Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

ГЛАВА XXXIII. Продолжение моей трудовой и общественной деятельности в Ленинграде. Наконец я обзавелся семьей. Решительная борьба за мою реабилитацию.

Приближается конец июня 1960 г. Поезд, замедляя ход, останавливается у перрона. Все пассажиры медленно покидают вагон... Я задерживаюсь у окна... Внимательно слежу за встречающими... И вдруг я увидел встревоженную Лидочку... Значит, они получили мою телеграмму... Бегу к ней навстречу... Объятия, поцелуи и... слезы.

Медленно направляемся к нашему родному Ленинградскому вокзалу, вокзалу, известному многим приезжим как Московский. Ускоряя шаг, направляемся к станции метрополитена... Приближается долгожданная встреча с мамой, угнетает мысль, как она себя чувствует, как и на этот раз все перенесла.

Наконец мы у дома № 45 по Московскому проспекту, поднимаемся по лестнице и входим в квартиру № 5. Нас встречает мама и почти все живущие в квартире, свободные от работы и учебы.

Опять тяжелая встреча, но... еще не все известно. Я понимаю, что, после того как узнают, что я не имею права на ленинградскую прописку, что за нее надо еще бороться, возникнет повод для новых переживаний. Именно это побудило меня в первый вечер этого вопроса не касаться.

Телефона у нас в квартире не было, поэтому кое-кто из моих родственников нас навестил. Довольно поздно вечером я проводил Лидочку домой, договорившись с ней, что на следующий день обсудим все волнующие нас вопросы, в том числе и примерный срок официальной регистрации нашего брака. Я пообещал навестить ее родителей, а для этого встретиться с ней после окончания ее рабочего дня. Моя невеста продолжала работать на старом месте конструктором высокой квалификации.

После моего возвращения к маме мы еще долгое время беседовали даже после того, как улеглись в обычном порядке с использованием для меня раскладушки.

Утром, после завтрака, я направился в 3-е отделение милиции Ленинского района, на территории которого я был прописан после освобождения из ИТЛ Воркуты с ноября 1955 г. по день моего вторичного ареста, 9 сентября 1958 г.

В это отделение я подал заявление с просьбой возобновить мою прописку и приобщил к нему ходатайство 7-го лаготделения Дубравского ИТЛ МАССР.

22 июля 1960 г. начальник райотдела милиции Ленинского района Ленинграда в прописке отказал, мотивируя существующим положением о паспортах и паспортном режиме. Начались новые тяжелые переживания у Лидочки и моей матери, которая в ее возрасте и состоянии здоровья боялась оставаться одинокой.

Действительно, райотдел милиции отказал удовлетворить ходатайство руководства лагеря, в котором я провел около двух лет после моего абсолютно, как я уже указывал, необоснованного повторного ареста, предоставив право на прописку у матери, то есть на квартире, где до 9 сентября был прописан после моего освобождения по Указу об амнистии 5 октября 1955 г. При этом из предъявленной характеристики руководства НИИбуммаша было видно, что за время моего пребывания и работы в институте я проявил себя как добросовестный, знающий работник.

Больше того, при посещении указанного райотдела милиции я указывал на свою автобиографию и документы, случайно сохранившиеся в архивах. Из автобиографии было видно, что я в возрасте неполных одиннадцати лег с 1924 г. с родителями прибыл на постоянное жительство в Ленинград. Здесь учился в школе, а затем работал на заводе учеником разметчика по металлу, разметчиком, а затем был переведен для работы в Нарвский райсовет РК и КД с зачислением на должность участкового инспектора 14-го отделения милиции. Продолжительное время работал инспектором райсовета и в штабе ПВО района, в спецчасти, затем учился в институте, откуда был отозван для службы в НКО СССР. Да, милиция знала, что 7 июня 1945 г. я был арестован и 18 января 1947 г. осужден «Особым совещанием» МГБ СССР, то есть в период проводимых Берией репрессий. Милиция не сочла возможным принять во внимание ни один из этих фактов.

После того я был вынужден выехать на «постоянное» жительство в г. Лугу, где уже побывал, снял для себя жилье и получил паспорт с пропиской. Несколько позднее Лужским объединенным городским военным комиссариатом был выдан мне и военный билет. В соответствии с этим билетом я был отнесен к запасу первой очереди. По билету я числился рядовым писарем в/ч 38729 с июня 1939 г. по июнь 1945 г. В военном билете не сочли возможным уточнить, на какой конкретно работе я находился и в каком воинском звании был уволен из армии. На ст. 23 военного билета было указано, что я осужден «Особым совещанием» при МГБ СССР 18 января 1948 г. по ст. 58-1а УК сроком на 20 лет.

Состояние здоровья матери и желание видеться с невестой заставляли меня часто выезжать в Ленинград. Все мои силы были направлены на разрешение двух основных вопросов: во-первых, добиться права на постоянную прописку в Ленинграде и, во-вторых, добиться личного приема в соответствующей инстанции в Москве в целях обеспечения объективного пересмотра моего дела с тем, чтобы был решен вопрос о моей полной невиновности и полной реабилитации.

Получив от начальника райотдела Ленинского района Ленинграда отказ в моей прописке в Ленинграде 22 июля 1960 г., я на следующий день обратился с письменным заявлением на имя начальника Управления внутренних дел Леноблгорисполкома комиссару милиции II ранга Абрамову. Свое заявление я заканчивал убедительной просьбой моего личного приема в самые ближайшие дни. Эту просьбу я мотивировал тем, что необходимо учитывать специфический характер ареста и осуждения, а также моего настоящего положения, о которых я могу доложить только лично. Я подчеркивал также, что по определению, вынесенному первым заместителем Генерального прокурора СССР тов. Мишутиным, мое дело находится на «тщательном доследовании».

Моя просьба о личном приеме не была удовлетворена, а 11 августа 1960 г. за № 7330/3 из секретариата УВД Леноблгорисполкома был получен отказ в прописке в Ленинграде «на основании Положения о паспортах». Ответ имел подпись начальника секретариата УВД Леноблгорисполкома Васильева, но вместо него расписался кто-то другой.

В ответ на полученное сообщение секретариата 17 августа я обратился еще раз к начальнику Управления внутренних дел Леноблгорисполкома комиссару милиции II ранга Абрамову и вторично (после первого обращения 23 июля) просил о моем личном приеме. Я подчеркивал, что дважды назначался на прием, но в связи с отсутствием в Ленинграде Абрамова не мог быть им принят.

В моем обращении к тов. Абрамову я счел необходимым еще дополнительно сообщить о том, что я был принят в Главной военной прокуратуре прокурором подполковником юстиции тов. Беспаловым, которому поручено производство доследования по моему делу, а вопрос о моей peaбилитации рассматривается, по словам тов. Беспалова, в настоящее время одновременно в ГВП и в КГБ при Совете Министров СССР. В ходе проверки ряд обвинений, выдвинутых против меня, уже отпал.

Я подчеркнул, что подполковник юстиции Беспалов предупредил меня о том, что я буду в ближайшее время вызван вновь в ГВП и КГБ СССР для дополнительных показаний. Контроль за ходом проверки моего дела осуществляет непосредственно Генеральная прокуратура СССР.

В ГВП я при моем посещении оставил свой адрес в Ленинграде, адрес моей матери, для моего вызова.

В этом обращении к тов. Абрамову я указал и на то, что в Москве мне сообщили, что в соответствии с Постановлением Совета Министров СССР от 03.12.59 г. за № 1347 предусмотрена возможность, в виде исключения, выдачи разрешения на прописку в городах для лиц освобожденных из ИТЛ.

22 августа 1960 г. я был принят лично тов. Абрамовым, который обещал мне принять решение через 2–3 дня. Напоминая ему об этом через три недели, я просил ускорить решение о моей прописке в Ленинграде. При этом я просил разрешить мне хотя бы временную прописку на срок до шести месяцев, то есть до окончательного решения по моему делу в ГВП.

Я был вынужден в этом заявлении от 9 сентября 1960 г. указать еще на некоторые возникшие за это время вопросы. Прежде всего, видимо в результате многолетних переживаний, усилившихся в последние годы, у меня ухудшилось состояние здоровья. Я вынужден был находиться на лечении в поликлинике № 24. То же самое я указывал и в отношении моей матери, которая большую часть времени проводит в постели, требует ухода и находится под наблюдением врача той же поликлиники № 24. В результате отсутствия у меня ленинградской прописки я не мог устроиться на работу в институт, который тоже ходатайствовал о моей прописке, что ставит меня в исключительно тяжелое материальное положение.

Я подчеркивал в заявлении, что почти два с половиной месяца после моего освобождения я не могу наладить нормальную жизнь в Ленинграде.

У меня сохранилось адресованное моей матери извещение, полученное на ее адрес: Ленинград - Л-52, Московский пр., д. 45, кв. 5. Гуревич Юлии Львовне. Извещение отправлено из Управления внутренних дел Леноблгорисполкома. Привожу дословно его содержание:

«Гр. Гуревич

Паспортный отдел Управления внутренних дел Леноблгорисполкома ставит Вас в известность о том, что Ваше заявление, адресованное в ЦК КПСС о разрешении прописки в г. Ленинграде Гуревич A.M., рассмотрено руководством УВД ЛО и в просьбе отказано на основании Положения о паспортах.

п/п Зам. н-ка паспортного отдела

УВД Леноблгорисполкома

№ 18/М-337/5

29 декабря 1960 г.».

Соблюдая существующие правила, я был вынужден проживать в Луге. Там устроиться на работу я не имел возможности. Кроме того, довольно часто был вынужден выезжать в Москву.

Крайне удивленный тем, что УВД Леноблгорисполкома, несмотря на ходатайство руководства лагеря, в котором я отбывал наказание, а также не учитывая мое многолетнее проживание в Ленинграде до моего командирования в качестве добровольца НКО СССР для участия в национально-революционной войне в Испании в 1937 г., а затем для выполнения сложных заданий за рубежом, я счел необходимым 10 июля 1961 г. обратиться в Министерство внутренних дел РСФСР с просьбой о моем личном приеме для рассмотрения возможности разрешения моей прописки в Ленинграде.

Указанное выше заявление от 10 июля 1961 г. было мною вручено во время приема заместителю министра внутренних дел РСФСР тов. Никитаеву, к которому я дополнительно письменно обращался 18 июля 1961 г.

22 июля 1961 г. замначальника отдела Управления милиции МВД РСФСР тов. Безруков извещением под № 4/ж-107608 сообщил мне, что мое заявление получено, рассматривается, а результаты будут сообщены.

26 августа 1961 г. мною было получено уведомление № 4/ж 10760/8 за подписью начальника отдела УМ МВД РСФСР Цыпленкова, в котором указывалось, что мое заявление о прописке в Ленинграде рассмотрено и «до погашения в соответствии со ст. 57 УК РСФСР или снятия судимости судом разрешить прописку в гор. Ленинграде не могут».

Пришлось еще несколько месяцев заниматься различными хлопотами, и добиться прописки я смог только в начале 1962 г.

Несмотря на все переживания и нервное состояние, в моей жизни все же было радостное событие, осчастливившее всю мою дальнейшую жизнь. 30 сентября 1960 г. в отделе загс Петроградского райисполкома г. Ленинграда был зарегистрирован брак с моей любимой Лидией Васильевной Кругловой.

Анатолий Маркович, 1961 г.

Моя жена, знавшая, что я отбывал многие годы наказания в исправительно-трудовых лагерях, не знала самого главного – за что я был осужден. По понятным причинам, я был предупрежден в МГБ СССР, что о моей разведывательной деятельности, а следовательно, и о характере обвинения я никому не имею права сообщать. Гак я поступал не только с моей женой, но и со всеми родственниками и друзьями.

Только в марте 1962 г. я сумел поступить на работу в Ленинградский ремонтно монтажный комбинат «Росторгмонтаж», где проработал до июня 1976 г. и еще на временной работе с октября 1977 г. до апреля 1978 г. За время работы имел более 75 поощрений и был занесен в книгу почета комбината.

Во время работы на комбинате в начале 1969 г. я обратился в Ленинградский городской суд с просьбой о снятии с меня судимости. Одновременно 27 февраля 1969 г. я обратился с аналогичной просьбой в Выборгский районный народный суд Ленинграда.

9 апреля 1969 г. зампредседателя Ленгорсуда тов. Исакова своим сопроводительным письмом № К-26 направила председателю Выборгского райнарсуда тов. Косыревой Е.М. мое ходатайство о снятии судимости для рассмотрения в соответствии с п. 8 ст. 57 УК РСФСР в порядке, предусмотренном ст. 370 УПК РСФСР. К письму было приложено ходатайство на восьми листах.

