Разведка особого назначения. История оперативного разведывательного центра английского адмиралтейства 1939-1945

Глава восьмая ПРОРЫВ ЧЕРЕЗ ЛА-МАНШ И «PQ-17»

В первой половине 1942 г. Англия потерпела два поражения, хотя в обоих случаях оперативному разведывательному центру удавалось довольно точно предупреждать о намерениях немцев. Гитлер почему-то подумал, что Англия готовится к вторжению в Норвегию. В конце 1941 г. он привел в смятение Редера и Деница своим требованием сосредоточить в норвежских водах все крупные германские корабли и ощутимую часть подводного флота для отражения этой воображаемой угрозы. Первым из тяжелых кораблей должен был отправиться на север вступивший в строй «Тирпиц». «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Ойген» продолжали оставаться в Бресте. Ремонт на них почти закончился, но они могли в любой момент снова подвергнуться атаке самолетов Бомбардировочного командования ВВС. Несмотря на такой риск, Редер решил задержать их во французском порту: он считал, что, поскольку «Тирпиц» угрожал конвоям Англии на северных путях, флот метрополии не сможет должным образом оградить от внезапных коротких немецких набегов со стороны Франции наши южные конвои.

Но Гитлер настаивал на возвращении всей эскадры в Северное море. Он лучше Редера понимал, что если все три корабля останутся в Бресте, то рано или поздно они снова будут выведены из строя, и, возможно, навсегда. Гитлер сравнивал их с раковым больным: операция, хотя и опасная, может его спасти, бездействие — неминуемая смерть. Редеру предлагалась единственная альтернатива: демонтировать корабли на месте стоянки и использовать экипажи и вооружение для других целей. Такую пилюлю Редер не мог проглотить. В январе он приступил к подготовке операции. Весь вопрос заключался в выборе маршрута. Как идти: через Атлантику вокруг северной части Шотландии или через Ла-Манш? Оба направления представлялись рискованными. Редер остановился на первом. Но Гитлер со своей пресловутой интуицией, Которая редко его подводила, заявил, что внезапный прорыв через Ла-Манш своей неожиданностью сулил больше шансов на успех. Его поддержал вице-адмирал Килиакс, ответственный за проведение этой операции, и план получил окончательно утверждение. Ему дали кодовое название «Цербер». События подтвердили правоту фюрера, но не потому, что Адмиралтейство проглядело выбор Ла-Манша. Оно это учитывало, но все планы англичан окончились полным провалом, а планы немцев эффективно и благополучно были претворены в жизнь.

Еще когда немецкие корабли первый раз вошли в Брест в марте 1941 г. Адмиралтейство принимало во внимание возможность их скорого возвращения в Германию через Ла-Манш. Флот метрополии в то время был занят неусыпным наблюдением за северным выходом в Атлантику и охраной британских конвоев с войсками, направлявшихся на Ближний Восток. Поэтому вариант с возвращением немецких кораблей через Ла-Манш ложился полностью на плечи английских ВВС, с чем охотно согласилось и английское министерство авиации, которое считало, что любое форсирование Ла-Манша предоставит «уникальную возможность» торпедоносцам-бомбардировщикам для нанесения сосредоточенных ударов под прикрытием самолетов Истребительного командования ВВС. Подготовленные и размноженные планы этой операции получили кодовое название «Фуллер». Прошло несколько месяцев, а немецкие корабли не двигались из Бреста. Вероятность операции «Фуллер» становилась все более сомнительной до тех пор, пока в конце января 1942 г. никогда не терявший бдительности Дениц не отдал распоряжения всем трем кораблям приготовиться к выходу в море для возможной крупной операции.

На предстоявший выход немцев из Бреста указывало многое. Филлипон и два докера сообщили об окончании ремонтных работ. Филлипон пошел дальше, высказав предположение, что немцы направятся через Ла-Манш: они выйдут из Бреста с наступлением темноты и засветло подойдут к Па-де-Кале. Другим фактом было то, что эсминцы, сопровождавшие «Тирпица» из Бреста в Тронхейм, не остались с линкором, а сразу же вернулись в Брест. Появились и признаки проведения работ по дополнительному тралению действовавших фарватеров. В целях маскировки это делалось в ночное время под усиленным наблюдением. Сведения поступили от специальной разведки, несмотря на попытки скрыть указанные работы.

В связи с планами переброски крупных боевых кораблей на север усилилась активность торпедных катеров, а также истребительной авиации. Один из специалистов Деннинга по фарватерам и действиям мелких немецких кораблей, лейтенант Клементс, вспоминает, как он после внимательного изучения указанных выше признаков во время одного из ночных дежурств пришел к выводу, что все это могло означать одно: прорыв немцев через Ла-Манш. Клементс едва дождался следующего утра, чтобы сообщить о своей догадке Деннингу, когда последний пришел на службу. В ответ тот открыл ящик письменного стола и протянул записку на имя первого морского лорда с точно такими же выводами, только написанными на неделю раньше.

У немцев могли быть, конечно, и другие варианты. Их корабли после ремонта не успели по-настоящему пройти морские испытания. Не приведены были в полное рабочее состояние и экипажи. Эскадра могла поэтому оставаться на месте до устранения всех неполадок, несмотря на риск, которому она подвергалась. Не исключалась возможность и переброски ее в средиземноморские или итальянские верфи. Наконец, эти корабли просто могли уйти для операций против торговых судов с возможным возвращением в Германию северным путем.

В записке адмиралу Паунду Деннинг учитывал и перечислял указанные возможности. По тем же соображениям, какие убедили Гитлера и штаб его ВМС прорываться через Ла-Манш, Деннинг пришел к аналогичному выводу: в намерение немцев входило предпринять именно этот шаг. Но начало операции зависело от ряда факторов, очевидных для обеих сторон. Один из них — весеннее приливное течение, которое могло увеличить скорость хода кораблей, а прилив, достигнув пика, может даже помочь им миновать оставшиеся минные поля. Длинная безлунная ночь — второй фактор. Оба эти явления должны были наступить 12 февраля. За десять дней до этой даты Адмиралтейство подготовило докладную записку. Поскольку в основном авторство принадлежало Деннингу, стоит привести пространную цитату из нее. В записке говорилось:

«Корабли в Бресте еще не достигли полной готовности, и, хотя им ничто не угрожало, немцы хотели бы перебросить их в более надежный порт. Реальную возможность уничтожить эти корабли мы получим, если удастся узнать планы указанной операции.

В Бресте находится от трех до пяти эсминцев и пять небольших миноносцев. Все они прибыли туда недавно. В последнее время наблюдается проведение тральных работ по уничтожению мин на подступах к Бресту. Никаких особых отличительных признаков в полетах немецких разведывательных самолетов в районе Бреста не обнаружено. Имеются признаки их активности, но нет указаний, в каком направлении.

Кратчайший путь для немецких кораблей лежит через Ла-Манш: от Бреста до Шербура 240 миль, от Шербура до Па-де-Кале — 120. За период темного времени одних суток немцы могут проделать только один из участков пути, но дойти от Бреста до Па-де-Кале за такой период времени они не смогут.

На первый взгляд маршрут через Ла-Манш может показаться немцам рискованным. Но поскольку их тяжелые корабли не достигли полной готовности, весьма вероятно, что они предпочтут именно этот путь, полагаясь на эффективное прикрытие, которое им обеспечат эсминцы и самолеты, а также хорошо зная, что в Ла-Манше у нас нет тяжелых кораблей против них.

