Часть 2

День в джунглях

Трудно поверить, но жизнь в джунглях скоро стала для нас привычной. Установился распорядок дня, который, вероятно, есть в каждой семье.

Когда я просыпалась по утрам, было уже светло. Я быстро искала что-нибудь из одежды, затем мы вместе завтракали и делали уроки. Для меня это всегда было настоящей пыткой. Я постоянно отвлекалась — смотрела в окно, слушала мелодичный говор фаю и шум реки, которая несла свои воды прямо под нашим домом. Птицы и солнце манили меня, казалось, что они зовут меня на улицу. Время от времени в окна заглядывали мои друзья — маленькие фаю — и знаками показывали, что уже давно хотят со мной поиграть. Но мама была очень строга, и я должна была сидеть дома до тех пор, пока не сделаю все упражнения.

Часто я пыталась разжалобить ее: «Посмотри, там на улице ребенок, у него такое печальное лицо... Мне кажется, он ждет меня!»

«И твои упражнения по английскому тоже ждут тебя», — сухо отвечала мама.

Наше образование было построено по американской корреспондентской программе для детей из западных стран, которые росли вне цивилизации и хоть в какой-то мере должны были учиться. Каждые две недели учитель или учительница из Данау Бира исправляли наши задания. Когда не оказывалось ни одного учителя, всегда находился иностранец, готовый нам помочь. Эта программа в сравнении с программой обучения детей в Европе и Америке была сильно сокращена. У нас было всего четыре предмета: математика, география, английская грамматика и история.

Позже, когда мне исполнилось девять лет, у нас появились настоящие учителя из Америки. Два года они жили в Данау Бира, чтобы повысить уровень нашего образования — образования детей джунглей. И сегодня я удивляюсь их смелости и терпению. Сначала им было трудно справляться с небольшой группкой одичавших детей. Но вскоре они сумели наладить успешно функционирующую систему: когда мы приезжали в Данау Бира, чтобы запастись продуктами и другими жизненно необходимыми вещами, такими, как мыло или керосин, они исправляли наше домашнее задание и давали нам новое, которое мы обязаны были выполнить до следующего приезда.

В те годы смысл обучения был мне непонятен, и что я больше всего ненавидела — так это математику. «Я просто не понимаю этого!» — воскликнула я как-то, разозлившись.

Кристиан, которому тогда было всего пять, высунулся из-под стола, где он преследовал большого паука.

«Сабина, — сказал он своим тоненьким голоском, — нас трое детей, и если мама даст каждому по три конфетки, то будет девять». Голова снова исчезла под столом. «А откуда мама возьмет столько конфет?» — с раздражением спросила я.

Мама все слышала и, удивленная математическими способностями сына, спросила: «Кристиан, там на дереве пять птиц, и охотник застрелил одну из них. Сколько осталось?»

Голова появилась из-под стола. «Ни одной», — ответил он быстро.

«Почему?» — озадаченно спросила мама.

Кристиан вздохнул и ответил: «Они все улетели, потому что охотник своим выстрелом наделал слишком много шума». Голова опять исчезла. А мама не смогла удержаться от смеха.

Кристиан действительно мог отвечать разумно, подумала я с завистью, — логично и практично. Мои же старания избегать трудных вопросов никогда не увенчивались успехом. Когда мама однажды спросила, как называется столица Англии, у меня случился очень убедительный приступ головокружения, и я упала на пол со стула. Совсем не впечатленная моим представлением, мама вылила на мою голову стакан воды.

«Если ты не научишься концентрироваться, Сабина, тебе придется еще раз учиться во втором классе», — раздраженно сказала она, протягивая мне полотенце.

Это открывало новые перспективы; мое недомогание как рукой сняло. «Отличная идея, — закричала я с воодушевлением. — Тогда в следующем году мне не придется так много учиться». Мама на мгновение потеряла дар речи.

Чему могла научить меня школа? Я умела гораздо лучше, чем большинство моих сверстников, лазить по деревьям и стрелять. Конечно, не считая моих друзей фаю. Я в совершенстве освоила искусство выживания — знала, какие растения и животные съедобны, а какие ядовиты.

С какой стати я должна была учить, какой генерал и когда вел войну или сколько будет 12 умножить на 6. Мои друзья фаю считали только до трех: один палец означал число один, два пальца — два и три пальца — три. Одна рука означала пять, а две руки — десять, две руки и одна нога — пятнадцать, две руки и две ноги — двадцать. Все, что было больше этой цифры — уже не так важно...

Когда нужно было писать сочинение, а мне не хотелось, я просто ставила буквы в ряд. Долгое время моя американская учительница думала, что мне легче писать по-немецки, подбадривала меня и советовала попробовать все-таки выразить это по-английски. К сожалению, трюк раскрылся, мама узнала об этом, когда учительница, потеряв надежду увидеть мое сочинение, обратилась к ней. Мама тут же рассказала ей, что я уже могу писать по-немецки целые предложения, и мне стало совсем невесело.

Думаю, в те годы я создавала своим родителям много проблем. «Сабина умна, — писала моя учительница, — но она неусердна и не может сконцентрироваться». Такие записи появлялись с моем дневнике несколько месяцев. В результате надо мной учинили более строгий контроль, и я вынуждена была выполнять свои школьные задания одна на нашем деревянном столе, около мамы, которая в это время готовила обед. Так она могла лучше следить за мной.

Увы, это не принесло больших успехов: со стороны казалось, что я напряженно работала, тогда как в мыслях я уже то разводила огонь, то плавала в прохладной речке. А когда ставилась последняя точка в моей тетради, я вскакивала, хватала лук и стрелы и выбегала на улицу. Какой мягкой казалась прохладная земля под моими босыми ногами, каким прекрасным было солнце, теплые лучи которого проникали сквозь листья деревьев. Мелодичный плеск реки и радостные лица наших друзей, которые целое утро ждали, когда мы освободимся... Мы убегали, теряясь в волшебном мире своего детства.


Сабина делает уроки в Фоиде


Всю оставшуюся часть дня мы играли, исследовали окрестности и забывали, что кроме нашего существует другой. Красота джунглей, единение с природой, которая была мне как вторая мать, — все это доставляло несказанное удовольствие. Я редко носила обувь, мне не нужны были ни куртка, ни плащ — дождь был моим союзником, солнце — другом, ветер — товарищем по играм, который бегал и ловил меня. А по вечерам закат становился моим возлюбленным.

Каждый вечер я смотрела на небо и любовалась игрой красок: красная, желтая, голубая, лиловая, зеленая, белая — гигантский фейерверк оттенков, распускавшийся над горизонтом. Но прекраснее всего было заходящее солнце, которое вместе с небом отражалось в воде в виде огромной, удивительной красоты картины.

Ближе к ночи наша семья садилась вокруг большого стола, освещенного уютным светом керосиновой лампы. На расстоянии тысячи километров от цивилизации во мраке джунглей мы играли в «Человек не злись», в «Эрудит» или в ООН. Либо отец рассказывал нам истории о зайце по имени Зигзак, преследуемом коварным орлом, который не слушался родителей и поэтому попадал в различные опасные ситуации. Мораль этих историй была прозрачна.

В конце полного событий и приключений дня я забиралась в постель, положив рядом лук и стрелы, загорелая и все еще под впечатлением от прекрасного зрелища захода солнца. Я читала свою вечернюю молитву, закрепляла москитную сетку и засыпала под многоголосое пение тысячи ночных птиц и насекомых. Мне снились новые захватывающие приключения и красота джунглей.

Ночные гости

Прошло всего несколько месяцев, а мне уже казалось, что мы всегда жили в джунглях. Время текло, и я забыла, какой у нас день и месяц. Моя жизненная активность зависела от солнца: оно вставало в шесть утра, и я вместе с ним, когда оно стояло в зените, я обедала, а когда оно вечером заходило, пора было идти спать.

Ночи для нас, детей, проходили спокойно, в отличие от мамы, которая, как уже было сказано, часто ходила на охоту. Иногда она будила Кристиана, умевшего хорошо обращаться с луком и стрелами. Меня не будили и старались, чтобы я не проснулась, поскольку я, как тонко подметила моя сестра, была маленьким лагерем для беженцев и интернатом для зверей: и собирала все, что ползало, плавало или летало.

Однажды ночью я все-таки проснулась: огромнейшая крыса, каких никогда не видела, посягнула на нашу еду. Она атаковала свет фонаря с таким коварством, что даже я, несмотря на то что любила всяких неприятных тварей, не захотела пополнить ею свою коллекцию. Кристиан прицелился и только хотел выстрелить, как крыса с удивительной изворотливостью увернулась от смертельной стрелы.

Мы так испугались, что, крича, разбежались в разные стороны. Шум разбудил отца, который сразу же взял командование на себя. Я просила его сохранить ей жизнь, и он попытался выгнать крысу из дома, но безуспешно. Нас ждала долгая и оживленная ночь, и ее триумфальный конец мы отпраздновали чаем с кексами. А маленький сын вождя Ко-локва на следующее утро радовался вкусному жаркому к завтраку...

Но нас посещали не только крысы. Тараканам, паукам и разным другим тварям очень нравились наш дом и его запасы. Мама всегда удивлялась, почему их становится все больше и больше, хотя она предусмотрительно уничтожала все остатки пищи. Постоянно, три раза в день, подметался пол, но это не помогало до тех пор, пока она однажды не обнаружила, что подметание только ухудшает ситуацию.

Как-то, вооруженная веником, я припомнила, что отец, подметая, не вынес крошки и другой мусор за дверь, а затолкал их в щели в полу. Это показалось мне практичным. Подметая пол, я стала отыскивать самые широкие щели и радостно отправлять туда мусорные кучки.

В ужасе мама спросила:

— Сабина, что ты там делаешь? Неудивительно, что в нашем доме развелось столько паразитов. Ты ведь уже большая. Как тебе в голову пришла такая дурацкая идея!

Она была в ярости: неужели мне не известно: под досками тоже москитная сетка, и остатки еды застревали, превращаясь в прекрасную кладовую для наших маленьких любимцев.

Я тут же нашла отговорку:

— Но папа делает то же самое!

Мама повернулась, отец был как раз рядом, готовил себе кофе.

— Сабина правду говорит, — подтвердил Кристиан, — папа всегда так делает, когда тебя нет поблизости.

Отец закурил.

— Итак, Клаус Петер, что ты об этом думаешь?.. — взорвалась мама.

И отец стал в своей манере успокаивать ее:

— Но, Дорис, подумаешь, на две твари побольше — у нас все равно не бывает гостей.

Он подмигнул нам, и мы засмеялись. Мама строго посмотрела на него. Я думаю, что это не было еще завершением беседы. С того дня мы стали послушно выгребать мусор за дверь.

Несколько дней спустя отец проснулся от странного ощущения, что что-то не так. Он встал, взял фонарь и первым делом проверил, все ли в порядке у нас. Какое-то время он стоял около наших кроватей, пытаясь сообразить, что же его разбудило. И тут он понял: стояла мертвая тишина. Не трещали цикады, не квакали лягушки. Вместо этого слышался очень необычный звук. Он вышел на кухню и выглянул из окна. В ту ночь луна светила удивительно ярко.

Пораженный, отец увидел, что река почти вышла из берегов. Хотя дождя не было. Позже выяснилось, что в горах, там, где начиналась река, прошла сильная гроза, это и повысило уровень воды.

Первой мыслью отца была о лодке, что была привязана к берегу за колышек. Он мог в любую секунду сорваться. Тот странный звук, который слышал отец, исходил от лодки — ее швыряло в разные стороны. Но это же наше единственное транспортное средство, с помощью которого мы могли бы спастись в случае опасности! Нужно было вызволять лодку и мотор любой ценой, ведь по радио нам сообщили, что вертолет не летает. Если нам потребуется срочно возвращаться на базу в Данау Бира, нужно сначала на лодке добраться до племени доу, где нас уже может подобрать самолет компании «Cessna». Мы никогда не путешествовали по джунглям пешком.

С фонарем в руке отец заспешил на улицу, и вдруг прямо перед нашей дверью в свете фонаря он увидел сверкающие глаза огромной змеи. Отец замер. Змея зашипела и приняла угрожающую позу. В отчаянии отец оглянулся — что делать? Длинный нож лежал прямо за змеей на полке около двери. Он подумал секунду и решил залезть на стол, чтобы оттуда дотянуться до ножа.

Не выпуская змею из поля зрения, он забрался на стол и пополз, пытаясь не провоцировать ее. Змея внимательно следила за каждым его движением. Наконец он дотянулся до полки и схватил нож. Отец был между дверью и змеей. Но как подобраться поближе, чтобы убить ее?

Он выключил фонарь и подождал немного. Потом резко включил его и направил прямо в глаза рептилии. Луч света на секунду ослепил ее, и отец воспользовался ситуаций — одним мощным ударом он рассек ей голову. Она не сразу умерла, еще боролась какое-то время. Наконец змея перестала шевелиться, отец вынес ее на ноже на улицу и швырнул в реку. Он огляделся, и как раз в этот момент колышек, к которому была привязана лодка, оторвался. Отец смело бросился в воду и в последнюю секунду успел спасти лодку.

И сегодня мама в красках описывает, как отец полз по столу: с высоко поднятым ножом, растрепанными волосами, взъерошенной бородой и спущенными брюками. Такую картину она наблюдала, стоя на пороге спальни.


На следующее утро за завтраком отец описывал нам свою бессонную ночь. Посуда была использована в качестве декораций, а чайная ложка стала змеей.

— Папа, — сказала я разочарованно, когда он закончил свой рассказ, — почему ты меня не разбудил? Я могла бы тебе помочь!

— И я, и я! — подхватил Кристиан.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил отец, — и я не сомневаюсь, что Кристиан хорошо обращается с луком и стрелами, а ты, Сабина, — настоящий охотник. Но мне как-то спокойнее, когда вы в полной безопасности лежите под своими москитными сетками. Тогда я чувствую, что смогу лучше вас защитить. Вы можете это понять?

Кристиан и я кивнули одновременно.

Но может же случиться так, что отца не окажется дома, подумала я. И если нужно будет выкинуть из дома змею, мы сможем это сделать сами. Довольная собой, я выбежала наружу, чтобы принять в реке утреннюю ванну.

Первая война

Около трех месяцев прошло после нашего переезда к фаю, когда мы заметили, что местные дети иногда словно боятся чего-то, но мы не понимали — чего.

Нас очень радовало, что они с большим удовольствием стали присоединяться к нашим играм, но, даже играя, ребята с опаской смотрели по сторонам. Чаще такое бывало, когда на каноэ приплывали фаю из соседних деревень или незнакомые воины внезапно возникали из джунглей. И в тот день дети не стали играть, как это было, когда мы только приехали. Они не отходили от родителей или сидели, прислонившись к дереву.

В тот день я обратила внимание на группу фаю, которых раньше никогда не видела. Они приплыли на двух каноэ, и что показалось особенно удивительным, — среди них не было ни одной женщины.

Я как раз сидела у костра с Кристианом, Туаре и Бебе, мы ели ква — плоды хлебного дерева, которое росло прямо у нашего дома. Самые искусные собиратели плодов — молодые юноши фаю — доставали нам их. Ква по величине такой же большой, как дыня. Темно-зеленый, шероховатый, а по вкусу напоминает что-то среднее между хлебом и картофелем. Положив плоды прямо в костер, мы терпеливо ждали, когда они почернеют, — тогда их можно есть. Туаре взял один из костра и стал давить его своей босой ногой, пока он не раскололся. Внутренняя часть ква состоит из молочного цвета волокнистой мякоти, которая обволакивает коричневые орешки. Вот эти-то орешки мы и ели с большим удовольствием.

Как раз, когда мы уплетали второй ква, показались два каноэ. Местные жители заволновались. Туаре и Бебе с другими детьми и женщинами мгновенно скрылись в джунглях.

Мы с Кристианом остались у костра. Не каждый же день происходит такое!

Мужчины нашей деревни, как всегда, с луками и стрелами наготове, собрались вместе. Лодка причалила, и незнакомцы высадились на берег. Мы с любопытством смотрели на прибывших. Мрачные и воинственные, они с ног до головы были увешаны украшениями. Незнакомцы уставились на нас, но никто не улыбался, не терся лбом в знак приветствия, как это было принято. Я заволновалась... с такой ситуацией еще не приходилось сталкиваться.

Отец вышел из дома, чтобы поприветствовать гостей. Он вручил им рыболовные крючки и веревки в качестве приветственного подарка и попытался с помощью того скудного словарного запаса, который он успел накопить, завязать беседу.

Первый час прошел спокойно. Мы с Кристианом решили, что нам лучше пойти пока искупаться. Но только мы зашли в воду, голоса на берегу стали громче. Я взобралась на склон, чтобы все разглядеть. Две группы фаю сидели и стояли друг против друга: люди из нашей деревни с одной стороны, незнакомцы — с другой. Было видно, что и те, и другие настроены враждебно. Все мужчины в одной руке держали лук, а в другой стрелу.


Танец войны


Прошел еще час, но атмосфера только накалялась. Послышались крики. И мама, чувствуя, что что-то здесь не так, велела нам быстро идти домой. Отец зашел в дом последний и запер за собой дверь. Мы с Кристианом залезли на скамейку, чтобы наблюдать за происходящим в окно.

Теперь все фаю стояли прямо друг против друга, что-то громко выкрикивая. Внезапно атмосфера изменилась — такого я никогда не видела ни до, ни после этого. Лучше всего это можно описать словами темное и тяжелое: снаружи еще светло, но внутри уже разрастается вязкая и опасная темнота.

Я снова выглянула наружу: некоторые воины топали ногами. Они собрались в круг и постоянно повторяли одно слово: «Увха, увха, увха...» — клич войны! Скоро к ним присоединились и остальные. Они стояли напротив друг друга, топали ногами, луки были натянуты, но ни одна стрела не вылетела. Затем они начали бегать, будто по заранее спланированному сценарию: обе группы разбежались приблизительно на сто метров, потопали, опять сбежались и остановились в двух метрах друг от друга. Снова начали топать, снова побежали в противоположные стороны... Все это продолжалось в течение часа, и они не выглядели уставшими.

Думается, таким образом они вводили себя в транс. Постепенно движения туземцев становились какими-то парящими, и голоса начали меняться: некоторые стали очень низкими, другие очень высокими в нескончаемом «увха, увха, увха!».

Наконец мне надоело это зрелище, и я стала читать книгу. Она подходила уже к концу, когда послышался крик между кличем «ухва-ухва». Затем еще один, война началась. Дальше события развивались молниеносно. Мы старались держаться подальше от окон, чтобы в нас не попали стрелы, которые могли запросто залететь в дом. Слава Богу, этого не случилось.

Затем все стихло. Фаю из другой деревни подобрали раненых, сели в каноэ и уплыли.

Отец первым вышел на улицу, чтобы разведать обстановку и помочь, если нужно. Через минуту он крикнул маме, что все спокойно. Мы вышли на улицу — дома осталась только Юдит, которая все еще была сильно напугана — и то, что увидели, было просто ужасным. Вся деревня была будто парализована: люди замерли в горестном молчании. Многие истекали кровью. К счастью, не было убитых. Мама быстро начала перевязывать раненых, мы с отцом стали ей помогать.

Впоследствии воины часто приходили к нам после боя, чтобы сделать перевязку. Из-за жаркого тропического климата всего за несколько часов может развиться опасная инфекция, поэтому даже легкораненые могут умереть через несколько дней после боя.

Вождь Баоу не был ранен, он сидел в стороне от других воинов и смотрел прямо перед собой. Отец с сочувствием подошел к нему и постоял, не говоря ни слова. Потом мы снова вернулись в дом, начинались сумерки.

Теперь мы знали, что такое война между двумя племенами фаю. В тот день сражались сефоиди, чьи земли находились вверх по реке, и тигре, жившие прямо около нашего дома. Но могли быть и другие комбинации. Большое племя фаю, исчислявшееся прежде тысячами человек, почти истребило себя к моменту нашего приезда — осталось 400 мужчин, женщин и детей!

Это был не последний бой в джунглях, которому я была свидетелем. Но в первый и последний раз я своими глазами видела летящие стрелы. И когда сейчас оглядываюсь назад, не могу припомнить, чтобы в тот момент мне было страшно — возможно, я верила в светлое будущее фаю.

Вечером мы читали свою молитву с гораздо большим прилежанием, чем когда бы то ни было. И когда я ложилась спать под хор цикад и лягушек и посмотрела на небо, усыпанное звездами, снова прочитала молитву и попросила от всего сердца: «Боже, подари фаю мир!»

Коллекция зверей (I)

Когда ребенок чем-то увлечен, ему не хочется думать ни о чем другом. То же самое происходит и в джунглях.

Однажды мама вышла на кухню и увидела, что я завалила весь стол горшками, бутылками из-под масла, полотенцами, ножами и прочей посудой. Она удивленно спросила:

— Что ты делаешь, Сабина?

С горящими глазами я крикнула:

— Мне нужны вещи! Меня ждет фаю, который хочет отдать детеныша крокодила, а взамен получить все это, — я кивнула на стол.

— А где будет жить крокодил? — спросила мама осторожно. Без колебаний я ответила:

— В ведре, я уже набрала туда воды.

Мама вышла на веранду, где стоял фаю, и отослала его домой.

— В обмен ничего не будет, — объяснила она ему.

Вернувшись, она прочитала мне маленькую лекцию о правилах жизни:

1. Сначала надо всегда спрашивать.

2. Нельзя отдавать вещи, которые тебе не принадлежат. (На мои возражения, что моя фамилия Кюглер и что вещи мне тоже принадлежат, мама спросила, пользовалась ли я когда-нибудь кастрюлей.)

3. Нельзя вырастить крокодила в ведре.

4. И наконец: надо подумать о самом крокодиле. Как он будет тосковать в неволе по своей маме, братьям и сестрам!


Лишь последний аргумент мамы смог меня убедить. Ко всему остальному я подошла критически.

Чем старше я становилась, тем больше любила зверей. Я стала страстной собирательницей. И не всегда мне сопутствовала удача: мое любопытство, к сожалению, стоило многим бедным созданиям жизни. Я долго оплакивала зверей, которые убегали от нас в джунгли или умирали. Все они попадают на небо — объясняла мне мама. Я стала представлять себе небо как место, где живут сотни зверей, которые ждут меня, чтобы поиграть.

Все звери, даже маленькие пауки, получали имена. Мою мышку звали Георг, попугая — Бобби, паука — Дэдди — длинные ноги, страусов — Ханни и Нанни, кенгуру — Джампер, всех питомцев не перечислить...