После рассмотрения в открытом судебном заседании Выборгского райнарсуда Ленинграда было вынесено следующее определение:

Определение, вынесенное 23 мая 1969 г., скреплено подписью и гербовой печатью.

Итак, только в 1969 г. я уже имел право во всех анкетах указывать о том, что не судим.

1969 год стал для меня не только радостным, но и довольно значимым. Кончился первый этап моей борьбы хотя бы за частичную справедливость, которой я безрезультатно добивался уже более девяти лет, обращаясь в различные, даже самые высокопоставленные инстанции. В этой связи хочу привести еще только один пример столь безжалостного отношения ко мне, рядовому гражданину Советского Союза, и самой непонятной для меня безответственности, проявленной не только отдельными малозначимыми сотрудниками, но различными высокопоставленными инстанциями в целом. Это хочу подтвердить полученным мною на бланке Секретариата Президиума Верховного Совета СССР, датированным 17 января 1968 г. за номером БП-120/24, подписанным начальником Секретариата В. Васильевым извещением, содержание которого привожу дословно: «Сообщаем, что Ваше ходатайство о снятии судимости рассмотрено и отклонено».

Для меня было совершенно ясно, что до принятия подобного достаточно ответственного решения в Секретариате Президиума Верховного Совета СССР его сотрудники, конечно, должны были бы поинтересоваться по меньшей мере в Генеральной прокуратуре СССР, в Главной военной прокуратуре СССР материалами, касающимися непосредственно моего осуждения и повторного ареста в 1958 г. Я имел также основания предполагать, что в Секретариате должны были знать, что после моего осуждения в 1947 г. я и моя мать неоднократно обращались в различные инстанции и даже в Президиум Верховного Совета СССР с единственной просьбой – о пересмотре моего дела в Верховном суде СССР. Эти просьбы мотивировались тем, что мое дело создавалось без всяких оснований под руководством Берии и Абакумова, а на его основании решением «Особого совещания» МГБ СССР был вынесен приговор, предусматривающий наказание в размере 20 лет ИТЛ как «изменнику Родины». Мы продолжали с аналогичными просьбами обращаться и после того, как Берия, Абакумов и другие были признаны государственными преступниками и расстреляны. Кроме того, решение «Особого совещания» не могло рассматриваться как приговор, вынесенный соответствующим судебным органом.

Секретариату Верховного Совета СССР из моих обращений было легко установить, что 5 октября 1955 г. в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17.09.55 г. «Об амнистии» со снятием судимости и поражения прав я был освобожден из Воркутлага. Второй арест в 1958 г. последовал без объяснений. Только потом я узнал, что Генеральный прокурор СССР по представлению председателя КГБ СССР отменил применение вышеуказанного Указа без всяких на то оснований.

Получив извещение Секретариата, я не мог себе представить, что этот документ является безответственным, простой отпиской без какого-либо предварительного ознакомления с материалами дела.

Хочу особо подчеркнуть, что к этому времени у меня было много оснований полагать, что в результате многочисленных обращений в различные инстанции и оказываемой помощи адвокатом Московской городской коллегии адвокатов Михаилом Мироновичем Черняком КГБ СССР, Генеральная прокуратура СССР и Главная военная прокуратура уже после 1960 г. встали на правильный путь рассмотрения моих жалоб, обращений и ходатайств.

Не буду сейчас слишком подробно разбирать все основания, которые дали мне право так мыслить. Остановлюсь только вкратце на некоторых достаточно убедительных доводах. Правда, не буду скрывать и того, что в это время у меня появилось какая-то тревога. Это чувство возникало в связи с тем, что еще в 1956 г., как читатель может помнить, меня вызвали на Лубянку в КГБ СССР и сделали вид, что предпринимаются надлежащие меры для объективного изучения моего дела.

Тогда, во время одного из приемов, проверяющих мое дело в соответствии с моими заявлениями, в том числе и на имя председателя КГБ СССР Серова, подполковник Шарапов организовал мне очную ставку с Леопольдом Трейлером. Во время этой очной ставки, явно чувствовавший себя в растерянности, Леопольд Треппер был вынужден признаться в том, что во время предварительного следствия он клеветал на меня, давал ложные показания в целях обвинения меня в измене Родины. Подполковник Шарапов, видимо осмыслив, что эта очная ставка не создаст возможности меня в чем-либо обвинить, ограничился всего несколькими вопросами.

Уже тогда, во время моих вызовов в КГБ СССР, я мог надеяться, что принимаются надлежащие меры для пересмотра дела в целях моей полной реабилитации. Моя надежда укреплялась тем более, что сам Шарапов пытался внушить мне, правда в весьма сдержанной форме, эту мысль. Мне уже не следует напоминать, чем закончилась моя надежда пятидесятых годов в 1958 г. В то же время я и сейчас часто смотрю на полученную от Шарапова рукописную записочку от 29 октября 1956 г. Этой записочкой он извещал в ответ на мое письменное обращение к нему от 21 октября 1956 г., в которой я напоминал, что еще в июле 1956 г. я был принят в 3-м Главном управлении КГБ СССР и имел беседы лично с ним. Тогда меня заверили, что вскоре мое дело будет направлено для окончательного решения в ГВП СССР. Я указывал, что прошло уже более четырех месяцев, а я не получил никаких сведений из КГБ СССР. Привожу дословно содержание полученной от Шарапова рукописной записочки:

Получив ее, уже 11 ноября 1956 г. я обратился в ГВП Советского Союза и позволил себе на основании всего услышанного от Шарапова и его «записочки» дословно, одновременно с рядом уточнений, указать: «...можно предполагать, что вопрос о моей полной реабилитации, которой я добиваюсь много лет, должен найти справедливое разрешение».

Итак, получив прописку в комнате моей матери занимаемой ею в коммунальной квартире, уже женившись на Лидочке, по рекомендации моих друзей я был принят директором Ленинградского ремонтно-монтажного комбината треста «Росторгмонтаж» Павлом Михайловичем Ворониным.

У нас состоялась довольно продолжительная беседа. Коротко я рассказал ему о своей работе еще до Великой Отечественной войны в Ленинграде, о моем участии в качестве советского добровольца в национально-революционной войне в Испании на подводной лодке и на фронте, а затем в аппарате наших торговых представительств (!) в различных странах, в том числе и в период войны, а после войны был арестован органами НКВД СССР, продолжительное время находился в различных ИТЛ. После моего освобождения в 1955 г. по рекомендации главного инженера завода бумагоделательного машиностроения был принят на работу ЦНИИбуммаш, где работал в отделе технико-экономических исследований и научно-технической информации, исполняя обязанности инженера, а затем продолжительное время до 9 сентября 1958 г. на должности старшего инженера и заместителя начальника этого отдела.

Институт я был вынужден покинуть в связи с совершенно неожиданным повторным арестом. После моего вторичного освобождения по решению Мордовского Верховного суда (МАССР) был вынужден добиваться разрешения на прописку в Ленинграде. Только получив это разрешение по рекомендации моих бывших сослуживцев в указанном институте, ныне работающих на комбинате начальниками отделов, я решил просить о моем приеме на работу в «Росторгмонтаж». Воронин уже знал о моем приходе и об этой просьбе. Больше того, он знал лично многих ленинградцев, с которыми мне приходилось работать до 1937 г. и после моего первого освобождения. Именно все это предопределило его решение о моем приеме на работу. С марта 1962 г. я начал работать инженером, а с 1 ноября 1962 г. старшим инженером в техническом отделе, а затем замещал должности начальника отдела технической информации с дальнейшим перемещением на должность начальника отдела научно-технической информации размножения технической документации, начальника отдела-лаборатории, управления производством и т.д.

Комбинат я окончательно покинул, уже находясь на пенсии, только в апреле 1978 г. Будучи занесенным 26 декабря 1972 г. в книгу почета комбината, поддерживаю с комбинатом по сей день дружеские связи.

Прежде чем коротко остановиться на моей работе на комбинате, мне бы очень хотелось особо подчеркнуть тот факт, что, не сумев окончить Ленинградский университет, студентом четвертого курса которого я оказался после слияния с ним 1-го Педагогического института иностранных языков, я с поощрения руководства комбината поступил в 1963 г. на факультет международных отношений и внешней политики СССР Вечернего университета марксизма-ленинизма при Ленинградском городском комитете КПСС, который окончил в 1965 г., сдав экзамены по истории международных отношений и внешней политики СССР и международно-коммунистическому движению и актуальным проблемам современности на отлично. По пропагандистской работе мною был сдан зачет.

В Вечернем университете марксизма-ленинизма я прослушал также лекции по: (1) экономической и политической географии зарубежных стран, (2) основам дипломатического и международного права, (3) методике пропагандистской работы.

За два года учебы в университете по разным дисциплинам я сумел сдать 14 успешных зачетов. Не хочу заниматься самохвальством и тем не менее считаю возможным отметить, что многие наши преподаватели, даже имеющие кандидатские или докторские степени, часто отмечали свое удивление моим познаниям в части истории зарубежных стран. Ни один из них, даже мой друг, муж моей соратницы по участию в национально-революционной войне в Испании Семен Выгодский, не мог представить себе, каким путем я получил по всем этим вопросам возможность столь глубокой подготовки. Ведь для достаточной грамотности, необходимой для моей разведывательной деятельности, легализации и поддержания хороших отношений в светском обществе, все знания, входящие и в программу университета, мне были необходимы. Не знали они и того, что я был студентом Брюссельского свободного университета, где изучал многие вопросы, относящиеся к истории зарубежных стран, международным отношениям и многим другим темам.

Окончание учебы в Университете марксизма-ленинизма и многочисленные выступления в самых разных аудиториях предопределили необходимость моего вступления в ленинградское отделение Всесоюзного общества «Знание». Я был очень рад тем, как меня слушали самые различные аудитории. Мне посчастливилось выступать перед слушателями в различных школах, ПТУ, техникумах, высших учебных заведениях, на различных предприятиях, в домах и дворцах культуры и т.п., в самых различных военных учебных заведениях, в воинских частях, перед допризывниками.

В особенности мне запомнились частые выступления в ленинградских школах, в том числе в школе № 67 с изучением испанского языка, в школе № 269, в которой оборудован музей подводников Балтики. Запомнился Дворец культуры им. Ленсовета, в котором я часто выступал перед юными защитниками Ленинграда в период блокады во время Великой Отечественной войны, перед членами Ленинградской секции советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании, а также перед делегациями из Испании. Во Дворце культуры им. Горького перед комсомольским активом, а ведь в этом дворце я начинал выступления еще совсем юношей в начале тридцатых годов. Во Дворце культуры им. С.М. Кирова выступал перед различными аудиториями, в том числе перед студентами высших учебных заведений и ветеранами Великой Отечественной войны.

Никогда я не мог забыть выступления на истфаке и филфаке Ленинградского университета. Однажды после выступления на истфаке по теме, связанной с международной солидарностью народов многих стран с борющимся против фашизма испанским народом, с историей этой прекрасной страны, ректор факультета, профессор, подойдя ко мне, улыбаясь, задала вопрос: «Почему вы не представили материал вашего выступления для защиты диссертации на нашем факультете?» Организовавший мое первое выступление на этом факультете профессор Выгодский, автор многих публикаций в печати и изданных книг на историческую тематику, засмеявшись, ответил за меня: «Ваше замечание далеко не первое, я много раз предлагал представить материал не только для защиты диссертации, но и для их опубликования в печати. Видимо, скромность мешает прислушаться к даваемым советам!»

Казалось бы, что услышанное мною должно было принести радость. В действительности же, покинув здание факультета и расставшись с С.Ю. Выгодским, как это уже частенько бывало, у меня начались тяжелые переживания. Вновь возник вопрос: имею ли я право, несмотря на высказывания в Москве представителей КГБ СССР, разрешавшие мне участие в общественной деятельности, скрывая от всех свое прошлое, выступать перед различными слушателями? Эти тяжелые переживания начались у меня вскоре после моего повторного освобождения.

Тяжелые нервные переживания были вызваны, в первую очередь, встречами с моими давними друзьями, которым я ничего не имел права рассказывать о себе, о том, чем я занимался после моего возвращения в 1938 г. из Испании, в годы Второй мировой войны, Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, то есть примерно до 1961 г. В особенности это было связано с моим привлечением к активной общественной деятельности, к выступлениям с докладами, лекциями и, вынужден поставить в кавычки, с моими «воспоминаниями».

Все это началось совершенно неожиданно с того дня, когда по маминому адресу на мое имя пришло письмо с просьбой обратиться в Ленинградский музей Великой Октябрьской социалистической революции к сотруднице музея Елене Николаевне Приваловой. В письме указывалось, что при музее организован Совет советских добровольцев – участников Гражданской войны в Испании (1936–1939). Письмо было подписано Виталией Абрамовной Штейнер, которую я знал как участницу этой войны. Если не ошибаюсь, то она была военной переводчицей на Теруальском фронте.

