! — вмешался Дейли, поворачиваясь.

— Да смотрите, что хотите! — весело засмеялся Черри. — Развлекайтесь пока. В окончательном варианте мы введем ограничения по доступу. Вы заметили, что некоторые числа — красные? Это значит, что на следующем уровне можно получить более подробную информацию. Дотроньтесь до одного такого числа.

Конли дотронулся до красного номера. Тот разросся, превратившись в новую информационную схему, повисшую в воздухе.

— Ух ты!..

— Многоуровневое представление информации, — объяснил Черри, — упорядоченность, я бы сказал.

Конли и Дейли, хихикая, развлекались, тыча пальцами в новые и новые красные числа, пока все пространство вокруг них не было увешано развернутыми листами.

— Эй, а как нам теперь от этого избавиться?

— Не можете найти самый первый лист?

— Да, он остался где-то внизу под всеми остальными.

— Наклонитесь и посмотрите — может, найдете. Конли нагнулся и, казалось, заглянул подо что-то.

Затем он, протянув руку, ткнул в воздух.

— Вот он.

— Так, а в углу есть маленькая зеленая стрелка — дотроньтесь до нее.

Конли дотронулся. Все листы съежились и втянулись под самый первый листок.

— Шикарно!

— Дайте, я сделаю, — сказал Дейли.

— Не дам: я сам сделаю. У вас не получится.

— Нет, я!

— Я!

Они хохотали, как расшалившиеся дети. Тут вмешался Блэкберн.

— Я понимаю, что это очень забавно, — сказал он Николсу, — но мы отстаем от графика. Нам, пожалуй, стоит вернуться в конференц-зал.

— Пожалуй, — согласился Николс с заметной неохотой и повернулся к Черри. — Так вы полагаете, что сможете передать нам одно из этих приспособлений?

— Считайте, что оно уже у вас, — пообещал Черри.

Представители «Конли-Уайт» возвращались в конференц-зал, оживленно переговариваясь и посмеиваясь, вспоминая недавний эксперимент. Сотрудники «Диджи-Ком» спокойно шли рядом, не желая портить им хорошее настроение. Воспользовавшись моментом, Марк Ливайн подобрался поближе к Сандерсу и шепотом спросил:

— Эй, почему ты не позвонил мне вчера вечером?

— Я звонил! — удивился Сандерс. Ливайн покачал головой.

— Весь вечер я был дома, и никто не звонил.

— Я передал для тебя сообщение на автоответчик около пятнадцати минут седьмого.

— Никакого сообщения я не получал, — сказал Ливайн, — а когда пришел утром, тебя не было. — Он понизил голос. — Боже, ну и каша. Я пришел на совещание по «мерцалкам», понятия не имея, какой линии придерживаться.

— Извини, — сказал Сандерс. — Не понимаю, как это получилось.

— Слава Богу, Мередит сама повела дискуссию, — вздохнул Ливайн, — а то бы я сидел по уши в дерьме. Я практически… Потом договорим, — быстро закончил он, заметив, что Джонсон направляется в их сторону, чтобы поговорить с Сандерсом.

— Где тебя черти носят? — спросила она.

— Я считал, что совещание начнется в 8.30…

— Я звонила тебе вчера вечером специально, чтобы сказать, что оно переносится на восемь. Гости хотят успеть на вечерний самолет до Остина.

— Я этого не знал.

— Я говорила с твоей женой. Она что, не передала тебе?

— Я считал, что совещание назначено на восемь тридцать.

Джонсон потрясла головой, как бы предлагая сменить тему, и сказала:

— Как бы то ни было, на совещании мне пришлось менять концепцию изложения наших проблем по «мерцалкам», и очень важно скоординировать наши действия свете…

— Мередит! — шедший впереди Гарвин оглянулся на рве. — Мередит, Джон хочет кое о чем тебя спросить!

— Никуда не уходи! — приказала Мередит и, бросив напоследок на Сандерса злой взгляд, заторопилась вперед.

Атмосфера всеобщей оживленности не рассеялась и в конференц-зале. Перешучиваясь, участники совещания рассаживались по своим местам.

Эд Николс открыл заседание, повернувшись к Сандерсу:

— Мередит уже ввела нас в курс дела по «мерцалкам». Теперь, поскольку вы здесь, мы хотели бы услышать и ваше мнение.

«…Мне пришлось менять концепцию изложения наших проблем…» — сказала ему Мередит.

— Мое мнение? — замялся Сандерс.

— Ну да, — подтвердил Николс. — Ведь вы курируете «мерцалки», не так ли?

Сандерс обвел глазами лица, в ожидании повернутые к нему, и бросил взгляд на Джонсон, но та рылась в своем кейсе, доставая из него раздутые манильские конверты.

— Ну, — начал Сандерс, — мы построили несколько опытных образцов и испытали их по всем параметрам. Нет никакого сомнения в том, что эти прототипы работают безукоризненно. Это лучшие дисководы в мире…

— Это я понимаю, — перебил его Николс. — Но ведь сейчас они запушены в производство, так?

— Так.

— Нам всем хотелось бы выслушать вашу оценку приборов с точки зрения производства.

Сандерс замялся. Что же она им наговорила?

В другом конце зала Мередит Джонсон закрыла свой чемоданчик и, сложив руки под подбородком, стала смотреть прямо на Сандерса, но выражения ее лица он разобрать не мог.

Что же она им сказала?

— …Мистер Сандерс?

— Ну, — протянул Сандерс, — мы до винтика перетряхиваем линию, устраняя проблемы, когда и если они возникают… Это общепринятая у нас практика. Пока мы еще в пусковом периоде…

— Прошу прощения, — снова перебил его Николс, — а я думал, что вы производите эти аппараты уже два месяца.

— Да, это так и есть.

— На мой взгляд, два месяца нельзя назвать «пусковым периодом» производства.

— Ну…

— Насколько я знаю, для некоторых ваших моделей срок от запуска до снятия с производства составляет не более девяти месяцев?

— Да, от девяти до восемнадцати месяцев.

— В таком случае после двух месяцев работы производство должно идти полным ходом. Как вы оцениваете сложившееся положение с точки зрения руководителя, ответственного за производство?

— Ну я бы сказал, что возникшие проблемы не выходят за пределы среднестатистических отклонений, с которыми нам приходилось сталкиваться…

— Очень интересно услышать это от вас, — заявил Николс, — особенно после того, как утром Мередит объяснила нам, что проблемы очень серьезные и дефект аппаратов может отбросить их производство до стадии чертежной доски.

Вот дерьмо!

Как теперь выкручиваться? Ведь он уже сказал, что ничего серьезного не происходит… И назад дороги нет!

Сандерс вздохнул и заговорил:

— Надеюсь, мои слова не бросают тени на компетентность Мередит, но лично я абсолютно убежден в нашей способности производить дисководы «Мерцалка».

— В вашей убежденности никто не сомневается, — сказал Николс. — Но нам предстоит вступить в конкурентную борьбу с «Сони» и «Филипсом», и я не уверен, что простого выражения вашей уверенности будет достаточно. Сколько дисководов, сходящих с конвейера, соответствуют спецификации?

— У меня нет этих данных.

— Хотя бы приблизительно.

— Я не хотел бы отвечать на этот вопрос, не зная точных цифр.

— А точные цифры имеются?

— Да, просто я ими сейчас не располагаю.

Николс нахмурился; на его лице отчетливо читался очевидный вопрос: а какого черта ты не принес точных данных, если знал, о чем пойдет разговор?

Конли откашлялся.

— Мередит сказала, что сборочная линия работает на двадцать девять процентов расчетной мощности и только пять процентов продукции соответствует спецификации. Это так?

— Более или менее.

Вокруг стола воцарилось короткое молчание. Внезапно Николс подтянулся и сел прямее.

— Боюсь, я чего-то недопонимаю, — сказал он. — Если эти цифры верны, то на чем же основывается ваша вера в дисководы «Мерцалка»?

— На учете прошлого опыта, на том, что с подобным мы сталкивались и раньше, — ответил Сандерс. — У нас были проблемы, которые на первый взгляд казались неразрешимыми и тем не менее благополучно разрешались.

— Так. И вы думаете, что так окажется и в этом случае?

— Совершенно верно.

Николс откинулся на спинку стула, скрестив с недовольным видом руки на груди.

Тощий банкир Джим Дейли наклонился вперед и спросил:

— Вы только не поймите нас превратно, Том. Мы не стараемся на вас давить. Для нас давно ясно, что мы купим вашу фирму независимо от положения дел с «мерцалками». Я не думаю, что вопрос с ними окажет влияние на наше решение. Мы просто хотим знать реальное положение дел и просим вас быть как можно более откровенным.

— Но я же не говорю, что проблем нет, — признал Сандерс. — Мы как раз с ними разбираемся. У нас уже есть несколько идей. И если некоторые из них подтвердится, то да, нам придется вернуться к конструкторской стадии.

— Опишите нам худший вариант, — попросил Дейли.

— Худший вариант? Мы останавливаем линию, меняем корпуса приборов и, возможно, микросхему и после этого снова запускаем конвейер.

— И на сколько это задержит производство?

«От девяти до двенадцати месяцев», — вспомнил Сандерс и сказал вслух:

— До шести месяцев.

Кто-то из присутствующих охнул.

— Джонсон предполагает, что максимальная задержка не превысит шести недель, — сказал Дейли. — Надеюсь, что это так. Но вы просили худший вариант.

— И вы на самом деле считаете, что ликвидация причин плохого функционирования аппаратов может занять шесть месяцев?

— Вы же просили самый худший вариант; я думаю, что это маловероятно.

— Но возможно?

— Да, возможно.

Николс глубоко вздохнул и снова подался вперед.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь. Если проблемы с дисководами вызваны конструкторскими недоработками, то правильно ли будет утверждать, что эти недоработки имели место при вашем непосредственном руководстве?

— Да, это так.

Николс качнул головой.

— Но тогда на каком основании вы полагаете, что, втянув нас в эту историю, вы в состоянии сами же с ней и разобраться?

Сандерс с трудом подавил приступ гнева.

— Да, — сказал он. — Да, я считаю, что я — единственный подходящий для этого человек. Как я уже говорил, мы не раз сталкивались с подобными трудностями и всегда успешно преодолевали их. Я сработался со всеми людьми, которые принимают участие как в проектировании, так и в производстве. И я уверен, что мы в состоянии справиться с этим делом!

Продолжая говорить, Сандерс не представлял, как можно описать этим «белым воротничкам» реалии настоящего производства.

— В цикле производства, — продолжал он, — возвращение к стадии конструирования не всегда так трагично, как представляется на первый взгляд. Конечно, этого никто не любит, но в этом возвращении есть и определенные преимущества. В прежнее время мы каждый год создавали принципиально новое поколение приборов. А сейчас все большее значение приобретает модификация аппаратов одного поколения. Если уж нам придется перерабатывать микросхему, мы сможем применить новейшие алгоритмы сжатия, которых еще не существовало, когда мы передали «мерцалки» в цех. А это дополнительно увеличит скорость считывания по сравнению с прототипом. Мы уже не будем тогда производить стомиллисекундный дисковод, а сразу перейдем к дисководу на восемьдесят миллисекунд.

— Но, — сказал Николс, — сейчас вам выходить на рынок не с чем.

— Да, это так.

— А это значит, что вы не сможете забить торговую марку и не сможете занять должное место на рынке. Вы не сможете развернуть дилерскую сеть или вашу OEM, не сможете начать рекламную кампанию, потому что у вас не будет производственной линии, которая эту кампанию поддержит. Да, вы сможете иметь лучший дисковод, но это будет никому не известный дисковод. Вам придется начинать с нуля.

— Все так, но рынок быстро реагирует на такие вещи…

— Конкуренты тоже. Что будет иметь «Сони», когда вы выйдете на рынок? Может, они тоже добьются восьмидесяти миллисекунд?

— Я не знаю, — признал Сандерс.

— А я бы хотел большей убежденности в этом отношении, — вздохнул Николс. — Не говоря уже о том, в состоянии ли мы вообще исправить допущенные ошибки.

Наконец подала голос и Мередит.

— Тут есть частичка и моей вины, — вмешалась она. — Когда мы с тобой, Том, говорили о «мерцалках», я так поняла, что дело обстоит весьма серьезно.

— Так оно и есть.

— И я не думаю, что нам стоит что-либо скрывать.

— Я ничего не скрываю! — воскликнул Сандерс настолько быстро, что, только услышав собственный высокий напряженный голос, понял, что сказал.

— Нет-нет, — успокаивающе сказала Мередит, — и я не предполагала этого. Просто для некоторых из нас с непривычки трудновато сразу воспринять все технические подробности. Неплохо было бы пересказать то же самое обычными словами, без профессиональной терминологии. Если ты, конечно, можешь.

— Но я же это и делал, — сказал Сандерс, понимая, что его голос звучит неубедительно, но уже не в состоянии что-либо изменить.

— Да, Том, я все понимаю, — по-прежнему успокаивающе сказала Мередит. — Но вот, например: если лазерная записывающе-воспроизводящая головка не синхронизирована с М-подуровнем контроллерного чипа, чем это обернется для нас в смысле задержки?

Она производила блестящее впечатление, демонстрируя свободное владение технической терминологией, но суть ее слов совсем сбила Сандерса с толку. Дело в том, что лазерные головки бывают только воспроизводящими и ни в коем случае не записывающими, и они не имели ни малейшего отношения к М-подуровням контроллерной микросхемы. Позиционное управление осуществлялось Х-подуровнем, а он, в свою очередь, являлся лицензированным кодом «Сони», частью кода драйвера, который используют все компании, производящие лазерные дисководы.

Чтобы не подвести ее, теперь требовалось фантазировать и нести такую же лабуду.

— Э-э-э… — начал он, — вы подняли хорошую тему, Мередит. Но я считаю, что М-подуровень представляет собой относительно простую проблему, поскольку лазерные головки эксплуатируются с большим запасом прочности. Отладка займет дня три-четыре.

Сказав это, он мельком посмотрел на Черри и Ливайна, единственных людей в этой комнате, которые понимали, какую чушь он несет. Оба спеца с умным видом кивали головами; Черри даже потирал подбородок, изображая глубокое раздумье.

— И предвидели ли вы проблему асинхронного трекинг-сигнала с основной консоли? — не унималась Мередит.

И опять она намешала черт знает чего: трекинг-сигналы поступают от источника питания и регулируются контроллерным чипом, и никакой основной консоли в дисководах не было. Но на этот раз Сандерс не стал колебаться и быстро ответил:

— Конечно, предвидели, Мередит, и мы как раз все проверяем еще раз. Я ожидаю, что асинхронные сигналы придется сдвинуть по фазе — и ничего более.

— Сложно ли будет произвести смещение фазы?

— Нет, несложно.

Николс прочистил горло и заговорил:

— Ну, тут пошли уже технические детали… Может быть, перейдем к следующему пункту повестки дня? Что у вас там?

— По расписанию, — ответил Гарвин, — у нас демонстрация сжатия видеосигнала. Это в зале недалеко отсюда.

— Хорошо. Отправимся туда.

Заскрипели отодвигаемые стулья, и присутствующие вытянулись к выходу. Мередит задержалась, чтобы собрать свои папки. Сандерс тоже притормозил, проходя мимо нее.

Когда они остались наедине, Сандерс спросил:

— Ну и что все это значит?

— Ты о чем?

— Об этой чепухе насчет контроллерных чипов и воспроизводящих головок. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Вот я-то как раз имею, — разгневанно сказала она. — Я расхлебывала кашу, которую ты заварил. — Мередит перегнулась через стол и посмотрела Сандерсу в глаза. — Послушай меня, Том. Я решила последовать совету, который ты мне дал вчера вечером, и рассказать правду о положении дел с дисководами. Сегодня утром я сказала всем, что с ними возникли серьезные проблемы, что ты очень знающий человек и что ты подробно объяснишь, в чем суть этих проблем. Я сделала это, чтобы ты мог сказать то, что, по твоим же словам, собирался сказать. А ты встаешь и во всеуслышание заявляешь, что никаких проблем нет.

— Но я полагал, что вчера вечером мы решили…

— Эти люди не дураки, и не нам пытаться провести их. — Она захлопнула свой чемоданчик. — Я честно сказала им то, что мне сказал ты. А ты после этого заявляешь, что я не знаю, о чем говорю.

Сандерс закусил губу, пытаясь справиться с распиравшей его злостью.

— Не понимаю, о чем ты думал, входя сюда, — продолжала она, — но этим людям не нужны технические подробности. Они не отличат считывающей головки от искусственного члена. Они просто смотрят, кто несет ответственность за все дело и в состоянии ли этот человек справиться с возникшими осложнениями. Они хотят, чтобы их опасения были рассеяны, а ты, наоборот, сгустил тучи. Вот мне и пришлось вмешаться и навешать им на уши лапши из этого технического дерьма. Мне пришлось за тобой все подчищать, и я сделала все, что смогла. Но должна тебя честно предупредить: от тебя не веяло уверенностью, Том. Нисколько.

— Черт подери, — рявкнул Сандерс, — ты заботишься только о показухе. О том, чтобы все выглядело благопристойно на таком же благопристойном совещании. Но, в конце концов, кому-то придется на деле доводить этот чертов дисковод…

— А я говорю…

— …И я руководил этим отделом восемь лет, и делал это вполне прилично…

— Мередит! — Гарвин просунул в дверь голову. Разговор сразу прервался.

— Мы ждем, Мередит, — напомнил Гарвин, затем повернул голову и холодно посмотрел на Сандерса.

Мередит взяла со стола свой кейс и быстро вышла из комнаты.

Сандерс тут же отправился в приемную Блэкберна.

— Мне нужно видеть Фила.

— Он сегодня очень занят, — вздохнула Сандра, секретарша Блэкберна.

— Мне немедленно нужно его видеть.

— Я сейчас проверю, Том. — Сандра подняла трубку. — Фил? Здесь Том Сандерс. — Она прислушалась к голосу в трубке и предложила Сандерсу: — Том, вы можете пройти.

Сандерс вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

Блэккберн стоял возле своего стола и приглаживал руками пиджак на груди.

— Том, я рад, что ты зашел.

Они пожали друг другу руки.

— С Мередит у меня не складывается, — заявил Сандерс, все еще кипя после разговора с Джонсон.

— Да, я знаю.

— Не думаю, что смогу с ней работать.

— Я знаю, — кивнул Блэкберн, — она уже говорила мне.

— Вот как? И что же она тебе говорила?

— Она рассказала мне о вчерашней встрече, Том.

Сандерс нахмурился. Он и представить себе не мог, что у нее возникнет желание обсуждать с кем бы то ни было подробности вчерашнего инцидента.

— Вчерашней встрече?

— Она рассказала мне, что ты ее сексуально преследовал.

— Что-что?

— Послушай, Том, только не распаляйся. Мередит заверила меня, что не собирается выдвигать против тебя обвинения, так что мы можем решить это без лишнего шума, по-домашнему. Так будет лучше для всех. Я как раз поразмыслил над штатным расписанием и…

— Погоди минуту, — перебил Сандерс. — Она сказала, что я преследовал ее?

Блэкберн уставился на него.

— Вот что, Том. Мы были друзьями долгое время, и я обещаю тебе, что никаких проблем не будет. Даже в компании никто ничего не узнает. Твоей жене тоже нет необходимости что-либо знать. Как я сказал, все спустим на тормозах, к полному удовлетворению всех заинтересованных лиц.

— Погоди, но это же ложь…

— Том, дай мне, пожалуйста, договорить. Сейчас для нас наиболее важно разделить вас. Тебе не придется работать под руководством Мередит и ходить к ней с докладами. Я думаю, что перевод на другую работу будет для тебя идеальным вариантом.

— Перевод на другую работу?

— Ну да. Как раз есть вакансия на должность одного из вице-президентов подразделения, занимающегося портативной аппаратурой, в Остине. Я хочу перевести тебя туда. Ты сохранишь то же положение, зарплату, льготы, все, за исключением того, что ты будешь в Остине и не будешь иметь прямого контакта с Мередит. Ну как?

— Остин, говоришь?

— Да.

— Портативной аппаратуры?

— Да. Прекрасный климат, отличные условия для работы… университетский город… шанс увезти свою семью подальше от этих дождей…

— Но Конли собираются продать завод в Остине, — сказал Сандерс.

Блэкберн откинулся в кресле.

— С чего ты это взял, Том? — спокойно сказал он. — Это абсолютная ерунда.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. Можешь мне поверить, продажа завода в Остине — это самая последняя вещь, которую они могли бы сделать. В этом вообще нет ни малейшего смысла!

— Тогда зачем они проводят инвентаризацию завода?

— Они все пропускают через частый гребень. Смотри, Том: Конли беспокоились о поступлении денег после покупки фирмы, а завод в Остине, как ты отлично знаешь, очень выгоден в финансовом отношении. Мы дали им все выкладки, и сейчас они их проверяют, чтобы самим убедиться, что они верны. Но о продаже не может идти и речи. Завод будет только разрастаться, Том, и ты это знаешь. Вот почему я решил, что пост вице-президента — отличное продолжение твоей карьеры.

— Но тогда я ухожу из ГНП?

