Рекорд приключений

Сэйр

Борьба (я мог бы назвать ее вендеттой) между Норманом Грэем и мною, известным под многими именами, но крещеным Майклом Сэйром, началась утром 3 ноября, несколько лет тому назад. В тот день я оставил свою загородную виллу в Брикстоне, чтобы поспеть к поезду в Сити, и внезапно на улице очутился лицом к лицу со смертью.

Должен сознаться, это было для меня неожиданностью. Все «господа» из Скотленд-Ярда были мне лично знакомы. Я был глубоко убежден, что в этом столь оклеветанном, но с нашей точки зрения изумительном учреждении не было ни одного человека, способного проникнуть в тайны моей повседневной жизни и заподозрить во мне предполагаемом Томасе Пэгсли (кожевенный склад на улице Томаса Бермондси, квартира на Йолертон-роуд, 138, Брикстон) самого закоренелого и дерзкого преступника современности. Увидев полицейского надзирателя, идущего с двумя сыщиками мне навстречу, я тотчас же понял, что это организовано кем-то другим. Хотя я имел мало времени для наблюдений, все же успел заметить, что в это мгновение у занавески окна в расположенном напротив доме № 133 появился какой-то человек. После того как я ускользнул из ловушки, мне понадобилось ровно 10 секунд, чтобы убедиться, что, начиная с сегодняшнего дня, я буду вынужден осторожней обращаться со своими фигурами на шахматной доске жизни. Я сразу узнал его, когда он подошел к окну. Правда, в черных волосах виднелись седые пряди, но смелые серые глаза, энергичный рот, длинное худое лицо остались теми же.

Это был единственный человек, которого мы все когда-то боялись. Его выход в отставку мы отпраздновали в кафе «Рояль» маленьким, но очень изысканным ужином. Вся моя прежняя ненависть к нему вспыхнула снова, когда я узнал, что он по собственной воле вернулся к оставленной им было деятельности. Я дал себе слово не щадить этого человека, если случайно судьба приведет его в мои руки.

Улица была коротка. В 20 метрах находился оживленный пассаж. Но в этот ранний час поблизости было мало народу, и, как впоследствии оказалось, эти богатые событиями секунды прошли почти без свидетелей.

Издавна моим правилом было, что быстрое нападение – самый лучший способ защиты. Итак, в ту минуту, когда инспектор открыл рот, чтобы объявить меня арестованным, я прострелил ему правую лопатку. Он покачнулся и упал бы, если бы его не подхватили сыщики. Прежде чем они прислонили его к воротам дома и оправились от неожиданности, я успел проскользнуть в пустую телефонную будку ближайшего почтамта в конце улицы.

Я всегда утверждал, что жалобы на телефон совершенно необоснованы. На этот раз, по крайней мере, у меня их не было. Через 30 секунд после того, как я попросил № 1000, я был соединен с приказчиком. В его обязанности входило содержать в чистоте и порядке образцы кожи, которые, откровенно говоря, очень редко пускались в дело. В нескольких словах я передал ему все, что нужно было, после чего проделал обычный фокус трансформатора, который уже не раз сохранял мне свободу. Я вывернул наизнанку свое солидное черное пальто, и оно превратилось в светло-серый реглан с тугим поясом. Засучил брюки до колен, открыв элегантные коричневые кожаные ботинки. Оставил свою твердую черную шляпу в телефонной будке и заменил ее шапкой. Потом снял – почти с сожалением – изумительнейшие черные усы, которые когда-либо были созданы парикмахером, надел очки и вышел.

На улице собралась толпа, и веснушчатая дама за решеткой уделила мне мало внимания.

– Можно лопнуть, – сказал я шутя, – ожидал почти 10 минут, пока получил соединение. Меня соединяли 2 раза.

Она равнодушно выслушала мою жалобу.

Ее внимание все еще было обращено на улицу.

– В чем дело? Пожар? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она. – Да, вы уплатили за оба разговора? – спросила она рассеянно.

Я уверил ее в этом и вышел на улицу. На Йолертон-роуд собралась небольшая группа людей, промчалась карета «скорой помощи». Я не спеша прошел широкий пассаж и добрался до такси. Кивнул шоферу и, помедлив мгновение, посмотрел на небо.