Я позвонил по указанному в письме номеру телефона. Видимо, Штейнер ее предупредила о том, что она меня разыскала. У нас начался интересный разговор. Она мне сообщила номера телефонов некоторых уже принятых в совет моих соратников по Испании. Меня особенно заинтересовали две переводчицы: Елена Евсеевна Константиновская, с которой я встречался до моего отъезда в 1939 г. на разведывательную работу и даже переписывался впоследствии некоторое время через Главразведупр, а также Люсия Лазаревна Покровская, которую я хорошо знал еще с 1935 г., по институту «Интурист», где она была преподавательницей и в то же время женой директора нашего института. Узнав их номера телефонов, я попытался почти сразу же дозвонить ся. Мы договорились встретиться, а затем в заранее обусловленный день и час совместно посетить музей. К этому времени Люсия Лазаревна была уже в звании подполковника. Мы с ней не виделись более двадцати лет. Конечно, я к этому времени знал только то, что она была переводчицей в Испании, приехав туда одной из первых в конце 1936 г. В Буньель вместе с москвичкой О.Н. Филипповой организовала курсы усовершенствования для переводчиков и вдвоем преподавали современный испанский язык.

Прежде всего, возникал вопрос: а что именно я могу рассказать о себе? Л.Л. Покровская знала меня достаточно хорошо, и было совершенно ясно, что ей будет трудно понять мой жизненный путь, который я прошел после Испании. Меня мучил и еще один более важный вопрос: имею ли я право признаться ей, а затем предупредить Елену Николаевну Привалову, других товарищей, желающих включить меня в состав группы советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании, о том, что был осужден «Особым совещанием» при МГБ СССР как «изменник Родины» и отбывал наказание в исправительно-трудовом лагере?

Читатели могут задаться вопросом: зачем надо было мне все это переживать, в то время как сотрудники КГБ СССР в Москве, принимая меня, указывали на то, что я могу вести нормальный образ жизни, обзавестись семьей, трудиться и заниматься общественной деятельностью? Но любому человеку должно быть понятно мое состояние. Ведь все знали меня по работе в Ленинграде, учебе в институте, участии в борьбе против фашизма в Испании как честного человека, патриота. Как же мог я объяснить им тот факт, что я не участник Великой Отечественной войны?

Могло возникнуть много вопросов, но я решил твердо, что работника музея Елену Николаевну Привалову я должен предупредить хотя бы только о том, что побывал в ИТЛ. К этому времени уже многие знали о незаконности имевших место репрессий и о реабилитации необоснованно осужденных. Именно поэтому я, предупредив о необходимости неразглашения сказанного мною, признался и в том, что добиваюсь моей полной реабилитации.

Вскоре состоялось собрание членов нашей группы. Именно тогда произошла моя встреча со многими моряками, с которыми я одновременно служил в испанском республиканском флоте. Это были адмиралы разных рангов: В.А. Алафузов, Н.О. Абрамов (в то время председатель нашей группы), В.Л. Богденко, Н.П. Египко, С.А. Осипов, капитан 1 ранга С.П. Лисин (председатель одной из комиссий – организационной). Было много офицеров разных войск, военных переводчиков. Неожиданно, с некоторым опозданием в зал вошел контр адмирал С.Д. Солоухин. Внезапно я узнал еще одного моряка, которого тоже хорошо знал по Картахене, контр-адмирала Н.И. Яхненко.

На первом собрании, на котором я присутствовал, меня предложили избрать в комиссию, возглавляемую Героем Советского Союза капитаном I ранга, подводником С.П. Лисиным, которого я узнал вскоре после его прибытия в Испанию еще в 1938 г. Мне доверялось стать его заместителем в указанной комиссии. Я не знал, как поступить. Ведь я оказался среди многих моих давних друзей, которые не могли даже предположить, что я могу стать «изменником Родины». Следует ли мне отказаться от высказанного предложения, какой следует привести довод – или дать согласие? С немалым нервным напряжением я принял это предложение и активно включился в деятельность нашей группы (или как мы ее называли – секции).

После официального окончания состоявшегося собрания я перезнакомился со многими, которых до этого не знал. В первую очередь мне бы хотелось назвать тех, с которыми мы стали вскоре весьма близкими друзьями. Правда, большинство из них пришлось впоследствии провожать в последний путь. Я вспоминаю ставших мне близкими, очень близкими друзьями генералов П.Л. Котова, В.А. Яманова, В.В. Пузейкина, Е.Е. Ерлыкина, К.В. Введенского и многих других. Я увидел ставшего мне еще близким в Барселоне генерал-майора медицинской службы И.С. Колесникова.

В зале были и многие переводчики, часть из которых я знал еще до 1939 г., в том числе Р.Л. Боровская, О.Я. Гольвер, Е.Е. Константиновская, Е.А. Корсика, Е.И. Глузман, Г.А. Гринберг, О.М. Гуревич, Р.И. Евнина, Л.Л. Покровская и другие.

Контр-адмирал И.О. Абрамов скончался вскоре после того, как я его увидел. Председателем нашей секции был выдвинут С.П. Лисин, а я стал его заместителем и на этой должности. Сергей Прокофьевич Лисин чувствовал себя неловко и предложил вскоре на должность председателя секции вице-адмирала В.Л. Богденко. Я продолжал работать в должности заместителя много лет.

Успокоение в волновавшем меня вопросе я получил позднее. Во-первых, я побывал в Москве и посетил СКВВ, где встретился с ответственным секретарем СКВВ. Героем Советского Союза А.П. Маресьевым. Мы познакомились и решили ряд вопросов, выяснение которых мне было поручено В.Л. Богденко. Позднее я встретился в СКВВ с его председателем, Маршалом Советского Союза Семеном Константиновичем Тимошенко. Думаю, что не ошибаюсь, предполагая, что обо мне многое он уже знал. Именно поэтому, видимо по его рекомендации, я был вскоре привлечен к еще более активной работе в Ленинградской секции СКВВ, председателем которой в то время был бывший заместитель командующего ЛВО генерал-полковник, Герой Советского Союза Михаил Петрович Константинов, а его заместителем – генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Свиридов Александр Андреевич.

Это вынудило меня вновь постараться выяснить вопрос, имею ли я право выполнять эти работы. В Москве мне посоветовали связаться в Ленинграде с работником Ленинградского управления КГБ Новиковым Юрием Васильевичем.

С Юрием Васильевичем у нас было несколько встреч. Он относился ко мне внимательно и хорошо. По его словам, он вскоре ознакомился с моим следственным делом и другими документами. Полагал, что день моей реабилитации приближается, он считает, что я вправе заниматься начатой мною активной общественной деятельностью, которая, безусловно, может принести пользу. Однако он предупредил меня, что пока о моей разведывательной деятельности вести с кем-либо переговоры не следует, так как это еще представляет государственную тайну. В то же время он высказал свое предположение, что все, что я пережил, находясь на нелегальной разведывательной работе, должно помочь разобраться во многих мало еще известных исторических событиях.

Совершенно неожиданно для меня начальник отдела кадров комбината, на котором я работал, сообщил мне по секрету, что из Большого дома на Литейном проспекте его посетили двое сотрудников, присланных к нему их начальником Новиковым. Они, по словам начальника отдела кадров, сообщили ему дословно, что «ко мне могут относиться на работе с полным доверием».

Однажды мне пришлось услышать, что якобы какая-то иностранная разведка может заинтересоваться мною. Явившийся ко мне товарищ, назвавший меня Кентом, предупредил, что я обязан тут же сообщить об этом на Главпочтамт а/я 373 Зарубину Юрию Ивановичу. Прошло много лет, и ко мне никогда никакая иностранная разведка не обращалась.

Общественная деятельность расширилась в неожиданном темпе. Михаил Петрович Константинов и Александр Андреевич Свиридов, убедившись в том, что я совместно с Валентином Лукичем Богденко умело организую работу, – стали меня привлекать к деятельности в ряде других комиссий Ленинградской секции СКВВ.

Ответственному секретарю секции я помогал в разработке, составлении совместно с рядом комиссий планов работы ленинградской секции СКВВ, которые потом размножались типографским путем.

Самым неожиданным для меня явилось предложение стать ответственным секретарем комиссии по связи с зарубежными странами, во главе которой вначале стоял генерал-майор И.П. Кныш, а после его смерти его заменил генерал майор Н.К. Богатин.

Мне объяснили причину моего выдвижения на эту работу тем, что я владею рядом иностранных языков, а кроме того, являясь студентом института «Интурист», изучил еще до войны многие страны, побывал в Испании, во Франции и других странах. Считаю необходимым еще раз подчеркнуть, что никто не знал о моей роли в различных странах во время Второй мировой войны.

Работа в комиссии Ленинградской секции СКВВ по связи с зарубежными странами была очень интересной и в значительной степени пополняла секции советских добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании. Многое осталось у меня в памяти, всего не перечислишь. Хочется отмстить хотя бы некоторые отдельные эпизоды.

Так, например, много внимания было уделено воспоминаниям о Матэ Залка, ставшем широко известным как испанский генерал Лукач. Началось с организованного в кинотеатре «Меридиан» вечера, организованного Московским райкомом партии (РК КПСС) и кинотеатром, коллективными членами Общества дружбы «СССР–Венгрия» в связи с 30-летием со дня подписания договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи между СССР и Венгрией. Вечер состоялся 7 февраля 1978 г. Была показана премьера фильма «Псевдоним "Лукач"». На вечере выступали зав. отделом пропаганды Московского РК КПСС, зампредседателя ленинградского отделения Общества дружбы «СССР–Венгрия», известный журналист Артур Юстус, дочь генерала Лукача Н.М. Залка, а от Ленинградской секции СКВВ было доверено выступить мне.

На следующий день, 8 февраля 1978 г., Н.M. Залка и я выступали в этом же кинотеатре на торжественной пионерской линейке района в связи с приемом в пионеры. Наталии Залка и мне было поручено повязать вновь принятым пионерам красные галстуки. В зале было более 600 человек, все они смотрели с большим вниманием фильм «Псевдоним "Лукач"», перед которым выступили Наталия Залка и я.

М.П. Константинов, председатель Ленинградской секции СКВВ, его заместители И.П. Кныш, А.А. Свиридов часто отмечали мое активное участие именно во встречах с иностранными делегациями. В те годы их было тоже очень много.

Для меня лично они представляли особый интерес. Конечно, в первую очередь это относится к многим группам из Франции, в составе которых были не только французы – бойцы интербригад в Испании, но и многие участники французского движения Сопротивления периода Второй мировой войны, сражавшиеся против немецких фашистских оккупантов. Правда, встреча с ними для меня была не всегда спокойной: возникала иногда тревога, заключающаяся в том, не встречу ли я кого-либо из моих французских друзей, знавших меня как антифашиста вообще, а быть может, даже и как советского разведчика? Мне повезло, за все годы различных приемов делегаций и туристических групп я никого не встретил из моих знакомых. Некоторых из них я знал только по фамилии.

Прежде всего хочу назвать одно легендарное имя – генерала армии ВВС Франции Марсиала Валэна. У меня хранится врученная им, как «нашему соратнику, в знак дружбы» его большая цветная фотография. Я горжусь этой фотографией и буду хранить ее до конца жизни. Этот генерал, родившийся 14 мая 1898 г., находился на действительной службе без предела возраста. Он являлся при де Голле в 1940–1944 гг. командующим французскими свободными воздушными силами и государственным комиссаром ВВС при правительстве генерала в Лондоне. После 1944 г. руководил до 1946 г. генеральным штабом ВВС. После этого – почти два года французской делегацией при штабе ООН в Вашингтоне, а затем являлся главным надзирателем ВВС Франции. Именно он был в годы войны создателем эскадрильи «Нормандия–Неман».

Генерал Валэн был кавалером Большого креста Почетного легиона и награжден более 40 другими официальными французскими и зарубежными орденами. Одновременно с генералом армии Марсиалом Валэном в числе почетных гостей, побывавших 10–13 мая 1978 г. в Ленинграде, были бригадный генерал Жорж Берже и руководитель группы движения Сопротивления Лейштеншнейдер. Всю группу «Ветераны войны – парашютисты свободной Франции», 144 человека, возглавлял полковник Андрэ Леметр.

При посещении Пискаревского мемориального кладбища некоторым французам, в том числе и генералу армии Марсиалу Валэну, были вручены памятные медали.

Вскоре мы прочли во многих газетах, что генерал армии Франции Марсиал Валэн в связи с 80-летним юбилеем и проявляемой многие годы дружбой по отношению к Советскому Союзу и его народу награжден орденом Дружбы народов.

