Режим бога

41

От Бивиса мы с Димоном вышли в начале девятого…

Работа над песней сегодня шла просто фантастическими темпами. Похоже, у нас все-таки получилось сработаться. На то, чтобы понять мелодию у Бивиса ушло от силы три минуты, а еще через два с половиной часа Сенчина первый раз спела "Теплоход" в сопровождении оркестра. В ее исполнении песня звучала как-то душевно и… реалистично, что ли… Можно было легко представить деревенскую красавицу, которая поет о своих простых и чистых чувствах.

Сама Людмила была в восторге, ей песня очень понравилась. Бивис эмоциями не фонтанировал, но разговаривал со мной уже не приторно вежливо, а вполне искренне. Музыканты оркестра репетировали и играли с удовольствием — и им песня пришлась по душе.

Ошарашенный всем увиденным и услышанным за день, Дмитрий емко вынес свою оценку: "А ты, Вить, ничего так… могЁшь!".

Первую половину следующего дня я продолжил "заниматься творчеством". Тексты песен нужно было переписать из интернета в заветную тетрадь, а к Алексею идти без приглашения не стоило. "Большому брату" надо было дать отоспаться после смены, да и с Димоном у них, наверняка, было много морпеховских воспоминаний…

В начале третьего, когда Леха, наконец, позвонил, я уже начал скучать и придумывал, чем бы мне еще заняться. Возникала мысль позвонить Завадскому, тем более, что мы договаривались об этом, но номер телефона остался у Алексея.

Когда я завалился к "Большому брату", то был встречен довольно тепло. Леха и так ко мне относился лучше некуда, а Дмитрий, явно, вчера проникся моей нереальной крутизной! Приятели на самом деле предавались армейским воспоминаниям и планировали сегодняшний день. В качестве предложений звучали идеи посетить Эрмитаж, ресторан или поездить по городу на "Москвиче". Наличие у Лехи собственной машины вызвало у Димона неописуемое удивление и энтузиазм. Еще бы, ведь у него были права, полученные в армии, и перспектива погонять на машине вызвала на его лице мечтательное выражение.

Я с ходу включился в составление планов и внес два предложения: первое — позвонить Завадскому и поехать к нему на машине через полгорода (идея такой поездки вызвала одобрение обоих "близнецов"), и второе — съездить в Гавань, проведать наш ангар. После сообщения, что у нас существует еще и собственная лодка, Димон впал в задумчивость и стал периодически внимательно на меня поглядывать.

Завадский на звонки не отвечал, и мы поехали в Гавань. По пути Леха поменялся с приятелем местами за рулем и тот оказался вполне себе уверенным водителем. Я некоторое время боролся с искушением тоже попроситься за руль, но все же благоразумно сдержался — и так уже много вопросов. Пусть Леха меня сам как-нибудь "научит" водить.

Когда подъезжали к пирсу, я вбросил идею:

— Леша, послушай, на фига нам эта лодка? За ней надо ухаживать, она может рассохнуться, а ни ты, ни я фанатами хождения под парусом не являемся…

Мы припарковались около ворот, Дмитрий заглушил мотор и молча слушал.

— То ли дело машина, это понятно и практично, а лодка в холодной Балтике, это — странно. Тем более нам сейчас потребуется помещение под репетиции своего ВИА (глаза Димона опять удивленно округлились). А лодку, и лучше с мотором, купим на юге, когда поедем в отпуск.

Дмитрий уже откровенно изумленно переводил взгляд с Лехи на меня и обратно, не зная, как реагировать на такие речи.

Откровенно наслаждаясь моментом, Леха важно подвигал бровями, видимо считая, что так имитируется тяжкое раздумье, и спросил:

— А в ВИА думаешь ребят Завадского перетащить?

— Именно, у нас других вариантов, собственно говоря, пока и нет. А потом уже посмотрим…

— Надо Митричу поручить пустить слух, что продаем, — наконец, решил Леха.

Я согласно закивал.