– Останется ли погода такой же? – спросил я шофера. Он подумал минутку и ответил:

– Думаю, что дождя не будет, сударь.

– Стритхэм-Хилл стейшн, – приказал я.

Из Стритхэм-Хилл я приехал трамваем к Лондонскому мосту и оттуда автомобилем к вокзалу. Я как раз поспел к поезду, отходящему в 10.40 в Бруквуд. Там я подкрепился немного в отеле, после чего поехал машиной в «Линксайд», имение некоего мистера Джемса Стенфилда, граничащее с площадкой для гольфа в Уокинге.

Вильям, мой слуга, занятый в саду окапываньем клумб, приветствовал меня с присущим крестьянам равнодушием.

Дженет, его племянница, тотчас же впустила меня, и, хотя я приехал совершенно неожиданно, не обнаружила ни малейшего любопытства. Она затопила камин в маленьком салоне и выслушала мои замечания приветливо, с непоколебимым спокойствием. В этот день я острее, чем всегда испытывал какую-то неловкость перед Дженет.

Я исподтишка наблюдал за ней, пока она наклонялась к огню; она была очень молода, и даже скверно сшитое платье не могло скрыть ее прекрасной фигуры. У нее были тонкие губы, пытливые, странные глаза, горевшие на бледном лице, обрамленном массой старательно причесанных, блестящих каштановых волос. Когда она выпрямлялась, немного раскрасневшись от напряжения, ее взгляд, ожидая приказаний, на мгновение остановился на мне. Сознание того, что я в первый раз вижу ее так близко и что она необычайно красива, взволновало меня.

– Ничего не случилось в мое отсутствие, Дженет?

– Ничего, сэр. Сборщик налогов – он хотел узнать ваш лондонский адрес.

– Вы сказали ему?

– Я не знаю его, сэр, – ответила она спокойно.

Я снял свои очки и почистил стекла.

Я хороший психолог, но равнодушие этой девушки привело меня в замешательство.

– Я оставлю вам его, когда уеду снова, – пообещал я. – Пожалуйста, приготовьте мне серый костюм для гольфа и чулки.

– Вы будете обедать, сэр?

– Я буду обедать в гольф-клубе, а ужинать дома.

– Что вы закажете на ужин, сэр?

– Предоставляю вам позаботиться об этом.

Она вышла, не задавая больше вопросов. Когда я через несколько минут поднялся наверх, моя спальня оказалась убранной, как всегда: костюм для гольфа был приготовлен. Я снял свое несколько оригинально сшитое платье, надел костюм для гольфа и отправился в клуб. В вестибюле я встретил секретаря.

– Будете ли вы здесь после обеда, доктор Стенфилд? – спросил он.

– С удовольствием, – ответил я.

– Приехал кое-кто, – продолжал он, – кто охотно сыграл бы партию. Вы встретите его в столовой.

Я вышел. У одного из столиков сидел сэр Норман Грэй, человек, который несколько часов тому назад в Брикстоне, на Йолертон-роуд, наблюдал из окна за тем, как меня хотели арестовать.

Грэй

Осенью 19… года я отказался от своей службы в Скотленд-Ярде по двум причинам. Во-первых, в знак протеста против большой несправедливости, хотя и не задевшей меня лично, но вызвавшей глубочайшее возмущение большинства моих коллег. Во-вторых, потому, что после внезапной смерти одного дальнего родственника мне достался не только его титул, но и значительное состояние. Я провел почти три года в путешествиях, прожив около половины этого времени в Соединенных Штатах. Когда я вернулся в Лондон, меня, почти против моей воли, охватила тоска по моей старой работе. Мне было ясно, что старый департамент не соответствует своему назначению. Несколько хладнокровных убийств, как и крупные дерзкие взломы, оставались неразоблаченными. В деревне я имел достаточно времени, чтобы заняться этими случаями в качестве, так сказать, постороннего лица. Я следил за отчетами в газетах и получал некоторую информацию и указания от моего друга, инспектора Ремингтона, который раньше был моим коллегой, а теперь занимал оставленный мною пост. Постепенно я пришел к результатам, которых не сообщал никому, так как знал, что навряд ли кто-нибудь в Скотленд-Ярде согласится со мной. Я пришел к заключению, что большинство нераскрытых преступлений должно быть приписано одному лицу, или вернее – одной банде преступников, подчиняющихся одному руководителю.

