Разрушители планет

I

Не часто, но встречаются все же люди, наделенные удивительным даром: за что бы они ни брались, им непременно сопутствует успех — причем именно заслуженный успех, а вовсе не слепая удача или везение; не счастливый случай, но непременный и закономерный результат. Именно к числу таких счастливцев принадлежал и писатель-фантаст Кит Джон Лаумер, чью книгу держите вы сейчас в руках. Судите сами.

Родился он в 1925 году в Сиракузах — не сицилийских, архимедовых, разумеется, а полуторастатысячном в те времена городе американского штата Нью-Йорк. И подобно многим молодым людям его поколения, в восемнадцать лет ушел в армию — Тихоокеанский театр военных действий, парашютно-десантные части, высадки на занятые японцами острова. Он воевал — и воевал, говорят, хорошо. А вместе с тем и впервые столкнулся с миром Юго-Восточной Азии — знакомство, обернувшееся впоследствии любовью. Впрочем, об этом чуть позже.

В двадцать лет он демобилизовался и всерьез взялся за граниты науки. Сперва университет штата Индиана в Блумингтоне; затем — поездка в Европу, Стокгольмский университет; наконец, университет штата Иллинойс в Урбане. Семь лет учебы принесли ему степень бакалавра архитектуры — практикующим архитектором он, правда, так и не стал, однако даже студенческие проекты Лаумера, по словам преподавателей, свидетельствовали о безусловном таланте.

Спустя год по окончании университета и как раз по завершении Корейской войны Кит Лаумер вернулся в армию — теперь уже офицером ВВС. И был хорошим летчиком. Если верить сослуживцам, его вполне могла бы ожидать блестящая карьера. Впрочем, военной карьере Лаумер предпочел дипломатическую, перейдя в 1956 году на службу в Государственный департамент.

Теперь, двенадцать лет спустя, юношеское еще увлечение Юго-Восточной Азией напомнило о себе: он добился назначения в посольство в Бирме, где сперва занимал должность вице-консула, а потом — третьего секретаря. Нет, он не достиг карьерных высот — увы, никакой план или, скажем, пакт Лаумера в историю не вошел. Зато вновь повторилась старая история. Подающий большие надежды тридцатичетырехлетний дипломат в 1960 году неожиданно оставил службу и снова вернулся в ВВС — на этот раз уже в звании капитана.

А за год до того состоялся его писательский дебют — в журнале «Эмейзинг сториз» появился рассказ Кита Лаумера «Грейлорн». А затем — воистину как из рога изобилия — одна за другой посыпались книги. За сравнительно короткую (всего полтора десятилетия, до 1973 года, ибо потом из-за болезни он на протяжении последних двадцати лет жизни издавал мало, да и представляли собой эти поздние произведения по преимуществу пересмотренные версии или развитие сюжетов и идей написанного ранее) литературную карьеру из-под пера Лаумера вышло больше шестидесяти томов. Особых лавров — в виде престижных премий и титулов — он на поприще фантастики не стяжал; однако популярность и коммерческий успех оказались несомненными.

И теперь, если взглянуть на все эти перипетии судьбы, так сказать, «с птичьего полета», становится заметно нечто общее, проявившееся на всех этапах жизни Лаумера: он неизменно добивался успеха, но нигде не достигал сверкающих высот. Трудно сказать, почему. Может быть, из-за того, что никак не хотел сосредоточить все усилия на чем-то одном, ему слишком многое было интересно и вызывало желание приложить ум и руки. А может — и, по-моему, именно так оно и было — еще и потому, что был слишком уверен в собственных силах, чтобы, самоутверждаясь, вечно карабкаться все выше и выше. Ему было достаточно просто делать свое дело — спокойно и с удовольствием; всегда и всюду ощущать себя профессионалом — сознание, дающее людям подобного склада куда больше удовлетворения, чем любые звания, чины и награды.

Зато о работе такого мастера всегда интересно подумать и поговорить.

Вот этим давайте и займемся.

II

Критика любит огульные оценки. Пришлось испытать на себе такое и Киту Лаумеру: за ним укрепилась слава «плодовитого и коммерчески удачливого автора приключенческой НФ» — согласитесь, в подобном ярлыке явственно ощущается уничижительный оттенок. Однако еще классик справедливо заметил, что грешно торговать лишь вдохновением; торговать же рукописями — дело святое. В конце концов, книги на то и существуют, чтобы их издавали, продавали, покупали и читали. Плодовитость же в любом случае суть одно из величайших достоинств всякого писателя — если она не в ущерб художественности, разумеется. Да, Лаумер никогда не претендовал на бронзу бессмертной славы. Он был начисто лишен столь знакомого нашему российскому духу пламенного стремления быть «больше чем писателем»; лавры Великого Проповедника, Наставника Человечества и так далее его отнюдь не прельщали. Он попросту рассказывал интересные — и, как правило, веселые — истории, которыми взахлеб зачитывались поклонники жанра.