Юдит со своим древесным кенгуру Фифи


Я собирала пауков вместе с яйцами, клала их в большой стакан и добавляла туда веточек, травы и земли, чтобы они там хорошо себя чувствовали. В качестве корма бросала маленьких насекомых. Но никак не могла понять, почему паучата не хотят вылупливаться. С моей точки зрения, у них было все, что нужно; наблюдая за ними в естественных условиях, я точно знала, как все происходит. И вот один раз я вошла в спальню и, к своему ужасу, увидела, как мама распыляет средство против насекомых прямо на яйца пауков. Завопив, я набросилась на нее, чтобы спасти своих питомцев. Но было уже поздно.

— Мама, как ты можешь быть такой жестокой? — заплакала я.

Мама посмотрела на меня с отчаянием:

— Посмотри вокруг — разве у тебя недостаточно животных?

Я оглянулась. Ханни и Нанни были рядом, Бобби визжал снаружи, а Джордж, словно обезумев, носился по своей коробке. На маленькой полке, которую для меня соорудил отец, стояли банки с пауками, жуками и лягушками. Котенок Тимми спал на кровати, кускус Вули сидел на жердочке и наблюдал за нами. Я посмотрела на маму и ответила: «Нет». Мама вздохнула и пошла на компромисс: она не будет трогать животных, но за это я должна держать их вне дома. Она не хочет постоянно охотиться на пауков и лягушек.

В тот же день отец сколотил мне за домом новые полки, чтобы хранить там живую коллекцию.

Из всех зверей самым обожаемым любимцем был кот Тимми. Я получила его в подарок в Данау Бира. Он был белый с черными пятнами. Фаю до этого никогда не видели кошек. Они спросили отца, кто это — собака или дикая свинья? Отец сказал: не то и не другое.

«Кто же это тогда?» — спросили они.

Отец не знал, как объяснить, поскольку в их языке не было слова кошка. И он ответил: «Это...Тимми».

С того дня они называли всех кошек Тимми.

Когда отец как-то ради шутки подкинул кота, и он, перевернувшись в воздухе, приземлился на лапы, фаю с уважением поклонились ему — такого они никогда не видели. Вскоре некоторые из них пришли к нам расстроенные и признались: «Наши динго не могут то, что может ваш Тимми. Они падают на спину и воют...»

Когда у нас появился Тимми, охотничьи динго попытались как-то украсть у него корм. Динго, конечно, тоже раньше никогда не видели кошек. Тимми зашипел и расцарапал одному из них морду так, что тот с ужасающим воем понесся в лес. С этого момента мой Тимми стал «королем джунглей». Собаки обходили его стороной и выказывали всяческое уважение.

Вскоре Тимми превратился в дикую кошку. Каждый вечер ровно в шесть он исчезал в джунглях, чтобы потом ровно в четыре утра предстать перед нашей дверью и мяукать до тех пор, пока папа или мама не сжалятся над ним и не впустят в дом. Оставлять его снаружи все равно не имело смысла — он так орал, что никто не мог спать. Отец говорил позже: «Мне больше не нужны часы. С тех пор как Тимми с нами, я точно определяю время». Войдя в дом, Тимми вскакивал ко мне на кровать и ложился у моей шеи. Это место он полюбил еще совсем маленьким. Когда он у нас появился, я болела желтухой и у меня была высокая температура: маленький котеночек чувствовал себя в тепле и безопасности, особенно когда снаружи шел дождь.

Однажды я великодушно разрешила Тимми поспать у Юдит. Ему нравились ее длинные волосы. Но утром послышались вопли: Тимми ночью откусил большой клок волос прямо на макушке! Оставшиеся волосики торчали как щетка. Я смеялась и не могла остановиться.

Мама схватила меня за шиворот и вытащила из дома. «Сабина, — сказала она, — ты войдешь, только когда успокоишься. Нельзя смеяться над несчастьями других, даже если это выглядит забавно».

Меня оставили снаружи. Когда стала ощущаться пустота в желудке, я вспомнила, что еще не завтракала. Закрыв рукой рот, я вошла в дом. Мама озабоченно посмотрела на меня. Она надела на Юдит соломенную шляпу. Увидев ее в шляпе, я снова начала смеяться. И тут же выскочила на улицу, чтобы успокоиться. Через несколько минут я вошла и попробовала усесться за стол, но по неосторожности взглянула на папу, который сидел, втянув голову в плечи, пытаясь справиться со смехом. На меня тут же навалился хохот, и я была выставлена вместе с завтраком за дверь.


Женщина фаю кормит младенца и динго


К вечеру Юдит успокоилась и даже стала смеяться над тем, что случилось. Но с тех пор ее кровать была запретным местом для Тимми.

Охотничьи динго фаю привлекли мое внимание с самого начала. Мне было интересно, почему они не лают, а только воют. Позже выяснилось, что это вовсе не собаки, а азиатские волки, фаю заботились о них, как о детях, потому что это были помощники в охоте. Хозяин хорошо тренированной собаки динго всегда имел много мяса: динго прекрасно выслеживали дичь в лесу.

Вскоре после нашего приезда отец увидел, как женщина фаю кормила грудью маленького щенка динго.

Он не поверил своим глазам! А потом мы к этому привыкли и уже не удивлялись, если видели, что женщина одной грудью кормит ребенка, а другой динго или маленькую дикую свинью.

Я заверила маму, что, когда у меня будет ребенок, моего молока хватит, чтобы кормить и его, и щенка.

«Ну тогда, малышка, ты точно попадешь на обложку журнала, — улыбнулась мама. — Но сначала подрасти».

Я много раз пыталась приручить динго, но это никогда не удавалось. Они были слишком дикие.

Джунгли для меня стали большим зоопарком, с той лишь разницей, что звери там гуляли на свободе. В лесах Ириан-Джая нет ни тигров, ни обезьян: самые крупные животные, которых мы видели — это страусы, дикие свиньи и крокодилы. Маленьких животных я особенно ценила, ведь ими можно было пополнить мою коллекцию. Когда я находила что-то новенькое, то бежала домой за банкой или стаканом и помещала туда свою находку. Только змей не могла взять живьем.

Однажды ко мне пришли фаю с огромной мертвой змеей. Они увидели ее около нашего дома и убили, поскольку та напала на одну из динго. К тому времени фаю уже знали о моей безумной страсти ко всему живому и пользовались этим: при моем непосредственном участии они наладили торговлю — я долго умоляла папу позволить мне менять необходимые фаю вещи на зверей, и он наконец согласился.

У змеи была превосходная красно-коричневая кожа, которая сверкала на солнце, а на ощупь была как шелк. Я держала ее в руках и расстраивалась, что она неживая. Кристиан стоял рядом, и мы вместе исследовали каждый сантиметр этого прекрасного создания. И тут я увидела выходящую из дома Юдит. Сразу же пришла в голову мысль, что неплохо бы над ней подшутить. Сестра остановилась спиной ко мне и, конечно, не видела змею.

Кристиан ухмыльнулся, когда увидел выражение моего лица: он хорошо его знал. Я взяла змею за хвост и бросила ее на Юдит как лассо. Пролетев по прямой, она упала на плечи Юдит. Чудо, что у моей сестры не случился инфаркт. Еще большее чудо, что она со мной после этого разговаривает.

Второй моей любовью после змей были пауки. Я могла часами с неугасающим интересом наблюдать, как искусно они откладывают яйца на дереве или в кустарнике, как высасывают маленькое насекомое, запутавшееся в их паутине.

Как-то, направляясь в деревню фаю, я краем глаза заметила яркое сиянье. Заинтересовавшись, я подошла к источнику света и обнаружила на кусте огромную паутину, каких еще не видела. Паутина оплетала весь куст. Мое сердце забилось быстрее, я забыла обо всем на свете и стала размышлять, какой же вид пауков мог создать такое невероятное произведение искусства. Долго думать не пришлось: в середине паутины сидел невероятных размеров паук — крупнее я не встречала.

Это был превосходный экземпляр! Не круглый и не овальный, как обычные пауки, а узкий и прямоугольный — он сверкал всеми цветами радуги и переливался, как змея. Бриллиантово-черный цвет переходил в синий и красный. Он сидел, не двигаясь, в середине своей паутины, будто поджидал кого-то. Я не могла упустить такую удачу. Со скоростью ветра я помчалась домой искать самый большой стакан.

Но даже самый большой стакан был для него слишком мал. К тому же в моей голове начали звучать тревожные звоночки: яркие блестящие цвета у животных и растений в джунглях предупреждают, что они ядовиты. И я не стала искушать судьбу: нагляделась на паука и отправилась домой.

Самое невероятное случилось на следующий день. Как только я разделалась со своими уроками, тут же побежала в гости к пауку. Его не было. Но когда я подошла поближе, то обнаружила маленькую птичку, которая запуталась в паутине. Она махала крыльями, но никак не могла высвободиться. Мне было жаль птичку, и я уже хотела было спасти ее, как вдруг заметила паука. Он сидел, спрятавшись за листьями, и наблюдал за нами. Меня охватил страх. А если он нападет на меня, когда я приближусь к птице?

Я предпочла остаться на безопасном расстоянии. Когда трепыхания птички ослабли, паук молниеносно прыгнул на нее. Еще пара секунд — и добыча уже не шевелилась. В это время меня позвала мама. С неохотой отрываясь от разыгравшегося передо мной спектакля, я побежала домой, а когда снова вернулась, паук уже полностью затянул птичку в свою паутину.

Со смешанным чувством отвращения и любопытства я решила наблюдать за этим пауком, которого назвала радужным, еще несколько дней, а может, и недель. Но когда на следующее утро я пришла к кусту — там уже никого не было. Все исчезло... паук, паутина и птичка. Кто был тому виной — фаю или хищник, я не знала, но в первую минуту ужасно расстроилась. Кто знает, может, это и к лучшему? Неизвестно, что бы натворил такой огромный зверь в моей коллекции. И слава Богу, было еще много всего другого, не менее захватывающего, что привлекало внимание ребенка джунглей.

Лук и стрелы

Однажды мы с Кристианом играли с луком и стрелами. Мы уже подросли, и то оружие, которое нам подарил Туаре, больше не подходило. Пришлось с помощью своих друзей смастерить себе новый лук. Теперь дело дошло до новых стрел.

— Сабина, помоги мне натянуть лук, — попросил меня Кристиан.

— Нет, я сейчас не могу, нужно сначала закончить свой, — ответила я.

Он стал злиться и кричать, тогда я взяла его лук и начала натягивать. Целый день мы ругались. Неудивительно, что у обоих было плохое настроение. Пока я хлопотала над его луком, Кристиан схватил мой и стал с ним играть.

Это было слишком.

— Бабу, это мое, положи на место, — закричала я.

Внезапно Кристиан натянул лук, вставил стрелу и выстрелил прямо в меня. С огромной скоростью стрела вылетела и вонзилась мне в руку прямо до кости. Я закричала так, будто меня резали. Прибежал папа. Он сразу понял, что случилось, и прежде всего вытащил стрелу у меня из руки.

Кристиан стоял рядом.

— Это было случайно, это было случайно! — повторял он в ужасном испуге.

— Нет, — закричала я, — ты хотел меня убить!

Рана горела огнем.

Отец был вне себя от злости, взял наши стрелы и сломал наконечники. Тем временем вокруг собрались фаю. Они с любопытством наблюдали, что бывает, когда в белой семье дети поведут себя неправильно.


Гордые своим луком и стрелами Сабина (справа), Туаре (посередине) и Кристиан


Папа отнес меня в дом и положил на кровать. Я не переставала плакать, а Кристиан бегал вокруг, все так же причитая. Мама отругала его и перевязала мне руку.

В течение месяца нам не разрешали делать наконечники на стрелах. Потом все забылось. Самое интересное в этой истории было то, что никто не придал ей особого значения. Можно ли представить себе, чтобы такое случилось в Гамбурге или в Мюнхене. У меня и тени сомнения не возникло, что Кристиан выстрелил в меня по злому умыслу. Конечно же это был несчастный случай в джунглях. И больше ничего. Поэтому у нас снова появились стрелы с наконечниками.


Три наконечника: багаи (слева), цехаи (посередине) и фаи (справа)


Для фаю лук и стрелы — самый ценный товар. Они пользуются ими и для охоты, и для защиты, и для нападения. Лук должен соответствовать росту: быть на полметра длиннее его обладателя. Делают его из особого сорта древесины, натягивают с помощью бамбукового ремня.

Наконечники у стрел бывают трех разновидностей: деревянные, бамбуковые и костяные. Деревянные, называемые цехаи, служат для охоты на небольших зверей и птиц. Стрелы багаи — с широкими наконечниками из бамбука — используют для охоты на диких свиней и страусов. Широкий наконечник нужен для того, чтобы зверь быстрее истек кровью. И наконец, фаи — наконечник для стрел, которыми убивают людей. Их делают из костей кенгуру.

Лук украшают перьями убитых на охоте птиц. На стрелах выцарапывают знаки, которые указывают на охотника — чтобы не было сомнений относительно владельца стрелы. Это настоящие произведения искусства, на которыми мы, дети, с удовольствием любовались. Лук всегда выглядел очень красиво, хотя и приносил много горя.

Я много раз была свидетелем того, как дети стреляли из лука в своих родителей, когда злились и не получали того, чего хотели.

И даже папу однажды атаковали. Один юноша рассердился на него, не долго думая, схватил лук, натянул стрелу и прицелился. И тогда отец поступил очень неожиданно. Он подошел прямо к фаю и обнял его. Такого никто не ожидал! Белый человек повел себя настолько невероятно вопреки здравому смыслу, что фаю не знал, как ему реагировать. И отца больше никогда не трогали.

Но осторожность есть осторожность. Отец всегда старался вести себя с фаю правильно, не выказывать злобу — нельзя было гарантировать, что стрела не поднимется на белого человека.

Времена года в джунглях

Однажды я, бросив игру, прибежала домой — мучила жуткая жажда. Мы целый день бегали. Я взяла чашку, налила воды и стала жадно пить. Но уже после первого глотка почувствовала странный привкус. Я посмотрела в чашку и увидела, что у воды необычный коричневый оттенок. Попыталась пить дальше, но вкус был невыносим. Брат, которого я попросила попробовать воду, сразу же ее выплюнул. Отец поступил так же. Ужасный вкус!

Отец решил, что что-то случилось с дождевыми стоками. Мы вместе подошли к платформе, где они были установлены, и забрались на нее. Кристиан первым заглянул в бак и тут же изменился в лице. Я подскочила к нему, чтобы тоже посмотреть, что там такое... и мне чуть не стало плохо: внизу, в воде, валялась толстая полусгнившая лягушка. Были видны все ее внутренности, и маленькие белые червячки уже начали свою работу.

Мы слили всю воду, вымыли бак и снова его установили. Оставалось только надеяться, что скоро пойдет дождь.

В джунглях всего два сезона: сезон дождей и сезон засухи.

В засушливый период было так жарко, что большую часть времени приходилось сидеть дома, потому что солнце палило нестерпимо. Уже рано утром ощущалась жара, которая не щадила ни людей, ни животных. Когда долго не было дождя, уровень воды в реке заметно падал, и звери прятались в своих гнездах и норах. Но было в этом и свое преимущество — насекомые в доме исчезали.

В такие дни я много купалась, чтобы хоть как-нибудь охладиться. Мы с восторгом играли на песчаном берегу, который в засушливый период так сильно расширялся, что почти полностью вытеснял реку. Узкая оставшаяся полоска воды была тем не менее глубокой, а течение — невероятно сильным. Мы не осмеливались заходить в глубину.

Часто мы забывали дома свои переговорные устройства и не могли вернуться назад. Песок был настолько горячим, что возникали ожоги на ногах, когда мы пытались по песку выйти на берег. Тогда мы стояли в воде и звали маму. Она высылала в качестве средства спасения Миниуса, который приносил наши сандалии или перетаскивал нас через песок.

Самым ужасным испытанием в засушливый период были ночи, которые не давали прохлады. И если выходила полная луна, я беспокойно ворочалась в постели и не могла заснуть целую ночь. Луна светила так ярко, что было совсем светло. И все же я нашла один способ: ложилась на спину с края кровати, через несколько минут, когда становилось слишком жарко, переворачивалась на живот, затем снова на спину, пока не перекатывалась на другой край кровати. Так, в постоянном поиске прохладного места на простыне, я и засыпала.

Наконец наступал сезон дождей! Ему обычно предшествовала сильная гроза.

Однажды утром я встала, все еще ощущая жару. Съела свой завтрак, сделала домашнюю работу и выбежала на улицу. Мы плескались в воде с Туаре, Фони и Абусаи, когда я посмотрела на небо и увидела огромные черные облака, простиравшиеся до самого горизонта. Я медленно стала выходить из воды, не отрывая взгляда от потрясающего зрелища. Горы облаков приближались к нам с огромной скоростью, и с каждой секундой они становились все больше и опаснее. Вскоре раздались первые удары грома, замелькали молнии. Гроза подходила все ближе, пока не накрыла нас со всеми своими сверканьями и раскатами, от которых меня чуть не свалило на землю. В ту же секунду стало темно, воздух наэлектризовался, сильный ветер сбил меня с ног.

Потом я ощутила огромную каплю, упавшую на меня, затем еще одну, третью, четвертую... И будто небеса разверзлись — дождь полил, как будто начался всемирный потоп. Широко раскинув руки и закрыв глаза, я подставила лицо ливню. Удивительное ощущение! Молния, гром, ветер и капли дождя, большие, как мыльные пузыри, обрушились на меня с такой силой, что стало больно. В такие моменты, как никогда, чувствуешь единение с природой. Вокруг меня все бушевало, в одно мгновение духота пропала, сменившись благотворной прохладой.

Я не шевелилась. Дождь хлестал по телу, ветер обнимал меня и уносил с собой — и тогда я услышала мамин голос, который звал меня. Нужно было идти домой.

— Мама, — сказала моя сестра Юдит, стоявшая в дверях и наблюдавшая за мной, — оставь ее, может быть, нам повезет и в нее ударит молния.

Мама резко одернула ее. Но я поняла Юдит, как понимают друг друга братья и сестры. Ей было бы намного проще без меня!

Вокруг уже не осталось людей, все попрятались по хижинам. Я побежала домой. И едва я оказалась на кухне, сверкнуло так ярко и сильно, что нас на секунду ослепило. Я бросилась на пол и закрыла уши руками, потому что знала, что произойдет в следующую секунду. Раздался такой оглушительный удар грома, что я подумала: молния попала прямо в наш дом. Затем снова вспышка, и снова страшный удар. Гроза бушевала с таким неистовством, что мы больше ничего не слышали. Но она быстро прошла.

Я поднялась и выглянула в окно. Было темно, как ночью, дождь шел стеной, ничего невозможно было разглядеть. Продолжалось это довольно долго.

Первый день сезона дождей всегда был для меня долгожданной переменой к лучшему. Я снова могла спокойно спать по ночам — можно было нормально дышать без этого странного чувства, когда кажется, что в воздухе не хватает кислорода. Но что же дальше? У нас не было телевизора, радио, компьютера или электронных игр — тех вещей, без которых уже не мыслят себя современные дети. У нас был магнитофон с одной или двумя кассетами и пара книг, которые мы уже успели прочитать по многу раз.


Мы с Кристианом на выброшенном на берег дереве


Так мы сидели часами на кроватях, слушали музыку или читали романы, которые уже знали наизусть. Мы бездельничали, слушали грозу, считали секунды от вспышки молнии до удара грома. Если гроза была прямо над нами, мы затыкали уши — удары грома становились такими сильными, что сотрясалась вся хижина... Когда дождь утихал и не стучал уже так сильно по крыше, покрытой алюминием, мама начинала читать вслух немецкую книгу, чтобы улучшить наши знания родного языка.

Как я скучала в это время! И хотя дождь длился чаще всего пару дней, мне они казались вечностью. Река поднималась все выше, влага пропитывала землю на огромную глубину. Мы могли играть под дождем совсем недолго, а когда шла гроза, нам вообще не разрешалось выходить из дома.

Фаю также сидели в хижинах или переходили в другие хижины глубоко в джунглях. Во время сезона дождей они почти не охотились, и на нашем столе практически пропадали мясо и рыба. Мы перебивались консервированными овощами с рисом и картофелем. Рыбу и мясо нам обычно приносили фаю. Они ходили на охоту, а потом меняли свою добычу на различные полезные вещи — рыболовные крючки, ножи, одеяла, горшки или одежду, которая защищала их по ночам от холода и насекомых.

Когда сезон дождей затягивался на недели, что тоже бывало, нам становилось совсем грустно. Единственным человеком, который тогда наслаждался, была Юдит. Она еще сразу после нашего приезда к фаю обнаружила, что обгорелый уголек от деревяшки — отличное средство для рисования. И она повсюду стала собирать уголь, который использовала во время сезона дождей. Сначала были нарисованы портреты всех членов семьи, а когда мама перестала выдавать ей бумагу, в ход пошли стены. Пейзажи с живыми фигурками фаю рождались то тут, то там прямо в нашей комнате. Юдит рисовала часами, ничего вокруг не замечая.

Через много лет — Юдит уже давно стала художницей — она мне рассказала, как была разочарована, когда впервые зашла в художественный салон и увидела большой выбор угольных карандашей. «А я-то все эти годы думала, что была первооткрывательницей в рисовании углем!» — сказала она с усмешкой. И хотя она говорила об этом смеясь, я думаю, что в глубине души у нее так и осталось недовольство тем, что это не она изобрела способ рисования углем.

Как-то утром я проснулась оттого, что меня тряс брат, показывая на окно. Я выпрыгнула из кровати и не увидела ничего... кроме воды. Ни травы, ни реки с берега — вокруг была только вода. Первое большое наводнение! Мы ужасно разволновались и побежали к двери, чтобы выйти на улицу. Но у нас ничего не получилось.

Я обернулась и увидела странное движение. Стены и пол... шевелились — повсюду копошились пауки, муравьи, жуки и другие насекомые, которые обитали в нашей местности: очевидно, они спасались от наводнения. Я нервно сглотнула. Пара насекомых то там, то здесь меня никогда не раздражали, но это было слишком! Я осталась стоять, где стояла, и, не поворачиваясь, позвала маму. Она выскочила из кровати, поспешила к нам и замерла в ужасе.

Представьте себе, как вы утром встаете и идете на кухню, чтобы приготовить чашечку кофе, или в ванную, чтобы принять душ. Вы тянетесь за кофейником — и натыкаетесь на паука. Вы включаете воду — а вашу руку штурмом берут муравьи. Вы оглядываетесь, а вся мебель, недавно вымытый пол, душ, кастрюли, сковородки — все черным-черно от насекомых. Так было у нас в то утро. На грани истерики мама закричала отцу, чтобы он вставал немедленно. Мы с Кристианом уже успели прийти в себя и с интересом рассматривали все это многообразие. Как только один обнаруживал неизвестное насекомое, тут же показывал его другому. И конечно же вскоре у нас возникла восхитительная идея насчет Юдит. Мы тихо подкрались к кровати сестры, которая все еще крепко спала.

— Эй, Юдит, просыпайся! У нас для тебя сюрприз! — прокричала я радостно.