Мне очень запомнилось и то, что во время посещения Ленинграда были еще две группы французов – ветеранов войны, участников движения Сопротивления и узников концлагерей (124 чел.) – одна, возглавляемая французским бригадным генералом Грапоном, другая, возглавляемая Роже Антисом. Совместно эти три французские группы приняли участие в организованной нами встрече с ветеранами войны, членами Общества дружбы «СССР–Франция», членами Секции советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании (1936–1939), узника ми фашистских лагерей, советскими воинами – участниками французского движения Сопротивления и советскими партизанами.

Эта встреча была нами организована в большом зале ленинградского Дома дружбы. Здесь выступали зампредседателя Ленинградской секции СКВВ генерал майор И.П. Кныш. председатель ленинградского отделения Общества дружбы «СССР–Франция», член Академии наук, директор всемирно известного музея Эрмитаж Б.Б. Пиотровский, генерал армии Франции Марсиал Валэн.

Среди незабываемых встреч с иностранцами хочу привести одну – с соратником и другом убитого генералом Пиночетом избранного президента Чили Альенды. Им был бывший посол Чили в Италии Карлос Вассало, которого сопровождала очень красивая жена Кармен Вассало. Гостей встречали ранним утром 1 июня 1978 г. на Московском вокзале зампредседателя Ленинградской секции СКВВ генерал-майор Иван Павлович Кныш, ответственный секретарь Ленинградской секции СКВВ, Герой Советского Союза капитан I ранга Сергей Прокофьевич Лисин и и. о. председателя комиссии по связям с зарубежными странами, лично я. С ними приехала и переводчица.

Карлос и Кармен Вассало были помещены в номере люкс в гостинице «Европейская», очень уютном и хорошо обставленном.

Утвержденная программа пребывания в Ленинграде была весьма насыщенной. В первый же день после завтрака мы совершили двухчасовую прогулку в автомашине по городу с целью ознакомления с его достопримечательностями. Еще перед обедом посетили Пискаревское мемориальное кладбище, возложили цветы. Гостям были вручены памятные медали.

Перед возвращением в гостиницу посетили крейсер «Аврора», а после обеда в гостинице совершили экскурсию по Эрмитажу. Ознакомившись с историей крейсера, Карлос Вассало произвел символический холостой залп из исторического орудия крейсера...

Иван Павлович Кныш и я не могли спокойно наблюдать, перенести то волнение, глубокую скорбь и слезы, которые были вызваны у Карлоса и Кармен посещением кладбища. Это волнение продолжалось и на крейсере «Аврора», покидая который, едва сев в отъезжающую машину Кармен молчала, а Карлос не выдержал и, обращаясь к Ивану Павловичу и ко мне, явно едва сдерживая свое волнение, заявил, что произведенный им на крейсере символический холостой залп был для него особенно волнующим, так как борьба чилийского народа продолжается, и он хотел бы, чтобы этот выстрел был дан на последнем, уже близком этапе борьбы.

Во время обеда и ужина мы старались отвлечь наших гостей, уставших от тяжелых мыслей. Особо радостным было для Карлоса и Кармен присутствие в Академическом малом театре оперы и балета на «Сильфиде» и большом классическом па из балета «Праздник цветов в Чензано». Театр и исполнители произвели на них очень хорошее впечатление. По их словам, особенно приятно для них было увидеть и вспомнить «Праздник цветов в Чензано», так как они присутствовали в Чензано действительно на празднике цветов и это им позволило особенно с большим чувством определить яркий характер постановки и исполнения балета.

Карлос Вассало, безусловно, являлся высококультурным человеком и очень интересовался всем, что касалось всеобщей истории и, в частности, истории нашей страны, нашего города.

Сравнивая видавшие ранее страны и города, Карлос и Кармен пришли к заключению, что Ленинград является наиболее прекрасным и чистым городом. Они отметили, что, перенеся 900 дней блокады, подвергшийся многочисленным артиллерийским и авиационным обстрелам, город обеспечил устранение всех следов разрушения, продолжает быть значительным промышленным и экономически развитым городом. Большое впечатление произвели центры культуры, памятники истории, большое многочисленное строительство в районах новостроек, массовые зеленые насаждения, чистота улиц, протекающих рек и каналов.

Второй день пребывания гостей был посвящен посещению Петродворца, ознакомлению с Большим дворцом, Монплезиром, парком с прекрасными фонтанами.

Гостям были показаны фотографии разрушений, причиненных фашистскими агрессорами во время Великой Отечественной войны. Экскурсоводы пояснили встречаемые трудности в выполнении планов полной реставрации дворцов, фонтанов и всех прочих разрушений.

Сопровождавшие Карлоса и Кармен Вассало в Петродворце С.П. Лисин и я наблюдали внимательно за тем, как они все воспринимают. Карлос Вассало, рассматривая внимательно фотографии отображенных на них разрушений, показывая их Кармен, обратившись к нам, сказал, что все это не только вызвало у него чувство возмущения и презрения к варварам XX века и существовавшему вандализму, но и напомнило о том, что фашизм делает в его стране и всюду, где еще господствует. Особенно он подчеркивал существующую опасность в тех странах, где фашизм находится и сейчас в подполье или даже на полулегальном положении.

И.П. Кныш и я сопровождали гостей при посещении Петропавловской крепости, Смольного, Мемориального памятника героическим защитникам Ленинграда, имеющийся при нем музей и многое другое.

Нельзя забыть и имевшие место беседы с членами Ленин градской секции СКВВ, в частности о структуре секции СКВВ и проводимой работе по воспитанию патриотической молодежи, по поддержанию пародов в борьбе за вечный мир, по укреплению культурного обмена и дружбы между всеми народами мира. В беседах придавалось большое значение встречам с зарубежными делегациями.

Очень интересным было выступление Карлоса Вассало. Он особо остановился на предвыборной кампании президента Альенде, об активном участии в ней лично его и жены Кармен. Коротко изложил политику, провозглашаемую Альенде. Он отметил, что Пиночет был рекомендован Альенде генералом Праг, но вскоре вновь избранный президент сумел правильно оценить Пиночета и то, насколько он был опасен. Пиночет, узнав о готовящемся выступлении президента по радио, в котором тот собирался разоблачить его и ряд примкнувших к нему военных и объявить об их смещении, решил форсировать проведение заговора, подготавливаемого им уже более шести месяцев, закончившегося убийством Альенде.

Рассказывая о заговоре, готовившемся Пиночетом, Вассало особо подчеркнул, что всем было совершенно ясно, что в этом ему оказывали значительную помощь, стремясь к перевороту, спецслужбы иностранных государств, в первую очередь США. Карлос прямо не назвал ЦРУ, но мы могли понять, что он имел в виду именно эту службу.

Сдав свои полномочия посла Чили в Италии, Карлос Вассало со своей женой продолжали проживать в Италии. Он уже дважды ходатайствовал перед правительством Пиночета о разрешении вернуться в Чили. Оба раза ему отказывали под предлогом, что его возвращение на родину «не в интересах внутренней безопасности». Услышав это, ему был задан вопрос: а не боится ли он своего возвращения в Чили, учитывая тот факт, что внутри страны продолжается борьба за возвращение ее на путь демократического развития? Карлос Вассало с улыбкой ответил, что продолжает оставаться «борцом».

В ходе частых бесед Карлос и Кармен Вассало неоднократно возвращались к внешней политике Советского Союза, к неуклонному выполнению им своих обязательств в деле обеспечения мира, к проявляемому им интернационализму и помощи народам. Они подчеркивали, что внешняя политика СССР вселяет в народы веру в возможность сохранения мира, и это несмотря на то, что США и НАТО разжигают отдельные очаги напряженности и различные военные конфликты.

Перед отъездом из Ленинграда И.П. Кныш, С.П. Лисин и я присутствовали на ужине в ресторане гостиницы, а затем прошли в номер Карлоса и Кармен Вассало. Они нам сообщили свой адрес в Италии. Вместе с кофе мы немного выпили коньяка за нашу дружбу, а Кармен поразила своим пением, исполняя испанские и итальянские песни, аккомпанируя себе на пианино.

Прощаясь, уже у вагона Кармен и Карлос Вассало выразили свою искреннюю благодарность за проявленные к ним внимание и дружелюбие и даже, смеясь, сказали, что в Ленинграде они приобрели не только друзей, но «новую семью».

Я мог бы упомянуть еще много о различных встречах с иностранными делегациями и туристическими группами, но это заняло бы слишком много места в моих воспоминаниях. Поэтому я выберу только те, которые для меня имели особое значение. Однако, прежде всего я вынужден указать на то, что мне пришлось очень тяжело пережить смерть Ивана Павловича Кныша. Он был для меня не только знающим и умелым руководителем в работе, но и большим другом. Некоторое время нашу комиссию возглавлял контр адмирал Алексеев Александр Степанович, а затем генерал-майор Богатин Николай Константинович. Между Н.К. Богатиным и его женой Тамарой Васильевной у нас сложились очень дружеские отношения. К великому сожалению, мне пришлось проводить в последний путь и Николая Константиновича. С его женой у моей жены и у меня дружеские отношения сохранились по сей день.

Генерал-майор Н.К. Богатин, я в качестве ответственного секретаря комиссии по связям с зарубежными странами и другие представители Ленинградской секции СКВВ принимали в Ленинграде поезд Дружбы, организованный Федеральным комитетом Союза антифашистских борцов (САБ) ЧССР.

Поезд прибыл на Московский вокзал. Многочисленную группу прибывших возглавляли:

- член президиума Федерального Центрального Комитета Союза антифашистских борцов (САБ) ЧССР и ветеранов войны (руководитель по политической части), инженер Йозеф Крчик;

- член Центрального комитета Словацкого союза ветеранов войны, бывшая партизанка, участница Словацкого народного восстания Екатерина Горская;

- член Президиума Центрального комитета Чешского союза ветеранов войны Людвик Пеха;

- руководитель по кадрам Центрального комитета ветеранов войны полковник Антонин Клейнбуеч;

- работник политотдела ЦК Чешского союза ветеранов войны полковник Вилем Гофман.

В поезде Дружбы прибыло 328 человек (кроме того, 12 сопровождающих из Москвы). Из общего числа прибывших из ЧССР 158 были членами КПЧ, 203 – членами Союза ветеранов войны, 38 – участниками боев против фашизма в составе 1-го корпуса Чехословацкой армии под командованием Людвига Слободы, 38 – участниками Словацкого народного восстания. Так можно было определить состав – 338 человек, прибывших в Ленинград.

Следует особо отметить, что в поезде Дружбы было достаточно много женщин, а это обязало нас на организуемую встречу с ленинградцами – ветеранами войны пригласить и наших женщин.

Встреча с женщинами – участницами Великой Отечественной войны, участницами обороны Ленинграда в тяжелые дни блокады, в том числе и юными защитницами и защитниками нашего любимого и родного города, была одобрена и нашими гостями.

Она была организована Ленинградской секцией СКВВ и Ленинградским бюро туристической организации «Спутник». Во встрече с нашей стороны принимало участие много ветеранов, некоторые из них выступали (А.Н. Полозов, ветеран партии, подчеркнувший большое значение города в Великой Отечественной войне и тот факт, что за всю историю нашего города на священную землю его никогда не ступала вражеская нога; В.И. Федисова выступала с личными воспоминаниями об участии в обороне Ленинграда; Г.И. Павлов вручил памятный вымпел Ленинграда и приветствовал от имени ветеранов Азовской и Дунайской флотилий, 18-й армии; В.И. Гришанов рассказал о Дороге жизни и вручил карту Ладоги с изображением ее и др.).

Должен отметить, что на участников поезда Дружбы произвело большое впечатление, что еще на вокзале их встречали ветераны, в том числе генерал-майор Н.К. Богагин и контр-адмирал В.И. Обидин.

Встреча участников поезда Дружбы с ветеранами войны состоялась в кинотеатре «Молния». Легко себе представить, с какой радостью я встретил предложение, вернее, доверие, оказанное мне, председательствовать на этой встрече.

От имени участников поезда Дружбы выступал Йозеф Крчик. Еще в самом начале встречи он подарил мне сохранившийся у меня до сего времени хрустальный колокольчик для обеспечения тишины в зале. Заканчивая свое выступление, он выразил благодарность за радушную, хорошо организованную встречу, за отличное ознакомление с городом, его культурной жизнью и вручил мне для передачи Ленинградской секции СКВВ две очень большие хрустальные вазы и ряд других сувениров.

От имени Ленинградской секции СКВВ и всех участников встречи я передал Иозефу Крчику тоже сувениры, в том числе книги и альбомы с видами Ленинграда.

