Разум океана

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Дельфины узнают правду

С начальником охраны лаборатории и Острова майором Масаси Кэндо Степан Бакшеев столкнулся в коридоре, соединяющем жилые помещения со служебными.

Степан разыскивал Аритомо Ямада, намереваясь рассказать ему о подводном приключении и последних словах Тиэми Тода.

— Вы торопитесь, господин Бакшеев? — улыбаясь, спросил Масаси Кэндо.

Степан остановился.

— Я задержу вас ненадолго, для вашего же блага, господин доктор. Дело в том, что вы неудачно выбираете места для прогулок. Мне сообщили, что вас задержали мои люди. Считаю своим долгом предупредить, что если бы это произошло ночью, я не имел бы чести разговаривать с вами сейчас. Охрана получает фотографии всех обитателей острова, они узнали вас в лицо и предложили повернуть назад. Ночью же мои люди обязаны стрелять в любую тень, появившуюся за пределами лаборатории и океанариума…

— Понимаю, господин майор. А сейчас я могу быть свободным?

— О да, конечно!

Майор Масаси Кэндо поклонился и, продолжая улыбаться, скрылся за поворотом коридора.

«Вот вы и предупреждение подучили, господин Бакшеев, подумал Степан. — Теперь держите ухо востро!»

Он продолжал разыскивать Аритомо Ямада, заглядывал повсюду и размышлял о зловещем намерении Косаку Хироси.

«Неужели это правда? Может быть, ей померещилось? Зачем Косаку Хироси убивать меня? Приказ Накамура или происки Масаси Кэндо? Но убрать меня можно и менее сложным способом. Нет, очевидно, я нужен им. Тогда Косаку Хироси представляет иные силы и вынужден действовать втайне и от майора, и от профессора. В тайне от всех. Но кто стоит за ним? Или девушка ошиблась?»

Эти мысли настолько заняли Бакшеева, что он не заметил показавшегося в боковом проходе Аритомо Ямада.

— Наконец-то! — воскликнул Аритомо Ямада. — Я узнал, что вы вернулись, но нигде не мог отыскать вас.

— Я тоже искал вас, — сказал Степан.

— Нам нужно поговорить.

Они прошли к бассейнам океанариума и остановились у кромки одного из них.

— Эти-то, наверное, не выдадут нас профессору Накамура и майору Масаси Кэндо, — грустно улыбаясь, сказал Бакшеев, кивнув на дельфинов.

Увидев у стенки бассейна людей, дельфины остановили все занятия и прислушивались к человеческим словам, высунув головы из воды.

— Если бы мы могли поговорить с ними так, как говорит Накамура, — с горечью сказал Аритомо Ямада. — Но вы, Степан, кажется, получите такую возможность…

— Я? — переспросил удивленно Степан. — Каким образом?

— Сейчас расскажу. Но прежде о хозяине радиопередатчика. Я знаю его.

— Кто же он?

— Когда вы были на дне бухты, я выбрал удобный момент, вышел на берег бухты и спрятался за обломками скалы. С собой я взял морской бинокль. И вот через полчаса из воды показалась человеческая фигура в скафандре. Неизвестный огляделся по сторонам, подошел к камню, достал из-под него рацию. И тут он сбросил мешавшую ему маску. В бинокль я хорошо рассмотрел его лицо.

— И кто же это был?

— Косаку Хироси.

Когда Тиэми Тода вошла к нему в комнату, Косаку Хироси незаметным движением набросил край покрывала на обложку лежащей перед ним книги — томика Нагаи Кафу — дабы не обнаружить перед девушкой своей привязанности к эротической литературе.

— Я очень рад твоему визиту, Тиэми Тода, — заговорил Косаку Хироси, поднимаясь. — В последнее время ты совсем позабыла обо мне. Почему ты избегаешь моего общества?

— Я ненадолго, Косаку Хироси, — сказала девушка. — Может быть, мне не следовало приходить сюда.

— Ну что ты, Тиэми Тода! Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Я опечален тем, что твои глаза перестали лучиться, когда ты обращаешь их в мою сторону.

— Ты умеешь красиво говорить, Косаку Хироси, и, признаюсь, твои слова всегда задевали мое сердце. Но я перестала тебе верить. Скажи, за что ты хотел убить этого человека?

— Что с тобой, Тиэми Тода? О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь о ком и о чем. Ты свалил скалу сегодня.

— Ах, ты про этого русского… Я давно заметил, что он нравится тебе, но не думал, что до такой степени. Ты даже обезумела от своих чувств к нему, Тиэми Тода. Для меня это большой удар. Уверяю, тебе показалось.

— Отвечай на мой вопрос, Косаку Хироси.

— Тебе просто померещилось. У меня и в мыслях не было ничего подобного.

— Померещилось? Хорошо, пусть будет так. Но…

— Ты хочешь что-то сказать, Тиэми Тода?

— Я напомню тебе нашу старинную притчу. Притчу о соловье, не хотевшем петь песни. И спросили: «Что делать, когда соловей не поет?» Набунага сказал: «Если соловей не поет, я его убиваю». Хидееси сказал: «Я его заставляю». И Иэясу Токугава ответил: «Я жду». Прощай, Косаку Хироси.

Тиэми Тода вышла. Косаку Хироси вытащил из-под покрывала спрятанный от глаз девушки томик Нагаи Кафу и злобно швырнул его в угол.