Таким образом, в Ла-Манше перед нами могут оказаться линейные крейсеры и тяжелый крейсер с 8-дюймовыми орудиями в сопровождении пяти больших и пяти малых миноносцев, прикрываемых с воздуха двадцатью истребителями (с возможностью получения подкрепления по первому вызову). Противопоставить этой армаде мы можем примерно шесть торпедных катеров в Дувре; ни одного миноносца с торпедным вооружением там у нас нет.

Наши бомбардировщики показали, что мы не можем рассчитывать на нанесение ими противнику серьезных повреждений, в то время как Береговое командование располагает всего девятью годными торпедоносцами-бомбардировщиками.

Принимая во внимание изложенные факты, представляется, что немцы могут пройти Ла-Маншем в восточном направлении с меньшим риском, чем при попытке следовать прямо в океан».

Спустя шесть дней командующий Береговым командованием, подготовивший записку со своей оценкой положения, но, конечно, по все тем же разведданным Деннинга, пришел к аналогичным выводам. В записке дополнительно говорилось, что «попытки форсировать Ла-Манш» могут иметь место «в любое время после четверга 10 февраля», то есть через два дня.

Поэтому ни о каком элементе неожиданности, на что немцы делали большую ставку, говорить не приходилось. Но если до этой черты англичане правильно учитывали все возможности, открытые для противника, и точно оценивали, на какой из них он остановится, то потом они совершили ошибку, которая создала много новых трудностей. Вопреки достоверным прогнозам Филлипона по поводу того, что немцы выйдут из Бреста с наступлением темноты и пройдут Па-де-Кале в светлое время, все британские власти — Адмиралтейство, министерство авиации, Береговое командование, командования бомбардировочной и истребительной авиацией и вице-адмирал Довер — считали, что немцы захотят пройти самый опасный участок пути под покровом темноты и, следовательно, покинут Брест днем.

Несмотря на приведенную точку зрения, нами предусмотрительно были приняты меры по наблюдению за выходом немцев в любое время суток. Деннинг доказывал командующему подводным флотом адмиралу Хортону, что единственную современную подводную лодку «Силайен» лучше расположить в непосредственной близости от Бреста. Хортон вначале не соглашался. Деннинг убедил его, скорее всего, тем, что в ОРЦ имелись достаточно точные сведения о расположении немецких минных полей и большого риска не будет. Две подводные лодки устаревшей конструкции должны были дополнительно находиться на позициях поодаль в открытом море. На ночь всем им придется отходить от этих позиций для зарядки аккумуляторов. На случай, если немцы выйдут ночью, выделялись три ночных патрульных самолета, оборудованных радарами: один, западный, — в районе Бреста, второй, центральный, — в районе о-ва Уэссан и третий, восточный, — в районе Гавра и провинции Булонь. В их задачу входило обеспечить раннее предупреждение, чтобы командование бомбардировочной авиации и Береговое командование могли сосредоточить свои усилия. По утрам «Спитфайеры» должны были просматривать восточную часть Ла-Манша.

Приняты были также меры по усилению обороны Англии. С воздуха и с надводных кораблей производилось минирование вод вдоль всего вероятного маршрута немцев от мыса Барфлёр до Фризских островов в районах, указанных ОРЦ. Пять торпедоносцев-бомбардировщиков «Боуфорт» Берегового командования были усилены шестью морскими самолетами «Свордфиш» и шестью эскадренными миноносцами, базировавшимися в Харвиче. Триста самолетов командования бомбардировочной авиации находились в готовности к вылету с двухчасовым предупреждением.

Таким образом, независимо от ошибочного мнения о том, что немцы предпочтут выйти из Бреста засветло, чтобы пройти Дувр в темноте, планами предусматривались, видимо, все варианты, и у Деннинга было полное основание испытывать только удовлетворение от той роли, которую сыграл ОРЦ в привлечении внимания руководства ВМС и ВВС к возможному ходу предстоящих событий.

Если бы мы могли получить еще и своевременное уведомление о выходе германской эскадры — а причин для того, что произойдет противоположное, не было, — то вряд ли немцы сумеют довести до конца свою операцию, во всяком случае, без серьезных потерь.

Но для приведения английских планов в действие требовалось несколько часов, чтобы как следует скоординировать ударный потенциал различных видов вооруженных сил, что в свою очередь зависело от точности раннего предупреждения. На деле же был допущен ряд почти невероятных ошибок и просчетов. В итоге немецкая эскадра оказалась в нескольких милях от Дувра, когда английские власти узнали об этом. Назначенное отбытие немцев в ночь на 11 февраля было отсрочено из-за воздушного налета; незадолго до полуночи их корабли действительно снялись с якорей, но английская подводная лодка «Силайен» как раз перед тем ушла на зарядку аккумуляторов, а у двух из трех патрульных самолетов Берегового командования отказали радары; третий был еще раньше отозван на аэродром. Все это произошло именно в тот момент, когда противник проходил через их районы патрулирования, где он наверняка был бы обнаружен.

В Дувре о ляпсусах патрульной службы абсолютно ничего не знали. Истребители сначала не обнаружили никакой особой активности у немцев, а когда, наконец, в 10.42 они увидели германские корабли на выходе из устья Соммы, то по недомыслию не стали нарушать радиомолчание и не доложили о своих наблюдениях. Немцев могли обнаружить и английские береговые радиолокационные станции, притом намного раньше, но почти все их излучения были плотно подавлены помехами — это обстоятельство не учитывалось, а сообщениям незабитых станций слишком долго не верили. Адмирал Рамсей и вице-адмирал Довер узнали о подходе кораблей адмирала Килиакса к Па-де-Кале только в 11.25, когда координированные действия было уже поздно предпринимать. Торпедные катера, самолеты «Свордфиш», «Боуфорт», а также миноносцы один за другим предпринимали отчаянные атаки, но благодаря организованному мощному противодействию с моря и воздуха немцы отгоняли или сбивали их. Массированные атаки бомбардировщиков маршала авиации Берта Харриса, командующего Береговым командованием ВВС, в тот момент не состоялись. 200 из 300 выделенных самолетов он самолично отстранил от участия в налетах на немецкие силы, а оставшимся установил более позднюю готовность. Все же 242 самолета вылетели на задание, но тогда, когда погода уже испортилась, и они ничего не смогли сделать.

Килиакс торжествовал. В течение 11 часов его корабли совсем не были обнаружены, затем они успешно отбили все атаки и из множества минных банок, поставленных англичанами, ряд обезвредили, причем одну почти непосредственно перед проходом через нее эскадры. Оставшиеся ему просто посчастливилось миновать. Правда, в 14.30 «Шарнхорст» подорвался на одной из мин, выставленных самолетами Бомбардировочного командования. Он был вынужден застопорить ход. Однако повреждение оказалось не очень серьезным. Вскоре он снова стал догонять эскадру, которая шла без остановки. На этот раз, как и после атак, произведенных вслед за этим миноносцем и бомбардировщиком, фортуна была на стороне Килиакса. Ведь бомбежка неподвижного корабля в открытом море могла быть и успешнее. Но и «Шарнхорст», и «Гнейзенау» не остались невредимыми. Вечером того же дня они подорвались на магнитных минах. «Гнейзенау» получил лишь небольшие повреждения и на следующий день, 13 февраля, вместе с «Принцем Ойгеном» рано утром добрался до Брунсбуттеля. «Шарнхорст» был поврежден более серьезно; только через час он смог начать медленное движение к Вильгельмсхафену, куда и прибыл в тот же день в 10.00.

