Разыскиваются полицией

Глава девятая

Ложе из сосновых иголок на краю леса. Ниже на склоне неосвещенное шоссе, двухрядная проезжая часть, посередине двойная желтая разделительная полоса предупреждает водителей, что обгон запрещен. По сторонам поля и лес.

Женщины присели отдохнуть. Дыхание успокоилось. Иногда со свистом проносились машины, и свет фар отражался на сером покрытии дороги. Дайана не обращала на них внимания, а Гейл они казались маленькими и круглыми. Ей было очень приятно сидеть и нормально дышать, хотя в легких по-прежнему саднило от сухости, будто это была выброшенная на берег высохшая губка. В мышцах накапливалась молочная кислота. Хорошо, если завтра она вообще сможет пошевелиться.

Дайана легла на спину и закинула руки за голову.

— Ничего не поделаешь, надо двигаться дальше.

— Еще несколько минут.

— Как рана?

— Терпимо.

Ногу дергало, но она онемела, словно сделали местное обезболивание лидокаином. Гейл не верила, что их спринтерский побег из тюрьмы по полю и ночной кросс по лесу удались и она на свободе. Пока. Ее воодушевила удача, но она не обольщалась. А Дайана, похоже, приняла все так, точно побег из-под стражи — нечто вроде занятий по аэробике, куда она ходит каждый четверг в половине шестого. Гейл понимала, что за девушкой нужен глаз да глаз, чрезмерное доверие может обернуться чем-нибудь очень опасным. Однако Дайана никуда не делась, а ведь могла бы, оказавшись за оградой, рвануть от нее подальше. Но нет, осталась верной.

К тому же полезно, пока все не уляжется, иметь рядом бывшего копа. А уляжется тогда, когда имена Гейл Розалинн Рубин и Сары Дайаны Уэллман останутся только в анналах службы федеральных маршалов.[24] Или там все теперь компьютеризировано? Дайана знала, какие веревки могут затянуться на ее шее петлей палача.

— Как ты считаешь, они долго будут гоняться за нами?

Дайана села и посмотрела на дорогу.

— А сколько они гонялись в тот раз?

— Не знаю, сколько времени за нами следили. Но за мной гонялись, пока не поймали, — ответила Гейл. — Среди нас была «крыса». Они знали о нас все: где мы, что у нас было.

— Узнали, кто это?

Гейл покачала головой:

— Нет. Я не пыталась. Другие пробовали, но ничего не получилось.

Дайана кивнула:

— Представляю, как распсихуются парни в Сандауне, что две женщины утерли им нос.

Гейл попыталась вызвать в памяти лицо Тома Файрстоуна. Не получилось. Представила его крепкую фигуру, растрепанные каштановые волосы, бороду, которую он одно время отпускал. Но черты лица оставались размытыми. Интересно, куда он делся, когда его освободили, что чувствовал, выходя из ворот тюрьмы в Люисберге, вспоминал ли о том, что она по-прежнему за решеткой, хотя их осудили за одно преступление?

— К нашему делу приставят какого-нибудь проныру, которому не терпится выдвинуться, и он станет гоняться за нами, пока не поймает. — У Дайаны был такой вид, будто она хотела кого-нибудь ударить. — Или не приведет доказательств, что нас нет на свете.

— Из таких, как ты? — вздохнула Гейл.

— Я никогда не лезла из кожи вон. Наоборот, некоторые считали, что я ни на что не гожусь. Хотя сама я так не думаю. — Она вздохнула. — Видишь, отвела собак от наших задниц. Важное достижение.

Дайана решила, что собаки так и бегают вокруг берез, которые она полила из аэрозольного баллончика. Спасибо Всевышнему, однажды брат взял ее на охоту. Ох, как же Дайана волновалась, когда Кевин дал ей ружье и она пальнула во взлетающую стаю уток! Ее оглушил грохот, и она очень удивилась, что одна птица замертво шлепнулась на землю. И пришла от этого в ужас. Утку взяли домой и съели. Поэтому поступок Дайаны не показался таким дурным. Потом она много размышляла над этим и пришла к выводу, что охотиться с ружьем правильнее, чем ходить в бакалею под названием «Мальчик-с-пальчик» и покупать замороженную, упакованную в полиэтилен и пенопласт разукрашенную тушку. Дайане понравился вкус дичи, хотя Кевин показал ей, как он избавляется от него, замачивая дичь на ночь в молоке, потом заворачивая утку в свиную грудинку, чтобы мясо стало мягче.

— Кусаешь ее, а зубы отскакивают, как от резиновой, — пожаловался брат.

Дайана ходила на охоту один раз. А когда ее пригласил Ренфро, заявила, что скорее пришьет всех ханыг в камере для алкашей, чем снова выстрелит в животное. Он подхватил ее, швырнул на кровать и обозвал слабачкой, но когда их свидание закончилось и он выплывал из ее застеленной коврами, прохладной от работающего кондиционера квартиры, колени от слабости вихляли у него.

Следующим вечером Ренфро пришел опять, и прежде чем заступить на ночное дежурство, приготовил тушеную оленину с овощами.

— Трогаемся, — сказала Дайана. — Чем больше я сижу, тем больше хочется есть. Просто жуть. — Она со стоном поднялась.

Гейл с трудом встала. Они некоторое время смотрели на шоссе.

— Это уже не голод, а полное истощение, — промолвила Дайана. — Знаешь, что такое фуражировка?

— Только знаю, как это пишется.

— Я слышала, что, когда совсем подводит живот, можно есть желуди.

Гейл покосилась на нее.

— Мы же с тобой не в Сахаре. — Она показала на дорогу под склоном. — Могу сказать тебе точно: мы в паре миль от «Макдоналдса». А где «Макдоналдс», там в баках мусорные отбросы. И люди.

— И, судя по всему, «Данкин доунатс» тоже. Не знала, что они есть в Нью-Йорке. Вот бы сейчас навернуть чили-дог.

— На завтрак?

— А что? Я так голодна, что башка не варит. Говорят, мозг и желудок связаны напрямую.

— Что же тогда говорить о моих мозгах, если мой желудок восемнадцать лет не получал ничего хотя бы отдаленно напоминающего нормальную еду?

— Вот и я к тому же: один чили-дог в «Соник Драйв-ин» — и твоих хворей как не бывало.

— Я не ем ничего, что наделено глазами.

— А разве у хот-догов есть глаза?

Женщины выбрали направление, решив, что там север, но после сумасшедшей гонки от собак и теперь, ночью, когда луна уже скрылась, а солнце не обнаружило себя даже заревом на небе, не были уверены, что идут куда надо. Лес тянулся еще полчаса, а потом началось кукурузное поле, простиравшееся почти до самой дороги. Наверное, его засеяли очень рано, поскольку стебли для этого времени года выросли необыкновенно высокими. Женщины постояли на краю, понимая, что на открытом пространстве им не избежать постоянного ощущения уязвимости.

— Вот там и есть старый добрый свободный мир, — полушутя-полусерьезно проговорила Дайана и повернулась к Гейл.