«Проклятая девчонка! — подумал он. — Она может выдать меня, и тогда все пропало. А я уже на полпути к цели. Конечно, покушение на этого русского можно подать как следствие ревности, все-таки он потенциальный враг нашей империи, но… Мне не хотелось бы иметь личные счеты с этим медведем. Да, Масаси Кэндо нельзя настораживать, и медлить нельзя. Сегодня же… Нет, сегодня не успею, тогда завтра… Да, завтра передам Гофману, чтоб субмарины были готовы к походу на остров. Примерные координаты мне уже известны, а потом, когда субмарины подойдут, я дам им пеленг».

Все было так же, как и в тот день, когда Степан Бакшеев впервые сел в кресло, напомнившее ему кресло из парикмахерской. Поблескивающая многочисленными лампами аппаратура, экраны с пульсирующими кривыми, меряый гул и два кресла подле пульта с тумблерами и кнопками.

— Прежде чем мы приступим к основной задаче, я должен сказать вам несколько слов.

Профессор Накамура пристально посмотрел на Бакшеева, затем отвел взгляд и протянул руку к стене.

— Как вы уже знаете, — сказал он, — я разрешил Аритомо Ямада рассказать вам обо всем. Мне удалось расшифровать «язык» дельфинов и вступить с ними в связь. Она поддерживается с помощью вот этого аппарата. Рассказывать о его устройстве не имеет смысла. Оно очень сложное и действует по принципам, пока еще не известным современной науке.

Степан Бакшеев молчал. Он думал о судьбе инженера Уэда и о том, что ему предстоит сделать через несколько минут.

— Вам, специалисту, нет необходимости объяснять, какие возможности открываются перед человеком, сумевшим привлечь этих животных на свою сторону, — продолжал тем временем профессор Накамура. — Но сейчас идет война, и мне не до подводных кладов или океанографических исследований. Мы используем дельфинов во время морских сражений как санитаров. Они подбирают матросов и офицеров, упавших в воду, спасают раненых, доставляя их на специальные госпитальные суда. Гуманная роль, не правда ли?

Профессор Накамура с улыбкой посмотрел на него. А Степан вдруг вспомнил те мгновения, когда «Имандра» подверглась атаке, и теперь понял, что торпедировали их обманутые дельфины…

— Но в последнее время животные избегают сотрудничества с нами, — сказал профессор Накамура. — Необходимо принять определенные меры. Я пришел к мысли, что одной из таких мер будет беседа о коммунистических идеалах. Да-да, не удивляйтесь. Ваши взгляды близки этим животным. Откровенно говоря, я их не разделяю, по для пользы дела считаю возможным такой обмен информацией. Сейчас вы будете «говорить» с Фист-кых, Старшей Матерью. Это глава дельфиньей семьи. Я сказал «говорить», но это понятие весьма условно. Когда установится контакт и вы услышите «голос» Фист-кых, начинайте мысленно отвечать ей, напрягая всю волю, чтобы сосредоточиться на одном и не отвлекаться по иному поводу. Вы готовы?

— Да, — ответил Степан.

— Прекрасно, — сказал профессор Накамура. — Для первого раза вы назовете себя. Потом расскажете об основных принципах коммунизма и объявите, что вы Главный коммунист планеты.

— Но это не так, — возразил Бакшеев.

— А какая разница? Ведь здесь, на острове, вы единственный большевик, а остров настолько изолирован от внешнего мира, что сам превратился в отдельный мир. И здесь вы — Главный коммунист, Бакшеев, равно как и я — Старший Самурай. Садитесь, пожалуйста, в кресло. Я буду сидеть рядом и «слушать» вашу беседу. На первый раз — принципы, во второй беседе вы должны будете убедить Фист-кых, что принципы эти обязывают их беспрекословно выполнять наши указания, в этом, мол, их долг перед Человечеством. Приступайте.

Бакшеев сел в кресло, Накамура спросил в микрофоя, готова ли к беседе Фист-кых, и, получив утвердительный сигнал, опустил на голову Степана электронный колпак.

Раздался мелодичный звон. Бакшеев перестал ощущать свое тело, ему почудилось, будто он растворился в окружающем пространстве, и только его мозг продолжает жить, напрягаясь от непривычной работы. Степан твердил слова, какими он хотел встретить Фист-кых, он боялся сбиться, мучительный страх проникал в мозг, мелодичный звон продолжался, Степан увидел себя как бы со стороны, и тогда возникли слова:

«Это ты, Старший Самурай?»

— Нет, нет! — закричало где-то внутри Степана. — Это я, Степан Бакшеев.

И сразу он сообразил, что его имя ничего не говорит Старшей Матери, оно попросту не укладывается ни в одно из тех понятий, что переданы ей профессором Накамура. Наступила тишина, глубокая, тяжелая тишина, Фист-кых молчала, и Степан лихорадочно собирал мысли, чтоб стереть ими тишину, заполнившую пространство между ним и разумным существом из Океана.

— Я — другой человек, — произнес, наконец, Степан, — и хочу говорить с тобою, Фист-кых.

И еще он подумал, как здорово, что в свое время он в совершенстве овладел японским языком. Ведь дельфины общались с людьми только по-японски.

— Мое имя Степан, — сказал Бакшеев.

— Я слушаю тебя, Степан, — откликнулась Фист-кых. — Говори, я слушаю тебя, — повторила она.