Разочарование было ужасным. «Тайме» писала, что «вице-адмирал Килиакс преуспел там, где потерпел «неудачу Сидония, герцог из Медины»… В наших водах ничего более убийственного для гордости морской державы не случалось со времен семнадцатого столетия». Создавалось впечатление, будто германские корабли дошли до цели без единой царапины, поскольку известные ОРЦ донесения специальной разведки о том, что два линейных крейсера подорвались на минах, не могли быть преданы огласке именно по этой причине. Но что бы там ни говорили, а ремонт «Шарнхорста» вывел этот корабль из строя на несколько месяцев. Не меньше времени потребовалось и для постановки в док «Гнейзенау», чтобы устранить на нем не столь крупные повреждения и оснастить корабль более мощным вооружением. «Гнейзенау» не принял дальнейшего участия в войне.

Деннинга угрызения совести не мучили: он правильно предсказал выход из баз и маршрут следования немецких кораблей. Ущерб, который они понесли, был от мин, установленных на указанных им позициях. Узнав о приближении эскадры Килиакса к Дувру, Деннинг сразу же предложил поставить с самолетов еще некоторое количество мин. Создается, однако, впечатление, что немецкие корабли подорвались не на этих тринадцати минах, а на тех, которые были поставлены раньше. В общем, на ОРЦ нельзя было свалить вину за неудачи военного руководства Англии независимо от причин этих неудач.

Немцы и в самом деле одержали внушительную тактическую победу, но у нее была и серьезная оборотная стратегическая сторона. Среди прочего она выражалась в значительном уменьшении мощи тех сил, которые они надеялись сосредоточить для обороны Норвегии и для атак на конвои, доставлявшие все возраставшее по своей значимости количество различных поставок в Мурманск и Архангельск в порядке помощи русским.

С августа 1941 по май 1945 г. из Исландии и Англии было отправлено на север России 42 каравана в составе 813 судов. Из-за погодных условий и по другим причинам 33 судна вернулись, не завершив рейса. 60 из остальных 780 судов противник потопил, 720 —благополучно достигли цели. На обратном пути 36 караванов потеряли 27 судов. Теперь, наверное, никто, кроме людей, плававших на судах, входивших в состав этих семидесяти восьми и многих других караванов на различных театрах военных действий, о них и не помнит. А вот один, может быть один из всех, — «PQ-17» — остается в памяти до сих пор.

Как известно, англичанам свойственно смаковать свои поражения, причем усерднее, чем значительно более многочисленные победы. Но «PQ-17» отнюдь не самая потрясающая наша катастрофа в морской войне. И все же этому английскому конвою действительно суждено было стать единственным, которого бросил эскорт перед лицом предсказываемых и сокрушительных ударов противника. Как могло произойти, что тридцать четыре английских и союзных транспортных судна и три спасательных судна оказались оставлены беззащитными на растерзание подводных лодок Деница и бомбардировщиков Геринга вопреки вековым традициям, существовавшим у королевских военно-морских сил? Традициям жертвовать своими кораблями и моряками ради того, чтобы вверенные им суда могли благополучно и своевременно завершить рейс. Причина кроется в том, что конвою был отдан приказ «рассыпаться». Это неизбежно означало, что его испытанный и надежный эскорт дальше не мог ничего поделать для защиты вверенных ему судов. Такое решение принял профессиональный руководитель военно-морских сил, первый морской лорд адмирал Дадли Паунд лично. И принял он его при исключительно трудных обстоятельствах, когда другие варианты действий казались — во всяком случае, некоторым — могущими привести к еще более катастрофическим последствиям. Это решение состоялось вопреки рекомендации двух наиболее опытных и знающих офицеров ОРЦ. Пользуясь преимуществом ретроспективного взгляда, теперь решение Паунда следует признать полностью ошибочным и губительным. Вся эта история во многом напоминает греческую трагедию, что, видимо, и создает ей такую зловещую привлекательность.

Решение осуществлять поставки России северным путем являлось политическим, продиктованным желанием Сталина не допустить расширения влияния Англии в Северной Персии в результате, как он опасался, использования с самого начала этого более длительного, а на самом деле, возможно, более простого и эффективного пути. Маршрут на Мурманск и Архангельск, в Северную Россию, с военно-морской точки зрения был совершенно неприемлемым. Там такие ужасающие климатические условия, каких не приходилось выдерживать ни одному конвою, когда бы и где бы они ни проводились. Жестокие штормы, льды, туманы и полгода почти полной темноты. Шансы остаться в живых у членов экипажей с потопленных судов — минимальные. Летом непрерывная зимняя ночь сменяется круглосуточным днем, что, с одной стороны, чуть лучше, но с другой — никакой передышки от атак противника. Путь каравана во время войны занимал от десяти до четырнадцати дней. На большей его части суда становились легко досягаемыми для немецкой авиации я подводных лодок, базировавшихся в Северной Норвегии. В те дни самолеты с наземных баз в Исландии или Англии могли оказывать караванам лишь кратковременную поддержку только в начале пути, когда они меньше всего в ней нуждались. Как только немцы узнали о регулярной перевозке северным путем большого количества грузов в Россию, они стали активными мерами, используя авиацию и подводные лодки, чинить препятствия этому. Караваны были обречены на очень тяжелые потери. Если же были бы брошены на это дело еще и немецкие тяжелые надводные корабли, то потери караванов почти определенно стали бы совершенно неприемлемыми.

«Шарнхорст» и «Гнейзенау» выбыли из строя, но в распоряжении Редера, кроме «Тирпица», имелись два «карманных» линкора «Шеер» и «Лютцов», два тяжелых крейсера «Хиппер» и «Принц Ойген», а также около дюжины тяжелых эскадренных миноносцев. Они могли составить мощную эскадру.

У Адмиралтейства и командующего флотом метрополии адмирала Товея существовало немало причин для беспокойства. Им приходилось и охранять конвои в Арктике, и следить за возможностью прорыва одного или нескольких германских кораблей в Атлантику, где они могли бы причинить неисчислимые потери океанским конвоям. Кроме того, флот метрополии все время должен был выделять корабли для специальных операций на других театрах военных действий. «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» по настоянию премьер-министра отправились на Дальний Восток; некоторые достаточно мощные корабли периодически требовались для проведения операций в Средиземном море и других районах. Поэтому какого-либо надежного численного превосходства над немцами не было.

Чтобы провести караван в Северную Россию, королевским ВМС теперь приходилось снаряжать три отдельных отряда сил. Первый — мощное непосредственное охранение — состоял из эсминцев и небольших кораблей; его назначением было отражать атаки подводных лодок, а также самолетов, пока не вступили в строй авианосцы с небольшими самолетами на борту. Эти корабли позже сопровождали караваны до конечного пункта. Второй отряд — силы прикрытия — в составе от двух до четырех крейсеров должен был отражать атаки крупных немецких эскадренных миноносцев и крейсеров. (Вначале английские крейсеры ходили до берегов России, но из-за ограниченных условий ремонта в Мурманске и некоторых сложностей сотрудничества было принято решение не рисковать этими ценными и дефицитными для Англии кораблями, посылая их в такую даль. Поэтому, как только караван проходил остров Медвежий, силы прикрытия получали указание повернуть обратно.) Наконец, третий отряд — силы дальнего прикрытия — состоял как минимум из двух линкоров и авианосца. В задачу этих сил входило обеспечить безопасность конвоя при угрозе, которая создавалась «Тирпицем» и немецкими карманными линкорами. Силам дальнего прикрытия приходилось выбирать районы следования с таким расчетом, чтобы успеть перехватить немцев, если бы они вышли в море. В то же время этот отряд не должен был подходить к норвежскому побережью слишком близко, с тем, чтобы не подвергнуться возможной мощной атаке вражеских самолетов, базировавшихся на наземных аэродромах.