Шестьдесят с лишним томов… Сами понимаете, милостивые государыни и государи, рассказать обо всем творчестве Лаумера в коротком эссе — задача в принципе безнадежная. К тому же на русский язык переведено пока не так уж много из его рассказов, повестей и романов — хотя и достаточно, чтобы при желании составить себе некоторое (и довольно объективное) представление. А посему я позволю себе ограничиться лишь самым беглым не обзором даже, а всего лишь мимолетным абрисом — с единственной целью дать хотя бы минимальное представление о самом масштабе литературного явления, называемого Кит Джон Лаумер. Разговор же мы поведем, опираясь лишь на произведения, включенные в этот сборник, благо они достаточно показательны и типичны.

Итак, в написанном Лаумером выделяются несколько циклов, связанных либо единым героем, либо общей моделью мира.

Прежде всего, это серия романов об Империуме — некоей вневременной организации, до некоторой степени напоминающей азимовскую Вечность и подобным же образом управляющей множеством параллельных миров и бдительно следящей, чтобы никоим образом не нарушался в них естественный — с точки зрения Империума, разумеется, — ход событий. Эта тетралогия была открыта в 1962 году первым романом Лаумера «Миры Империума», а затем получила продолжение в следующих — «Другая сторона времени» (1965), «Подписано в Нигдейе» (1968) и «Желтая зона» (1990).

Второй цикл объединен личностью приятного во всех отношениях молодого человека по имени Лафайет О’Лири, который, претерпевая самые невероятные и веселые приключения, залихватски странствует опять-таки по излюбленным Лаумером параллельным мирам. Это вторая тетралогия «Согнувший время» (1966), «Тасующий миры» (1970, в русском переводе озаглавленный «Космический шулер»), «Изменяющий форму» (1972) и «Строитель Галактики» (1984).

Третий — самый обширный и, наверное, наиболее популярный — цикл состоит как из романов, так и из множества коротких повестей и рассказов, посвященных похождениям галактического дипломата Хайме Ретифа. В него входят книги: «Посол в новые миры» (1963), «Галактический дипломат» (1965), «Война Ретифа» (1966), «Ре-тиф и полководцы» (1968), «Ретиф из земного Дипкорпуса» и «Выкуп за Ретифа» (обе 1971), «Ретиф, звездный эмиссар» (1975), «Еще о Ретифе» (1978), «Ретиф раскованный» (1979), «Ретиф, вооруженный дипломат» (1982), «Ретиф спешит на помощь» (1983), «Возвращение Ретифа» (1984), «Ретиф на руинах» и «Ретиф и всегалак-тический конкурс красоты» (обе 1986) и «Награда за Ретифа» (1989). Помимо личного опыта дипломатической работы (только не вздумайте искать в приключениях Ретифа намеков на какие бы то ни было автобиографические обстоятельства — в помине нет, если не считать врожденного отвращения к бюрократической машине вообще и благоприобретенного — к чиновникам Дипкорпуса в частности), Лаумер опирался здесь на понятие, для которого в русском языке при всем его богатстве нет точно адекватного слова. Ретиф не только дипломат (не самого высокого ранга), но и прирожденный troubleshooter, то бишь ликвидатор неприятностей. Надо сказать, для американской ментальности фигура эта едва ли не культовая — чуть ли не в любом литературном произведении непременно отыщется хоть один персонаж, исполняющий эту функцию. Да что литература — в самой что ни на есть реальной жизни во всякой уважающей себя фирме свой штатный troubleshooter имеется…

Помимо этих (и некоторых других, менее значительных) циклов в творчестве Лаумера немало и произведений совершенно самостоятельных и самодостаточных — не стану утомлять вас занудным перечислением, помянув лишь хорошо известный по нескольким русским изданиям роман «Берег динозавров» и только что прочитанный вами «Сокровище звезд» (оба 1971; «Сокровище…», правда, подверглось в 1986 году основательной переделке).