— Да, весь смысл твоего перевода в том, чтобы тебя из нее убрать.

— Но тогда я не войду в новую компанию, когда Группа станет отдельной фирмой?

— Это верно.

Сандерс зашагал по кабинету.

— Это абсолютно неприемлемо.

— Ну не надо так торопиться, — сказал Блэкберн, — Давай взвесим все «за» и «против».

— Фил, — негромко сказал Сандерс, — я не знаю, что она тебе наговорила, но…

— Она рассказала мне все…

— Но я думаю, что ты должен знать…

— А я хочу, чтобы ты знал, — перебил Блэкберн, — Что я не собираюсь выносить кому-либо приговоры в связи со случившимся. Это не моя забота, и это мне не интересно… Я просто хочу решить для компании трудный вопрос.

— Фил, послушай — я не делал этого.

— Я могу понять, как ты себя должен чувствовать, но…

— Я не преследовал ее. Это она преследовала меня.

— Я уверен, — согласился Блэкберн, — что временами тебе кажется, что дело так и обстояло, но…

— Фил, я говорю тебе: она меня разве что не изнасиловала. — Сандерс уже не в силах был оставаться на месте. — Фил, это она приставала ко мне!

Блэкберн вздохнул и постучал карандашом по углу стола.

— Должен тебе честно сказать, Том, что в это верится с трудом.

— Тем не менее все так и было.

— Мередит очаровательная женщина, Том. Такая приветливая, сексуальная… Я думаю, что для мужчины простительно на несколько минут потерять контроль над собой.

— Фил, ты меня, видно, не расслышал. Это она ко мне приставала!

Блэкберн с беспомощным видом пожал плечами:

— Я тебя расслышал, Том. Я только… Мне трудновато себе это представить.

— А между тем это именно так. Хочешь услышать, что случилось вчера на самом деле?

— Пойми, — Блэкберн поерзал в кресле, — конечно, мне интересно услышать и твою версию. Но дело еще и в том, что у Мередит Джонсон в этой компании очень сильные связи. Она произвела прекрасное впечатление на чрезвычайно влиятельных людей.

— Ты имеешь в виду Гарвина?

— Не только Гарвина. Мередит создала себе крепкие тылы во многих местах.

— В «Конли-Уайт»?

— Да, и там тоже, — кивнул Блэкберн.

— И ты не хочешь слушать, что я расскажу?

— Конечно, хочу, — возразил Блэкберн, нервно приглаживая волосы. — Очень хочу. Я хочу быть абсолютно, скрупулезно справедливым. Я просто хочу тебе объяснить, что независимо от того, чья история правдивее, нам придется произвести некоторые перестановки. А у Мередит есть влиятельные союзники.

— Поэтому что бы я ни сказал, результат будет один?

Блэкберн насупился, следя за расхаживающим по комнате Сандерсом.

— Я понимаю, что тебе это не может понравиться, И ты для компании достаточно ценный сотрудник. Но сейчас я пытаюсь уговорить тебя взглянуть на ситуацию со стороны.

— На какую ситуацию? — приостановился Сандерс. Блэкберн вздохнул.

— Вчера вечером были какие-нибудь свидетели происшедшего?

— Кажется, нет.

— Иными словами, это конкурс «кто кого переплюнет»?

— Почему? Какие есть основания считать, что я не прав, а она права?

— Никаких, — подтвердил Блэкберн. — Но пойми: заявление мужчины о том, что его преследует женщина, звучит, скажем так, не совсем убедительно. Не думаю, чтобы в нашей компании раньше случалось что-либо подобное. Это не значит, что такого не может быть, но убедить других в твоей правоте будет очень трудно — даже не учитывая связей Мередит. — Он помолчал и добавил:

— Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были из-за этого неприятности.

— У меня уже неприятности…

— Подожди, я не закончил. Итак, две противоречащие друг другу жалобы — и ни одного свидетеля… — Блэкберн потер нос и расправил лацканы пиджака.

— Вы переводите меня из отдела Группы новой продукции, и я не буду работать в новой компании. В компании, на которую я пахал двенадцать лет.

— Но тебе предоставляют перспективную работу, — напомнил Блэкберн.

— Я не говорю о перспективной работе, я говорю о…

— Погоди, Том. Дай я переговорю об этом с Гарвином. Почему бы тебе тем временем не обдумать предложение насчет Остина? Продумай все хорошенько. В конкурсе «кто кого переплюнет» победителей не бывает. Ты можешь навредить Мередит, но этим ты навредишь себе еще больше, и это очень беспокоит меня как твоего друга.

— Если бы ты был моим другом… — начал было Сандерс.

— А между тем я твой друг, — страстно перебил его Блэкберн. — Независимо от того, считаешь ли ты так сейчас или нет. — Он встал с кресла. — Не нужно, чтобы все это было выплеснуто на бумагу. Не нужно, чтобы об этом знали твоя жена и дети. Не нужно, чтобы ты стал объектом бейн-бриджских сплетен на весь остаток лета! Ничего хорошего для тебя в этом не будет.

— Я понимаю, но…

— Давай оценим все реально, Том, — сказал Блэкберн. — Имеются два взаимоисключающих заявления. Что случилось, то случилось, и нам надо как-то выбираться из всего этого. И мой долг разрешить все дело как можно быстрее и безболезненнее. Так что, пожалуйста, обдумай все хорошенько и после возвращайся сюда.

Сразу после ухода Сандерса Блэкберн позвонил Гарвину.

— Я только что разговаривал с ним, — сказал он.

— И что?

— Он утверждает, что все было не так, что это она к нему приставала.

— О Господи! — простонал Гарвин. — Ну и каша.

— Да. Но, с другой стороны, вы как раз этого и ожидали. Это обычное дело — мужчины всегда отрицают свою вину.

— Ага… Но это опасно, Фил.

— Понимаю.

— Я не хочу, чтобы это как-то отозвалось на нас.

— Нет-нет!

— У нас сейчас нет более важного дела, чем решить этот конфликт.

— Я понимаю, Боб.

— Ты сделал ему предложение относительно Остина?

— Да. Он об этом подумает.

— Примет он его?

— Я думаю, что нет.

— А ты нажимал?

— Ну, я постарался вдолбить ему, что мы все равно не будем наказывать Мередит, а, наоборот, всемерно ее поддержим.

— И это, черт возьми, правильно! — рявкнул Гарвин.

— Я полагаю, что и он это понял. Так что давайте подождем, что он скажет, когда придет снова.

— Но он не станет подавать официального заявления?

— Он достаточно умен, чтобы не сделать этого.

— Дай-то Бог, — раздраженно сказал Гарвин и повесил трубку.

«Взглянуть на ситуацию со стороны».

Сандерс стоял на Пайонир-сквер, прислонившись к колонне, и смотрел на моросящий дождь, прокручивая в памяти подробности разговора с Блэкберном.

Тот даже не захотел выслушать объяснения Сандерса. Он просто не дал ему, Сандерсу, возможности оправдаться. Блэкберн уже заранее все знал.

«Мередит очаровательная женщина… Такая приветливая, сексуальная… Я думаю, что мужчине простительно на несколько минут потерять контроль над собой…»

Именно так будет думать каждый сотрудник «Диджи-Ком». Каждый человек поверит именно в это. Блэкберн заявил, что ему трудно поверить в то, что Мередит сама приставала к Сандерсу. Точно так же трудно будет поверить в это и остальным.

Блэкберн сказал, что ему неважно, как все происходило на самом деле. Он сказал, что у Джонсон хорошие связи и что никто не поверит в то, что мужчина мог подвергнуться сексуальным притязаниям со стороны женщины.

«Взгляни на ситуацию со стороны».

Они предлагают ему оставить Сиэтл, уйти из ГНП. Ни Льготных акций, ни дивидендов. Никакого вознаграждения за двенадцать лет работы. Все насмарку.

Вместо этого — Остин. Удушливая жара, сушь. Новое, не отлаженное производство.

Сюзен никогда на это не согласится. У нее была в Сиэтле процветающая практика, которой она добивалась восемь лет. Они только что перестроили дом. Детям здесь нравится. Если только Сандерс предложит переехать, Сюзен насторожится и захочет узнать, что за этим стоит и рано или поздно добьется своего. Так что если он сейчас согласится на перевод, он тем самым подтвердит свою вину и в глазах жены.

Но несмотря на такие мысли, Сандерс не видел никакого иного выхода из сложившейся ситуации. Его просто поимели.

«…Я твой друг. Независимо, думаешь ты так или нет…»

Сандерс вспомнил, как на свадьбе Блэкберн, будучи его свидетелем, предложил окунуть обручальное кольцо Сюзен в оливковое масло, потому что его всегда трудно надевать на палец. А Блэкберн по-настоящему волновался, что в свадебной церемонии возникнет заминка. В этом был весь Фил: его всегда заботила лишь внешняя сторона дела.

«Не нужно, чтобы об этом знала твоя жена…»

Но как раз Фил его и поимел, а за Филом стоял Гарвин. Они оба его поимели. Сандерс проработал на них много лет, но они не приняли это во внимание. Не задавая никаких вопросов, они заранее взяли сторону Мередит. Они даже не пожелали выслушать его версию происшедшего.

По мере того как Сандерс стоял здесь, глядя на дождь, чувство потрясения ослабевало. А вместе с ним ушло и чувство лояльности. Он начал свирепеть.

Достав телефон, он набрал номер.

— Офис мистера Перри, слушаю вас.

— Это Том Сандерс вас беспокоит.

— К сожалению, мистер Перри сейчас в суде. Может быть, ему что-нибудь передать?

— Может быть, вы мне тогда поможете? Как-то при мне он упоминал имя женщины, которая занимается у вас делами, связанными с сексуальными преследованиями.

— У нас этим занимаются несколько адвокатов, мистер Сандерс.

— Он упомянул, что она испанка. — Сандерс попытался припомнить, что еще говорил Перри о ней. Что-то насчет того, что она хорошенькая… Он никак не мог вспомнить точно.

— Тогда это, может быть, мисс Фернандес.

— Вы не могли бы соединить меня с ней? — попросил Сандерс.

Кабинет Фернандес был невелик: стол был завален стопками бумаг и папками с делами, в углу приткнулся компьютерный дисплей. Когда Сандерс вошел в комнату, хозяйка кабинета поднялась из-за стола.

— Вы, должно быть, мистер Сандерс?

Она оказалась высокой привлекательной женщиной, перешагнувшей тридцатилетний рубеж, со светлыми волосами и орлиным профилем. Одета она была в светло-кремовый костюм. Манеры ее были деловыми, а рукопожатие — твердым.

— Я — Луиза Фернандес. Чем могу быть вам полезна?

Сандерс представлял ее совсем не такой. Вопреки описанию Перри она не была ни милой, ни застенчивой.

И к тому же определенно не была испанкой. Он настолько оторопел, что брякнул:

— Я совсем не думал…

— Что я такая? — подхватила она, приподняв бровь. — Мой отец приехал с Кубы. Я была тогда еще маленькой. Садитесь, мистер Сандерс, прошу вас. — Она повернулась и обошла стол.

Сандерс сел, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Я вам очень признателен, что вы так быстро согласились принять меня.

— Не стоит благодарности. Вы приятель Джона Перри?

— Да. Он как-то говорил, что вы специализируетесь на э-э-э… таких случаях.

— Я занимаюсь трудовыми отношениями, предварительным определением наличия состава преступления и делами, проходящими по части седьмой Федерального Уложения.

— Ясно. — Сандерс почувствовал, что поступил глупо, придя сюда. Его сбивали с толку уверенные манеры адвоката и ее элегантный внешний вид. Она слишком напоминала Мередит, и Сандерс был уверен, что она не проникнется сочувствием к его проблемам.

Тем временем Фернандес надела очки в роговой оправе и изучающе посмотрела через стол на Сандерса.

— Вы ели? Если хотите, могу предложить вам сандвич.

— Нет, я не голоден, благодарю вас.

Она отодвинула недоеденный ею сандвич на край стола.

— Боюсь, у меня мало времени — через час я должна быть в суде на слушании дела. Запарка, знаете ли…

Она достала обычный желтый блокнот и положила его перед собой. Ее движения были быстрыми и решительными.

Сандерс следил за ней, все больше убеждаясь, что она — не тот человек, который ему нужен. Не надо было ему сюда приходить: это было ошибкой. Он обвел взглядом кабинет: в углу лежала куча табличек, используемых адвокатами в суде.

Фернандес подняла глаза от блокнота, держа ручку над страницей. Ручка была дорогой, перьевой.

— Не будете ли вы добры изложить мне суть вашего дела?

— Ух… Не знаю, с чего и начать.

— Давайте начнем с вашего полного имени, возраста и адреса.

— Томас Роберт Сандерс, — назвался он и продиктовал свой адрес.

— Возраст?

— Сорок один год.

— Род занятий?

— Я управляющий отделом в «Диджитал Комьюникейшнз». Группа новой продукции.

— Как долго вы работаете в этой фирме?

— Двенадцать лет.

— Так… А в вашей должности?

— Восемь лет.

— И почему вы пришли ко мне?

— Сексуальное преследование.

— Так… — Она не выказала никакого удивления. Ее лицо оставалось совершенно невозмутимым. — Не расскажете ли подробнее?

— Я подвергся м-м-м… посягательству со стороны моего босса.

— Имя вашего начальника?

— Мередит Джонсон.

— Это мужчина или женщина?

— Женщина.

— Угу… — И снова ни малейшего удивления. Она продолжала исправно строчить в блокноте, поскрипывая пером. — Когда это случилось?

— Прошлым вечером.

— Расскажите, пожалуйста, подробно о предшествующих событиях.

Сандерс решил не упоминать о слиянии.

— Ее только что назначили моим начальником, и нам нужно было обсудить некоторые деловые вопросы. Она предложила встретиться в конце дня.

— Она сама заговорила о необходимости этой встречи?

— Да.

— И где должна была произойти ваша встреча?

— В ее кабинете. В шесть часов.

— Кто-нибудь еще присутствовал?

— Нет. Ее секретарша зашла на минуту в самом начале и тут же ушла. Еще до того, как все случилось.

— Понятно. Продолжайте.

— Мы поговорили о текущих делах и выпили немного вина. Она выпила, вернее. А потом начала ко мне приставать. Я стоял у окна, когда она полезла целовать меня. Вскоре мы очутились на кушетке, и тогда она начала, кхм… — Он помялся. — Насколько подробно я должен рассказывать?

— Пока только в общих чертах. — На секунду прекратив писать, она откусила от своего сандвича. — Вы остановились на том, что стали целоваться?

— Да.

— И инициатором этого была она?

— Да.

— Как вы на это реагировали?

— Я почувствовал себя очень неудобно. Я, видите ли, женат.

— Угу… А какова была общая атмосфера встречи до этого поцелуя?

— Это была нормальная деловая встреча. Мы говорили о работе. Но уже тогда она время от времени допускала э-э-э… сомнительные замечания.

— Например?

— Ну, например, как хорошо я выгляжу… В какой хорошей я форме… Как она рада снова видеть меня.

— Как она рада снова видеть вас? — удивленно повторила Фернандес.

— Да, мы были знакомы раньше.

— Вы состояли в близкой связи?

— Да.

— Как давно это было?

— Десять лет назад.

— Вы тогда были женаты?

— Нет.

— Вы работали в одной компании с ней?

— Нет. То есть я работал в той же компании, что и сейчас, но она — нет.

— И как долго длились ваши отношения?

— Около шести месяцев.

— Продолжали ли вы позже поддерживать контакт?

— Нет. Практически нет.

— Вообще нет?

— Случайно встретились однажды.

— Была ли при этом интимная связь?

— Нет, просто столкнулись в коридоре, поздоровались и разошлись в разные стороны.

— Ясно. Были ли вы на протяжении последних восьми лет у нее дома?

— Нет.

— Были ли совместные обеды, коктейли или еще что-нибудь?

— Нет. Я и в самом деле больше не видел ее. Когда она поступила на работу в нашу компанию, ей предоставили должность в Главном управлении, в Купертино, а я к тому времени уже работал в Сиэтле, в Группе новой продукции. Мы практически не контактируем.

— И на протяжении этого времени она не была вашим начальником?

— Нет.

— Опишите мне мисс Джонсон. Сколько ей лет?

— Тридцать пять.

— Можно ли сказать, что она привлекательна?

— Да.

— Очень привлекательна?

— Подростком она завоевала титул «Мисс Тинейджер».

— Значит, вы можете сказать, что она очень привлекательна? — Перо снова заскрипело по бумаге.

— Да.

— А как в отношении других мужчин — можете ли вы сказать, что и они находят ее очень привлекательной.

— Да.

— Как вы можете оценить ее поведение в сексуальной смысле? Шутки, намеки, неприличные комментарии?

— Нет, ничего подобного она себе не позволяет.

— Телодвижения? Флирт? Любит ли она прикасаться к мужчинам?

— Вроде нет… Она, конечно, понимает, как она выглядит, и при случае может этим воспользоваться. Но ее манеры… Они скорее прохладны. Ее тип — это Грейс Келли.

— Говорят, что Грейс Келли чрезвычайно активна в сексуальном отношении и заводит интрижки с большинством своих партнеров.

— Я не знал.

— Угу… Что же в отношении мисс Джонсон — заводила ли она романы с сотрудниками фирмы?

— Не знаю. Ничего об этом не слышал.

Фернандес перевернула страничку блокнота.

— Так. И как долго она контролирует вашу работу? Она ведь контролирует ее?

— Да. Сегодня первый день.

В первый раз за все время на лице адвоката промелькнуло удивление. Она взглянула на Сандерса, еще раз откусив от сандвича.

— Первый день?

— Только вчера было объявлено о реорганизации компании, и ее представили как нового руководителя.

— И в тот же день она назначила вам встречу, так?

— Да.

— Понятно. Итак, мы остановились на том, что вы сели на кушетку, и она поцеловала вас. И что дальше?

— Она расстегнула… то есть она начала меня э-э… щупать.

— За половые органы?

— Да. И целовала меня при этом. — Сандерс почувствовал, что весь взмок, и вытер рукой лоб.

— Я понимаю, что это неприятно, и постараюсь закончить как можно скорее, — понимающе сказала Фернандес. — Дальше?

— А дальше она расстегнула мне брюки и залезла туда рукой.

— Ваш член был обнажен?

— Да.

— Кто его обнажил?

— Она сама его вытащила.

— Итак, она обнажила ваш член и стала хватать его рукой, так? — Она посмотрела на Сандерса сквозь стекла очков, и он в смущении отвел глаза. Но когда он снова взглянул на нее, то увидел, что она нисколько не смутилась, что манера ее поведения более чем клиническая и более чем профессиональная — она абсолютно отстранена от него и очень холодна.

— Да, — подтвердил он, — все так и происходило.

— И как вы на это реагировали?

— Ну, — смущенно пожал он плечами. — Это сработало.

— Вы пришли в сексуальное возбуждение?

— Да.

— Говорили ли вы ей что-нибудь?

— В смысле?

— Я только спросила, разговаривали ли вы с ней?

— В каком смысле? Я не понимаю.

— Ну говорили вы хоть что-нибудь?

— Вроде что-то говорил — не знаю… Я чувствовал себя очень неловко.

— Помните ли вы, что говорили?

— Кажется, я повторял «Мередит», пытаясь ее остановить, но она перебивала меня или целовала.

— А что-нибудь кроме «Мередит» вы говорили?

— Не помню.

— Как вы относились к тому, что она делала?

— Мне было очень неловко.

— Почему?

— Я боялся с ней связываться, потому что она — мой начальник и потому что я женат и не хочу никаких лишних сложностей в своей жизни. Сами знаете, эти служебные романы…

— А почему бы и нет? — спросила Фернандес.

— Что?! — обалдело переспросил Сандерс.

— Вот именно. — Она смотрела на него холодным, оценивающим взглядом. — В конце концов, вы остались наедине с красивой женщиной. Почему бы и не отвлечься?

— О Боже!..

— Этот вопрос вам могут задать очень многие.

— Я же женат!

— Ну и что? Женатые люди сплошь и рядом заводят романы!

— Ну, — добавил он, — еще и потому, что моя жена — юрист и к тому же очень подозрительна.

— Я ее не могу знать?

— Ее зовут Сюзен Хандлер. Работает в «Лаймен и Кинг».

— Да, я слышала про нее, — кивнула Фернандес. — Итак, вы боялись, что ей все станет известно.

— Ну да! Стоит завести служебный роман — и на работе все будут об этом знать. И нет никакой возможности избежать огласки и пересудов.

— Стало быть, вы беспокоились, что это станет всем известно?

— Да. Но это не главная причина.

— И какова же главная причина?

— Она мой начальник, и мне не нравилось положение, в котором я очутился. Понимаете, она была… Ну, одним словом, она могла уволить меня с работы, если бы захотела. Так что получалось, что я должен был это делать. Очень неприятно.

— Вы ей это говорили?

— Пытался.

— Каким образом?

— Ну, пытался…

— То есть вы хотите сказать, что дали ей понять, что ее знаки внимания вам неприятны?

— В конце концов да…

— Как это?

— Ну, в конце концов, мы продолжали это… ну, прелюдию, что ли… и она, оставшись без трусиков…

— Прошу прощения. Как она осталась без трусиков?