Требовалась, разумеется, надежная информация о движении и намерениях противника, поскольку данные обо всех его действиях нужно было строго учитывать в медленном процессе передвижений конвоев, следовавших в обоих направлениях. Обычно они выходили в море в один и тот же день и встречались где-то на пол пути. Исключительно большие трудности возникали с воздушной разведкой: расстояния были большие, погода зачастую ужасная, а подходящих самолетов мало. Норвежская агентура лишь позднее скажет свое слово, а в начале 1942 г. она была еще слабо организована и не имела опытных кадров и надлежащих технических средств. У побережья Норвегии находились английские подводные лодки с задачей докладывать об обстановке, а при случае и атаковать противника. Но это было трудное и рискованное дело, особенно когда ночи становились все короче. Правда, имелся еще один источник информации. Английский военно-морской атташе в Стокгольме кептен ВМС Генри Денхем установил контакты со шведской секретной службой, которая первой дала нам знать о выходе «Бисмарка» в 1941 г. Тогда информация исходила от шведского крейсера, заметившего немецкую эскадру. Но у шведов был и другой весьма надежный источник информации. Все телеграфные и телетайпные линии связи командований немецких армейских частей и формирований ВМС и ВВС в Норвегии проходили в то время через Швецию. Шведы преуспели как в подключении к ним, так и в раскрытии некоторых германских шифров. Благодаря установившимся у Денхема дружественным связям с майором Тернбергом он часто получал материалы, дешифрованные шведскими специалистами. Чтобы избежать подозрений службы безопасности Швеции, Денхем вынужден был встречаться со своими агентами в парках и других общественных местах. При этом ни он, ни они ничего не доверяли бумаге. Денхему приходилось запоминать информацию и держать ее в голове, пока он не возвращался в посольство и не посылал радиограмму в Лондон начальнику разведуправления. Она поступала в ОРЦ обычно по истечении суток — двое. Разведывательная сеть в Швеции, подключенная прямо, можно сказать, к рации противника, давала исключительно ценную информацию. Но и этот источник, как и упоминавшиеся выше другие, тоже не принимался на веру при разработке наших операций.

Предпосылкой для осуществления успешного противодействия противнику, как в случае с Ютландской операцией и с «Бисмарком», являлось раннее и точное предупреждение о вражеских намерениях противника. Часто оно было результатом удачного раскрытия шифра ГИДРА, которого не коснулись осложнения, введенные в радиосвязь с подводными лодками, действовавшими в Атлантике, при пользовании шифром ТРИТОН. Шифром ГИДРА пользовались не только немецкие патрульные суда и минные тральщики, но и подводные лодки, базировавшиеся в Норвегии, а также крупные надводные корабли, если они не были заняты выполнением специальных операций. В последнем случае они применяли шифр НЕПТУН, после того как он был задействован, но его мы теперь тоже частично раскрывали.

В Блечли-Парк хорошо овладели техникой раскрытия небольших изменений, которые немцами вводились в шифры ежедневно. Но все же случались перерывы в поступлении информации в пределах от четырех до сорока восьми часов. Труднее было раскрыть крупные изменения, которые вводились один раз в двое суток, а с небольшими, вводившимися каждые сутки, мы, как правило, разделывались без задержки. Поэтому бывали моменты, когда, «ослепнув» больше чем на двадцать четыре часа, мы затем снова быстро ловили нить и читали шифр непрерывно иногда в течение трех суток. В критический момент все зависело от того, как повезет с раскрытием шифра. Не надо забывать, что с прекращением поступления информации из Стокгольма мы переставали узнавать что-либо о депешах, отправленных по наземным линиям связи. Получать сведения о письменных приказах у нас вообще не было никакой возможности. Короче говоря, даже наши самые лучшие источники разведданных являлись ненадежными в отношении получения полного и постоянного представления о том, что происходило и могло произойти по другую сторону Северного моря.

12 января 1942 г. «Тирпиц» вышел из Вильгельмсхафена и, проскользнув незамеченным через Каттегат, спустя три дня прибыл в Тронхейм. В конце февраля к нему присоединились «Шеер» и «Принц Ойген», получивший повреждение от торпедировавшей его английской подводной лодки. По оценке адмирала Товея, немцы намечали осуществить налет на арктический конвой в районе между о-вами Ян-Майен и Медвежий. Поэтому его не удивило сообщение подводной лодки «Сивулф» о выходе «Тирпица» 6 марта из Тронхейма, когда два встречных конвоя — «PQ-12» и «QP-8», — направлявшиеся в Мурманск и из Мурманска, находились уже в пути. Из шифра немецких ВВС мы узнали, что один из самолетов дальнего действия типа «Фокке-вульф Кондор» уже установил местонахождение конвоя «PQ-12». Отсюда следовал вполне логичный вывод: движение «Тирпица», вероятнее всего, связано с предстоящим нападением на этот караван, а не с прорывом в Атлантику. Поэтому Товей с флотом метрополии решил занять позицию прикрытия юго-западнее о-ва Ян-Майен и выслал на поиски линкора самолет с авианосца «Викториес».

Пытаться проследить дальнейшие многочисленные относительные перемещения сторон нет необходимости. Достаточно сказать, что в последующие шесть дней немцам не удалось перехватить «PQ-12», хотя они и были близки к цели. Не вышел бы на позицию атаки «Тирпица» и флот метрополии вместе с самолетами с «Викториеса», если бы не вмешалось Адмиралтейство. Опираясь на прогнозы Деннинга, который в свою очередь руководствовался данными специальной разведки, оно скорректировало ошибочную рабочую гипотезу Товея в отношении позиции и намерений противника. Но, к сожалению, атака, которой подвергся «Тирпиц», не удалась: линкор сумел ее избежать и вернулся в Тронхейм невредимым.

Обе стороны извлекли серьезные уроки из этого эпизода. Адмирал Товей усиленно протестовал против вмешательства Адмиралтейства. Однако кептен флота Роскилл пишет, что «выборки, сделанные Адмиралтейством из данных разведки [60] и направленные флагманскому кораблю флота, были, как нам теперь известно, более точными, чем данные, которыми пользовалось для оценки командование флота. Ни данные разведки, ни отданные на их основе приказы критике не подлежат, поскольку имевшаяся в Лондоне информация показывала ошибочность предположений, на которых базировалось передвижение наших сил (как это имело место вечером 8 марта)». Едва не увенчавшееся успехом вмешательство Адмиралтейства, видимо, произвело глубокое впечатление на сэра Дадли Паунда, чье естественное желание контролировать ход морских операций из стен Адмиралтейства было общеизвестно. В данном конкретном случае он оказался прав, а тот, кто находился на месте событий, допустил ошибку. Но Паунд был хорошо обеспечен данными от ОРЦ и БП. В требуемый момент им посчастливилось выдать ему совершенно надежную информацию и правильные прогнозы. В решающий отрезок времени никаких досадных перебоев в поступлении особой развединформации не происходило.