Но вот что существенно. В фантастике Лаумера без труда можно обнаружить практически весь большой джентльменский набор тем и проблем, которыми жила американская НФ шестидесятых — семидесятых годов. Тут и все мыслимые варианты перемещений во времени, парадоксы времени и хроноклазмы; и параллельные миры; и чуждые космические расы; и звездные войны et cetera, et cetera. Может даже создаться ощущение, будто Лаумер решился поставить нечто вроде эксперимента: а как еще можно повернуть давным-давно известную тему, проблему, прием. В какой-то мере, наверное, так оно и было — это, надо сказать, довольно распространенная писательская болезнь. Но не только. Дело еще и в самой природе литературы, преднамеренно рассчитанной на коммерческий успех. А она не терпит принципиальной новизны. То есть новизна, само собой, наличествовать должна — это также одно из обязательных слагаемых успеха. Но это непременно должна быть новизна, в которой отчетливо проступает нечто уже хорошо знакомое и потому без труда узнаваемое, а не что-нибудь поражающее и заставляющее напрягать воображение. И Кит Лаумер, замечу, с решением этой проблемы справился блестяще — в каждом его романе можно найти совершенно новые, оригинальные повороты, но всегда более или менее знакомых, можно даже сказать, стандартных ситуаций. Однако талант писателя всякий раз заставлял их играть по-новому, и потому впечатления чего-то уже приевшегося и в зубах навязшего они не вызывали никогда — фокус, требующий мастерства высокого класса.

И еще одно. Коммерческая литература всегда должна зиждиться на тех идеях, традициях, образах, мифах, наконец, которые уже давно и прочно укоренились в читательском массовом сознании. И с этой точки зрения книги такого рода представляют, пожалуй, не меньший интерес для исследователя или особо вдумчивого читателя, нежели шедевры самой высокой прозы, ибо позволяют судить о том, что же в этом самом сознании творится. И здесь хочется поделиться несколькими любопытными, на мой взгляд, пусть даже и несколько хаотичными наблюдениями.

III

Как никакой другой вид литературы, НФ стремится расширить пределы мира — в космические дали, в какие-нибудь сопредельные пространства, в прошлое и грядущее. Но чтобы мир этот не расползся, не распался, а сохранил цельность, она в то же время остро нуждается в устойчивых традициях, в опоре на некую привычную инфраструктуру.

Именно потому каким бы будущим временем ни оперировала фантастика, в полном соответствии с древнейшими представлениями Золотой Век великих свершений она все равно находит исключительно (или почти исключительно) в минувшем. И «Сокровище звезд» очередное тому доказательство.

Хотя действие разворачивается в двадцать каком-то веке с его космическими полетами, звездными армадами и так далее, однако главная движущая сила этого прекрасного нового мира, его энергетическое сердце суть дар далекого прошлого. Оно пришло оттуда, из Золотого Века чуждой расы. Блюдя чистоту жанра, лорд Имболо не мог изобрести это дивное чудо техники — он должен был найти его, как забытое сокровище.

Кстати, о сокровищах и кладах. Тема эта волнует всех и каждого — обстоятельство, восхитительно подмеченное еще Марком Твеном. Но вот отношение к ней у нас и американцев, я бы сказал, принципиально противоположное. В отечественном сознании обретенное таким образом богатство всегда являет собою по сути зло — недаром даже в русских сказах клады никому не приносят счастья. Внезапно, без долгого труда в поте лица своего (а кладоискательство, с этой точки зрения, не работа, а нечто среднее между неправедной жизнью и веселым времяпрепровождением, хотя с этим в равной мере не согласились бы ни Том Сойер, ни тот наш современник, что двадцать четыре года посвятил поиску и подъему золота «Аточи») обретенное богатство развращает и убивает душу.

Для американской же ментальности клад — это опосредованное наследство. И неважно, знаешь ли ты имя прежнего владельца, связан ли ты с ним как-то исторически или генетически, или же он так и останется навсегда безвестным и безымянным. Легран в «Золотом жуке» Эдгара По нимало не сомневается, принесет ли ему благо преступным путем нажитое золото капитана Кидда. Герои стивенсоновского «Острова сокровищ» также никоим образом не терзаются на сей счет. Ну а в фантастике сокровищам иных звездных рас и вовсе нет числа — кто только ни охотился за наследием самых разнообразных Предтеч (да простит мне Андре Нортон такую универсализацию ее термина). Два тезиса таким образом сливаются: все подлинно великое уже было некогда создано, а человек — суть наследник жителей любых прошедших эпох.

Лежит в основе «Сокровища звезд» и еще один знакомый постулат — всякое зло рождается из стремления ко благу. Чуть ли не тоталитарное, диктаторское общество грядущего возникло здесь именно таким образом. В сущности, лорд Имболо ведь отнюдь не стремился ко власти над миром и уж тем более не грезил абсолютно развращающей абсолютной властью. Он искренне жаждал осчастливить человечество, ну а к чему ведет стремление осуществить этот процесс насильственно и в кратчайшие сроки уж кто-кто, а мыто с вами отменно знаем.