Юдит медленно повернулась ко мне и сонно пробормотала:

— Если это еще одна из твоих штучек — берегись... — С недоверчивым выражением на лице она выбралась из-под москитной сетки. Стоявший за мной Кристиан отчаянно пытался не рассмеяться.

— Пойдем! Мама и папа уже встали! — заманивала я ее своим невинным голоском.

Юдит рассеянно последовала за мной на кухню, и там я прыснула:

— Смотри, у нас гости!

Сестра огляделась по сторонам и принялась без остановки кричать. Мы с Кристианом захлебнулись от хохота. Но мама не нашла в этом ничего веселого. В качестве наказания я должна была отнести завтрак Юдит в постель, где она провела остаток дня, спрятавшись под москитной сеткой.

Тем временем мама с папой вооружились средством против насекомых и принялись по мере сил и возможностей освобождать помещение от незваных гостей. Я искренне хотела им помочь, но через некоторое время мама выгнала меня из дома, сказав: «Ты непродуктивна!»

Я не поняла, что она имела в виду — я ведь только хотела спасти несчастные создания. В то время как отец и мать сеяли вокруг себя смерть, я собирала все, что движется и шевелится, в стакан и выносила наружу. Бедные насекомые вскоре снова забирались в дом, и мама послала нас с Кристианом, моим верным последователем, подальше от места сражения.

Мы дошли до лестницы. Вода стояла почти у самой верхней ступеньки — посадочная площадка вертолета, деревня фаю — все было затоплено. Повсюду плавали веточки и листья, кишащие муравьями. Дождь прекратился, сияло солнце, и стало еще теплее. Я начала ходить по лестнице и очутилась в мутной воде, которая дошла мне до живота, ноги утонули в скользкой грязи — я с трудом удерживалась на ногах. Кристиан остался стоять на лестнице, для него внизу было слишком глубоко. Я же начала исследовать окрестности: помогала попавшим в воду муравьям, став для несчастных насекомых добрым духом.

На следующий день было еще интереснее. Мы проснулись — а вода чудесным образом исчезла. Я была так поражена, что никак не могла сосредоточиться на уроках, но как только они закончились, мы все втроем тут же выбежали на улицу. Дети фаю уже ждали нас. Земля была мягкой и влажной, и это разбудило нашу фантазию: мы построили в джунглях горку! Вскоре это стало одним из наших любимых занятий. Мы выискивали на берегу место, ровное и свободное от буша. Убирали ветки и камни, руками равняли землю, пока она не становилась гладкой и скользкой. Потом мы разбегались, прыгали на грязевую дорожку и слетали в воду. Иногда мы сооружали несколько поворотов, чтобы было еще увлекательней.

Поначалу фаю смотрели на нас с удивлением и, вероятно, думали, что мы сошли с ума, но потом и сами решили попробовать скатиться. Им понравилось, и вскоре они стояли в длинной очереди, с нетерпением ожидая, когда подойдет их черед.

Мы были восторге от своей затеи. Наши белые волосы превратились в черные, кожа покрылась грязью — мы все больше походили на фаю. Лишь яркие голубые глаза отличали нас от аборигенов.

Замкнутый круг смерти

В любой ситуации мы научились включать свою фантазию, изобретая интереснейшие игры с помощью простейших средств. Мы наслаждались природой — со всеми ее чудесами и во всем ее многообразии.

Но самым большим чудом для нас, ребятишек, было то, что дети племени фаю научились смеяться. Мы показали им, как нужно радоваться своему детству, которое у них было задавлено ненавистью и страхом. Ведь с того момента, как они начинали что-то понимать, их жизнь наполнялась страхом. И постепенно мы стали понимать тому причину.

В культуре фаю существовало только два объяснения смерти: умирали или от стрелы, или от проклятия. В естественную смерть они не верили, медицины у фаю не было, и о болезнях они ничего не знали.

Смерть от стрелы обычно становилась следствием так называемой кровной мести. Если бы я была воином фаю и моего брата убил бы один из членов другой семьи фаю, я, моя семья, наши родственники — все мы обязаны были бы отомстить за его смерть. Месть не ограничивается виновным и его семьей, она распространяется на всех родственников убийцы.

Вера в смертельное проклятие прекрасно вписывается в эту систему. Например: воин племени иярике ссорится с воином из племени тигре. Через какое-то время один из иярике умирает естественной смертью. Однако племя иярике сразу находит объяснение: тигре во время ссоры произнес проклятие. Они бросаются мстить за умершего и убивают кого-то из тигре. Тигре, в свою очередь, решают, что их соплеменника убил кто-то из сефоиди, потому что недавно они застрелили одного из вождей этого племени. Снова происходит месть, и этот процесс продолжается непрерывно. Поскольку члены племен подпадали под закон кровной мести, каждый постоянно находился в страхе быть убитыми — будь то мужчина, женщина или ребенок.

Помимо того, вожди племен были ответственны за то, чтобы у мужчин их племени были женщины. Вследствие высокой смертности и полигамии женщин всегда не хватало. Часто глава племени отправлялся в путь и выкрадывал женщину из другого племени. Или мужа убивали, а женщину со всеми ее детьми похищали, отдавая в жены кому-то из членов своего племени. Но за это опять же полагалась кровная месть.

Постепенно племя фаю стало неким замкнутым кругом, который становился все более жестоким. Люди встречались только для того, чтобы убивать друг друга, и жили в постоянном страхе, потому что никто не был застрахован от кровной мести. Численность племени постоянно сокращалась, пока не осталось всего несколько сотен человек. Так и сформировалась культура, единственным смыслом которой было стремление выжить.

В этом клубке ненависти росли дети. Им незнакомы были чувства невиновности и безопасности. Людей, которых они любили, убивали и мучили на их глазах. Если обоих родителей убивали в то время, когда они отправлялись мстить, дети бродили по джунглям, пока их кто-нибудь не находил или пока они не умирали.

Однажды мы стали свидетелями этого. Отец пришел домой необычайно взволнованный: «Мне срочно нужно плыть вверх по реке. Там в джунглях три мальчика, совсем одни!»

Вождь Баоу из мести убил мужчину и женщину из племени иярике. На глазах троих детей он расчленил тела родителей, оставив мальчиков в состоянии шока в джунглях.


Ребенок фаю в лодке


Со слезами на глазах я спросила: «Мама, можно мы усыновим их? У них же больше нет родителей!»

Мама объяснила, что, по законам фаю, детей убитых берут в свою семью их родственники. Но чтобы успокоить меня, она разрешила что-нибудь подарить мальчикам.

Я принесла из кладовой крючки для ловли рыбы, лески и еще для каждого мальчика по складному ножику. Но разве от этого было легче? Мое сердце сжималось от боли, хотелось отдать им что-нибудь особенное. И я пожертвовала своим сокровищем: присоединила к подаркам пестрые стеклянные шарики.

Отец поплыл с несколькими мужчинами фаю на поиски детей. Через несколько часов он вернулся и привез троих мальчиков в возрасте от трех до семи лет. В их глазах были только страх и отчаяние. Я протянула им свои подарки и поняла, что нужно время, чтобы они им обрадовались. А в тот момент они еще не оправились от пережитого ужаса и вздрагивали при каждом звуке.

Было созвано собрание фаю, и после долгих переговоров, продолжавшихся до самой ночи, три семьи согласились принять маленького Диро и его братьев. Я еще долго не могла успокоиться под впечатлением происшедшего, и на следующий день мама предложила пойти к тем семьям с миской риса.

Когда узнаешь такое, становится понятно, почему дети фаю постоянно держатся возле родителей или сидят в привычной позе: прислонясь спиной к дереву, чтобы защититься от стрел, которые в любой момент могут вылететь из джунглей. До нашего приезда они не знали ни игр, ни смеха. Они не бегали и не шумели. Ни любви, ни прощения, ни спокойствия, ни надежды на лучшее будущее!

В это время смертность новорожденных доходила у них до 70 процентов. Продолжительность жизни взрослых людей составляла всего 30—35 лет.

Что удивительно: в глубине души фаю мечтали о мире, они не желали больше убивать и воевать. Об этом они поведали моему отцу практически в первую же встречу. Но так как все подпадали под закон кровной мести, у них не было другого выхода. Пока не появились мы. Ведь мы отличались от них не только цветом кожи, относясь к совершенно другому «племени», — мы никогда не имели ничего общего с законом кровной мести. С нашим приездом у фаю появилась надежда разомкнуть этот круг. Мы были нейтральным звеном, позволявшим нескольким племенам встретиться для переговоров, не прибегая к силе. Постепенно они и сами стали учиться спокойно общаться, делить еду, говорить об охоте. Конечно, должны были пройти годы для того, чтобы воцарился настоящий мир. Но первый шаг был сделан.

Когда ребятишки фаю играли с нами, они хоть на какое-то время забывали о кровной месте и становились такими же детьми, как мы.

Через несколько лет, когда мама открыла первую школу для туземцев, Диро, сирота, и Изор, сын вождя Баоу, на совести которого была смерть родителей Диро, пошли в один класс. Они были одного возраста и оба оказались очень умными. Поначалу воздух в классе был пропитан ненавистью. Но мама часто разговаривала с обоими мальчиками об их прошлом. И постепенно они сближались, став потом неразлучными. Когда Изор стал вождем племени после смерти отца, он сделал Диро своим ближайшим помощником. Так они живут и по сей день.

Известия из внешнего мира

Мы все глубже погружались в жизнь джунглей, но так и не стали полностью их частью: раз в два месяца нам привозили почту, которая напоминала о существовании другого мира. Это всегда было очень волнующим событием — не только для нас, но и для фаю.

Время доставки почты всегда сообщали за несколько дней по радио, и по мере приближения срока ожидание становилось все напряженнее.

— Наверняка в этот раз мне придет много писем, — радовалась Юдит, которая каждый раз расцветала, получая весточки.

— И мне тоже, и мне тоже! — вторила я.

— Сабина, — вздыхала Юдит и закатывала глаза, — ты не получишь писем потому, что не написала сама ни одного. Мама ведь уже объясняла тебе это в прошлый раз.

Но то, что объясняла мама, не доходило до моего восьмилетнего ума; я просто не могла понять, почему нужно целыми месяцами ожидать ответа, поэтому и не писала писем.

— Уж в этот-то раз я что-нибудь получу, — говорила я упрямо с детской верой в мировую справедливость.

Почту обычно привозили во второй половине дня, но с утра маме приходилось отменять уроки. Возбуждение было так велико, что мы никак не могли сконцентрироваться.

— Ну когда уже? Когда же их привезут? — спрашивал Кристиан, который часами сидел перед домом и ждал.

Отец давно перестал отвечать на этот вопрос, который слышал уже не меньше сотни раз. Он просто насвистывал, как делал каждый раз, когда игнорировал чьи-либо слова. Но на Кристиана это не действовало; он был более терпеливым, чем мы с Юдит.

Вдруг фаю начинали напряженно переговариваться. Это означало, что они уже слышат мотор маленького самолетика. Еще через пару минут и мы его слышали. Тихое жужжание, постепенно становившееся все громче. Я беспокойно смотрела в безоблачное небо, зажмуривая глаза от слепящего солнца. Вон там — маленькая черная точка в небе становилась все больше, и наконец я уже четко различала очертания самолета компании «Cessna».

Все махали, когда он пролетал над нами. Потом он разворачивался и направлялся прямо к нам. Отец смотрел вверх, прикидывая расстояние от крыльев до деревьев. Мы ждали затаив дыхание. Пилот Рекс, американец, который жил с семьей на базе Данау Бира, снижал самолет до минимальной высоты. Окно было широко открыто. Я сразу узнавала дядю Рекса, сидевшего в кабине самолета: он протягивал руку из окна и сбрасывал мешок с нашей почтой.

Теперь начиналась главная часть игры: кто первый добежит до мешка? Все бросались по направлению к берегу. Мешок лежал на самом краю, у реки. Мы ликовали. А как-то раз мешок упал в воду, и, несмотря на то что почта была завернута в пластиковые пакеты, многие письма промокли.

Я и сейчас часто вспоминаю эту картину, когда наблюдаю за тем, как почтальон едет на своем велосипеде мимо соседских домиков. Что бы он сказал о способе доставки почты в джунглях?

Получение почты всегда было поводом для того, чтобы устроить настоящий праздник — с танцами, песнями, множеством еды и захватывающими историями.

Иногда мама заранее готовила огромный горшок риса, и вместе с фаю мы садились у какого-нибудь костра, которые постоянно горели в деревне. В конце празднества мама с отцом наконец-то устраивались поудобнее за столом и открывали свои письма. Сегодня я понимаю, почему эти письма были так важны для моих родителей. Ведь это была единственная ниточка, соединявшая их с родиной. Конечно же им нужно было хоть что-то знать о своих друзьях и родственниках. На этот раз я оказалась единственной, кто не получил ни одного письма. Даже от любимой бабушки из Бад Зегеберга, которая чаще всего обо мне вспоминала, ничего не пришло. Расстроившись, я улеглась в постель. Даже Юдит стало меня жалко.

— Сабина, — подошла она ко мне, — посмотри, я получила пять писем. Они мне все не нужны. Возьмешь себе одно?

Она протянула мне красивый сиреневый конверт, обклеенный марками. С благодарностью — и уже поглощенная предвкушением прочтения — я чмокнула ее в щеку и побежала к двери. Мне хотелось сразу же показать свое сокровище Бебе и Туаре. Они придут в восторг!

Опасности джунглей

Однажды утром — учеба уже закончилась — мы носились по лесу между деревьями и вдруг услышали пронзительный крик. Я моментально остановилась, Туаре и Бебе тоже. Мы попытались определить, с какой стороны донесся звук. Я-то еще не научилась ориентироваться так, как мои товарищи. Бебе уже тащил меня за руку изо всех сил, которых я в нем и не подозревала, к ближайшему дереву, где можно было спрятаться. Я не понимала, что случилось, но доверяла инстинктам и сама чувствовала, что приближается опасность. Мы мгновенно вскарабкались наверх. Оттуда я заметила Кристиана, который преспокойно устроился у костра. Я закричала, чтобы он быстро лез на дерево, и, видимо, это прозвучало так устрашающе, что он без малейших вопросов последовал за нами. И только брат успел взобраться, мимо пронеслось стадо кабанов в направлении посадочной площадки для вертолета.

С дерева я увидела мужчину фаю, который преспокойно направлялся к деревне. Почему же он не бежал и не лез на дерево? Он ведь должен слышать ужасный шум. Кабаны приближались к нему. Может, это его стадо, поэтому он и не боится?

Я уже знала, что фаю иногда приручают кабанов. Это был ритуал, который я не раз наблюдала: они брали совсем молодого кабанчика и в течение трех дней держали его на руках, ни на секунду не отпуская; они гладили его, чесали брюшко, кормили, клали в свою постель.

Через три дня его вновь отпускали в джунгли. Но с этого времени кабан считал взявшего его на руки человека своим хозяином. Проходили месяцы, но умные животные помнили своего хозяина или хозяйку. Любого другого человека, однако, этот самый кабан мог убить. Феномен меня поражал.

Туземцы, жители деревни, не прекращали кричать. Что-то явно было не так. Между человеком и стадом оставалось всего несколько метров. Внезапно мужчина обернулся, и я его узнала: это был брат Накире, совершенно глухой!

Кабаны бросились на него. Он упал. Я закрыла глаза, слыша только рев взбесившихся животных, накинувшихся на беспомощного человека. Потом посмотрела и увидела, что несколько мужчин бегут с луками и стрелами к нашему дереву. Но что они могли сделать? Убивать кабана, принадлежавшего другому фаю, было запрещено, — даже если он нападал на человека. Но, слава Богу, дело не зашло слишком далеко, потому что из деревни прибежал хозяин кабанов, бросился в гущу стада и разогнал их.

Мама тоже услышала шум и поспешила на помощь. Как только кабаны скрылись в джунглях, мы слезли с дерева и побежали к тому месту, где упал брат Накире. Он лежал в траве, кровь текла из многочисленных ран, но он был жив. Мама его перевязывала. Он не мог говорить, только издавал нечленораздельные звуки. Мне было безумно его жалко, хотя вообще-то я его недолюбливала, а через пару лет и просто возненавидела, когда он попытался силой лишить девственности мою лучшую подругу фаю. Но это уже совсем другая история.


Воин фаю с убитым кабаном на плечах


Благодаря мазям, которыми мама смазала раны пострадавшего, инфекция не проникла в организм, и он быстро поправился. Но после этого случая мы стали вести себя намного осторожнее, стараясь не отходить далеко от деревьев, чтобы всегда, если что, успеть скрыться от опасности. И все же мы еще не раз попадали в опасные ситуации.

Особенно мне вспоминается случай с моей сестрой. В течение суток не было дождя, и перед нашим домом образовалась очень широкая полоса берега. Мы самозабвенно играли на ней. Я, например, в то время мечтала найти золото и собирала все красивые камни, которые, как мне казалось, могли быть драгоценными. В тот раз я побежала домой, чтобы спрятать их в своем рюкзаке, а когда вернулась, увидела целое стадо кабанов между домом и берегом реки. Я предупредила Юдит, которая все еще играла на берегу, фаю уже скрылись на деревьях. И тут я увидела, что один из кабанов смотрит на песчаный берег, все стадо сразу пришло в движение.

Все годы, что мы жили в джунглях, фаю не раз спасали нас от опасности. И в этот раз они попытались прийти на помощь: махая руками и крича, они старались напугать стадо, но расстояние было слишком велико. Округлившимися от ужаса глазами я наблюдала за разворачивавшейся передо мной сценой: моя старшая сестра, с растрепанными волосами несущаяся по берегу, стадо кабанов за ней, толпа воинов фаю с луками и мой отец, в очередной раз спасающий ситуацию: «В воду, ныряй в воду!» — кричал он.

Юдит резко повернула и бросилась в реку — кабаны пронеслись мимо, скрывшись в джунглях, будто просто хотели попугать нас. Поведение этих животных и по сей день остается для меня загадкой.

Еще не раз кабаны бросались на нас, но со временем наша реакция улучшалась, развились природные инстинкты и мы научились чувствовать опасность даже раньше, чем она появлялась. Я стала замечать знаки природы, слышать звуки, производимые зверями, различать по ним, все ли спокойно или грозит опасность: у животных джунглей неимоверно развиты инстинкты, они заранее чувствуют землетрясение или ураган, вовремя успевая найти укрытие.

Вскоре после этого вечером начался ураган. Уровень воды стремительно повышался, оставался только маленький кусочек берега.

Мы, дети, играли в салки. Наши местные друзья не понимали смысла игры, хотя она им и нравилась. Чтобы было понятно, мы назвали салки «игрой в кабанов». Один из нас был охотником, остальные — кабанами. Когда охотник дотрагивался до кабана, тот становился охотником, что очень удивляло детей фаю: разве не логичнее было бы, чтобы кабан умирал? После долгих дискуссий мы все же остановились на нашем, кюглеровском, варианте. Иначе игра слишком быстро закончилась бы. Маленькие туземцы бегали быстрее, чем мы, и нам не интересно было бы постоянно лежать на земле, изображая мертвых кабанов...

Так мы с криками гонялись друг за другом вокруг дома, мимо деревянного кабинета, где мой отец тщетно пытался сконцентрироваться на сложных модуляциях тонов языка фаю. Кристиан был охотником, и он гнался за мной, потому что я была самой медленной жертвой. Я, как безумная, неслась, собираясь спастись в воде. Я побежала по берегу и спрыгнула на песчаную полоску.

Уже в прыжке, я услышала крики. Поглядела вниз, и мое сердце замерло: прямо подо мной на песке грелась на солнце длинная черная змея. В сотую долю секунды я поняла опасность. Падение на змею могло означать для меня смерть. Но, Господи, что же делать? Ведь она лежала прямо подо мной!

Сейчас я уже не могу вспомнить, как это у меня получилось. Я вытянула вперед руки и приземлилась на все свои четыре конечности; змея оказалась прямо у меня под животом. Я знала: змея метнется туда, где произойдет движение. Но мое тело оказалось сразу в четырех сторонах от нее: змея на мгновение замерла. Моя реакция тоже была мгновенной: приземлившись, я тут же прыгнула как можно дальше. Прочь из опасной зоны...

После этого я чувствовала себя непобедимой. Конечно, я тут же рассказала маме о том, что огромная ядовитая змея чуть не убила меня! Мама вежливо засмеялась. В этот раз, подумала она, фантазия ее дочери уж очень буйная...

Я стала еще внимательнее, постигнув важнейший закон природы: никогда не берись за то, чего не видишь; не делай ни шага, не убедившись, что впереди не находится, не стоит, не сидит и не висит опасность или препятствие. Никогда не засовывай руку под корни дерева и в кустарник — там может скрываться скорпион или другое насекомое. А после того как я раздавила несколько тараканов и пауков в своих теннисных туфлях (которые я не носила), я уже никогда не надевала обувь, предварительно ее не вытряхнув. И не раз, вытряхивая свою одежду, я обнаруживала скорпионов, ядовитых пауков и прочую живность именно в тех местах, куда собиралась сунуть руку. Скоро такие меры предосторожности стали для меня естественными, я уже не задумывалась о них специально. И в первые годы, проведенные в западном цивилизованном мире, я часто из-за этого становилась предметом шуток.

Но, конечно, не стоит думать, что за каждым деревом и камнем тебя ждет змея или другое ядовитое существо. Я быстро поняла во время своей жизни в джунглях: животные нападают только тогда, когда им угрожает опасность. Если держаться от них на расстоянии — не страшно. Зато не единожды пришлось удостовериться, что такие, казалось бы, прекрасные создания, как полноводная река или разведенный человеком огонь, могут причинить куда более серьезный вред. Мы дважды чуть не потеряли Кристиана таким образом...


Мы с Кристианом в спокойных речных водах


Фаю убили кабана и разожгли огромный костер, собираясь коптить свежее мясо. Мы с Кристианом опять играли в салки со своими друзьями. Мы бегали друг за другом вокруг дома, по берегу и по деревне. Игра полностью захватила нас.

— Бабу, Сабина, осторожнее с огнем! Поиграйте в другом месте! — крикнул отец, когда мы пробегали мимо. Он сидел в кругу с туземцами, занимаясь языковыми исследованиями.

Но мы с Кристианом не послушали, слишком уж были увлечены игрой. Я побежала так быстро, что почти догнала Кристиана. И тут он бросился убегать за костер, поскользнулся и всем телом упал в огонь. Искры взметнулись во все стороны, пламя скрыло его маленькое тельце.

Папа закричал и, бросившись к костру, мгновенно выхватил горящего сына из пламени и побежал с ним на руках к реке. Прошло всего несколько секунд, но одежда отца тоже успела загореться.

Я замерла в ужасе, затем начала кричать. Мама выбежала из дома и увидела отца с Кристианом в реке. Взволнованные фаю суетились вокруг и не знали, что делать.