Сам Митрич уже заприметил нашу машину, он покинул свою "сторожку" и, по-стариковски, поспешал навстречу. Встретил он нас, как родных! Славный старикан, видимо, еще хорошо помнил, те сто рублей, которые Леха вручил ему за содействие в покупке ангара у Семена Кузьмича.

Когда же из машины выбрался "второй Леха", Митрич даже охнул:

— У вас в семье, что одни богатыри рождаются?!

Я прикололся:

— Познакомьтесь, дядя Митрич! Это наш средний брат, его Димой звать!

"Средний брат", снова обретший невозмутимость, кивнул и протянул сторожу лопату… ну, то есть свою лапищу… ну, я имел в виду, руку…

Сначала все мы отправились показывать Дмитрию ангар и лодку, затем, оставив там ворота открытыми, "чтобы проветрилось", пошли в Митричу пить чай из самовара. За чаем, Леха попросил сторожа поискать покупателей на лодку и намекнул, что мы в долгу КАК ВСЕГДА не останемся. Митрич тут же перестал суетиться и, схватившись за бороду, что-то начал мысленно комбинировать. Через пару минут он осчастливил нас сообщением, что "швертбот у Семена Кузьмича справный" и продать его "проблемой не будет" — вопрос цены.

— Как думаешь, Митрич, сколько стоит запросить? — поинтересовался Леха мнением опытного человека.

— Просить надо тысячу, а отдавать за семьсот, дешевле не надо, — почти не задумываясь, ответил Митрич.

На том и порешили. Еще минут двадцать мы покайфовали за самоваром и стали собираться. Леха попробовал дозвониться до Завадского со служебного телефона из сторожки и в этот раз успешно.

Николай с энтузиазмом воспринял наш предстоящий визит. Жену и дочь он отправил на дачу к родителям, а сам маялся бездельем, поскольку работа в ресторане ему больше докучать не могла, в силу собственно ее отсутствия!‥

Чтобы Митрич не сильно огорчался отъездом нашей веселой компании, напоследок, я рассказал ему, довольно смешной анекдот. Из "моего будущего", естественно:

Вовочка приходит в школу с тремя шишками на лбу.

Учительница спрашивает: — Вовочка, что с тобой случилось?

Тот рассказывает:

— Вчера мы легли спать. Папа спрашивает: — Вовка, ты спишь?

Я говорю: — Нет.

Получил щелчок по лбу.

Через полчаса папа спрашивает: — Вовка, ты спишь? Я говорю: — Сплю. Ба-бах по лбу!

Еще через полчаса папа спрашивает: — Вовка, ты спишь? Я молчу.

Папа говорит маме: — Поехали!

Тут я и спрашиваю: — А куда это вы собрались?!

Митрич почти плачет от смеха! Леха с Димоном тоже гогочут в полный голос! Положительно, юмор будущего тут вне конкуренции. Этак я могу и карьеру Райкина перебить… Потихоньку все успокаиваются… Митрич еще то задушено всхлипывает и вытирает глаза, то сморкается в огромный, безукоризненно чистый разноцветный платок, извлеченный из недр замызганного ватника. Морпехи улыбаются и отпиваются чаем.

Наконец, Леха прерывает нашу идиллию и командует:

— Ну, что, "братцы", собираемся?! Митрич, спасибо тебе за чай и за лодку, поедем мы — дела…

— А куда это вы собрались?! — отвечает цитатой из моего анекдота Митрич, и сторожка снова сотрясается от громового хохота!

Мы с трудом встаем из-за стола и в этот момент звонит телефон.

Митрич, с еще влажными от смеха глазами, придушенно, но важно произносит в трубку:

— Двадцать четвертый пирс, дежурный Олищук у аппарата!

Оказывается это звонит жена одного из "лодочников" и просит передать, чтобы муж перезвонил домой, Митрич отправляется за разыскиваемым мужем, получив с нас обещание его дождаться.