Наконец они решились выйти из-под защиты леса и направились по краю поля, скрываясь в посадках каждый раз, когда мимо проезжала машина. Однажды им надолго пришлось задержаться в междурядье, когда по шоссе проносилась вереница идущих бампер в бампер автомобилей.

В зелени стеблей сохранялась вечерняя прохлада. Гейл сорвала початок, присела, очистила от листьев и куснула. Дайана наблюдала за ней, затем последовала ее примеру: сорвала початок, очистила и жадно впилась зубами. Ее удивил вкус — сладкий, как у какого-нибудь фрукта.

— Никогда не пробовала кукурузу без масла и соли, — произнесла она. — А то, что ела, как теперь понимаю, было переварено.

— Одно из преимуществ работы на природе в бригаде озеленения: учишься есть все сырым, — усмехнулась Гейл.

— А я считала, что этому учит не работа на природе, а тюрьма.

Гейл кивнула. Свет фар от летящих по дороге машин проникал между листьями кукурузы, и на лице Дайаны вспыхивали яркие отсветы. Гейл повернулась к дороге.

— Господи, как быстро здесь все движется! Я совершенно забыла, что такое спешить.

Дайана потянулась за вторым початком, и Гейл заметила, как у нее за поясом блеснул пистолет.

— Дайана!

Девушка обернулась. Она выглядела почти подростком, и в выражении лица мелькнуло невинное любопытство.

— Что?

— Оружие. Надо от него избавиться.

Дайана покачала головой и принялась чистить початок.

— В чем-то я доверяю тебе, но в чем-то ты должна доверять мне. Это моего ума дело. — В подтверждение своих слов она глубже засунула пистолет за пояс. — Я тебе говорила, что никогда не принадлежала к полицейским, которых хлебом не корми, только дай им куда-нибудь сунуться. И если бы не весь этот идиотизм, наверное, ушла бы из полиции. Но в сложившейся ситуации пистолет нам нужен. По крайней мере мне. Я умею им владеть. Я осторожна. И никому не собираюсь причинять зла. Договорились?

Гейл сорвала очередной початок.

— После первых восьми лет срока я поняла, что любое убийство — дурное дело.

— Черт побери, я не собираюсь никого убивать. Но представь, что те, кто за нами гонится, возьмут нас за задницы. Пистолет — эффективное средство, чтобы заставить их отвалить. Особенно если они вознамерятся пальнуть по нам. Не думала о такой возможности? Или ты считаешь, что те копы с собаками не способны нас изрешетить? Ошибаешься.

— Кто добывает себе на жизнь мечом, от меча и погибнет. — Фраза прозвучала не в меру патетично и совершенно бездоказательно. Памятуя о понятиях «реальной политики»,[25] Гейл сознавала, что Дайана права.

— Я не добываю им себе на жизнь, а пользуюсь исключительно в целях самообороны. И лишь в той степени, в какой это необходимо. Пошли.

Гейл последовала за Дайаной, однако сдаваться не собиралась.

— Если под рукой нет необходимого инструмента, всегда находится способ выполнить работу другим способом, — заявила она. — Не будет пистолета, и из любой ситуации, когда тебе кажется, что он необходим, выкрутишься как-нибудь иначе.

— Мне ничего не кажется. Мы с тобой в розыске, подружка. Совершили побег из тюрьмы. Враги закона. И должны любыми средствами оторваться от погони.

— Откуда ты знаешь, что они до сих пор у нас на хвосте? Они нас потеряли. Мы исчезнем и заживем счастливо…

— Постой! — Дайана замерла, приложила палец к губам и прислушалась. — Извини, показалось. Очевидно, Прекрасный принц спешит к своей Золушке. — Она повернулась и быстро двинулась дальше. — Интересно, как ты сохранила оптимизм после стольких лет в тюрьме?

— Если бы не сохранила, то не выдержала бы. Оптимизм позволяет выжить. Или оптимизм, ненависть, или желание отомстить. Но последнее не по мне.

— Не сваливай все в одну кучу. — Дайана замедлила шаг и дождалась, когда Гейл поравняется с ней. — Убийство убийству рознь. В чем разница между убийством и лишением жизни из сострадания? Однажды мне пришлось умертвить лошадь, которая вот в такой же предрассветный час прыгнула на ветровое стекло какой-то дамы. У бедняги были выпущены все внутренности, голова на руле, и, не сомневайся, она очень страдала. Даму отправили в больницу. Дорожный полицейский стоял у разбитой машины и регулировал движение. Я пристрелила лошадь, и уверена, что она была мне благодарна. Избавила животное от мучений. Хотя потом пришлось исписать кипу бумаг, объясняя, каким образом израсходовала патрон. Видимо, поэтому дорожный полицейский и тянул — хотел предоставить эту честь мне.

— То лошадь. А представь, что страдала не лошадь, а та дама за рулем? Ее бы тоже прикончила?

— Разумеется, нет. Она отделалась несколькими выбитыми зубами. Меня обвинили бы в убийстве. Но если бы я увидела, что она безнадежна, испытывает нечеловеческую муку и медленно умирает…

Потрясенная, Гейл посмотрела на Дайану и вдруг заметила, что та хитро улыбается — она ее разыгрывала.

— Очень смешно!

— Нисколько не смешно. Я с тобой согласна, когда ты говоришь: не убий. Но как поступить, если собираются погубить тебя? Не сметь поднять на обидчика руку? Я тебе что, Ганди? Если нападают на меня, я отвечаю тем же. И было дело, даже подумывала перейти в убойный отдел.

— Не могу взять в толк, кому хочется гоняться за психопатами и отыскивать трупы?

— Но кому-то же надо. Это важно. Правосудие должно свершиться.

— Ах, правосудие! Что за понятие? Ты из полицейских, которые не сомневаются, что Всевышний на их стороне?

— Вряд ли. Это те подонки, которые меня засадили, не сомневаются, что с ними Господь. — Гейл не поняла, то ли Дайана улыбнулась, то ли поморщилась. — Окружной прокурор каждое четвертое воскресенье читает проповедь в первой баптистской церкви. Сама пару раз слышала. Не часто хожу в церковь, однако стало интересно, когда рассказали. Вот и отправилась посмотреть. «Адские муки и пламя» и всякие такие слова. Классный проповедник, но какой же лицемер!

Гейл шла молча. Внезапная страстность Дайаны взволновала ее. Она чувствовала, что от бессонной ночи тупеет. Надо найти место, где можно поспать.

Показалось солнце. Его кромка выглянула из-за горизонта, и Гейл ощутила, что ее переполняет неведомое чувство — страхи исчезли, зато нахлынуло нечто иное, чего она много лет не испытывала. Похоже на радость. Ведь в ее жизни столько лет не было ничего хоть сколько-нибудь положительного. Радость. Она вырвалась из мрачной бетонной клетки, где хотелось вовсе не просыпаться. Теперь она могла идти по полям, существовать, дышать, щуриться на солнце и любоваться красотой восхода.