А отсюда логически вытекает и ситуация, в которой оказывается лейтенант Тарлетон, решивший в конце концов тирании противостоять. Не от душевной лени он столь долго отказывается от активной борьбы, хотя впрямую об этом не говорит и, похоже, даже не думает. За него думает автор. Так же, как это делал в раннем романе «Если это будет продолжаться…» Роберт Хайнлайн… Так же, как делал это, работая над «Восстанием ангелов», Анатоль Франс. Как она мудра и восхитительна, эта глава о сне Сатаны! О том, что нет больших тиранов, чем вчерашние тираноборцы. Кит Лаумер не занимается столь скрупулезным исследованием — к этому не располагают сами законы жанра. Оно остается за скобками, вне текста. Да и деятельная натура автора, героя, американского национального характера, наконец, не позволяет ограничиться мудрым, но и бесплодным, увы, отказом франсовского Сатаны от борьбы, от повторного мятежа.

Тарлетон преодолевает соблазнение могуществом и властью. Однако Лаумер возвращался к этой мысли не раз, свидетельством чему является и включенная в этот сборник повесть «Проверка на уничтожение». Причем далеко не все его герои эту проверку выдерживали.

Анатоля Франса я упомянул в этом контексте не случайно, не только по совпадению одной мысли у двух этих столь несхожих писателей. Есть еще и франсовская максима, которую Лаумер, похоже, сделал едва ли не своим негласным девизом: «В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание».

Критики много пишут о свойственном Киту Лаумеру юморе. Распространяться на эту тему особенно нечего — текст говорит за себя, даже вне особой зависимости от достоинств или недостатков того или иного перевода. Но помимо юмора, заключенного как в самом построении сцен, так и в отточенном авторском языке, прозу Лаумера отличает ироническое видение мира, ироническое отношение ко всему, включая себя самого. И это придает даже традиционным — чтобы не сказать банальным — для фантастики ситуациям неожиданную и не слишком характерную для произведений чисто коммерческой литературы глубину и объемность. Особенно примечателен в этом смысле ретифовский цикл, к сожалению ни одним рассказом в этом сборнике не представленный, но некоторые из них на русский язык все же переводились, так что убедиться в справедливости моих слов при желании не трудно.

IV

Не всегда легко разобраться в том, что же именно обеспечило писателю устойчивые популярность и успех. Казалось бы, Лаумер ничем особенным не выделяется из числа многих американских фантастов своего времени и поколения. Он варится в котле тех же самых идей и проблем, недаром же, читая его то и дело, вспоминаешь то Айзека Азимова, то Роберта Хайнлайна, то Эрика Фрэнка Рассела… Вспоминаешь, но при этом ни на секунду не упускаешь из виду, что читаешь-то именно Лаумера — речь идет не о подражательности, не о вторичности, а лишь об общности подходов и интересов. Стиль же и почерк у Кита Лаумера свой, и спутать его с другими довольно сложно. А ведь писатель — это все-таки прежде всего именно стиль. В литературе куда важнее не что сказано, а как.

Не знаю, каким образом приобщился Лаумер к фантастике. Нигде не нашел я упоминаний о его детской завороженности НФ, как это было с юным Айзеком Азимовым. Или о случае, повернувшем судьбу, как случилось с Хайнлайном. Такое ощущение, будто писатель — причем уже сложившийся, не только талантливый, но и умелый, хотя это свойство накапливается лишь с опытом — пребывал где-то в недрах лаумеровских ума и души изначально, в некоей многолетней спячке до того самого 1959 года, когда тридцатичетырехлетний третий секретарь американского посольства в Рангуне вдруг взял да и написал свой первый и сразу же зрелый рассказ. Впрочем, и так тоже случается порой — вспомните хотя бы судьбу нашего соотечественника и классика современной НФ Ивана Ефремова… Но как бы то ни было, в фантастику Кит Лаумер пришел с очень точным пониманием и ее внутренних законов, и круга проблем, волнующих современников, и, наконец, чего ждут от книги читатели.

Он писал не только много, но и легко. Я имею в виду не ту обманчивую легкость чтения, за которой порою стоит тяжелейший, хотя и невидимый авторский труд. Нет, знавшие Лаумера утверждают, что он, когда будущий роман уже сложился в голове, буквально выплескивал его на бумагу, с трудом поспевая за собственной мыслью. И мне кажется: а не эта ли легкость и сделала его столь популярным и коммерчески успешливым писателем? Потому что за летящей гладкостью повествования мнится и классическая «легкость мысли необыкновенная»; а для того, чтобы увидеть в глубине умело спрятанные проблемы — и куда как серьезные! — надо затратить некоторые усилия, к чему стремится, прямо скажем, отнюдь не всякий.

Да, Кит Лаумер не произвел революции в фантастике, как сделал это в свое время Роберт Хайнлайн. Но разве это главное? Он просто жил — и творил романы точно так же, как собственную жизнь, не избегая и не опасаясь резких поворотов, бросков вперед и возвращений на круги своя. И естественности этой впору позавидовать. Или восхищаться ею — как восхищаемся мы любой подлинной гармонией.