Очередные четыре конвоя фактически не вызвали активности со стороны немецких тяжелых кораблей. Однако во время их следования англичане недосчитались двух крейсеров. Уменьшение сил в результате потери двух ценных кораблей, должно быть, встревожило Паунда. Последовало решение, запрещавшее крейсерам сопровождать караваны судов до места их назначения.

После этого случая ни у кого не возникало сомнений в том, что прибытие указанных тяжелых кораблей в Северную Норвегию создавало не только потенциальную, но и реальную угрозу для английских караванов и сопровождавших их миноносцев и крейсеров. Следование конвоев не удавалось скрывать от немцев больше чем на один- два дня. И Паунд, и Товей стали опасаться крупной катастрофы. По их мнению, рано или поздно она должна была разразиться, особенно если караваны и впредь будут совершать переходы в летние месяцы, когда солнце светит круглые сутки. Ставя себя в положение Редера и, не понимая тех помех, в условиях которых Редеру приходилось работать с Гитлером, Паунд считал второй выход «Тирпица» в море неизбежным. В своих обращениях к «военному кабинету» он решительно настаивал на прекращении движения конвоев, по крайней мере, до зимы. Но на Черчилля большое давление оказывал президент Рузвельт, вынудивший его уступить, после чего подготовку конвоя «PQ-17» пришлось ускорить. Паунд получил в связи с этим небольшой выигрыш: флот метрополии, временно ослабленный в связи с операцией по высадке десанта на о-в Мадагаскар, был усилен соединением специального назначения «Таск-Форс-99» в составе линкора «Вашингтон» и крейсеров «Тускалуза» и «Уичита».

Аналогичные опасения испытывала и германская сторона Она понимала, что ей с трудом удалось избежать неприятностей в связи с конвоем «PQ-12» и что «Тирпица» едва не повредил самолет с английского авианосца Сильнее всех встревожился Гитлер. Особым распоряжением он запретил «Тирпицу» пускаться в рискованные предприятия, до тех пор пока не будут обнаружены позиции английских авианосцев, которых следует атаковать, чтобы они больше не угрожали его престижному линкору. Адмирал Товей подозревал, конечно, что немцы теперь не пойдут на риск, но твердой уверенности в этом ни у кого из англичан, в том числе и у него, не было. Редеру все еще не терпелось при первой же возможности использовать «Тирпиц» для проведения ударных действий, если удастся уговорить Гитлера. Но как часто бывало, когда настал момент, нервы у немецкого главнокомандующего сдали. Ставка фюрера внесла в приказ командующему флотом ограничения, почти наверняка запрещавшие ему, как и его преемникам, вести решительные действия, которые любой английский адмирал при аналогичных обстоятельствах счел бы естественными и даже ожидаемыми от него. Но мы в тот момент ничего не знали об этом. Англичане считали угрозу вполне реальной. Для них это было нечто такое, с чем, несомненно, следовало считаться. В середине июня обе стороны занялись разработкой операций в связи с предстоявшим выходом в море очередного конвоя — злополучного «PQ-17». В восточной части Норвежского моря у немцев теперь были «Тирпиц», «Шеер», «Лютцов» и «Хиппер» с одиннадцатью миноносцами и тремя большими торпедными катерами, находившимися в Северной Норвегии. От шведских друзей и кептена Денхема мы узнали, что немцы закончили приготовления к использованию Альтен-фьорда, расположенного южнее мыса Нордкап, в качестве передовой базы для двух тяжелых кораблей. Гитлер, конечно, был тут как тут. Хотя его указания в отношении «Тирпица» оставались в силе, он в иезуитском тоне говорил Редеру, что успешные атаки на путях подвоза грузов не будут нежелательными. Полностью оценивая свои возможности и хорошо понимая, что, в конце концов, если «Тирпиц» будет проявлять признаки активности, то этим он наведет больше страха, чем в случае, когда он будет раскачиваться на волнах возле буя в Тронхейме, Редер стал готовить операцию под кодовым названием «Рёссельшпрунг» («Ход конем»). Ее предстояло начать, как только «PQ-17» будет обнаружен в открытом море. «Шеер», «Лютцов» и шесть эсминцев направились к Нарвику — удобное место для быстрого выхода в море, — а «Тирпиц» с крейсером «Хиппер» и шестью эсминцами были в тот момент в Тронхейме. Им не требовалось много времени на выход и установление контакта с караваном после его обнаружения, определения местонахождения английских авианосцев, а также после получения разрешения фюрера. Редер поэтому отдал распоряжение о том, что, как только будет установлено, что вышедший из Англии караван судов прошел определенный пункт, эскадра, которая находится в Нарвике, должна будет следовать дальше на север к передовой базе — Альтен-фьорду. В то же время «Тирпицу» с «Хиппером» предписывалось направиться к Вест-фьорду у входа в Нарвик, чтобы таким образом сократить дальнейший путь, если от Гитлера будет получено разрешение на вступление в бой. Но, несмотря на столь внушительные силы, командующий флотом адмирал Шнеевинд, как уже указывалось, был предупрежден о необходимости соблюдать осторожность и избегать риска поражения.

14 июня Шнеевинд сообщил план операции, а четырьмя днями позже тяжкий труд Денхема был вознагражден — он смог отправить следующую весьма срочную радиограмму начальнику разведу правления:

Вслед за этой радиограммой Денхем направил вторую — о диспозиции германских ВВС в Северной Норвегии.

Таковы были намерения немцев. Никто из англичан, в том числе Паунд, не знал об ограничениях, наложенных Гитлером. Поэтому радиограмма Денхема укрепила худшие опасения первого морского лорда. Примерно в тот момент он переговорил по телефону с Товеем, находившимся на флагманском корабле в Скапа-Флоу. Запись разговора не велась, и потому не ясно, в какой степени затрагивались в нем изложенные выше последние тревожные разведданные. Товей припоминает, что он с ужасом услышал, как Паунд упомянул о том, что при некоторых обстоятельствах он может оказаться перед единственным выбором: приказать конвою разъединиться, чтобы предотвратить его уничтожение мощным германским линкором. Выполняя приказ, суда каравана вынуждены будут покинуть свое единое и организованное соединение и следовать в одиночку заранее установленными разными курсами к своим конечным пунктам. Эта тактика, применявшаяся караванами, попавшими под огонь превосходящих надводных сил в океанских просторах, получила признание и действительно с успехом использовалась в 1940 г. Тогда караван «НХ-84» и «Джервис Бей» подверглись в Северной Атлантике атаке «карманного» линкора «Шеер». Но тогда не были привлечены ни самолеты, ни подводные лодки противника. На безбрежных просторах океана торговые суда могли рассеяться в разные стороны и скрыться. В Арктике подводные лодки и самолеты будут непременными участниками подобной операции, и это хорошо понимал Товей. Как только суда конвоя рассеются, корабли непосредственного охранения в отличие от Атлантики здесь ничем помочь им не смогут ввиду ограниченного пространства для маневра, стесненного, с одной стороны, кромкой льдов, а с другой — побережьем Норвегии. Уже неоднократно было доказано, что перед лицом опасности атак с воздуха и из-под воды даже совсем слабо охраняемый караван имел больше шансов выжить, если его суда шли сомкнутым строем, образуя стройное соединение. Но от этого-то, судя по всему, первый морской лорд и хотел отказаться, что и привело Товея в ужас. Он назвал предложение Паунда «чистейшим убийством», но его протесты, видимо, не произвели на Паунда никакого впечатления.