И Степан стал говорить, вернее, мысленно произносить слова, какими он хотел поведать Фист-кых подлинную историю человеческого рода, не приукрашивая и не сгущая краски, историю, подчас жестокую и не делающую чести человечеству. Но она была, эта история, и люди не могут от нее отказаться. Другое дело — будущее. Люди живут ради него, и каждое столетие приближает их к такой жизни, какая единственно достойна человека. И если сейчас идет страшная война, люди убивают друг друга, то начали эту бойню те, кто хочет будущего лишь для одной группы населения Земли. Как если бы дельфины-гринды напали на дельфинов-афалин и уничтожили их под предлогом того, что им, гриндам, стало тесно в Океане. Тяжело рассказывать об этом, потому что война — позор человечества, но собратья по разуму должны знать правду. На Земле есть люди, они учат других, как навсегда избавиться от этого позора, и он, Степан, принадлежит к их числу…

Бакшеев заторопился. Он знал, что разговор слушает профессор Накамура, старался строить мысли так, чтоб не вызвать у него подозрений. Степан знал и то, что через несколько минут Аритомо Ямада отключит профессора от общей сетп и даст сигнал… И тогда он, Бакшеев, сумеет сказать Фист-кых самое главное, но в его распоряжении всего несколько мгновений…

Вот он, сигнал!

Торопясь, Бакшеев сообщил Старшей Матери самое главное и услыхал далекий, замирающий, с оттенком глубокой боли голос:

«Нас обманули… Мы видели мертвых людей среди обломков и терялись в догадках. Значит люди умеют лгать?»

— Нет-нет! — закричал Степан. — Старший Самурай не такой, как другие! Он плохой человек, враг остальных людей!

«Я сообщу Совету Старших Матерей. Как встретиться с тобой?»

— Уходите! Все уходите! Здесь ждет вас опасность!

«Мы уйдем вместе, — донеслось до сознания Степана, вместе уйдем…»

Завертелся оранжевый шар, разбрызгивая искры. Он вертелся все сильнее и лопнул наконец, осыпав Степана радужными осколками.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой искаженное злобой лицо профессора Накамура. Профессор широко разевал рот и размахивал руками. Степан понял, что Накамура кричит, но до его слуха не доносилось ни единого звука.

«Оглох, наверное, — подумал Бакшеев. — Успел он услышать или нет? Кажется, успел. Иначе, чего ему так бесноваться?»

Он скосил глаза и увидел рядом трех охранников с автоматами в руках. Поодаль стоял майор Масаси Кэндо.

«Попался, — подумал Степан. — Меня успели засечь… Но о чем кричит профессор?»

В голову пришла мысль о преимуществах глухого, которого разносят в пух и прах, он улыбнулся, и Накамура, увидев это, вдруг подпрыгнул, затопал ногами, размахнулся и сухоньким кулачком неожиданно больно ударил Степана.

Степан дернулся, инстинктивно напрягся, намереваясь ответить, но сдержался…

И вдруг почувствовал, что он слышит.

— …Животное! Да, превращу вас в животное! — визгливо кричал профессор Накамура. — И ваших приятелей, этих тварей, тоже!

Очевидно, перед этими словами профессор Накамура разъяснил причину своего негодования, но Бакшеев не слышал начала разговора и очень сожалел об этом, так как не мог установить, что известно и чего не знает Накамура.

— Заприте его, — приказал профессор майору Масаси Кэндо. — И не спускайте с него глаз. Эти большевики умеют проникать сквозь стены. Уберите же его! — пронзительно завизжал он.

Подводные лодки уходили ночью.

Одна за другой, с промежутком в тридцать минут, отошли таинственные субмарины от причалов Вильгельмсхафена, главной базы германского подводного флота, расположенной на левом берегу устья реки Везер. Оставив с правого борта остров Гельголанд, обе подводные лодки направились в сторону английского канала, где во французском порту Шербур их ждали еще две субмарины.

Отряду подводных лодок предстоял тяжелый поход — пересечь по диагонали Атлантику, спустившись на юг до мыса Горн, а затем сложный переход через Тихий океан, с заправкой в тайных базах, то там, то здесь разбросанных по островам Полинезии.

В ночь, предшествующую выходу субмарин из Вильгельмсхафена, флагман отряда, фрегатен-капитан Отто Шрайбер, был вызван в Берлин, на улицу Тирпицуфере, 74. Его принял в своем кабинете начальник одного из отделов абвера генерал Лахузен.

— Послушайте, фрегатен-капитан, — сказал Лахузен, — вашей операции придается такое значение, что напутствовать вас хотел лично адмирал Канарис. Но, к сожалению, шеф срочно вылетел на Восточный фронт, так пожелал сам фюрер. Мне поручено передать вам, что руководство абвера разделяет мнение гросс-адмирала Деница о ваших высоких командирских качествах. Однако не забывайте, фрегатен-капитан, о том, что вы не только моряк, но и разведчик. Никаких необдуманных действий по дороге туда, как ни велико было бы искушение пустить на дно парочку-другую кораблей противника. Помните, что удачное проведение порученной вам операции позволит нам отправлять на дно десятки и сотни вражеских кораблей, сделает нас подлинными хозяевами в мировом океане. Все инструкции вами получены. Избегайте излишних радиопереговоров. Информация о переходе только с условленных пунктов на Огненной Земле, с острова Пасхи и по завершении задания. И еще. Пользуюсь случаем передать вам привет от вашего брата Генриха.

— Где он, господин генерал? Я не видел его около двух лет…

— Он там, куда вы направляетесь. Может случиться и так, что вы встретитесь. Толька не задерживайтесь в пути. Обстановка в мире постоянно меняется, а нам нельзя опаздывать. Промедление разведчика равносильно его гибели, фрегатен-капитан. С нами бог!

— Мне нужна хорошая яхта с небольшой и надежной командой, — сказал Генрих Раумер, корреспондент берлинской «Фелькишер Беобахтер» в Японии, доктору Адольфу Гофману-Таникава.

