Разрушитель Небес и Миров. Арена

Вход

Этот остров невидим для спутников и радаров, его не замечают самолеты. Какая-то сила искажает координаты, воздействуя на пространство, и проводит мимо него корабли. Остров – самая большая тайна планеты, и почти никто не знает, откуда он взялся. Может это и к лучшему, ведь посреди острова раскинулась Арена на которой привезенные сюда из разных мест игроки пытаются выжить в своей жестокой игре. 

…Крепко сжимая тело твари, я опускаюсь на дно. Схватка с монстром забрала у меня все силы, остается только сдохнуть! Или бороться дальше, бороться до конца… Легкие разрывает, очень хочется вдохнуть, но я терплю. Наконец монстр дергается и затихает, тогда я отталкиваю его от себя, и побыстрее всплываю. Вырвавшись из водяного плена, жадно хватаю воздух ртом.

Отдышавшись, удивленно оглядываюсь. Даже боль от укусов почти проходит! Я в пещере, рядом гулко шумит водопад, от выхода меня отделяет стена воды. Кажется, попасть сюда можно только этим путем.

Под стеной на боку лежит молодой парень. Рядом валяется камуфляжная куртка. Фокусирую на нем взгляд, и над телом возникает полупрозрачное информационное окно, в котором написано:

Грин

Состояние: игрок отключен от проекта «Остров».

Встаю, пошатываясь, подхожу к нему. Из-за черной щетины и бороды на вид парню все тридцать, хотя по правилам системы должно быть не больше двадцати. Взгляд останавливается на кожаной сумке мертвеца. Вытряхиваю ее содержимое и вижу небольшую тыквенную флягу, над которой тут же всплывает сообщение в голограммном окне:

Эссенция бодрости

Изготовитель: капрал Мередит.

Восстанавливает энергетические резервы организма, снимает усталость.

Полезная штуковина. Пью, и эликсир заметно поднимает мой тонус, возвращает силы. Лишь после этого я замечаю на запястье мертвеца помигивающую багровую искорку. Это что там такое? Когда, преодолев легкую брезгливость, беру труп за руку, меня будто молния бьет. Всё гаснет, а перед глазами разворачивается текст послания, который я не просто вижу, но почему-то и слышу, будто кто-то читает у меня в голове хрипловатым усталым голосом:

Итак, раз ты это слушаешь, значит, я все-таки не справился и погиб.

Хочу кое-чем поделиться напоследок. Уверен, через всего пару месяцев на нашей гребаной планете начнется такое... В общем, хорошо, что я этого не увижу. 

Сейчас ты находишься у входа на Арену. Я единственный из бывалых Игроков смог прорваться обратно настолько далеко. 

Отсюда можно выбраться. Я знаю точно. Это место само по себе типа из кошмара, но я тебе вот еще что скажу — ты здесь должен играть! Да, твою мать, играть, будто в сраной компьютерной игрушке!

Мой тебе совет: побыстрее превращайся в эгоиста и сволочь. На Арене каждый сам за себя. Если доверишься кому-то, потом не удивляйся, что тебе в спину воткнули нож. 

Что-то совсем хреново… Ладно перейду к самому главному. Заметил мой браслет? Это, дружище, Культиватор — артефакт такого потенциала, что он как ядерная бомба против дикарей с копьями. Артефакты подобного класса на Острове почти не встречаются. Жалко, если такое богатство сгниет вместе с моей тушкой, поэтому и оставляю это послание. Так что возьми себе браслет. Возьми его и размажь этих уродов! Я не смог, слишком долго тупил и слишком хотел сбежать отсюда вместо того, чтобы трансформироваться и убивать.

Просто сними с моей руки браслет, надень на себя. Вдруг это поможет тебе против вторжения? Я точно знаю: через два месяца, когда придут они, полученная сила тебе понадобится. Но вот кем ты станешь к тому времени, элитой или последним нубом, этого я знать не могу.

Удачи, игрок. И не забывай Грина.

В голове гудит, идут помехи, и послание обрывается. Я не знаю, что и думать. Моя жизнь превратилась в борьбу за выживание против самых сильных людей в мире! А ведь еще совсем недавно я был простым уличным пацаном…

И что это за браслет? Сажусь на корточки перед окоченевшим трупом, не решаясь до него дотронуться. На его запястье тонкая, под цвет кожи, полоска, едва различимо пульсирующая светом. Полоска вроде видна, но при этом ее как будто и нет. Мистика какая-то.

Вдохнув поглубже, я медленно, с опаской касаюсь браслета…

Глава 1. Пацан

Два месяца до вторжения

Мой напарник Макс Головастик для своей роли подходит как никто другой. Если смотреть на него сзади, то ему больше тринадцати не дашь: мелкий, плечи узкие как у девчонки. А вот голова — как старый телевизор, огромная, квадратная, и лицо у него взрослое, словно ему не пятнадцать, а все тридцать.

Ссутулившись, он глядит в телефон. Мерно стучит поезд подземки, несется по тоннелю, и за окнами темнота чередуется со вспышками света.

Неподалеку от нас сидит Мэг. Чтобы не вызывать подозрений, она косит под прилежную школьницу. Клетчатая юбочка, жилетка, гетры, два хвостика на затылке… В такой милахе невозможно распознать циничную гопницу. У нее такой же рюкзак, как у меня. Она делает вид, что читает учебник и ничего не замечает, рюкзак стоит на полу. Ее соседи — группка наших ровесников, может, на пару лет старше. Такая публика интереса не представляет. Мои клиенты — люди от сорока, которые по старинке могут пользоваться наличкой, причем чем старше человек, тем больше вероятность найти в его кармане пару десятков баксов.

Я пристроился на краю сиденья, рассматриваю отражения соседей в черном стекле. Рядом развалилась крупная бабка с приоткрытой сумкой, откуда выглядывает хлеб для тостов. Напротив — старик с журналом и две женщины, которым, как моей матери, около сорока лет.

Ворам-карманникам сытно жилось лет двадцать назад, когда все пользовались наличкой. Спер кошелек, а там — сто, двести, пятьсот баксов! Сейчас приходится довольствоваться мелочью и смартфонами. Когда-нибудь я отточу мастерство и научусь незаметно снимать часы.