Миновав по пути пару неказистых сельских домишек, они подошли к обветшалой мастерской по ремонту автомобильных радиаторов. Дайана бросила взгляд на Гейл и, увлекая ее, стала огибать трусцой здание сзади. Но при этом следила за окрестностями. Ни единой живой души. Она решительно приблизилась к задней двери. Подергала ручку и, словно пробуя на прочность, нажала на деревянную створку.

— Закрыта. — Дайана отошла на шаг, огляделась и сильно ударила ногой, метя ботинком рядом с замком.

Запор раскололся, дверь грохнула о внутреннюю стену и отскочила обратно. Дайана ворвалась внутрь, а Гейл смотрела в дверной проем и не верила тому, что только что увидела.

— Входи! — произнесла Дайана.

Гейл послушалась.

Дайана стояла у витрины и вытаскивала две майки и сумку. Проверила кассовый аппарат. Пусто.

— Ты сошла с ума! — Руки Гейл безвольно опустились, снова запульсировала боль в ноге.

— Скоро люди выйдут на работу. Теперь или никогда. Отнеси на счет необходимости. — Дайана по-деловому осмотрелась, выискивая, что еще может пригодиться. Гейл лишь кивнула, оставляя ей возможность действовать. Дайана бросила ей майку: — Настало время переодеться.

Она сняла с себя джинсовую куртку, завернула в нее пистолет и положила в полотняную сумку. Надела новую синюю майку и ждала, когда Гейл натянет на себя красную. На груди и у той и у другой красовалась яркая желтая надпись: «Мастерская радиаторов Боба — лучшее место, чтобы отлить».

Гейл свернула камуфляжную куртку. Дайана подставила ей сумку.

— Подожди! — Она скрылась в туалете и вернулась с аптечкой. Белый пластик был заляпан темными отпечатками пальцев. — Перебинтуем твою ногу как следует.

Они сели на пол, и Гейл смотрела, как сокамерница снимает с ее лодыжки липкую ленту.

— Выглядит не так плохо. — Она смазала ногу каким-то антисептиком, умело обернула марлей и заклеила пластырем. Потом сняла с себя носки и протянула Гейл. — Извини, что пропитались потом. Но ты не можешь ходить вот в этом. — Она подняла окровавленный носок Гейл и оглянулась. — Дай сюда другой.

Гейл сняла второй носок и отдала Дайане. Та свернула испачканный носок, вложила в чистый и только после этого опустила в сумку вместе с изорванными в лохмотья майками. Гейл сидела и смотрела на носки сокамерницы.

— Я не могу их взять. Они нужны тебе самой.

— Я не ранена, — возразила Дайана. — Тебе они нужнее. Давай, надевай и будем сматываться, пока какому-нибудь хмырю не вздумалось завернуть сюда починить радиатор.

Гейл надела носки и зашнуровала ботинки. Дайана билась со своими: их трудно было натянуть на распухшие от долгого бега ноги. Чтоб им! Именно сейчас, когда надо рвать когти, пока новость о двух беглянках из тюрьмы не попала на радио, телевидение и в Интернет!

Они выбрались на шоссе и поспешили дальше. Остановились, когда между ними и мастерской Боба по починке радиаторов оказалось не менее двух миль. И только тогда перешли на противоположную сторону дороги, по которой машины направлялись на юг. Гейл услышала шум приближающегося автомобиля и подняла большой палец. Мимо пронесся фургон, у него на борту было написано что-то о водопроводных работах.

Опять послышался шум мотора, Гейл снова подняла палец. Но и эта машина пролетела, лишь обдала ее ветром. Подошла Дайана.

— Может, мне попробовать?

— Ты когда-нибудь путешествовала автостопом?

— Нет.

— А почему думаешь, что у тебя получится?

Дайана закатила глаза и потрясла головой.

— Для того, чтобы торчать на обочине и махать пальцем требуется специальная тренировка? Отойди в сторону, а я, как тот мальчик из стишка, что ковырялся пальцем в рождественском пироге, посмотрю, на что я способна.

Гейл, отступив, сделала вид, будто поглощена созерцанием указателя с обозначением федерального шоссе номер 209. Разумеется, Дайане повезет больше. Она молодая. Симпатичная. С беспечным видом, который способен развеселить или навлечь неприятности. Гейл почти увидела в ней себя много лет назад — беззаботную, или, лучше сказать, легкомысленную. Как проехала весь Юго-Запад автостопом на втором курсе в университете Оклахомы. И даже осмелилась сочинять стихи в мастер-классе профессора Мэтлин, чьей любимой темой оказалась ярость женщины Юга. Что-то насчет того, как ее возвели на пьедестал, где с ней обращаются вежливо, учтиво, а в то же время считают недочеловеком с неполноценными мозгами, лишают прав и свобод, что приводит южных красавиц в отчаяние. Глупенькие девчонки не могут даже унаследовать состояние отцов.

О чем она думает? Никогда Гейл не была легкомысленной. Наоборот, очень серьезной — целый семестр пыталась представить себя южной девушкой и писала от ее имени совершенно ужасные стихи. Хотя стиль и концовки строк ей не давались, она считала их прочувствованными, иногда даже сентиментальными. А вот с гневом не ладилось. Многое тогда вообще не ладилось. В Белый дом пришел Рейган, и сразу после принятия присяги ему пришлось освобождать заложников в Иране, цены на нефть поползли вверх, Сальвадор не сходил со страниц газет, получил распространение СПИД, умер Боб Марли[26] (или, кто знает, может, его убили). Гейл чувствовала, что находится на острие событий, варится в котле американской несправедливости, и готовилась изменить мир.

Скрипнули тормоза, словно разом пропели рожок и туба, и вывели Гейл из забытья. Она подняла голову и увидела, что на обочину свернул большой мусоровоз. «Вы нас звали — вот мы и приехали» — эта надпись была выведена ярко-желтыми буквами на его зеленой кабине. Дайана энергично показывала водителю оба больших пальца и подпрыгивала на месте. Она покосилась на Гейл и дала знак подойти. Грузовик остановился, дверца с пассажирской стороны открылась.

— Вам куда?

— А вы куда едете? — спросила Дайана.

— В Нью-Йорк.

— Вот и нам туда же. — Она улыбнулась водителю.

Тот кивнул:

— Будет тесновато, девочки, но, думаю, уместитесь.

Гейл показалось, что этот человек вышел из 1968 года: длинные, неряшливые волосы, борода, повязка на голове. Майка, «ливайсы». Она вспомнила себя в средней школе. Тогда Гейл видела, как хиппи шатались по городскому парку — в расклешенных на флотско-армейский манер брюках, с плетеными ремешками с бусинками на головах, в ожерельях и браслетах. Куда ни кинь взгляд — всюду символы мира и «варёнка». Когда они проезжали мимо городского парка, мать смотрела на них испуганно и с интересом. Хиппи, глядя на зеленовато-голубой «кадиллак», отвечали ей улыбками. У этого шофера были такие же светящиеся глаза и улыбка хиппи. Гейл посмотрела на помятую кабину и, пропуская Дайану вперед, отступила в сторону. Девушка устроилась на пассажирском сиденье, Гейл втиснулась с ней рядом. Сиденье не было рассчитано на двоих; оно не было рассчитано даже на одного крупного человека. В итоге Дайана оказалась чуть ли не на коленях у Гейл. Та захлопнула дверцу и, чтобы оставить как можно больше места, крепко прижалась к ней.