Когда за ним закрывается дверь, мы обсуждаем предстоящие планы и решаем заехать за Завадским, а от него попробовать прокатиться к Бивису.

Вернувшегося Митрича, сопровождает типичный "бардовский романтик" — высокий худой мужчина, со светлой бородой на обветренном лице и в свитере грубой вязки. Тот с удивлением обнаруживает в "сторожке" сразу двух мужчин выше его ростом и белозубо улыбаясь, здоровается с солидными незнакомцами.

Сторож выходит проводить нас до машины, оставиляя "барда" объясняться с женой:

— Главный конструктор на судоремонтном, военные корабли строит, а жену боится, — насмешливо ябедничает Митрич.

Мы понимающе улыбаемся и начинаем прощаться…

Минут через тридцать, въезжаем в знакомый мне двор. Леха тоже хорошо помнит двор и подъезд Завадского, ведь сам отвозил его сюда на такси от Вериной квартиры. Воспоминание о Вере мгновенно откликается в груди острым разочарованием и досадой. Ладно…

Заехали в пустой парковочный карман, похлопали дверьми и направились в подъезд.

Странная штука жизнь, вроде взрослый человек… почти пожилой… Ведь сам же все спланировал, и закончилось все хорошо‥ а ведь нет… Еще на подступе к подъезду мне неожиданно стало как-то не по себе, а тут еще и на лифте висело объявление "Ремонт".

"Братцы", весело ругнувшись, потопали слонами на шестой этаж, я же с трудом плелся за ними, еле переставляя ноги от навалившихся воспоминаний.

Короче, опозорился… Пока, обрадованный нашему приходу Завадский, знакомился с Димоном и тряс руки обоим "мамонтам", было нормально. Когда же он перенес свое внимание на доковылявшего меня, то первым вопросом было, что у меня с лицом и почему я такой бледный. Тут уже озаботились и "братья".

Сначала я попытался их уверить, что все нормально и попросился в ванную, надеясь прийти в себя, но когда меня там стало, ни с того, ни с сего, рвать желчью, то закрытая задвижка осталась просто незамеченной Димоном, который открыл дверь на подозрительные звуки.

Ну, фиг знает… Какая-то нехарактерная для меня "взрослого" чувствительность… Хотя, ведь чуть не убили меня в этой квартире.

Отмазка, что я мог отравиться карамельками Митрича, которые ели все трое, не прокатила. Пришлось признаться в накативших воспоминаниях. Дальше начался, вообще, театр… "Братцы" сочувственно сопели и бормотали что-то успокоительное, а Завадский так и вовсе чуть не задушил в объятьях, да еще и прослезился. Дурдом, короче…

Наконец, все устаканилось… ну, в переносном смысле… Завадский предложил это сделать и в прямом, но оба морпеха были за рулем и хотели еще покататься, а когда были озвучены планы поехать к Бивису проверить готовность песен, то тут уже загорелся и сам Николай.

Мне мысль сменить обстановку тоже казалось весьма привлекательной, поэтому уже через десять минут мы весело катили в машине по солнечному летнему Ленинграду.

Теплый поток воздуха, врывавшийся в открытые окна, окончательно выдул из меня неожиданно накатившую дурь. Я с энтузиазмом рассказывал Завадскому о песнях, которые уже написаны с Бивисом, и о тех, которые еще в работе. Леха с Димоном тоже, не скупясь, делились своими искренне восторженными впечатлениями от "моего творчества" и постепенно все они расслабились и перестали, время от времени, озабоченно на меня поглядывать…

Хоть мы и явились без предупреждения, но Бивис встретил нас, как родных! Ну, если честно, то только меня… Завадскому он вежливо улыбнулся, когда я представлял Николая. А увидев, впервые, обоих белобрысых "мамонтов" вместе, удивленно покачал головой. Но все его внимание было уделено исключительно мне.

Бивис, буквально, потащил меня к сцене и уже через пару-тройку минут музыканты начинают исполнять доработанный вариант "Теплохода".