— Не слишком подходящее время для морских прогулок, отозвался резидент. — Куда вы собрались, Раумер?

— В гости к профессору Накамура.

— Вы шутите?

— С чувством юмора у меня всегда было неладно. По крайней мере, во время общения с коллегами по разведке. Вот малая толика юмора в самом существе задумываемой операции — это совсем другое дело. Юмор здесь придает ей элегантность и интеллектуализм. Итак, вы поможете найти мне яхту? Разрешение на выход в море у меня есть…

— Вы намерены вернуться? — спросил Гофман-Таникава.

— Все зависит от того, как справится с порученным заданием ваш препаратор…

— Патологоанатом, — поправил доктор.

— Именно он. Прошу меня извинить за недостаточную откровенность, дорогой Адольф, но вы согласитесь, что чем меньшее число людей будет знать о цели моего выхода в море, тем лучше для сохранения тайны. И вам так спокойнее…

— Резонно, Генрих. Я, собственно, и не допытывался… Это хорошо, что вы довольны Косаку Хироси. И я рад за него и за вас. А главное — за дело, которое, судя по всему, успешно продвигается вперед. Будет у вас яхта, Генрих…

— Спасибо. Что еще вы приготовили по тому вопросу?

— Ряд научных материалов о работах ученых самых различных стран по дельфиньей проблеме. Я старался составлять эту подборку как можно осторожней. Наш интерес к дельфинам может навести кое-кого на далеко идущие домыслы.

— Вы правы, Адольф. Давайте-ка посмотрим вместе, что вы раздобыли. И я возьму все с собою. Мне это может пригодиться в самое ближайшее время.

Адольф Гофман-Таникава молча протянул Генриху Раумеру, известному в Берлине как старший лейтенант абвера Генрих Шрайбер, синюю коленкоровую папку.

— Все здесь, — сказал он.

Раумер развязал тесемки и поднес к глазам первый листок.

— «На греческой монете, выпущенной около 2500 лет назад, — вслух прочитал разведчик, — был изображен человеческий глаз, в поле зрения которого дельфин…»

Гофман-Таникава улыбнулся.

— Издалека вы начали, Адольф, — заметил Раумер.

— Скажу больше, — отозвался резидент абвера, — я предложил бы считать этот знак символом нашей операции. Открытие профессора Накамура в поле зрения германской разведки… Ваше мнение, Генрих?

— Вы романтик, Адольф… В определенной мере это не лишнее качество для разведчика. Но только в определенной мере… Не больше. Ваше предложение будет приятно шефу. В своем рапорте я непременно подчеркну информацию о монете древних греков. Но пойдем дальше. Это что?

Он стал читать вслух:

— «…Они плавают быстрее всех, выпрыгивают из воды на огромную высоту, они приветливы и любят человека. Уже этого было бы достаточно, чтобы заинтересоваться дельфинами. Но есть и еще один фактор. Предполагают, что дельфины умеют говорить, во всяком случае, они общаются друг с другом, и при этом их средства общения гораздо сложнее, чем известные нам средства общения других животных.

Недавно на заседании Американского акустического общества было сообщено о новых экспериментах.

Исследование многих тысяч различных „звуковых обменов“ между человеком и дельфином позволило ученым прийти к выводу, что этот последний издает целый ряд звуковых импульсов, соответствующих по частоте колебаний импульсам человеческого голоса. По их мнению, существует возможность установить-связь между человеком и дельфином с помощью приемопередаточных устройств с одинаковой гаммой частой. Ученые заявляют также, что дельфины имитируют „окраску“ гласных и частотный контур интонаций человеческой речи.

Новые результаты были получены профессорами У. Батто и Дж. Бастианом, которые работали в сотрудничестве с Союзом по изучению дельфинов при министерстве военно-морских сил США в Пойнт-Мьюгу. Они выступили с докладом на коллоквиуме, посвященном изучению сонарных систем животных.

Профессор Батто изучал способность дельфинов имитировать акустические сигналы.

Поскольку дельфины не могут воспроизводить звуки человеческой речи, ведь у них нет голосовых связок, Батто преобразовал голос с помощью ряда фильтров и модуляторов. Получившийся в результате этого акустический сигнал представляет собой свист, модулированный по частоте и напряжению в диапазоне 6-12 килогерц, то есть в обычном звуковом диапазоне этих животных.

Батто посылал через свои аппараты сигналы, соответствующие фонемам человеческого языка.

Проведенные опыты показали, что дельфины в состоянии очень точно имитировать тот тип сигналов, который они получили через аппараты. Их имитацию с помощью другого аппарата вновь преобразуют в фонацию человеческого языка. Исследования кроме всего прочего показали, что животные не только правильно воспроизводят сигналы, но и быстро запоминают их для этого достаточно двух десятков „уроков“.

Поразительные результаты дали эксперименты профессора Бастиана. Профессор Бастиан исходил в своей последней работе из следующего предположения: если у дельфинов есть сложная акустическая связь, значит, в определенной ситуации, когда дельфину нужно сделать какой-то выбор, он сможет передать информацию о результате своего выбора другому дельфину. При этом он передаст ее таким образом, что дельфин, получающий сигнал, расшифровав полученную информацию, сможет совершить нужное действие. Короче говоря, речь шла о том, чтобы доказать, что у дельфинов есть настоящий язык…»

Генрих Раумер перестал читать и внимательно посмотрел на хозяина дома.

— Нет, — сказал Гофман-Таникава, отвечая на невысказанную мысль корреспондента «Фелькшпер Беобахтер». — Янки еще далеки от успехов профессора Накамура. Прямого контакта с дельфинами у них нет. Пока они не придают подобным экспериментам серьезного значения.