Тем не менее, когда «PQ-17» в составе 34 английских, американских и русских судов, которые везли 157 000 тонн груза — танки, самолеты и другое снаряжение, — вышел в море в сопровождении трех спасательных судов, ему была придана самая сильная охрана, какая только могла быть выделена при сложившихся обстоятельствах. Непосредственное охранение состояло из шести эсминцев, четырех корветов, трех тральщиков, двух судов противовоздушной обороны, четырех траулеров и двух подводных лодок. Все они находились под командованием опытного флотского офицера, коммандера королевских ВМС Брума. В силы ближнего прикрытия входили четыре крейсера, из них два американских — «Тускалуза» и «Уичита» — под командованием контр-адмирала Гамильтона. Ему предписывалось впредь до новых указаний сопровождать конвой только до острова Медвежий. Адмирал Товей на флагманском корабле «Дюк ов Йорк» с линкором «Вашингтон» и авианосцем «Викториес» составляли силы дальнего прикрытия, но, как и прежде, не ожидалось, что они пойдут восточнее острова Ян-Майен. Подводные лодки были размещены вблизи мыса Нордкап, из них восемь английских, одна французская и четыре русских. Планировалось также специальное воздушное патрулирование.

«PQ-17» и встречный конвой «QP-13» вышли в море 27 июня [61]. Их переход на протяжении нескольких дней продолжался практически без приключений. Германские самолеты не обнаруживали «PQ-17», на котором они сосредоточили все внимание, до полудня 1 июля. Второго июля оба каравана находились приблизительно на полпути между о-вами Ян-Майен и Медвежий, причем за «PQ-17» следили и самолеты, и подводные лодки, но они еще не атаковали его, хотя вскоре и был произведен безуспешный воздушный налет. В непосредственной близости, но не в пределах видимости каравана находился адмирал Гамильтон со своими крейсерами, а южнее, недалеко от острова Ян-Майен, — флот метрополии.

Что касается немцев, то после того, как конвой был обнаружен, «Тирпиц» и «Хиппер» и следовавшие с ними эсминцы стали готовиться к выходу. Они покинули Тронхейм 2 июля в 8.00. В Вест-фьорд эти корабли прибыли 3 июля примерно в 14.00. Через несколько часов оба направились в Альтен-фьорд, куда они пришли примерно в 10.00 4 июля. На переходе три эсминца из четырех наткнулись на не обозначенную на карте каменную гряду и дальнейшего участия в операции не принимали.

«Лютцов» и «Шеер» с пятью эсминцами вышли из Нарвика только около полуночи 2 июля и прибыли в Альтен-фьорд на другой день в 10.00. «Лютцов» тоже коснулся дна, был поврежден и выбыл из строя.

3 июля «PQ-17» благополучно продолжал свой путь. Первый воздушный налет был отбит без потерь. Не добились результата и подводные лодки. Первые потери караван понес только утром 4 июля, когда во время повторного воздушного налета было потоплено одно судно. До 20.30 никаких происшествий в тот день не произошло. Но потом налетели две дюжины самолетов-торпедоносцев и потопили еще два судна, а третье повредили. Караван судов и его эскорт этим не были встревожены. Они были уверены, что им удастся пробиться к цели, лишь бы хватило боеприпасов. Ранее в тот день Адмиралтейство разрешило Гамильтону, если это оправдывается ситуацией, продвигаться дальше на восток за тот пункт, который был указан ему в приказе. Но Товей не видел оснований отходить от согласованного плана. В свою очередь он радировал Гамильтону, что «по достижении караваном 25° восточной долготы или еще до этого, по вашему усмотрению, вам надлежит покинуть пределы Баренцева моря, если Адмиралтейство не установит, что встречи с «Тирпицем» избежать не удастся». В 18.00 Гамильтон доложил, что через два часа, в 20.00, он намерен лечь на обратный курс, но в 19.30 получил радиограмму: «Вскоре поступят дополнительные указания; в ожидании распоряжений следуйте с караваном». Через полтора часа Гамильтон принял вторую радиограмму Адмиралтейства: «Весьма срочно. Крейсеры полным ходом отвести в западном направлении». Еще примерно через 15 минут поступило указание: «Срочно. Каравану угрожают надводные корабли. Судам надлежит рассредоточиться и следовать к русским портам».

За ним почти одновременно еще одно указание с изменениями главным образом редакционного порядка, но, тем не менее, с грифом «Весьма срочно»: «Конвою рассеяться».

Получатели этой серии радиограмм могли прийти к единственному выводу: судя по «дополнительной информации» Адмиралтейства, «Тирпиц» не только был в море, но в любой момент мог появиться на горизонте. Гамильтон и Брум определенно придерживались такого мнения. Первый из них незамедлительно приступил к исполнению распоряжения и стал готовить свою эскадру к неминуемому, но очень неравному поединку. Коммандеру Бруму долго не удавалось убедить коммодора [62] конвоя в том, что никакой ошибки с приказом о разъединении не произошло. Когда же наконец этот приказ стал претворяться в жизнь, Брум пришел к выводу, что его шесть миноносцев практически почти ничем не могли помочь быстро расходившимся в разные стороны транспортным судам, поэтому он счел благоразумным присоединиться к крейсерам, чтобы попытаться удержать огромный немецкий корабль в стороне от каравана или с честью погибнуть. Поручив малым кораблям и двум подводным лодкам эскорта сопровождать суда каравана до Мурманска, он с миноносцами полным ходом направился на соединение с Гамильтоном. В это время адмирал Товей, находившийся северо-западнее о-ва Медвежий, ничего не знал ни о присоединении Брума к крейсерам, ни о позиции германских надводных сил. В действительности же Редер получил согласие Гитлера на выход «Тирпица», «Шеера» и «Хиппера» в море только около полудня 5 июля, то есть на следующий день. Вместе с девятью эсминцами эти три корабля вышли в открытое море лишь в 15.00 того же числа. К тому времени суда расформировавшегося конвоя подвергались по отдельности безжалостным атакам немецких самолетов и подводных лодок, против которых они были совершенно беззащитны. 23 грузовых судна и одно спасательное пошли, вероятно, ко дну. К месту назначения пробились только 11 грузовых судов и два спасательных. Немцы еще задолго до этого поняли: крупным кораблям тут делать нечего — и дали им приказ вернуться в порт.

Теперь мы должны заглянуть в Адмиралтейство и попытаться разобраться, почему были отданы все эти распоряжения, приведшие к такому несчастью. Первое, о чем надо помнить, — это германские сигналы, которые расшифровывались партиями через каждые 48 часов с перерывами в пределах от 4 до 48 часов. Второе: эти сигналы передавались по радио. Пока «Тирпиц» стоял в Тронхейме, указания ему по эфиру не шли, но радиосвязь использовалась кораблями в Вест-фьорде и Альтен-фьорде для переговоров между собой. По прежнему опыту мы знали: когда тяжелые корабли готовятся к боевому выходу в море, даже если они сами хранят полнейшее радиомолчание, им потоком поступают инструкции и информация от береговых органов командования по аналогии с нашим Адмиралтейством и нашими ВМС. Отсутствие такого потока сигналов — почти верный, если не решающий, признак: корабли все еще находятся в порту или на якорной стоянке в каком-нибудь фьорде.