— Кристиан упал в костер! — крикнула я.

Мама сбежала по лестнице и помчалась к бледному отцу и кричавшему от боли Кристиану. Отец как раз вылезал из воды, его одежда наполовину сгорела. Он отдал Кристиана маме, та отнесла его домой. Когда его раздели, на теле обнаружилась только пара небольших ожогов. Но мы еще несколько дней не могли оправиться от шока. Если бы отец не оказался так близко... Впоследствии, когда фаю коптили мясо, они разводили огонь там, где нам не разрешали играть.

Увы, не пришлось долго ждать, чтобы и вода показала нам, на что способна. Я уже не раз упоминала о любимой речке Клихи, протекавшей всего в паре шагов от нашего дома. Поскольку обычно мы носили только шорты, то могли прыгать в реку всегда, когда захочется или когда становилось жарко. Вода была голубовато-коричневатого цвета и очень холодной, но тропическое солнце моментально нас согревало.

Родители никогда не забывали об опасностях, которые кроются в водах реки. Они часто говорили нам, чтоб мы не заплывали слишком далеко из-за сильного течения. В первые месяцы мы их слушались. Но со временем, как и все дети, мы смелели, или, как говорила мама, теряли осторожность.

Опасность, собственно, таилась не столько в сильном течении, сколько в сыпучем береге, на который невозможно было забраться — он осыпался под весом человека. В некоторых местах берег так густо зарос кустами, что из воды и вовсе было не выбраться. Оставалось только держаться за ветку до тех пор, пока силы тебя не покинут... Так что риск утонуть был нешуточный даже для хороших пловцов.

Однажды утром после сильного дождя уровень воды в реке сильно поднялся. Мы с Кристианом и нашими друзьями пошли купаться. Как всегда, затеяли возню. Чтобы сбежать от Кристиана, я отплыла подальше. Я была старше и сильнее брата и могла побороться с течением. Но Кристиана вдруг понесло.

Я попробовала схватить его, но не получилось, его рука выскользнула из моей. Он стал звать на помощь, но что я могла сделать? Я беспомощно смотрела ему вслед, а его тело со все нарастающей скоростью уносилось вниз по течению. Друзья также пытались поймать Кристиана, но он был уже слишком далеко. Я как безумная закричала: «Бабу, Бабу, Бабу!»

Наконец отец услышал мой крик и выбежал из хижины, где работал. Он сразу понял, что случилось, и бросился к нашей моторной лодке, привязанной к берегу. Однако мотор, как назло, не хотел заводиться, как это всегда бывает в случаях крайней необходимости.

Мужчины фаю, громко крича, побежали вдоль берега, чтобы не потерять Кристиана из вида. Но вскоре им преградили путь непроходимые джунгли. Дальше дороги не было. Тем временем мама с Юдит тоже прибежали на крики и теперь в отчаянии стояли на берегу. Кристиан приближался к крутому повороту реки, за которым мы вообще потеряли бы его из вида. Пока что ему удавалось из последних сил держать голову над водой.

Наконец мотор завелся, папа развернул лодку и направил ее прямо на середину реки. На полной скорости он приближался к Кристиану. Поворот был все ближе. За поворотом течение становилось еще сильнее. И вдруг на мгновение голова Кристиана исчезла под водой. Я не прекращала кричать, Юдит стояла рядом и плакала, мама с криком бежала вдоль берега.

Отец растерянно огляделся вокруг. И тут голова Кристиана вынырнула совсем рядом с ним. Папа повернул лодку и схватил Кристиана за руку. В этот момент они оба исчезли за поворотом реки. Стало совсем тихо, никто не решался заговорить.

Я уставилась на тот поворот, казалось, мои глаза вот-вот вылезут из орбит. Через несколько секунд мы увидели лодку. Папа правил, а Кристиан лежал на дне. Я не смогла сдержать слез облегчения.

Когда лодка причалила к берегу, мама прыгнула в воду, взяла Кристиана на руки и закутала его в одеяло. Он был в шоке, дрожал всем телом, губы его посинели. Родители отнесли Кристиана домой, уложили в постель. Только после чашки горячего чая его лицо начало оживать.

Отец же был по-прежнему бледен. Он вышел из дома, перед которым собрались фаю, успокоил их, сказал, что все в порядке. Однако прошло еще немало времени, прежде чем все мы на самом деле успокоились.

Остаток дня прошел совсем тихо; мы были так счастливы, что Кристиан остался в живых. С того дня во время купания мы были очень осторожны. И только когда подросли, отважились отплыть подальше.

Дорис и Дорисо Боса

Спустя несколько лет, проведенных в племени фаю, мне тогда, наверное, было около десяти, наша мама нашла новую «работу».


Моя мама с Бией и Дорисо Боса, ее новорожденным ребенком


Мы обедали, когда услышали с другой стороны реки крики и стоны. Отец вышел из дома, чтобы узнать, почему Бия стоит в воде и так страдает.

— Она рожает! — ответил Накире, будто бы это было абсолютно обычным событием.

— Вот так, одна? — отец был поражен.

Тогда Накире приложил палец к губам: отцу не следовало касаться данной темы. Она была запрещена для мужчин, табу, как и тема менструации.

Отец отправился к вождю племени Кологвои и спросил, можно ли ему отвезти маму на тот берег, чтобы она помогла женщине.

Глава племени дал разрешение. Бия все еще стояла в воде, может быть, для того, чтобы облегчить боль, ведь река текла прямо с гор и была очень холодной. Первое, что сделала мама, выйдя из лодки, — это вывела Бию на берег. И скоро родился ребенок.

Это были первые роды в племени фаю, когда помогала мама. Родилась девочка! Вечером мама рассказала нам о том, что муж обязан незадолго до родов построить в лесу хижину и снабдить женщину достаточным количеством еды на неделю. Затем он обязан уйти и не возвращаться, пока женщина не родит ребенка. Иногда при родах присутствовала другая, старшая женщина.

Мама каждый день навещала Бию на той стороне реки, заботилась о ней. Малышка пережила первые месяцы, что в те времена не считалось само собой разумеющимся: смертность среди новорожденных была очень высокой. Мы прикинули: в среднем одна женщина фаю рожает шестерых детей, из которых трое умирают, не доживая до шести месяцев, и еще один не доживает до десятилетнего возраста. То есть из шести новорожденных только у двоих были шансы вырасти.

Вследствие такой закономерности у фаю появился мудрый обычай: они давали своим детям имена только тогда, когда у тех прорезались зубы.

И как только у дочки Бии прорезался первый зуб, мама с гордостью рассказала нам, что девочку назвали Дорисо Боса — то есть маленькая Дорис. Большая честь для мамы! В другой семье уже подрастал Клаусу Боса.

Несколько лет назад Туаре и Дорисо Боса поженились. У них уже родилось трое здоровых детей.

Накире, женщины и любовь

Еще маленьким Накире вместе с матерью был похищен во время столкновения племени доу с племенем фаю. Его мать сделали второй женой воина доу, и, несмотря на то что детство Накире провел в племени доу, его считали чужим. Думаю, ему там было нелегко.

Когда Накире пришло время взять себе жену, вождь доу сказал: «Уходи в свое племя и возьми жену там. Ты не наш соплеменник. Уходи».

Тогда Накире собрал свои немногочисленные вещи, попрощался с матерью и исчез в джунглях. Незадолго перед второй экспедицией отца глава племени Теарю позвал Накире и сделал ему предложение: «Если поможешь убить чужака и отомстить за моего сына, я отдам тебе в жены свою дочь».

Но, к удивлению всех присутствовавших, Накире отказался. Он сказал, что не хочет больше убивать, что следует добрым заветам белого человека. У доу, которые вели немного войн, Накире понял, как хорошо жить в мире. Все годы, проведенные им на чужбине, мальчик мечтал подарить мир своему народу и выжить вместе со всеми.

Вождь Теарю ничего не мог понять. Еще никто не отказывался от подобного предложения. Жениться на дочери вождя в культуре фаю было очень почетно.

На протяжении многих лет Накире был самым верным помощником отца, в том числе и в языковых исследованиях. Когда отец не знал, как ему вести себя в той или иной ситуации, он обращался за советом к Накире.

Недавно папа рассказал мне о том, как однажды он сидел в своей рабочей хижине с Накире и делал заметки. Он показывал на предмет, Накире называл его на языке фаю, отец записывал фонетическую транскрипцию. До нашего приезда Накире никогда не видел ни карандаша, ни бумаги.

Отец только что записал несколько слов и поднял взгляд на Накире, потому что тот замолчал. Он не поверил своим глазам: Накире лежал на скамье, ноги на столе и спал.


Накире со своей женой Фусаи


— Накире, ты должен мне помогать, а вместо этого спишь! — с упреком воскликнул отец.

Накире подобрался, зевнул и ответил:

— Клаусу, я с удовольствием помог бы тебе. Но когда ты наконец пойдешь работать? Ты только все играешь!

— Что? Я играю? — засмеялся отец. — Как же я должен работать, если то, что я делаю сейчас, не является работой?

— Ну, — ответил Накире, — ты мог бы пойти на охоту, чтобы добыть пищу своей семье, или построить лодку.

Папу развлекла мысль о том, как бы он выглядел в джунглях, пробираясь между деревьями в попытке подстрелить хоть что-то. Он позволил Накире заснуть и задумался о том, как понятнее объяснить ему то, чем он занимается.

И придумал. Он написал маме записку на листе бумаги и сказал Накире:

— Пожалуйста, пойди к Дорисо и отдай ей этот листок. Она передаст мне какое-нибудь питье.

— Откуда она узнает, что ты хочешь пить, если я не скажу ей об этом? — удивленно спросил Накире.

Отец ответил:

— Вся загадка в этом листочке.

Накире, воодушевленный любопытством, направился в дом. Мама прочла записку и на глазах Накире исполнила то, что предсказал отец.

Накире был поражен! Он побежал обратно и замахал листочком, крича:

— Наверное, это очень важно — то, чем ты занимаешься.

— Да, — сказал отец, — а теперь не спи и помоги мне изучить твой язык.

Между тем Накире построил себе хижину, а вскоре нашел жену. Звали ее Даваи.

Однажды ночью, вскоре после свадьбы, мы услышали страшные крики с противоположного берега реки. Мы уже легли спать, но поскольку крик становился все громче, отец встал. Он зажег керосиновую лампу и вышел из дома.

Мы напряженно прислушивались. Через некоторое время все стихло, потом послышался голос отца. Вскоре он вернулся в дом, вместе с ним — Даваи. Ее лицо распухло от слез, она плакала:

— Накире ударил меня!

Мама накормила и напоила Даваи, отвела ее в гостевую комнату, где лежал матрас. Мне было ее очень жаль. Никогда бы не подумала, что Накире способен на такое. Я слышала, как родители допоздна обсуждали случившееся, сидя за обеденным столом.

На следующее утро отец вышел на улицу и вскоре закричал:

— Дорис, иди скорее сюда!

Мама, варившая кофе, все бросила и поспешила к отцу. Я с любопытством выскользнула из постели и заглянула за угол.

Папа шел к дому вместе с Накире. Я испугалась: руки и тело у того были покрыты запекшейся кровью и грязью; он ужасно выглядел. Накире простонал:

— Даваи избила меня и искусала!

Даваи, сидевшая за столом, не поднимала глаз.

Не говоря ни слова, мама начала промывать раны Накире. Когда она закончила, Накире молча взял Даваи за руку, и они вместе ушли. Я видела в окно, как они переплыли реку на лодке и направились к своей хижине.

Я так и не узнала, что же произошло между ними. Тогда мы, ничего не расспросив, посчитали Накире виноватым, хотя это Даваи яростно напала на него. Ребенком я всегда немного ее побаивалась. У Даваи был громкий, пронзительный голос, а характер заставлял дрожать даже мужчин.

Но когда несколько лет спустя она умерла, мы все горевали. Отец предлагал отправить больную Даваи на вертолете в Джаяпуру, но она отказалась. Слишком боялась полета. И мои родители и Накире умоляли ее, но она стояла на своем, так что вмешаться в судьбу не получилось.

Накире был безутешен, плакал недели напролет и однажды вечером сжег все ее вещи и хижину. После этого он стал чаще появляться у нас. Отец трепетно заботился о Накире и при любом удобном случае старался утешить его.

Когда Накире немного пришел в себя, они с отцом стали часто бывать в племени тигре, где жила молодая дочка вождя по имени Фусаи. Она была милой, а ее необычная полнота считалась очень привлекательной. Накире влюбился в нее и каждый раз, когда отец собирался плыть вверх по реке, просил у нас рыболовные крючки, ткани, украшения, которые мы привозили из Джаяпуры для обмена, чтобы завалить Фусаи подарками. Мы с радостью отдавали ему все, что он просил, потому что для воина фаю было необычным стремление покорить женское сердце. Обычно женщин просто брали силой. Но Накире по природе своей оказался романтиком и хотел добиться ее расположения.

Накире удалось завоевать и сердце ее отца. Через пару месяцев вождь тигре дал разрешение Накире взять его дочь в жены. Ей было около двенадцати лет.

Накире с гордостью привел Фусаи в свое племя иярике. Он выстроил аккуратный дом недалеко от нашего. В нем даже были стены и дверь, по меркам фаю — настоящий дворец. Первые несколько недель прошли замечательно, пока однажды утром Накире не вытащил нас всех из постелей: Фусаи исчезла, он нигде не может ее найти! Мгновенно организовали экспедицию.

У фаю прекрасно налажена «система удаленного оповещения», которая не нуждается ни в кабелях, ни в аппаратах, ни в деньгах. Нужно просто громко крикнуть. С помощью такой системы новости передаются на большие расстояния. Единственный ее недостаток — ничто не сохраняется в тайне. Когда сообщение посылалось по телефону джунглей, все джунгли знали о том, что происходит.

Функционировала система так. Накире встал на берегу реки и своеобразным тоном, более похожим на вой, громко крикнул: «Где Фусаи, Накире ищет Фусаи!» Позднее я поняла, что благодаря этому тону голос слышен намного дальше.

Накире несколько раз повторил одно и то же. Через некоторое время выше по реке зазвучал второй голос: «Где Фусаи, Накире ищет Фусаи!» Слова снова повторились, потом они послышались уже издали. Так вопрос передавали из уст в уста до тех пор, пока не достиг ушей вождя племени тигре.

«Фусаи в своей семье», — вернулся ответ аналогичным образом. Отец с Накире сразу же отправились в путь.

Когда они вернулись, Накире был огорчен и подавлен. Оказывается, Фусаи сбежала, потому что соскучилась по дому. Накире привез ее обратно в Фоиду.

Но через несколько недель Фусаи опять сбежала, и Накире снова пришлось отправляться за ней.

В третий раз Накире в смятении пришел к отцу и спросил, как ему быть. Это было в высшей степени странно по законам фаю. Их мужчины в таких случаях обычно просто пристреливали жену из лука. Но Накире был не такой, он любил Фусаи и не хотел ее обижать. Отец внимательно выслушал Накире, но тот сам вдруг предложил выход: что, если пожить с Фусаи в ее племени, пока она привыкнет к нему и согласится добровольно вернуться в Фоиду?

Так он и сделал. Через несколько месяцев Накире и Фусаи вернулись в Фоиду, и она больше уже не убегала. Это была скромная девушка, и сердце у нее было золотое. А улыбка просто божественна, — мы все ее полюбили. Фусаи стала лучшей подругой Юдит, ведь они были примерно одного возраста.

Накире не взял себе еще одну жену, хотя и имел на это право, потому что у Фусаи не было детей. Но Накире нужна была только она. Их любовь — единственный, пожалуй, случай такого рода, который мы наблюдали у фаю. У них был прекрасный брак, они вместе и по сей день.

Далеко не все мужчины фаю так хорошо обращались со своими женами. Я дважды видела, как туземцы пускали стрелы в своих жен. И впервые я ощутила справедливую ненависть.

Мы играли на улице. Несколько местных женщин по каким-то делам пошли в лес. Один из туземцев крикнул своей жене, чтобы она вернулась. Но та не сразу его послушалась. Когда же она наконец появилась из-за деревьев, фаю достал свой лук, натянул тетиву и, несмотря на то что расстояние было большое, прицелился ей прямо в грудь.

Фаю — прекрасные стрелки. И этот точно знал, как нужно натянуть тетиву, чтобы не убить жену, а только ранить. На наших глазах он выстрелил в женщину. Со стоном та упала на землю. Я почувствовала себя ужасно, мне хотелось кричать, убить этого человека. Ведь его жена, а это было заметно любому, была на позднем сроке беременности!

Мама услышала крики и прибежала. Когда она все увидела, ее буквально затрясло. Еще никогда я не слышала, чтобы мама так кричала... Она бросилась к раненой женщине, вынула стрелу из раны, помогла ей встать и отвела в дом. Я пошла за мамой, с ненавистью взглянув на туземца. Он смеялся.

Отец также очень расстроился, когда узнал о случившемся. Но когда он попытался поговорить по этому поводу с фаю, те высмеяли его.

Сегодня все изменилось. Постепенно, в процессе долгого общения с моей матерью, мужчины фаю научились по-другому относиться к женщинам. Они своими глазами увидели, как мои родители уважают и любят друг друга. Поначалу для них было совершенно непонятным, как это мужчина может работать вместе с женой и при этом в отличном настроении. У них такого не было. Пример моих родителей наглядно продемонстрировал, как важна любовь, а ссора не обязательно должна заканчиваться смертью или пущенной стрелой.

Только через несколько лет я осознала, что все эти годы они очень внимательно за нами наблюдали. Они видели, что мы такие же простые люди, как они, что мы тоже совершаем ошибки. Они видели, как мы ссоримся, а потом миримся и снова играем и смеемся вместе.

Мы никогда не говорили фаю, как они должны себя вести и что нам кажется правильным. Потому что наши родители научили нас, что лучшим доказательством и учебником будут наша собственная жизнь, наше поведение, а не слова. Нужно жить в гармонии с самим собой. Фаю сами должны были решить, хотят ли они меняться. Решение должно было подсказать сердце.

Плавание на лодке

С вами наверняка такое тоже случалось: стиральная машина сломалась, тостер дышит на ладан, предохранители сгорели. Можно злиться сколько угодно, но потом все равно сядешь в машину и поедешь в супермаркет за новой вещью. А если вам повезло и гарантия еще не истекла, то прибор заменят на другой.

В джунглях все по-другому. Если что-то ломалось, мы ждали замену месяцами. Так случилось, когда сломался вертолет: запчасти должны были доставить из США, и на это потребовалась целая вечность. Наши поездки за покупками на базу Данау Бира стали большой проблемой. Оставался единственный способ возвращаться обратно с базы — лететь на маленьком самолете до деревни Кордези. Затем путь продолжался по воде — в лодке с мотором за 4—6 часов можно было добраться до поселений фаю.

Такое путешествие могло быть и увлекательным и ужасно скучным. Мы сидели в длинной деревянной лодке, багаж между нами, передвигаться было нельзя, потому что лодка легко могла перевернуться. Солнце палило с неба, но ветер несколько освежал. Приходилось надевать брюки и рубашки с длинным рукавом, чтобы не обгореть. Я часами глядела в густую зелень джунглей, простиравшихся вокруг. Иногда я замечала пару пролетавших над нами птиц или божественные красные орхидеи. Они, как лианы, росли на деревьях, и их великолепие разнообразило однотонную зелень.

Каждые два часа мы приставали к берегу, чтобы размять ноги и поесть.

Первые несколько плаваний прошли без происшествий. Но на четвертый или пятый раз нас ждала неудача.

Когда мы отплывали от Кордези, солнце светило с чистого синего неба. Еду и прочие необходимые вещи, как всегда, разместили между нами на дне лодки. Мама сидела спереди, рядом с ней Юдит, а потом мы с Кристианом. Отец правил лодкой с мотором в двенадцать лошадиных сил. Второй, более слабый мотор лежал у его ног на случай, если основной откажет.

Я удобно устроилась на подушке, потому что сидеть на деревянной скамейке несколько часов было не очень уютно. Через какое-то время, разомлев от монотонного звука мотора и от жары, я откинулась назад, положила под голову свой рюкзак вместо подушки и заснула.

Не знаю, как долго я спала, но когда открыла глаза, все изменилось. Воздух стал острее и прохладнее, небо потемнело. Обернувшись, я увидела угрожающие тучи. Отец тоже все время оборачивался и явно нервничал, мотор работал на полную мощность. Другие тоже заметили надвигающуюся грозу и сидели совсем тихо, надеясь этим облегчить ход лодки.

Мы только что вплыли в реку Клихи, то есть прошли около половины пути. Сквозь шум мотора отец крикнул, что может повезти, если ветер изменится. Но шансы на это были невелики, ветер дул в спину, гроза нагоняла нас.

Я с волнением следила за тем, как меняется природа. Солнце исчезло, джунгли потемнели, птицы и насекомые скрылись. Упала одна капля, потом еще, потом дождь усилился. Лицо отца, по которому всегда можно было понять, насколько серьезна ситуация, не внушало оптимизма.

Мы проплыли за следующий поворот, река простиралась перед нами на километры, и тут разразилась страшная гроза. Отец тщетно искал место, где можно было пристать: нас окружали густые джунгли. Капли дождя скатывались по моему лицу, сотни маленьких иголочек вонзались в кожу. Я промокла до костей и начала дрожать. Сверкала молния, гремел гром, я закрыла голову руками и подумала, что наступил конец света — а уж наш-то и подавно.

Мама что-то прокричала, но я не услышала: гром гремел слишком громко. Я увидела, как она бросила Кристиану одеяло, и он спрятался под ним. Скоро я почувствовала что-то мокрое на ногах. Сначала я решила, что по мне ползет какое-то животное, но, взглянув вниз, увидела воду. Мы тонули!

В этот момент я забыла обо всем — о молниях, громе, каплях дождя, коловших мое лицо. Я обернулась, открыла сумку, в которой были кастрюли, и поняла, что кричала мне мама. Я подала кастрюли Юдит и маме и, как безумная, принялась вычерпывать воду из лодки. Началась гонка за временем: не успевала я вылить кастрюлю воды за борт, лодка вновь заполнялась водой. Я черпала все быстрее, руки болели, казалось, они сейчас отвалятся. Поднимая глаза, я видела только фигуры мамы и Юдит, так силен был дождь. Кристиан спрятался под одеялом. Папа снизил скорость, потому что впереди ничего не было видно, лишь молнии рассекали небо, на секунду освещая путь.

Что за чувство! Еще никогда в своей жизни я не оказывалась в столь опасной ситуации. Вода в лодке прибывала, мы погружались все глубже... Река будто пыталась завладеть нами. Но мы продолжали бороться. Жажда жизни добавляла мне сил. Казалось, время замерло. Две силы сошлись на земле: сила природы и желание маленькой семьи выжить среди разъярившейся реки.