Что ж… Бивис не зря свой хлеб ест… и оркестром руководит не зря… мелодия звучала куда как интереснее, чем в нашу первую попытку сыграть "с листа".

В процессе обмена мнениями, а точнее моих дифирамбов таланту "дорогого Анатолия Самуиловича", в репетиционном зале неожиданно появился новый персонаж.

— Здравствуй, Толик! — к нам, широко улыбаясь, подходил приятный мужчина в хорошо сидящем костюме. Его густые черные волосы были аккуратно подстрижены и зачесаны на пробор. Белоснежная рубашка, темный галстук и импортный парфюм придавали "неизвестному персонажу" нездешний шик.

— Гриша, дорогой! Здравствуй… — с легким натягом, как мне показалось, изобразил радушие Бивис.

— Меня зовут Григорий Давыдович, — освободившись из некрепких объятий Бивиса, "персонаж" решил поздороваться уже со мной.

— Очень приятно… Виктор! — я наклоняю голову и изображаю улыбку.

Вежливо отхожу в сторонку и мужчины минут пять о чем-то довольно оживленно общаются. Затем "Давыдович" опять обнимается с Бивисом и уходит, не забывая, с улыбкой, кивнуть мне на прощание.

Впятером, мы сидим в небольшом кабинете маэстро и пьем чай с какими-то маленькими и удивительно вкусными печенюшками, явно, импортного происхождения.

Сенчиной сегодня нет, Бивис рассказывает, что она закончивает запись "Маленькой страны" на Ленинградской студии грамзаписи и скоро песня зазвучит сначала на ленинградском радио, а затем уже и в союзном радио- и телеэфире. Забавно…

— Запись для телевидения нужно делать с детьми, и лучше, если они будут в костюмах всяких сказочных персонажей, — выдаю я очередное откровение из будущего.

— Почему? — "не въезжает" Бивис.

Ну не могу же я ответить, что так делала Наташа Королева и это было очень мило! Хотя, почему не могу?!

— Песенка сказочная, детская… дети в костюмах всем понравятся, — отвечаю я, прихлебывая чай. Положительно, эти западные печенюшки вкуснее номенклатурных сушек!

Бивис задумчиво помолчал, закусив губу:

— А вы знаете, Витя, вполне возможно… — он вскакивает с места и пытается пройтись по кабинету. Фиг! Мало того, что кабинетик небольшой, так к тому же и нас еще четверо. Мною можно пренебречь, а вот крупногабаритных "близнецов" на кривой козе не объедешь! Да и Завадский не маленького роста.

Бивис уткнулся в ногу Лехи и бродить по кабинету передумал.

Мы еще немного пообсуждали, как Сенчиной "обыграть" песню в телевизоре, но уже без "откровений" с моей стороны. Дурная голова, хоть и с опозданием, но сообразила, что идею "клипа" я лучше применю в своем "творчестве".

Из дома Ленинградского Концертного оркестра мы вышли в начале восьмого вечера. Время было позднее… ну, по крайней мере, для одного "малолетнего карапуза", поэтому "братцы" решили сначала завезти меня, а потом уже отвозить домой Завадского. А уже завтра, встретиться в том же составе и пообсуждать "совместное творческое будущее".

— Я не помешаю?

От неожиданности вкрадчивого голоса за спиной, я чуть не подпрыгнул и резко развернулся.

Перед нами, с самой доброжелательной улыбкой, стоял давешний знакомый Бивиса — тот самый, модно упакованный Григорий Давыдович. Угрозы он никакой не излучал, но сумел меня напугать, своим неслышным приближением, поэтому я с облегчением оказался за широченной спиной Димона, который тут же выдвинулся вперед и малодружелюбным тоном поинтересовался:

— Что вам надо?

Делая вид, что не замечает тона, которым был задан вопрос, Григорий Давыдович, не стирая с лица улыбки, произнес:

— Вот заметил вас и подошел пообщаться! Так не помешаю вам, молодые люди?