Привычный инстинкт, выработавшийся в течение моей долгой полицейской деятельности и ставший моей второй натурой, заставил меня взяться за поиски этого ультрапреступника.

В ноябре 19… года мне показалось, что верный след найден.

Три преступления были, по моему мнению, организованы одним и тем же лицом. Первое – крупная кража драгоценностей у фирмы Хенсон и Уотт на Риджент-стрит, во время которой при исполнении своих обязанностей был застрелен ночной сторож. Второе – нападение на курьера, совершенное в поезде, шедшем из Лондона в Дувр. Тогда были похищены ценные бумаги. Курьер был ранен, и хотя после шестимесячного лечения оправился, все же никак не мог дать толкового объяснения происшедшему. Ценные бумаги были перепроданы в Южной Африке со значительным убытком.

Третье – похищение большой коллекции нешлифованных алмазов на вилле лорда Вендерли в Парк-Лейне, причем лорд Вендерли был серьезно ранен одним из нападающих, которого он не успел разглядеть.

Были еще другие преступления. Я подозревал, что они находятся в связи с вышеупомянутыми. Но те три (по некоторым причинам я пришел к такому убеждению) возникли в одном и том же мозгу. Итак, я поставил себе целью уличить этого человека, и наконец пришел день, когда я был почти уверен, что могу издать приказ о его аресте. Не стоит перечислять свидетельствующих против него обстоятельств, убедивших меня в конце концов, что он запутан во все эти истории. Довольно, если я скажу, что после трехнедельного наблюдения нашел, что человек, который под именем Томаса Пэгсли имел в Бермондси кожевенный склад и вел, по-видимому, безупречную жизнь в Брикстоне, состоял в какой-то связи с этими преступлениями.

Меня поразило, что дела его на кожевенном складе велись очень небрежно и он часто уезжал из Лондона, но поездки его были направлены вовсе не на те местности, где он мог бы сбыть свой товар. Он часто отсутствовал больше месяца, причем хозяйка его ничего не знала о его местопребывании. Последняя была женщиной, почтенной во всех отношениях. Он жил в ее доме уже два года, и она не имела ни малейшего представления о его делах.

Я поселился по соседству, и мне легко было выведать все, что она о нем знала. И одно-два обстоятельства, которые она упомянула, укрепили меня в моем подозрении. Я поделился ими с Ремингтоном, и решено было его арестовать.

Никогда еще арест не был так бездарно задуман и выполнен, как в тот раз. Инспектор, которому Ремингтон поручил это, прибыл со своими подчиненными в Брикстон на час позже назначенного времени, задержал Пэгсли на улице, – и ему пришлось слишком скоро выяснить, с какого рода человеком он имел дело. Не успел он произнести полдюжины слов, как покачнулся, поскольку пуля продырявила ему плечо. Его спутники прислонили его к воротам, намереваясь потом схватить Пэгсли. Но того уже не было и следа.

Изумительная ловкость этого человека нашла себе в этот день наилучшее применение. Каким-то необычайным образом он, казалось, исчез с лица земли. При контроле его книг не нашли никаких записей; служащий его бюро, честный человек, знал только, что его хозяин предпринимал многочисленные поездки, имевшие целью получить новые представительства за границей. Мы нашли достаточную сумму денег, чтобы уплатить по всем его обязательствам, но о нем самом не было ни слуху ни духу.

Тот день, когда был ранен инспектор и человек, который столь живо меня интересовал, скрылся таким необъяснимым образом, – день этот замечателен (для меня) и другой случайностью.

Недовольный неудачным исходом моего шестимесячного расследования, я решил выкинуть это происшествие из головы и поехал в Уокинг играть в гольф.