— Меня зовут Майк, — произнес водитель. — Устроились?

— Конечно, — отозвалась Дайана. — Нам случалось ездить и не в таких стесненных обстоятельствах. — Гейл ущипнула ее за бок, но Дайана продолжила: — Видел номер «человек-змея»? Сейчас это редкость. А раньше показывали в цирке. Когда была маленькой, цирк приезжал в наш город и я ходила туда.

Майк слушал ее вполуха и, включая скорость и выезжая на федеральное шоссе номер 209, поглядывал в зеркальце заднего обзора.

— Там был один тип, так он настолько сложился, что забрался в стеклянный ящик не больше моего аквариума, в котором я держала петушков. Ноги обвились вокруг плеч, руки и голова под туловищем. Невероятно!

Майк покачал головой:

— Не видел ничего подобного. Я вообще не любитель цирка. Мне жаль слонов.

— Я тебя понимаю, — улыбнулась Дайана. — Сама люблю животных.

— А ты нездешняя, — промолвил водитель. — У тебя южный выговор.

— Из Луизианы. Но приехала давно.

На Гейл произвело впечатление, как легко ложь соскакивала с языка Дайаны.

— Не похоже на тамошний акцент. Я много ездил. Возил рис из Техаса. Я бы сказал, что ты как раз оттуда.

— А в Луизиане ты был? — В голосе Дайаны прозвучали злость и испуг.

Секундой раньше Гейл казалось: еще немного, и шофер пригласит ее сокамерницу пообедать. Но теперь ситуация становилась опасной.

— Нет, но слышал, что там говорят по-иному.

— Никогда не заворачивал в Монро, штат Луизиана?

— Я же сказал, нет. — Майк начал выходить из себя.

— Так спроси кого угодно! — с напором воскликнула Дайана. — Очень трудно отличить техасца от жителя Монро. Ты, наверное, имел в виду южную Луизиану, в районе Нового Орлеана.

В манере девушки было что-то угрожающее. Гейл не могла понять, что это ей напоминает. Затем в памяти всплыл Джонсон — его развязный вид и пронзительный взгляд, — и она поняла: так ведут себя копы, когда ситуация выходит из-под контроля и они распространяют вокруг себя ауру абсолютной власти, не сомневаясь (чтобы не сомневались и другие), что они все равно возьмут верх. До того как попасть в тюрьму, Гейл считала, что это манера людей с оружием. Но Джонсон держался так же, хотя надзирателям оружие не положено.

Почему так занервничала Дайана, и это после того, что им пришлось испытать в последние девятнадцать (если считать с ужином в Большом дворе) часов? Странно. Но следовало переломить ее настроение.

Гейл протянула руку и включила радио. Кабину наполнил красивый распев Джимми Дейла Гилмора. Майк поерзал на сиденье, стараясь сосредоточиться на вождении и не обращать внимания на сидящую так близко от него раздражительную особу. Дайана прибавила звук и стала подпевать: «И хотя она разделила его любовь…»

— Он тебе нравится? — спросила она водителя.

— Да, — ответил тот, не отводя глаз от дороги.

Дайана повернулась к Гейл:

— Ты о нем скорее всего вообще не слышала.

— Предпочитаю ар-энд-би.[27] Или рэп, когда чернокожий певец всю песню держит себя за промежность и вещает, как уложит всех вокруг из автомата, в секунду разбогатеет и тогда у него будет очень много шлюх и он сможет их избивать, когда захочет. Вот это мой тип музыки.

Майк усмехнулся:

— И мой тоже… — Он был рад поддержать шутку. — Уж это точно. Куда едете, девочки?

— В город, — произнесла Гейл.

— Вы обе работаете у Боба? А где этот Боб? — Водитель покосился, стараясь рассмотреть надпись на майке Дайаны.

Гейл понятия не имела, где этот Боб и в каком захолустном городишке Дайана вышибла дверь Боба. Она почувствовала, что Майк смотрит на нее, но притворилась, будто из-за музыки не разобрала его последних слов.

— Да там, позади, на дороге, — сказала Дайана. — Местечко — типичный отстой. Но мы там не работаем. Там мне пришлось оставить машину, и мы взяли майки. Надо было сто раз подумать, прежде чем покупать «гремлин».

— «Гремлин»? — расхохотался шофер. — Да у него же на спидометре не менее миллиона миль!

— Около того, — согласилась Дайана. — Хотя я не сомневаюсь, что проходимец дилер, у которого я купила машину, еще и подкрутил счетчик. Но я все-таки решила, что этот «гремлин» довезет нас с Линдой до Катскилл[28] и обратно. Мы там останавливались с палаткой. Какая же там красота! Но теперь мне сильно хочется под душ!

— Воздержусь от комментариев, — подмигнул ей Майк.

— Вот я и подумала, что надо сесть в автобус и вернуться домой, пока Боб не разберется с нашим авто. Вряд ли это будет скоро.

— А как же ваше барахло?

— Барахло?

— Ну, палатка и прочее.

— Он пообещал, что за всем приглядит. Не пойми меня неправильно, я считаю, что он честный малый. Только с машиной больно долго тянет.

— Так это же «гремлин», а не что-нибудь. — Майк улыбнулся Дайане, она улыбнулась в ответ.

— Не дашь попробовать свою штуковину?

— Какую штуковину? Грузовик?

— Ну да. Спорим, я отлично с ним справлюсь.

Шофер усмехнулся и покачал головой:

— Ни секунды не сомневаюсь. Но ты же знаешь, существуют определенные ограничения.

Дайана согласно кивнула и, стараясь устроиться на сиденье удобнее, спросила:

— У тебя не найдется воды?

— За тобой. За спинкой стоит упаковка польской газировки. Угощайся.

Дайана опустила руку за сиденье, достала две бутылки воды и одну подала Гейл. Она старалась не проглотить всю воду сразу. Но удержаться оказалось трудно.

— Я насквозь прожарилась, — объяснила она.

— Если не хватит воды, у меня есть еще пиво, — подмигнул Майк.

Дайана мило улыбнулась, подумав, что если бы встретила этого типа в баре, то не обратила бы на него внимания.

Гейл смотрела, как мелькали за окном деревья и поля. Она все предоставила Дайане. Девушка она высший класс, да к тому же искусная лгунья. В умении обманывать ей нет равных. Гейл заметила, как Майк оценивающе косился на Дайану, видимо, прикидывая, с какой стороны зайти. Он явно ею заинтересовался, но не знал, как вести себя дальше.