Во мне проснулась необъяснимая любовь — к силе грозы, к нашей борьбе со стихией. Я чувствовала себя живой, более живой, чем когда-либо. Каждый мускул, каждая вена, каждая клетка моего тела проснулись. Я стала существом, стремящимся победить природу.

Река внесла нас в следующий поворот. Отец попытался остановиться и пристать, но потерял ориентацию и уже не понимал, где мы находимся. Вскоре ветер донес до нас тихий, едва различимый шум. Сначала я подумала, что это деревья. Но шум не прекращался. Отец тоже услышал его и направил лодку к берегу. И мы увидели две темные фигуры, пробиравшиеся сквозь кусты. Это были фаю!

Они, оказывается, услышали вдалеке рокот мотора нашей лодки и поняли, что через пару часов мы будем в деревне. Но они знают, что такое гроза. Несмотря на страшный дождь, они ждали на берегу, чтобы поймать нашу лодку. Какое счастье! Если бы не они, мы проплыли бы мимо деревни.

Как только мы сошли на берег, фаю прыгнули в воду и закрепили лодку. Вокруг собиралось все больше людей.

Один из туземцев поднял меня и отнес к нам в дом. Мои ноги дрожали, я не могла даже двинуться. Я просто опустилась на пол, когда фаю поставил меня на веранду и побежал обратно, чтобы помочь остальным. Лодку быстро разгрузили, а мы оказались дома, в тепле. Все наши вещи промокли: одежда, книжки, даже камера отца, которая была упакована в пластик.

Мама раздела нас, закутала в теплые одеяла, приготовила горячий чай с кексами. Я смотрела в окно и ощущала себя победительницей стихии. Мы выиграли битву с природой! Всю ночь гремел гром и шел дождь. Я лежала под одеялом, москитная сетка плотно закрывала мою кровать. Через несколько минут я заснула с улыбкой на губах.

Позднее отец купил настоящую металлическую лодку, которую в Фоиду перевезли на вертолете. С тех пор у нас было комфортабельное и безопасное средство передвижения.

Остальные наши плавания обошлись без драматизма, всегда было весело и увлекательно. С большим нетерпением мы ждали воскресенья: во второй половине дня вся семья отправлялась навестить племена фаю, которые жили выше по течению реки. С нами обязательно было несколько человек из племени иярике — мы всячески способствовали улучшению отношений между племенами. Иногда плавание продолжалась несколько часов, и мы развлекались громкими песнями. Любимой была песня о кокосе, которую я и сейчас помню: «Обезьяны мчат по джунглям, наседая друг на друга, стая громко-громко воет» — и все хором, как можно громче: «Где кокос, где кокос, кто украл кокос?» Не так-то много детей исполняли эту песню джунглей в самих джунглях!


Купание в крокодильей реке — до того, как мы узнали, что в ней водятся крокодилы...


Через несколько поездок фаю, которые плавали с нами, уже пробовали подпевать. Наверное, если бы кто-нибудь увидел нас со стороны, счел бы всех сумасшедшими. Но нам было потрясающе весело!

Однажды мы собрались особенно далеко, в племя сефоиди. День был жарким, высокая температура и влажность совсем усыпили нас. Мы остановились в маленьком притоке, чтобы освежиться в холодной воде.

Родители, Юдит и мы с Кристианом попрыгали в воду. Место оказалось просто восхитительным: в центре протоки скопилось множество стволов деревьев. Отец закрепил лодку у торчавшего сука, а мы залезали на эти стволы и прыгали с них в воду, наслаждаясь божественной свежестью. Юдит решила помыть голову. Она сидела на дереве, нагнувшись и опустив волосы в воду, и намыливала их.

Мы удивились, что ни один из фаю не вышли из лодки. Они сидели и с непониманием наблюдали за нами. Папа придержал лодку за борт и предложил туземцам тоже искупаться — при такой-то жаре!

Но Накире покачал головой и сказал, что в этой реке они купаться не будут.

Отец удивился: это что, какая-то священная река?

— Нет, что ты, — ответил Накире, — это крокодилья река. Это наши охотничьи угодья. Здесь мы ловим крокодилов, которых приносим вам!

Отец выпучил глаза. Еще никогда я не видела, чтобы кто-либо так быстро запрыгивал в лодку из воды.

— Вылезайте, вылезайте, — закричал он, — крокодилы!

Мы мгновенно очутились в лодке. У бедной Юдит остался шампунь в волосах, но она побоялась домыть их.

Когда все мы наконец успокоились, отец спросил фаю, почему они не сказали о крокодилах раньше. Они спокойно ответили, что ведь каждый знает, что они водятся именно здесь. Когда первый шок прошел, мы поняли комичность ситуации и еще долго смеялись над собой. Типичные фаю: сидели и удивлялись, что мы не боимся даже крокодилов! Им и в голову не пришло, что мы могли не знать об их существовании. Они считали, что не может быть такого, чего наш папа не знает. С того дня каждый раз, прежде чем пойти купаться в незнакомом месте, мы спрашивали у местных жителей, безопасна ли река.

Фаю объяснили нам: эту реку крокодилы облюбовали из-за того, что в ней водилась особенно крупная рыба. К тому же течение в ней было не таким сильным, так что заводи стали идеальным местом для того, чтобы отложить яйца.

Информацию насчет рыбы мы запомнили и через неделю вернулись туда с лесками и крючками. Так у нас появилось новое хобби: рыба и впрямь так и кишела!

Мы брали деревяшку длиной 10 см и шириной 5 см и делали маленькое отверстие с одной стороны, где закрепляли леску. А на узких сторонах деревяшки прорезали два углубления, с помощью которых можно было намотать леску на деревяшку. На леске закрепляли камешек в виде грузила, и на конце — рыболовный крючок. Получилась прекрасная удочка!

Потом мы искали червей. Как оказалось, идеальной наживкой были два вида: толстый белый червь, которого едят и люди, и длинный темный, подходивший только для рыб. В джунглях полно всевозможных червей, и мы с Кристианом и нашими друзьями собирали их с удовольствием, превратив это в настоящую игру, соревнуясь, кто найдет больше.

С червями мы возвращались к реке, закрепляли удочки в кустах, спускавшихся к воде. 10—15 удочек раскладывали по всему берегу. И когда закрепляли последнюю, на первой уже клевала сочная рыба.

За час ловилось столько рыбы, что мы доверху наполняли свои ведра. Больше всего было сомов — метровых, весом до пяти килограммов. На вкус рыба была великолепна.

Дома, в Фоиде, мы разжигали огромный костер. Над углями фаю делали деревянную стойку, на которой коптилась наша добыча. Вечером устраивали большой праздник, туземцы рассказывали увлекательные истории и показывали их в сценках.

Но река с крокодилами всегда остается рекой с крокодилами! Они были королями этой сокровищницы, и однажды дали нам это почувствовать.

То была наша третья или четвертая рыболовная экспедиция. Мы уже закинули удочки и следили в ожидании добычи, но когда отец достал леску из воды, на ней ничего не оказалось. Ни червя, ни рыбы, ни самого крючка. Леска была перекушена. Мы с увлечением рассматривали леску, когда в паре метров от лодки из воды вынырнул огромный крокодил. Распахнув пасть, он явно нацелился на нас. Мы закричали и бросились к другому борту лодки, крокодил с плеском нырнул в воду, и волна, которую он поднял, окатила нас с ног до головы.

Несколько минут мы не решались пошевелиться, но крокодил исчез. Если бы у кого-то из нас рука или нога в тот момент оказалась в воде, могло бы плохо кончиться...

Такие встречи не были редкостью. Фаю успокаивали нас и говорили, что крокодилы просто обозначают свою территорию. Скорее всего, так и было. Крокодилы не выказывали агрессии, если их не провоцировали. Мы убедились в этом и просто старались вести себя осторожно, когда один из них появлялся поблизости. Мы не совали в воду ноги и руки, предпочитая наблюдать за крокодилом с безопасного расстояния. Но внезапное появление того, первого, запомнилось надолго.

А потом мы нашли райский уголок. Как-то поплыли вверх по течению, было жарко, и нам хотелось есть. Папа начал искать место, чтобы пристать, и мы заметили небольшую заводь у берега, скрытую кустами. Отец направил лодку в нее, и мы оказались в небольшой бухте. В дальнем ее конце виднелась речка, впадавшая в нашу, и ширина ее как раз подходила для того, чтобы прошла лодка. Отец выключил двигатель, и мы сели на весла. Речка была мелкой, мы положили мотор в лодку.

Когда проплыли поворот, перед нами открылось красивейшее место на земле. Мы не могли проронить ни слова. Я до сих пор это вижу, будто побывала там только вчера. Лодка села на мель. Мы вышли на берег. Перед нами, как змея, извивалась речка. С деревьев по берегу свисали тысячи ярко-красных орхидей. Местами они касались воды и образовывали настоящую красную стену от самой воды до самого неба. Вода была голубой и такой чистой, что видно было дно. Поверхность сверкала, как зеркало. Пестрые птицы перелетали с дерева на дерево, радостно пели и щебетали.

А для нас, детей, этот рай на земле приготовил особенный подарок: оба берега речки представляли собой пляжи из песчаной глины. Только я ступила на берег, Кристиан бросил мне в лицо пригоршню песка. Я ответила комочком из глины. Но Кристиан пригнулся, и я попала в Юдит — прямо по спине. Она обернулась, и через мгновение все мы стали участниками грандиозной битвы глиняными комочками. Даже фаю присоединились к нам. Это было непередаваемое счастье.

Мы не раз возвращались в то загадочное место, называя его своей воскресной речкой.

Ори, мой брат

Ему было около восьми. Он был парализован и передвигался, ползая на руках. Мое сердце сжалось, когда я увидела его в первый раз: худой, слабый, ноги скрючены. Его родителей убили на его глазах. Теперь он жил, а вернее существовал, в другой семье.

Мы взяли Ори к себе, накормили его и стали о нем заботиться. Вскоре он полюбил нашу маму, как свою собственную, подползал к ней, чтобы обнять, да и вообще не отходил от нее. Постепенно он набирался сил, учился подниматься на свои скрюченные ножки с помощью палки, даже немного стал ходить. Мы радовались улучшению его состояния, это было словно чудо.


Мама разговаривает с Ори (справа от нее), я слушаю


Он проводил с нами много времени; постепенно он стал нам, детям, почти братом, а маме и папе как сын. И однажды, когда мы вернулись в деревню с Данау Бира, он встал на ноги. На лице его сияла такая гордость: он шел нам навстречу без палки! Мы гордились им.

Прошел год. Мы с Кристианом разводили костер, когда увидели Ори. Он вышел из джунглей. А мы уже начинали о нем беспокоиться, потому что достаточно долго не видели его.

В принципе тут не было ничего особенного. Каждый раз, когда мы уезжали в Данау Бира, фаю уходили в лес, где у каждой семьи было по четыре хижины. Обычно они три-четыре месяца жили в одной хижине, пока в окрестностях не истощался запас съедобных растений и животных, на которых они охотились. Тогда они переезжали в другой дом. За то время, пока они вновь возвращались в первую хижину, проходил год, природа успевала отдохнуть. Таким образом поддерживалось экологическое равновесие. Когда мы возвращались в деревню, вертолет делал большой круг над землями фаю. Так они узнавали, что мы вернулись, и кто хотел, приходил в Фоиду, чтобы жить с нами.

Но в этот раз оказалось, что мы волновались не зря: я взглянула на Ори, вскрикнула и тут же позвала маму. Ори опустился на землю, у него была высокая температура. Мне хотелось помочь ему встать, но я боялась до него дотронуться. Его грудь была рассечена и вся воспалилась, на ней образовался толстый слой серо-зеленого грибка. Фаю просто оставили его в лесу, посчитав мертвым.

Мама прибежала и помогла Ори добраться до лестницы. Отец спросил фаю, что случилось. Те ответили, что Ори съел «запретную» часть крокодила. Это была расплата. Больше они не хотели его видеть.

Я разрыдалась, увидев перекошенное болью лицо. От Ори пахло гнилым мясом. Но я все-таки села рядом с ним и взяла его за руку. Мама уложила его на листья, которые мы принесли из джунглей. Она достала перевязочные материалы и лекарства, повернула его на бок, развела в воде марганцовку. Потихоньку она поливала раствором грудь Ори, и постепенно слой грибка, сантиметра в три толщиной, отслоился и упал на листья.

Ори было очень больно, теперь его грудь стала сплошной открытой раной, кишащей червями. Мама взяла пару чистых простыней, разрезала их, густо смазала рыбьим жиром, мазью-антибиотиком и перебинтовала грудь Ори. Каждый день она его перевязывала.

Листья и использованные повязки мы выбрасывали в яму за домом. Отец поливал их бензином и сжигал.

— Мама, он умрет? — спрашивала я снова и снова, утирая слезы.

— Я не знаю, — отвечала она. — Мы сделаем все для того, чтобы спасти его.

Я тоже помогала перевязывать Ори. Мы кормили его, он спал в нашем доме, наблюдал за нами из своей постели. Когда наши занятия заканчивались, мы слушали кассеты и показывали ему картинки, которые привезли с собой.

Уже через несколько дней температура спала, а еще через неделю затянулась и рана на груди, остался только шрам. Как-то спустя много лет мама призналась: тогда она не верила, что Ори выживет. А он как ни в чем не бывало встал на ноги и вскоре уже играл с нами.

Ори быстро рос и стал выше меня. Мы любили его, потому что у него был замечательный характер, он был спокойным, любил нас и своих соплеменников. Я никогда не видела его злым или раздражительным. Он стал частью нашей семьи, и когда через несколько лет его жизнь оборвалась, это потрясло меня до глубины души.

Крылья летучей мыши и жареные червяки

Однажды кто-то из знакомых прислал нам из Америки картинку, где было нарисовано мороженое. Для чего это было сделано, не знаю до сих пор, но мама повесила ее рядом с нашим обеденным столом, и мы, дети, любовались изображением.

Я и сейчас прекрасно помню рисунок: часть серебряной чаши, а в ней пятнадцать или шестнадцать шариков мороженого, все разного цвета. Все это венчает корона из сливок, а на ней — красная вишня.

Как часто мы мечтали о таком мороженом в жаркие дни! Иногда мы садились перед картинкой и пытались угадать сорта мороженого. Наша фантазия не знала границ: белое было из саго, оранжевое — из манго, желтый шарик мог быть с добавлением сладкого картофеля и т. п. Никто из нас, детей, не помнил вкуса мороженого, но выглядело оно потрясающе. Мы знали одно: мороженое — это самое вкусное лакомство на земле.

Когда через несколько лет мы оказались в Джакарте, столице Индонезии, больше всего мы обрадовались, что можем попробовать мороженое. Едва прилетев, мы увидели кафе-мороженое и хотели тут же пойти в него, но мама сказала, что в одиннадцать кафе закрывается. Мы страшно расстроились и не совсем ей поверили, но она пообещала, что следующим утром мы пойдем прямо туда.

И наконец-то он наступил: день великого мороженого, как мы его называли с тех пор. Волнуясь, мы вошли в кафе. Невозможно было охватить взглядом все то количество мороженого, что предстало перед нами.

Родители, с улыбкой наблюдавшие за нами, сразу заказали самую большую чашу, которая была в кафе. Мороженое называлось «Землетрясение». Пятнадцать крупных шариков разных цветов — мы были на седьмом небе от счастья. Исполнилось одно из наших самых заветных желаний! И мороженое действительно оказалось таким вкусным, как мы себе представляли. Я помню, как мы наслаждались. Родители тоже не отставали. Мы даже не ссорились.

Как только с «Землетрясением» было покончено, мы стали просить еще. Мама предупредила, что у нас заболят животы, но мы не слушали и съели еще одну чашку.

Когда после обеда мы вернулись в отель, конечно, мы все заболели. Целый день мы пролежали в постели. Наши желудки не привыкли к холодной пище, в джунглях не было холодильника, да и повседневная пища была совсем другой...

В джунглях рацион питания очень ограничен. Мы ели одно и то же: мясо, рыбу, саго — сердцевину болотной пальмы, рис, сладкий картофель, кукурузу, папайю и казби — корешки невысокого деревца, на вкус похожие на картофель. Позднее стали сажать тыквы. Если поднималась вода или наши грядки затаптывало стадо кабанов, выбор становился еще меньше. Но мы были детьми, и так хотелось вкусненького.

Чаще всего мы ели плод хлебного дерева, или ква, как его называли фаю. Прямо перед нашим домом росло такое дерево, и мы нередко забирались на него с длинной палкой в руках. На ее конце был закреплен нож, им и срезали плоды. Оставалось только положить их в костер.

Когда плод снаружи становился совсем черным и начинал тлеть, его доставали с помощью стрелы, и кто-нибудь из фаю разбивал его ступней. Я долго удивлялась этому их умению и наконец тоже решила попробовать, не понимая, что подошва моей ступни совсем не такая твердая. Наступив на вынутый из костра плод, я обожглась, закричала и запрыгала на одной ноге. Кристиан долго смеялся. А мама выругала меня.

Появились настоящие ожоги на ноге, и несколько дней я хромала. Прошло много времени, прежде чем я вновь отважилась расколоть ква ногой. И мне это удалось: мы все время ходили босиком, и мои ноги стали похожими на ноги фаю.

Другие излюбленные нами, детьми, блюда было не так-то просто достать: это мясо змеи и крокодила.

Однажды вечером фаю принесли нам двух длинных змей. Они говорили, что их можно есть. Отец выменял несколько кусков змеиного мяса на какие-то предметы, и действительно оно оказалось невероятно вкусным! Нежное, сладкое, никогда в жизни я не ела такого вкусного мяса.

И когда фаю шли на охоту за крокодилом, мы уже с утра радовались, предвкушая праздничный ужин. После удачной охоты фаю, как водится, сооружали деревянную стойку над огнем и клали на нее мясо. Пара часов ожидания — и перед нами появилось вкуснейшее лакомство в мире. Так же готовили мясо кабана, страуса, кенгуру и рыбу.

После того как я стала жить в Европе, я долго не могла привыкнуть к здешнему мясу. Оно казалось старым и горьким. А Юдит и по сей день не может его есть. У нее даже сыпь от него появляется. Несколько лет назад она решила вовсе отказаться от мяса.

Вечерами после охоты на крокодила мы подолгу сидели вокруг костра и смотрели на заходящее солнце.


Накире возле пойманного крокодила


Насекомые и птицы также провожали солнце своими песнями, воздух был пропитан дымом и наполнен сладковатым запахом джунглей. В этой расслабленной атмосфере фаю рассказывали нам об охоте. Самое фантастическое в их рассказах — они не только говорят, но и показывают, как все происходило. Словно в театре. Я с интересом слушала их истории и наблюдала за представлением. Может быть, с тех пор я и полюбила театр.

Перед тем как отправиться на охоту, фаю долго плели веревки из коры деревьев. Потом они брали свои каменные топоры и отправлялись на лодках к крокодильей реке. В обеденное время, когда солнце стояло в самом зените, они приставали к берегу, и один из воинов, обычно самый молодой, прыгал в воду. Лучи полуденного солнца ярко освещали все вокруг, в том числе и воду до самого дна. Юноша плавал под водой, пока не замечал крокодила, после чего очень медленно приближался к нему. Осторожно, чтобы не вспугнуть его, всматривался в морду животного: открыты или закрыты его глаза. Если глаза были открыты, юноша быстро, как мог, уплывал. Но когда они были закрыты, воин очень осторожно просовывал веревку под передние лапы и живот крокодила, затем выплывал. Фаю все вместе брались за веревку и вытягивали добычу на берег, где забивали ее каменными топорами.

Звучит, конечно, грубо, но в джунглях главное — выживание. Фаю никогда не убивали животных забавы ради. И уж точно никогда убийство не было видом спорта. Если зверя убивали, использовали все части его тела. Мясо крокодила съедали, зубы брали в качестве украшений и для совершения ритуалов.

Когда крокодила убивают, тут же разрезают ему брюхо. У этих животных два желудка, один из них вырезают и тайно закапывают в джунглях. Непонятный нам ритуал был табу для женщин. Фаю верили, что женщина, увидевшая этот желудок, заболеет и умрет.

Вырезали и сжигали еще некоторые органы крокодила, которые фаю считали плохими или опасными. Оставшуюся тушу воины клали в лодку и пускались в обратный путь, чтобы разделить мясо с остальными. Кстати, самая ценная часть крокодила — его хвост, в нем очень нежное розовое мясо.

Такие вечера были просто фантастикой — мы наслаждались едой, вечерней прохладой, резвились, слушали истории, которые рассказывали фаю. Трепетало пламя, отбрасывая вокруг загадочные тени, и нам казалось, что на этой земле мы совершенно одни. Пока мама не звала нас спать.

Теперь фаю больше не охотятся на крокодилов днем. Это слишком опасно. Отец подарил им фонарики и специальные крючья, которыми можно убить животное прямо в воде.

Увы, к нашему большому сожалению, такие пиршества случались нечасто. Чтобы разнообразить свою скудную пищу, мы начали пробовать все, что ели фаю.

Нам очень понравились огромные красные муравьи, и, главное, они водились повсеместно. Нужно было взять голову пальцами и откусить туловище, но сделать так, чтобы муравей не укусил — это очень больно. Потому головы не едят. Сначала я этого не знала, и как-то муравей укусил меня прямо в язык. Я слишком поздно его выплюнула, и Юдит смеялась надо мной, потому что какое-то время я даже говорить не могла. Деликатесами джунглей нужно наслаждаться умеренно — они могут отомстить!

Другим нашим лакомством стали летучие мыши, которые днем спали, поэтому их легко было ловить. Обычно мы жарили на огне мышь целиком. Тогда она становилась хрустящей и вкусной. Фаю клали тело летучей мыши между слоями саго, как в гамбургере, и жарили, завернув в лист.

Мы попробовали и крылышки. Они были похожи на жевательную резинку, поэтому их резали на маленькие кусочки, мыли, а затем жевали, как жвачку.

Для разнообразия можно было есть и червяков. Они были вполне вкусными, а лес буквально кишел ими. Самые вкусные — толстые белые черви, которых мы также использовали для ловли рыбы. Их протыкали стрелой, затем жарили на огне и ели с огромным удовольствием, ммм!

Однажды жена Накире Фусаи принесла кусочек саго. Мы сразу решили включить в свое меню «Червя по традиционному рецепту фаю»: завернули червей в саго и положили в огонь. Кстати, добыча саго — тяжелый физический труд для женщин: длинной деревянной палкой нужно пробить отверстие в болотной пальме и оттуда достать твердую сердцевину. Потом ее перемешивают с водой, пока не получится белая клейкая масса, похожая на тесто. В нее очень хорошо заворачивать рыбу.