Утром 3 июля мы начали расшифровывать радиоперехват за период с 12.00 первого июля до 12.00 второго июля. За этими данными по обыкновению и без особого перерыва поступали донесения за следующие сутки. Поэтому к вечеру 3 июля мы располагали наиболее свежей информацией, как она была известна специальной разведке. О прибытии немецкой эскадры из Нарвика в Альтен-фьорд мы узнали в то же утро. Мы узнали также о выходе «Тирпица» из Тронхейма предыдущей ночью — факт, подтвержденный одним из самолетов фоторазведывательного отряда. Но соединение во главе с «Тирпицем» фоторазведка в тот день не обнаружила. Больше волнений доставляло то обстоятельство, что Блечли-Парк столкнулся с трудностями при раскрытии нового шифра в текстах радиоперехвата за очередные двое суток. Заранее никогда нельзя угадать, сколько времени займет эта работа.

Ночь с 3 на 4 июля была для всего Адмиралтейства тревожной. Когда и на следующий день в первую его половину не поступило никаких новых сообщений, они по-настоящему заволновались. В Блечли-Парке прекрасно понимали размеры ставки в этой азартной «карточной» игре, но вопрос о «снятии банка» пока не мог стоять. Подводила и воздушная разведка: с 11.00 и до 17.00 от нее не было никаких вестей. До этого момента караван продвигался на редкость благополучно, но теперь для него наступала наиболее критическая фаза. Нам было известно, что его преследовали подводные лодки и самолеты и что он постепенно удаляется от флота метрополии — своего дальнего прикрытия. Через считанные часы его должен был покинуть и отряд крейсеров.

Появились, однако, слабые признаки того, что немецкие корабли еще не выходили из Альтен-фьорда. Из радиодонесений германских самолетов мы узнали, что за последние сутки немцы не сумели установить позицию флота метрополии. Сведениями об ограничениях, продиктованных Гитлером, мы, конечно, не располагали, но напрашивалось вполне резонное предположение: не станут же немцы рисковать своими кораблями, не установив местонахождения союзных линкоров и авианосца. Ведь не было и донесений от подводных лодок союзников, патрулировавших в районе мыса Нордкап, о каком-либо движении из Альтен-фьорда в сторону каравана. Но эти два факта погоды не делали. Правда, существовала еще одна соломинка. В самом Альтен-фьорде мы тогда еще не успели обзавестись агентурой, но в Порее, у входа в него, у нас был свой человек, который мог наблюдать за движением судов в обе стороны. К сожалению, он передавал свои сообщения нерегулярно, и отсутствие известий от него не являлось доказательством отсутствия активности в фьорде.

Но вот наконец в 19.00 в ОРЦ поступила долгожданная весть о том, что раскрытие шифра состоялось и что очень скоро должны были прибыть дешифрованные материалы за сутки, кончавшиеся в полдень того же числа. Это и послужило основой переданного Гамильтону в 19.30 указания: впредь до скорых новых распоряжений оставаться с караваном. Возможным инициатором этой радиограммы был начальник оперативного управления по флоту метрополии кептен Эклз, которому Деннинг сразу же сообщил приятные вести о получении разведданных. Эклз часто наведывался в ОРЦ; хорошо зная методику его работы и поступавшую информацию, он мог, вполне естественно, оставить все пути открытыми до тех пор, пока первый морской лорд не соберется лично изучить создавшуюся ситуацию. Когда в ОРЦ прибыл Паунд, Блечли-Парк уже передал по телексу наиболее важные и тревожные новости. В подобных ситуациях БП имел обыкновение расшифровывать сначала самую последнюю информацию, которая по внешним признакам могла предназначаться для срочного оперативного использования. В ней говорилось, что утром «Тирпиц» и «Хиппер» присоединились к «Шееру» в Альтен-фьорде. Следовательно, эти два корабля не пошли на перехват каравана прямо из Тронхейма. Тревожило другое: сопровождавшие их эсминцы получили указание заправиться топливом по прибытии в Альтен-фьорд. В какой-то мере такое решение ожидалось, но оно только подтверждало мнение о возможности нападения на конвой в самое ближайшее время в соответствии с первоначальным планом. Как долго могла продолжаться заправка, точно никто не мог знать.

Деннинг, например, уверенно считал: немецкие корабли все еще находились в фьорде. Его мнение разделяли его непосредственный начальник Клейтон и Хинслей из морского отдела БП. Основным доводом Деннинга было полное отсутствие радиограмм от группы «Норд» — немецкого военного командования на берегу, ответственного за военно-морские операции в Норвегии. Этого не происходило, когда тяжелые корабли находились в море, как в случае с «Тирпицем», отправившимся для действий против конвоя «PQ-12». Кроме того, наряду с другими упоминавшимися выше моментами молчали и наши подводные лодки [63]. К сожалению, Паунд лишил Деннинга возможности объяснить, почему он пришел к таким выводам. Вместо этого первый морской лорд понадеялся на ряд вопросов, поставленных в лоб, на которые мог быть только краткий формальный ответ. Автор книги «Комната 39» Доналд Маклечлен [64] не имевший, по-видимому, возможности сослаться в ней на специальную разведку, воспроизводит помещаемый ниже рассказ двух очевидцев об эпизоде с вопросами Паунда.

Диалог, насколько они помнят, происходил в такой последовательности.

Первый морской лорд: Знаете ли вы, что «Тирпиц» вышел в море?

Деннинг: Если бы «Тирпиц» вышел в море, то можете быть уверены, что мы узнали бы об этом очень быстро, через четыре — шесть часов.

Первый морской лорд: Можете ли вы заверить меня, что «Тирпиц» все еще стоит на якорях в Альтен-фьорде?

Деннинг: Нет. У меня будет твердая информация, только когда «Тирпиц» отбудет.

Первый морской лорд: Можете ли вы, во всяком случае, сообщить мне, готовится ли «Тирпиц» к выходу в море?

Деннинг: Я могу, во всяком случае, сказать, что он не отбудет в последующие несколько часов. Если бы он готовился к отбытию, то сопровождающие его миноносцы опередили бы его, чтобы очистить проход от подводных лодок. О миноносцах не поступало сообщений от наших подводных лодок, несущих патрульную службу в Альтен-фьорде.

Паунда считают своенравным человеком. Он, конечно, был очень сдержанным и ни с кем не делился своими мыслями, предпочитая говорить, только когда примет решение и будет готов дать указания. До этого он привык советоваться лишь с самим собой — обстоятельство, которое в сочетании с тем, что он являлся адмиралом флота и профессиональным главой всех ВМС как вида вооруженных сил, очень затрудняло, если практически не исключало, возможность для Деннинга, и в данном случае также для Клейтона, повлиять на него своим мнением в условиях, когда тот не давал для этого никакого повода. Деннинг горько сожалел о том, что не высказал своего мнения. Но если заглянуть в прошлое, то трудно понять, каким образом при тех конкретных обстоятельствах он мог бы сделать большее. Когда Паунд вышел из комнаты Деннинга и направился в секцию поиска подводных лодок, Клейтона и Деннинга охватило беспокойство от того, что решение, которое оба считали ненужным и ошибочным, было уже почти принято. Первый морской лорд хотел иметь определенные подтверждения, а все, что они могли ему предложить, состояло из негативных разведданных.