— Не обольщайтесь беспечностью американцев, — возразил Раумер. — Мне известно, что их головастый физик Роберт Вуд еще в первую мировую войну предложил использовать дельфинов для обнаружения наших субмарин. С этой целью Британское адмиралтейство проводило даже опыты… И опыты эти показали, что дельфинов действительно можно приучить гоняться за подводными лодками, ориентируясь по звуку винтов, запахам масла и выхлопных газов.

— Информация об этом тоже хранится в папке, — сказал Гофман-Таникава. — И все-таки у наших противников нет того, что имеет профессор Накамура и скоро будем иметь мы.

— Дай бог… Сейчас, когда профессор Гельмут Вальтер изо всех сил трудится над новым двигателем для невиданной еще субмарины, нам вовсе ни к чему сюрпризы вроде дельфинов-ищеек. Хватит с нас английских гидролокаторов… И все-таки с трудом верится, что с дельфинами можно установить прочный контакт.

— А вы прочтите следующий листок, Генрих, — предложил Гофман-Таникава.

«Когда немецкому физиологу М. Тидеману, — прочитал Раумер, — впервые довелось увидеть мозг дельфина, он был поражен. „Замечательное развитие мозга дельфина! — воскликнул Тидеман. — Это развитие предоставляет ему место сразу же за человеком и орангутангом. И оно могло бы дать основание для выводов о соответствующем развитии умственных способностей…“ Проводя свои анатомические исследования в 1827 году, Тидемав установил, что мозг дельфина больше, чем у обезьяны, и почти такой же, даже немного шире у основания, как у человека.

В наши дни всерьез взялись за изучение мозга дельфина. Профессор из Швейцарии А. Портман так подвел результаты тестовых испытаний: на первом месте человек — 215 баллов, на втором дельфин — 190 баллов, третий призер — слон. Обезьяна заняла четвертое место.

У дельфина на 50 процентов больше нейронов, чем у человека. Следовательно, он спосрбен усвоить объем знаний в полтора раза больше, нежели люди. С такой феноменальной головой можно обойтись без искусственных средств хранения информации…»

— Да, — протянул Раумер. — Не думаю, чтоб у меня было или будет когда-нибудь задание, сложнее нынешнего.

— «Тому, кто по несчастью оказался среди волн, следует плыть, уповая на помощь дельфина или богов», — процитировал резидент.

— А это еще откуда? — сощурился подозрительно Раумер.

— Из Платона, — ответил Гофман-Таникава. — Известно, что древние жители Средиземноморья часто сталкивались с дельфинами во время плавания и ловили вместе рыбу. Имеется немало красочных описаний такого «сотрудничества».

Плиний Старший писал, как афалины метали косякам кефали выходить из мелководного залива в море. По окончании удачного лова рыбаки вознаграждали дельфинов частью добычи и никогда не трогали своих «помощников». Заготовляли же дельфинье мясо в пищу и жир для замены оливкового масла, по мнению писателя древности Плутарха, не греки, а византийцы…

— Судя по всему, — проговорил Генрих Раумер, — вы, Адольф, всерьез занялись этой проблемой. Не собираетесь ли в помощники к профессору Накамура?

Гофман-Таникава рассмеялся.

— Боюсь, что в таком серьезном деле я окажусь беспомощным дилетантом. Но кое-какими сторонами дельфиньего вопроса я заинтересовался. Возьмите, к примеру, воззрения древних на этих животных как на бывших людей, ушедших когда-то с суши в океан. Вообразите себе, Генрих, подобный опыт. Если погрузить в быстрый поток детский воздушный шарик, то, обтекаемый струями, он, конечно, не сохранит сферической формы — сплющится в направлении потока, раздастся в боках.

Гораздо сложнее обстоит дело с обтеканием живой, организованной материи. Она воспринимает давление набегающего потока, старается изменить свою форму, приспособиться к потоку. Если эта своеобразная задача решается на протяжении жизни многих поколений какого-либо вида животных, то в процессе эволюции ее оптимальное решение отыскивается удивительно точно.

Как мне стало известно недавно, известный английский ученый Ферст Овэйприл решил такую задачу для обтекания человеческой головы потоком, набегающим в направлении «нос — затылок». Для исходного профиля рассчитывалось поле скоростей и давлений на поверхность головы. Методами теории оптимального регулирования определились возможные малые деформации черепа, позволяющие снизить максимальное давление жидкости на голову, воспрепятствовать зарождению вихрей… Для этой новой формы вновь решалась задача обтекания и вновь определялись оптимальные деформации и так далее. Полученные результаты проливают неожиданный свет на загадку Атлантиды. Неотвратимость погружения под воду поставила обитателей этой страны перед дилеммой: либо погибнуть, либо приспособиться к новым условиям жизни.

Победа в борьбе со стихией давалась людям ценой коренной перестройки физического строения. Их тела постепенно становились более «обтекаемыми», ноги срослись, образовав хвостовой плавник, руки превратились в боковые, нос сильно выдался вперед, разросся, округлился, глаза заплыли, лоб стал более покатым. Кожный покров был доведен до совершенства, которое до сих пор озадачивает исследователей: на самых высоких скоростях движения вокруг тела дельфина не образуется вихрей. Разговорный язык заменился свистом, хорошо, распространяющимся в воде. В корне изменились дыхательная и нервная системы…

Так человек мог превратиться в дельфина. И, возможно, те, в ком мы видим «братьев по разуму», — родные братья нам и по происхождению, Генрих.