Я наслаждаюсь вкусом сахарного тростника


Я не могла дождаться, пока Фусаи достанет из огня наших червей в саго. Мне разрешили попробовать первой. Я открыла рот как можно шире и откусила кусок рулета из саго. Но, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что не все так просто. Черви были еще живы. В моем рту что-то шевелилось, и на моих глазах один червь выполз из саго.

Мне не хотелось обидеть Фусаи, я зажмурилась и проглотила кусок, но хватило этого надолго... Я передала блюдо по кругу и, когда очередь вновь дошла до меня, откусила только маленький кусочек саго. Туаре, сидевшего рядом, позабавила моя «скромность», и он с наслаждением проглотил остатки рулета.


Мы часто приглашали на обед сразу нескольких вождей фаю, чтобы помочь им наладить мирные отношения


Конечно же мы питались не только животными и насекомыми; джунгли хранили для нас и другие сюрпризы. Раз в пять лет, например, созревали личи, тогда мы недели две ни о чем другом и не думали. Косточки просто выплевывали на землю: пусть потом кабаны порадуются. Прекрасная система переработки отходов!

Еще был сахарный тростник, который мама долгое время прятала от нас, потому что он ужасно портил зубы, о чем она не уставала нам регулярно напоминать. Но однажды мы сами нашли его на берегу реки. Берешь длинный стебель в руку, откусываешь твердую кожуру зубами и высасываешь сладкий сок. После этого открытия поляна перед нашим домом была завалена остатками сахарного тростника.

Но потом мама проявила решительность и запретила нам эту сладость. Мы смотрели на нее ясными глазами — трое белых детей и дети фаю, — согласно кивая, когда она объясняла, как наши зубы почернеют и выпадут, если мы будем лакомиться сахарным тростником. Но не успела мама зайти в дом, мы бросились в деревню, спрятались и наелись запретной сладости до отвала. С того дня на поляне перед нашим домом не было ни стебелька, а вот на задворки деревни фаю лучше было не заглядывать.

А иногда до нас доходило дыхание далекого мира — с вертолетом. Его недавно починили, и общение с людьми «оттуда» облегчилось.

Как-то, помнится, пилот вышел из кабины, поздоровался с нами и протянул отцу термос, заполненный кубиками льда. Мы были в восторге. Мама разложила лед на три тарелки, которые мы сразу вынесли на улицу, чтобы показать фаю.

Когда Кристиан положил один из кубиков в руку своего друга Дихиды, тот вскрикнул и выронил его. «Горячо, горячо!» — кричал он. Дихида никогда не держал в руках холодное и не знал, как выразить это ощущение.

Но больше всего фаю поразило то, что лед постепенно начал исчезать. Было очень забавно наблюдать, как воины фаю, словно дети, визжали от восторга и соревновались, кто дольше продержит лед в руке, не уронив.

Даже вождь Баоу, обычно наблюдавший за любым инцидентом с порядочного расстояния, пожелал лично исследовать странный феномен.

Еще пилот привез нам изюм. Его жена получила из Америки посылку и, на наше счастье, изюм не любила. Мама сразу же напекла пряников и угостила ими женщин фаю.

Когда через полчаса она пришла спросить, понравились ли пряники, то увидела, что изюм разбросан по полу. Собаки и поросята были в восторге. Мама спросила женщин, зачем же они выбросили из пряников самое вкусное? Те вежливо ответили, что не хотели есть незнакомых им жуков: вдруг они ядовитые? Остальное было очень вкусным, поблагодарили они.

Мы посмеялись, услышав такое объяснение, но маме было жаль изюма — настоящую роскошь, которую в джунглях не оценили.

Язык фаю

Целыми днями мы играли со своими друзьями, уроженцами джунглей. Как мы общались? Это было несложно. С самого детства мы знали, что все люди говорят по-разному. Даже в нашей семье наличествовала некоторая путаница...

Случалось, шел дождь. В такие дни нам ничего не оставалось, как сидеть дома и скучать. Дождь стучал по алюминиевой крыше, иногда так сильно, что разговаривать было невозможно. Так что мы очень рано научились читать. Мама привезла множество книг на английском языке, которые мы быстро проглотили.

Наше обучение также проходило на английском языке, поэтому немецкие книжки мама читала нам вслух. Когда дождь стихал, мы садились на кровать, и она читала нам «Ханни и Нанни» и другие детские книжки. Постепенно мы учились понимать, что значат отдельные слова, и так выучили немецкий язык.

Но родители скоро заметили, что мы все чаще говорим с ними и друг с другом на английском языке, постепенно забывая немецкий. Мы смешивали два языка, путая слова и присоединяя к английским немецкие окончания. Поэтому родители настояли на том, чтобы дома мы разговаривали исключительно по-немецки. И следили за этим со всей строгостью.

Сейчас, слушая кассеты, на которых записаны наши детские разговоры, я ощущаю сильный английский акцент. Да и по сей день он у меня остался.

Через какое-то время мы, конечно, начали учить и язык фаю. Мы уже бегло говорили по-индонезийски, и сначала Кристиан не понимал, почему же на этом языке нельзя общаться с детьми фаю.

Отец объяснил, что у них свой язык, полностью отличающийся от индонезийского, хотя фактически они жили на территории Индонезии. И мы решили выучить их язык. Мы показывали на разные вещи и повторяли слова, которые называли фаю.

Одним из первых слов, которые мы выучили, было «ди» — «вода». И вскоре я сказала Туаре: «Ди, Туаре!», надеясь, что он принесет мне воды. Мы только что развели костер и собирались варить суп в металлической плошке. Однако Туаре вернулся с ножом в руке.

— Хау, Туаре, ди! (Нет, Туаре, воду!) — повторила я довольно резко.

Сначала он озадаченно на меня посмотрел, потом развернулся и опять исчез. Через некоторое время вернулся. К моему великому удивлению, в руках у него был молодой кабанчик, которого он мне протянул. Я смущенно посмотрела на поросенка, который вырывался из моих рук, затем на Туаре. Видимо, требовалась помощь. Я отпустила кабанчика, взяла Туаре за руку и повела к отцу.

Он выслушал меня и громко рассмеялся. Я ничего не понимала. Папа посадил меня на колени и сказал, что язык фаю является тоновым.


Отец изучает язык фаю


— Как это? — спросила я.

Он объяснил, что в тоновых языках значение слов определяется не только последовательностью звуков, но и тоном, нисходящим или восходящим.

— Вот что произошло: ты сказала Туаре, чтобы он принес ди. Сказала это ровным тоном. И он принес нож. Затем ты сказала ди более низким тоном, и он принес тебе свинью. Чтобы получилась вода, нужно сказать ди более высоким тоном! Слова, произнесенные разным тоном, имеют разные значения.

Я повернулась к Туаре и самым высоким тоном, каким могла, сказала: «Ди, Туаре!»

Он взглянул на меня — тут же принес воды. Так что пришлось выучить не только слова, но и пять различных интонаций.

Если изложить кратко, язык Фаю имеет три тона: высокий, письменно обозначаемый /1/, средний, письменно обозначаемый /2/, и низкий, письменно обозначаемый /3/. Так что:

Ди /1/ — вода

Ди /2/ — нож

Ди /3/ — свинья

Имеются еще две нисходящие интонации: от высокого тона к низкому, то есть /1—3/, и от среднего тона к низкому, то есть /2—3/:

Са /1—3/ — лист

Са /2—3/ — птица

Куэ/1—3/ — шип

Куэ /2—3/ — огонь

Вот еще несколько примеров, когда слова с одинаковым буквенным составом имеют разные значения, различаемые по тону:

Фу /1/ — лодка

Фу/1—3/ — балка

Куи /3/ — дед

Куи /1—3/ — известие

Предложения с маркировкой тона выглядят примерно так:

А /3/ таи /2—3/ да /2/ ку /3/ — Я яйцо ел.

А /3/ фе /2/ ри /2/ ба /2/ ри /3/ — Я рыбу ел.

Де /3/ бои /3/ да /2/ ре /3/ — Ты вчера ел.

Словарный запас языка фаю довольно ограничен. Все понятия связаны с джунглями, с цветами, животными, деятельностью и т. д. У них нет специальных слов для таких понятий, как «решение», выражений «спасибо» или «привет». Слово, включающее в себя все эти и многие другие понятия — «Асахего». Оно же означает «с добрым утром», «добрый вечер», «спокойной ночи» или «до свидания».

«Да» — это «бау», «нет» — «хау». «Каха» — это хорошо, а «фэи» — плохо. «Сабина авару каха» значит «у Сабины доброе сердце», но этим же предложением можно сказать «у меня все хорошо», или «я счастлива», или «я хороший человек и не сделала ничего плохого».

Все слова языка фаю оканчиваются на гласный звук: мою маму звали не Дорис, а Дорисо, отца — не Клаус, а Клаусу.

За годы кропотливой работы моему отцу удалось составить словарь, который все еще не опубликован. На основательный и полный анализ языка требуется от двадцати до тридцати лет.

Конечно, будучи детьми, мы не вдавались в эти детали. Если местные жители не понимали нас, мы пользовались руками и ногами, чтобы объяснить им смысл наших фраз. И в конце концов мы всегда находили общий язык. Если что-то нужно было выразить словом, у которого не было аналога в языке фаю, мы учили местных индонезийскому слову и так решали проблему.

Вместе с языком мы постигали культуру фаю. Отец научил нас, детей, уважать ее и приспосабливаться к ней. Мы выучили его уроки с таким рвением, что и по сей день на некоторые ситуации я реагирую не как европейка, а как это сделал бы человек из племени фаю. Во многом мне так и не удалось измениться.

Например, крик. Для меня оказалось настоящим потрясением то, что здесь люди кричат друг на друга, когда злятся. В джунглях кричат, только если жизни угрожает опасность. Если собираются убить или боятся быть убитыми. А тут вдруг могут накричать на меня из-за того, что я сказала что-то не так. Я до сих пор впадаю в необъяснимую панику, когда такое случается, хотя прекрасно знаю, что моей жизни ничто не угрожает. Очень сложно избавиться от некоторых понятий, укоренившихся в детском сознании.

Иногда я чувствую себя здесь чужой. Например, этот ритуал регулярных трапез. Мама пыталась все эти годы, как хорошая немецкая домохозяйка, выдерживать принятые часы приема пищи. Но и она сдалась. В джунглях мы ели только тогда, когда были голодными, часто на улице у костра, на земле. Привычка сохранилась. Мы едим, когда хочется. Иногда мы с детьми садимся есть на пол в гостиной. Мне всегда это нравилось больше, чем сидеть на твердом стуле за столом.

Тарзан и Джейн

Однажды Кристиан прибежал ко мне с горящими глазами. Он рассказал, что только что обнаружил такое... На его лице сияла загадочная улыбка. Я скептически отнеслась к его словам: что же он мог найти такое, что я не видела? Территория, где нам позволяли играть, была довольно ограниченной: от реки до края леса и деревня фаю.

Я пошла за Кристианом и с удивлением увидела, что он направляется прямо в джунгли. Брат обернулся, чтобы удостовериться в том, что за нами никто не наблюдает. Несмотря на то что родители никогда официально не запрещали нам ходить в джунгли, это был неписаный закон.

Несколько первых лет мы сами не хотели туда ходить: инстинктивный страх перед явно более могущественной, чем мы, природой брал верх. Но теперь мы забыли обо всем. Я последовала за Кристианом в дебри джунглей.

Я любила этот густой, таинственный древний лес. А в том мгновении, когда пересекаешь границу между светом и тьмой, заключалась особенная прелесть. Ты попадаешь в другой мир. Еще секунду назад тебя согревало жаркое солнце, температура воздуха была около 40 градусов при влажности более 90% — иногда это просто невыносимо. И вот делаешь шаг во тьму, затем второй, и тут же становится прохладнее — мощные деревья не пропускают солнечные лучи. Мягкий, прохладный воздух окутывает тебя, вокруг непривычная тишина, все звуки словно приглушены, слышно только жужжание насекомых.

Воздух пахнет тоже непривычно, наполненный тысячами ароматов экзотических растений и цветов. Чувствуется и запах гнилых растений — своеобразный аромат болота. Но он не противный. В сочетании со сладковатыми цветочными запахами создается гармония — как в оркестре, играющем финальную коду.

Я огляделась: вокруг была сплошная зелень. У моих ног стелился папоротник, который прекрасно рос в прохладе, чуть выше молодые деревца, изо всех сил стремившиеся пробиться наверх, к солнцу. Но деревья-великаны явно их завивали, они были такими огромными, что не видно было их макушек, а корни выпирали из земли, извиваясь, как длинные коричневые черви. Незабываемая картина.

Кристиан окликнул меня. Он показал на узкую, тропинку, протоптанную дикими кабанами, как мне подумалось. Мы пошли по извилистой дорожке, и внезапно мне почудилось, будто лес следит за нами, а цветы пытаются поймать. Я немного испугалась, мы ведь знали, как легко заблудиться в джунглях.

Но я шла за Кристианом, который прекрасно ориентировался. Через несколько минут впереди забрезжил свет. Солнечные лучи пробрались сквозь кроны деревьев в самую гущу леса. Пучок света будто разорвал джунгли. Я замерла с открытым ртом.

Мы жили в Фонде, на краю болота, у подножия горной гряды. И тут один из холмов предстал нашему взору. Не слишком крутой, просто небольшая площадка, чуть выше уровня джунглей — маленькое плато.

Но не это так сильно поразило меня. Я увидела то, что раньше встречала только в Данау Бира: с деревьев свисали сотни лиан, толстых, коричневых, таких длинных, что не было видно их начала. Мы с Кристианом стояли и молча, восхищенно смотрели на это чудо. Нам всегда казалось, что Тарзан близок нам душою. А тут такая возможность!

Мы взобрались на холм. Я схватилась за лиану и с криком, которому бы позавидовал сам Тарзан, полетела вниз. Ветер свистел в ушах, зелень разлеталась по сторонам. На секунду я словно застывала в воздухе, — и обратный полет. Невероятно, как далеко можно улететь на лиане!

Следующим был Кристиан. Он пролетел дальше, чем я, потому что был легче. Когда он опустился на землю, я решила попробовать другую лиану. Их было так много, и все будто только и ждали, чтобы мы отправились в полет.

Но потом случилось такое, о чем автор истории про Тарзана, увы, не упоминает: не все лианы накрепко связаны с деревом. Если не повезет, и схватишься за такую...

Чтобы пролететь подальше, я разбежалась посильнее. Пронеслась мимо деревьев и уже на самой верхотуре услышала громкий треск: лиана оборвалась. Я кубарем полетела в подлесок.

Кристиан вначале замер, а потом захохотал. Я встала, с ног до головы облепленная грязью и листьями. В волосах было полно веток и травы. Мне тоже стало смешно. Я ощупала себя, чтобы проверить, всели цело, и опять полезла на холм.

Теперь мы как следует проверяли лианы, прежде чем полететь на них вдаль. Нам захотелось попробовать полетать в тандеме. Сначала мы долго спорили, кто будет Тарзаном, а кто Джейн. Конечно, мы оба видели себя Тарзаном, но Кристиан считал, что логичнее мне быть Джейн, ведь я девочка. Но я отвечала, что Тарзан не должен быть меньше Джейн. Я, как более старшая, и должна быть Тарзаном! Наконец мы просто решили изменить историю. Я стала Тарзаном, а Кристиан — пропавшим братом Тарзана, о котором забыли упомянуть в рассказе.

Мы нашли толстую лиану, крепко схватились за нее и прыгнули. Но хоть мы и проверяли, она тоже оборвалась. Со смехом мы приземлились. Теперь оба были в грязи, к счастью, отделавшись лишь парой синяков. Если бы кто-нибудь увидел нас в тот момент, наверняка счел бы местными жителями.

Как раз когда мы снова полезли на холм, из джунглей появилась темная фигура. Это был Накире, который нас искал. В тот день неписаный закон превратился в строжайшее правило: нам было категорически запрещено одним ходить в джунгли.

Коллекция зверей (II)

Фаю были в восторге от того, что странные белые люди за всяческую живность давали ножи и рыболовные крючки. А уж то, что зачастую белые еще и отпускали зверей обратно на волю, было и вовсе пределами их здравого смысла.

Когда однажды фаю, вернувшийся с охоты, принес нам маленького попугайчика, я моментально влюбилась в птичку. Ее нужно было обязательно оставить! Но вставала проблема: мама.

— Сабина, пора заканчивать с твоими коллекциями, — сказала она недавно, когда умерла моя любимая летучая мышь. Я похоронила ее со всеми почестями и, естественно, уже думала о замене. Но попугай был таким чудесным — мама точно не устоит, подумала я. И ошиблась.

— Нет, нет и нет, — сказала она решительно. — Пощадите меня! Больше никаких животных!

Как назло, именно в то утро Фифи, кенгуру Юдит, оставил в маминой постели маленькие кучки.

Но я-то тут была при чем? Слезы текли по щекам, мама оставалась непоколебимой, рыдания, как всегда, не помогли. Я печально сидела на лестнице с попугаем на руке и жаловалась ему на жизнь. Я назвала его Бобби. Он смотрел на меня большими любопытными глазами. Кристиан принес плод хлебного дерева, чтобы его покормить. К нашей радости, он с удовольствием поел.

Но отец уже отдал туземцам пару рыболовных крючков, и мы поняли, что пора прощаться.

— Жизнь — сложная штука, — сказала мама и ушла в дом. С тяжелым сердцем я отцепила веревочку от лапки Бобби и посадила его на ближайшую ветку. Когда он улетел, я снова разрыдалась. Жизнь была так несправедлива! Потеря такого красивого попугая стала для меня настоящей трагедией.

На следующее утро я проснулась рано и вышла на улицу, чтобы достать плод с хлебного дерева себе на завтрак. Я села на лестницу и начала есть, когда услышала шум крыльев. Прямо передо мной сидел Бобби, жадно глядя на мой завтрак. Я не могла поверить собственному счастью: Бобби вернулся, без принуждения, без привязи, без маминого разрешения! Так началась наша дружба со странной и очень умной птицей.

С того момента Бобби постоянно жил возле дома, я кормила его, а он развлекал нас всех. Через какое-то время он научился произносить несколько слов. Мама не обращала на него внимания, ведь он не был домашним животным. Но, казалось, Бобби заметил мамино недовольство своим появлением и при любом удобном случае старался позлить ее.

Все началось однажды утром с белья. Раз или два в неделю мама стирала наши грязные вещи в реке и развешивала их потом на веревке перед домом. Бобби любил сидеть на этой веревке, и поначалу мама смотрела на это сквозь пальцы. Но однажды мы услышали ее рассерженный голос: «Кто это сделал?»

Мы выбежали из дома. Все белье, которое мама постирала с утра, валялось на грязной земле. Как всегда, в первую очередь мама посмотрела на меня.

— Сабина, — строго спросила она, — как ты могла?..

Я возмущенно затрясла головой и закричала:

— Я никогда бы такого не сделала!

Никто не признал своей вины, и маме ничего не оставалось, как еще раз все постирать.

Но через пару дней все повторилось. И на этот раз мама застала виновника на месте преступления: это был мой попугай Бобби, которому нравилось клювом снимать прищепки с белья. Мама не на шутку разозлилась, но Бобби летал слишком быстро. Он ретировался на высокое дерево и оттуда что-то прочирикал.


Клаусу Боса с двумя молодыми птицами-носорогами


Затем началась морока с послеобеденным сном. Мама любила прилечь после обеда, и все мы знали, что ей нельзя мешать. А Бобби не знал. Ему ужасно нравилось после обеда чирикать у нее под окном, причем на полную силу. А как только мама выбегала на улицу, он, конечно, улетал.

Мама потерпела с неделю, а потом показала Бобби, кто тут главный. Перед тем как лечь отдыхать, она приготовила ведро воды. И как только ни о чем не подозревающий Бобби начал свой полуденный концерт, она вылила на него это ведро. Послеобеденный покой был восстановлен по крайней мере на этот день.

Но потом случился курьез. Как всегда, она приготовила ведро воды, и только Бобби зачирикал, бросилась к окну и выплеснула воду. Но тут же услышала громкий крик. Оказалось, что под окном сидел отец с одним из воинов фаю, который приплыл, чтобы что-то выторговать.

Папа вбежал в дом с криком:

— Ты что, не знаешь, что это очень опасный туземец?!

Мама и сама испугалась, но не подала виду. Она спокойно ответила:

— Откуда же мне это знать? Что, у него на лбу написано: «Я опасный воин, не лейте мне воду на голову»? К тому же я вас не видела. Я воевала с попугаем.

Отец немного успокоился и сказал:

— Тебе нужно бы извиниться. Как — решай сама.

Он вышел на улицу к воину фаю, который сидел, не скрывая своего недовольства.

Я прошептала:

— Мама, мама, что же ты будешь делать?

— Сейчас увидите, — ответила она, достала большое полотенце отца, еще что-то по мелочи и вышла на улицу.

Мужчина сидел на том же месте и возмущенно смотрел на маму. Она сложила руки и несколько раз склонилась перед ним. Мы уже не раз видели, как это делают фаю, когда извиняются. Затем она взяла полотенце отца и вытерла волосы и лицо воина. Он взял полотенце из ее рук и положил его вместе с другими вещами, которые мама ему принесла. Отцу это не слишком понравилось, но что он мог сделать?

— Мда, — сказала мама, — твоему полотенцу конец.

Она повернулась и ушла в дом. Мы долго смеялись над выражением папиного лица.

Несколько лет спустя, когда Бобби улетел в лес и больше не вернулся, даже мама переживала. Он так часто заставлял нас смеяться и подарил нам так много приятных минут!

Малярия и другие болезни

Когда я рассказываю своим знакомым о детстве, проведенном в джунглях, первое, о чем они спрашивают (особенно те, у кого есть собственные дети), — как можно было обойтись без врачей и современной медицины. Конечно, мы, дети, просто не задумывались об этом. А наши родители, наверное, просто очень сильно верили в Бога. Только сейчас я осознаю, какие опасные заболевания порой нас подстерегали.

Здесь, в Европе, у детей часто бывает насморк, у них заложен нос, болит горло, мучает кашель. В джунглях мы этого вообще не знали, зато малярия нас не отпускала. Вокруг было полно комаров, мы так привыкли к их укусам, что не обращали на это внимания. Но какой-нибудь из комаров заражает тебя, и наступает болезнь — внезапно, без всяких симптомов.

Человек просыпается, с удовольствием ест и прекрасно себя чувствует, занимается повседневными делами. И вдруг у него начинает кружиться голова, ноги подкашиваются. Мгновенно повышается температура, все тело горит огнем, ты срываешь с себя одежду, так хочется броситься в сугроб, чтобы остановить жар. Тебе кладут на лоб мокрое полотенце, и кажется, что оно помогло. Жар отпускает, температура падает. Но... падает все ниже и ниже. Становится холодно, все тело дрожит, хочется надеть свитер, теплые брюки, зарыться с головой в одеяло — ничто не помогает.