— Я их снял.

— Она вас об этом попросила?

— Нет, но к этому все шло, мне пришлось это сделать, по крайней мере, я думал, что так нужно…

— Вы собирались произвести совокупление? — Ее голос снова стал ледяным. Перо продолжало скрипеть.

— Да.

— Вы являлись добровольным участником.

— В какой-то момент да.

— До какой степени вы были добровольным участником? — спросила она. — Я хочу знать, касались ли вы по своей инициативе, без ее просьбы, ее тела, груди, половых органов?

— Не знаю… По-моему, она всем своим поведением просила…

— Я хочу знать, делали ли вы это по своей воле или же на брала вашу руку, например, и помещала себе на…

— Нет. Я делал это сам.

— А как же ваши прежние опасения?

— Ну, я уже очень возбудился и несколько потерял голову.

— Понятно. Продолжайте.

Сандерс вытер лоб рукой.

— Я с вами полностью откровенен.

— Это именно то, что от вас требуется. Это самый правильный путь. Продолжайте, пожалуйста.

— Она легла на кушетку, задрав свою юбку, и хотела, чтобы я вступил с ней в… и она стонала что-то вроде, ну, знаете, там, «нет, нет», и внезапно я понял, что не хочу этого делать, и сказал: «Нет так нет», — слез с кушетки и стал одеваться.

— Вы сами прервали контакт?

— Да.

— Из-за того, что она говорила «нет»?

— Это было просто поводом. А причина в том, что мне вообще все это не нравилось.

— Угу… Итак, вы встали с кушетки и стали одеваться…

— Да.

— Говорили ли вы что-нибудь при этом? Объясняли ли как-нибудь свои действия?

— Да. Я сказал, что это была не лучшая идея и что мне это не нравится.

— И как она отреагировала?

— Она страшно разозлилась — начала бросать в меня вещи, а потом стала меня бить и царапать.

— У вас остались отметины?

— Да.

— В каких местах?

— На шее и на груди.

— Вы хотя бы их сфотографировали?

— Нет.

— Ладно. Как вы отреагировали на то, что она стала вас царапать?

— Я просто старался поскорее одеться и убраться оттуда.

— Отвечали ли вы как-нибудь непосредственно на ее нападение?

— Ну, один раз я ее оттолкнул, она по инерции подалась назад и, зацепившись за столик, упала.

— Вы говорите это так, будто толчок был произведен в состоянии самообороны.

— А так оно и было! Она стала рвать на мне рубашку, и мне вовсе не хотелось, чтобы жена дома обратила внимание на оторванные пуговицы. Вот я и оттолкнул Джонсон.

— Предпринимали ли вы что-нибудь, чего нельзя отнести к самозащите?

— Нет.

— Ударили ли вы ее хоть раз?

— Нет.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— Хорошо. И что было после?

— Она бросила в меня стакан. Правда, к тому времени я был уже почти полностью одет. Я тогда как раз подошел к окну, чтобы взять свой радиотелефон, а потом вышел…

— Прошу прощения: вы взяли ваш телефон? Какой телефон?

— Портативный радиотелефон. — Сандерс вынул из кармана телефон и показал адвокату. — Все сотрудники нашей фирмы носят с собой такие, потому что мы их и производим. Я как раз звонил из ее кабинета, когда она начала меня целовать…

— То есть в ту минуту, когда она начала вас целовать, вы с кем-то разговаривали?

— Да.

— С кем вы разговаривали?

— С автоответчиком.

— А-а-а… — Фернандес была явно разочарована. — Продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, я подобрал телефон и вылетел оттуда. А она кричала мне вдогонку, что я не смею так с ней поступать, и что она меня убьет.

— Что вы ей отвечали?

— Ничего. Я просто ушел.

— И в котором часу это было?

— Приблизительно без пятнадцати семь.

— Кто-нибудь видел, как вы уходили?

— Да, уборщица.

— Вы, случайно, не знаете ее имени?

— Нет.

— Видели ее раньше?

— Нет.

— Как вы думаете, она числится работником вашей компании?

— На ней был надет фирменный халат. Это, знаете ли, контора, которая по найму занимается уборкой наших кабинетов.

— Угу. И что дальше?

— Я поехал домой, — пожал плечами Сандерс.

— Вы рассказали жене о случившемся инциденте?

— Нет.

— А вообще рассказывали кому-нибудь?

— Нет, никому.

— А почему?

— Ну… Я думаю, что происшедшее меня слишком шокировало.

Фернандес замолчала и просмотрела свои записи.

— Так. Вы сказали, что подверглись сексуальному преследованию. И вы описали весьма недвусмысленную увертюру, предпринятую этой женщиной. А поскольку она ваш начальник, то я полагаю, что вы понимали, как рискованно отвергать ее притязания?

— Ну… Конечно, я был этим озабочен, но разве я не имею права отвергнуть ее? Что, не так?

— Конечно, вы имеете такое право. Я спрашиваю вас, о чем вы при этом думали?

— Я был очень расстроен.

— Настолько, что не захотели поделиться с кем-нибудь вашими впечатлениями? Вам не хотелось посоветоваться с коллегами? С другом? С кем-нибудь из членов семьи, например, с братом? Хоть с кем-нибудь?

— Нет, это мне даже не пришло в голову. Я понятия не имел, как нужно поступать в таких случаях, — думаю, я был в шоке. Я просто хотел, чтобы все на этом закончилось. Мне хотелось думать, будто этого никогда не было.

— Вы делали какие-либо записи в связи с этим событием?

— Нет.

— Ладно. Дальше, вы упомянули, что ничего не сказали жене; следует ли это понимать так, что вы скрыли от шее происшедшее?

Сандерс подумал.

— Да.

— Много ли у вас от нее секретов?

— Нет. Но в этом случае, учитывая, что в инциденте была замешана моя прежняя любовница, вряд ли жена отнеслась бы ко всему с пониманием, мне не хотелось все ней объяснять.

— Есть ли у вас другие связи на стороне?

— Вчера тоже не было связи!

— Я задала общий вопрос относительно вашей семейной жизни.

— Нет. У меня никогда не было связей на стороне.

— Хорошо. Я бы посоветовала вам все рассказать жене. Откройтесь ей целиком и полностью. Я могу вам гарантировать, что ей рано или поздно станет все известно — если не известно уже сейчас. Как бы трудно это ни было, лучшая возможность сохранить ваши добрые отношения — это абсолютная честность по отношению к жене.

— Ладно.

— Так, теперь вернемся к прошлому вечеру. Что было дальше?

— Мередит Джонсон позвонила ко мне домой и поговорила с моей женой.

Брови Фернандес поползли вверх.

— Даже так? Вы ожидали, что подобное может произойти?

— Господи, конечно нет! Я испугался до чертиков. Но она разговаривала вполне дружелюбно и звонила только для того, чтобы сказать, что утреннее совещание переносится на восемь тридцать. Сегодняшнее совещание.

— Я поняла.

— Но, придя сегодня на работу, я узнал, что на самом деле совещание было перенесено ровно на восемь.

— То есть вы опоздали, вам влетело — и так далее?

— Да.

— И вы полагаете, что это была ловушка?

— Да.

Фернандес посмотрела на часы.

— Боюсь, что у меня выходит время. Быстро введите меня в курс того, что произошло сегодня утром, если можно.

Не упоминая о «Конли-Уайт», Сандерс вкратце описал утренние события и унижение, через которое ему пришлось пройти; рассказал о неприятном разговоре с Мередит, о беседе с Филом Блэкберном, о предложении перевести его на другое место работы, о том, что такой перевод значит для него потерю льгот при возможном акционировании, и о своем решении искать помощи.

Фернандес исправно все записала, почти не задавая вопросов. Наконец она отодвинула желтый блокнот в сторону.

— Так. Думаю, что рассказанного вами достаточно, чтобы составить четкую картину происшедшего. Вы чувствуете себя обманутым и отвергнутым. И вы хотите знать, можно ли рассматривать происшедшее с вами как преследование по сексуальным мотивам?

— Да, — кивнул Сандерс.

— Так вот. Формально — да. Но ваш случай подлежит суду присяжных, и мы не можем знать, что случится, если мы пойдем в суд. Но, основываясь на том, что вы мне сейчас рассказали, я должна предупредить вас, что ваша позиция не из сильных.

— О Боже! — ошеломленно воскликнул Сандерс.

— Я законов не пишу. Я просто разговариваю с вами совершенно откровенно, чтобы вы могли принять обдуманное решение. Ваша позиция не из сильных, мистер Сандерс.

Фернандес отодвинула стул от стола и начала собирать свои бумаги в чемоданчик.

— У меня есть всего пять минут, но я постараюсь объяснить вам, что, в соответствии с законом, считается случаем притеснения по сексуальным мотивам, поскольку многие клиенты не вполне отчетливо себе это представляет. Статья седьмая Акта о гражданских правах шестьдесят четвертого года провозглашает дискриминацию по половым признакам незаконной, но на практике юристы много лет не знали толком, что же называть сексуальным преследованием. Только с середины восьмидесятых годов Комиссия по равным правам для поступающих на работу, руководствуясь статьей седьмой, наметила рамки, определяющие понятие «преследование по сексуальным мотивам». В последующие годы эти рамки были еще более четко обозначены, по рассмотрении судебных прецедентов, так что сейчас они достаточно определенны. Согласно закону, для того, чтобы жалобы рассматривались как случай сексуального преследования, в поведении ответчика должны быть в наличии три основных момента. Во-первых, нарушение должно быть связано с сексом. Это значит, что неприличная шутка не является сексуальным преследованием, даже если истец нашел ее оскорбительной. Поведение ответчика должно быть сексуальным по своей природе. В вашем случае из того, что вы мне рассказали, однозначно следует, что первый момент наличествует.

— Так…

— Второй момент: поведение ответчика должно носить нежелательный для истца характер. Суд проводит разделительную черту между согласием на связь и обоюдным желанием. Это значит, к примеру, что человек может иметь интимные отношения со своим начальником добровольно — ведь никто не приставляет пистолет к его виску, — но суд поймет, что у истца не было иного выхода, кроме как принять предложение начальника, и не признает поведение начальника правомочным.

Чтобы определить, носило ли поведение ответчика нежелательный для истца характер, суд будет рассматривать его в достаточно широких границах. Например, позволял ли себе истец на работе фривольные шутки, поощряя тем самым окружающих к тому же? Принимал ли он участие в разговорах на сексуальные темы или в сексуальных розыгрышах над другими сотрудниками? И если истец был-таки вовлечен в интимную связь с начальником, то не приглашал ли он начальника к себе домой, не посещал ли его, скажем, в больнице? Не видели их вместе, когда в этом не было необходимости или принуждения? Не был ли истец вовлечен в иные виды деятельности, которые позволяют предположить, что его участие в интимной связи было не только добровольным, но и желаемым? Мало того, суд постарается выяснить, указывал ли истец своему начальнику на нежелательность его поведения, жаловался ли кому-либо или предпринимал иные действия, дабы избежать нежелательной ситуации. Все это имеет тем большее значение, чем более высокое положение занимает истец, поскольку высокое положение допускает и большую свободу действий.

— Нет, я никому не жаловался.

— Да. И не указывали ей на недопустимость ее поведения. Недвусмысленно, во всяком случае, насколько я могу судить.

— А как я мог?

— Я понимаю, это было трудно, но это лишь осложнило ваше положение. Ну и, наконец, третьим моментом является дискриминация на половой основе. Наиболее распространено принуждение по принципу quid pro quo[20] — вымогательство сексуальных услуг взамен на продвижение по службе или просто на не лишение работы; причем такое вымогательство может быть выражено недвусмысленно или намеком. Вы сказали, что знаете о том, что мисс Джонсон имеет достаточно власти, чтобы лишить вас работы?

— Да.

— Как вы пришли к подобному заключению?

— Мне об этом сказал Фил Блэкберн.

— Недвусмысленно?

— Да.

— А как насчет мисс Джонсон? Делала ли она какие-либо предложения, основанные на сексе? Ссылалась ли она на свою способность добиться вашего увольнения во время вашей вчерашней встречи?

— Косвенно, да: это висело в воздухе.

— Почему вы так решили?

— Она говорила что-то вроде: «Пока мы работаем вместе, нам не мешает позабавиться…» И она говорила о своем желании вступить со мной в связь во время деловой поездки в Малайзию и прочее.

— И вы расценили это как завуалированную угрозу оставить вас без работы?

— Я понял, что, если хочу с ней ужиться, я должен с ней спать.

— А вы не хотели этого делать?

— Нет.

— И вы так и сказали?

— Я сказал, что женат и что характер наших отношений изменился.

— Ну, при определенных обстоятельствах всего этого было бы достаточно для заведения дела. Если бы были свидетели.

— Но их не было.

— Да. Ну и последнее соображение, которое мы называем недружественным рабочим окружением. Обычно к нему прибегают в случаях, когда истца преследуют посредством инцидентов, каждый из которых в отдельности не может рассматриваться как преследование по половым мотивам. Я думаю, что в нашем конкретном случае этот вариант неприменим.

— Да, пожалуй.

— Так что, к несчастью, ваш случай, каким бы ясным он ни представлялся вам лично, не так однозначен, как хотелось бы. Нам придется обратиться к дополнительным свидетельствам. Например, в том случае, если вас уволят.

— Я думаю, что практически меня уже уволили, — сказал Сандерс. — Поскольку меня переводят из отдела и я не буду принимать участие в акционировании.

— Я это понимаю. Но то, что компания переводит вас на равноценную должность, а не понижает, осложняет дело. Ваше руководство будет доказывать — и с полным основанием, надо сказать, — что оно вам не должно ничего, если переводит вас по горизонтали. Никто вам никогда не обещал золотых гор, связанных с акционированием. Да и само акционирование — это дело столь отдаленного будущего, что и сам вопрос о его проведении еще не решен окончательно. И компания не обязана вам компенсировать ваши несбывшиеся надежды на смутное будущее. И, таким образом, предложение о переводе, сделанное вам компанией, абсолютно законно, и вы поступите неразумно, отказавшись от него. Никто вас не увольнял.

— Это как-то странно…

— Только на первый взгляд. Предположим, например, что у вас обнаружили последнюю стадию рака и вы умрете в ближайшие шесть месяцев. Заставят ли компанию выплатить льготы, связанные с акционированием, вашим наследникам? Нет, конечно. Если вы работаете в компании на момент акционирования, вы в нем участвуете. Если нет — то нет. Компания не принимает на себя более широких обязательств.

— Но я же не болен раком.

— Я просто хочу сказать, что вы рассержены и считаете, что компания должна вам то, на что ни один суд не признает ваших прав. Исходя из моего опыта, я могу сказать, что многие жалобы на преследование по сексуальным мотивам грешат этим: рассерженные и обиженные люди считают, что имеют права на то, на что они права не имеют.

Сандерс вздохнул.

— А если бы я был женщиной, все было бы по-другому?

— В основном нет. Даже в наиболее явных случаях, в наиболее недвусмысленных ситуациях доказательства наличия сексуального преследования отличаются трудностью. Обычно все происходит, как с вами — при закрытых дверях и без свидетелей. Ваше слово против ее слова. В таких ситуациях, когда нет четкого подтверждения, к мужчинам часто относятся с предубеждением.

— Вот как?..

— Несмотря на это, четвертая часть всех жалоб на сексуальное преследование поступает от мужчин. Чаще жалуются на начальников-мужчин, но примерно — каждый пятый — на женщин. И это число постоянно растет по мере того, как все больше и больше женщин занимает руководящие посты.

— Этого я не знал.

— Это широко не обсуждается, — объяснила она, глядя поверх очков, — но это так. И я считаю, что этого и следовало ожидать.

— Почему?

— Принуждение всегда связано с властью — это незаконное использование власти начальника над подчиненным. Я знаю, что существует модное мнение, будто женщины в принципе отличны от мужчин и что женщины никогда не преследуют подчиненных. Но, основываясь на своем опыте, я знаю, что это не так: я видела и слышала все, что вы себе можете представить, и очень много такого, во что вы даже не сможете поверить. Так что я могу смотреть на ситуацию под другим углом зрения. Я лично не сильна в теории — мне приходится иметь дело с фактами. И, основываясь на фактах, я не вижу существенной разницы между поведением мужчин и женщин. Во всяком случае такой, о которой стоило бы упоминать.

— Значит, вы верите моему рассказу?

— Верю я или нет — не имеет значения. Значение имеет только то, имеете ли вы основание надеяться на благополучное разрешение вашего дела, и то, как вы должны поступить в таких обстоятельствах. Могу вам сказать, что такие рассказы я слышу не впервые. Вы не первый мужчина, который попросил меня представлять его в суде.

— И что вы советуете мне делать?

— Я не могу вам советовать, — быстро ответила Фернандес. — Вам предстоит принять весьма трудное решение. Я могу просто изложить ситуацию. — Она нажала кнопку интеркома: — Боб, скажи Ричарду и Эйлин, чтобы они подали автомобиль. Я встречу их перед зданием. — Она повернулась к Сандерсу. — Разрешите мне объяснить вам, с какими проблемами вам предстоит столкнуться, — сказала она и начала говорить, загибая пальцы: — Первое: вы жалуетесь на то, что попали в интимную ситуацию с более молодой, чем вы, очень привлекательной женщиной, которой вы, однако, пренебрегли. При отсутствии очевидцев или подтвержденных свидетельств эту историю будет трудновато преподнести суду присяжных.

Второе: если вы подадите в суд, компания вас уволит. До того, как суд состоится, пройдет года три. Вам нужно подумать, на что вы будете жить все это время, как будете платить за дом и прочее. Я могу вести ваш случай за казенный счет, но вам тем не менее придется оплатить все прямые расходы, связанные с судом, а это составит по меньшей мере сто тысяч долларов. Не знаю, захотите ли вы закладывать свой дом, но сделать это придется.

Третье: судебное разбирательство выставит вас на всеобщее обозрение: о вас будут печатать в газетах и рассказывать в вечерних теленовостях все эти годы до суда. Не берусь точно предсказать, как все это скажется на вас, на вашей жене и всей семье. Очень многие семьи не переживали досудебный период без коллизий — тут и разводы, и самоубийства, и болезни. Все это очень сложно. Четвертое: так как вам сделали предложение о переводе, неизвестно, сможем ли мы доказать, что вы понесли убытки. Компания заявит, что у вас нет оснований говорить об убытках, и нам придется это доказывать. Но даже в случае полной и сокрушительной победы после оплаты всех расходов вам достанется от силы пара сотен тысяч долларов — и это за три года жизни! Ну, кроме того, компания может, конечно, подать апелляцию и тем самым задержать выплату компенсации на еще больший срок.

Пятое: если вы подадите в суд, вы никогда уже не сможете работать в этой отрасли. Конечно, теоретически никто не имеет права вас преследовать, но на практике вас никто не возьмет на работу. Одно дело, если бы вы были пожилым человеком; но вам только сорок один, и я не думаю, что вам, в ваши годы, улыбается подобная перспектива.

— Господи! — Сандерс тяжело ссутулился в кресле.

— Сожалею, но таковы реалии судебных тяжб.

— Но это же несправедливо!..

Фернандес надела свой плащ.

— К несчастью, закон не имеет никакого отношения к справедливости, мистер Сандерс, — сказала она. — Это просто способ оспаривать решения. — Она щелкнула крышкой кейса и протянула ему руку: — Мне очень жаль, мистер Сандерс. Хотелось бы, чтобы все было иначе. Пожалуйста, не смущайтесь и звоните, если возникнут какие-либо вопросы.

Фернандес торопливо вышла из кабинета, оставив Сандерса сидеть на стуле. Через минуту вошла секретарша.

— Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

— Нет, — ответил Сандерс, медленно качая головой. — Нет, я уже ухожу.

В автомобиле, по дороге в суд, Луиза Фернандес пересказала историю Сандерса двум своим помощникам, сопровождавшим ее. Один из ассистентов, женщина, спросила:

— А на самом деле вы ему верите?

— Кто его знает, — ответила Фернандес. — Все происходило за закрытыми дверями. Теперь точно уже никогда не узнаешь.

Девушка потрясла головой.

— Не могу поверить, чтобы женщина могла себя так вести. Так агрессивно.

— А почему, собственно, нет? — не согласилась Фернандес. — Предположим, что это был случай несоблюдения деловых обязательств. Допустим, мужчина утверждает, что женщина за закрытыми дверями обещала ему крупную премию за выполненную работу, а женщина это наотрез отрицает. Будешь ли ты тогда утверждать, что мужчина лжет, только на том основании, что женщина не может так поступить?

— Ну, в этом случае — нет.

— Значит, такую ситуацию ты допускаешь.

— Но здесь ведь не деловой конфликт, — возразила девушка, — а сексуальное преследование.

— Значит, ты утверждаешь, что женщины непредсказуемы при соблюдении договорных обязательств, но стереотипны во всем, что касается сексуальных отношений?

— «Стереотипны» — это не то слово, которое я бы хотела употребить, — сказала девушка.

— Ты хотела просто сказать, что женщины не могут быть агрессивны в сексе. Это что, не стереотип?