Дайана сложила руки на груди, закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья в тесном пространстве кабины.

«Бесстрашный» с истребителями на палубе и толпящиеся вокруг туристы. Похожее на буксир, раскрашенное в красный, зеленый и белый цвета судно кольцевой линии покоится на водах Гудзона. И пустое место в небе, где некогда стояли башни-близнецы Всемирного торгового центра. В тот день, наверное, единственный раз за все восемнадцать лет Гейл радовалась, что она в тюрьме. Тюрьма казалась самым безопасным местом во всей стране, и, очевидно, так оно и было. Какой враг государства нападет на людей, которых оно осудило?

Транспорт по шоссе еле тащился. Гейл жадно впитывала окружающее — виды, запахи… Вбирала каждой клеточкой тела, будто дышала сквозь кожу. Она больше не взаперти, она вырвалась. На свободе. Жаркий город полон запахов, и Гейл всеми легкими вдыхала выхлоп. Повсюду люди. Люди, которые понятия не имели, насколько они счастливы, потому что могут свободно гулять по улицам и никакой надзиратель не кричит им, чтобы они делали то, а не это. Никто не приказывает выключить свет и не вызывает в кабинет начальника тюрьмы.

Майк вел грузовик сосредоточенно и, как показалось Гейл, постоянно что-то высматривал. Она знала этот путь и понимала, что ему на грузовике сюда нельзя — коммерческое движение здесь запрещено. Но Майк сказал, что сегодня ему везет, и свернул на съезд так, что Гейл и Дайана не успели возразить. И в самом деле, удача пока не покидала его. Однако Гейл сомневалась, что он стремился удержать ее. Наоборот, ей казалось, что ему хотелось попасться. Уж не догадался ли он про них? Майк свернул на Двадцать шестую улицу и улыбнулся пассажиркам:

— Мы у цели.

Дайана улыбнулась в ответ, а у Гейл возникли нехорошие предчувствия.

Они приближались к Десятой авеню, когда Дайана вынула из сумки пистолет и приставила шоферу к груди. Она держалась хладнокровно и твердо, и ни у кого бы не возникло сомнений, что она готова пустить оружие в ход.

— Паркуйся!

Майк покосился на нее, но мгновенно сообразил, что пассажирка спорить не склонна, подвел грузовик к тротуару напротив склада, затормозил и положил ладони на колени.

— Поступайте, как вам надо. Я не хочу неприятностей.

— Извини, — искренне проговорила Дайана. — Будешь делать то, что я тебе скажу, и ничего плохого не случится.

Она внутренне сжалась, понимая: если он не подчинится, ей придется либо прикончить ублюдка, либо сдаться. Этот человек не заслуживал смерти, но, черт побери, им необходимо бежать! Выбираться отсюда. Если для этого придется убить его, что ж, она пойдет и на это. Хотя постарается только ранить, чтобы он надолго отключился и они успели удрать.

— Я догадался, кто вы такие, — пробормотал Майк. — Слышал по радио.

— И тем не менее посадил?

— Нет. Посадил до того, как догадался. А потом было поздно.

Дайана кивнула:

— Нет нужды, чтобы кто-нибудь из нас пострадал.

Шофер протянул ей запястья, и она обмотала их остатками липкой ленты.

— В любом случае спасибо, что подвез, — поблагодарила Дайана. — Это было мило с твоей стороны. — Она связала Майку ноги и уложила на сиденье, но так, чтобы рычаг переключения передач не упирался ему в спину.

— Мы могли бы ехать дальше, — предложил он. — Я подвезу вас, куда вам надо.

Дайана посмотрела на Гейл. Ее сокамерница стояла на краю тротуара и беспокойно озиралась.

— Он хочет ехать с нами.

Гейл дернула головой: мол, давай сматываться.

— Мне правда очень жаль, — промолвила Дайана и заклеила ему лентой рот.

Майк по-настоящему рассердился, и она почувствовала себя настолько виноватой, что поскорее выпрыгнула из кабины и поспешила вслед за Гейл в сторону Двадцать шестой улицы. Ее сокамерница была настолько зла, что едва могла говорить.

— Куда мы идем? — наконец спросила Дайана.

— Ищем телефон-автомат, если ты даешь слово, что не откроешь по нему огонь.

— Я бы не стала стрелять в Майка.

— Не дури мне голову.

— В этом-то вся хитрость: необходимо, чтобы тебе поверили, иначе действительно придется давить на чертов курок. Все должно казаться реальным.

— Все было сверхреально. Я не сомневалась, что ты убьешь его.

— Гейл, я не собиралась стрелять в него!

— Ты ненормальная маньячка!

— Хочешь, можем на этом расстаться. Только нечего на меня давить. Мы с тобой не четвероклассницы в туристическом походе.

Гейл шла молча. Дайана поспевала рядом. Они направлялись на юг по Седьмой авеню, и никто не обращал внимания на двух женщин в одинаковых майках мастерской Боба и рабочих ботинках с металлическими подковами. Гейл вдыхала ароматы города: поднимающийся от асфальта жар, пряные запахи с лотков продавцов съестного: хот-догов, засахаренных орешков и соленых крендельков… Все ее пьянило, несмотря на страх.

— Как твоя рана? — наконец спросила Дайана.

— Болит, но тебе вовсе не обязательно поддерживать со мной беседу.

— Я этого и не делаю. Нам не следует остановиться?

— С какой целью?

— С целью оказания медицинской помощи. На противоположной стороне улицы есть подходящая забегаловка.

— Пойдем дальше.

— Дальше — это куда?

— Недалеко. Утихни.

— Нет проблем, — отозвалась Дайана. — Если хочешь так, пусть будет так. Что я так трепыхаюсь? Я тебя даже толком не знаю.

— Вот именно. — Гейл опустила в автомат четверть доллара.

Слава Богу, захватила с собой свою последнюю монету. Слава Богу, в тюрьме разрешались монеты именно этого достоинства. Слава Богу, не пришлось заходить в какой-нибудь магазин просить мелочь или попрошайничать на улице. Слава Богу, Майк не получил пулю в бок.

Мэл ответил после первого звонка.

— Куда? — только и спросила она.

— 212–555–4776. Через десять. — Он повесил трубку.

Гейл вышла из кабинки и дала Дайане знак следовать за собой. Они молча отправились по Двадцать третьей улице мимо магазинов, торгующих по сниженным ценам, ресторанов и жилых домов.

— Поесть бы! — бросила Дайана.

— У тебя есть деньги?

— Нет.

— А у меня осталось на пару телефонных звонков. Но мы скоро придем.

Через десять минут Гейл зашла в другую телефонную будку. Дайана вопросительно посмотрела ей в спину, а затем, вспомнив, что в ее сумке все еще лежат окровавленные носки, вынула их и швырнула в урну рядом с телефоном-автоматом, постаравшись, чтобы они провалились как можно глубже.

Гейл набрала номер. Снова ответил Мэл, но на сей раз тоже в телефоне-автомате.

— Я, — проговорила она.