Ощутив взгляд Головастика, поворачиваюсь и едва заметно киваю. Сейчас будет переправа через мост, поезд пойдет с малой скоростью, и я все успею.

Едва закрывается дверь, Головастик начинает шумно хватать воздух ртом, будто задыхается, все пассажиры смотрят на него.

— По-мо… Помогите…

Он хрипит, закатывает глаза, падает и начинает дергаться.

Все, кроме Мэг, окружают его. Первым на помощь бросается старик, всплескивает руками:

— Ему нужно сунуть ложку в зубы! Чтобы не откусил себе язык! Или ручку… есть у кого-нибудь?

В этот момент Головастик хватает его за руку, валит на себя, дергаясь еще сильнее.

Я вплотную приближаюсь к одной женщине, рука ныряет в сумку, достает кошелек, отправляет его в рюкзак. Перемещаюсь ко второй, обшариваю ее сумку, не нахожу ничего интересного, подбираюсь к крупной, но и у нее ничего, кроме еды. Выуживаю хлеб и палку колбасы.

К тому моменту Головастик отпускает деда, судороги его ослабевают. Головастик и правда эпилептик, если верить его россказням, поэтому играет классно — веришь ему, как себе.

Когда он немного затихает, я расталкиваю пассажиров, сажусь на корточки рядом, хлопаю его по плечу:

— Ты как, дружище?

Он мотает головой, приподнимается с моей помощью и садится рядом с Мэг. Пассажиры взволнованно гудят. Головастик говорит всем, что ему лучше.

Я тоже сажусь, незаметно меняю рюкзак Мэг на свой. Поезд в это время останавливается.

— Ты точно в порядке?

— Да, уже лучше! — хрипит он.

Электричка замедляет ход, Мэг берет рюкзак и направляется к выходу, а я, типа такой сердобольный, пока остаюсь с Головастиком.

— Спасибо, бро, я норм, — говорит тот.

Двери распахиваются, и я, кивнув ему, выскакиваю вслед за Мэг.

Встретиться мы все должны через час в Гнезде, но прежде следует найти Мэг, которая сразу упорхнула вперед. Мы с ней вышли хоть и на одной станции, но делаем вид, что незнакомы.

Немного позже вновь обмениваемся рюкзаками и расходимся.

За углом, исподтишка оглядевшись, проверяю добычу. В кошельке — водительское удостоверение, карточки. Ни цента. Это всё в мусор… Подумав немного, кладу кошелек рядом с мусорным контейнером — пусть бомжи поживятся и вернут владелице за вознаграждение. Зато в боковом кармане сумочки обнаруживаются двадцать шесть долларов, пачка сигарет, жвачка. Твою мать! Мы так рисковали — и ради чего? Ну ладно, хоть жратву взял, Крошка жаловалась, что есть нечего, приходится ходить в бесплатную столовку для бомжей, и денег голяк.

***

Я тяну на себя тяжелую дверь со знаком «Не влезай! Убьет!», и она нехотя поддается со ржавым скрипом. Отодвинув свисающие с потолка провода, прохожу темный захламленный тамбур и попадаю в Гнездо.

На драном диване, задрав на спинку длинные ноги, отдыхает Кэт по прозвищу Крошка. Смотрит на меня, вскидывает бровь и улыбается. Мне безумно нравится контраст снежно-белых зубов и кожи цвета молочного шоколада. Желтый топ со стразами соблазнительно обтягивает ее грудь, задерживаю на ней взгляд и перевожу его на Ганка, поглаживающего Кэт по бедру.

— О, Ники! Заходи, — говорит Ганк и тоже улыбается, но его ухмылка больше напоминает гримасу — после давнего сотрясения мозга у него парализована половина лица, и когда правая часть улыбается, слева уголок глаза и губы остаются опущенными. Чтобы не светить дефект, он отрастил длиннющую челку, которую зачесывает набок. Странная прическа делает Ганка похожим на мультяшку из аниме.

Глава 2. Склад

Никто не спросил ни про синяк на скуле, ни почему я раскладываю спальник на куче ветоши, за что им огромное спасибо: говорить о произошедшем не хочется. Теперь я такой же бездомный, как они, мы рассчитываем только друг на друга. Быстро засыпаю, завернувшись с головой, — будто проваливаюсь в черное ничто.

Просыпаюсь от ругани Головастика. Посреди комнаты стоит Ганк и светит ему в лицо фонариком.

Мэг трет глаза и тоже возмущается хриплым со сна голосом:

— Какого хрена?

Крошка уже не спит.

— Идем со мной, — распоряжается Ганк. — По дороге объясню.

Мэг без стеснения стягивает с себя длинную рубаху, надевает зеленые шорты с карманами и футболку. Я спал одетым, потому просто встаю и сворачиваю спальник, чтоб он не мешался под ногами.

Только рассвело. По захламленной промзоне с оградами, исписанными разноцветными граффити, идем в неизвестном направлении. Я размышляю о своем будущем. Это ограбление — хороший способ закрепиться в Гнезде, окончательно вписаться в новую семью. Провернем его, а потом решу, как мне быть дальше. Может, действительно стану гангстером? Собственное будущее пока что кажется туманным, неопределенным, но есть чувство, что меня ждет нечто новое. Старая семья была чем-то сдерживающим, удушающим, теперь впереди открываются неизведанные просторы. Отныне моя судьба в моих руках!

Конечной целью оказывается двор, окруженный давно заброшенными одноэтажными домами. Во дворе ржавеет пикап на спущенных колесах. Крыши построек местами прохудились и заросли травой.

Ганк осматривается, пинает ржавый бидон и говорит с видом заговорщика:

— Ждите здесь. У меня для вас сюрприз.

Он возвращается со свертком в руках, садится на корточки, разворачивает выцветшую ткань, всю в жирных пятнах, и я вижу два пистолета, завернутых в промасленную бумагу.

— «Глок», «Смит энд Вессон», — произносит Ганк с придыханием, словно говорит о возлюбленной. — Оба девятимиллиметровые.

— Где ты их взял? — в голосе Мэг удивление борется с восхищением.

Ганк самодовольно отмахивается:

— Вынес, когда обчистил один дом. Надеюсь, все умеют стрелять?

Только я не разделяю всеобщего восторга:

— Ты же говорил, что обойдемся без трупов. На убийство я не подписывался.