— Думаю, что нет, — возразила помощница. — Потому что это — правда. Женщины отличны от мужчин в вопросах секса.

— «Все негры обладают чувством ритма, — процитировала Фернандес. — Все азиаты — трудоголики. Латино-американцы не противостоят…»

— Но это же совсем другое дело! Я согласна с научными исследованиями, результаты которых подтверждают, что мужчины и женщины даже разговаривают друг с другом по-разному.

— А! Ты согласна с исследованиями, результаты которых подтверждают то, что женщины уступают мужчинам в деловом и стратегическом мышлении?

— Нет. Эти исследования неверны.

— Ясно. Эти исследования неверны, а исследования, касающиеся различий в сексуальном поведении, верны?

— Конечно, потому что секс — это основа всего. Фундаментальная движущая сила.

— Я с этим не согласна. К сексу прибегают для достижения самых разных целей — с целью войти в семью, с целью подкупа, подхлестывания. Его используют как предложение, как оружие, как угрозу — да мало ли еще для чего. С этим-то ты согласна?

Девушка скрестила на груди руки.

— Нет, я так не считаю.

Молодой человек впервые за все время разговора подал голос:

— А что вы посоветовали тому парню? Не подавать в суд?

— Нет, этого я ему не говорила, но предупредила о проблемах, с которыми ему предстоит столкнуться.

— И как, по-вашему, он должен будет поступить?

— Не знаю, — ответила Фернандес. — Зато я знаю, как он должен был поступить.

— То есть?

— Неприятно об этом говорить, — поморщилась она, — но, живя в нашем реальном мире, без свидетелей… Ему нужно было заткнуться и трахнуть ее. Потому что теперь этот бедолага не имеет никакого выбора. Один неверный шаг — и ему конец.

Сандерс медленно шел по склону холма по направлению к Пайонир-сквер. Дождь прекратился, но день был сырой и серый. Мокрая мостовая под ногами круто шла вниз. Верхушки небоскребов скрывались в промозглом тумане.

Сандерс и сам толком не знал, чего он ждал от разговора с Луизой Фернандес, но однозначно не ожидал услышать перечень возможностей быть уволенным, заложить свой дом и никогда вновь не найти работу.

Он был ошеломлен внезапным поворотом в его жизни и осознанием непрочности своего нынешнего бытия. Всего два дня назад он был процветающим администратором с прочным положением и блестящим будущим. Сейчас он был поставлен перед перспективами быть униженным, обманутым и остаться без работы. Ощущение надежности своего положения исчезло напрочь.

Он вновь возвращался в мыслях к вопросам, которые ему задавала Фернандес: почему он никому ничего не сказал; почему он ничего не написал; почему он не сказал Мередит прямо и недвусмысленно, что он не одобряет ее поведения. Фернандес оперировала понятиями, принятыми в мире правил и определений, которых он не знал и которые никогда не приходили ему в голову. Сейчас эти определения приобрели для него жизненно важное значение.

«Ваше положение не из лучших, мистер Сандерс…»

И еще… Как было избежать всего этого? Что он должен был делать? Сандерс попытался найти иной вариант поведения.

Предположим, сразу после встречи с Мередит он бы позвонил Блэкберну и во всех подробностях расписал, как Мередит к нему приставала. Он мог позвонить с парома, опередив жалобу Мередит. Ну и что? Что бы тогда предпринял Блэкберн?

Он покачал головой, подумав об этом, — маловероятно, что это что-либо изменило. Мередит была так тесно ввязана со структурами власти компании, что Сандерсу и не снилось: Мередит была человеком команды, у нее была власть, союзники. Это и стало бы решающим аргументом в ее пользу. Сандерс не в счет. Он всего лишь исполнитель, винтик в машине компании. Его обязанность — сработаться с новым боссом, а он с этой обязанностью не вправился. Теперь ему оставалось только скулить. Или еще хуже: настучать на начальника, поднять шум. Но стукачей никто не любит.

Так что же ему делать?

Тут Сандерс вспомнил, что если бы он и захотел позвонить Блэкберну сразу после инцидента, то все равно не смог бы этого сделать, потому что его телефон не работал из-за севшей батарейки.

Внезапно в его мозгу почему-то возникла картина — женщина и мужчина едут в автомобиле на вечеринку… Кто-то рассказывал ему что-то… какую-то историю о людях в машине.

Он никак не мог поймать ускользающую мысль, и это мучило его.

А телефон мог не работать по тысяче причин. В этих новых моделях используются никелево-кадмиевые аккумуляторы, и, если они не получили между периодами интенсивного использования достаточной подзарядки, их емкость снижается, но невозможно определить, когда это проявится. Сандерсу надо было выбросить батарейки, потому что теперь они будут работать без подзарядки всего ничего.

Он достал свой аппарат и включил его. Индикатор загорелся ярким светом — сегодня батарейки работали нормально…

Но что-то во всем этом было… Что-то не давало ему покоя.

Едут в машине…

Что-то, о чем он прежде не думал…

На вечеринку…

Сандерс поморщился, он не мог ухватить мысль — она скользила где-то на задворках его памяти, слишком смутная, чтобы ухватиться за нее.

Но это заставило его напряженно думать над тем, чего он еще не сделал. Снова и снова прокручивая всю ситуацию, он никак не мог отделаться от чувства, будто он что-то упустил. Что-то, что даже не всплыло в их разговоре. Что-то, что любой человек примет во внимание, даже если…

Мередит.

Это как-то связано с Мередит.

Она обвинила его в преследовании. Она пошла на следующее утро к Блэкберну и пожаловалась на него, Сандерса. Зачем она это сделала? Несомненно, она чувствовала за собой вину во всем произошедшем накануне вечером. И, по-видимому, она боялась, что первый шаг сделает Сандерс, и поэтому нанесла превентивный удар. С такой позиции ее жалоба была вполне оправданна.

Но поскольку Мередит обладала реальной властью, для нее не было особого смысла вообще поднимать вопрос о сексуальном преследовании. Она могла просто пойти к Блэкберну и просто сказать ему — так, мол, и так, я не могу сработаться с Томом, давай переведем его в другое место. И Блэкберн бы это сделал.

Вместо этого она обвинила Сандерса в преследовании по сексуальным мотивам — не лучший для нее вариант, потому что это означает потерю контроля над ситуацией со стороны того, кого преследуют. Она не могла управиться со своим подчиненным во время деловой встречи! Даже если и произошло что-нибудь неприятное, умный начальник предпочтет это скрыть.

Преследование связано с властью… Одно дело, если девушка-секретарь подвергается нажиму со стороны сильного, обладающего властью мужчины. Но в их случае Мередит была начальником; вся власть была у нее. Чего же ради она жалуется? Ведь подчиненные не пристают к начальникам. Не бывает такого! Только полный псих может приставать к своему начальнику. Преследование связано с властью — это незаконное использование власти.

Для Мередит подача жалобы на сексуальное притеснение со стороны Сандерса была, тем самым, признанием того, что определенным образом она была его подчиненной, а не наоборот. Мередит никогда бы подобного не признала. Скорее, наоборот — будучи только что назначенной, она изо всех сил старалась бы доказать, что в состоянии держать власть в своих руках. Так что ее обвинение не имело смысла, если только она не использовала его как удобный способ уничтожить Сандерса. Обвинение в преследовании по сексуальным мотивам обладало тем преимуществом, что от него было очень трудно отмазаться. Ты считаешься заведомо виновным, пока тебе не удалось доказать обратного. Это порочит любого мужчину, какие бы шаткие улики против него ни выдвигались… В этом отношении сексуальное преследование было очень надежным обвинением. Самым надежным, к которому Мередит могла прибегнуть.

Но ведь она сказала, что не собирается предъявлять ему официального обвинения.

И возникает вопрос, а почему, собственно, нет?

Сандерс застыл посреди улицы. Кажется, это то, что надо…

«…Мередит заверила меня, что не собирается выдвигать против тебя обвинения…»

Почему?

С тех пор как Блэкберн сказал Сандерсу об этом, у Тома этот вопрос ни разу не возник. И у Луизы Фернандес тоже. Но факт оставался фактом: отказ Мередит от предъявления официального обвинения не имел ни малейшего смысла. Она уже обвинила его, так почему не сделать этого официально? Почему бы не вынести все на обсуждение?

Может, Блэкберн ее отговорил? Он всегда заботился о внешних приличиях.

Но Сандерс не думал, что дело было в этом. Вовсе не обязательно было выносить сор из избы — можно было устроить расследование внутри компании.

А с точки зрения Мередит, формальное разбирательство имело реальные преимущества. В «ДиджиКом» Сандерс пользовался популярностью, он работал в компании довольно долго. Если целью Джонсон было избавиться от него, загнав в Техас, то зачем же пренебрегать такой удобной возможностью избежать пересудов и кривотолков, которые неизбежно разнесутся по всей фирме? Почему не встать на официальный путь?

Чем больше Сандерс над этим думал, тем яснее вырисовывался перед ним ответ: Мередит не зарегистрировала свою жалобу официально потому, что не могла этого сделать.

Она не могла, потому что это поставило бы ее перед другой проблемой. Более неприятной.

Что-то еще…

«…все спустим на тормозах…»

Перед Сандерсом постепенно все происшедшее начало рисоваться в ином свете. Сегодня утром Блэкберн не стал игнорировать его и пренебрегать встречей с ним. Ничего подобного — он еще и оправдывался.

Блэкберн был напуган.

«…Мы все спустим на тормозах, к полному удовлетворению всех заинтересованных лиц…»

Что он имел в виду?

Что у Мередит за проблемы?

Какие у нее вообще могут быть проблемы?

Чем больше Сандерс об этом думал, тем отчетливее понимал, что существует только одна возможная причина, почему она не стала регистрировать жалобу…

Сандерс снова достал свой телефон, позвонил в «Юнайтед Эйрлайнз» и заказал три билета до Финикса и обратно.

— Ты, чертов сукин сын, — сказала Сюзен.

Они сидели за угловым столиком в «Иль Терраццо». Было два часа дня, и ресторан был почти пуст. Сюзен слушала мужа уже полчаса, не перебивая и не комментируя. Сандерс рассказал ей о встрече с Мередит и обо всем, что случилось после этого: о совещании с «Конли-Уайт»; о разговоре с Блэкберном; о беседе с Фернандес.

— И как тебя после этого не презирать? Адель и Мери Энн разговаривали со мной по телефону, и они знали, а я нет? Как ты унизил меня, Том!

— Ну, — оборонялся он, — ты же знаешь, что позже нам с тобой было не до этого разговора…

— Брось, Том, — поморщилась жена. — Я не имею к этому никакого отношения. Ты не сказал мне потому, что не захотел.

— Сюзен, это не…

— Это так, Том. Я ведь тебя о ней спрашивала. Если бы ты хотел, ты бы мне все мог рассказать, но ты этого не сделал. — Сюзен покачала головой. — Сукин сын. Не могу поверить, что ты такой козел. Заварить такую кашу!.. Ты хоть понимаешь, во что влип?

— Понимаю, — признался Том, повесив голову.

— Только не надо мне здесь устраивать сцен раскаяния, скотина ты этакая!

— Мне очень жаль, — сказал Сандерс.

— Тебе жаль? Ему жаль! Господи, я не могу поверить, ну что за скотина! Ты провел ночь со своей чертовой любовницей…

— Неправда! И она мне не любовница!

— Какая разница! Она была твоей зазнобой.

— Она не была моей зазнобой!

— Да ну? А почему ты тогда ничего не сказал мне? — Сюзен потрясла головой. — Ответь мне только на один вопрос: ты ее трахнул или нет?

— Нет.

Она в упор посмотрела на мужа, помешивая свой кофе.

— Ты говоришь мне правду?

— Да.

— Ничего не скрываешь? Никаких неудобных для тебя подробностей?

— Нет, ничего.

— Тогда почему она на тебя пожаловалась?

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Должна быть какая-нибудь причина, чтобы она на тебя пожаловалась. Ты должен был что-то сделать.

— Ничего я не делал. Наоборот, я отшил ее.

— Угу, конечно. — Она хмуро посмотрела на Сандерса. — Знаешь, Том, это ведь касается не только тебя: это касается всей семьи — и меня, и детей.

— Я понимаю.

— Тогда почему не рассказал все сразу? Если бы ты рассказал мне правду вчера вечером, я бы смогла тебе помочь.

— Тогда помоги мне сейчас.

— А что мы сейчас можем предпринять? — спросила Сюзен, преисполнившись сарказма. — После того, как она пожаловалась Блэкберну. Сейчас ты человек конченый.

— Я в этом не уверен.

— Можешь мне поверить, теперь тебе некуда рыпаться, — сказала жена. — Если ты обратишься в суд, на ближайшие три года наша жизнь превратится в ад, и лично я совсем не уверена, что тебе удастся выиграть дело. Мужчина, жалующийся, что его преследует женщина! В суде все со смеху попадают.

— Возможно.

— Можешь не сомневаться. А раз ты не можешь обратиться в суд, что остается? Ехать в Остин. О Господи!..

— А я все еще стараюсь понять, — сказал Сандерс, — ничему она обвинила меня в преследовании по сексуальным мотивам, но не зарегистрировала свое заявление. Что ее от этого удержало?

— Да какая разница? — раздраженно махнула рукой Сюзен. — На это может быть миллион причин: нежелание выносить сор из избы, например. Или Фил ее отговорил. Или Гарвин. Кому это интересно? Взгляни в лицо фактам, Том: тебе некуда рыпаться. Некуда, глупый ты сукин сын!

— Сюзен, успокойся, пожалуйста…

— Так тебя распротак, Том. Ты бесчестный и безответственный…

— Сюзен…

— Мы женаты уже пять лет. Я не заслужила подобного отношения!

— Можешь ты успокоиться? Послушай, что я хочу тебе сказать: я могу кое-что предпринять.

— Том, ты не можешь.

— А я думаю, что могу. Могу, потому что сложилась очень опасная ситуация. Опасная для всех.

— Что ты имеешь в виду?

— Примем на веру то, что Луиза Фернандес рассказала мне насчет судебного разбирательства…

— Можешь быть в этом уверен. Она хороший адвокат.

— Но она посмотрела на это дело со стороны истца, а не со стороны компании.

— Еще бы, ведь ты — истец.

— Вот и нет, — сказал он. — Я — потенциальный истец.

На минуту над столиком повисло молчание.

Сюзен смотрела на мужа, изучая его лицо. Сандерс видел, что она пытается понять, что у него на уме, но не может.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Ты, должно быть, сошел с ума.

— Тоже нет. Суди сама: подготовка к слиянию «ДиджиКом» с очень консервативной компанией с Восточного побережья идет полным ходом. Эта компания уже отказалась от приобретения одной фирмы лишь из-за того, что в ней был какой-то скандал с одним сотрудником. Кажется, этот сотрудник не очень вежливо разговаривал с временно работавшей у них секретаршей, и это стало известно. Так «Конли-Уайт» отменили сделку, поскольку они очень щепетильны в отношении гласности. А из этого можно сделать вывод, что меньше всего «ДиджиКом» заинтересован в том, чтобы против нового вице-президента-женщины проводилось судебное разбирательство.

— Том, ты понимаешь, что говоришь?

— Да, — сказал Сандерс.

— Если ты попытаешься это сделать, они взбесятся; да они тебя уничтожат!

— Я это предусмотрел.

— Ты говорил об этом с Максом? По-моему, стоит.

— Черт с ним, с этим Максом — он сумасшедший старик.

— А я его спрошу, потому что это не только твое дело, Том. Ты никогда не имел склонности к сутяжничеству. Не думаю, что у тебя что-либо получится.

— А я думаю, что получится.

— Это будет отвратительно. Через день-другой ты сам пожалеешь, что не принял предложения о переводе в Остин.

— Плевать.

— Но это так, Том. Ты потеряешь всех друзей.

— Плевать.

— Но все равно будь готов.

— Я уже готов. — Сандерс взглянул на часы. — Сюзен, я хочу, чтобы ты взяла детей и съездила к своей матери на несколько дней. — Мать Сюзен жила в Финиксе. — Если ты сейчас поедешь домой и соберешь вещи, то успеешь на восьмичасовой рейс из Си-Так. Я забронировал для вас три места.

Сюзен посмотрела на мужа, словно видя его впервые, медленно выговорила:

— Ты… ты на самом деле решил сделать это…

— Да. Решил.

— Ну и ну… — Она наклонилась, подняла с пола свою сумочку и достала из нее блокнот-ежедневник.

— Я не хочу, — объяснил Сандерс, — чтобы тебя или детей втянули в это дело. Я не хочу, чтобы кто-то лез к нам в дом с кинокамерой.

— Подожди минуту… — Сюзен провела пальцем по списку назначенных дел. — Это можно отложить… Сюда позвоню… Так, — она подняла глаза, — я могу уехать на несколько дней. — Взглянув на часы, она заторопилась. — А сейчас я лучше пойду собирать вещи.

Сандерс встал и вместе с женой пошел к выходу из ресторана. На улице шел дождь, было серо и мрачно.

Сюзен взглянула на мужа и поцеловала его в щеку.

— Удачи, Том. Будь осторожен.

Сандерс видел, что она напугана. Ее испуг передался и ему.

— Все будет хорошо.

— Я люблю тебя, — сказала Сюзен и быстро вышла под дождь. Некоторое время Сандерс смотрел ей вслед, ожидая, не обернется ли она. Но она не обернулась.

Возвращаясь на работу, Сандерс внезапно осознал, как он одинок. Сюзен вместе с детьми уехала, и он остался сам по себе. Он пробовал было убедить себя в том, что он должен только радоваться, что может действовать без оглядки на семью, но на самом деле он чувствовал себя брошенным и подвергающимся опасности. Озябнув, он поглубже засунул руки в карманы плаща.

Он провел разговор с Сюзен не лучшим образом. Она ушла, ломая голову над его ответами.

«Почему ты не сказал мне?..»

Он так и не смог толком объяснить ей. Он не смог выразить противоречивые чувства, которые он испытывал прошлым вечером, — ощущение нечистоты происходящего, чувство вины и понимание того, что он делает что-то плохое, хотя ничего плохого он не делал.

«Ты мог бы все рассказать мне…»

Я не сделал ничего плохого, твердил себе Сандерс. Но почему же тогда он не рассказал все жене? И снова в его мысли вторглись образы из дальнего прошлого: белый пояс… коробка воздушной кукурузы… цветок, нарисованный на стеклянной двери его квартиры…

«Брось, Том. Я не имею к этому никакого отношения…»

…Кровь на белой фаянсовой раковине и смеющаяся по этому поводу Мередит. Почему она смеялась? Он никак не мог вспомнить — это был не связанный ни с чем образ… Стюардесса, принесшая ему поднос с едой… Чемодан на постели… Телевизор с отключенным звуком… Аляповатый цветок на стекле — пурпурный и оранжевый…

«…Ты говорил с Максом?..»

А ведь Сюзен права, подумал Сандерс. Он должен поговорить с Максом. И он сделает это — сразу после того, как сообщит Блэкберну неприятные новости.

Сандерс вернулся в свой кабинет к половине третьего и был немало удивлен, обнаружив там Блэкберна, стоявшего у его стола и разговаривавшего по его же, Сандерса, телефону. Увидев Сандерса, Блэкберн виновато положил трубку.

— А, Том… Отлично. Я рад, что ты вернулся. — Он обошел стол Сандерса. — Ну и что ты решил?

— Я все очень тщательно обдумал, — начал Сандерс, прикрывая дверь.

— И?

— Я решил пригласить Луизу Фернандес из «Мартин и Ховард» представлять мои интересы.

Блэкберн не сразу понял.

— Представлять твои интересы?

— Ну да. Это необходимо, чтобы начать дело в суде.

— В суде? — ошарашенно повторил за ним Блэкберн. — И на основании чего ты собираешься судиться, Том?

— «Преследование по сексуальным мотивам», согласно статье седьмой, — ответил Сандерс.

— Ох, Том, — сказал Блэкберн со скорбным видом. — Как это немудро! Очень немудро. Я настоятельно рекомендую тебе принять иное решение.

— Я обдумывал это решение весь день, — сказал Сандерс, — и факт остается фактом: Мередит Джонсон приставала ко мне, и я отверг ее ухаживания. Сейчас она насмехается надо мной и стремится мне отомстить. Я намерен искать защиты в суде, если это не будет прекращено.

— Том…

— Все, Фил! Я так и поступлю, если меня переведут из отдела.

Блэкберн картинно выбросил руки вверх.

— Но что ты предлагаешь нам сделать? Перевести Мередит?

— Да, — сказал Сандерс. — Или уволить ее. Именно так чаще всего и поступают со злоупотребившими своей властью руководителями.

— Но ты забыл, что она тоже обвинила тебя в сексуальном преследовании!

— Она лжет, — объяснил Сандерс.

— Но свидетелей нет, Том. Ты и она — вам обоим доверяют. Кому, ты считаешь, мы должны отдать предпочтение?

— Это ваши сложности, Фил. Я утверждаю, что я невиновен. И я готов подтвердить это в суде.

Блэкберн, нахмурившись, стоял посреди комнаты.

— Луиза Фернандес — опытный адвокат, и я не могу поверить в то, что она могла рекомендовать тебе подобный образ действий.