Кладут грелку, но и она кажется недостаточно теплой, нужно сильнее нагреть воду! Холод не отпускает и под двумя одеялами.

Наконец становится тепло. Еще теплее, теплее... Одеяла и теплая одежда снова не нужны. Начинаешь сильно потеть: где же холодное полотенце? Голова раскалывается, тело горит, начинается рвота.

Иногда во время малярии бывают галлюцинации или просто человек лежит и не может двинуться, кажется, что смерть уже рядом. Но постепенно состояние улучшается. Через пару дней начинают действовать медикаменты, температура становится нормальной, возвращается аппетит, перестает болеть голова. Малярия отступает и затаивается... до следующего приступа.

Самым драматичным оказалось мое первое общение с малярией.

Мы, как всегда, играли, когда Кристиан сказал, что ему нехорошо. Через полчаса он лежал в постели... Малярия. Мама крутилась вокруг него, а мы с Юдит продолжали играть. Вечером, перед ужином, Юдит побледнела и через пару минут тоже слегла...

Мы с папой поужинали и готовились ко сну. Мама бегала от Кристиана к Юдит и обратно. Сначала оба ужасно мерзли, затем наступил жар. У Юдит начались галлюцинации, Кристиана рвало. Отец поменялся кроватями с Юдит, чтобы заболевшие дети могли спать с мамой в родительской постели.

Я заснула очень поздно. Но уже через пару часов мама разбудила меня, ей нужна была моя помощь. Папа лежал в постели Юдит, укрытый одеялами и куртками. Я сразу поняла, что и у отца малярия. Мы с мамой ухаживали за всеми, но я заметила, что ее движения становятся все медленнее. Она стала отдыхать, опираясь на стену.

— Все в порядке? — спросила я.

— Все нормально, — ответила она.

Но я уже видела, что это не так. Мама ужасно потела. Постепенно рассвело. И маме стало совсем плохо. Она дрожала всем телом. Теперь я осталась одна. Я металась от кровати к кровати, подносила холодные полотенца, одеяла, опустошала ведра и приносила их обратно.

Но через какое-то время малярия добралась и до меня. Лишь хватило сил подойти к отцу и предупредить его, что мне тоже плохо.

Отец нашел в себе силы запросить по радио помощи из Данау Бира. В течение получаса вертолет вылетел к нам — слава Богу, он был на ходу. В Данау Бира нам оказали настоящую помощь. Теперь мы были не одни.

Постепенно всем стало лучше. Кроме меня. Температура не спадала, я чувствовала себя все хуже. Я просила грелку, мне было очень холодно. Мама принесла грелку, завернутую в полотенце, и положила мне на грудь. Как только она вышла из комнаты, я тут же сняла полотенце, потому что грелка казалась недостаточно теплой — было ужасно холодно. Когда мама вернулась и увидела валяющееся на полу полотенце, она сорвала с меня одеяло и схватила грелку. Но было поздно. У меня на груди образовались страшные ожоги. А я их даже не чувствовала!

Американская медсестра, находившаяся в то время в Данау Бира, осмотрела меня и что-то сказала отцу. Его глаза наполнились слезами. Он встал на колени возле моей кровати и начал молиться.

Я ничего не понимала. Потом все потемнело перед глазами. Когда я очнулась, то почувствовала что-то твердое. Моя голова лежала на камне, я находилась в темной долине, вдалеке маячил свет.

— Мама, мне жестко, дай мне подушку, — прошептала я слабым голосом, хотя мне казалось, что я кричу.

Откуда-то издалека прозвучал мамин голос:

— Милая, у тебя есть подушка. Она очень мягкая.

— Мама, помоги мне, подойди, пожалуйста, — в отчаянии шептала я.

— Но я же тут, я с тобой, — повторяла мама. Затем все снова исчезло.

Мама с папой стояли рядом, держали меня за руки и плакали. Медсестра сказала, что ничем больше помочь нельзя, и эта ночь станет решающей... Но мое время еще не пришло. На следующее утро я проснулась, солнце вновь сияло в небе, страшно хотелось есть...

Лишь много позже мама рассказала мне, что в ту ночь я чуть не умерла. Отец всю ночь молился у моей постели.

Оказалось, что нас подкосила не только малярия. Мы подхватили какой-то непонятный вирус, может быть, от фаю, — поэтому и заболели все одновременно. Ослабленные вирусом организмы не смогли подавить малярию. А моя болезнь и вовсе оказалась смертельно опасной.

Позднее мы не раз болели малярией, и даже гепатит меня не миновал. Но со временем приступы становились все слабее — выработался своеобразный иммунитет.

С тех пор как я вернулась в Европу, у меня не было ни одного приступа малярии. С медицинской точки зрения я здорова.

Но малярия была не единственной болезнью, причинявшей нам неприятности. Больше всего хлопот создавали инфекции. Иногда было достаточно укуса комара или простой царапины, и за одну ночь наваливалась тяжелая болезнь, длившаяся иногда по нескольку дней. К счастью, обошлось без смертельно опасных воспалений.

Каждый вечер, прежде чем мы ложились спать, мама проверяла, нет ли у нас царапин и ссадин. Через них-то и проникала инфекция. Когда мы подросли, мы сами стали осматривать себя. Но, к сожалению, иногда делали это кое-как, за что уже на следующий день частенько бывали наказаны самой настоящей болезнью.

Как-то утром я проснулась с болью в коленке. Но не обратила на нес внимания. Новый день сулил много неожиданного — неужто какая-то коленка сможет помешать? Я спрыгнула с кровати, позавтракала, быстренько сделала уроки и выскочила на улицу. Постепенно боль в колене становилось все больше и больше; казалось, будто по нему стучат молотком. Скорее всего, воспаление началось после укуса комара. Когда я поняла, что больше не могу ходить, я приковыляла к маме, но она была очень занята и попросила подождать. Я села на скамейку и стала рассматривать колено: пять красных полосок расползались от ранки в разные стороны.

Подошла мама. И ужасно испугалась. Она тут же уложила меня и сказала, что это заражение крови, и будет очень нехорошо, если красные полоски доползут до моего сердца. Я слушала ее вполуха. Эти полоски почему-то меня не пугали. Просто было очень скучно среди подушек и не терпелось побежать на улицу. К счастью, благодаря маминой заботе и антибиотикам я действительно быстро поправилась.

Вообще-то я не любила думать о болезнях в то время. Не особенно волновалась, даже когда резалась ножом: смазывала и перевязывала рану и снова шла играть.

Довольно часто возникали с инфекционные воспаления на пальцах ног, потому что обуви я не носила, а подошвы не сразу стали такими, как у фаю: я то и дело ранилась. Мама в отчаянии пыталась призвать меня к порядку: мои бинты постоянно грязнились, но я не обращала на это внимания, были дела поважнее.

Но однажды мама вполне серьезно предупредила: у меня отвалятся пальцы ног, если я и дальше буду так вести себя. Тогда я стану уродом на всю жизнь. Но какая разница? Кто увидит меня в джунглях кроме фаю, а у них и своих увечий полно. Даже наоборот, считала я, пара шрамов мне не повредит. Так что остаться без нескольких пальцев я не боялась: буду рассказывать всем, что их откусил крокодил.

Что мне действительно не нравилось, так это кожный грибок, который мог распространиться на все тело. Почему-то у женщин фаю он встречался чаще, чем у мужчин. Как-то вечером я почувствовала боль в руке, но укуса не было. Наутро я хорошенько осмотрела руку и увидела характерное покраснение. Побежала к маме в слезах. Мне подумалось, что теперь я на всю жизнь буду обезображена грибком. Скучная болезнь! Никакой романтики. К тому же зуд ужасный. Мама успокоила меня, принесла крем, которым стала мазать меня каждый вечер и каждое утро, и болезнь прошла. Я была ужасно рада.

Что бы с нами ни случилось, что бы ни произошло, — мама найдет выход. Мы росли в джунглях, свято в это веря. И мама все делала для того, чтобы передать свои знания людям Фаю.

Умение прощать

Нам снова достался вкусный кусочек крокодильего хвоста; отец выменял его на кастрюлю. Слюнки так и текли. Мы разожгли костер за домом, собираясь коптить мясо. Еще пара часов — и можно насладиться лакомством.

Мама ушла за чем-то в дом. Случайно она выглянула в на окно.

Из леса в это время вышел молодой фаю, сын вождя Баоу. Он огляделся по сторонам и подбежал к костру. Естественно, он не видел маму, которая наблюдала за ним из окна. Быстро отломив себе кусок мяса, парень собрался уходить.

— Эй! — закричала ошеломленная мама.

Мальчик испуганно оглянулся, бросил мясо обратно на деревянную стойку и убежал в лес.

Известие о том, что кто-то хотел у нас что-то украсть, мгновенно разнеслось по окрестностям. Хижина вождя Баоу была в джунглях метрах в трехстах от нашего дома. Мы услышали, как он кричал, когда узнал, что сделал его сын. По законам племени фаю наш папа теперь имел право отомстить. Вождь сильно испугался за сына...

А мы сидели за столом и думали, как поступить.

Наконец мама сказала:

— Клаус, в конце концов, в Библии сказано: если кто-то забирает у тебя что-то, отдай ему больше. Вот хороший кусок крокодильего мяса. Почему бы тебе не отнести его сыну вождя: скажи, что мы не в обиде.

Мы согласно закивали. Туземцы уже рассказали нам, что мальчик в паническом страхе спрятался в джунглях — он боится и своего отца, и нас.

Папа отправился в путь. Я увязалась вместе с ним. Мы шли по узкой тропинке к хижине вождя Баоу. Семья сидела перед входом, все сильно заволновались, увидев нас. Папа спросил вождя, где его сын: он хочет поговорить с ним. Никогда я не видела вождя таким расстроенным.


Я, Кристиан, вождь Баоу (слева) и Ори (справа)


...Мальчик медленно вышел из леса. Он дрожал всем телом. Отец подошел к нему и сделал то, чего никто не ожидал: взял парнишку за руку, сказал, что не сердится на него. И чтобы доказать это, дал ему большой кусок мяса. Вся семья непонимающе уставилась на отца. Что он собирался сделать? Мальчик взял мясо и снова ушел в джунгли.

Видимо, именно в этот момент что-то изменилось в сердце вождя Баоу. До тех пор он не знал ни милости, ни прощения. Своей беспощадностью этот человек прославился среди окрестных племен, его боялись больше других. То, что сделал белый человек, было совершенно необъяснимо. Но этот папин поступок имел важные последствия: вождь Баоу принес мир в племена. Он смотрел на отца со слезами на глазах. Никто не сказал ни слова. Мы вернулись в дом, и мне стал намного понятнее жизненный принцип папы: он всегда говорил, что любовь сильнее ненависти, и мы не словами, а только своим примером, своим поведением можем изменить сердца этих людей.

Я поняла, что в тот день стала свидетельницей чего-то особенного. Вроде бы незначительный поступок — но для этого забытого и пропитанного ненавистью народа он стал вехой на пути к изменению всей их жизни.

Конечно, нельзя научиться прощать и мирно сосуществовать за один день. Но сегодня уже можно сказать: в племенах фаю установился мир. Разумеется, если не считать конфликтов, которые происходят среди всех людей. Но они научились решать эти конфликты мирным путем.

Нам не всегда было просто. И фаю порой заходили в тупик в своем стремлении измениться. Но они не сдавались. Это очень сильный народ.

Эта попытка кражи не была последней. Каждый раз, когда мы уезжали в Данау Бира, у нас пропадали из дома какие-нибудь вещи. Найти в джунглях замену им было сложно. Но родители свято верили, что фаю изменятся. И каждый раз разочаровывались.

Иногда было смешно видеть на каком-нибудь воине мамины домашние штаны или рукавицу, надетую на голову вместо шляпы. Также с удовольствием фаю воровали гвозди. Отец вначале удивлялся, зачем они им? Потом мы разгадали загадку: гвозди использовались как украшение для носа!

Вскоре после случая с сыном вождя Баоу снова произошел инцидент. Отец только что вернулся на лодке из деревни Кордези, куда нам доставляли самолетом вещи из столицы. Среди привезенного было синее пластиковое ведро, очень нужное в хозяйстве: носить воду, стирать вещи и т. д. Мама его дождаться не могла.

Молодой фаю подошел к лодке и начал попрошайничать. Ему очень хотелось получить нож, но у отца больше не осталось ножей, он попросил подождать, пока нам пришлют еще. Парень развернулся и пошел прочь. Но, разозлившись, через несколько метров остановился, поднял с земли камень и со всей силы бросил в отца. Слава Богу, камень не попал в отца, но разбил ведро. Это было слишком! Даже для отца. Он бросился за юношей, желая «поговорить с ним по душам».

Все фаю побросали дела и смотрели на них. Отец это заметил. «Наверно, они думают: мы еще никогда не видели Клауса таким разъяренным. Он готов взорваться», — пронеслось у него в голове.

Папа почти догнал молодого фаю, но злость уже прошла. Это был дар небес, позже сказал отец.

Когда он наконец поймал юношу, то просто взял его за руку и потерся лбом о его лоб — жест дружбы у фаю. Наблюдавшие за сценой фаю замерли. Это был еще один акт прощения.

Тут нельзя не упомянуть о моей маме. Вряд ли европейцы способны понять значимость пластикового ведра для жизни в джунглях. Ведро — и есть ведро. Но представьте хоть на минуту: вы живете в джунглях, в бочке больше нет воды, нечем смыть туалет, не в чем принести воду с реки. А как постирать? А в чем носить овощи к реке, чтобы их вымыть? Так что ведро — вещь бесценная. И вот она испорчена, мы даже не успели этим ведром попользоваться. Опять нужно импровизировать, чтобы решать бытовые проблемы.


Отец трется лбом с Накире, это жест дружбы


Для человека, как моя мама, выросшего в Германии, было очень не просто привыкать к такой жизни. Я восхищаюсь ей и поражаюсь ее невозмутимости. Она никогда не злилась и не отчаивалась, если что-то не удавалось. Как трудно ей было, наверное, в первые годы, когда нас постоянно обворовывали...

Помню Кристиан стоял рядом со мной и говорил: «Как хорошо, что это не ты разбила ведро. Тебе бы повезло намного меньше». Я кивнула: это точно.

Когда нам в очередной раз пора было отправляться в Данау Бира, папа соорудил в доме тайник, чтобы спрятать в нем наиболее ценные вещи. Он заколотил его досками: стало похоже на обычную стену.

Мы все запаковали в пакеты, чтобы насекомые не пробрались. И, довольные, уехали. А когда вернулись, стена была сломана. Мама с папой были ужасно расстроены. Просто не знали, что делать дальше. Мы сидели за столом, никто не говорил ни слова. Все наше постельное белье, вся одежда, кухонная утварь, кастрюли, полотенца, мыло — все пропало. Осталось только то, что мы привезли с собой.

Вдруг в дверь постучали. Отец открыл, перед ним стоял Накире: «Тише, Клаусу, пойдем».

Мы все вышли вслед за ним. Перед домом стояли воины племени иярике. Увидев нас, они вместе с Накире исчезли в джунглях, мы остались ждать и не понимали, что будет дальше. Потом кусты зашелестели, из них появились туземцы: в руках каждого было по одному из наших пакетов. Они принесли вещи, которые мы посчитали украденными. Невероятно.

Накире с гордостью объяснил: другие племена фаю хотели украсть пакеты, но он опередил их и спрятал все в лесу. Мы были счастливы. Это был первый случай, когда фаю поступили так неестественно для своего образа жизни. Для нас это стало маленьким чудом.

Постепенно воровать у нас стали реже. А потом кражи прекратились вовсе. Дело было так. Вернувшись с Данау Бира, мы услышали голоса за дверью. Выглянули, а там стоят представители всех четырех племен фаю: тигре, иярике, теарю и сефоиди.

Они выстроились в ряд почти до реки и стали подходить к нам по одному. К нашему изумлению, каждый складывал на веранду все, что когда-либо было у нас украдено: кастрюли, одежду, ножи, ложки, тарелки, коробки, рыболовные крючки и прочее. Впереди всех стоял вождь Баоу.

Большинство предметов было в ужасном состоянии, но мы безумно обрадовались. Этот момент стал для нас историческим. Во главе с вождем Баоу народ фаю принял решение не красть больше вещи белых людей.

Юдит взрослеет

Далеко не всегда наша семья чувствовала себя единым целым.

Однажды утром прилетел вертолет за мамой; она собиралась в Джаяпуру, чтобы сделать срочные покупки. У нас кончился рис, почти не осталось чая и кофе, да и консервов не надолго бы хватило. Так что мама оставила нас одних и пообещала привезти кое-то интересненькое. Мы радостно махали руками, предвкушая подарки.

Вскоре после ее отъезда я проснулась ночью от тихого шороха. На улице было темно, хоть глаз выколи. Только из ванной виднелся отсвет. Юдит не спала, я увидела ее сквозь приоткрытую дверь. Она стояла на полу на коленях. Что-то было не так. Юдит никогда не вставала по ночам. По крайней мере для того, чтобы стоять на полу в ванной.

Я тихо выскользнула из-под москитной сетки.

— Юдит, все в порядке?

И вдруг в ответ — тихие всхлипы. Я заволновалась и поспешила в ванную. При виде сестры мне чуть плохо не стало. Ее ночная рубашка лежала на полу вся в кровавых пятнах. По щекам катились крупные слезы. Она вытирала полотенцем кровь с пола.

В моей голове промелькнуло: ее укусила змея! Да нет, наверное, крокодил, для змеи слишком много крови. Я смотрела на Юдит широко раскрытыми глазами, потом прошептала:

— Юдит, теперь ты умрешь?

Юдит покачала головой.

— Ты порезалась? — спросила я снова. — Позвать папу?

— Нет! — крикнула она громче.

Я осторожно села на пол рядом с ней, глядя на свежую кровь. Через несколько секунд пришла новая мысль: у Юдит рак! Мама как раз недавно рассказывала об этой болезни, потому что от нее умерла одна ее знакомая. А я так часто злила Юдит в последнее время, вот у нее и начался рак! Теперь она умрет, и все из-за меня...

Я разрыдалась:

— Это я виновата, червей тебе под подушку засовывала, и ты так сильно нервничала, что теперь у тебя рак. Я попаду в ад!

Совершенно убитая, я смотрела на Юдит. Но, к моему удивлению, она вдруг засмеялась. Сходит с ума? Неужели рак уже дошел до мозга?

— Сабина, у меня не рак, это месячные.

— Что это такое? — спросила я. Столько крови однозначно говорило о чем-то очень опасном.

— Ты что, никогда не слушаешь, что мама рассказывает? — проговорила она растерянно. — Когда девочка взрослеет, ее тело становится готово к рождению детей, и у нее каждый месяц происходят кровотечения, которые продолжаются несколько дней.

— Значит, у тебя будет ребенок? — спросила я восторженно.

Юдит испуганно зашептала:

— Надеюсь, нет.

— Ну, все равно завтра утром мы с Кристианом построим тебе хижину в лесу, как это делают фаю.

Я подумала: раз у Юдит нет мужа, мы с Кристианом должны позаботиться о ней.

— Но я не хочу уходить одна в лес! — сказала Юдит.

— Ты должна!

— Мама же не ходит в лес каждый месяц. Так что и мне не нужно.


Юдит с Кристианом за завтраком


Это стоило обдумать. Юдит была права. Почему мама никогда не уходила в лес в эти дни? Но мне так хотелось построить хижину, а тут такая возможностью... Мамы не было, а отца легко убедить в чем угодно. В конце концов, речь шла о спокойствии моей сестры!

В голову пришла следующая мысль:

— Юдит, а почему у тебя нет мужа?

— Потому что я слишком маленькая.

— Но мама говорит, девочек фаю крадут уже в девять-десять лет. Почему же тебя никто не украл?

— Потому что я не фаю, а в Германии замуж выходят намного позже. Маме было двадцать девять, когда она встретила папу.

— Так много? — растерялась я.

Юдит усмехнулась:

— К тому же я не хочу замуж. Постоянно работать, добывать саго и следить за детьми... И я не хочу, чтобы у меня выросла такая большая грудь.

Я не могла не согласиться с сестрой. Все это на самом деле не слишком привлекательно.

— Я тоже не выйду замуж, — решила я. — Буду жить на ферме, и у меня будет много животных.

Юдит вздохнула. Наконец она спросила:

— Поможешь убраться?

Я кивнула. При свете свечей мы вместе вымыли пол и застелили постель Юдит свежей простыней.

— Спокойной ночи, — прошептала я сквозь москитную сетку.

— Спасибо, — ответила Юдит тоже шепотом.

На следующее утро Юдит отказалась вставать. Когда папа в очередной раз позвал ее к завтраку, я не удержалась и прошептала:

— У Юдит месячные.

Он удивленно посмотрел на меня, а я закивала головой:

— Теперь мы с Кристианом должны построить ей хижину.

— Она умрет? — испуганно спросил Кристиан.

— Нет, — вздохнул отец, — она не умрет. Надеюсь, я это тоже переживу!

После завтрака он включил рацию: «Говорит Фонда, говорит Фоида. У нас чрезвычайная ситуация. Нам нужно отправить сообщение в Джаяпуру».

— Клаус, это Джаяпура; что случилось? — раздался встревоженный голос пилота.

— Джим, — ответил отец, — мне срочно нужно поговорить с женой. Передай ей, пожалуйста, что у Юдит месячные, а я не знаю, что делать?

Из спальни донесся вопль:

— Тебе что, обязательно всем в Ириан Джая сообщать об этом? — Юдит просто орала. — Это вообще никого не касается! А если мне захочется целую неделю проваляться в постели, я так и сделаю!

Я закатила глаза. Почему Юдит все воспринимает так близко к сердцу? Отец был совершенно обескуражен.

— Давай мы построим тебе хижину в лесу, — с готовностью предложил Кристиан.

— Нет! — крикнула Юдит.

К счастью, через два дня мама вернулась. Она взяла все под свой контроль, и мир в семье восстановился.

Но мое отношение к сестре с тех пор изменилось. Мы стали союзницами. И, несмотря на то что я все еще не всегда ее понимала до конца, мы очень сблизились. Юдит как раз исполнилось двенадцать лет.

Фаиса, моя подруга

Сначала, когда мы только начинали жить в джунглях, с нами играли одни мальчики. Девочки фаю очень робели и не решались участвовать в наших шумных игрищах. Я не помню, чтобы они хоть раз вместе с нами изображали крокодилов в реке или с луком и стрелами охотились на насекомых. Причина крылась в культуре фаю: занятия мужчины и женщины четко различались с самого детства.

Но была одна девочка, примерно моего возраста, с особым интересом наблюдавшая за всем, чем я занималась. Я точно не помню, как завязалась наша дружба — я с ней заговорила или она со мной. Просто однажды она стала частью моей жизни. Звали ее Фаиса.