— Тебя не заставляют никого убивать. Стволы нам для самообороны. Ник, ты, наверное, просто не умеешь обращаться с оружием. Признайся! А то городишь всякие отмазки.

А вот это обидно! Конечно, я не снайпер, но в банку с десяти метров попадаю, стрелять меня учил Лукас, один из ухажеров моей матери. Он был поприличней других, протянул у нас долго, поэтому и учился стрельбе я не один день.

— Это не отмазки — я стрелять умею.

— Докажи! — бросает Крошка, и я принимаю вызов.

Иду к одному из зданий, рисую мишень из трех кругов. Беру «Глок», проверяю обойму — заряжена, становлюсь метрах в двадцати от мишени и стреляю.

Присвистнув, Ганк бежит смотреть результат:

— Одна пуля — в яблочко, две — в середину.

Крошка поджимает губы:

— Круто, че.

Ганк подходит и примирительно говорит:

— Ну, звиняй, бро.

Головастик и Мэг стреляли из «Смит энд Вессона». Головастик показывает наихудший результат, два раза он вообще мажет. Он расстроен, я даже успокаивающе треплю его по плечу. Мэг промахивается единожды.

Качаясь с пятки на носок и обратно, Ганк сдувает челку с лица, смотрит на меня:

— Пистолеты будут у меня и у Крошки, она стоит на стреме. Повторяю: никаких убийств!

Он аккуратно заворачивает пистолеты, зажимает сверток под мышкой. Крошка придвигается к нему, он шлепает ее по заду, а она глядит на бойфренда с обожанием. Или мне кажется, или ей не удалось зажечь в его глазах ответный огонь. Значит ли это, что у меня есть шанс? Очень вряд ли, ведь очевидно, что Крошка втюрилась в Ганка.

— А теперь идем смотреть объект.

Небольшой супермаркет, зажатый пятиэтажками, находится в квартале, где живут в основном эмигранты-венгры. Фасадом он выходит на центральную улицу, вход на склад — с параллельной небольшой улочки. Возле ворот — ящики, коробки, мусор. Грузчик на корточках курит, разговаривая по телефону.

— Посмотрели? — шепчет Ганк. — Теперь покажу, где будет схрон, а потом в тихом месте обсудим детали.

В захламленном дворе неподалеку Ганк подходит к старенькому форду, ткнувшемуся бампером в серую стену, распахивает заднюю дверцу. На сиденье лежит складная детская коляска.

— Машину я не угонял, — говорит он, предвосхищая вопросы. — Документов на нее нет, ездить на ней не нужно, будем использовать как склад. Утром Крошка сложит добычу в коляску и перевезет. Молодая мамаша с младенцем ни у кого не вызовет вопросов, а?

Глава 3. Убийца

Моего дознавателя зовут Джим, он похож на откормленную гориллу, ему немного за сорок. Между нами — стол, мои руки пристегнуты наручниками к кольцу, ввинченному в его поверхность. Джим упирается ладонями в стол, смотрит мне в глаза. Обычно у афроамериканцев на фоне темной кожи белки глаз кажутся снежно-белыми, но у Джима они бежевые с красными прожилками — то ли не спал всю ночь, так его волнует мое дело, то ли злится, что не расколол меня с первого раза и я не сдал друзей.

— Зачем ты застрелил сторожа? — говорит он.

На голову мне словно выливают ведро кипятка. Кровь приливает к щекам, сердце бешено колотится в груди. Это что-то новенькое! Зачем так бездарно блефовать? Какой еще сторож? Виски?! Или его собутыльник, которого ранил Ганк? Копы нашли крайнего и собираются обвинить в убийстве меня?

— Кто кого застрелил? Мы просто связали сторожа и заткнули ему рот…

А может, Мэг с Головастиком перестарались и избили Виски так, что бедняга умер? Но в него никто не стрелял, в этом не было необходимости… Или он каким-то чудом освободился и попытался помешать Ганку?

Продолжаю гнуть свою линию:

— Я ни в кого не стрелял. Что планировал ограбить магазин, признал. Чего ты от меня хочешь?

Или мне кажется, или глаза Джима еще больше наливаются кровью.

— Факты говорят о другом.

Это урод — как все они, весь их гребаный мир. Неверие, жестокость, ложь, хитрость. Больше ничего у них нет, и они превозносят себя, оправдывая любую свою подлость «интересами общества».

Я повторяю то, что уже рассказывал:

— Нас было трое: Головастик, я и Крошка. Их настоящих имен никогда не слышал. Головастик знал сторожа, вызвал его, и тот открыл приятелю. Мы сторожа связали, вошли в магазин, а там оказался еще один человек. Наверное, собутыльник. Он стал стрелять, тогда Головастик начал отстреливаться. Ну и мы попытались сбежать.

Головастик погиб, пусть убийцей будет он. Крошка в реанимации, неясно, очнется она или нет. Остается понять, удалось ли сбежать Ганку и Мэг. Или появились новые улики, о которых мне неизвестно?

Джим хлопает черной ладонью по столу.

— Хватит изображать идиота, Ник Райт. Или как тебя правильно называть… Райтов?

— Райтов — фамилия моего деда.

— Знаю, знаю, — щерится он.

— Вы что, не любите русских? Вы расист?

На этот вопрос Джим не отвечает, еще бы, тут наверняка видеокамеры и все записывается. Он складывает руки на груди и начинает говорить чуть более спокойно:

— Вас было пятеро, и вашей банде уже почти год. Все участники вооруженного налета задержаны, причем один уже дал показания не в твою пользу.

Джим говорит, а мое сердце стучит все громче. Получается, что никому не удалось уйти и выгораживать Мэг и Ганка бессмысленно, так я просто увеличиваю себе срок. А может, все это просто полицейская ложь?

Джим продолжает:

— На пистолете, обнаруженном на месте преступления, твои отпечатки пальцев. И нам хорошо известно, что из этого же пистолета полгода назад, а если точнее, двадцать третьего декабря, накануне Рождества… Кстати, что ты делал двадцать третьего декабря прошлого года?

Каждое слово входит в меня как пуля. Я пытаюсь защититься, нарастить на себе броню, стать холодным и презрительным, но все без толку. Будто корабль, изрешеченный снарядами, я набираю воду и тону. Смотрю наверх, хватаю воздух разинутым ртом, но погружаюсь все глубже.