— Логично, хотя и сдобрено изрядной долей фантастики, отозвался Генрих Раумер. — Странно лишь одно: почему осуществить контакт с этими «бывшими людьми» удалось японцу… Именно японцу. Почему?

— Японцы не занимались массовым промыслом дельфинов, ответил Гофман-Таникава. — И, может быть, «людям моря» как-то известно об этом… Ведь еще Плутарх писал, что из всех живых существ лишь дельфину природа даровала то, что ищут лучшие философы человечества — способность к бескорыстной дружбе. Дельфину ничего не надо от людей, — подчеркивал Плутарх, — но тем не менее он их великий друг и многим оказывал помощь… Правда, сами люди оставались глухими к настойчивым призывам иной цивилизации…

— Позвольте, Адольф! — прервал хозяина дома Раумер. — Вы и в самом деле считаете этих животных цивилизованными существами?

— Я только исхожу из тех сведений, которые передал наш агент, Косаку Хироси. Если они достоверны, а в этом нет причин сомневаться, у Косаку Хироси трезвый, аналитический ум, то следует признать, что профессор Накамура вступил в контакт со второй земной цивилизацией. Правда, почти во все времена люди оставались глухими к ее настойчивым призывам объединиться. Преследуя сиюминутную выгоду, мы постоянно и нещадно уничтожали дельфинов. Во времена Генриха Восьмого мясо дельфинов считалось королевским блюдом. За последние сто лет уничтожено около двух миллионов животных. Собственно, сейчас эти существа находятся под угрозой полного уничтожения. И лишь теперь, начав освоение Мирового океана и борясь за владычество в нем, человек наконец заинтересовался странным, разумеется, с нашей точки зрения, поведением «царя морских просторов». Однако интерес этот своеобразен, в нем нет и следа «бескорыстной дружбы», о которой говорил Плутарх.

Раумер хмыкнул.

— Боюсь я, — сказал он, — что ведомству, занятому расовыми проблемами, не по вкусу придется вся эта история. Ведь мы не сумели до конца убедить мир в превосходстве одних человеческих рас над другими, а тут появляются эти морские бестии, у которых мозг в полтора раза больше нашего. Может быть, оставить их в покое? А? Что скажете, Адольф?

Гофман-Таникава с интересом взглянул на берлинского коллегу.

— Если вы это и всерьез, Генрих, то уже поздно, — ответил он. — Нам нужна их помощь, чтобы победить в океане. Расовыми проблемами займемся после того, как солдаты Великой Германии высадятся на побережье всех континентов. Тогда нам понадобятся дельфины не только для уничтожения вражеских кораблей. Они будут нашими связными, разведчиками океанских глубин, нашими руками и глазами под водой. Овладеть всем океаном значит, овладеть еще одним миром. А теоретическое обоснование нашего владычества предоставьте, Генрих, специалистам из ведомства Альфреда Розенберга. Вы ведь помните, как однажды партайгеноссе Розенберг в своей статье в «Фелькишер Беобахтер» утверждал, что мировоззрение национал-социализма состоит в том, «что для него душа не равна душе, человек не равен человеку, для национал-социализма не существует никакого „права в себе“, его цель — сильный немецкий человек, и все право и общественная жизнь, политика и хозяйство — должно соответствовать этой цели… Неравенство людей — вот основной принцип, которому надо следовать для того, чтобы добиться высших целей…» Поэтому будьте спокойны, Генрих. Дельфины, принятые на службу Великому рейху, займут в нашем обществе подобающее им место.

Молодой японец, не постучав, быстро сдвинул дверь и вошел в комнату дочери профессора Накамура.

Девушка поднялась и удивленно смотрела на ассистента своего отца.

Аритомо Ямада схватил ее руки.

— Только вы можете его спасти, Тиэми Тода, — взволнованно произнес он. — Только вы!

— Но что он сделал? Почему его заперли? Отец говорит, что он преступник, безумец, опасный для окружающих маньяк.

— Ложь, Тиэми Тода! Степан Бакшеев — замечательный человек и настоящий ученый. Он раскрыл правду дельфинам, ты ведь тоже знаешь теперь о них все. И Степан рассказал им о твоем отце, о его преступлении перед человечеством. Твой отец и Косаку Хироси готовят расправу над Степаном. Его хотят использовать в качестве подопытного животного при экспериментах.

— Я не верю вам, Аритомо Ямада.

— Это слишком чудовищная правда, лучше бы кто-то другой поведал ее тебе. Может быть Степан… Он, наверное, сумел бы сделать это иначе.

— Говорите же!

— Тогда слушай.

…Когда Аритомо Ямада закончил рассказ, Тиэми Тода не проронила ни слова. Она сидела, опустив голову, и длинные тонкие пальцы ее теребили край кимоно.

— Ты веришь мне? — спросил Аритомо Ямада.

Тиэми Тода молча поднялась и, не обернувшись, вышла из комнаты.

Мрак, таившийся по углам, с усилием преодолевало желтоватое пятно электролампы, забранной в решетчатый колпак. Пол был застлан грубо выделанным татами из рисовой соломы; низкий овальный столик да твердый валик, служивший подушкой, составляли все убранство помещения.

Окна в камере, как, впрочем, и в других помещениях острова, отсутствовали. Дверь уходила при открывании в стену и не имела традиционного в европейских тюрьмах «волчка».

По подсчетам Степана прошло двое суток. Тогда за ним пришли.

С охранниками был майор Масаси Кэндо. Неизменная улыбка и на этот раз растягивала его губы.

— Господин профессор просит вас проследовать в лабораторию, — вежливо, но без обычного поклона сказал начальник охраны. — Покажите ваши руки.