В секции поиска на планшете обстановки были видны и без того известные нам очевидные доказательства, что подводные лодки немцев вошли в соприкосновение с караваном и представляли также угрозу крейсерам, но не было указано, что эти лодки должны были ожидать прибытия в данный район своих надводных кораблей, потому что таких указаний подводным лодкам не поступало. Их предупредили бы об этом, конечно, только в том случае, если бы «Тирпиц» приближался к каравану. Правда, одна короткая дешифрованная депеша в ОРЦ поступила, но в ней сообщалось подводным лодкам, что в тот момент немецких надводных кораблей в их районе не было. Когда пришло это сообщение, Паунд, скорее всего, уже ушел из ОРЦ и направился к себе.

В 20.00 он вызвал на совещание руководящих сотрудников военно-морского штаба, чтобы обсудить с ними создавшееся положение. Сейчас нельзя в точности восстановить, что говорил на совещании каждый из его участников: видимо, большинство высказывалось против немедленного роспуска каравана судов. Заместитель начальника Главного морского штаба адмирал Мур высказал, однако, такое мнение: если конвою надлежит рассеяться, то приказ об этом следует отдать без промедления, так как караван уже выходил из того морского пространства, где осуществление такого маневра было возможно. Противоположные мнения, по-видимому, не повлияли на решение Паунда, и заседание под его председательством, вероятно, продолжалось по установившемуся порядку: «Заслушав выступление присутствующих, он брал блокнот с чистыми бланками радиограмм и писал указания, намеченные им заранее, заполняя все детальные графы: кому адресовать, кому продублировать и т. д.» [65].

Совещание было, несомненно, коротким, так как первая радиограмма с приказом крейсерам полным ходом отойти от каравана ушла вскоре после 9.00, а вторая — с приказом конвою рассеяться — была отправлена примерно через двадцать минут после первой.

Клейтон вернулся с совещания в подавленном настроении. К тому времени специнформация непрерывно поступала более двух часов и включала данные радиоперехвата за текущие сутки. В них единственным позитивным сигналом оказалась только одна радиограмма с немецкой подводной лодки, о которой упоминалось выше. Но теперь и времени прошло уже достаточно, чтобы подтвердить правоту предположений Деннинга и Хинслея о том, что тяжелые корабли немцев не могли быть в море, поскольку им по-прежнему не поступало ни одного сигнала. Еще раз обсудив создавшееся положение со своим начальником, Деннинг уговорил его пойти к первому морскому лорду и попытаться изменить решение. Такой шаг требовал немалого мужества, но, к сожалению, Клейтон ничего не достиг. Паунд считал, что он уже взвесил все представленные ему доводы. Исключить возможность того, что «Тирпиц» находился в море, по его заключению, было еще далеко не все. Даже если бы этот корабль и не был в море, он мог, снявшись с якорей в любой момент, на следующий день утром подойти к каравану на расстояние выстрела. Паунд не проявил готовности отменить отданные им распоряжения, которые в момент его разговора с Клейтоном, наверное, уже выполнялись.

Такова последовательность событий, приведших к принятию фатального решения.

Теперь, пользуясь ретроспективным взглядом, очень легко критиковать первого морского лорда. На том вечернем совещании 4 июля он со всей определенностью взял ответственность за принятое решение на себя. События показали, что оно было серьезной ошибкой. Но мог ли Паунд в тот момент действовать иначе, располагая информацией, которая была у него тогда?

По данным специальной разведки, передвижение германских кораблей до утра 4 июля с такой точностью совпадало с переданным Денхемом планом, что Паунд, не знавший об ограничениях, установленных Гитлером, видимо, пребывал в полной уверенности, что объединенная эскадра немцев выйдет в море, как только эсминцы заправятся топливом; рано утром на следующий день она могла бы нанести удар по конвою.

Поэтому, что бы ни говорилось о такой возможности, решение о немедленном отводе крейсеров было совершенно правильным. Они продвинулись восточнее ранее намеченного пункта, и теперь обратный путь им могли преградить подводные лодки. Конечно, при более высоком качестве штабной работы для Гамильтона были бы яснее причины отданного ему приказа и того, почему он должен был отходить на предельных скоростях. Но о самой необходимости направить такое распоряжение споров быть не может. Между тем нужно ли было перед лицом серьезной угрозы, которую представляли подводные лодки и бомбардировщики, отдавать каравану приказ рассредоточиться, во всяком случае не выждав подольше время, пока поступила бы дальнейшая информация, пусть даже только негативная? Была ли необходимость вообще распускать конвой? В составленных для него инструкциях имелся пункт о том, что он должен вернуться под прикрытие флота метрополии, если возникнет опасность со стороны германских надводных кораблей. Почему этот пункт не был выполнен? [66] Ведь для охраны каравана от нападения тяжелых кораблей немцев в отсутствие сил ближнего и дальнего прикрытия ему специально были при даны две подводные лодки. Почему это, видимо, проигнорировали? Как показали другие примеры, там, где нельзя использовать крейсеры, можно было бы применить эсминцы. Корабли коммандера Брума, несомненно, сказали бы свое веское слово.

От этой истории остается неприятное ощущение, что первый морской лорд принял решение задолго до своего вечернего появления в разведцентре, может быть, даже еще перед тем, как караван вышел в море, и что целью визита Паунда в ОРЦ было только желание подтвердить отсутствие у разведки определенных данных, которые вынудили бы его отменить заранее предрешенный им курс действий.

Следует также задаться вопросом: могли ли Клейтон и Деннинг предпринять что-либо еще, чтобы все же более настойчиво высказать первому морскому лорду свое мнение? Почти каждый ответственный за свой участок работы офицер Главного морского штаба расспросил бы Деннинга гораздо подробнее. Паунд поступил иначе. Тем не менее Деннинг четко и твердо отстаивал свое мнение, а Клейтон даже вторично отправился к Паунду, чтобы еще раз повторить свои доводы. Трудно сказать, что, кроме этого, они могли бы предпринять.

Критические замечания в предыдущих работах о «PQ-17» сосредоточивались на вмешательстве Паунда в распоряжения людей, находившихся на месте событий: Товея, Гамильтона и Брума. Но, чувствуя всю серьезность решения, Паунд считал несправедливым возлагать ответственность за него на кого-то другого, кроме себя самого. Разве не он совершил крупнейшую ошибку, отказавшись принять рекомендацию своих специалистов? Он редко посещал ОРЦ, и не создается впечатления, что понимал слабости и силу специальной разведки и того, что ей не всегда удавалось давать полное представление о событиях «по другую сторону горы». Не оценил он должным образом и всю глубину и широту знания Деннингом подоплеки событий.

Несмотря на то что он был крупным деятелем, Паунд «не мог ни освободить себя от обязанностей штабного офицера, ни переложить эти обязанности на других» [67].

Но что печальнее всего, он представлял собой образчик того офицера оперативной службы, о котором говорилось в первой главе, то есть человека, «не способного понять, что есть дела, с которыми он не в состоянии справиться». Паунд пытался поступать так, будто сам для себя являлся разведчиком и мог лично решать, что принять, а что отбросить из имевшейся в его распоряжении разрозненной информации. Но, как и в случае с кептеном Джексоном во время Ютландской операции, в ней оказалось больше смысла, чем он предполагал. Отклонение точки зрения ОРЦ привело к катастрофе.