На складе у меня не было пистолета! Или это все же полицейский блеф? Джим отрабатывает типовую схему: «Твой друг, такой плохой, уже сдал тебя, рассказал, какой ты злодей и что сделал, а ты по-прежнему его выгораживаешь, дурачок. Но у тебя есть шанс скосить срок чистосердечным признанием». Напарнику при этом говорится то же самое, и преступники оговаривают друг друга, злятся и выдают информацию. Я же слышал о методах работы копов. Не факт, что Ганка и Мэг поймали, совсем не факт.

Но червяк сомнений уже поселился во мне и начинает работать. А что, если Джим не врет и мои подельники меня сдали? Пока, сбитый с толку, я мечусь от мысли к мысли и думаю, как вести себя и что говорить, он продолжает, тыча в меня пальцем:

— Строишь из себя умника, Райт? Думал, так и не найдем тебя? — Он впивается в меня взглядом. — Так что ты делал двадцать третьего декабря две тысячи двадцать восьмого года?

В его глазах неподдельна ненависть, и это удивляет. Как будто в этом деле для него есть что-то личное.

— Хватит шить мне дело! — я уже почти кричу. — Я не помню, что делал в тот день! Это было слишком давно!

Джим достает из ящика распечатки с изображением каких-то людей, швыряет передо мной и начинает показывать по одной: седовласый мужчина сверкает голливудской улыбкой, кудрявая полноватая женщина лет сорока, две молоденькие девушки в обнимку, блондинка и шатенка.

— Знакомы тебе?

Глава 4. Справедливость

40 дней до вторжения

Прошла пара судебных заседаний, я присутствовал на них один — ни Мэг, ни Ганка. Задержана она или нет, я не знаю, но Ганка схватили. Он всеми силами старается переложить вину на меня, а я отчаянно пытаюсь утопить его.

В зале суда так много людей, что кружится голова, хочется раствориться во всем этом и исчезнуть. Меня сажают в клетку, будто дикого зверя. Среди присутствующих из знакомых только мама и государственный адвокат. Он относится ко мне с пренебрежением, надежды на него мало. Может, хоть он знает, что с Крошкой. На мой зов он оборачивается не сразу, я задаю вопрос, он дергает плечами:

— К сожалению, ее состояние без изменений.

Значит, мне не на кого рассчитывать.

Заходит судья, и гул в зале затихает. Я подбираюсь, подаюсь вперед. Следует стандартная процедура начала заседания, я уже знаю ее наизусть.

А вот и первый свидетель обвинения — невысокий лохматый мужик, в котором с трудом узнаю собутыльника Виски. Заикаясь, шепелявя, он рассказывает, как пришел к сторожу отметить свой развод, а потом в дверь постучали, и Виски (которого, оказывается, зовут Дональдом), пошел открывать и исчез, но были слышны звуки борьбы, потому пришлось схватить пистолет.

Горбоносый прокурор, похожий на коршуна, кивает на меня:

— Вам знаком этот молодой человек?

Свидетель надевает очки, но все равно щурится:

— Он, что ли, в меня стрелял? Хрен знает, эти парни были в масках.

— У кого было оружие? — продолжил прокурор.

— У девки и еще у кого-то. Говорю ж: на них были маски. Я, значит, стреляю на движение и чувствую, что-то не то. Что-то словно жжет внутри, смотрю, значит, на свое пузо, а там кровищи… ну я и…

Прокурор поднимает руку:

— Спасибо, достаточно.

Потом выступает незнакомая пухлощекая женщина, не сразу понимаю, что она рассказывает про дочку Джона Кроули, того самого мужчины с фотографии. Оказывается, это его родная сестра.

— Он жаловался, что Лиз встречается с подозрительным парнем и совсем лишилась рассудка. Потом мы какое-то время не виделись. Как сейчас помню этот звонок полицейского, — голос ее дрожит, и она замолкает.

— Что он еще рассказывал про парня дочери? — спрашивает обвинитель. — Может, вы его видели?

Женщина скользит по мне взглядом и мотает головой:

— Нет, не видела. Сколько можно меня мучить? Все это я рассказывала много раз. Одного хочется: чтобы вы наказали преступника. У Джона была такая семья! — Она всхлипывает и прячет лицо в ладони, плечи ее вздрагивают.

Моя мама кусает губы, возле нее — пустые стулья, словно люди знают, что вот она, мать малолетнего маньяка.

— Свидетель обвинения Эстебан Склоун.

Это кто еще такой? Не успеваю я удивиться, как в зал вводят закованного в наручники Ганка. Я немею. Он еще больше похудел и побледнел, его обрили налысо, и он уже не напоминает мальчика из аниме, теперь скорее похож на маньяка: бескровное лицо, глаза-бездны, опущенные уголки губ. Только сейчас замечаю, что у него почти нет бровей. Ник, ну ты и простофиля! Где ты был раньше? Этого человека ты считал другом? Ему доверял больше, чем себе?

Ганк демонстративно меня не замечает. Уселся на стул и смотрит перед собой. Он собирается свидетельствовать против меня?

Сделав честное-пречестное лицо, он клянется говорить только правду. Неужели они не видят, что чудовище не я? Конечно же нет. Я ж не разглядел в нем монстра раньше.

— Расскажи, что тебя связывает с обвиняемым?

Все так же не глядя на меня, Ганк начинает:

— Когда я приехал в город, познакомился с Кэтти, она нас свела. Это было в августе прошлого года. Ник промышлял воровством в метро и предложил мне участвовать. Мы с другими подельниками разыгрывали спектакли, отвлекая людей, он их грабил.

Сами собой сжимаются кулаки. Вот гнида! Значит, я его позвал?! А Ганк продолжает:

— Ник рассказывал, что встречается с девушкой, он даже собирался привести ее в компанию на Рождество.

— Как звали девушку?

— Не знаю. Вроде Элизабет, но чаще он называл ее Мышкой. Потом что-то изменилось. Он стал злым и молчаливым, мы даже один раз подрались из-за какой-то мелочи. Уже и не вспомню, из-за чего, тогда мы часто ссорились. Три дня его не было, потом он явился мрачнее тучи…

— Когда это было, точнее?