Степан протянул руки вперед, почувствовал, как их охватили металлические обручи. Он потряс наручниками, майор Масаси Кэндо знаком остановил его.

— Не трудитесь, — сказал он. — Это для вашей же пользы. Вы очень сильны и безрассудны.

Степан шел, окруженный желтыми стражами, и думал о необходимости увидеть Аритомо Ямада, связаться с ним, поведать о новой затее профессора Накамура.

Они подошли к помещению операционной, и самые дурные предчувствия охватили Степана.

Хозяин лаборатории, облаченный в белый халат с короткими рукавами, держал единственную руку с растопыренными пальцами перед собой и ждал, когда она просохнет. Рядом стоял служитель и готовился надеть профессору на руку резиновую перчатку.

Накамура подошел вплотную к Степану.

— Вы не захотели помочь мне убедить этих тварей сотрудничать с нами, — сказал он. — Сейчас вы увидите, какой путь избрал я для достижения все той же цели.

Охранники усадили Степана Бакшеева в высокое кресло неподалеку от широкого стола, на котором высился огромный продолговатый чан, наполненный водой. Охранники встали за спиной Степана.

По команде профессора Накамура четыре служителя внесли дельфина. Он лежал на длинном куске парусины. Служители осторожно опустили дельфина в чан, закрепили ему голову и удалились.

Вдруг Бакшеев увидел Косаку Хироси. Патологоанатом вошел в операционную, неся в руках стеклянный ящик с хирургическими инструментами. Косаку Хироси увидел Бакшеева и едва заметно пожал плечами, будто давая понять, что он, Косаку Хироси, здесь ни при чем.

— Приступим, — сказал профессор Накамура, и вдвоем с Косаку Хироси они принялись колдовать над головой дельфина.

Вдруг дельфин дернулся, брызги полетели во все стороны. Накамура и патологоанатом отступили в сторону, держа в руках окровавленные инструменты.

— Что вы делаете, изверги! — крикнул Степан. — Ведь это мыслящее существо!

Косаку Хироси снова пожал плечами, профессор Дзиро Накамура что-то пробормотал неразборчиво, повернувшись спиной к Бакшееву.

Дельфин перестал биться и замер. Он совершенно не дышал.

«Если дельфин еще жив, — подумал Степан, — то находится в глубоком оцепенении. Такое состояние бывает у людей, перенесших эпилептический припадок».

Степан Бакшеев попытался подняться в кресле, но охранники взяли его за локти и настойчиво потянули назад.

Неожиданно дельфин ожил. Его движения были неестественно быстрыми, и Степан узнал в них признаки, предвещающие смерть.

Расплескав воду из чана, дельфин затих.

— Русские говорят: первый блин комом. Не так ли? — сказал профессор Накамура, служитель мыл его руку под краном.

— Вы преступник… Убийца!

— Преступление — относительное понятие. Все зависит от того, по какому кодексу оно рассматривается. Дельфины не хотели работать на Божественную Империю добром, заставим их служить нам другим методом. Небольшая операция на мозге — и эти твари становятся послушным орудием в моих руках. Они будут нести взрывчатку туда, куда им будет приказана. Следующим на этом столе будет Фаситор, затем — Фист-кых. И они начнут работать на Империю безо великих бредовых идей о благе для всего человечества. Честное слово, Бакшеев, если б я не был уверен в том, что первым на Земле установил контакт с дельфинами, то считал бы их вашими учениками. Дельфины агенты красных! Неплохо для газетных заголовков, не правда ли?

Профессор Накамура улыбался.

— Вы чудовище, вы недостойны называться человеком!

Степан Бакшеев рванулся с кресла и облепленный повисшими на нем охранниками бросился к профессору Накамура. Профессор попятился, Степан был страшен.

Кто-то из охранников ловко ударил Степана ребром ладони по шее, и он потерял сознание.

Капитан яхты, арендованной Адольфом Гофманом-Таникавой для берлинского корреспондента, принял своего пассажира в небольшом рыбачьем поселке, лежащем на тихоокеанском побережье острова Сикоку. Когда Генрих Раумер оказался на борту, капитан, малоразговорчивый, угрюмого вида, кряжистый японец, вывел яхту из бухты Сусаки, прошел миль пятьдесят к осту, потом повернул к югу, оставив за кормою мыс Мурото.

Потом он еще не раз менял курсы и весь день беспокойно оглядывал горизонт, успокоившись только ночью, когда передал штурвал помощнику, хромому, с изрытым оспой лицом, корейцу. Третий член экипажа яхты, моторист, почти не вылезал из машинного отделения, где споро суетился на редкость сильный двигатель и уносил элегантную яхту в беспредельные просторы Тихого океана.

Весь день Генрих Раумер провалялся на койке в тесной каюте, которую капитан отвел своему пассажиру. Он пытался уснуть, но сон не приходил… Раумер знал, кто командует отрядом подводных лодок, идущих из далекой Германии. Мысль о встрече с единственным братом, да к тому же с близнецом, не давала Раумеру покоя. Как и у многих немцев, сентиментальность, связанная с культом семьи, домашнего очага, патриархальных традиций, была и отличительной чертой Генриха Раумера-Шрайбера тоже.

Пытаясь отвлечься, он вновь возвращался к синей коленкоровой папке, содержавшей самые разнообразные сведения о дельфинах. Ведь не исключено, что ему, разведчику, придется вступить в сложную психологическую игру с этим профессором Накамура. Поэтому чем большую проявит Раумер эрудицию по части дельфинов, тем лучше. Да еще присутствие этого русского, о котором сообщает Косаку Хироси… Раумер работал в России, долго жил в Прибалтике, и он знал, как трудно работать с русскими, невозможно заранее, с большой точностью рассчитать их поступки.