— Семьдесят восьмая, — сказал Мэл. — Грамерси-парк, восточная сторона. Коэн, 3-В.

Швейцар хоть и воротил нос, но позвонил наверх и провел их к лифту. Пока они медленно поднимались на третий этаж, Дайана показала на богатую отделку красным деревом:

— Похоже, коммунистишки зашибают хорошую деньгу.

— Он адвокат, — объяснила Гейл. — Мой адвокат.

— Пусть адвокат, но все равно коммунист? Ты же революционерка? Ему положено жить в каком-нибудь месте попроще.

— Он работает, выполняет свое дело. А я не революционерка. Но чтобы удовлетворить твое любопытство, отвечу: это не его квартира.

— А чья же?

— Давай договоримся: не будем задавать друг другу лишних вопросов.

Девушка кивнула, но Гейл заметила, что она уязвлена. Когда они выходили из лифта, Дайана остановилась.

— Ты сама не знаешь.

— Наконец дошло.

Мэл Чэп поспешно провел их в квартиру, закрыл дверь, крепко обнял Гейл и восторженно встряхнул. На лице появилась радостная улыбка — в ней было все: любовь, понимание, благодарность.

— Господи! — воскликнул он. — Не могу поверить!

Дайана удивилась, что адвокат не в костюме. Он был в брюках цвета хаки и голубой рубашке с пуговицами до самого низа и закатанными на три четверти длины рукавами. Дайана не могла представить, чтобы ее вот так же любили. Мэл выпустил Гейл из объятий и покосился на ее спутницу. В глазах мелькнули искорки подозрения, но он сразу подавил его. Дайана не проронила ни звука. Ей не приходилось бывать по эту сторону закона. «Встряхнись!» — приказала она себе. В подобных обстоятельствах первое впечатление — это все.

— Входите, — пригласил Мэл. — Вы обе выглядите просто ужасно. Словно только что вырвались из тюрьмы.

Он провел их в гостиную. В квартире была настоящая гостиная. Гейл села рядом с Дайаной на диван. На мягкую, удобную подушку — божественно! С плотной полотняной обивкой. Светло-зеленой, почти оливковой. Посередине потолка медленно вращался вентилятор и создавал в комнате легкий ветерок. Окна были открыты, и до Гейл доносился шум проезжающих по улице машин и обрывки разговоров идущих летним вечером по тротуару людей. Квартиры с такими высокими потолками строили до войны.

— Могу я вам что-нибудь предложить? — спросил Мэл. — Бокал вина?

— Душ, — попросила Гейл. — Душ — то, что надо.

— А мне бы чего-нибудь поесть, — сказала Дайана.

Адвокат посмотрел на Гейл:

— Иди за мной.

Оказавшись в ванной комнате, закрыв — по своей воле, а не по приказу надзирателя — за собой дверь и почувствовав под ногами чистые прохладные плитки пола, Гейл дала волю слезам. Она тоже испытывала голод, но еда может подождать. Сейчас ей больше всего на свете хотелось побыть одной. Она беззвучно плакала. Не потому, что ей стало грустно или она смутилась и испугалась. И это было тоже, но сейчас она проливала слезы облегчения. Облегчения от того, что впервые за восемнадцать лет ей комфортно и она сумела уединиться. Никто не кричит в коридоре, не надо опасаться, что появится охранник и потащит в кабинет к начальству или по дороге в столовую ее попытаются расколоть на деньги. Уединение. Личное пространство в перенаселенном мире, даже если оно временное. Гейл села на унитаз и осторожно размотала бинт. Дайана умело справилась с делом, однако рана пока не затянулась. Между рваными краями скопилась свернувшаяся кровь. Гейл подумала, что рану лучше бы не мочить, но плюнула и встала под душ.

Льющаяся по телу теплая вода вызвала ощущение блаженства. Гейл взяла шампунь, полила на волосы, прошлась по коже мылом. Она все еще не могла поверить, что моется одна, а не в общем душе вместе с шестью женщинами. Казалось бы, мелочь, но именно потому, что в тюрьме не хватает подобных мелочей, жить в ней настолько ненавистно. Мыло пахло лавандой. А в тюрьме то, что выдавали вместо мыла, воняло «Лизолом». Гейл наслаждалась струящейся водой и не спеша терла себя губкой. Здесь она ощущала себя в безопасности, хотя и временно. Мэл не человек — скала.

Но на периферии сознания роились иные мысли, мелкие, не соответствующие моменту: «Что мне делать дальше? Что мне делать дальше?»

А в гостиной сидела и переживала Дайана. Оттого что попала в руки врага. Она вспомнила день присяги, когда вместе с новобранцами стояла, подняв правую руку, и клялась защищать и оберегать среди прочего Конституцию США. Дайана не могла считать себя знатоком текста Конституции. Представляла преамбулу: «Мы, народ Соединенных Штатов Америки с целью создания более совершенного союза, установления правосудия и внутреннего спокойствия…» — и так далее и тому подобное, все, что изучается в средней школе, плюс касающиеся правоохранительных органов поправки: о порядке обыска и задержания и о безотлагательном судебном разбирательстве — все, что требуется патрульному. Но теперь у нее возникло ощущение, что она не сумела защитить Конституцию от компании Гейл — этой сети радикалов. Правда, у нее больше не было законных оснований это делать. Ее вышибли из полиции, использовали, вернее, нарушили закон, чтобы засадить за решетку. Эти люди стали ей такими же врагами, какими и для Гейл. Хотя Гейл, кажется, больше не считает их врагами. Словно она прошла подростковый период и выросла. Все, что теперь ей требовалось: раствориться, найти себе работу и место, где жить — стать частицей сообщества. Дайана не могла вообразить ничего подобного. Мысль, что ее основным занятием станет поход за продуктами в бакалею, выводила ее из себя. Она хотела не этого. Жизнь должна быть интересной. Возбуждающей. Иногда опасной. Вот что ей нравилось. Она на этом просто расцветала. Подайте мне буррито из «Тако белл», а на закуску автомобильную погоню.

Мэл принес тарелку с несколькими сортами сыра и крекерами и поставил на журнальный столик перед Дайаной. Сходил еще и вернулся с виноградом и двумя бокалами вина.

— «Пино гриджо» подойдет?

— Отлично.

Дайана понятия не имела, что это за вино. Но если его пил адвокат, оно, наверное, приличное. Что она знала о винах? Винное заведение «Чейс», нечто вроде кабаре. Дайана была там всего раз, потому что ей понравился цвет, в какой окрашен дом, — отдаленно напомнил ей сироп от кашля, который ей давали в детстве.

Дайана сделала глоток. Вино оказалось хорошим. Она взяла крекер и нож для сыра.

— Я чувствую себя так, точно на мне скакали и поставили в стойло в мыле, — проговорила она с набитым ртом.

Как же она голодна! Дайана надеялась, что Мэл предложит им обед, а не одни закуски. Он с недоумением посмотрел на нее.