— На Рождество. Про Мышку с тех пор Ник не говорил, я подумал, что они расстались…

— Это ложь! — кричу я, вскакивая, хватаюсь за прутья клетки. — Все это ложь! Ганк, ты сука! Я тебе отомщу за эту подставу, клянусь! Это он все подстроил! Он принес пистолеты, чтобы мы стреляли по мишеням и оставили свои отпечатки! Я не виновен! Я никого не убивал!

В зале поднимается гомон. Разевает рот судья, но я не слышу слов, меня поглотила бессильная ярость. Успокаивает меня тычок дубинки, и я падаю на стул, хватая воздух, будто рыба на суше. Кровь колотится в висках, хочется убивать, крушить все вокруг. Словно из гулкого тоннеля доносится голос Ганка:

Глава 5. Остров

В конвертоплане с меня снимают наручники. Человек в шлеме говорит: «Иди к остальным» и указывает на кабинку — четыре железных стула, отгороженные от грузового отсека решеткой.

И снова клетка. Правильно ли я поступил, подписав чертов контракт?

За решеткой двое, оба молодые — обритый наголо темнокожий здоровяк и вертлявый азиат в очках. Я пересекаю салон, заставленный картонными коробками со значками «хрупкий груз», огибаю военных, затаскивающих на борт пластиковые черные ящики. Присаживаюсь рядом с азиатом и кошусь на него. Он тоже на меня смотрит, а потом быстро говорит шепотом, с акцентом, воровато озираясь:

— Я — Рио. А ты?

— Ник.

— Ты тоже подписал договор, Ник, что тебе в мозг вживят нейросеть? Что они тебе обещали?

— Три месяца типа контрактной службы с неясными правами и обязанностями.

Рио поднимает указательный палец:

— Во-от! Правильно: «неясные права». А вдруг нас порежут, как лягушек? — Он принимается грызть ноготь. — Мы же не знаем, что там с той нейросетью.

— Ну, ты же понимал, на что подписываешься? У меня особо не было выбора: или лет сорок в тюряге, или эта непонятная фигня. Ясно, что тут риск огромный, но все равно смысл подписать контракт был.

— Сорок лет тюрьмы? — Азиат протяжно вздыхает и косится с ужасом. — А я несовершеннолетний. Меня опекуны сюда упекли.

— Как это? Добровольно? То есть ты не заключенный?

Рио так мотает головой, что, кажется, сейчас в стороны полетят слюни, как у собаки.

— Они хотят вырастить из меня суперчеловека. Им пообещали, что мое сознание раскроется, и я обрету сверхспособности. А теперь вижу, — он окидывает меня взглядом, пялится на третьего нашего сокамерника. — Что, наверное, обманули.

— Обманули! — гогочет темнокожий, оборачиваясь на нас. — Я — Илай. Ты, как тебя… Ник, садись ко мне от этого задрота. Не видишь, что он псих? Гребаный япошка!

— Дебил, я китаец!

— А пох, вы все одинаковые! Бу-га-га!

Я не спешу принять предложение здоровяка, потому что если Рио разочаровало соседство преступника, то меня, наоборот, наличие такого примерного мальчика обнадежило. То есть не одни только убийцы и воры попадают на этот Остров, вскользь упомянутый Зарой?

— Что ты знаешь про нейросети? Что это вообще? — спрашиваю у азиата.

Илай тоже заинтересовался, глядит на нас. Рио ерзает на сидении, он вообще гиперактивный и беспокойный.

— Это нам типа что-то всунут в мозги? — чернокожий морщится, проводя пальцем по гладко выбритой голове. — Или к чему-то подключат?

Рио нервно хихикает. Его смех напоминает икоту.

— Нет, наверное, все же не резать. Я думаю, нам в разум как бы запишут программу. Мне сказали, она изменит как наше мышление, так и тело. Эксперименты уже проводились, причем успешные.

В голосе Рио нет уверенности, и мне приходится убеждать самого себя в правильности сделанного выбора. А может, место, которое нас ждет, хуже тюрьмы?

Отрываясь от земли, конвертоплан сильно дергается, и нас припечатывает к жестким сиденьям. Про удобство тут никто не думает, всем насрать на комфорт подопытных. Или как нас правильно назвать — заключенные? Объекты эксперимента? В салоне остаются двое военных с короткоствольными карабинами, а Зара с пилотами находится в кабине.

Илай окидывает меня оценивающим взглядом:

— Ты тут как ваще оказался? Говоришь, тебе лет сорок должны были дать? Че-то не похож ты на рецидивиста, хотя кто вас, маньяков, разберет, — он толкает меня в плечо. — Признавайся, че сотворил? Кого-то прирезал? Двойное убийство? Ограбление? Расстрел одноклассников?

Во взгляде — любопытство и… кажется мне или там еще легкая опаска? Хотя чего бояться такому здоровяку…

— Да, убийство, — говорю я. — Не хочу об этом. Сам как загремел?

Пусть думает, что я реально опасный преступник, а не лох, мотающий чужой срок.

— Да так… Боксер я. Помогал людям, когда кто-то должен денег и не хочет отдавать. Долг, там, вернуть. Или харю намылить какому уроду. В последний раз совсем борзые попались, на меня — с ножом! И с пистолетом. У одного я ствол выбил, а второй до меня ножом дотянулся, дырку в боку сделал, во! — он задирает оранжевую майку и с гордостью демонстрирует розовый шрам. — Ну а я здоровый, мне-то пох. Но злой, когда мне больно. Ну, я обоих их того-сь. Одному бошку проломил, второму в рожу врезал, он и издох. Третьего не догнал.

— Вот суки, — пытаюсь изобразить сочувствие. — Они ж виноваты, а ты за них теперь сиди.

— Ты понимаешь! Они, представляешь, девчонку на бабки развели и еще и обидели ее! Ну как тут не помочь!

Глава 6. Адаптация

Открываю глаза и зажмуриваюсь от нестерпимо-яркого света. Осторожно приподнимаю одно веко, жду, когда привыкну к свету, но ничего не могу разобрать — мир напоминает мутное месиво. Наконец удается сфокусировать взгляд. Надо мной пять лампочек… или три… или одна носится по кругу, как обезумевшая муха, и от ее свистопляски ком подкатывает к горлу.