На безукоризненную вежливость возразить было нечего, поэтому нам не оставалось ничего иного, как изобразить, что он нам "что вы, что вы — ничуть не помешал". И после этого вопросительно на него уставиться, ожидая продолжения. И оно последовало.

— Замечательно, что не помешал, — улыбка не сходила с лица "Давыдовича", — тогда позвольте я представлюсь чуть более… э… расширенно…

Он полез во внутренний карман пиджака, вынул черное кожаное портмоне и извлек из него белый прямоугольник визитки. Протянул визитку персонально мне и несколько церемонно произнес:

— Я, Григорий Давыдович Клаймич, музыкальный руководитель творческого коллектива народной артистки РСФСР Эдиты Пьехи.

"Мамонты" слегка стушевались от подобной "крутизны", а Завадский уважительно издал звук: — "О!‥".

Мне же стало слегка смешно, поскольку на меня подобный помпезный "титул" не мог произвести никакого впечатления в принципе. Впрочем, на теперешнего меня. А по местным меркам, хоть в Ленинграде Пьеху и осуждали за "развал" ансамбля "Дружба", тем не менее, она сейчас была одной из главных "звезд" советской эстрады.

Но ближе к делу! Я уже догадывался, зачем данный "товарисч" к нам подкатил, но, не будем ему облегчать задачу — пусть рассказывает сам.

— Для нас очень лестно такое знакомство, но чем мы можем быть полезны?! — я тоже стал сама доброжелательность.

Однако Клаймич дураком не был и нюансы речи слышать умел. Удерживая на лице постоянную улыбку, он кинул на меня настороженный взгляд и на миг запнулся. Но, видимо, все-таки решил, что легкий сарказм от подростка ему просто послышался и продолжил:

— Мне довелось услышать пару твоих песен, Витя… Очень понравилось! Ты — большой молодец и у тебя, безусловно, есть талант!

— Большое спасибо… — я "смущенно" потупился и, разве что, чуть ногой не шаркнул по асфальту.

А за спиной, скорее почувствовал, чем услышал, насмешливое хмыканье Лехи.

— Только ведь их нигде не исполняли пока, — я изображаю непонимание, — Где же их вам удалось услышать?

— Я заходил на репетиции к Анатолию Самуиловичу слышал, как их пела Людочка Сенчина, — доброжелательно поясняет Клаймич.

Я "понимающе" киваю.

— Какие твои творческие планы? Над чем сейчас работаешь? — Григорий Давыдович — сама заинтересованность.

— Да, так… Пишу, сочиняю… — я — сама неопределенность.

Если "мамонты" внимательно слушают наш диалог, то Завадский, с абсолютно отсутствующим видом, что-то равнодушно рассматривает на дереве.

— Пока только замыслы или есть что-то готовое? — уже вполне определенно проявляет свои поползновения Клаймич.

— Да, конечно… Есть и замыслы, есть и готовое, — я с готовностью отвечаю и хлопаю глазами, рассматривая "музыкального руководителя".

— Ты — молодец! — выдает очередную похвалу Клаймич и начинает протирать, явно, импортные солнцезащитные очки красным, под цвет галстука, носовым платком.

— Спасибо, — тут же с признательностью откликаюсь я.

Завадский, на миг отвлекшись от древесного созерцания, бросает на меня быстрый взгляд.

Виснет пауза.

— У тебя хорошие песни, — наконец решившись, переходит к главному Клаймич.

— Спасибо, — опять "с признательностью" откликаюсь я.

Клаймич сбивается с заготовленного текста и, с опять возникшим подозрением, смотрит на меня.

В ответ, я так же "бесхитростно" снова хлопаю глазами.

— Как ты думаешь, Эдите Пьехе твои песни могут понравиться? — рубит с плеча Григорий Давыдович.

— Конечно, — самоуверенно сообщаю ему я, продолжая хлопать глазами.

— Вот и я допускаю такую возможность, — улыбается моей "детской простоте" Клаймич, — давай я послушаю, что у тебя есть из готового или в работе и мы вместе посмотрим, что сможет заинтересовать Эдиту Станиславовну.

Завадский отрывается от созерцания дерева и пытается поймать мой взгляд. Сзади многозначительно, как ему кажется, кашлянул Леха.

— Зачем? — я мил и наивен.

— Что зачем? — пока "не въезжает" Клаймич.

— Зачем заинтересовывать Эдиту Стани-славо-вну? — с заметным "затруднением" выговариваю я наше общее отчество!

— Как зачем? — недоумевает "музрук" Пьехи, — разве ты не хотел бы, чтобы твои песни исполняла такая известная и популярная в нашей стране певица?!

— Нет, — очередное хлопанье глазами.

— Почему?? — Клаймич ошарашен и даже не скрывает этого.

— А зачем? — я последователен в своей тупости.

— Ты сможешь стать популярным поэтом-песенником! Твои песни будет петь вся страна, раз их будет исполнять Пьеха… и Сенчина.

— Ну-у… кто исполняет, тот и популярен, — я, наконец, более многословен, но хлопать глазами не перестаю.

Клаймич в растерянности. С такой тупостью он, видимо, сталкивается не часто. И тут он совершает ошибку. Да еще и какую!

— В конце концов, это — деньги… — его голос опускается на два тона и приобретает заговорщический оттенок, — ты сможешь купить многое из того, что захочешь… хоть мотоцикл!

Мне даже смеяться не хочется! Как ребенка… Взрослый прожженный делец советского шоу-бизнеса… ха-ха…

— Извините, Григорий Давыдович… Всеми финансовыми вопросами у нас занимается Николай Леонидович, — я уважительно киваю на Завадского.

«Надо же, даже отчество Колино вспомнил, так кстати».

Завадский абсолютно спокойно кивает под растерянным взглядом Клаймича.

— А на мотоциклах мне мама не разрешает кататься, — глумясь, вбиваю я последний гвоздь в надежды этого, наверное, неплохого мужика.

«Вот и все. Вместо дай послушать и тебя осчастливят тем, что споют, простой бизнес — купи и пой! На раз-два… Вот один пусть думает, а второй выбивает из него побольше бабла.»

Какую песню предложить на продажу, я не "парюсь". Что Пьеха пела, то я ей и продам в этом времени. Вариант всплывает в голове моментально, пусть начинает исполнять свой "Семейный альбом" на десяток лет пораньше.

Вежливо прощаюсь с находящимся в состоянии непонимания происшедшего Клаймичем.

Мы с "мамонтами" водружаемся в "Москвич", а Завадский, пойманный в последний момент за рукав своей джинсы "музруком" Пьехи, обменивается с тем телефонами.

По пути домой разъясняю "подельникам" суть происшедшего. Завадский все понял сам и теперь только удивляется — молча, но заметно — тому, что и я до этого додумался. Леха насмешливо ухмыляется. А вот реакция Димона мне непонятна. Объяснение слушает внимательно, а вот ни одобрения, ни порицания никак не выражает. Просто, типа, принял к сведению.

Надо будет на досуге об этом подумать…

До моего дома долетели минут за десять и быстро попрощались, договорившись завтра встретиться в том же составе — пообсуждать совместное будущее. Леха отправился конвоировать меня до квартиры, чтобы помочь избежать очередную взбучку, за поздний приход. К "старшему братцу" мама испытывала абсолютное доверие, считая, что под его охраной мне не грозят никакие неприятности!

Расчет оказался верен — мама мило пообщалась с Лехой, я получил символический подзатыльник и этим все, собственно, и ограничилось!

Через пару минут, я уже уплетал за обе щеки обалденные жаренные котлеты с не менее вкусным картофельным пюре на сметане и поэтому довольно невнятно пересказывал маме события сегодняшнего дня, упирая на репетиции с Бивисом и появление лехиного армейского товарища…