— Это вроде как после скачки, — объяснила она. — Если лошадь вымоталась, нужно поводить ее шагом, чтобы остыла. А если поставить в конюшню потную, жди, что у нее сведет ноги и всяких других неприятностей с мышцами. У меня сейчас именно такие ощущения. Сколько себя помню, мы постоянно бежали.

— Невероятно! — удивился Мэл. — Не могу представить. — У него оказался мягкий голос с легкой гнусавостью, словно он только-только оправлялся от простуды.

— Я тоже, но я это сделала. — Дайана вонзила зубы в крекер и попыталась одновременно улыбнуться.

Адвокат ответил ей улыбкой.

— Как вам удалось бежать?

Она стала рассказывать, заканчивая каждое предложение новым укусом крекера с сыром. В памяти живо возникли недавние события. Когда Дайана подошла к концу, то почувствовала себя совершенно вымотавшейся, но одновременно на взводе.

— Значит, есть еще водитель грузовика, и вы оставили его на Двадцать восьмой улице? — проговорил Мэл.

Дайана кивнула.

— То есть не исключено, он уже дает показания копам. Следовательно, нам нужно действовать быстро.

Дайана застыла и, перестав жевать, оглянулась, словно ждала, что дверь вот-вот вышибут.

— Он, наверное, еще обездвижен, — предположила она. — Я его очень хорошо связала. Неловко перед ним, но иначе было нельзя.

— Пройдет немного времени, и он предстанет перед полицейскими.

— Может, он решит, что ему лучше не соваться в чужие дела.

— А вы как считаете?

— Не знаю. Он вроде тот еще тип. Вдруг он везет в грузовике марихуану или «химию»? Шоферы грузовиков этим часто живут. В таком случае он не станет торопиться встретиться с представителями закона.

— Я все-таки уверен, что он вызовет полицию.

— Я тоже, — кивнула Дайана. — Я просто размечталась. — Она не решила, как ей вести себя с Мэлом. — Скажите-ка мне: раз вы нью-йоркский адвокат, где ваш блистательный костюм и остроносые ботинки? — Она улыбнулась, чтобы Мэл, не дай Бог, не подумал, будто она говорит серьезно.

— Берегу для суда, — усмехнулся он. — А в этом хожу, когда отдыхаю от работы.

Дайане показалось, он передразнивал ее улыбку. Она так и не поняла, доволен он или нет, что она попыталась растопить между ними лед.

Дайана потупила глаза, вспомнив, против каких важных птиц ей приходилось выступать в суде округа Брирд. Но несмотря на то что Мэл адвокат, он вроде неплохой парень. Дайана встала, подошла к окну и посмотрела на парк. Люди выгуливали собак, катили коляски с младенцами. И все казались… казались совсем у себя дома. Дайане почудилось, что она персонаж виртуального реалити-шоу. Ей захотелось, чтобы Гейл поспешила и не слишком задерживалась в ванной комнате.

— Какие у вас планы? — поинтересовался Мэл.

— Никаких. Господи, я даже не представляла, куда мы направляемся, пока не попала сюда. И теперь не знаю, где я нахожусь.

— Вы в безопасности, — улыбнулся Мэл.

— Спасибо.

— Гейл не предупредила, что с ней будет кто-то еще. Поэтому я был немного огорошен.

— Все произошло неожиданно, — объяснила Дайана. — Гейл не планировала взять с собой меня, но одна она оттуда не выбралась бы. Во всяком случае, таким способом, каким бежали мы. — Дайана села и серьезно посмотрела на Мэла. — Не хочу хвастаться, но Гейл повезло, что я оказалась рядом с ней.

— Верю.

— На мой счет не беспокойтесь, — продолжила Дайана. — Но хочу признаться: до того, как меня подставили, я служила в полиции.

Мэл не моргнул глазом.

— Я слышал, новая сокамерница Гейл работала до ареста копом. Она рассказала мне по телефону. Однако я ценю вашу искренность. Что вас привело в полицию?

Дайана сделала глоток вина.

— Занесло каким-то образом. Подумывала поступить в юридический институт.

— Вот как? Значит, ваши родители не служили в полиции?

— Господи помилуй! Вот уж чего я бы никогда не хотела, так идти по стопам родителей. Царствие им небесное, они были проходимцы.

Мэл кашлянул.

— Давайте посмотрим новости — возможно, вы уже стали достоянием гласности.

Дайана последовала за ним в небольшой кабинет и села на кожаный диван. Он моментально стал теплым от ее тела. Из глубины квартиры появилась Гейл в махровом банном халате, с полотенцем на голове.

— Как твоя нога? — спросила Дайана и обратилась к адвокату: — Ей необходимо в больницу.

— Сядь, — попросил он Гейл. — Дай посмотреть. — Мэл поморщился, увидев рану. — Она права. — Он сходил в холл и возвратился с полотенцем. Поставил распухшую лодыжку Гейл на диван и осторожно приложил полотенце. — Схожу вызову врача. А вы не отзывайтесь на звонки — ни в дверь, ни по телефону.

— Прими душ, — предложила Дайане Гейл. — Божественное ощущение.

Девушка отправила в рот очередной крекер, запила вином и двинулась в ванную комнату. Она вымылась быстро, но тщательно. А когда вернулась, Гейл покончила и с виноградом, и с сыром, и с крекерами.

Пришел Мэл, Дайана пожарила омлет с ветчиной, и женщины наслаждались вкусом приготовленной из натуральных продуктов горячей пищи.

— Надеюсь, мой желудок не свихнется от подобной перемены, — заметила Гейл.

Телевизор был настроен на «Нью-Йорк-1» — единственный городской кабельный канал, который передавал исключительно новости: на экране «говорящие головы» чередовались с видеоматериалами и живыми репортажами. Обсуждался недавний местный политический скандал, похищение, убийство и четырнадцатилетняя мать, отправившая своего новорожденного младенца через мусоропровод в мусоросжигатель. И ни слова о беглянках из тюрьмы.

— Похоже, нам везет, — заметила Дайана. — Майк, наверное, завел двигатель и отправился по своим делам.

— Или все еще дает показания, — охладил ее оптимизм Мэл. — Этот процесс занимает определенное время.

Вечером приехал врач, личный друг адвоката. Он наложил швы на лодыжку Гейл, забинтовал и велел не тревожить в течение суток. Когда он удалился, в комнату Гейл вошел Мэл. Она лежала на кровати и читала журнал, который считался интеллектуальным изданием для женщин, но на самом деле был набит сведениями, как сохранить красоту, советами желающим похудеть и бессмысленными предложениями, как управлять собственной жизнью и сделать ее спокойнее. Ничего значимого. Мэл сел с ней рядом, он выглядел слегка обескураженным.

— В чем дело? — спросила Гейл.

— Как бы выразиться поделикатнее… Ты должна избавиться от нее.

Гейл была ошеломлена. На мгновение ей показалось, что адвокат прав, но она сразу устыдилась собственных мыслей.

— Не могу. Если бы не она, меня бы уже вернули в тюрьму и предъявили обвинение в побеге.