Наши гости совершили экскурсию по городу, посетили крейсер «Аврора», посмотрели кинофильм «Подвиг Ленинграда», побывали на Пискаревском кладбище и в Эрмитаже, совершили поездку в Петродворец и проч. Из Ленинграда наши гости отбыли с Варшавского вокзала в Таллин.

Среди многих встреч состоялась еще одна весьма интересная. Ленинград посетили участники штурма казармы на Кубе Монкадо: полковник, командир действующей танковой бригады Риккар до Сиснеро и начальник военно-морского училища Кубы капитан I ранга Хуго дель Рио. Оба были почетными гостями. Поэтому им отвели хорошие номера в гостинице Обкома КПСС, размещенной у Смольного. Вполне естественно, что на протяжении всего времени пребывания в Ленинграде с ними не расставались С.П. Лисин и я.

Гости посетили Мемориальный музей В.И. Ленина в Смольном, а также памятные места о его пребывании в Разливе – «Шалаш» и «Сарай», Петропавловскую крепость, летний домик Петра I в Летнем саду, Пискаревское кладбище, где возложили цветы монументу Матери Родины, мемориалу героическим защитникам Ленинграда. На автомашине, предоставленной нам Обкомом КПСС, совершили экскурсию по Ленинграду, а затем направились в Петродворец, где посетили дворец и Монплезир, познакомились с парком и увлеклись осмотром фонтанов.

Во Дворце спорта «Юбилейный» на представлении «Балет на льду» провели с восторгом вечер.

Как правило, завтракали, обедали и ужинали в ресторане гостиницы, где проживали. Однажды во время обеда за нашим соседним столом обедали две женщины, говорившие между собой по-французски. Неожиданно одна из них, оказавшаяся переводчицей, сидящая вблизи от меня, обратились ко мне с вопросом, из какой страны приехали наши гости. После того как я ответил на французском, что с Кубы, со мной заговорила вторая женщина – представилась вдовой Жака Дюкло. Оказалось, что она прибыла в наш город по приглашению, связанному с торжественным присвоением одной из улиц имени ее покойного мужа. Мы провели некоторое время вместе за чашкой кофе. Мадам Дюкло интересовалась Кубой и немного рассказывала о своем покойном муже, в том числе и о его пребывании после июня 1940 г. на нелегальном положении во Франции, являясь одним из основных организаторов французского движения Сопротивления. До этого он в июне 1940 г. в Москве якобы вместе с М. Торезом подписал манифест ЦК французской Компартии, призывавший народ их страны к активной борьбе против фашистских оккупантов. Именно после этого, по ее словам, он прибыл нелегально во Францию, где успешно скрывался, активно действуя в рамках подписанного манифеста. Свою работу он проводил, несмотря на то что еще в 1940 г. был заочно приговорен к тюремному заключению. Вдова подчеркнула, что уже после войны Жак Дюкло резко выступал против стремления американцев властвовать во Франции. За эту деятельность был в 1952 г. арестован, но, правда, благодаря всенародному возмущению вскоре был освобожден.

Беседы с Риккардо Сиснеро и Хуго дель Рио, которые я вел на испанском языке, были для меня всегда очень интересными. Приведу еще только один пример. В одной из бесед я затронул вопрос истории Кубы – давних отношений с США, стремления американцев выдворить в свое время с Кубы испанцев. Оттолкнувшись от этой темы, я перешел к событиям, участником которых был, то есть к вопросу национально-революционной войны в Испании. Я указал на то, что в числе антифашистов разных стран против Франко и итало-германских интервентов участвовало более 850 кубинцев.

Услышав о том, что я принимал участие в гражданской войне в Испании, мои собеседники, кубинцы, задали вопрос, не приходилось ли мне слышать имя кубинца – участника защиты Испанской Республики Альберго Байо. Я признался, что никогда не слышал. Вдруг я вспомнил имя кубинского добровольца в Испании Мануэля дель Песо. Не успел произнести эту фамилию, как мои собеседники указали, что он является личным другом Фиделя Кастро и их самих.

Нам поведали, что во время развернутых событий после штурма казармы Монкадо к зданию, в котором размещался штаб одного из революционных кубинских военных подразделений, приблизился «какой-то мужчина». Естественно, часовые приказали ему остановиться, угрожая автоматами, и потребовали, чтобы он себя назвал. В ответ услышали: «Я генерал Байо!» Часовые подготовились немедленно стрелять в него. К великому счастью, из штаба выбежал один из его членов, который слышал весь этот разговор, и крикнул: «Вы что, с ума сошли? Ведь генерал Альберго Байо друг Фиделя Кастро, его учитель военного дела и руководитель его группы "Грамны"».

При этом разговоре присутствовали С.П. Лисин, контр-адмирал А.С. Алексеев, полковник Мунштаков, а также привлеченный мною в качестве переводчика бывший воспитанник школы-интерната для прибывших в 1937 г. в Ленинград испанских детей Пако Мартини. Кстати, недавно он около четырех лет работал на Кубе в качестве переводчика и даже встречался там с нашими гостями. О своих встречах Пако Мартини на Кубе первым вспомнил Риккардо Сиснеро.

На организованном прощальном ужине, где присутствовали некоторые члены Ленинградской секции СКВВ и представитель Обкома КПСС В.И. Нифатов, кубинские гости выразили большое удовлетворение дружеской, братской встречей и вручили нашей секции сувениры. Мы в свою очередь тоже вручили гостям сувениры. Кроме того, по их просьбе мы сумели обеспечить своевременное изготовление многих фотографий, выполненных за время их пребывания в Ленинграде. Я очень рад, что и у нас, в том числе и лично у меня, сохранилось много фотографий.

Огромное впечатление на меня оказало пребывание в Ленинграде встреченных нами двух групп американцев. Одна проживала в гостинице «Ленинград», а вторая – в гостинице «Мир». Это объяснялось ценой оплачиваемых американцами путевок. Пребывание в гостинице «Ленинград» обходилось значительно дороже, чем в гостинице «Мир».

Не буду подробно останавливаться на выполнении насыщенных планов их пребывания в Ленинграде. На меня лично особое впечатление произвело все, что произошло во время нашей встречи в Доме дружбы и мира с американцами и ветеранами войны нашего города.

Характер встречи был нами непредвиденным. В деловой части, на которой присутствовало довольно много народу, в том числе прибывшие в двух группах американцы, выступило несколько человек – членов секции СКВВ и наши гости из США.

Поскольку мы были заранее предупреждены, что в эти две туристические группы входят бывшие американские добровольцы – участники национально-революционной войны в Испании, ведущий нашу деловую часть встречи председатель секции СКВВ слово предоставил мне, как представителю Совета бывших советских добровольцев – участников этой войны. Еще раз хочу признаться, что, чувствуя свою ответственность, я много времени уделил подготовке моего выступления, изучению многих вопросов, касавшихся сложившихся в те годы (1936–1939) отношений между США и Испанией. В этом отношении мне очень помогли публикации, в частности и груды Светланы Петровны Пожарской (в том числе и изданные Академией наук СССР – Институтом всеобщей истории).

Я уже знал к этому времени, что среди почти пятидесяти тысяч добровольцев в Испании американцев было немногим больше грех тысяч. Все эти добровольцы, направляясь на войну в Испанию, рисковали не только своей жизнью на фронтах, но и значительными преследованиями в самих США. Сразу хочу отметить, что незадолго до прибытия к нам американцев были по существу признаны утратившими силу «черные» списки, имевшиеся в США, в которые были занесены участники войны в Испании. Знал я из книги Д. Ибаррури «Единственный путь», что уже в 1938 г., то есть еще до «победы» Франко над Испанской Республикой, председатель Союза американских писателей Дональд Огден Стюарт провел среди писателей анкету. На вопрос: «Вы за или против Франко и фашизма?» – ответили 418 писателей. Из них 410 высказались за республику, 7 объявили себя нейтральными и только один высказался в поддержку фашизма.

Зная, что в прибывших к нам группах в основном находятся те, кто воевал в Испании, или члены их семей, а в группе, остановившейся в гостинице «Мир», имелись и вдовы погибших добровольцев в Испании, я был уверен, что большую часть из моего выступления все они хорошо знают. Тем не менее, стремясь не злоупотреблять отпущенным мне временем, я остановился на одном вопросе дополнительно. Упомянул, что 6 января 1937 г. на совместном заседании палат конгресса США было принято решение о введении эмбарго на вывоз из США вооружения в Испанию до окончания гражданской войны. Против принятия этого закона проголосовал только один конгрессмен, представитель от рабоче-фермерской партии штата Миннесота. Не придавая особого значения, я позволил себе назвать фамилию этого конгрессмена – Джон Бернард! Вскоре я закончил свое выступление, подчеркнув еще огромное значение, проявленное американскими добровольцами – участниками войны Испанской Республики против фашизма.

Выступавшие после меня, в том числе и американские гости, доброжелательно относились ко всем выступлениям, в том числе и к моему.

После окончания деловой части нашей встречи был объявлен некоторый перерыв, после которого должен был начаться довольно продолжительный концерт. Правда, мы были немного ограниченны, так Дом дружбы и мира мог предупредить нас, что время, отпущенное на наше мероприятие, подходит к концу.

Если я не ошибаюсь, то вместе с Николаем Константиновичем Богатиным и Сергеем Прокофьевичем Лисиным мы несколько уединились для «перекура», а точнее, для обмена мнениями о происходящем. Мы подходили к залу уже после того, как концерт начался. Совершенно неожиданно для нас, к нам приблизились руководители присутствующих двух американских групп. На английском языке они, явно волнуясь, обратились ко мне. Хотя в то время я еще не полностью забыл английский язык и даже иногда пользовался им успешно в разговорах с иностранцами, на этот раз я с большим трудом смог понять приблизившихся к нам американцев.

Смысл их обращения к нам, и в частности ко мне, заключался в том, что среди присутствующих оказался Джон Бернард. Нас попросили довести до сведения всех находящихся в зале эту сенсацию. Н.К. Богатин и С. П. Лисин разрешили мне попросить конферансье прервать на несколько минут концерт и предоставить мне слово для объявления ставшего нам известным факта.

После того как я попросил конферансье приостановить на несколько минут концерт, сопровождаемый переводчицей, вышел на сцену. Стремясь не затягивать перерыв в концерте, я буквально дословно сказал следующее: «Дорогие друзья, в своем выступлении, говоря о событиях в Испании в 1936–1939 гг. и участии американских добровольцев в гражданской войне, часть из которых мы рады принять в эти дни в Ленинграде, я назвал Джона Бернарда. Я указал, что он был единственным проголосовавшим еще в январе 1937 года в конгрессе против закона об эмбарго на вывоз оружия в Испанию. Совершенно неожиданно нас попросили сообщить о том, что среди наших друзей присутствует и тот самый Джон Бернард, что, естественно я и делаю!»

Не успел я закончить это неожиданное сообщение, как среди сидящих в зале встал, встреченный аплодисментами, пожилой человек. Не говоря ни слова, он медленно направился на сцену и буквально со слезами на глазах коротко выступил. Прежде всего он попросил прощения у «своих американских друзей», с которыми приехал, за то, что уже давно, став стариком, отойдя от политики, он никому не рассказывал, что происходило в его деятельности конгрессмена. После того как он принес свои извинения, все встали, а он, тяжело переживая, сказал: «Дорогие друзья, уже много старческих лег я провожу замкнутую жизнь. Всю жизнь мечтал побывать в Москве и низко поклониться Мавзолею Ленина, побывать в городе, завоевавшем во время Второй мировой войны признание во всем мире звания города-героя, города, заслуженно носящего имя Ленина. Народы всех стран мира должны низко склонить головы перед городом, выдержавшим 900-дневную блокаду мощных фашистских агрессоров и прорвавшим её.

Дорогие друзья, мог ли я когда-либо предположить, что именно в этом прекрасном городе знают обо мне, помнят меня. Ведь у себя на родине я почти всеми полностью забыт. Конечно, в этом есть и доля моей вины. Ведь даже моим попутчикам, направлявшимся в Советский Союз, я и то ничего о себе не рассказывал. Еще раз прошу простить меня. Сейчас коротко постараюсь представиться...»

Однако должен признаться, до этого никогда не видел того, что произошло в зале. Все стояли, нет, не только аплодировали, но даже плакали.

Поднявшийся в зале шум привлек внимание дежурившего персонала Дома дружбы и мира с народами зарубежных стран. Те, которые сумели, поднялись наверх и вошли в зал. Концерт был продолжен. Вечер закончился поздравлениями в адрес Джона Бернарда.

Имею право подчеркнуть, что и организаторы этой встречи были очень довольны её результатами.