Тело словно набили ватой. Пытаюсь поднять руку, но не чувствую ее. Опа! А руки-то три! Пальцев вообще до фига, как веток на дереве. Рука то распадается на несколько, то сливается в одну прозрачную, где видны кости, темные связки, красные мышцы. Мгновение — и мое предплечье состоит из странных символов, еще секунда — и оно снова нормальное.

Побочные эффекты? Мысли неповоротливые и будто бы округлые — катаются в голове, как кегельные шары. Если не сосредотачиваться на чем-то одном, башка не кружится и не тошнит.

Рядом кто-то стонет, искаженный звук словно доносится из плохо настроенного радио. С трудом поворачиваю голову и вижу, как четыре Рио носятся по кругу вместе с кроватью. Ну и колбасит! Ему так же паршиво, а может, еще хуже.

Илай, видимо, отправился на процедуру последним, он еще без сознания… Словно откликнувшись на мои мысли, он закашлялся, перевернулся набок, и его вывернуло в синий тазик. Прощай, протеиновый коктейль!

Пытаюсь сказать: «Парни, как вы», но получается:

— Ааыыи, аа ыы!

— Уоо! — отзывается Рио.

Илай продолжает кашлять, его выворачивает наизнанку. Зато потом ему удается сказать вполне членораздельно:

— Ерово, ипец! Ссски!

И тут происходит совсем странное: перед глазами всплывает фраза, заключенная в светящуюся оранжевую рамку:

Внимание!

Запущено подключение к системе «Остров».

Загрузка стартовых параметров и синхронизация…

Синхронизация завершена на 45%...

И ниже — оранжевая полоска, как в компе, когда показано, сколько загружено и сколько процентов осталось.

44%… 42%… 40%…

Зажмуриваюсь, но цифры не исчезают. Ну что за нафиг!

22%… 20%… 16%…

Что будет, когда закончится обратный отсчет?

6%… 4%…2%…

И снова темнота, но на этот раз сознание я не теряю, просто воцаряется абсолютный мрак, хотя лежу с открытыми глазами.

Инсталляция завершена успешно.

Я просто счастлив! А дальше что?

А дальше из темноты проступают очертания предметов: замерший Рио, рычащий и дергающийся Илай (видимо, у них еще не прошла синхронизация), кровати больше не кружатся, но цвета будто бы ярче, детали — отчетливей, словно миру прибавили яркости.

Постепенно начинаю чувствовать свое тело, но как-то иначе, оно словно потеряло в весе. И снова всплывает сообщение:

Восстановлены двигательные функции.

Дальше — вспышки слов, смысл которых ускользает. Смотрю в потолок, разукрашенный фейерверками непонятных символов. Понемногу круговерть в голове успокаивается, я снова ощущаю тело, оно будто бы наполнено звоном, хочется говорить, двигаться, действовать.

Запущена синхронизация жизненно важных функций.

Надо мной склоняется Зара, что-то говорит, но я не слышу ее, а она все продолжает шевелить губами, а потом замирает на секунду, две, три…

Лавиной обрушиваются ощущения и звуки: рев и проклятья Илая, тихий стон Рио. Слова Зары впечатываются в мозг, словно он — податливый воск:

— Не вставай, это опасно, пока не завершится синхронизация.

Заслоняя весь мир, появляется полоска загрузки с мигающей шкалой в десять, пятнадцать, двадцать процентов. Значение замирает на двадцати, и меня скручивает судорогой. Стискиваю челюсти.

Меня словно включают и выключают. Мгновения расслабления чередуются с периодами адского напряга. Я то переполнен энергией, то похож на выпотрошенную тушку, а полоска загрузки растет предательски медленно.

Когда наконец процесс завершается, я настолько обессилен, что не могу двигать пальцами, даже языком шевелить лень, и на помощь приходит спасительный сон.

* * *

Глава 7. Угроза

35 дней до вторжения

В себя приходим уже снаружи. Оборачиваемся к величественному Институту, смотрим, как закрывается проем в стене. Борис и Хелен остановились дальше нас, они не просто злы — взбешены, как и Илай. Напуганный Рио держится за голову, шевелит губами. Ну хоть живой, и то хорошо.

— Вот и ответ на вопрос, ценны ли наши жизни, — говорю я.

— Ладно вы — маргиналы, уголовники! Но я-то… — Рио задыхается от обиды. — Я законопослушный гражданин! Меня-то за что?

Борис щерится на китайца, будто волк:

— Не раскисать, азиатчина! Ты нам нужен, потому что помнишь карту. Помнишь же? А мы нужны тебе, потому что ты слабак.

Он делает вид, что бьет Рио кулаком в челюсть, и неожиданно тот ставит блок, отбрасывая руку.

— Я тоже могу за себя постоять!

— Ага, ну-ну, посмотрим, — скептически хмыкает Борис.

Может, Рио и посещал секцию какого-нибудь кунг-фу, но на практике вряд ли применит знания — в обморок упадет или убежит.

— Куда хоть идти? — мрачно спрашивает Хелен.

Рио смотрит на долину, кивает:

— Туда. То есть на запад. Мы сейчас на востоке. Там, — он указал на самые высокие скалы, — север. Напротив — юг. Остров окружен высокими опасными скалами, через них пробраться очень трудно. Если бежать, — он воровато оглядывается, — то, скорее, на самолете или вертолете.

— А водить его ты умеешь? — хмыкает Илай.

Китаец качает головой.

— Харэ сюсюкать, — хлопает в ладони Борис. — У нас осталось два дня, а потом с нами произойдет какая-то хрень. Слышишь, умник, сколько топать до места назначения?

— Если не будет препятствий, к вечеру должны добраться.

— Если, — кривится Хелен, оборачивается к Институту. — Ну, идем?

Мне кажется, что из высящегося на скальной гряде бетонного замка за нами наблюдают. Чудится даже, что само это здание смотрит на нас. Холодно, пристально, недобро так. Ждет, что мы станем делать дальше, готовое выплюнуть из невидимых бойниц смертельно опасных механических коршунов.