«Не было печали, так черти накачали», — вспомнил Раумер русскую поговорку, вздохнул и раскрыл синюю папку.

Первым он прочитал сообщение о том, как дельфины обратились за помощью к людям. Удивительную историю рассказали рыбаки, ведущие промысел тунца у берегов Франции, около Канн. Команда «Кориандра» поняла: что-то неладно, когда услышала, невероятный шум, который создавали два десятка дельфинов, неистово выпрыгивавших из воды. От стада отделилось взрослое животное и стало подталкивать впереди себя, видимо, только что родившегося детеныша, который плыл с трудом. Один из рыбаков бросился в воду и поднял на палубу детеныша дельфина. Несколько минут ему делали искусственное дыхание, но спасти дельфина не удалось — он умер от удушья. Оказалось, он родился с дефектом — непроходимостью дыхательных путей. Раумер отложил листок, порылся в папке… «Интересно, — думал он, значит, дельфины понимают, что люди, которые в них стреляют, могут придти к ним на помощь. Нет, требуется иной поворот. Если мы вступим с ними в контакт, надо поставить вопрос так, что есть на земле люди, которые ненавидят дельфинов, и те, которые относятся дружелюбно. Последние мы, немцы… Следовательно, и работать дельфинам необходимо только на нас. Старый римский принцип „Разделяй и властвуй“ в дельфиньем царстве! За эту идею можно получить дополнительную благодарность адмирала…»

Раумер прочитал еще одну информацию, подготовленную для него резидентом абвера.

Новозеландский журналист биолог Антони Алперс в книге «Дельфины и мифы» рассказывает, что греческие моряки иногда обращаются к афалинам, громко выкрикивая «Василь», и те, услышав, останавливаются, как вкопанные, с выставленной головой, чтобы посмотреть, кто их звал, а при повторном зове подплывают к судну. Этот же биолог описал следующий случай. Греческий рыбак, находясь в лодке, играл на гитаре: музыка привлекла дельфинов, которые подплыли вплотную к лодке.

Подобная музыкальная склонность была известна еще в древности. Греческий поэт Пиндар (522–422 гг. до н. э.) уже отмечал, что дельфинов привлекают звуки флейты или лиры. Римский ученый и писатель Плиний Старший (23–79 гг. н. э.) отмечал в своей 37-томной «Естественной истории», что дельфины любят музыку, пение и особенно звуки водного органа. У древних римлян этот сильно звучащий музыкальный инструмент использовался на открытых сценах во время торжеств и зрелищ, которые происходили иногда и вблизи моря. Короткие ультразвуковые вибрации могли, по предположению Алперса, привлекать дельфинов.

— Не понимаю, — вслух проговорил Раумер и отбросил листок. — Вряд ли эта их музыкальность может пригодиться рейху. Хотя… Такую их потребность можно рассмотреть как поощрительную меру для наиболее активных особей. Так, так… А вот это куда как интересней, нежели концерты для дельфинов.

Генрих Раумер читал о том, что в акустике есть одна область, которая может помочь в решении вопроса о дальнейшем изучении системы ориентации дельфинов. Это подводные звуковые каналы, которые были открыты русскими учеными Л. П. Бреховских и Л. Д. Розенбергом в 1940 году. Выяснилось, что в океане есть «каналы-волноводы», по которым звуки, особенно низкочастотные и инфразвуки, проходят не угасая огромные расстояния порядка нескольких тысяч километров.

В таком канале создаются особо благоприятные условия для распространения звуковых волн, отражающихся и от верхнего и от нижнего слоев воды разной плотности. Подводный звуковой канал образуется вследствие того, что с увеличением глубины в море понижается температура и повышается давление. При понижении температуры скорость звука уменьшается, а с увеличением давления — возрастает. В результате этого на какой-то глубине образуется зона, где звук проходит с минимальной скоростью. Здесь и возникает подводный звуковой канал, который характеризуется слабым поглощением и сверхдальним распространением звуков. Иногда он поднимается близко к поверхности океана.

Для дельфинов звуковые каналы могут иметь первостепенное значение. Они позволяют им во время миграций пользоваться звуковыми маяками дальнего действия. Такими маяками, например, могут быть грохот прибоя, очень постоянного близ океанических островов и выступающих мысов, или шум «ревущих сороковых широт» с их беспрестанными штормами.

Таким образом, если в океане для дельфинов не существует световых маяков, зато есть звуковые маяки, действие которых зависит от подводных звуковых каналов. По звуковым каналам, как по гигантским переговорным трубам, возможна сверхдальняя сигнализация дельфинов.

«Это сообщение заслуживает особого внимания, — подумал разведчик. — Но пора выходить на связь. По-моему, мы достаточно отдалились от Островов. Где этот желтолицый пират? Надо узнать у него координаты яхты…»

Через час с небольшим яхта с единственным пассажиром легла курсом на запад. Генрих Раумер сообщил последние сведения об острове профессора Накамура флагману отряда таинственных субмарин, прибывших в никому не известный квадрат Тихого океана. Следившая за радиообменом «лисья нора» адмирала Канариса не увидела необходимости во встрече двух разведчиков-братьев. Фрегатен-капитану было предписано действовать самостоятельно согласно полученных в Берлине инструкций и новых, сообщенных Раумером на субмарину данных. Корреспонденту «Фелькишер Беобахтер» вменялось в обязанность возвратиться в Токио, дождаться там преемника и вылететь в столицу Третьего рейха для получения нового задания.