Секретарь клуба представил меня господину по имени Джемс Стенфилд, жившему поблизости. Мы сыграли партию, которую я причисляю к лучшим, когда-либо игранным мною. Стенфилд был очень молчалив, но отнюдь не угрюм. Он выглядел лет на сорок и, казалось, был весь поглощен игрой. Он делал каждый удар с доходившей до смешного заботливостью и с изумительной точностью. Причем никогда не выгонял шар далеко вперед, но лишь настолько, чтобы прибить его к месту назначения. И из 80 ударов, которые составляли партию, я не запомнил ни одного, который был бы чересчур сильным или слишком слабым. Он побил меня на 17-м отверстии, и когда мы при 18-м ударе стояли друг против друга, случилось нечто, придавшее еще большую тревожность этому богатому событиями дню.

Справа от нас был кустарник, за которым, как сказал мне мой партнер, находившийся слева от меня, он первый обнаружил то, что встревожило собаку. Он вскрикнул, и я поспешил к нему. На спине лежал человек с раскинутыми руками и маленьким синим отверстием во лбу. Он был мертв, но еще теплый, – и, по странной случайности, я сразу узнал его: это был один из сыщиков, которые утром на Йолертон-роуд не смогли арестовать человека, проживавшего под именем Томаса Пэгсли.

Дженет

Как раз перед обедом, в четверг, 3 ноября, снова неожиданно появился мой хозяин. Я не удивилась. За ночь до этого я видела его во сне, и мне казалось невозможным, чтобы он не появился после моих ежедневных горячих молитв. Увидев, что он входит в сад, я почувствовала дикую радость. Если бы он увидел меня в эту минуту, он бы все узнал и понял. Но пока он подошел и я впустила его, мое самообладание вернулось ко мне. Я, вероятно, показалась ему только обыкновенной, хорошо воспитанной и умеющей держать себя горничной. Он переоделся и сейчас же ушел играть в гольф. Войдя в комнату, чтобы почистить и убрать снятое им платье, я обнаружила, что он повесил его в стенной шкаф и, по-видимому, запер его. Это открытие, которому предшествовали многие другие, дало новый материал для моих размышлений. Я решила внимательно прочесть завтра газету. Мне становилось все яснее, что в жизни моего господина было нечто, тщательно скрываемое им от света. Я еще более убедилась в этом, найдя спрятанный в верхнем ящике револьвер. Купец, имеющий бюро в Сити и виллу, дающую ему возможность играть в гольф за городом, обычно не носит с собой заряженного револьвера. Мое сердце возбужденно билось, когда я взяла в руки револьвер и играла им. Я забыла о равнодушии моего хозяина ко мне. Я не считалась с тем, что он никогда не уделил мне лишнего взгляда, несмотря на то, что я красива и могла бы насчитать немало поклонников, восхищавшихся моим лицом и фигурой. Все же я надеялась завоевать его сердце если бы мне удалось подойти к нему поближе. Я чувствую это, хотя никогда не думала ничего подобного о каком-либо другом мужчине. Я думаю что он по своей натуре холоден и недоступен.

Если бы он только подозревал, какая пламенная страсть к нему пожирает меня день и ночь, он сбросил бы свою холодную, таинственную маску и уделил бы мне в своей жизни место, по которому я тоскую.

Я стояла еще безо всякого дела в его комнате и смотрела на запертый шкаф, когда, к моему удивлению, вошел мужчина – худой, неприятной внешности, с впалыми щеками и щетинистыми рыжеватыми усами. Я нелегко пугаюсь, но меня кольнуло в сердце, когда он запер за собой дверь.

– Что вам нужно? – спросила я резко. – Как посмели вы войти сюда?

Он строго посмотрел на меня, и я тотчас же поняла, что ошиблась: он не был, как мне показалось вначале, одним из моих поклонников, которых мне с большим трудом удавалось держать на расстоянии.

– Мисс, – начал он, – я полицейский чиновник. Вы производите впечатление благоразумной девушки. Ответьте добросовестно на мои вопросы, помогите мне в исполнении моего долга, и вы будете вознаграждены.

Я несколько минут молча смотрела на него. Не думаю, чтобы я покраснела или как-нибудь иначе выдала испуг, охвативший мое сердце. Мой господин был в опасности. Я лихорадочно думала: «Как спасти его? Как спасти его?»