— Она не рекомендовала, это мое личное решение.

— Тем более это неумно, — сказал Блэкберн. — Ты ставишь компанию в очень неловкое положение.

— Компания сама поставила меня в неловкое положение.

— Даже не знаю, что сказать, — пожаловался Блэкберн. — Я надеюсь, что это не вынудит нас избавиться от тебя.

Сандерс посмотрел ему прямо в глаза.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал он. — Но у меня нет уверенности, что компания примет мои угрозы всерьез. Поэтому мы с Биллом Эвертсом из отдела кадровой политики сегодня же вечером составим по всем правилам заявление о преследовании по сексуальным мотивам, и я попрошу Луизу Фернандес приготовить необходимые бумаги для предъявления в Комиссию по равным правам.

— Господи…

— Она зарегистрирует заявление завтра утром.

— Не вижу причин для такой спешки…

— Никакой спешки. Просто регистрация. Я должен это сделать.

— Но это очень серьезно, Том.

— Я знаю, Фил.

— Я хочу просить тебя, как друга, об одной услуге.

— Какой?

— Воздержись от официального заявления. По крайней мере, не носи его в Комиссию по равным правам. Дай нам возможность провести свое местное расследование до того, как это выйдет наружу.

— Но вы же не проводите местного расследования.

— Проводим.

— Ты даже не захотел сегодня утром меня выслушать; ты сказал, что это не имеет значения.

— Это не так, — возразил Блэкберн. — Ты совершенно неверно меня понял. Конечно, это имеет значение. И, уверяю тебя, мы заслушаем твой рассказ как часть служебного расследования.

— Не знаю, Фил, — ответил Сандерс. — Не представляю, как компания сможет быть беспристрастной в таком положении. Все говорит против меня. Все верят Мередит и не верят мне.

— Уверяю тебя, что это несущественно.

— Мне так не кажется. Утром ты мне сказал, что у Мередит хорошие связи, что у нее много союзников. Ты упомянул это несколько раз.

— Наше расследование будет скрупулезным и беспристрастным. Но в любом случае мне кажется разумным просить тебя до объявления его результатов воздержаться от подачи заявления в государственные органы.

— И сколько я должен, по-вашему, ждать?

— Тридцать дней.

Сандерс засмеялся.

— Но ведь это общепринятый срок для расследования случаев сексуального преследования. — Если вы захотите, то сможете во всем разобраться за один день.

— Но ты же сам видишь, что со всеми этими совещаниями по слиянию мы все очень заняты!

— Это ваша проблема, а у меня проблема своя. Я был оскорблен вышестоящим начальником, и я имею право как работник старшего звена с большим стажем на внеочередное рассмотрение моей жалобы.

Блэкберн вздохнул.

— Ладно. С твоего разрешения, я зайду позже, — сказал он и торопливо вышел из кабинета.

Сандерс тяжело опустился на стул и уставился взглядом в пространство. Началось…

Пятнадцать минут спустя Блэкберн встретился с Гарвином в конференц-зале на пятом этаже. Кроме них, здесь присутствовали Стефани Каплан и глава управления по соблюдению прав человека в «ДиджиКом» Билл Эвертс.

Блэкберн начал совещание словами:

— Том Сандерс нанял адвоката и угрожает судебной тяжбой с Мередит Джонсон.

— О Господи!.. — воскликнул Гарвин.

— Он жалуется на сексуальное преследование.

— Вот сукин сын! — выругался Гарвин и пнул ножку стола.

— И что, по его словам, произошло? — спросила Каплан.

— Деталей я еще не знаю, — ответил Блэкберн. — Но суть его жалобы в том, что Мередит вчера вечером делала ему сексуальные закидоны у себя в кабинете, он ее отверг, и теперь она ему мстит.

Гарвин тяжело вздохнул.

— Вот дерьмо, — сказал он, — именно этого я и боялся. Это может стать опасным…

— Я знаю, Боб.

— А она это делала? — поинтересовалась Стефани Каплан.

— Боже! — воскликнул Гарвин. — Да кто может в этом разобраться? — Он повернулся к Эвертсу. — Сандерс к тебе с этим подходил?

— Еще нет, но думаю, что не заставит ждать.

— Мы должны не допустить огласки, — сказал Гарвин. — Это крайне важно.

— Да, это важно, — согласилась Каплан, кивнув. — Фил должен обеспечить гарантию того, чтобы это не вышло за стены фирмы.

— Я уже пробовал, — сказал Блэкберн, — но Сандерс обещает обратиться завтра в Комиссию по правам человека.

— Это значит официальную регистрацию жалобы?

— Да.

— Когда об этом станет широко известно?

— Возможно, в течение ближайших сорока восьми часов. Это зависит от того, как скоро в Комиссии управляются с бумажной работой.

— Господи! — воскликнул Гарвин. — Сорок восемь часов?.. Что с ним происходит? Он хоть понимает, что говорит?

— Думаю, что понимает, — ответил Блэкберн. — Отлично понимает.

— Шантаж?

— Вроде того. Нажим.

— Ты с Мередит говорил? — спросил Гарвин.

— С утра еще не говорил.

— Кому-то надо с ней поговорить. Я сам поговорю. Но как нам остановить Сандерса?

— Я просил его подождать с подачей официального заявления в Комиссию по правам человека до окончания нашего внутреннего расследования — дней на тридцать. Он отказался — говорит, что мы вполне можем уложиться в один день, — доложил Блэкберн.

— Ну, ладно, — зловеще сказал Гарвин, — у него есть на это право. Кстати, и у нас чертова гора причин, чтобы провести это расследование за один день.

— Боб, я не думаю, что это возможно, — предупредил Блэкберн. — Дело весьма сложное, и по закону фирма должна произвести независимое и глубокое расследование. Нас нельзя торопить или…

— Ай, брось, — поморщился Гарвин, — я не хочу и слышать все эти причитания насчет законности. О чем вообще разговор? Два человека, так? Свидетелей никаких, так? Ну и сколько времени уйдет на то, чтобы спросить двух человек?

— Ну, не все так просто, — со значительным видом сказал Блэкберн.

— Все проще пареной репы, — язвительно сказал Гарвин. — Все очень просто! «Конли-Уайт» — это компания, помешанная на своем имидже. Она продает учебники школьным советам, в которых верят еще в Ноев ковчег. Она продает детские журналы и владеет заводом по производству витаминов. Одна из их фирм производит детское питание. «Рэйнбоу Маш» или что-то в этом роде. Теперь «Конли-Уайт» хочет приобрести нашу фирму, и в самый разгар переговоров высокопоставленную женщину-администратора, которая по всем планам должна в течение ближайших двух лет стать директором, обвиняют в том, что она домогалась женатого мужчину. Да ты представляешь себе, что сделают люди из «Конли», если эта история выплывет наружу? Ты отлично знаешь, что Николс спит и видит, как бы найти повод дать задний ход. Вот ему радость будет!

— Но Сандерс уже поставил нашу беспристрастность под вопрос, — возразил Блэкберн, — и я не могу с уверенностью сказать, как много человек знают о… э-э… предыдущих инцидентах, которые мы…

— Довольно мало, — вставила Каплан. — Это ведь не всплывало на прошлогоднем совещании руководящего состава компании?

— Погодите минуту, — сказал Гарвин. — Насколько я помню, у нас не должно быть правовых проблем в отношении работников управленческого звена?

— Точно, — подтвердил Блэкберн. — Работающие в настоящее время сотрудники управления по закону не могут допрашиваться или свидетельствовать по подобным делам.

— И никто у нас с прошлого года не уходил? Никто не уволился, не перевелся на другую работу?

— Никто.

— Прекрасно. Ну так к черту его! — Гарвин повернулся к Эвертсу. — Билл, я хочу, чтобы ты пошерстил все документы и внимательно прочитал все, что как-либо касается Сандерса. Посмотри, не найдется ли какой-нибудь зацепки. В случае чего сразу дай мне знать.

— Конечно, — ответил Эвертс. — Но я думаю, он чист.

— Ладно-ладно, — повторил Гарвин, — ты, главное, посмотри. Так, а что может заставить Сандерса дать отбой? Чего он хочет?

— Боб, я думаю, что он хочет сохранить свою работу, — предположил Блэкберн.

— Он не может сохранить свою работу.

— В том-то и дело, — вздохнул Блэкберн. Гарвин фыркнул.

— Если он все-таки пойдет в суд, какие претензии щргут быть нам предъявлены?

— Я не думаю, что на основании происшедшего тогда в кабинете он может что-нибудь состряпать. Самая большая претензия может быть заявлена по поводу нашего отказа провести глубокое всестороннее расследование и дать делу надлежащий ход. Если мы не будем осторожны, Сандерс может одержать победу только за счет этого. Я так считаю.

— Вот мы и будем осторожны. Отлично.

— Послушайте, ребята, — предупредил Блэкберн, — я чувствую, что должен всех предостеречь: очень деликатная ситуация требует тщательного обдумывания каждой детали. Как сказал Паскаль: «Бог — в мелочах». И в данном конкретном случае относительное равновесие между двумя противоречащими друг другу официальными заявлениями вынуждает меня честно сказать, что нельзя заранее с абсолютной точностью предсказать…

— Фил, — оборвал его Гарвин, — не мельтеши.

— Майс, — вмешалась Каштан.

— Что? — не понял Блэкберн.

— Это Майс ван дер Роге сказал: «Бог — в мелочах».

— Кого это, черт возьми, интересует? — грохнул кулаком по столу Гарвин. — Суть в том, что Сандерс, не имея шансов на выигрыш, тем не менее держит нас за яйца. И понимает это!

Блэкберна покоробило.

— Я не стал бы утверждать это в такой форме, — сказал он, — но… Но мы в заднице. Или нет?

— Да.

— Том не дурак, — сказала Каплан. — Немного наивный, но не дурак.

— Еще бы, — подтвердил Гарвин. — Не забывайте, что это я его натаскивал. Научил его всему, что он умеет. Он может доставить большие неприятности. — Он повернулся к Блэкберну. — Подведем итог: что там от нас требуется? Беспристрастие, так?

— Да…

— И мы хотим избавиться от Сандерса.

— Точно.

— Ладно. Как он отнесется к третейскому суду?

— Не знаю. Но сомневаюсь, что с энтузиазмом.

— Почему?

— Ну, обычно мы прибегаем к услугам посредников тогда, когда нужно разрешить вопросы, касающиеся дорожных расходов для уезжающих сотрудников.

— Ну и что?

— Я думаю, как Сандерс на это посмотрит.

— В любом случае надо попробовать. Скажи ему, что решающего значения это не имеет — может, удастся его на этом подловить. Дай ему три кандидатуры, и пускай он выберет, кого захочет. На завтра. Мне нужно с ним говорить?

— Возможно. Давайте сначала я сам попробую.

— Валяй.

Каплан заметила:

— Но, конечно, если мы прибегаем к услугам посредника, мы рискуем столкнуться с последствиями.

— Ты хочешь сказать, что посредник может рассудить не в нашу пользу? — спросил Гарвин. — Ничего, я принимаю такой риск. Самое важное, чтобы дело было разрешено тихо — и быстро. Я не хочу, чтобы Эд Николс наступал мне на пятки. На пятницу у нас назначена пресс-конференция, и я хочу, чтобы к этому времени все дело было благополучно похоронено, а Мередит Джонсон была представлена журналистам как новый руководитель филиала, всем ясно?

Присутствующие подтвердили свое согласие.

— Тогда к делу, — распорядился Гарвин и вышел из Комнаты. Блэкберн заторопился за ним.

В коридоре Гарвин пожаловался Блэкберну:

— Вот зараза! Должен тебе признаться, мне очень не по себе из-за всего этого.

— Понимаю, — скорбно сказал Блэкберн, печально качая головой.

— Ты на этом деле здорово обкакался, Фил. Ты мог все сделать лучше. Намного лучше!

— Как? Что я мог сделать? Сандерс заявил, что она приставала к нему. Это дело серьезное.

— Мередит Джонсон — половина успеха нашего слияния, — ровным голосом сказал Гарвин.

— Да, Боб, конечно.

— Мы не можем ее потерять.

— Да, Боб. Но мы оба знаем, что в прошлом она была…

— Она доказала всем, что у нее выдающийся административный талант, — перебил его Гарвин. — И я не позволю всякими голословными обвинениями ставить под угрозу ее карьеру.

Блэкберн знал о непоколебимой поддержке Гарвином Мередит. Уже несколько лет Гарвин замечал в ней только хорошее. Когда же кто-то в его присутствии заводил разговор о ее недостатках, он немедленно переводил беседу в другое русло. Переубедить его было невозможно. Но сейчас Блэкберн почувствовал, что он должен хотя бы попробовать.

— Боб, — начал он, — Мередит тоже человек, и мы знаем, что у нее есть свои недостатки…

— Ага, — согласился Гарвин. — Она молода и честна. У нее есть энтузиазм и желание работать в команде. И, конечно, она женщина. Вот это настоящий недостаток — быть женщиной.

— Но, Боб…

— Все, мне надоело, я не хочу больше это обсуждать, — продолжал Гарвин. — У нас не предоставляют женщинам высоких административных постов. В деловом мире Америки полным-полно мужчин, и, когда я говорю о том, чтобы дать шанс женщине, всегда кто-нибудь начинает причитать: «Но, Боб…» Черт возьми, Фил, должны же мы когда-нибудь сломать эту стенку!

Блэкберн вздохнул: Гарвин опять ушел от прямого разговора.

— Боб, никто не против того, чтобы… — начал было он.

— Все против. Вот ты против, Фил — ты ищешь объяснения и оправдания, чтобы заявить, будто Мередит нам не подходит. И я знаю, что, назови я какую-нибудь другую женщину, нашлись бы другие причины, чтобы отвергнуть ее. Я устал от этого.

Блэкберн попытался протестовать.

— Но у нас есть Стефани, у нас есть Мери Энн…

— Видимость! — Гарвин жестом отвел все возражения. — Ну да, конечно, давайте позволим женщине стать финдиректором. Давайте отдадим им пару должностей среднего ранга — бросим им косточку. Но факт остается фактом, и ты не сможешь объяснить мне, почему умная, способная молодая женщина, желающая добиться чего-то в бизнесе, не может получить хорошей руководящей работы. Ну да, на это есть сотни причин, очень убедительных причин, но в конечном счете это просто предрассудки. И кто-то должен положить этому конец. Мы дадим этой прекрасной женщине возможность проявить себя!

— Да, Боб, — сказал Блэкберн, — но с вашей стороны, по-моему, будет благоразумно узнать, что думает сама Мередит по поводу сложившейся ситуации.

— Узнаю. Я точно узнаю, что, черт возьми, случилось. Хотя я уже сейчас знаю, что она мне расскажет. Тем не менее этот вопрос нужно как-то решать.

— Да, все будет сделано, Боб.

— Я хочу, чтобы тебе было ясно — я жду от тебя всех необходимых мер для разрешения дела.

— Конечно, Боб.

— Всех необходимых мер, — повторил Гарвин. — Нажми на Сандерса, пусть он это почувствует. Потряси его клетку, Фил!

— Хорошо, Боб.

— Я поговорю с Мередит. А ты позаботься о Сандерсе!

Потряси его клетку так, чтобы он в синяках ходил…

— А, Боб! — Мередит Джонсон стояла у одного из Центральных столов в диагностической лаборатории, наклонившись рядом с Марком Ливайном над выпотрошенными «мерцалками». Заметив стоявшего у стены Гарвина, она сразу выпрямилась и подошла к нему: — Я не могу передать, как мне неприятно из-за этого инцидента с Сандерсом.

— Да, у нас в связи с этим появились небольшие проблемы, — согласился Гарвин.

— Я снова и снова пытаюсь понять, как же мне нужно было поступить, — сказала она. — Но он был зол и совершенно неуправляем. Он слишком много выпил и вел себя неподобающе. Нельзя сказать, чтобы такого у нас никогда не было, но… — Она пожала плечами. — В любом случае мне очень жаль.

— По-видимому, он собирается предъявить обвинение сексуальном преследовании.

— Как это неприятно, — огорчилась Мередит, — но я думаю, что это часть его плана — унизить меня, дискредитировать в глазах сотрудников отдела.

— Я не допущу этого, — пообещал Гарвин.

— Он рассвирепел оттого, что я получила эту работу, и он не мог смириться, что я стану его начальником. Он просто пытался показать мне мое место. Таковы многие мужчины. — Мередит печально качнула головой. — Несмотря на все эти разговоры о новом мужском мышлении я боюсь, что таких людей, как вы, Боб, найдется очень немного.

— Меня заботит, что официальное разбирательство может стать препятствием в продаже фирмы, — сказал Гарвин.

— Не вижу, почему это должно перерасти во что-то значительное, — ответила Мередит. — Полагаю, мы в состоянии держать все под контролем.

— Это станет серьезной проблемой, если он зарегистрирует жалобу в государственной Комиссии по правам человека.

— Вы хотите сказать, что он вынесет дело на обсуждение вне стен компании? — спросила Мередит.

— Да, именно это я и хочу сказать.

Мередит уставилась в пространство: похоже было, что ей впервые изменило самообладание. Она прикусила губу.

— Может получиться очень ловко.

— Еще бы. Я послал Фила узнать, согласится ли Сандерс на третейский суд. С опытным незаинтересованным человеком со стороны в качестве посредника. Кем-нибудь вроде судьи Мерфи. Я попробую организовать это уже завтра.

— Отлично, — сказала Мередит. — Я могу раздвинуть свое завтрашнее расписание так, чтобы выкроить пару свободных часов. Но я не представляю, что из этого получится. Он ни в чем не признается, я уверена, а свидетелей нет.

— Я хочу, чтобы ты во всех подробностях посвятила меня в события прошлого вечера, — сказал Гарвин.

— О, Боб, — вздохнула Мередит, — каждый раз, когда я об этом вспоминаю, виню только себя.

— Не нужно, Мередит.

— Я знаю, но не могу иначе. Если бы моя секретарша не пошла решать свои квартирные вопросы, я могла бы вызвать ее в кабинет и ничего бы не случилось.

— Я думаю, будет лучше, если ты расскажешь мне все, Мередит.

— Конечно, Боб…

Мередит наклонилась и несколько минут негромко что-то говорила спокойным, ровным голосом. Гарвин стоял рядом с ней и слушал, свирепо мотая головой.

Дон Черри взгромоздил ноги в кроссовках «Найк» на стол Ливайна.

— Ага, значит, Гарвин вошел к вам, и что дальше?

— А дальше он встал вон там, в уголочке, тихонечко переминаясь с ноги на ногу — ну, знаешь, как он обычно переминается. Ждал, когда его заметят. Ничего не говорил — просто стоял и ждал, когда на него обратят внимание. А Мередит в это время разговаривала со мной насчет «мерцалок», которые я разложил для нее на столе — я как раз показывал ей, какую неисправность мы нашли в лазерных головках…

— Она врубилась?

— Ага, вроде бы. Она, конечно, не Сандерс, но тоже ничего. Быстро учится.

— И пахнет от нее приятнее, чем от Сандерса, — вставил Черри.

— Да, мне ее духи нравятся, — сказал Ливайн. — Taк или иначе…

— Одеколон Сандерса оставляет желать много лучшего.

— Ага. Так или иначе Гарвину скоро надоело скакать в уголке, и он деликатненько так кашлянул. Мередит его заметила и сказала: «О!» Даже не сказала, а вроде как выдохнула с такой дрожью, ну будто у нее дыхание перехватило, знаешь?

— Угу, — сказал Черри. — Мы здесь будем разводить турусы на колесах или как?

— Ты давай слушай, — огрызнулся Ливайн. — Она рванулась к нему, а он протянул к ней руки. Должен тебе сказать, что это выглядело, как встреча двух любовников прокрученная в замедленном темпе.

— Ничего себе, — присвистнул Черри. — Жена Гарвина, должно быть, кипятком брызжет.

— Так вот, — продолжал Ливайн, — они встали рядом и стали разговаривать, и она вроде как мурлыкала и строила ему глазки, а он, хоть и такой весь из себя крутой, на это клевал.

— Она в этом отношении свое дело знает, — сказал Черри. — Начальство лежит перед ней на блюдечке.

— Но на любовников, в конце концов, они не похожи.

Я смотрел на них, стараясь не смотреть, и говорю тебе — они не любовники. Тут что-то другое, Дон, — вроде папаши и дочурки.

— Ну и что? Почему бы не трахнуть свою дочь? Куча народа так и поступает.

— Нет, знаешь, что я думаю? Он видит в ней самого себя. Что-то в ней напоминает ему его же в молодости. Ну, там, энергичность или еще что. И, знаешь, она этом здорово играет: он скрестит руки, и она скрести руки, он прислонится к стене, и она прислонится к стене. Во всем его повторяет. И, видя их издали, я могу тебе точно сказать, Дон: она на него похожа! Подумай этим.

— Ну, значит, ты их видел совсем уж издали, — сказал Черри и, сняв ноги со стола, встал. — Так что, по-твоему, мы имеем? Замаскированный непотизм?

— Не знаю. Но у Мередит с Гарвином какой-то контакт, не только деловой.