Мы с Фаисой (справа) и Клаусу Боса


Она была очень привлекательна: большие яркие глаза, чистая кожа, не испорченная грибком или другими болезнями. Когда она улыбалась, лицо сияло, словно солнце. Мы проводили вместе все больше времени, и она постепенно начала обучать меня женским обязанностям. Например, как из коры дерева плести длинные нити, из которых делают сети для ловли рыбы. Или как приготовить на костре мясо, завернутое в саго. Иногда после купания мы ложились рядом на стволе дерева и грелись на солнце. А иногда просто сидели и смотрели на огонь.

Когда нам исполнилось по десять лет, Фаиса начала взрослеть: ее груди начали округляться. Я знала, что в этом возрасте девочек фаю уже берут в жены. Но что касается Фаисы... Она же была моей подругой, ровесницей, значит, таким же ребенком, как и я.

У Фаисы была лучшая подруга среди фаю. К сожалению, ее имени я не помню. Она была немного старше нас, и я ее не любила. Она громко и пронзительно смеялась, когда мы делали что-то, казавшееся ей смешным. Тело ее было в кожном грибке, у нее уже не хватало зубов. Но самое главное — она могла поступить по-настоящему подло, если ей что-то не нравилось. И все равно мы с ней играли. Когда подруг не так-то много, не станешь особо привередничать. А однажды она доказала, что может быть настоящей и очень смелой подругой.

Это произошло поздно вечером. Мы с Фаисой играли на песчаном пляже, когда внезапно услышали вдалеке крики. Кричала подруга Фаисы, причем что-то предостерегающее. Я почувствовала опасность, но не поняла, откуда она исходила — ни кабанов, ни змей, ни враждебно настроенных туземцев... Тут из джунглей выбежала и сама подруга Фаисы, прыгнула в одну из лодок, привязанную в самом конце пляжа, и, как безумная, помчалась к нам. Что, ей грозит опасность? Или она хочет нас предупредить?

Фаиса оглянулась, но не увидела ничего особенного. А ее подруга махала руками, указывая на деревню. Мы обернулись и только тогда увидели брата Накире, который несся на нас с ножом.

Фаиса испугалась, закричала и бросилась к воде. Меня тоже охватил панический страх, когда я поняла, что происходит: мужчина хотел взять Фаису в жены, а она отказалась. И этот мужчина — глухонемой брат Накире.

Фаиса бежала, как могла, а я все кричала: «Быстрее, быстрее, быстрее!»

Брат Накире приближался, он бегал очень быстро и явно догонял Фаису. Услышав крики, фаю собрались у берега и молча наблюдали за происходящим. Почему же никто не поможет, почему они все стоят со спокойными лицами? Я не знала, как помочь Фаисе. Мне было ясно: если он ее догонит, то будет бить.

Фаиса почти добежала до воды, когда брат Накире с воем пронесся мимо меня. А она вдруг споткнулась и упала. У меня захватило дух, я замерла. Брат Накире догнал мою подругу и попытался ударить ее ножом. Но она вскочила на ноги и бросилась в воду. Ее подруга на лодке ждала почти рядом. Брат Накире попытался остановить девочку, но та уже бросилась в быстрые воды и за несколько секунд добралась до лодки.

Ее подруга палкой направила лодку туда, где было сильное течение. Брат Накире стоял в воде, махал ножом над головой и мычал. Передо мной до сих пор стоит лицо Фаисы, уносимой быстрым течением.

Я следила за лодкой до тех пор, пока она не скрылась за изгибом реки. Настроение было ужасным. Потом я долго ждала ее, но напрасно. Ей нельзя было возвращаться: вряд ли удалось бы во второй раз избежать гнева своего преследователя. Я тосковала по ее улыбке, мне очень не хватало ее дружбы.

Позже я узнала, что Фаиса долго скрывалась в лесу, а потом встретила мужчину, который ей понравился. Но я ее больше никогда не видела.

Так я узнала, что бывает, если девушка отвергает мужчину фаю. Меня это глубоко потрясло. Вообще местные женщины имели очень мало прав. Постепенно ситуация стала меняться.

В отличие от наших, западных, традиций ухаживания мужчины за женщиной — взгляды украдкой, тайные встречи, а потом и обмен кольцами — у фаю не было никакой особой праздничной церемонии или ритуала женитьбы. Либо отец девушки решал, когда ей следовало выйти замуж, и выбирал для нее мужа, а тот забирал ее к себе в дом. Либо мужчина видел, что девушка созрела для замужества. Если она ему нравилась, он просто брал ее к себе или «крал», как называли это сами фаю. Если же отказывала, как Фаиса, мужчина брал девушку силой.

Правда, иногда случались ситуации и посложнее.

К примеру, мужчина хотел взять в жены понравившуюся ему девушку, но ее отец был против. И даже тот поручал охранять ее. Тогда мужчина поджидал момент, когда девушка окажется в одиночестве, и утаскивал ее в джунгли. Там он скрывался вместе с ней до тех пор, пока она не соглашалась остаться с ним.

А потом происходило то, что искренне поражало меня: по возвращении этой пары из джунглей все автоматически начинали считать их мужем и женой. Даже отрицательно настроенный отец смирялся. Как и уже имевшаяся зачастую первая жена. Больше о «краже» не вспоминали, жизнь шла своим чередом. Девушка начинала жить в хижине мужчины с его семьей. Не решаюсь предполагать, как она себя при этом чувствовала.

Часы джунглей

И для меня время не стояло на месте. Приближался мой одиннадцатый день рождения. В ночь перед торжественным событием я никак не могла заснуть. Когда рассвело, ожидание стало просто невыносимым. Мама и Юдит уже встали, наш маленький дом наполнился ароматом свежесваренного кофе. Я вскочила с постели, но мама отправила меня обратно: приготовления еще не закончились. Кристиан залез ко мне под одеяло, и мы вместе ждали великого момента. Мы всегда совместно справляли день рождения: Кристиан родился двадцать второго, я — двадцать пятого декабря.

Наконец нас зовут. Юдит откинула занавеску, закрывавшую соседнюю комнату, и мы бросились мимо нее к столу. Перед нами предстал потрясающий завтрак, стол был украшен пестрыми салфетками, свечами и тем, чего мы ждали больше всего: подарками. Папа уже сидел за столом, мама заканчивала готовить наше любимое лакомство — пряники с корицей и сахаром. Аромат стоял просто чудесный! Наши глаза горели, глядя на подарки, упакованные в цветную бумагу. Мы даже есть не могли. Поэтому нам разрешили их распаковать.


Новые часыподарок на мой одиннадцатый день рождения


Не понимаю, как родителям удавалось так долго прятать от нас все эти вещи! Впрочем, мы считали их настоящими волшебниками. Внезапно перед нами появлялись невероятные дары, а ведь от нашего дома до ближайшего магазина простирались тысячи километров непроходимых джунглей.

Не припомню всех своих подарков, но один никогда не забудется: первые в моей жизни наручные часы, и какие! Ремешок был черным, стрелки светились в темноте, а сверху на них было красное кольцо с множеством мелких цифр, которое поворачивалось. Я не слишком хорошо понимала, зачем оно, — да это было и не важно. Главное, что оно крутилось. И самое ценное: часы были водонепроницаемыми! Я еще никогда в жизни не получала такого потрясающего подарка.

Я надела часы на свое загорелое тонкое запястье и сразу почувствовала себя взрослой и модной. Теперь я любому могла сообщить, который час. Но, в отличие от Европы, никому это было не интересно. В джунглях часы не нужны для того, чтобы определять время. Они нужны просто потому, что потрясающе красивы...

За время моей жизни в Западном Папуа у меня развилось какое-то новое, своеобразное ощущение времени. Оно тянулось очень медленно. Буквально ползло от рассвета до заката. И так продолжалось каждый день, месяц, год...

Так же, как время, медленно жила и я, ведь никто вокруг не спешил, никто не боялся опоздать. Да и что, собственно, могло случиться? Если люди договаривались встретиться, то они просто терпеливо ждали друг друга. А когда человек не приходил в назначенный день, его ожидали на следующий. Ну, а если он не приходил совсем, это означало, что он либо не хотел приходить, либо был мертв.

Я и двигаться стала медленнее: ведь, с одной стороны, некуда было спешить, с другой — была ужасная жара. Если ходить слишком быстро, при такой температуре скоро устанешь. А зачем уставать? Ведь было завтра, и послезавтра, а впереди месяцы и годы, целая вечность. Казалось, что время просто остановилось. В каком-то смысле так оно и было.

К тому же времена года там не менялись, были только сухой сезон и сезон дождей. Так текли дни, недели и месяцы, образуя длинную цепочку, и скоро я уже не могла с уверенностью сказать, июнь ли наступает или сентябрь. Единственный месяц, который я ждала, был декабрь, месяц моего рождения.

А еще там был свой способ определять время, и даже очень точный: так называемые часы джунглей. По ним ориентировался лес, ориентировались животные, растения и люди.

Солнце, луна и насекомые говорили мне о времени значительно больше, чем металлический циферблат, застегнутый на моей руке. Часы джунглей были очень точными, их не требовалось подводить или заводить. Целый год напролет ровно в шесть утра вставало солнце, оно будило меня и звало на улицу. Постепенно оно плыло по небу Когда оказывалось прямо надо мной, приходило время скрываться от жарких лучей и обедать. А на моих часах стрелки показывали ровно полдень. Затем ровно в шесть вечера появлялись комары. Становилось прохладнее, и пора было ужинать. Я знала также цветок, который сворачивал листья, когда приходило время обеда. Он прятался от солнца, а ровно в пять снова распускался. Когда вместо солнца на небо выплывала луна, приходило время спать. На следующий день все повторялось.

Когда я приехала в Европу, пришлось долго приспосабливаться к новому темпу жизни. Иногда я просто впадала в панику, появлялось чувство, что я не контролирую время.

В джунглях я позволяла времени спокойно течь мимо, никогда не подгоняя события. Меня не волновало, если что-то в наших планах менялось. Потому что планы были такими же ленивыми, как и время. Мы никогда не планировали более чем на неделю вперед. Потому что никогда нельзя было знать, что может случиться. То лодка сломается, то самолет или вдруг наводнение произойдет, мог и пилот заболеть малярией. Так что мы спокойно относились к происходящему и не переживали, если что-то из задуманного не получалось.

Западная особенность планировать жизнь на десять и более лет вперед поначалу меня сильно удивила. Это был совершенно иной стиль мышления, который я поняла и приняла только спустя годы. Я видела на множестве примеров, что планировать просто необходимо, но понятия не имела, как это делать в реальности. Есть множество книг и курсов, касающихся менеджмента времени. Но никто не собирался разъяснять мне разницу в жизненных ритмах джунглей и цивилизованного города. Лишь в тридцать лет, то есть совсем недавно, я научилась планировать собственную жизнь. Потребовалось очень много времени, чтобы я научилась ощущать новый бег времени. И пользоваться им.

Добрые духи, злые духи

Я не слишком часто откровенничала с местными друзьями, у нас не принято было раскрывать друг перед другом свою душу. Нас больше волновали повседневные заботы, реальность, наши игры, люди и животные. Но все же иногда такие разговоры случались.

Я стояла с Бебе на берегу. Вонь была ужасная. Только что причалили две лодки. В одной лежал мертвый юноша лет двенадцати—тринадцати. Его тело, сплошь покрытое мухами, сильно раздулось. Когда я его увидела, мне стало нехорошо.

Мать убитого сидела в лодке и гордо смотрела на меня. Обычно фаю оставляли умерших в своих хижинах. Но она стала пытаться вынуть тело из лодки. Тут подошел Накире и попросил отвезти его в другое место. Женщина разозлилась и закричала, что ее сына убило проклятие. Она повторяла это снова и снова. Однако Накире настоял на своем, и женщина покинула нашу территорию.

— Наверняка его убил Торе, — сказал Бебе испуганно, когда туземка наконец уплыла. — Сегодня вечером останусь у себя в хижине. Он может вернуться и убить меня!

— Кто этот Торе? — спросила я.

Бебе оглянулся, придвинулся ко мне поближе и прошептал:

— Это злой дух. Он приходит по ночам из джунглей и съедает кого-нибудь.

— Если он съел юношу, почему же его тело осталось? — спросила я.

— Он ест не само тело, а жизнь, которая в теле, — ответил Бебе.

— А как зовут доброго духа? — продолжала допытываться я.

Бебе был озадачен:

— Что за добрый дух? Никакого доброго духа нет!

— Как же, если есть злой дух, должен быть и добрый, — настаивала я.

Бебе смущенно посмотрел на меня. Нет, добрых духов здесь явно не водилось. Как печально, подумала я. Теперь я знала, почему фаю так не любят выходить из домов по ночам.

В ту ночь мне приснился кошмар. Будто у двери стоит фигура, большая и страшная, с черной кожей и острыми зубами. Она смотрела на меня и медленно подходила к моей кровати. Я спряталась под одеялом, надеясь, что чудовище не проберется сквозь москитную сетку. Но все равно было очень страшно. Неужели мою жизнь тоже съедят? Я начала молиться. Проснувшись утром, я успокоила себя тем, что это был всего лишь страшный сон. Но что если действительно есть злой дух, который съедает жизнь в теле?

Жизнь в джунглях была полна загадок и тайн. Джунгли — это мир, где реальность соседствует с фантазией. Но я все равно верила в доброго духа, который защитит нас, потому что он любит нас и сильнее злого духа.

От этом я поведала Бебе, когда мы вернулись к этой теме. Я внушала ему, что он не должен бояться, потому что надо верить в лучшее. Только эта вера дает силы моей семье жить в совершенно незнакомом для нас мире. Даже в сложные времена добро все равно всегда побеждает злого духа.

Бебе сидел возле меня; он взял мою руку и начал жевать пальцы. В культуре фаю это знак близкой дружбы. Мы смотрели на пламя костра, слушали, как воют звери в джунглях, и наслаждались тишиной, окружавшей нас. Да, мы оба верили в доброго духа. В этой затерянной долине мы были очень близки к нему в те минуты: мы чувствовали его присутствие, и нам было спокойно.

Решающий поединок

На длительном пути к мирному сосуществованию, на который встали фаю, случилось драматическое событие, ставшее поворотным моментом.


Вождь Кологвои (справа) заключает мир с воином из племени тигре (слева)


Однажды перед нашим домом вновь столкнулись два племени. Они начали ссору, затем боевой танец. Было ясно, что их противостояние продлится до заката. В предыдущий раз маме удалось успокоить воинов и вывести их из транса: она принесла на веранду магнитофон, поставила кассету с песнями и громко включила его. К нашему удивлению, воины все вместе уселись перед нашим домом и стали слушать музыку. Но в этот раз испытанное средство не помогло. «Ува, ува, ува». Эти крики уже несколько часов доносились до нашей веранды. Мы с Кристианом осторожно выглядывали из окна, и я видела, что движения воинов меняются, а крики их становились все более устрашающими и резкими. Это были туземцы из племен тигре и иярике: не давали покоя старые обиды. Кто-то умер, за него отомстили, ответная месть тоже не заставила себя ждать, и пошло-поехало. Никто уже не помнил, за что мстит. Кровная месть стала самоцелью.

Юдит сидела на своей постели, мама пыталась успокоить ее чтением. Но та волновалась все больше и наконец начала плакать, прекрасно понимая, что многочасовые воинственные крики в любую минуту могут перейти в кровопролитие. И хотя мы лишь один раз стали свидетелями такой стычки, вспоминать об этом было тяжело.

И тут у Юдит сдали нервы. Она начала кричать, закрывая себе уши руками. Она не могла молчать.

Далее все произошло стремительно. Отец вдруг побагровел, схватил нож, распахнул дверь и бросился в самый центр скопления воинов. Мы с Кристианом затаили дыхание. Таким мы не видели отца никогда.

Поединок к тому моменту достиг высшей точки: туземцы натянули луки, нацелили друг на друга стрелы. Их тела сверкали от пота, глаза смотрели не моргая, будто ничего не видели.

Отец взял лук стоявшего рядом туземца и перерезал ножом тетиву. Воин продолжал стоять и смотреть сквозь отца стеклянными глазами. Отец повернулся, взял лук у другого и сделал то же. Потом еще и еще. Внезапно все стихло. Все уставились на отца, никто не двигался. Папа попросил обоих вождей подойти к дому. Там все еще кричала Юдит, она никак не могла успокоиться.

— Вы слышите? Слышите крики моей дочери? — гневно проговорил отец. — Она кричит, потому что смертельно боится. Что вы делаете с моей семьей?

Оба вождя не проронили ни слова.

Папа продолжал:

— Я не могу больше так поступать со своей семьей. — Он повернулся к вождям и заявил: — У вас есть две возможности: либо вы прекратите воевать возле моего дома и уйдете отсюда, либо мы с семьей уедем от вас. Решайте.

Он ушел в дом, захлопнул дверь и сел на скамейку, дрожа всем телом. Мы замерли. Воины фаю совещались.

Юдит все еще не могла успокоиться. Она просила увезти ее подальше от этих мест. Папа спросил, вызывать ли вертолет, чтобы отправить ее в Данау Бира. Она закивала в ответ. С тяжелым сердцем он сказал, что отвезет ее на следующий день.

Через какое-то время мы услышали тихий стук в дверь. Вождь Баоу попросил отца выйти на улицу. Папа подошел к собравшимся воинам.

Вождь Баоу стал говорить за всех: никто не хочет, чтобы наша семья покидала Фоиду. Отец принес фаю надежду, они любили его и всех нас, и им жаль, что они так напугали его дочь.

— Пожалуйста, Клаусу, останьтесь с нами, мы больше не будем воевать перед вашим домом. Мы хотим, чтобы наши сердца стали добрее. Пожалуйста, останься с семьей здесь. Мы защитим вас ценой нашей жизни. С вами никогда ничего не случится. Мы обещаем. Пожалуйста, Клаусу!

Отец потерял дар речи — он был растроган и удивлен. Только что эти дикие туземцы готовы были переубивать друг друга, теперь же они вместе просили его остаться.

Мы остались. На следующий день вертолет отвез Юдит в Данау Бира, чтобы она пожила в семье пилота. Фаю пели песни печали, когда вертолет поднимался в воздух. Они, похоже, впервые осознали последствия своего поведения.

В тот же вечер вождь Кологвои взял кусок сырого мяса и приказал воинам встать в ряд. Первый в ряду натянул тетиву как можно сильнее. И все воины иярике прошли сквозь этот натянутый лук. Последним был вождь Кологвои. Он остановился перед вождем Баоу и протянул ему кусок мяса.

Я видела, как заблестели папины глаза. Он позвал Накире и спросил, что это значит.

Накире пояснил. Иярике, воины племени вождя Кологвои, убили воина из племени вождя Баоу. У тигре появилось право отомстить. Это и стало основой конфликта. Но теперь вожди решили иначе. Церемония прохождения сквозь лук и дарение мяса — это примирение. Сейчас вожди пожарят мясо и вместе съедят его. Накире сказал: «После того как потухла жажда мести, открылась дверь прощению».

В тот день первые племена, иярике и тигре, заключили перемирие, которое длится и по сей день. А когда Юдит вернулась к нам, фаю устроили грандиозный праздник — праздник мира и радости.

С того дня около нашего дома не происходило никаких эксцессов. Вождь Баоу установил правило: каждый, кто приходит к нашему дому, должен оставить в хижине или в лодке лук со стрелами. Так территория вокруг нашего дома стада зоной мира, местом, где воины всех племен могли собраться, не боясь быть убитыми. Здесь они чувствовали себя в безопасности.

Постепенно настроения, царившие в джунглях, менялись. Приходил покой, который чувствовала даже я. Для этого народа, отрезанного от мира, начинался новый этап: впервые за времена их существования они могли жить без страха. Племена потихонечку начинали общаться, женщины вместе ходили за саго. Постоянный страх исчез из глаз Туаре; иногда мы играли дни напролет, и он перестал внезапно исчезать в джунглях.

Столкновения, конечно, еще случались, после них пострадавшие приходили к нам, и мы лечили их раны. Но со временем их становилось все меньше. Когда мы жили у себя в доме, фаю поселялись рядом, в деревне. А когда наша семья ненадолго уезжала, они возвращались в джунгли, занимались там охотой и собирательством. Этим они живут и сейчас, истинные дети джунглей. Но теперь они живут в мире.

Время бежит

Однажды Туаре посмотрел на меня внимательно и сказал, что скоро придет время, когда меня украдут. Я с удивлением спросила, почему он так думает.

— Вот, — ответил он, показывая на мою грудь, которая стала видна сквозь рубашку. — Ты становишься женщиной.

Я осмотрела себя: ведь я даже и не осознавала происходивших изменений.

Туаре спросил меня, уеду ли я из джунглей, чтобы найти себе мужа.

— Нет, — успокоила я его, — я замуж не хочу. Может быть, позже. Через много-много лун.

Мне тогда исполнилось двенадцать.

Туаре забеспокоился. Ведь если я буду ждать так долго, то состарюсь, и никто не возьмет меня замуж.

— Не важно, — ответила я. — Тогда я просто не выйду замуж и навсегда останусь здесь.

— Асахего — согласен, — кивнул Туаре. Так мы закрыли эту тему.

Я жила в изолированном мире и не могла представить себе иной жизни. Казалось, что вселенная состоит только из джунглей и племен фаю. Постепенно я до мозга костей прониклась этой жизнью и превратилась в истинное дитя джунглей. Но как бы мне ни хотелось остановить время, оно неслось вперед.

Однажды вечером, в свете керосиновой лампы, изменилась моя жизнь. Папа сказал, что в скором времени мы поедем на родину, в Германию. Я разволновалась, как еще никогда не волновалась. Я даже и не думала, что такое когда-нибудь будет. Я не могла представить тот мир.


Последний взгляд назад...


На следующее утро я поведала новость Туаре. Он не слишком обрадовался. Явно расстроенный, он не переставая спрашивал, когда мы вернемся назад и почему вообще уезжаем. Этого я не знала.

Через пару неделю мы отправились в путь. Все наши вещи были сложены в лодку, мы попрощались с фаю. Туаре подошел ко мне, слезы стояли в его глазах, он казался совершенно убитым горем. Подойдя вплотную, он что-то сунул мне в руку. Это был зуб крокодила.

Культура фаю знает три степени дружбы. Первая — это засыпать вместе, сцепившись указательными пальцами. Вторая — жевать пальцы человека. Чтобы выразить третью, высшую степень дружбы, человеку дарят крокодилий зуб, в него продевают прядь волос и повязывают другу на шею. Этим жестом свою жизнь отдают в распоряжение друга, потому что в культуре фаю волосы человека используют для того, чтобы наслать проклятие. Другими словами: Туаре доверил мне свою жизнь. Мне было ужасно грустно, когда мы плыли вверх по течению, а вдали раздавались прощальные песни фаю.

Через небольшое время мы перебрались из Индонезии на родину моих родителей.

Загрузка...