Учитывая факт, что у нас все с большим вниманием относились к Испании и что я сам, а также многие активисты – ветераны войны были в числе добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании, являвшейся первой вооруженной битвой против фашизма, войной, ставшей авангардной битвой Второй мировой и Великой Отечественной войн, позволило мне еще остановиться более подробно хотя бы на некоторых прибывших в Ленинград делегациях и туристических группах, по своему составу очень близких нам. Речь идет о многочисленных группах прибывших из Испании антифранкистов, испанских партизан, воинов революционных сил Испанской Республики, все тех, кто боролся, защищая свой народ. Конечно, были и группы, состоящие из бывших испанских детей, находившихся в Ленинграде в школах-интернатах, а после войны, в основном после смерти Франко, вернувшихся в Испанию, на родину.

Мне посчастливилось не только принимать делегации и туристические группы, состоящие из испанцев, но и встречаться со многими не только на их родине, но у нас, в Советском Союзе, и в других странах. Смею даже подчеркнуть, что некоторые стали моими близкими друзьями. Перед тем как привести некоторые их имена, считаю нужным укать, что уже 14 января 1967 г. я получил билет Почетного члена Общества испанских политэмигрантов в СССР. Правление этого общества находилось в Москве на ул. Жданова. Сам факт моего выдвижения Почетным членом определял признание той пользы, которую я приносил, неся службу на испанской республиканской подводной лодке, а уже начиная с шестидесятых годов в Ленинграде продолжал приносить пользу испанскому народу, выступая перед различными советскими и даже иностранными слушателями со своими личными воспоминаниями, а в еще большей степени с подробным изложением многих деталей испанской истории, гражданской войны.

Я особенно подружился с проживающими в Ленинграде и Москве испанцами. Конечно, я встречался в Москве даже с Долорес Ибаррури, но это были хотя и очень теплые встречи, но носили чисто деловой характер. Во время одной из них она подарила мне написанную ею книгу «Единственный путь», изданную в Москве в 1962 г. издательством «Политическая литература». Я эту книгу тщательно храню и сейчас. Долорес Ибаррури в мае 1966 г. написала в книге на испанском языке: «Товарищу Гуревичу с сердечным приветом от Долорес Ибаррури».

Одна из моих встреч с Долорес Ибаррури была особенно трогательной. Это произошло после того, как я с моей женой Лидочкой совершили туристическую поездку на теплоходе по Волге и посетили Сталинград. На этом теплоходе был организован клуб с довольно комическим названием «Клуб встреч с интересными людьми». Все участники туристической поездки, во всяком случае, большинство из них, довольно часто присутствовали. Один из пассажиров, который узнал меня по фотографии в издании нашего сборника «Ленинградцы в Испании», предложил организатору клуба предоставить мне слово и на эту тему. После моего выступления руководство теплохода предложило мне в Сталинграде выступить на могиле сына Долорес Ибаррури, Рубене Руиса, погибшего в сентябре 1942 г., будучи командиром пулеметной роты, в боях за Сталинград. За проявленное мужество и героизм, он был удостоен, правда, только в 1956 г. посмертно, звания Героя Советского Союза.

Фотограф сделал ряд снимков и предложил мне прислать их в Ленинград. Я попросил фотографии выполнить в двух экземплярах с тем, чтобы один из них передать Долорес Ибаррури. Фотокорреспондент выполнил мою просьбу, а я поспешил при очередном посещении Москвы вручить их по назначению в одном экземпляре, а второй тщательно храню у себя.

Запомнились мне встречи в Москве и Ленинграде с испанским генералом, в то время членом Политбюро Коммунистической партии Испании, Энрике Листером. Первая состоялась в Москве во время посещения им Советского Союза – в Испанском центре на ул. Жданова отмечали его шестидесятилетие. Мне было поручено от имени Ленинградской секции советских добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании поздравить его. Прошло уже тридцать лет с того дня, как мы с ним впервые встретились, познакомились на фронте под Барселоной и провели довольно долгое время за столом с офицерами его армии, я его не узнал, он постарел, но меня сразу узнал, и мы уделили немного времени нашим воспоминаниям. Второй раз мы встретились с ним дважды в Ленинграде. Первый – за праздничным столом у проживающих в нашем городе испанцев. Для участия в этой встрече были приглашены В. В. Пузейкин и я. Вторая встреча была в Таврическом дворце на конгрессе Всемирного совета мира, посвященного 50-летию ленинского Декрета о мире. У меня сохранилась фотография, на которой я стою рядом с Энрике Листером, кроме нас вице-адмирал В.Л. Богденко, приехавший в Ленинград для участия в конгрессе из Риги, писатель Жан Грива, подполковник Л.Л. Покровская, генерал-майор К.В. Введенский и замкафедрой иностранных языков Ленинградской консерватории, бывшая переводчица в Испании Е.Е. Константиновская. Особо хочу отметить, что Энрике Листер был членом Всемирного Совета Мира, проживал в то время в Париже. Мы же входили в незначительное число приглашенных на конгресс.

После возвращения Энрике Листера в Испанию я еще поддерживал связь с ним, правда с помощью Луиса Балагера, проживавшего в Москве, ближайшего сотрудника Долорес Ибаррури в ее литературной и прочей работе, до того как был исключен из ЦК КПИ бывшим генеральным секретарем С. Каррильо. Он был единомышленником в то время Энрике Листера. Именно поэтому я переслал через него Энрике Листеру вышедший сборник «Ленинградцы в Испании» и через него получил выпущенную в Испании (потом переведенную на русский язык) в первом издании его книгу «Наша война».

В Москве в близких отношениях был с Луисом Балагером, и перед его отъездом с семьей в Испанию и Лида встретились с ними, вместе пообедали в ресторане и провели немало времени.

Среди других друзей могу назвать Л. Эррайса, М. Морхильеса, Хуана Айстарана, М. Кампусано, М. Мендиета, Сагуэса Хуана, И. Сииа и других. В Ленинграде наиболее близкие отношения у меня сложились с руководителем ленинградского землячества Артуро Олано и его женой, русской, Викторией Федоровной, и многими другими испанцами.

Полностью были выполнены тщательно отработанные программы экскурсий по городу, пригородам, музеям и памятным местам, а также организуемых встреч с ветеранами войны и участниками национально-революционной войны в Испании. На всех прибывших Ленинград произвел очень хорошее впечатление. Первые две группы были тепло встречены в лучшей в нашем городе школе с изучением испанского языка.

Одной из групп руководил испанский сенатор, врач-хирург Хавьер Паулино Перес, который в годы национально революционной войны в Испании в военном госпитале на аэродроме Сан Хо вер, неподалеку от Барселоны, совместно с советским врачом-хирургом, в то время капитаном РККА И.С. Колесниковым, оперировали летчиков-республиканцев. Это были первые столь сложные операции на грудной клетке.

Совершенно неожиданно для меня испанский сенатор (я не знал еще о том, что он врач хирург) обратился с просьбой организовать встречу с его другом, советским хирургом Иваном Степановичем Колесниковым, с которым, кстати, я был уже многие годы в дружеских, весьма близких семейных отношениях.

Хавьер Паулино Перес был в полном восторге, узнав, что он жив, проживает в Ленинграде и уже стал генерал-майором медицинской службы, действительным членом Академии медицинских наук СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Государственной премий, Заслуженным деятелем науки РСФСР, доктором медицинских наук, профессором. К сказанному я добавил, что многие годы он был начальником кафедры и клиники госпитальной хирургии Военно-медицинской академии, а с 1976 г. – профессор-консультант и председатель ученого совета хирургов. Я подчеркнул, что Иван Степанович имеет много печатных трудов, в том числе и по грудной хирургии, которую он начал осваивать еще в Испании. Я пообещал организовать их встречу, и она действительно состоялась в Доме дружбы и мира. Я присутствовал при этом и, должен признаться, был весьма поражен. На следующий день по просьбе испанского друга Ивана Степановича я передал привезенный им специально для этого изданный во Франции журнал медицинских наук, представляющий для них большой интерес.

Сенатор, член генеральных кортесов Испании Хавьер Паулино Перес, как и многие другие наши гости, оставил в книге почетных гостей очень теплые отзывы.

Четвертую группу гостей возглавлял летчик Хуан Ларио Санчес, участник национально- революционной войны в Испании, после её окончания он эмигрировал в СССР. В годы Вели кой Отечественной войны защищал нашу страну в составе ВВС, в том числе и под Сталинградом, в составе 127-го авиационного полка, которым командовал Владимир Васильевич Пузейкин. Еще до того, как покинуть Советский Союз и вернуться к себе на родину, Санчес женился на ленинградке. На этот раз Ленинград они посетили в составе группы вместе. Предвидя свою встречу с В. В. Пузейкиным, испанская чета привезла с собой и вручила ему букет живых цветов из Валенсии.

Эта группа испанцев, как и все остальные, с большой любовью относилась не только к нашему городу, но и вообще ко всем советским людям с неописуемым вниманием, с открытым сердцем. Это выразилось в оставленной в книге почетных гостей записи. Лично мне повезло, мы вместе с женой присутствовали на встрече двух друзей и их жен дома у В.В. Пузейкина.

Как всегда, проводы этих четырех групп общей численностью почти 400 человек были очень трогательными. Мы, ленинградцы, были особенно взволнованы и рады получению изданной в Овьедо (Испания) брошюры с впечатлениями о пребывании этих четырех групп в СССР и, в частности, в Ленинграде. Позволю себе привести в воспоминаниях стихотворение, написанное одним из участников этих встреч с испанскими гостями. Луис Гутьерас Арагон после предисловия «Стихи, вдохновленные вечным огнем, увиденным мною в Москве и Ленинграде» привел текст:

Все имевшие место встречи иностранных делегаций и туристических групп, в которых мне доводилось участвовать в тяжелый период моей жизни, в то время, как мне еще не удавалось добиться полной реабилитации, воодушевляли меня, придавали сил. Мне было разрешено, как я уже писал, участвовать в общественной деятельности на правах только советского добровольца – участника национально-революционной войны в Испании, скрывая от всех разведывательную деятельность. Я уже указывал, встречаясь с иностранными делегациями, что всегда опасался встретиться с человеком, который мог опознать меня как советского разведчика, как человека, связанного с различными группами или течениями движения Сопротивления, существовавшими во многих странах.

Вскоре после того, как вступил в Секцию советских добровольцев – участников национально- революционной войны в Испании, я встретился со многими моими друзьями, соратниками, как принято теперь говорить. В первую очередь коснусь моряков. Передо мной фотография нашей морской группы: вместе со мной сняты вице-адмиралы В.Л. Богденко и Герой Советского Союза Н.П. Египко, контр-адмирал Герой Советского Союза С.А. Осипов, контр-адмиралы И.А. Яхненко, С.Д. Солоухин А.П. Лабутин и капитан 1 ранга Герой Советского Союза С.П. Лисин На снимке, который у меня сохранился, отсутствует хорошо мне известный по Испании адмирал Владимир Антонович Алафузов. С ним приходилось встречаться в Ленинграде очень мало. В 1966 г. вместе с вице-адмиралом В.Л. Богденко мы приняли участие в похоронах адмирала.

Активно участвуя в работе нашей секции в Ленинграде с 1963 г. я близко сдружился с Героем Советского Союза генерал-майором авиации Евгением Ефимовичем Ерлыкиным, генерал майором Константином Владимировичем Введенским, генерал майором, бывшим начальником МПВО Ленинграда в дни блокады Емельяном Сергеевичем Лагуткиным, а также летчиками генерал-майором Владимиром Васильевичем Пузейкиным и Валерианом Александровичем Ямановым.

Не буду продолжать список ставших мне близкими людей, с которыми хорошие отношения начали складываться еще в Испании. Укажу только, что наиболее близким мне другом являлся генерал-майор медицинской службы Иван Степанович Колесников. После того как я женился на Лидочке, вскоре дружеские отношения у нас сложились уже между семьями. Мы обменивались нашими фотографиями и даже часто письмами. Были очень рады тому, что в мае 1978 г. в генеральном консульстве Болгарии нам с Иваном Степановичем были вручены в соответствии с указом № 955 от 17.05.78 г. НРБ медали «Интернацбригадив Испании 1936–1939 гг.». Это тем более приятно, что генеральный консул, вручавший медали, был видным болгарским врачом и уже ранее знаком с Иваном Степановичем, который неоднократно делал сложные операции болгарским гражданам в СССР и даже специально выезжал в Болгарию.

Мне было очень тяжело встречаться с моими близкими друзьями, хотя эти встречи для меня были просто праздничными. Тяжело было потому, что я не имел права рассказать им о каком-либо участии в Отечественной войне, вообще обо всем том, что произошло со мной почти на протяжении тридцати лет, прошедших после войны в Испании.