— Э! — воскликнул Черри. — Да где ты видел отношения, основанные только на бизнесе? Я сто лет назад понял, что таких нет в природе.

Луиза Фернандес вошла в свой кабинет и бросила чемоданчик на пол. Пробежав глазами стопку телефонограмм, она повернулась к Сандерсу:

— Что происходит? За сегодня уже три звонка от Фила Блэкберна.

— Я сказал ему, что пригласил вас представлять мои интересы в качестве адвоката, поскольку готовлюсь судиться. И еще я… ну… в общем, я сказал, что завтра утром вы собираетесь зарегистрировать мое заявление в Комиссии по правам человека.

— Завтра я, по-видимому, не смогу, — ответила Фернандес. — И вообще, я бы не рекомендовала вам это делать, мистер Сандерс. Я отношусь к заявлениям, не соответствующим истине, очень серьезно. Никогда не предугадывайте мои действия впредь.

— Простите меня, — покаялся Сандерс, — но все произошло так быстро…

— И тем не менее давайте расставим точки над «i»: если это повторится, вам придется искать другого адвоката, — внезапный холод в голосе. Потом: — Итак, вы сказали это Блэкберну. Какова была его реакция?

— Он спросил, соглашусь ли я прибегнуть к услугам посредника.

— Это абсолютно невозможно, — категорически заявила Фернандес.

— Почему?

— Третейский суд однозначно выгоден только компании.

— Он мне сказал, что это ни к чему не обязывает.

— Если и так? Это значит сдаться на их милость. Не вижу причин так поступать.

— И он сказал, что вы сможете присутствовать, — сказал Сандерс.

— Конечно, я буду присутствовать, мистер Сандерс! Тут не может быть вариантов. Ваш адвокат должен присутствовать каждый раз, или же третейский суд будет признан недействительным.

— Они дали мне имена трех возможных посредников. — Сандерс протянул бумажку со списком.

Фернандес быстро пробежала список.

— Все те же лица. Правда, один из них получше остальных, но я по-прежнему…

— Он хочет провести третейский суд завтра.

— Завтра? — Фернандес посмотрела на Сандерса и откинулась на спинку стула. — Мистер Сандерс, я всегда была противником волокиты, но это просто смешно. Мы не успеем подготовиться. И, как я уже вам сказала, я не рекомендую соглашаться на третейский суд вообще. Или вы руководствуетесь какими-то соображениями, о которых я не знаю?

— Да, — признался Сандерс.

— Так посвятите меня. Сандерс засмеялся.

— Любая доверенная мне вами информация является конфиденциальной и разглашению не подлежит, — сказала Фернандес.

— Хорошо. Некая компания из Ньй-Йорка под названием «Конли-Уайт» хочет купить «ДиджиКом».

— Значит, слухи были верны…

— Да, — подтвердил Сандерс. — О слиянии этих фирм будет объявлено на пресс-конференции, назначенной пятницу. И тогда же Мередит Джонсон будет представлена как новый вице-президент.

— Вот оно что, — сказала Фернандес. — Теперь я понимаю, почему Фил так торопится.

— Ну да.

— И ваше заявление представляет серьезную угрозу для их планов.

— Да, можно сказать, оно появилось в самый пикантный момент, — согласился Сандерс.

Адвокат немного помолчала, глядя на Сандерса поверх очков для чтения.

— А я недооценила вас, мистер Сандерс. У меня поначалу сложилось впечатление, что вы довольно робкий человек.

— Они вынудили меня так поступить.

— Это так, — согласилась она и, оценивающе посмотрев на Сандерса, нажала кнопку интеркома. — Боб, принеси мое расписание — мне нужно кое-что изменить. И попроси Герба и Алана зайти ко мне. Пусть бросят все дела, здесь есть кое-что более важное. — Она отодвинула бумаги в сторону. — Все эти посредники налицо?

— Полагаю, да.

— Я думаю пригласить Барбару Мерфи. Судью Мерфи. Она вам не понравится, но свою работу она делает лучше других. Я попробую, если получится, завтра на послеобеденное время. Нам нужно время. Если не получится, будем ориентироваться на позднее утро. Вы отдаете себе отчет в степени риска? Надеюсь, что да. Игра, в которую вы решили сыграть, очень опасна. — Она снова заговорила в интерком. — Боб? Отмени Роджера Розенберга. Отмени Эллен на шесть. Напомни мне, чтобы я позвонила мужу, что не приеду к обеду.

Фернандес посмотрела на Сандерса.

— Вы тоже не успеете домой к обеду. Не хотите предупредить домашних?

— Моя жена и малыши сегодня вечером уезжают из города.

— Вы все рассказали жене? — подняла бровь Фернандес.

— Да.

— Вы настроены серьезно.

— Да, — подтвердил Сандерс, — серьезно.

— Это хорошо, — сказала адвокат. — Вам это необходимо. Позвольте мне быть с вами откровенной, мистер Сандерс: то, что вы собираетесь предпринять, нельзя назвать, строго говоря, законной процедурой. По сути, этой будет война нервов.

— Это так.

— С сегодняшнего дня до пятницы вам придется очень; напряженно насесть на вашу компанию.

— Это верно…

— …А они насядут на вас, мистер Сандерс, на вас.

Теперь Сандерс очутился в комнате для переговоров, сидя напротив пяти человек, записывающих что-то в блокноты. По бокам Фернандес сидело двое молодых юристов — девушка по имени Эйлин и мужчина по имени Ричард. Кроме них, за столом сидели два следователя; Алан и Герб, — один высокий и симпатичный, второй — щекастый, со следами оспы на лице и с фотокамерой, болтавшейся на шее.

Фернандес заставила Сандерса повторить его историю во всех деталях, часто останавливала его, задавая вопросы и записывая имена, приблизительное время происходившего и сопутствующие события. Оба юриста помалкивали, хотя у Сандерса сложилось впечатление, что девушка ему не симпатизирует. Следователи слушали тоже молча, только иногда оживляясь. Так, когда Сандерс упомянул о секретарше Мередит, Алан — тот, что был посимпатича нее, — спросил:

— Как вы сказали, ее имя?

— Бетси Росс. Как у женщины с флагом.

— Она работает на пятом этаже?

— Да.

— Когда она уходит домой?

— Прошлым вечером она ушла в шесть пятнадцать.

— Если мне захочется случайно встретиться с ней, я смогу подняться на пятый этаж?

— Нет. Все посетители остаются в вестибюле.

— А если я захочу доставить посылку? Может Бетси ее принять?

— Нет, все посылки сдаются в центральную приемную.

— Ладно. А как насчет цветов? Их можно доставлять непосредственно?

— Думаю, что да. Вы имеете в виду цветы для Мередит?

— Да, — подтвердил Алан.

— Я полагаю, что вы сможете доставить их сами.

— Отлично, — сказал Алан и что-то черкнул в блокноте.

Во второй раз они остановили Сандерса, когда он рассказал об уборщице, на которую налетел, выходя из кабинета Мередит.

— «ДиджиКом» имеет договор на уборку с какой-то фирмой?

— Да, с АМС — Америкэн Менеджмент Сервис. Они находятся на…

— Мы знаем, на Бойле. Когда команда уборщиков приходит в здание?

— Обычно около семи.

— Насчет этой женщины, которую вы не узнали. Опишите ее.

— Лет сорока… Негритянка, очень худая. Седые волосы, вроде бы вьющиеся.

— Высокая? Низкая? Какая?

— Средняя… — пожал плечами Сандерс.

— Немного, — сказал Герб. — Что-нибудь еще можете вспомнить?

Сандерс задумался.

— Нет, боюсь, что я ее толком и не видел.

— Закройте глаза, — приказала Фернандес.

Сандерс повиновался.

— Теперь вздохните поглубже и усядьтесь поудобнее. Итак, сейчас вчерашний вечер: вы были в кабинете у Мередит, дверь была заперта почти целый час, инцидент уже произошел, и теперь вы выходите из комнаты… Куда открывается дверь — наружу или внутрь?

— Внутрь.

— Итак, вы потянули дверь на себя… вышли… медленно или быстро?

— Быстро.

— Вы вышли в приёмную… Что вы увидели?

…Через дверь. В приемную, лифты прямо впереди. Чувство неуверенности, смущение, надежда, что никто его не увидит… Справа стол Бетси Росс: пустой, голый. Стул придвинут к самой кромке стола. Блокнот. Компьютер. Горящая настольная лампа. Взгляд налево: уборщица, стоящая у второго стола. Рядом ее серая тележка. Уборщица подняла мусорную корзину, чтобы высыпать ее в пластиковый мешок, свисающий с одного края тележки. Корзина повисла в воздухе, женщина с любопытством смотрит на него, Сандерса. Он беспокоится, как долго она была здесь и что успела услышать. Радио на тележке что-то наигрывает. «Я тебя урою!» — вопит Мередит за его спиной.

Уборщица слышит это. Сандерс отводит глаза в смущении и спешит к лифту. Почти в панике он жмет кнопку вызова кабины.

— Видите женщину? — спрашивает Фернандес.

— Да… Но все так быстро… И я не хочу смотреть ни нее. — Сандерс качнул головой.

— Где вы сейчас? У лифта?

— Да.

— Вы можете увидеть женщину?

— Нет. Я не хочу на нее смотреть.

— Ладно. Вернемся назад. Нет-нет, глаза не открывайте. Мы повторим все сначала. Глубоко вздохните и снова… Медленно выдохните… Хорошо… А теперь вы все видите в замедленном темпе, как при съемке рапидом. Так… проходите через дверь… скажите мне, когда увидите ее…

Через дверь. Медленно… Его голова покачивается вверх-вниз на каждом шагу. В приемную… Стол справа, лампа горит… Слева другой стол, уборщица поднимает…

— Я вижу ее.

— Отлично, теперь зафиксируйте то, что видите. Как на фотографии.

— Ладно.

— Взгляните на нее. Вы можете на нее посмотреть. …Стоит с мусорной корзиной в руках. Смотрит на него, взгляд сочувственный. Ей около сорока. Короткие кудрявые волосы. Голубой форменный халат, как у служащих гостиниц. Серебряная цепочка на шее. Нет, это просто цепочка, на которой висят очки…

— У нее на шее висят очки на цепочке.

— Отлично. Не надо спешить. У нас есть время. Оглядите ее с ног до головы.

— Я смотрю на ее лицо.

…Она тоже смотрит на него. Взгляд сочувственный…

— Не концентрируйтесь на лице. Оглядите ее сверху вниз.

Форменный халат. Баллончик с чем-то на поясе. Юбка до колен. Белые тапочки. Как у сиделки… Нет… Теннисные туфли? Нет. Толще… Подошвы толще. Кроссовки. Темные шнурки. Что-то необычное в ее шнурках…

— Она… вроде как в кроссовках. Кроссовки для старушек.

— Хорошо.

— Что-то забавное со шнурками…

— Можете разглядеть, что именно?

— Нет. Они темного цвета. Что-то странное… Не могу сказать.

Сандерс уставился на пятерку напротив. Он снова был в комнате для переговоров.

— В этом есть что-то сверхъестественное, — признался он.

— Будь у нас побольше времени, — сказала Фернандес, — я бы пригласила профессионального гипнотизера, чтобы он помог вам припомнить вчерашний вечер. Я считаю, что это бывает очень полезно. Но сейчас времени нет. Мальчики! Уже пять часов. Вы бы начинали потихоньку.

Оба следователя, взяв свои заметки, вышли.

— Куда это они? — поинтересовался Сандерс.

— Если бы мы проводили официальное расследование, — объяснила Фернандес, — мы бы имели право привлечь к присяге потенциальных свидетелей, опросить сотрудников компании, которые могли иметь какое-либо отношение к вашему случаю. При существующих обстоятельствах мы не имеем права никого допрашивать, поскольку вы согласились на приватный третейский суд. Но если кто-нибудь из секретарей «ДиджиКом» примет предложение симпатичного рассыльного выпить стакан после работы и если разговор нечаянно свернет на тему секса на службе — тут уж сам Бог велел.

— И мы можем использовать эту информацию?

Фернандес улыбнулась.

— Давайте сначала посмотрим, удастся ли им что-нибудь добыть, — сказала она. — А пока мне бы хотелось остановиться на некоторых аспектах вашей истории, в частности, начиная с той минуты, когда вы решили не вступать с мисс Джонсон в половую связь.

— Опять?

— Да. Но сначала мне нужно кое-что сделать. Нужно позвонить Филу Блэкберну и назначить время завтрашней встречи. Потом нужно кое-что проверить. Так что давайте устроим перерыв и встретимся через два часа. Кстати, вы почистили свой кабинет?

— Нет, — ответил Сандерс.

— Лучше почистите. Ничего личного или компрометирующего — избавьтесь от всего. Будьте готовы к тому, что ваш стол будет обыскан, ваши записи будут прочитаны, ваша почта будет перехвачена, ваши телефонные разговоры прослушаны. Каждая сторона вашей жизни может быть выставлена на всеобщее обозрение.

— Ладно.

— Итак, займитесь вашим столом и картотекой. Избавьтесь от всего, что не носит рабочего характера.

— Ладно.

— Если у вас в компьютере заложен пароль, смените его. Все записи в памяти компьютера, которые касаются вашей личной жизни, сотрите.

— Ладно.

— И не просто сотрите, убедитесь, что восстановить файлы невозможно.

— Хорошо.

— И неплохо бы сделать то же самое дома. Стол, архивы и компьютер.

— Хорошо, — ответил Сандерс и подумал: при чем тут дом? Неужели они могут вломиться к нему домой?

— Если у вас есть материалы, которые вы хотели бы сохранить, принесите их сюда и отдайте Ричарду, — продолжала Фернандес, кивая на молодого помощника. — Он положит их в сейф и сохранит для вас. Мне говорить не надо — это не мое дело.

— Ладно.

— Дальше. Поговорим о телефонах. С этой минуты, если вам понадобится позвонить по какому-либо щепетильному делу, ни в коем случае не пользуйтесь ни служебным телефоном, ни вашим портативным аппаратом, не звоните из дома. Только с уличного телефона-автомата, и не расплачивайтесь кредитной карточкой, даже вашей личной. Наменяйте четвертаков и расплачивайтесь ими.

— Вы и в самом деле полагаете, что это необходимо?

— Я знаю, что это необходимо. Сейчас, во всяком случае. Так, случались ли во время вашей работы в этой фирме какие-либо коллизии, которые могут быть поставлены вам в вину?

— Не думаю, — пожал плечами Сандерс.

— Совсем ничего? Не повысили ли вы себе квалификацию, заполняя анкету при приеме на работу? Не увольняли ли внезапно кого-нибудь из сотрудников? Производилось ли когда-нибудь служебное расследование, связанное с вашими делами или решениями? Если вы не были причиной служебного расследования, то приходилось ли вам, по-вашему, делать какие-либо неподобающие поступки — пусть даже самые незначительные?

— Боже, — простонал Сандерс. — За двенадцать-то лет?

— Пока будете вычищать ваш кабинет, подумайте об этом. Мне нужно заранее знать все, что компания моя использовать против вас, потому что если они что-либо найдут, то несомненно пустят в ход.

— Хорошо.

— И еще. Из ваших слов я поняла, что ни один из сотрудников вашей компании не может сказать с абсолютной точностью, что он знает, почему Джонсон так быстро пошла в гору.

— Это так.

— Узнайте почему.

— Это будет нелегко, — сказал Сандерс. — Все об этом говорят, но никто ничего толком не знает.

— Для всех это просто сплетни, — объяснила Фернандес, — а для вас — вопрос жизни и смерти. Нам нужно знать о ее связях все. Если нам это удастся, то у нас будет шанс победить. А если нет, то, мистер Сандерс, они, возможно, разорвут нас на кусочки.

Сандерс вернулся в «ДиджиКом» к шести. Синди уже прибирала свой стол и готовилась уходить.

— Звонки были? — спросил Сандерс, входя в кабинет.

— Только один, — ответила секретарша напряженным голосом.

— От кого?

— Звонил Джон Левин. Сказал, что это важно.

Левин был администратором, работавшим с ненадежными поставщиками. Чего бы он ни хотел, это могло подождать.

Сандерс посмотрел на Синди. Она находилась в таком напряжении, что явно готова была вот-вот удариться в слезы.

— Что-нибудь не так?

— Нет. Просто тяжелый день. — Она пожала плечами, стараясь изобразить равнодушие.

— Что-нибудь важное есть?

— Нет, все было спокойно. Больше звонков не было. — Синди замялась и выпалила: — Том, я хочу, чтобы вы знали — я не верю тому, что они говорят!

— А что они говорят? — спросил он.

— Насчет Мередит Джонсон…

— Что именно?

— Что вы преследовали ее…

Выпалив это, Синди замолчала, следя за каждым его движением. Сандерс видел, что она не так уж уверена в справедливости своих слов, и, в свою очередь, почувствовал себя неуютно оттого, что даже эта женщина, с которой он проработал так много лет, так явно не уверена в его правоте.

— Все это ложь, Синди, — твердо сказал он.

— Ну и хорошо. Я так и думала. Просто все говорят.

— В этом нет ни слова правды.

— Хорошо… — Женщина кивнула и, заторопившись убрала свой телефонный справочник в ящик стола. — Я вам еще нужна?

— Нет, спасибо.

— До свидания, Том.

— До свидания, Синди.

Сандерс вошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Сев за стол, он огляделся: все, похоже, было на своих местах. Включив монитор, он начал рыться в ящиках ста пытаясь определить, что следует унести с собой. Бросив взгляд на экран, он увидел, что высветилась и замш пиктограмма электронной почты. Лениво протянув он нажал клавишу.

Сандерс нажал другую клавишу; секунду спустя на экране высветилось первое послание.

Сандерс нажал клавишу еще раз и прочитал следующее послание:

Сандерс был не в состоянии переживать еще и за Эдди. Стукнув пальцем по клавише, он прочитал:

Сандерс уставился на экран. «КомЛайн» была газетой внутренних новостей «ДиджиКом», восьмистраничный ежемесячник, заполняемый болтовней о новых сотрудниках, новых назначениях, рождениях и смертях. Время от времени там печатали расписание летних игр в софтбол и прочую ерунду. Сандерс никогда не обращал внимания на эту газетку и не понимал, почему он должен был делать это теперь.

И что это за «друг»?

Сандерс набрал: «ОТВЕТ».

Сандерс набрал команду «ИНФОРМАЦИЯ ОБ ОТПРАВИТЕЛЕ». После этого должно было высветиться имя отправителя и его адрес, но взамен на экране появились плотные ряды символов:

Сандерс в недоумении уставился на экран: послание пришло к нему по сети Интернет, то есть было отправлена не из компании.

Интернет был системой, охватывающей весь мир и объединявшей университеты, корпорации, государственные службы и индивидуальных пользователей. Сандерс был силен в чтении символики, используемой в Интернете, но все же понял, что автором послания является «Друг», что передано оно по ветви IUAPOH и исходит UWA.PCM.COM.EDU черт его знает, где это. Очевидно, это какое-то общеобразовательное учреждение. Сандерс нажал кнопку, чтобы распечатать сообщение, и мысленно приказал себе не забыть связаться с Босаком этому вопросу. Все равно надо с ним поговорить.

Выйдя в коридор, Сандерс вынул из принтера готовую распечатку, затем вернулся в кабинет и снова уселся перед компьютером, решив попробовать-таки передать свой ответ неизвестному доброжелателю.

Нажав клавишу, он отослал записку и решил стереть как свое послание, так и записку доброжелателя.

Иногда электронную почту защищали с помощью специального кода, чтобы избежать стирания. Сандерс напечатал: «СНЯТЬ ЗАЩИТУ».

Сандерс напечатал: «СТЕРЕТЬ ПОЧТУ».

«Что за черт?» — подумал Сандерс. Должно быть, зависла система… Наверное, сбой где-то в сети Интернет. Он решил стереть почту из системы на контрольном уровне и напечатал: «SYSTEM».

«SYSOP», — ответил Сандерс.

— О Боже, — пробормотал Сандерс. Они уже посуетились и отозвали его привилегии. В это невозможно был поверить.

Сандерс напечатал: «ДАЙТЕ СПИСОК ПРИВИЛЕГИЙ».

Вот так: они выбросили его из системы. Нулевой статус пользователя присваивался секретаршам.

Сандерс тяжело опустился на стул. Он чувствовал себя, будто его уже выперли с работы: впервые он осознал, как все будет. Так, нельзя терять времени: выдвинув очередной ящик, он сразу заметил, что ручки и карандаши, сваленные в него, были аккуратно сложены. Кто-то здесь уже рылся. Сандерс потянул на себя нижний ящичек картотеки: в нем сиротливо лежало с полдесятка папок — остальные бесследно исчезли.

Итак, со столом они его опередили.

Быстро вскочив из-за стола, Сандерс прошел к большому стенному шкафу, стоявшему позади стола секретарши. Шкаф был заперт, но Сандерс знал, что Синди держит ключи в ящике своего стола. Найдя их, он открыл секцию, в которой должны были стоять папки с бумагами за текущий год.

Секция была пуста. Совсем пуста — из нее выгребли все.

Сандерс открыл секцию за предыдущий год: пусто.