Делая первые шаги в неизвестность, я вспоминаю о Ганке. Что с ним сейчас? Его посадили или отделался условным? При мысли о нем вновь, как и в прошлые разы, просыпается ненависть. Я вернусь и найду его. Нужно протянуть еще примерно полтора месяца, выжить на этом Острове, что бы там впереди ни ждало, вернуться и отомстить. Где бы он ни был, я его достану!

Мы движемся по старой дороге, и чем больше удаляемся от Института, тем хуже она становится. Впереди высоко в небе мигают едва различимые тусклые вспышки, будто где-то там началась гроза.

— Ого, это что? — волнуется Рио. — Вы видели?

— Молния, — пожимает плечами Илай.

— А грома нет… почему? Звук позже добивает, чем свет, но тут вообще тишина. Да и вспышка какая-то большая слишком, целый кусок небо накрыла.

— Все равно — молния, — отрезает наш здоровяк. — Бывает, что вспышка есть, а звука так и не слышишь. Нам оно безопасно, вот и хрен с ним, тут других проблем хватает.

Сзади раздается далекий гудок сирены. Остановившись, разом оборачиваемся, пялимся туда. Институт уже почти не виден за деревьями и кустами, но мы ушли от него не слишком далеко. Гудение прерывается, и доносится голос Зары, льющийся из мощных динамиков:

— Внимание, игроки новой группы! Я вижу, что вы еще в пределах слышимости! — ее голос разносится над деревьями и кустами, эхо подхватывает его. — Наши приборы зафиксировали атмосферные возмущения над центром Острова, которые обычно предшествуют опасной волне того или иного вида. Пока что срок появления волны неизвестен, но в ваших интересах ускориться и либо найти активированный защитный тотем, либо спрятаться в убежище. Волна может быть смертельной. Вы предупреждены!

Голос смолкает, а мы недоуменно переглядываемся.

— Это что вообще означает? — хлопает глазами Хелен. — Какая волна?

— Да еще ж, сука, так важно это произнесла, — вторит Илай. — Блин, что-то мне тревожно. И что за чушь про тотемы? Тотемы — это же что-то такое… с дикарями всякими, да?

Мы смотрим на Рио, который знает обо всем на свете, и китаец сообщает:

— Обычно это какой-то зверь, но может быть и предмет, которому поклоняется племя дикарей. Считает его своим покровителем и защитником.

— Ну вот она и сказала что-то про защиту, — кивает Илай. — Хотя меня больше волнует эта волна. Смертельная она, видите ли, ё-моё!

— Короче, Зара однозначно нас предупредила, так что ноги в руки и… — говорю я, но Борис, который уже какое-то время недовольно пыхтит, перебивает меня:

— А ты че раскомандовался? Сам себе право дал? Никто не будет мною командовать, понял?!

Глава 8. Культиватор

Даже боль от укусов почти проходит. Я не на берегу ручья, а в каверне под козырьком, рядом гулко шумит водопад. Каверна — так ведь это дело называется? Пещера типа такая. От выхода меня отделяет стена воды, кажется, попасть сюда можно только этим путем.

Косые солнечные лучи отражаются от дна, бликуют на своде пещеры, переливаются, рябят в глазах. Под стеной на боку лежит человек. Рядом валяется камуфляжная куртка. Фокусирую на нем взгляд и вижу:

Грин%&???&&&???&?

Состояние: юнит выбыл из проекта.

Степень разложения:??&???%%&??&&&&&???

И еще вижу совсем странное: над телом в воздухе висит, как голограмма, прозрачно-багровая маска наподобие ацтекских. Рот ее медленно меняется, становится то шире, то уже, будто маска говорит. Это как анимация в старых компьютерных играх, не очень-то умелая.

А ведь на вид совсем свежий мертвец, словно только что умер и не остыл. Я встаю, пошатываясь, подхожу к нему. Лежит на боку, рука под щекой, если б не нога в самодельном лубке и раны от множества укусов, можно было бы подумать, что он не умер, а заснул. Из-за черной щетины и бороды на вид ему все тридцать, хотя по правилам системы, озвученным Зарой, должно быть около двадцати. Вроде волосы и ногти продолжают расти после смерти, где-то я это слышал.

Маска продолжает беззвучно «говорить», сквозь нее виднеется дальняя стенка пещеры. Она будто хочет что-то сообщить мне, или это мертвец оставил некое послание, о чем маска и сигнализирует? Вообще, я уже гораздо меньше удивляюсь происходящему, чем даже еще этим утром, но все равно картина дико странная. Перевожу взгляд с маски на пальцы мертвеца, ожидая увидеть закрученные когти, но нет, ногти у Грина обломанные или как-то грубо обрезанные, и к тому же очень грязные. Мой взгляд останавливается на кожаной сумке, где точно должно быть что-то полезное. Развязываю грубый пояс, крепящий сумку к трупу, вытряхиваю содержимое. На пол пещеры падают засушенные листья и небольшая тыквенная фляга.

Лист сахарного дерева, 120 ккал

Съедобное, здорово! Сую засушенный лист в рот, жую, по вкусу он напоминает засахаренную тряпку. А что у нас во флаконе?

Эссенция бодрости

Изготовитель: капрал Мередит.

Восстанавливает энергетические резервы организма, снимает усталость.

О-па, вот это полезная штуковина! Глотаю не задумываясь, и по венам будто льется расплавленная лава, за спиной разворачиваются крылья, боль в покусанной руке слабеет. Вот это тема! Болтаю флягу, пытаясь понять, сколько там осталось зелья. Немного. Глоток, может, два. И на том спасибо. Грин, может, у тебя есть еще что-то полезное?

Замечаю на его запястье… багровую искорку. Неясное мигание, такое же по оттенку, как маска-голограмма. Это что у нас такое? Превозмогая брезгливость, беру труп за руку, и тогда меня будто молнией шибает. Маска гаснет, все гаснет, а перед глазами разворачивается текст, который я не просто вижу, но почему-то и слышу, словно, кто-то читает у меня в голове хрипловатым голосом, молодым, но уставшим, больным:

Итак, раз ты это слушаешь, значит, я все-таки не справился и погиб.

Хочу кое-чем поделиться напоследок. Уверен, через всего пару месяцев на нашей гребаной планете начнется такое... В общем, хорошо, что я этого не увижу. 

Сейчас ты находишься у входа на Арену. Я единственный из бывалых Игроков смог прорваться обратно настолько далеко. 