— Это понятно. Но теперь вы обе на свободе. Ты должна идти своим путем.

— Я не готова так поступить. У Дайаны нет связей, ей некому помочь. Без меня ее наверняка поймают.

— Решила сыграть роль ее матери? Тебе надо скрыться, и мы поможем это сделать. Рано или поздно новость объявят: из тюрьмы бежали две белые женщины. Вам необходимо разделиться.

— Нет.

— Почему?

— Будем скрываться, и все. Мы уже скрылись. Завтра уйдем отсюда. Подальше. Исчезнем.

— Это не в твоих интересах.

— Я ей обязана. Мы бежали вместе. Не по отдельности, а вдвоем.

— Ты ей ничем не обязана.

— Я никому ничем не обязана. Но она заслуживает, чтобы ей протянули руку помощи. Господи, ее же подставили! Это же ясно: оболгали и посадили за решетку.

— Ты тут ни при чем.

— Сущая правда. Но я хочу помочь ей.

— Почему?

— Чувствую, что она во мне нуждается. И еще чувствую, что способна это сделать.

— Ты нисколько не изменилась.

— Абсолютно изменилась. Но по-прежнему намерена поступать как считаю правильным.

— Это правильно? Рисковать и снова угодить за решетку? И из-за кого? Из-за копа!

— Сказать по правде? Мне нечего терять.

— Сказать по правде, ты можешь потерять свободу. Ты провела за решеткой восемнадцать лет и опять готова сесть?

— Не собираюсь.

— Вас гораздо легче поймать, если вы соответствуете описанию.

— В городе множество белых женщин, полно парочек, подружек. Что нас выделяет среди других?

— Ты что, влюбилась?

— Нет! Разве мы ведем себя как влюбленные?

— Твоя верность ей впечатляет.

— Однако она основана не на любви.

— Хорошо, — вздохнул Мэл. — Смотри не ошибись.

— Не больше, чем обычно.

Мэл рассмеялся и ослабил галстук.

— У тебя есть немного денег. От родителей. — Из кармана появился конверт и лег рядом с Гейл. — Здесь пятнадцать тысяч. Есть еще. Но они вложены. Я бы не советовал изымать оттуда крупные суммы на случай, если за этими инвестициями установят контроль. А так оно и будет.

Гейл потрогала конверт и вспомнила день, когда отец внес залог и выкупил ее из полиции. Каким он казался ранимым и гордым, возвращаясь в Коннектикут. И мать, которая ни словом не упомянула про тот случай, лишь радовалась, что дочь во время учебы в колледже приезжала на выходные домой. Это случилось целую вечность назад. Родители были хорошими людьми. Теперь Гейл жалела, что не была с ними близка.

— Я могу связаться с властями, — промолвил Мэл, — обсудить твое возвращение в тюрьму и попытаться договориться о твоем освобождении с учетом отбытого срока.

— Нет.

— Но мой долг — сказать тебе об этом.

— Забудь, что ты мой адвокат. Просто друг.

— И как друг говорю тебе: оставайся на свободе.

— Хорошо.

— А это значит, что тебе необходимо скорее избавиться от компаньонки. С ней опасно.

— Как ты можешь так говорить? Ты ее совершенно не знаешь.

— Сужу по ее настрою.

— У каждого свой настрой. Она в бешенстве. Ты не поверишь, что с ней сделали.

— Вот и присяжные не поверят. Избавляйся от нее.

— Это не так просто.

Адвокат вздохнул и посмотрел на Гейл:

— Для тебя все непросто. Слушай, Гейл, я не хочу, чтобы тебя опять засадили.

— Я тоже не хочу.

— Завтра принесут документы. Забирай водительские права и уезжай подальше. Устраивайся на работу, заводи семью. Ты это заслужила. Отсидела свое. Беги.

— Я не способна на нее наплевать.

— Чем ты ей обязана? Ничем! Сделала ей доброе дело. Теперь пора позаботиться о себе. Послушай, Гейл, у тебя есть знакомые, друзья. Они готовы тебе помочь. Все знают, что ты заслужила жизнь. Отсидела больше, чем положено. Уходи. Живи своей жизнью. Неужели не способна? — Мэл провел ладонью по седым волнистым волосам. — Присмотрись к ней. Она снова угодит за решетку. Могу предсказать это прямо сейчас. И что будет, если в момент ареста ты окажешься рядом с ней?

— Я не стану уходить без нее, — заявила Гейл. — Эта девушка буквально вытащила меня из тюрьмы. — Она с удовольствием вдыхала давно забытый запах старого дерева и мебельной политуры.

— Гейл, твои отец и мать просили меня позаботиться о тебе, когда ты выйдешь на свободу. Тебе с ней не по дороге. Она подведет тебя под арест.

— Я не могу бросить ее.

— При чем тут бросить? Так будет лучше для вас обеих. Она поймет, когда ты ей объяснишь. В конце концов, она же служит в полиции.

— Служила.

— Коп всегда коп.

— Только не в данном случае.

— Почему?

— Изменилось все, во что она верила.

— Это случилось со всеми, кого я знаю, — улыбнулся адвокат.

— Слышал что-нибудь о Томе?

— Меняешь тему разговора?

— И да, и нет.

— Не слышал. И никто не слышал. Но от него тебе тоже следует держаться подальше.

— Просто любопытствую.

— По слухам, он где-то на Среднем Западе. Наверное, делает то, что я советовал тебе: живет своей жизнью.

— Потребуется время, чтобы я приспособилась.

— Знаю, знаю. Поверь мне, Гейл, я тебя понимаю. Однако самое безопасное для тебя — поселиться подальше отсюда, получить работу, обзавестись друзьями и вести обычную жизнь. Приспособишься. Самое главное, чтобы тебя не нашли и не упекли обратно. Поэтому тем более важно, чтобы вы с ней расстались.

Гейл наклонилась к Мэлу:

— Не могу. Более того, не буду. Во всяком случае, не теперь. — Она сознавала, что адвокат прав, ее саму мучили сомнения. Но это было важнее сомнений — речь шла о верности. Гейл не собиралась бросать Дайану в опасности в Нью-Йорке. Или где-нибудь еще. Она должна помочь ей.

Девушка появилась на пороге и молчала, ожидая, пока кто-нибудь не заговорит. Гейл и Мэл сидели и смотрели на нее.

— Что не будешь? — наконец не выдержала она.

— Мэл советует нам разделиться, и пусть каждая идет своей дорогой.

— Вероятно, он прав. — Дайана пристально, оценивающе посмотрела на адвоката.

— Ты этого хочешь? — спросила Гейл, почувствовав, как в глубине души шевельнулась надежда. Но испытала облегчение, когда девушка покачала головой. Не хочет!

— Мне требуется человек, который бы прикрывал спину. И тебе тоже. — Дайана покосилась на Мэла.

Гейл тоже перевела на него взгляд. Адвокат уставился в потолок и произнес:

— Я пытался сделать лучше. Для вас обеих.