За позапрошлый год — пусто…

Все остальные — пусто…

«Господи! — подумал Сандерс. — Неудивительно, что Синди была так неприветлива».

Сюда, должно быть, пригнали целую банду с тележками, и они вкалывали здесь весь вечер.

Сандерс запер стенной шкаф и, бросив ключи в стол Синди, пошел вниз.

Контора пресс-службы располагалась на третьем этаже. Сейчас здесь никого, кроме одинокой секретарши, не было.

— Ой, мистер Сандерс, а я уже собралась уходить…

— Идите, конечно. Я хотел просто кое-что проверить. Где вы храните старые подшивки «КомЛайна»?

— Вон там, на верхней полке. — Девушка показала на кипы газет. — Вам нужно что-нибудь конкретное?

— Нет. Да вы ступайте домой…

Секретарша, казалось, была чем-то недовольна, но подняла свою сумочку и вышла. Сандерс подошел к полкам; газеты были разложены по пачкам — в каждой издания за шесть месяцев. Чтобы перестраховаться, он начал с десятой пачки с краю — с газет пятилетней давности.

Сандерс начал перебрасывать страницы справа налево, бегло просматривая бесконечные производственные отчеты, пресс-релизы и результаты спортивных состязаний. Спустя несколько минут он обнаружил, что поставил перед собой не такую простую задачу, тем более не имея представления, что же конкретно надо искать. Вероятно, в искомом материале должно, по-видимому, упоминаться имя Мередит Джонсон.

Сандерс пролистал две пачки, прежде чем наткнулся на первую статью:

Сандерс не стал читать дальше: обычный газетный вздор. Напечатанная здесь же фотография была выполнена в стандартном для выпускников бизнес-школ стиле: ней была изображена сидящая на фоне серого задника, так что свет падал из-за плеча, молодая женщина с волосами до плеч «а-ля паж», с прямым деловым взглядом, в котором недоставало жесткости, и твердым ртом. Выглядела она намного моложе, чем сейчас.

Продолжая переворачивать страницы, Сандерс по смотрел на часы: было почти семь, а он еще хотел позвонить Босаку. Подшивка подходила к концу, и на страницах не было ничего, кроме обычной рождественской ерунды. Напоследок внимание Сандерса привлекла фотография Гарвина и всей его семьи («Босс желает всем счастливого Рождества! Хо-хо-хо!»), да и то только потому, что на ней Боб был снят рядом со своей бывшей женой и тремя детьми-школьниками, на фоне большого дерева.

Появлялся ли тогда Гарвин на людях с Эмили? Никто не знал. Гарвин всегда был скрытен — никогда нельзя было предугадать, что у него на уме.

Сандерс принялся за следующую подшивку. Январские прогнозы насчет перспектив сбыта («Идите, и пусть это совершится!»); открытие Остинского завода по производству портативных телефонов — Гарвин в резком свете юпитеров разрезает ленточку. Профиль Мери Энн Хантер («Пылкая атлетичная Мери Энн Хантер знает, чего она хочет от жизни…»). Коллеги, поддразнивая, еще несколько недель называли Мери Энн «пылкой», пока она не умолила их перестать.

Сандерс шлепал листами. Контракт с правительством Ирландии об отводе земли в Корке. Отчет по сбыту за второй квартал. Счет в баскетбольном матче против «Алдуса». А вот в траурной рамке:

Сандерс припомнил, что то время было трудным для всех. Гарвин был раздражительным и отрешенным, много пил и часто не являлся на работу. Вскоре его семейные проблемы стали общим достоянием; за два года он успел развестись и вскоре жениться на молодой женщине-администраторе, которой не было еще тридцати. Но на этом все не заканчивалось: все были солидарны в том, что после гибели дочери Гарвин стал совсем другим человеком и боссом.

Гарвин всегда был придирой — теперь стал менее жестоким, начал привносить в отношения с сотрудниками личные нотки. Кое-кто поговаривал, что Гарвин перестал ощущать запах роз, но это было совсем не так. Он как бы вновь осознал, что не все в жизни от него зависит, и это заставляло его вести дела так, как он никогда бы не стал делать раньше. Он всегда был «Мистер Эволюция»; его принцип был — выплеснуть существо на берег и смотреть, начнет ли оно жрать или подохнет. Такое отношение делало его бессердечным администратором, но великолепным начальником. Если ты работал хорошо, тебя признавали; если ты не справлялся, нужно было уходить. И все понимали и принимали эти правила, пока все не изменилось со смертью Дженнифер. Теперь Гарвин обзавелся фаворитами среди персонала. Их он холил и лелеял, а остальными пренебрегал, руководствуясь не столько пользой дела, сколько личными симпатиями и антипатиями. И чем дальше, тем больше произвола допускал он в своих решениях. Гарвин хотел, чтобы события шли так, как он этого желает. Он начал перекраивать компанию на свой вкус, и теперь работать стало труднее из-за необходимости блюсти политес.

А Сандерс эту тенденцию игнорировал. Он продолжал работать так, будто «ДиджиКом» осталась прежней фирмой, где людей оценивали по результатам их работы. Но с той фирмой было покончено…

Сандерс продолжал листать старые газеты: статьи ходе переговоров по строительству завода в Малайзии, фото Фила Блэкберна, подписывающего соглашение с городскими властями Корка; производственный отчет по заводу в Остине; запуск в производство новой портативной модели телефона А22; поздравления с рождением детей, некрологи и объявления о новых назначениях; снова репортажи с бейсбольных матчей.

Но внимание Сандерса приковала не сама статья, а напечатанная тут же фотография. Это тоже был достаточно официальный снимок, но на нем Мередит выглядела совсем по-другому. Волосы стали светлыми; исчезла строгая прическа «а-ля паж», ее сменили короткие легкомысленные кудряшки. Мередит стала меньше пользоваться косметикой, а ее улыбка стала приветливей и доброжелательней. Все это вместе давало Мередит возможность выглядеть более юной, более открытой, более невинной.

Сандерс нахмурился и начал быстро листать газеты назад; до предыдущей пачки, где снова открыл рождественское поздравление: «Босс желает всем счастливого Рождества! Хо-хо-хо!»

Сандерс присмотрелся к семейной фотографии: Гарвин стоял позади своих детей — двух сыновей и дочери. Конечно, это была Дженнифер. Жена Гарвина, Гарриет, стояла рядом. На снимке Гарвин улыбался, положив руку на плечо дочери — высокой спортивной девушки с короткими легкомысленными светлыми кудряшками…

— Будь я проклят! — вслух выругался Сандерс. Он нашел самую первую статью о Мередит и присмотрелся к ее старой фотографии, сравнивая ее с более позней. Не было никакого сомнения, что она сделала своей внешностью. Сандерс перечитал конец статьи:

— Ни хрена себе, — сказал Сандерс. Почти ничем этого он не знал. С самого начала Мередит оказалась в Купертино, и Сандерс, работая в Сиэтле, с ней не сталкивался. Один-единственный раз он встретил ее в коридоре — еще до того, как она изменила прическу. Прическу — и что еще?

Он внимательно посмотрел на оба портрета, сравнивая. Что-то еще неуловимо изменилось… Она сделала пластическую операцию? Как теперь узнаешь… Но различия между двумя фотографиями определенно были.

Он начал бегло просматривать оставшиеся газеты, убежденный, что то, что нужно, он уже нашел. Теперь он просматривал только заголовки:

Последний заголовок был напечатан над большой фотографией Мередит на второй странице газеты. Номер был свежий — после него вышло всего два выпуска. Увидев эту статью, Сандерс понял, что она предназначалась для внутреннего пользования и целью ее опубликования была подготовка плацдарма для июньского наступления. Это был пробный шар, пустив который в Купертино хотели узнать, как сотрудники отреагируют на назначение Мередит руководителем инженерных служб в Сиэтле. Какая досада, что Сандерс не читал этого номера. И ведь никто не обратил его внимания на статью!

Статья выделяла мысль о том, что за годы работы в компании Джонсон приобрела огромный опыт в технических вопросах. Здесь цитировались ее слова:

«Я начала свою карьеру, работая в области техники еще в „Новелле“. Технологии всегда были моей страстью; я буду рада возможности вернуться к решению инженерных проблем.

Самые радикальные технические новации исходят от; таких передовых компаний, как «ДиджиКом». И хороший менеджер должен быть способен управлять техническими подразделениями».

Вот так…

Сандерс посмотрел на дату: второе мая. Шесть недель назад. А статья была написана еще на две недели раньше.

Как и предполагал Марк Ливайн, Мередит Джонсон по меньшей мере два месяца назад уже знала, что станет руководителем Группы новой продукции. А это, в свою очередь, значило, что Сандерс никогда и не рассматривался как возможный кандидат на эту должность. У него не было ни малейшего шанса.

Все было решено еще два месяца назад.

Сандерс выругался, отксерил статьи и, запихав пачку газет на полку, вышел из конторы.

Перед Сандерсом открылись двери лифта, и он увидел в кабине Марка Ливайна. Сандерс нажал кнопку первого этажа.

Двери закрылись.

— Надеюсь, что ты, мать твою, соображаешь, что творишь? — свирепо заговорил Ливайн.

— Соображаю.

— …Ведь ты можешь нам всем все испортить. Ты это хоть понимаешь?

— Что испортить?

— Мы не должны страдать оттого, что тебя взяли за задницу!

— А никто и не говорит, что должны!

— Я не знаю, что с тобой происходит, — сказал Ливайн. — Ты опаздываешь на работу, не звонишь мне когда обещаешь… Что, неприятности дома? С Сюзен полаялся?

— Сюзен здесь ни при чем!

— В самом деле? А кто тогда при чем? Ты два дня подряд почему-то опаздываешь, а когда, наконец, изволишь прийти, то таскаешься, как во сне! А какого черта тебя вечером понесло в кабинет Мередит?

— Она пригласила меня, и она — мой начальник. Что, по-твоему, я должен был отказаться?

Ливайн возмущенно покачал головой.

— Ты прикидываешься невинным, но на самом деле это все дерьмо. Ты что, не в состоянии нести ответственность за свои поступки?

— Что…

— Слушай, Том, да все в компании знают, что Мередит — акула! Мередит — Пожиратель Мужиков, вот как ее называют. Великая Блондинка… Все знают, что Гарвин ее покрывает, и она, пользуясь этим, творит что захочет. И все знают, что она выкамаривает с симпатичными парнями, которые приходят вечером к ней в кабинет. Пара бокалов вина, внезапный прилив чувств, и она хочет, чтобы ее обслужили. Рассыльный ли, стажер, молодой бухгалтер… Все без разбора. И никто пикнуть не смеет, потому что Гарвин полагает, что она святая. И кто в компании может знать это лучше тебя?..

Ошеломленный Сандерс не знал, что и ответить. Он молча смотрел на ссутулившегося и засунувшего глубоко в карманы руки Ливайна, чувствуя на своем лице его дыхание, но едва слыша его слова, как будто они доносились откуда-то издалека.

— Э, Том! Ты ходишь по тем же коридорам, что и мы, дышишь с нами одним воздухом и отлично знаешь, кто чем занимается. И, когда ты потащился к ней в кабинет, ты прекрасно знал, что тебя там ждет! Мередит разве что на всю компанию не прокричала, что хочет у тебя отсосать! Весь день она бросала на тебя нежные взгляды, старалась до тебя дотронуться, пожать тебе локоток… «О, Том! Как чудесно снова тебя видеть!..» И теперь ты мне заявляешь, что не знал, зачем она позвала тебя в свой кабинет? Мать твою распротак! Козел ты, Том!

Двери лифта открылись; перед ними открылся пустынный вестибюль первого этажа, тускло освещенный серым светом, падающим с улицы. Снаружи шел тихий дождик. Ливайн направился было к выходу, но вдруг вернулся. Его голос гулко раскатился по вестибюлю:

— Ты замечаешь, — сказал он, — что ведешь себя, как одна из этих баб? Как это они говорят? «При чем здесь я? У меня и в мыслях подобного не было! Я не виновата! Откуда я могла знать, что, если напьюсь, и поцелую его, и пойду к нему в спальню, и лягу к нему в постель, он меня трахнет? Боже сохрани!..» Это все дерьмо, Том, безответственное нытье. И ты лучше подумай о том, что в этой компании полным-полно людей, которые работали также напряженно и добросовестно, как и ты, и не хотят лишаться заслуженных ими льгот и удобств, связанных со слиянием и акционированием, — ведь все это может сорваться по твоей милости. Ты хочешь представить дела так, будто не в состоянии понять, когда баба тянет тебя себе в постель? Ладно! Хочешь искалечить себе всю жизнь? Твое дело! Но если ты попробуешь искалечить жизнь мне — от тебя живого места не останется!

Ливайн величаво направился к выходу: двери лифта начали сходиться, и Сандерс выставил руку, чтобы не дать закрыться. Кромкой двери его хлопнуло по пальцам. Сандерс отдернул руку, и двери снова раскрылись. Он заторопился за Ливайном.

Догнав Марка, он схватил его за плечо.

— Погоди, Марк, послушай…

— Мне не о чем с тобой разговаривать. У меня есть дети, у меня есть чувство ответственности. А ты — просто задница!

Ливайн стряхнул с плеча руку Сандерса, распахнув двери и, выскочив наружу, быстро зашагал вниз по улице.

Когда стеклянные двери закрылись за спиной Ливайн, Сандерс увидел в них мелькнувшее отражение белокурых волос и повернулся.

— Я думаю, что это было не совсем справедливо, — сказала Мередит Джонсон. Она стояла не далее чем в двенадцати футах от Сандерса, у самого лифта. На ней спортивная форма — лосины цвета морской волны и свитер, — в руках спортивная сумка. Она была очень хороша и на свой особый манер откровенно сексуальна. Сандерс напрягся: кроме них, в вестибюле никого не было. Они были одни.

— Да, — согласился Сандерс, — я тоже думаю, что это было несправедливо.

— Я имела в виду, несправедливо по отношению к женщинам, — уточнила Мередит, перебрасывая свою спортивную сумку через плечо так, что ее свитерок задрался, обнажив голый живот. Тряхнув головой, она отбросила с лица упавшие волосы и, помолчав секунду, продолжила: — Я хочу сказать тебе, что очень сожалею обо всем происшедшем. — Она подошла к Сандерсу ровным, уверенным, почти величавым шагом. В ее голосе появилась хрипотца. — Я ничего плохого не хотела, Том…

Она придвинулась еще ближе, двигаясь осторожно, будто Сандерс был боязливой зверюшкой, которую она боялась спугнуть.

— У меня к тебе только самые теплые чувства. — (Ближе.) — Только теплые… — (Еще ближе.) — Я же не виновата, Том, что так хочу тебя. — (Совсем рядом.) — Если я чем-нибудь тебя обидела, то я готова извиниться…

Теперь она стояла почти вплотную, ее груди находились в каком-то дюйме от руки Сандерса.

— Я и вправду сожалею, Том, — повторила она.

Ее грудь вздымалась, будто от избытка эмоций, влажные глаза умоляюще смотрели на Сандерса.

— Можешь ли ты простить меня? Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

Сандерс почувствовал, как к нему возвращаются прежние чувства, прежние желания. Он сжал челюсти.

— Мередит. Прошлое есть прошлое. Оставь это. Ладно?

Она тут же изменила тон и указала рукой в сторону выхода:

— Послушай, у меня здесь машина. Подбросить тебя?

— Нет, спасибо.

— На улице дождь, я подумала, что ты не захочешь мокнуть…

— Не думаю, что ты это здорово придумала.

— Исключительно из-за дождя…

— Это Сиэтл, — сказал Сандерс. — Дождь здесь идет все время.

Мередит пожала плечами, подошла к двери и, выставив вперед бедро, нажала им на двери и стала толкать. На секунду остановившись, она повернулась к Сандерсу и улыбнулась.

— Напоминай мне, чтобы я не носила лосин в твоём присутствии. Стесняюсь сказать, но я из-за тебя их промочила.

Затем она отвернулась, выскочила на улицу и села на заднее сиденье поджидавшего ее автомобиля. Захлопнув дверцу, Мередит приветливо помахала Сандерсу рукой. Автомобиль отъехал.

Сандерс разжал кулаки, набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, стараясь сбросить напряжение. Подождав, пока машина с Мередит уедет, он вышел на улицу и почувствовал на своем лице капли дождя и прохладный вечерний ветерок.

Поймав на улице такси, он сел в него и сказал водителю:

— Отель «Четыре времени года», пожалуйста.

В такси Сандерс смотрел в окно, стараясь дышать га глубже. Он был настолько выведен из себя неожиданной встречей с Мередит, — особенно обнаружив ее у себя за спиной после разговора с Ливайном, — что никак не мог отдышаться.

Слова Ливайна неприятно подействовали на него, но Том был не слишком расстроен, поскольку никогда не принимал Марка всерьез. Ливайн был аристократической натурой и поддерживал в себе творческий заряд, постоянно злясь на окружающих. Он всегда был чем-то недоволен. Ему нравилось злиться. Хотя Сандерс и знал его много лет, он никогда не мог понять, как Адель, жена Марка, с ним уживается. Правда, Адель была одной из тех невозмутимых женщин, которые могли спокойно разговаривать по телефону, пока ее двое детей ползали по ней, дергали за полы халата и засыпали ее бесконечными вопросами. Именно так Адель позволяла Ливайну изливать на себя все его раздражение, а сама тем временем продолжала делать свои дела. Да и не только она — все давали Ливайну возможность выпустить пары, поскольку все знали, что в конечном счете его злость не значила ровным счетом ничего.

Но было верно и то, что у Ливайна был врожденный нюх на изменение конъюнктуры. Это и было секретом его успеха как дизайнера. Когда Ливайн говорил: «Красьте в пастельные цвета», все начинали стонать и убеждать его, что тогда товар будет выглядеть по-дурацки; однако, когда через два года готовый прибор начинал сходить с конвейера, оказывалось, что пастельные цвета — самые модные. Так что с большой неохотой Сандерс был вынужден признать, что скорее всего то, что сегодня говорил Ливайн, завтра будут говорить все. Ливайн высказал завтрашнее мнение всей компании: Сандерс со своими личными проблемами пакостит всем.

Ну и черт с ними, решил он.

А что касается Мередит, то у Сандерса было ощущение, что, разговаривая с ним в вестибюле, она играла с ним, как кошка с мышкой. Поддразнивала. Он не мог понять, с чего это она была так уверена в себе. Сандерс выдвинул против нее очень серьезное обвинение, а она вела себя, будто никакой угрозы для нее не было. В ней чувствовалась какая-то неуязвимость, и это здорово угнетало Сандерса, поскольку могло означать только одно — Мередит знала, что Гарвин никогда не даст ее в обиду.

Такси вырулило на площадь перед отелем. Впереди остановилась машина Мередит. Она как раз разговаривала с водителем и, конечно, оглянувшись, увидела Сандерса.

Тому ничего не оставалось делать, кроме как выйти из такси и пойти к входу в отель.

— Ты преследуешь меня? — с улыбкой спросила Мередит.

— Вот еще!

— Точно?

— Точно.

Они взошли на эскалатор, идущий с улицы внутрь здания. Сандерс встал за спиной женщины. Она повернулась к нему:

— А мне бы хотелось, чтобы преследовал.

— Угу. Но я не преследую.

— А как бы это было здорово! — сказала она, призывно улыбаясь.

Сандерс не знал, как на это реагировать, и только отрицательно помотал головой. В молчании они доехали до богато украшенного вестибюля.

— Я живу в четыреста двадцать третьем номере. Заходи в любое время, — сказала напоследок Мередит и направилась к лифту.

Подождав, пока она уйдет, Сандерс прошел через вестибюль и повернул налево, к ресторану. Встав у входа, ой увидел за угловым столиком Дорфмана, обедавшего в компании Гарвина и Стефани Каплан. Макс что-то говорил, наклонившись вперед и резко жестикулируя. Гарвин и Каплан тоже подались вперед, внимательно слушая. Сандерс припомнил, что когда-то Дорфман был директором компании, и, согласно рассказам, весьма могущественным директором. Это Дорфман убедил Гарвина расширить производство и начать выпускать, помимо модемов, аппаратуру беспроводной связи и портативные телефоны. Это в то время, когда никто еще и представить не мог, что может быть что-то общее между компьютером и телефоном. Это сейчас такая связь стала очевидна всем, но не тогда, в начале восьмидесятых, когда Дорфман сказал: «Ваше будущее не в периферийном оборудовании; ваш бизнес — это средства связи и доступа к информации».

Дорфман же сформировал костяк персонала фирмы: Каплан, предположительно, заняла свой пост после того, как Дорфман дал ей блестящую характеристику; Сандерс перевелся в Сиэтл по рекомендации Макса; благодаря ему же взяли на работу Ливайна. А многие вице-президенты канули в Лету после того, как профессор обнаружил, что им не хватает кругозора или энергии. Он был могущественным союзником — или смертельным врагом.