Не менее тяжело в этом отношении было переносить встречи с видными ленинградцами, знавшими меня еще до войны, и с теми, с которыми я познакомился уже во время моей работы в комиссиях Ленинградской секции СКВВ, а также с друзьями моей молодости, в том числе с любимым мною журналистом и историком Арениным (Каганер) Эдуардом Мироновичем, студентами по совместному обучению в институте и даже школьниками и многими другими.

Перебирая полученные в подарок от авторов книги в моей библиотеке, наткнулся на изданную в 1976 г. в Ленинграде книгу Вл. Дмитриевского «Наставитель». Под заглавием книги имеется уточнение: «Страницы жизни ветерана партии Героя Социалистического Труда В.П. Виноградова». С волнением читаю надпись:

«Дорогой Анатолий Маркович!

В год 60-летия Великого Октября дарю небольшое повествование о моей жизни.

Желаю здоровья, творческих успехов и личного счастья, с уважением, Виноградов В.П. 23/IX- 1977 г.»

Одновременно с этой книгой мне была с соответствующей надписью подарена лично фотография Василия Петровича Виноградова, председателя Совета ветеранов КПСС Ленинграда. Я бы не останавливался слишком долго на моих дружеских отношениях с Василием Петровичем, если бы не вместе с ним, являвшимся также председателем Совета содействия ветеранов КПСС историко-революционного музея, не сотрудничал и не выступал часто перед различными аудиториями в Государственном ордена Октябрьской революции музее Великой Октябрьской социалистической революции. Просматриваю имеющиеся у меня фотографии различных времен, и вот передо мной та, на которой заснят В.П. Виноградов и тоже ветеран КПСС с большим стажем Александр Нестерович Полозов. Между ними сижу я, а рядом со мной генерал-майор В.В. Пузейкин. Этот снимок был сделан во время организованных наших выступлений в музее. И вот еще один снимок. На нем кроме В.П. Виноградова и меня за столом сидит еще вице адмирал В.Л. Богденко. Нам в музее после выступлений устроили чаепитие. Этот снимок до сих пор меня очень волнует. Василий Петрович и в очередной раз неожиданно, но более настойчиво обратился ко мне: «И ты до сих пор не состоишь в партии? Я даю тебе немедленно рекомендацию и вступай сейчас же в партию!» Обращаясь к Валентину Лукичу, он спросил: «А вы как поступите?» Богденко В.Л. тут же ответил: «Я знаю его много лет и готов дать хоть две рекомендации!»

Услышав, я едва сдерживался, не знал, что ответить. Ведь я и этим близким мне людям не имел права сказать, что еще являюсь по решению «Особого совещания» при МГБ «изменником Родины». Признаюсь, и сейчас, глядя на эту фотографию, мне становится тяжело. Василия Петровича нет уже в живых. Валентин Лукич, слава богу, еще жив. После моей реабилитации, напомнив ему о совместной фотографии, я спросил, помнит ли он об этом разговоре и понимает ли теперь, в каком тяжелом состоянии я тогда находился? Валентин Лукич мне по телефону коротко ответил: «Помню и только теперь понимаю!»

Совершенно неожиданно в Ленинградской секции СКВВ я встретился с Григорием Харитоновичем Бумагиным, с ним мы встречались еще до моего отъезда на зарубежную работу. Мы узнали друг друга, и у нас установились дружеские отношения. Этому способствовало то, что и он часто принимал участие в организуемых встречах с иностранными делегациями и туристическими группами, а также в проводимой патриотической воспитательной работе среди молодежи.

Григорий Харитонович вначале был очень сдержан в разговорах, поэтому многое я узнал о нем от других, что потом удалось в некоторой степени уточнить уже в беседах с ним лично. Я знал только, что Г.Х. Бумагин многие годы был на ответственной партийной работе, что вскоре после начала Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда в целях активизации населения прилегающих к городу областей и районов было принято решение об объединении руководства партизанского движения. Для этого создавалась «тройка», возглавляющая все партизанское движение в Ленинградской области. Именно секретарю Ленинградского обкома партии Г.Х. Бумаги- ну было поручено возглавить эту «тройку».

Еще задолго до сближения с самим Григорием Харитоновичем я услышал некоторые подробности о его деятельности как руководителя «тройки», которая была высоко оценена. Закончил войну он якобы в звании генерал-майора. По слухам, которые дошли до меня, Г.Х. Бумагин был репрессирован в период провокационного, сфабрикованного Л.П. Берией так называемого «Ленинградского дела». Эти слухи в дальнейшем подтвердились в моем разговоре непосредственно с Григори ем Харитоновичем. Он не входил в подробности причин его репрессии, не указывал точно, в какое время это было, но как-то признал сам факт нахождения под арестом и реабилитации уже после состоявшегося суда над Берией и его компанией. Правда, он указал мне на то, что после реабилитации ему было установлено звание только полковника.

Не имея возможности даже предположить, что мне пришлось пережить после наших довоенных встреч, Г.Х. Бумагин с удивлением часто задавал один и тот же вопрос: «Как могло случиться, что я не являлся участником Великой Отечественной войны?» Свой вопрос иногда он изменял и сводил его к следующему: «Чем же вы занимались во время Отечественной войны, как могло случиться, что вы оставались полностью в стороне от нее?»

Вслед за этими вопросами Г.Х. Бумагин часто вспоминал о том, что ему было известно обо мне. Он указывал, что многим до войны была хорошо известна моя работа в штабе ПВО Нарвского района, мои «лекции» по радио о необходимости всего населения готовиться к ПВХО, моя активная деятельность в «Осоавиахиме» и в издаваемой этой общественной организацией многотиражной газете. Он даже ссылался на мое участие в комиссии Ленсовета, возглавляемой комбригом Н.Н. Вороновым, ставившим своей целью тщательную проверку готовности Ленинграда не только к ПВО, но и вообще к его готовности к обороне на случай возникновения войны.

Тяжело и сейчас вспоминать о том, что до его смерти я не мог признаться и этому моему другу в том, что я «изменник Родины» и только пока безрезультатно добиваюсь моей полной реабилитации. Мы были с ним вместе на Пискаревском кладбище, брали немного земли, которую С.П. Лисин должен был отвезти в Испанию и в Мадриде возложить к воздвигаемому памятнику погибшим во время национально-революционной войны в Испании советским добровольцам. Внезапно Григорий Харитонович задал вопрос Сергею Прокофьевичу Лисину: «Вы тоже давно знаете Толю (подчеркиваю – не Анатолия Марковича, а Толю, что является доказательством наших весьма близких дружеских отношений), как он проявил себя в Испании? Он не любит уточненно говорить о себе, а всегда говорит о том, что считает полезным для знания народом истории. Чем можно объяснить, что он не участник Отечественной войны?»

На задаваемый вопрос С.П. Лисин ответил тоже с недоумением и указал, что, когда идет речь об участии советских добровольцев в боевых действиях республиканского испанского военно-морского флота, Толю характеризуют как героя. Он подчеркнул, что написал об этом на одной из фотографий, где мы сняты вместе, и подарил ее мне.

Вернувшись домой, я незамедлительно попытался найти среди многих фотографий и ту, о которой говорил С.П. Лисин. Я ее нашел. На ней сфотографировались, кроме меня, генерал-майор Валериан Александрович Яманов, генерал-майор Владимир Васильевич Пузейкин, капитан I ранга Герой Советского Союза Сергей Прокофьевич Лисин, бывшая переводчица в Испании Елена Евсеевна Константиновская. Я перевернул фотографию и прочитал, что на ней было написано: «Славному старпому республиканской подводной лодки Испании в героические 1936–1939 гг. Толе Гуревичу в память о встрече на юбилее испанского землячества. В восторге от вашей энергии в деятельности в испанской секции. Сергей Лисин. 11.12.69».

При очередной встрече с Сергеем Прокофьевичем я спросил его, почему он возвел меня в ранг «старпома»? (Признаюсь, раньше я не обращал на это внимания.) Ответ был лаконичен: «Ведь после отъезда из Испании И.А. Бурмистрова именно вы передали нам лодку С-4, на которую я был назначен старпомом. Вскоре мы узнали, что весь испанский экипаж считал именно вас при Бурмистрове старпомом».

К этому разговору с Г.Х. Бумагиным мы возвращались довольно часто, вспоминая мнение, высказанное С.П. Лисиным, и он всегда указывал на то, что ему очень хотелось бы узнать обо мне все более подробно. С большим доверием он делился своими мыслями обо всем, что происходит в стране, в частности в Ленинграде. Часто с явным непониманием оснований, проявляемых внимания и желания ему в чем-либо помочь, он говорил о члене Политбюро ЦК КПСС, секретаре Ленинградского обкома КПСС Г.В. Романове. Одним из примеров своего удивления Григорий Харитонович привел телефонный звонок референта Г. В. Романова с просьбой явиться в Смольный к секретарю обкома. Будучи принятым Романовым, Бумагин совершенно неожиданно услышал, что благодаря ходатайству секретаря Обкома КПСС размер установленной персональной пенсии ему увеличен!

Нам, членам Ленинградской секции СКВВ, пришлось провожать в последний путь Григория Харитоновича. Для меня это было особо тяжело, так как я чувствовал себя перед ним виноватым, не удовлетворив его желания и не рассказав ему о своей тяжелой жизни и проявленной ко мне несправедливости при осуждении меня как «изменника Родины». Впрочем, аналогичный стыд я испытывал и провожая в последний путь многих моих друзей, в том числе генерал-майора Героя Советского Союза Е.Е. Ерлыкина, Е.С. Лагуткина, К.В. Введенского, В.В. Пузейкина, вице-адмирала Н.П. Египко, контр-адмирала Героя Советского Союза С.А. Осипова и других. Конечно, я чувствовал себя виноватым, провожая в последний путь В.П. Виноградова и его жену Александру Васильевну, очень близкую моей жене и мне Екатерину Александровну, жену И.С. Колесникова.

Нелегко было мне быть одним из членов комиссии по похоронам председателя Ленинградской секции СКВВ генерал-лейтенанта Героя Советского Союза Александра Андреевича Свиридова. Этот заслуженный человек делился со мной всем пережитым, давал мне на прочтение свои дневники и воспоминания, рассказывал о своих отношениях с Л.И. Брежневым, далеко не дружелюбных, и о дружбе, имевшей место его семьи с семьей первого секретаря ЦК КП Белоруссии, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС Петра Мироновича Машерова. О многом весьма интересном у нас состоялись разговоры с Александром Андреевичем. После смерти его жены, которую мы тоже очень любили, после его неожиданной смерти мы продолжаем поддерживать дружеские отношения с одним из двух его сыновей, невесткой и внуком. До сих пор мне не только стыдно, что я не имел права рассказать о себе правду моему другу, но весьма тяжело сознавать, что он не мог знать ничего обо мне как о разведчике, как о человеке, знавшем многих военных, в том числе и тех, которые были с ним в хороших отношениях, ставших потом жертвами репрессий, в частности Г.М. Штерне, Понеделине и других.

Должен признаться, что из всех моих друзей, знакомых, ничего не знавших обо мне, только одному, тоже, к сожалению, умершему в 1985 г., я публично в декабре 1991 г., в день 90-летия со дня рождения Ивана Степановича Колесникова, перед собравшимися в Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова в клинике госпитальной хирургии военными хирургами Советской армии, выступая с воспоминаниями об этом прекрасном человеке, начал его с прощения перед памятью моего друга, перед всеми теми, кто в академии знал меня, за то, что до свершившейся наконец моей полной реабилитации я скрывал от всех тяжелые переживания, вызванные сфабрикованными против меня обвинениями и осуждением как «изменника Родины». В зале было много военных хирургов, приехавших в Ленинград, и ленинградцев, все отнеслись с пониманием к моему заявлению.

Эта часть моих воспоминаний – только малая доля тех переживаний, которые мне пришлось перенести в моей сложной жизни. Я хочу заверить всех моих читателей, что многие торжественные мероприятия, участником которых я был, стоили мне тоже много здоровья, вызывали у меня не менее тяжелые переживания. И в этом случае я коснусь только немногих подобных мероприятий.

В феврале 1967 г. в ленинградском Доме дружбы и мира в Большом зале состоялось торжественное собрание, на котором присутствовали члены Секции советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании, ветераны Великой Отечественной войны, преподаватели высших и средних учебных заведений, студенты и школьники и другие приглашенные. В президиуме сидели представители СКВВ, Обкома и Горкома КПСС и ВЛКСМ, Ленсовета, общественных организаций, школ и высших учебных заведений.