– Ваш хозяин вернулся приблизительно час тому назад? – продолжал этот человек. – Теперь он ушел играть в гольф? Покажите мне платье, в котором он вернулся домой.

– Откуда вы знаете, что он переодевался? – спросила я.

– Я видел, как он пришел и ушел снова, – гласил спокойный ответ. – Это спальня, не так ли?

– Конечно, – подтвердила я.

– В таком случае платье, которое он снял, вероятно, здесь. Где же оно?

– Не знаю. Я сама искала его вещи и хотела только что посмотреть в ванной, не оставил ли он их там.

Он направился к ванной комнате и вошел туда.

Он покинул комнату лишь на мгновение, но этого времени для меня было достаточно, чтобы вынуть револьвер из ящика с галстуками и опустить его в карман.

– Он вовсе не пользовался ванной, – сказал сыщик, снова подходя ко мне. – Я хотел бы, чтобы вы присутствовали при том, как я обыщу шкаф.

Я не противоречила, и он быстро обыскал два отделения шкафа. Когда очередь дошла до нижнего ящика, оказалось, что тот заперт. Сыщик тихонько свистнул.

– Есть у вас ключ отсюда? – спросил он.

– Нет, он у моего хозяина.

Он не медлил ни секунды, даже не извинился, а просто взломал вынутым из кармана инструментом замок и склонился над содержимым ящика. Думаю, что этот человек привык говорить лишь самое необходимое, но я услышала, как он, обрадованный находкой, стал напевать себе под нос. Когда он встал, торжествующая улыбка играла на его губах.

– В котором часу вы ожидаете вашего хозяина? – спросил он.

– Не знаю точно, – ответила я, – он обедает в клубе, потом играет партию в гольф. Около 4 или 5 должен был бы вернуться.

Сыщик подошел к окну и поглядел на площадку для гольфа. Я тоже посмотрела в окно. Вдали виднелись фигуры двух людей, играющих в гольф.

– Знаете ли вы поле для гольфа? – спросил он.

– Отлично. Я с детства жила здесь.

– У которого отверстия они теперь играют?

– У 7-го.

– А зеленое на противоположной стороне?

– Это 17-е.

– Где находится позиция к 18-му?

– Отсюда ее не видно. Ее заслоняют деревья. – Он кивнул, по-видимому, очень довольный. Его глаза остановились на мне. Я заметила на его лице выражение, которое было мне давно знакомо. Он, очевидно, разглядел, что я по-своему очень красива. Он приблизился ко мне.

– Нравится вам ваш хозяин?

– Я редко вижу его.

– Известно ли вам, что вы очень красивая девушка?

Он подошел ко мне вплотную.

– Я всегда недоверчиво отношусь к незнакомцам, которые заявляют мне об этом, – сказала я и отпрянула на шаг назад.

Он рассмеялся.

– Может быть, вы за это поцелуете меня? – спросил он и показал бумажку в один фунт. – Вы умная девушка и сообщили мне все, что я хотел знать.

Я посмотрела на него с некоторым любопытством. Если даже он говорил правду, я не могла вернуть ему комплимента, потому что в роли тайного полицейского агента он оказался безнадежным идиотом.

– Я никогда не позволяю целовать себя, – ответила я, отстраняя фунтовую бумажку.

– Но на этот раз вы сделаете исключение, не правда ли?

Я не рассчитывала, что он действительно посмеет, – и в первый раз в моей жизни мужчина поцеловал мой рот. Я и теперь еще едва могу выразить словами, какое бешенство вспыхнуло во мне против этого человека. Я боялась даже заговорить, чтобы в слепой ярости не выдать того, что происходило в моем сердце. Но он, по-видимому, ничего не заметил, вскоре покинул дом и направился через сад к кустарнику. Я взяла полевой бинокль своего господина и с удовлетворением констатировала, что последний был на плацу, – все еще очень далеко от сыщика. Я подождала четверть часа. Потом отправилась по другой дорожке, ведущей к кустам, и осторожно пробралась к человеку, который, скрестив руки, прислонился к дереву.

Я подходила все ближе. У меня легкая поступь. За то время, что я служила горничной, я приучилась легко передвигаться. Таким образом мне удалось приблизиться к нему на расстояние нескольких метров, не привлекая его внимания.