В вопросе продажи фирмы его влияние было также сильно: хотя Дорфман ушел от дел давным-давно, он продолжал держать весьма значительный пакет акций «Дид-жиКом». Гарвин по-прежнему прислушивался к каждому его слову. У Дорфмана все еще оставались связи и репутация, благодаря которым слияние, подобное тому, которое предстояло «ДиджиКом», могло пройти намного проще. Если Дорфман одобрит условия сделки, его сторонники убедят «Голдмен и Сахс» и Первый бостонский банк выложить деньги без вопросов. Но если профессору что-то не понравится, если он только намекнет, что в слиянии двух компаний нет особого смысла, сделка может и не состояться. Это все знали. Все знали, какой властью обладал Дорфман, и в первую очередь сам Дорфман.

Сандерс торчал у входа в ресторан, не решаясь войти. Через минуту Макс поднял голову и заметил его. Не переставая говорить, профессор едва заметно качнул головой:

«Нет». Затем слегка стукнул ногтем по стеклу часов. Сандерс кивнул, прошел в вестибюль и присел в кресло, положив на колени пачку ксерокопий номеров «КомЛайм». Бессистемно перебирая их, он снова изучал перемены, которые Мередит внесла в свою внешность. Несколько минут спустя Дорфман въехал в вестибюль на своей каталке.

— Итак, Томас, я рад, что тебе еще не наскучила жизнь.

— Как вас понять?

Дорфман хохотнул и махнул рукой в сторону ресторана. — Они только о вас говорят. Единственная тема — это ты и Мередит. Все так возбуждены. Так обеспокоены.

— И Боб тоже?

— Да, конечно, и Боб тоже. — Он подрулил поближе к Сандерсу. — Я не могу сейчас долго разговаривать. Есть что-нибудь важное?

— Я думаю, вам нужно взглянуть на это, — сказал Сандерс, передавая профессору ксерокопии. Он рассчитывал, что тот сможет передать их Гарвину и объяснить ему, в чем дело.

Дорфман молча просмотрел бумаги.

— Какая красивая женщина, — сказал он наконец, — какая прелестная…

— Обратите внимание на разницу, Макс; посмотри что она с собой сделала.

Дорфман пожал плечами:

— Она поменяла прическу. Очень приятно для глаз. И что?

— Я думаю, что она к тому же сделала пластическую операцию.

— Это меня не удивляет, — сказал Дорфман. — В наше время их делают многие женщины. Это для них то же, что зубы почистить.

— Это мой шанс.

— Почему? — поинтересовался Дорфман.

— Потому что это закулисная интрига, вот почему!

— Что же тут закулисного? — пожал плечами Дорфман. — Она изобретательна, и это говорит в ее пользу.

— А я готов биться об заклад, что Гарвин представления не имеет, что она это сделала, — сказал Сандерс.

Дорфман тряхнул головой.

— До Гарвина мне нет дела, — заявил он. — Меня заботишь ты, Томас, ты и твой проступок. М-м-м?..

— Я объясню, почему я совершил этот проступок, — сказал Сандерс. — Здесь хороший образец подлянки, которую может совершить женщина, но не может совершить мужчина. Она изменила внешность, она стала одеваться и вести себя, как дочь Гарвина, и это дало ей преимущество перед остальными. Потому что остальные не могут изображать из себя дочь Гарвина!

— Томас, Томас, — вздохнул Дорфман, укоризненно качая головой.

— Вот я, например, не могу. А что? Скажете, могу?

— Ты находишь удовольствие в собственной злости? Мне кажется, ты наслаждаешься этим.

— Нет!

— Тогда отбрось все это! — рявкнул Дорфман, разворачивая каталку так, чтобы видеть лицо Сандерса. — Прекрати нести чепуху и посмотри правде в глаза: молодые работники продвигаются вперед благодаря сотрудничеству со старшими и более влиятельными. Так? И всегда так было! Когда-то отношения были официальными — мастер и подмастерье, ученик и учитель — так и полагалось. Но сегодня их отношения не закреплены официально. Сегодня мы можем говорить только о наставничестве. Молодые люди в бизнесе имеют наставников. Так?

— Вроде…

— Как молодежь привлекает к себе внимание наставника? Как это происходит? Во-первых, чтобы старший товарищ видел в молодом нужного человека, тот старается делать свою работу как можно лучше; во-вторых, чтобы быть привлекательным для наставника, он копирует привычки и перенимает его вкусы; и, наконец, в-третьих — берет его сторону во всех вопросах внутри компании.

— Все это прекрасно, — согласился Сандерс, но как это вяжется с пластической хирургией?

— Ты помнишь, как пришел на работу в «ДиджиКом» в Купертино?

— Да, помню.

— Ты перевелся из фирмы «ДЕК». Кажется, в восьмидесятом году?

— Да.

— В «ДЕК» ты каждый день носил пиджак и — обязательно! — галстук. Но, когда ты перешел в «ДиджиКом» ты обнаружил, что Гарвин носит джинсы. И очень скоро ты тоже надел джинсы.

— Конечно, ведь таков был стиль, принятый в компании.

— Гарвину нравились «Гиганты», и ты начал ходите Кендлстик-парк на все их игры.

— Но он же начальник, черт возьми!..

— Гарвин любил гольф. Ты терпеть не мог гольф, но тоже стал играть. Я хорошо помню, как ты жаловался мне что ненавидишь гольф. Эту дурацкую гонку дурацкого маленького белого мяча…

— Но послушайте! Я же не делал пластической операции, чтобы стать похожим на его ребенка!

— Потому что в этом не было нужды, Томас, — ответил Дорфман, возбужденно поднимая руки. — Неужели ты сам этого не понимаешь? Гарвину нравились нахальные, агрессивные молодые парни, которые хлестали пиво, ругались, как сапожники, и бегали за девками, и ты исправно делал все это.

— Я был молод, и все молодые ребята так поступают.

— Нет, Томас. Это Гарвин хотел, чтобы так поступали молодые ребята. — Дорфман качнул головой. — В основном это выходит бессознательно. Бессознательный контакт, Томас. Но способ установления контакта зависит еще и от того, одного ли ты пола со своим наставником или нет. Если твой наставник мужчина, ты будешь подражать его сыну, брату или отцу. Или же самому наставнику, каким он был в твоем возрасте — ты будешь напоминать ему самого себя в былые годы. Ведь так? Сам видишь, что так. Вот и славно. Но, будь ты женщиной, все обстояло бы по-другому. Теперь нужно было бы копировать дочь наставника, или его любовницу, или жену. Возможно, и сестру. В любом случае это совсем другая задача.

Сандерс нахмурился.

— Я часто с этим сталкиваюсь, с тех пор как мужчины и женщины начали работать вместе, — продолжал Дорфман. — Частенько мужчины не могут наладить отношения с женщиной-начальницей, потому что не могут понять, как вести себя в качестве подчиненного. А бывает, они легко срабатываются с женщинами, изображая из себя послушного сына, или любовника, или мужа. И если у них это получается хорошо, их сотрудницы — женщины — начинают злиться, потому что понимают, что у них не получится имитировать сына, любовника или мужа. Поэтому они чувствуют, что у мужчин и здесь есть преимущество.

Сандерс промолчал.

— Ты понимаешь? — спросил Дорфман.

— Вы хотите сказать, что это случится в любом случае.

— Да, Томас. Это неизбежно. Такова жизнь.

— Бросьте, Макс: ничего заранее заданного в этом нет. Когда дочь Гарвина умерла, это была его личная трагедия. А Мередит использовала его потрясение…

— Постой! — разозлившись, сказал Дорфман. — Ты хочешь изменить человеческую природу? Трагедии случаются постоянно, и люди из всего пытаются извлечь преимущества. В этом нет ничего нового. Мередит умна. Приятно видеть, как такая умная, предприимчивая женщина еще и красива. Она просто благодать Господня. Вся проблема в тебе, Томас, и возникла она не вчера.

— Как это?…

— И вместо того чтобы разбираться со своими неприятностями, ты тратишь свое время на эти… на эту ерунду. — Он вернул Сандерсу ксерокопии. — Все это не имеет значения, Томас.

— Макс, вы не…

— Ты никогда не был командным игроком, Томас. Твоя сила не в этом. Она в твоей способности вникать технические проблемы, разбираться в них, подгонять инженеров, подбадривать их и накручивать им хвосты и, в конце концов, добиваться решения. Ты заставляешь всех работать. Так?

Сандерс кивнул.

— А теперь ты отказался от своей силы ради игр, в которых ты не силен.

— В каком смысле?

— Ты думаешь, что, угрожая судебным разбирательством, ты оказываешь нажим на нее и на компанию, а фактически ты бьешь по своим воротам. Ты разрешил ей установить правила игры, Томас.

— Я должен был что-то сделать: она нарушила закон.

— «Она нарушила закон», — передразнил его Дорфман нарочито писклявым голосом. — А ты такой беззащитный… Я прямо переполняюсь печалью, видя твое положение.

— Все это в самом деле нелегко… У нее сильные связи, она имеет могущественных покровителей.

— Ну и что? Каждый администратор, имеющий могущественных покровителей, имеет не менее могущественных противников. И Мередит — не исключение.

— А я говорю вам, Макс, — сказал Сандерс, — что она опасна. Она из этих выпускников бизнес-школ, которые заботятся об имидже, и только об имидже, не заботясь о сути дела.

— Да, — подтвердил Дорфман, утвердительно кивая. — Так же как и многие молодые администраторы. Очень большой опыт по части имиджа. Очень большое желание обогатить свой опыт. Прекрасная тенденция!

— Я не думаю, что она достаточно компетентна, чтобы руководить отделом.

— Ну и пусть! — огрызнулся Дорфман. — Тебе-то какая разница? Если она некомпетентна, Гарвин в конце концов поймет это и заменит ее. Но тебя к тому времени здесь не будет! Только потому, что ты проиграешь эту игру, Томас. Она — лучший политик, чем ты, Томас, и всегда такой была.

— Да, — кивнул Сандерс, — она беспощадна.

— Беспощадна… Она опытна! У нее есть инстинкт. А у тебя нет! Если ты пойдешь по этому пути, то потеряешь все. И ты заслуживаешь такой участи, потому что ведешь себя, как дурак.

Сандерс помолчал.

— И что бы вы рекомендовали мне сделать?

— Ага, сейчас тебе понадобился совет?

— Да.

— В самом деле? — старик улыбнулся. — А я в этом сомневаюсь.

— Нет, Макс. Мне нужен совет.

— Ладно. Тогда слушай мой совет: иди назад, извинись перед Мередит, извинись перед Гарвином и получай обратно свою работу.

— Я не могу…

— Тогда тебе не нужен мой совет.

— Я просто не могу так поступить, Макс.

— Что, очень гордый?

— Нет, но…

— Ты ослеплен гневом. Как же, женщина посмела так вести себя!.. Она нарушила закон, и она должна понести справедливое наказание! Она опасна, и ее нужно остановить! Ты переполнен чувством справедливого негодования. Так?

— Черт возьми, Макс… Я просто не могу это сделать, вот и все!

— Мочь-то — ты можешь. Другое дело, что ты этого не сделаешь!..

— Пусть так.

Дорфман пожал плечами.

— А тогда чего ты хочешь от меня? Ты спросил моего совета специально для того, чтобы не принять его? Ничего странного. — Старик улыбнулся. — У меня полно других советов, которые ты тоже не примешь.

— Например?

— А какая тебе разница, если ты все равно с ними не согласишься?

— Да бросьте, Макс…

— Я серьезно. Ты не захочешь к ним прислушаться! Так что не будем зря тратить времени. Проваливай.

— Но просто сказать-то вы можете?

Дорфман вздохнул.

— Исключительно потому, что я помню тебя еще с тех дней, когда у тебя был здравый смысл. Итак, во-первых… Ты слушаешь?

— Да, Макс, слушаю.

— Во-первых, ты знаешь все, что тебе нужно знать о Мередит Джонсон. А теперь забудь ее — это не твоя забота.

— Как это понимать?

— Не перебивай. Во-вторых, играй в свою игру, а не в ее.

— В смысле?

— В смысле — решай свою проблему.

— Какую свою проблему? Судебное разбирательство?

Дорфман фыркнул и воздел руки.

— Ты невозможен. Я просто зря транжирю свое время.

— Вы хотите сказать, что мне нужно отказаться от судебного разбирательства?

— Ты родной язык понимаешь? Решай проблему! Делай то, что ты делаешь хорошо. Делай свою работу. Не уходи.

— Но, Макс!..

— О, я ничего не могу для тебя сделать, — сказал Дорфман. — Это твоя жизнь. У тебя есть свои ошибки, которые нужно сделать, а я должен возвращаться к моим гостям. Но попробуй прислушаться к моим словам, Томас. Не спи и помни, что у всех человеческих поступков есть причины. Все люди решают какие-то проблемы. Даже ты, Томас.

Старик развернул на месте свое кресло-каталку и поехал в сторону ресторана.

«Черт бы побрал этого Макса», — думал Сандерс, идя по Третьей улице сырым вечером. Своей манерой никогда не говорить прямо Дорфман мог кого угодно довести до белого каления.

Вся проблема в тебе, Томас, и возникла она не вчера…

Что, черт возьми, он хотел этим сказать?

Проклятый Макс. Разозлил и вымотал все нервы. Он всегда так себя вел, насколько Сандерс помнил те совещания, которые профессор проводил, когда работал в совете директоров «ДиджиКом». Сандерс всегда уходил с этих совещаний выжатым как лимон. В те дни молодые сотрудники в Купертино называли Дорфмана «Загадочник».

…Все люди решают какие-то проблемы. Даже ты, Томас…

Сандерс потряс головой. В словах старика не было никакого смысла, а тем временем нужно было что-то предпринимать. Дойдя до конца улицы, он вошел в телефонную будку и набрал номер Гэри Босака. Было восемь часов, и Босак должен был быть дома — наверное, только что вылез из постели и пьет кофе, готовясь к своему «рабочему дню». Сидит небось, зевая, перед полудюжиной своих модемов и компьютеров и обдумывает, как влезть чужие базы данных.

В трубке прозвучал сигнал, и записанный на магнитофон голос сказал: — Вы позвонили в «НЗ Профессиональные услуги. Продиктуйте ваше сообщение.» — И длинный сигнал.

— Гэри, это Том Сандерс. Я знаю, что вы слушаете, снимите трубку.

В трубке послышался щелчок, и Сандерс услышал голос Босака:

— Привет. Я ожидал звонка от кого угодно, но только не от вас. Откуда вы звоните?

— Из автомата.

— Отлично. Как у вас дела, Том?

— Гэри, мне нужно, чтобы вы кое-что сделали. Просмотрели кое-какие базы данных.

— Ага… Это нужно для фирмы или лично для вас?

— Лично для меня.

— Ага… Видите ли, Том, я очень занят в эти дни, давайте поговорим об этих делах на следующей неделе?

— Это будет слишком поздно.

— Но сейчас я ужасно занят…

— Гэри, в чем дело?

— Ай, оставьте, Том, вы и сами отлично знаете!

— Мне нужна помощь, Гэри.

— Э, да я с удовольствием бы вам помог… Но не так давно мне позвонил Блэкберн и сказал, что если я хотя что-нибудь для вас сделаю — хоть что-нибудь! — то не позднее шести утра я буду принимать у себя на квартире сотрудников ФБР.

— О Боже!.. Когда это было?

— Около двух часов назад.

Два часа назад… Блэкберн сильно опережал его.

— Гэри…

— Э, вы же знаете, что я к вам всегда прекрасно относился, Том, но только не сейчас. Ладно? Ну, мне пора идти.

— Если честно, то все это меня не удивляет, — заявила Фернандес, отодвигая бумажную тарелку.

Они с Сандерсом только что перекусили сандвичами прямо у нее в кабинете. Было уже девять часов вечера, и все кабинеты по соседству были уже пусты, но телефон на столе Фернандес беспрестанно звонил, то и дело перебивая их разговор. На улице опять шел дождь, гремел гром, и Сандерс через окна видел вспышки летних молний.

Когда Сандерс сидел в этом пустом адвокатском кабинете, у него было такое ощущение, что во всем мире не было никого, кроме него и Фернандес, разговаривающей с ним в сгущающихся сумерках. Как быстро все совершилось: человек, которого он до сегодняшнего утра никогда не встречал, сейчас стал чем-то вроде спасательного круга. Он заметил, что вслушивается в каждое сказанное ей слово.

— Перед тем как мы продолжим, я хотела бы подчеркнуть одну вещь, — объясняла адвокатесса. — Вы поступили очень правильно, когда не сели в одну машину с Джонсон. Теперь вы ни в коем случае не должны оставаться с ней наедине. Ни на минуту! Ни при каких обстоятельствах! Это понятно?

— Да.

— Если вы это сделаете, то сорвете все дело.

— Не сделаю.

— Прекрасно, — сказала адвокат. — Дальше: у меня был длинный разговор с Блэкберном. Как вы справедливо полагали, на него страшно нажимают, чтобы он как-то разрешил эту проблему. Я пыталась передвинуть начало третейского суда на послеобеденное время, но он заявил, что компания уже готова и хочет начать совещание прямо сейчас. Он озабочен тем, как долго продлятся переговоры. Так что пришлось согласиться на завтра, на девять утра.

— Ладно.

— Херб и Алан добились некоторых успехов. Думаю, что завтра они нам здорово помогут. Эти статьи про Джонсон тоже пригодятся, — сказала Фернандес, глядя на ксерокопии «КомЛайн».

— Зачем? Дорфман сказал, что от них не будет никакого толка.

— Да, но в них документально зафиксирована история ее работы в фирме, а это дает нам ниточку. Над этим тоже надо поработать, как и над электронным посланием от вашего неизвестного друга. — Фернандес нахмурилась, присмотревшись к распечатке. — А адрес-то указан интернетовский…

— Да, — подтвердил Сандерс, удивленный тем, как легко адвокат прочитала распечатку. — Нам довольно часто приходится иметь дело с технологическими компаниями, и я найду кого-нибудь, кто поможет разобраться с письмом. — Она отложила распечатку. — А теперь давайте подведем итоги: итак, вы не смогли прибрать свой стол, поскольку это уже кто-то сделал.

— И вы не смогли стереть ваши файлы в компьютере потому что вам закрыли к ним доступ.

— Точно…

— А это значит, что вы не можете ничего изменить.

— Да. Я не могу ничего изменить — возможностей меня не больше, чем у секретарши.

— А вы считаете, было необходимо кое-что изменить? — осведомилась Фернандес.

Сандерс помялся:

— Нет, но, знаете ли, не помешало бы все просмотреть.

— Но ничего конкретного?

— Нет.

— Мистер Сандерс, — предупредила адвокат. — Я хочу еще раз напомнить вам, что я не собираюсь выносить вам приговора, но хочу быть готова ко всему, что может всплыть завтра. Я хочу заранее знать обо всех сюрпризах, которые нам могут преподнести.

Сандерс покачал головой:

— В этих файлах нет ничего, что могло бы меня скомпрометировать.

— Вы это хорошо помните?

— Да.

— Ладно, — сказала Фернандес. — Тогда, предвидя раннее начало совещания, я бы посоветовала вам ехать домой и лечь спать. Я бы хотела видеть вас завтра бодрым. Заснуть-то сможете?

— Да Бог его знает…

— Будет нужно — примите снотворное.

— Ладно, посмотрим… Все будет нормально.

— Так что поезжайте домой и ложитесь в постель. Завтра утром увидимся. Не забудьте надеть пиджак и галстук. У вас есть что-нибудь вроде синего пиджака?

— Блейзер.

— Отлично. Наденьте галстук консервативных расцветок и белую сорочку. Одеколоном не пользуйтесь.

— Но я никогда так не одеваюсь, когда иду на работу!

— Сейчас вы идете не на работу, мистер Сандерс. Так принято. — Она поднялась со стула и протянула Сандерсу руку. — Отправляйтесь домой спать. И не беспокойтесь, все будет прекрасно.

— Держу пари, что вы говорите это всем своим клиентам…

— Да, — согласилась она. — Но обычно так и получается на самом деле. Идите спать, Том. Завтра увидимся.

Дома было темно и пусто. Элайзина кукла Барби неопрятной кучкой лежала на кухонном столе. Там же, ближе к раковине, валялся перепачканный зеленоватой кашкой фартучек сынишки. Сандерс установил таймер кофеварки на утро и поднялся по лестнице. Проходя мимо автоответчика, Сандерс не заметил, что сигнальная лампочка на его панели мигает.

Наверху, уже раздеваясь в ванной, он увидел, что Сюзен приклеила скотчем к зеркалу записку: «Прости меня за ленч. Я верю тебе. Я люблю тебя. С».

Это было обычным делом для Сюзен — разозлиться, а потом извиниться, но Сандерсу было приятно обнаружить такую записку, и он решил было позвонить ей прямо сейчас, но вспомнил, что в Финиксе уже почти полночь и Сюзен, должно быть, уже спит.

Впрочем, по здравом размышлении Сандерс обнаружил, что не очень-то и хочет звонить. Как сказала недавно в ресторане сама Сюзен, к ней проблемы Сандерса отношения не имели. Он один был виноват в происшедшем. И сейчас он остался один.

В одних трусах Сандерс прошел в свой маленький кабинетик. Факсов не поступало. Он включил компьютер и подождал, пока загрузится система. Пиктограмма электронной почты замигала. Сандерс нажал клавишу. На экране появилась надпись:

Сандерс вырубил компьютер и отправился спать.