Торжественное заседание было посвящено вручению памятных медалей Советского комитета ветеранов войны «Участнику национально-революционной войны в Испании 1936–1939 гг.». СКВВ поручил вручение указанных медалей в Ленинграде председателю Ленинградской секции СКВВ, бывшему зам. командующего ЛВО генерал полковнику Михаилу Петровичу Константинову.

В альбоме у меня сохранилась фотография, на которой видно, как торжественно и по-дружески М.Н. Константинов вручает мне медаль и удостоверение к ней. Отношение ко мне со стороны вручавшего награду объяснялось тем, что мы уже несколько лет совместно с ним работали. Я был выделен из Совета советских добровольцев – участников национально революционной войны в Испании в созданное при председателе Ленинградской секции СКВВ бюро.

Получив медаль и удостоверение, я вновь занял место в президиуме. Сразу же посмотрел на удостоверение и увидел, что на нем имеются две надписи: первая – председателя Советского комитета ветеранов войны Маршала Советского Союза, дважды Героя Советского Союза, бывшего наркома обороны СССР С.К. Тимошенко, а вторая – майора авиации, легендарного летчика периода Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза Алексея Петровича Маресьева. Увидев личную подпись А.П. Маресьева, я вспомнил, что он был в начале 1942 г. тяжело ранен, в результате чего у него были ампутированы голени на обеих ногах. Уже с протезами, он вернулся в полк, совершил значительное число боевых вылетов и еще сбил несколько немецких самолетов. С 1956 г. он являлся ответственным секретарем СКВВ.

Невольно вспомнились встречи с Семеном Константиновичем Тимошенко и Алексеем Петровичем Маресьевым при посещении СКВВ. Первым, с кем я встретился, был Алексей Петрович. Тогда СКВВ помещался еще в старом здании близ Музея искусств им. А.С. Пушкина. Не могу не отметить, что меня поразило при нашей первой встречи. К моему приходу в СКВВ Маресьева в кабинете не было. Мне сказали, что он скоро должен приехать. Я решил выйти на улицу и перекурить. Со мной вышел один из сотрудников комитета. Мы курили и вели непринужденную беседу о Москве. Совершенно неожиданно к зданию подъехала автомашина, из которой выпрыгнул спортивного вида человек. На ногах у него были обычные сандалии. Он быстро вошел в дверь и побежал вверх по лестнице.

Мой собеседник поинтересовался, почему я не поздоровался с Маресьевым? Я объяснил, что я еще никогда с ним не встречался, видел только фотографии, а предположить, что человек с ампутированными голенями мог так быстро передвигаться, я не мог.

Вскоре я был принят Алексеем Петровичем, и мы выяснили некоторые вопросы, рассмотрение которых с ним было мне поручено Ленинградской секцией СКВВ. Безусловно, я имел все основания, чтобы быть уверенным, что А.П. Маресьев ничего обо мне не знал. Не знал он ни того, что я был разведчиком РККА, а затем Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской армии, ни того, что я был осужден решением «Особого совещания» при МГБ СССР и отбывал много лет наказания в ИТЛ. Он знал только, что я был добровольцем и участвовал в первой схватке с фашизмом в Испании. Это он мог знать от активистов СКВВ – контр-адмирала Николая Алексеевича Питерского, Ивана Никифоровича Нестеренко, полковника Александра Алексеевича Шукаева и других участников войны в Испании.

При моей встрече с Маршалом Советского Союза, председателем СКВВ Семеном Константиновичем Тимошенко, не знаю точно, отвечает ли это действительности, но мне показалось, что он знает обо мне несколько больше. Во всяком случае, мне запомнились примерно следующие его слова, которые он сказал мне перед уходом: «Я говорил с М.П. Константиновым и рекомендовал привлечь вас к активной работе как участника войны в Испании. Более точно о вас я ему ничего не говорил, да и вам не следует этого делать». Из слов С.М. Тимошенко я сделал для себя вывод, возможно, и не совсем правильный. Во всяком случае, оказавшись уже на улице, я не мог не задуматься над тем, знает ли маршал о моей разведывательной деятельности, моем аресте органами государственной безопасности и отбывании наказания. Я приходил к убеждению, что, видимо, знал, верил и поэтому рекомендовал меня Ленинградской секции СКВВ. Во всяком случае, меня все больше стали привлекать к работе еще до того, как в феврале 1967 г. вручили медаль и удостоверение.

Почти через год после получения указанной медали и удостоверения одновременно вице-адмиралу В.Л. Богденко и мне были вручены медали и удостоверения от 20 февраля опять-таки за подписью маршала С.М. Тимошенко, председателя СКВВ, и ответственного секретаря А.П. Маресьева. В удостоверении указывалось, что постановлением президиума Советского комитета ветеранов войны я был награжден «Почетным знаком СКВВ».

Это награждение, как и целый ряд других, в том числе почетными грамотами, для меня были очень приятными. Они подтверждали, что, несмотря на проявленную ко мне несправедливость, я продолжаю быть честным человеком и всем, чем могу, стараюсь приносить пользу моей Родине.

Не вдаваясь в подробности, укажу только на некоторые из врученных мне наград, в том числе и почетных грамот.

Центральный комитет ДОСААФ наградил меня «Почетным знаком ДОСААФ СССР» с выдачей удостоверения № 7779 за подписью председателя Центрального комитета ДОСААФ генерала армии, Героя Советского Союза Андрея Лаврентьевича Гетмана и председателя Центральной наградной комиссии ДОСААФ Маршала Советского Союза, трижды Героя Советского Союза Семена Михайловича Буденного.

В честь тридцатилетия Победы советского народа в Великой Отечественной войне президиум Советского комитета ветеранов войны вручил мне «Памятную медаль» и удостоверение за подписью председателя СКВВ, дважды Героя Советского Союза генерала армии Батова Павла Ивановича и ответственного секретаря СКВВ, Героя Советского Союза А.П. Маресьева.

Аналогичные медаль и удостоверение к ней я получил и к 35-летию Победы 9 мая 1980 г.

В 1986 г. президиум СКВВ к 50-летию национально-революционной войны в Испании наградит «Памятным знаком СКВВ». Удостоверение подписали председатель СКВВ генерал полковник, Герой Советского Союза Алексей Сергеевич Желтов и ответственный секретарь СКВВ А. Малов.

Грамотами меня награждали в разное время. В основном этими грамотами отмечали «мою активную работу по военно-патриотическому, трудовому и нравственному воспитанию призывной и допризывной молодежи, а также воинов Советской армии». Позволю себе перечислить некоторые грамоты, которые мне были вручены по этому разделу моей работы:

- СКВВ от 25.11.67 г. за подписью зампредседателя и ответственного секретаря А.П. Маресьева;

- Таицкого гарнизона от 11.06.69 г. за подписью начальника гарнизонного Дома офицеров майора Айраметяна;

- в/ч 36939 от 11.10.69 г. за подписью командира в/ч подполковника А. Иванова;

- 19.02.81 г. ЛВО за подписью члена военного совета – начальника политического управления ордена Ленина Ленинградского военного округа генерал-полковника И. Репина;

- СКВВ от 07.11.82 г. за подписью председателя СКВВ, Героя Советского Союза генерал- полковника А.С. Желтова;

- Ленинградского горвоенкомата от 22.02.88 г. за подписью горвоенкома генерал майора И. Павлова.

На двух грамотах этого раздела хочу остановиться особо. Поздравительная грамота от 7 ноября 1978 г. подписана многими членами Ленинградской секции добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании, в том числе председателем секции генерал-майором В.В. Пузейкиным, членами секции вице-адмиралом В.Л. Богденко, подполковником Л.Л. Покровской и многими другими. Вот выдержка из этой грамоты: «Отправившись добровольно в конце 30-х годов в Испанию, будучи совсем еще молодым, ты с бесстрашием и отвагой участвовал в переходе подводной лодки через Гибралтар, проявив себя как подлинный патриот, защищавший на берегах Средиземного моря передовую идею Нового мира интернациональной помощи народов в борьбе против империалистического гнета и мракобесия фашизма.

Не перечисляя всех твоих заслуг на гражданской службе, лишь скажем, что в настоящее время благодаря крепкой жизненной закалке, прочным политическим и экономическим знаниям, владению несколькими иностранными языками ты на общественной работе блестяще справляешься со сложными заданиями международной комиссии Ленсекции СКВВ, ответственным секретарем которой состоишь.

Ты являешься заместителем председателя нашей испанской секции, которой искренне предан и в которой работаешь с присущим тебе организаторским талантом, огоньком и умением...»

Положительную оценку моей деятельности дало в связи с моим 70-летием 7 ноября 1983 г. руководство Ленинградской секции СКВВ в грамоте, подписанной председателем Ленинградской секции СКВВ, Героем Советского Союза генерал-лейтенантом Д.А. Медведевым и ответственным секретарем генерал-майором А.В. Петровым. Текст этой грамоты привожу дословно:

«Уважаемый Анатолий Маркович!

Президиум Ленинградской секции Советского комитета ветеранов войны сердечно поздравляет вас с знаменательным юбилеем – семидесятилетием со дня рождения.

Своей многолетней и плодотворной деятельностью в мирное время и, особенно во время войны в Испании вы внесли большой вклад в дело борьбы с фашизмом.

Пройденный вами путь служит примером для молодого поколения.

В настоящее время вы продолжаете активно участвовать в работе Ленинградской секции СКВВ и в Совете добровольцев – участников гражданской войны в Испании.

За активную работу по военно-патриотическому и интернациональному воспитанию молодежи вы неоднократно поощрены Советским комитетом ветеранов войны.

Выражая признательность за активную общественную работу, желаем вам, Анатолий Маркович, доброго здоровья, успехов в работе и счастья в личной жизни».

За 10 лет перед этой грамотой я получил еще одну – к моему 60 летию в 1973 г., под которой стоят подписи многих моих соратников по Испании, в том числе генералов В.В. Пузейкина, В.А. Яманова, контр-адмирала И.А. Яхненко, вице-адмирала В.Л. Богденко, доктора исторических наук Д.П. Прицкера и многих других. Вот что написано в этой грамоте:

«Твои товарищи и друзья – члены Ленинградской секции советских добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании 1936–1939 гг. – сердечно приветствуют и поздравляют тебя в день 60-летия.

Мы знаем тебя давно как энергичного и активного, инициативного и исполнительного товарища, длительное время выполнявшего обязанности зампредседателя нашей секции, вложившего много груда в организационную и военно-патриотическую работу.

Здесь сегодня ты остался таким же патриотом, как тогда – в Испании, куда поехал добровольцем по зову совести, как истинный интернационалист.

Являясь одним из авторов сборника "Ленинградцы в Испании" (2-е издание), ты вписал новую страницу в историю вопроса о переходе подводной лодки через Гибралтар, причем сделал это мастерски с литературной точки зрения и достоверно с точки зрения исторической справедливости.

Желаем тебе, дорогой Анатолий Маркович, успехов в твоей деятельности, здоровья и счастья».

На этот раз среди многих подписей советских добровольцев – участников национально-революционной войны в Испании имеются и подписи нескольких членов ленинградского испанского землячества во главе с председателем Артуро Олано-Эренья.

Мне хотелось бы в подтверждение высказываемой оценки проводимой мною военно-патриотической работы среди молодежи, в первую очередь, к приведенным уже выше грамотам, еще указать только на некоторые. Речь идет о грамотах, полученных от районных, городской и областной ленинградских комсомольских организаций. К ним относятся:

- Юбилейная почетная грамота Ленинградского обкома ВЛКСМ, 1988 г.;

- Почетная грамота Ленинградского городского комитета ВЛКСМ от 8 июня 1976 г. за подписью секретаря;

- Почетная грамота Ленинградского областного комитета ВЛКСМ за подписью секретаря от 24 сентября 1981 г.;

- Грамота Ленинградского горкома ВЛКСМ за активную работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи и в связи с 40-летием Великой Победы за подписью секретаря, награжден 29 апреля 1985 г.;

- Почетная грамота Кировского РК ВЛКСМ Ленинграда за подписью секретаря Е.И. Бабочкиной;

Мне были вручены также Почетные грамоты:

- директора Государственного ордена Октябрьской революции музея Великой Октябрьской революции Л.А. Шевцова от 5 мая 1980 г. за активную помощь музею;

- директора музея Л.А. Шевцова и председателя Совета содействия ветеранов КПСС В.П. Виноградова «За активное и плодотворное сотрудничество с музеем в деле героико-патриотического воспитания трудящихся и молодежи» от 18 апреля 1983 г.

Я мог бы в подтверждение правдивости моей полезной общественной деятельности привести еще много примеров, основанных на полученных мною не только наград в виде почетных грамот, но и письменных отзывов.

1986 г. В честь 50-летия национально-революционной войны в Испании Анатолию Гуревичу вручают «Памятный знак СКВВ»