Отсюда можно выбраться. Я знаю точно. Это место само по себе типа из кошмара, но я тебе вот еще что скажу — ты здесь должен играть! Да, твою мать, играть, будто в сраной компьютерной игрушке!

Мой тебе совет: побыстрее превращайся в эгоиста и сволочь. На Арене каждый сам за себя. Если доверишься кому-то, потом не удивляйся, что тебе в спину воткнули нож. 

Что-то совсем хреново… Ладно перейду к самому главному. Заметил мой браслет? Это, дружище, Культиватор — артефакт такого потенциала, что он как ядерная бомба против дикарей с копьями. Артефакты подобного класса на Острове почти не встречаются. Жалко, если такое богатство сгниет вместе с моей тушкой, поэтому и оставляю это послание. Так что возьми себе браслет. Возьми его и размажь этих уродов! Я не смог, слишком долго тупил и слишком хотел сбежать отсюда вместо того, чтобы трансформироваться и убивать.

Просто сними с моей руки браслет, надень на себя. Вдруг это поможет тебе против вторжения? Я точно знаю: через два месяца, когда придут они, полученная сила тебе понадобится. Но вот кем ты станешь к тому времени, элитой или последним нубом, этого я знать не могу.

Удачи, игрок. И не забывай Грина.

Глава 9. Девочка Ай

На водопой и отходняки уходит около получаса. Пока остальные пьют, плещутся и отлеживаются, собираясь с силами, я стою на стреме, смотрю, чтоб гиены не напали. Они шуршат в кустах, но атаковать группу не решаются. Раздаю листья сахарного дерева, сам сжевываю парочку, и мы продолжаем путь. О покойном Грине, Культиваторе и эликсире бодрости молчу.

Небо впереди иногда озаряют синеватые вспышки, будто что-то происходит там, в мутном тумане, заполняющем пространство над центром Острова, но грома по-прежнему нет.

За холмом, поросшим буро-зеленой травой, обнаруживается выжженная поляна, мы останавливаемся, никто не решается на нее ступать, хотя по ней удобно срезать путь. Посреди поляны — то ли развалины небольшого здания, то ли просто нагромождения камней.

— Молния туда долбанула, что ли, — бормочет Илай.

— Пусть будет молния, — говорю я, первым огибаю поляну и замираю на полпути: передо мной в траве лежит тело.

Черт, второй труп за сегодня. Привыкай, Ник! Это скелет в камуфляжной куртке и штанах, обглоданный рыжими муравьями. Они все еще копошатся в глазницах, в проломленном черепе. Система подсказывает:

Магна, рекрут

Состояние: мертв, юнит выбыл из проекта.

Степень разложения: 98%.

Магна? То есть перед нами останки девушки. А у Грина в характеристиках присутствовали нечитаемые символы, интересно, почему? Потому что он совсем старый и давно там лежит? Значит ли это, что тут, на Острове, давно ставят эксперименты на людях, и мы — далеко не первая смена?

Второй труп уже не производит на меня такого впечатления, как первый, я почти спокоен. А вот Рио, заметив тело, пятится. Илай останавливается, Хелен говорит по-сербски, но я неожиданно понимаю ее речь:

— Боря, давай обыщем? Вдруг найдем оружие. Это вроде боец какой-то или нет?

Однозначно — нейросеть что-то делает с нашими мозгами. Прокачивает как-то, что ли. Почему Рио говорит без акцента, почему я понимаю слова Хелен?

— Он был таким же, как мы, — говорю я и добавляю: — То есть она была. Система написала даже ее имя, вы не видите, что ли?

Все отрицательно крутят головами. Борис, шагнув к покойнице, ногой переворачивает ее на спину и начинает шарить по карманам.

Шипя, отряхивает с рук муравьев и отступает:

— Она безоружна, или ее обыскали до нас.

— Или она была испытуемой, как я и говорил. Потому что в окне системы написано «рекрут».

Легкость и равнодушие, с которыми Борис обращается с трупом, удивляют меня больше, чем внезапная способность понимать чужой язык, которую мне дала нейросеть. Чем они там с сестрой занимались у себя в Сербии, если ему так наплевать?

— Я бы взяла куртку, — продолжает Хелен, обхватив себя руками.

Похоже, ее знобит. Мою новую куртку никто не заметил, она напоминает старую изодранную, но на ней больше карманов. Борис пожимает плечами:

— Ну бери.

Девушка садится на корточки, тихо ругаясь, начинает расстегивать молнию. Вскакивает и бросает в спину брата:

— Да помоги же!

Смотрю, как они освобождают труп от одежды, и думаю, что в нашем отряде есть настоящие отморозки, а с виду и не скажешь. Вот так познакомишься с милой девушкой, и откуда тебе знать, что она не брезгует потрошить мертвецов... Покачав головой, я шагаю прочь, Илай и Рио идут следом.

Вскоре брат с сестрой догоняют нас, и Борис сразу опережает остальных, пытаясь показать, что он тут главный.

Не проходит и минуты, как его лидерство подвергается испытанию. Он сбивается с шага и останавливается, потому что у него буквально из-под ног кто-то отскакивает в бамбук и исчезает там. Качаются стебли, трутся друг о друга, и кажется, что в зарослях целая стая... только стая кого? Выхватив ножи, мы сбиваемся в кучу.

— Что это было? — спрашиваю я, мысленно призывая систему — пусть подскажет, чего нам опасаться, но получается плохо, над бамбуком просто плавает смутное облачко. А ведь должен врубиться режим исследования, нет? Хотя во время инсталляции было написано, что этот режим, как и режим охоты, не будет сопровождаться подсказками.

— Хрен поймешь, — ворчит Борис. — Похоже на собаку. Ну, или волка. Размером точно с крупного пса. Наверное, такие же гиены, какие тебя подрали.

— Да не, — мотает головой Илай. — Оно бежало на двух лапах, как обезьяна.

— Оружие у нас паршивое, — продолжает Борис. — Считай, что и нет оружия. Обороняться нечем! От собак отобьемся, а если нападет что посерьезнее…

— Будем надеяться, что оно не опасное, — говорю я, думая о том, что серб прав, неплохо бы раздобыть оружие, и жаль, что покойный Грин не оставил мне подарочка в виде пистолета или хотя бы кинжала.