Я не сентиментальна и отлично сознавала, на что иду. Несмотря на это, каждая мелочь в течение этих нескольких секунд до странности отчетливо врезалась мне в память. Был ненастный ноябрьский день; тучи неслись по небу: ветер раскачивал верхушки деревьев и сбрасывал на землю сухие листья. Птица пела над моей головой, и я понимала ее песню. Она радовалась тому, что еще жива среди осеннего умирания. И тогда предо мной предстала картина переполненного зала суда. Я увидела судью, выслушивающего меня, и присяжных, выносящих мне приговор. На мгновение меня охватил ужас. Я снова вспомнила ненавистный поцелуй и, подумав о своем господине, улыбнулась. Если бы он узнал об этом, он был бы мне благодарен, – и когда-нибудь он узнает.

Я подошла совсем близко, и, думаю, что моя жертва почувствовала мое дыхание. Он быстро обернулся и растерянно поглядел на меня широко раскрытыми глазами. Хотел отступить на шаг, но, казалось, был совершенно парализован, – и, не колеблясь, я выстрелила ему в лоб. Он зашатался. Его рот был бессмысленно раскрыт, как у сумасшедшего. Глаза его закатились, он упал. Мгновение я прислушивалась, потом вернулась той же тропинкой домой. Я исполнила то, что хотела.

Сэйр

Партия в гольф с отъявленным врагом моей жизни и свободы нисколько не смутила меня. Все же я должен сознаться, что в первую минуту растерялся, увидев в столовой клуба Нормана Грэя. Ведь прошло меньше часа после того, как он был свидетелем неудавшейся попытки арестовать меня. Но я скоро пришел к убеждению, что его присутствие здесь было совершенно случайным и не имело никакого отношения к безвредному и уважаемому Джемсу Стенфилду, обитателю соседней виллы. Я играл очень уверенно и удачно, и только сразу же после 18-го удара одно неожиданное открытие едва не лишило меня самообладания. Перед нами лежал застреленный сыщик, которого я в последний раз видел на Йолертон-роуд, и хотя я, как и Норман Грэй, тотчас же узнал его, я, разумеется, не показал этого.

После того как прошла первая минута испуга. Грэй занялся происшедшим. Он приказал мальчикам, прислуживавшим нам при игре, посмотреть, нет ли вблизи какого-нибудь оружия, и просил меня позвать моего садовника или кого-нибудь другого, кто мог оказать помощь. Я стал звать Саула, но безрезультатно, как вдруг вспомнил, что он просил у меня разрешения посетить своего брата в Майфорде. Наконец явился один из занятых на площадке для гольфа рабочих и помог нам отнести мертвого в сарай в моем саду. Грэй запер двери и позвонил врачу и в полицию.

– Вы должны извинить, если предпринимаемые мною меры кажутся вам излишними, – заметил он, – но я когда-то служил в Скотленд-Ярде.

– Вам незачем извиняться, – уверил я его, – я, напротив, благодарен случаю, приведшему вас сюда. Думаете ли вы, что мы имеем дело с самоубийством?

– У меня есть основания сомневаться в этом, – ответил он. – Если бы это было самоубийство, мы нашли бы поблизости оружие. Ввиду того, что убийство совершено около ваших владений, – больше того, даже на ведущей к вашему дому дороге, – вы, конечно, разрешите мне опросить ваших слуг.

– С удовольствием, – ответил я, – впрочем, у меня небольшой персонал, так как я бываю здесь только время от времени. Садовник сегодня после обеда свободен. Осталась только горничная.

Я повел его в дом. Дженет работала в кухне, но тотчас явилась на наш зов. Она, как всегда, выглядела прелестно и держала себя сдержанно, но без смущения.

– Мы хотели бы знать, – спросил мой спутник, – был ли здесь кто-нибудь после обеда?

– Нет, сэр, только мальчик с курицей, которую я заказала хозяину на ужин.

– Не видали ли вы еще кого-нибудь поблизости?

– Никого, сэр.

– Слыхали ли вы что-нибудь, напоминающее револьверный выстрел?

– