Река вскрылась

VI

Иван, открыв глаза, изумился.

Его окружала чужая обстановка.

Он находился в роскошном кабинете.

Как в тумане, он видел широчайший письменный стол, заваленный бумагами, портрет какого-то видного мужчины в черной раме, три больших светлых окна, библиотеку, бюст не то Тургенева, не то Герцена, тяжелые драпри и близко, очень близко чье-то лицо.

Лицо это улыбалось ему, и он силился припомнить, кто так улыбается.

Но вот лицо это вдруг наклонилось над ним, коснулось его щетинистой щеки своими мягкими светлыми волосами и спросило:

– Ну, как чувствуете себя?

– Ах!.. Наташа!

Он хотел приподняться на постели, схватить ее руку и прижать ее крепко к своей груди, но что-то помешало ему.

Какая-то тяжесть оттягивала его спину. Он точно пришит был к постели.

Наташа нагнулась к нему еще ниже и ласково проговорила:

– Не надо шевелиться. Будьте спокойны.

– Где я? Что со мною? – спросил он, почувствовав вдруг ноющую боль во всем теле.

Он видел теперь Наташу совсем как в тумане.

– Ранен?

– Да. Но не беспокойтесь. Рана не опасна…

Иван Федорович сощурил глаза и стал мучительно припоминать что-то.

Он совершенно забыл теперь про Наташу и окружающую его обстановку.

Но он не мог припомнить ничего цельного и стройного.

В отяжелевшем мозгу его вертелись какие-то обрывки.

То он видел какого-то человека, взбирающегося на фонарь.

Вот он взобрался, снял с головы котелок, взмахнул им и стал говорить что-то толпе.

Что он говорит?

– Товарищи! Товарищи!..

Человек этот потом исчез, и на его месте появился Прохоров.

Чудак! Сидя на продырявленном диване, он нажаривал «Барыню».

И дальше!..

Дальше… Мрак. Из мрака этого, как из бездны, высовывались кровавые языки.

Все теперь в голове у Ивана окончательно спуталось, перемешалось, и он от досады чуть не заплакал, как ребенок.

Вдруг до него донесся чей-то голос:

– Иван!

Он вздрогнул и увидал опять Наташу.

– Вам пора принять опять лекарство.

Она отлила из синеватой бутылки в массивную серебряную ложку какой-то жидкости и поднесла ему.

Он покорно втянул ее пылающими губами и почувствовал необыкновенную легкость.

Голова посвежела, и память вернулась к нему.

– Вам больно? – спросила она.

– Да… Тут, – простонал он тихо и указал на грудь. – Что же это такое?! Опять ложь, провокация?

Она угрюмо молчала.

Он горько усмехнулся и сказал:

– Мало ли что!.. Сегодня свобода, а завтра – пожалуйте ручку – и в участок… Знаете, как у нас…

Он повернулся к стене и глухо зарыдал…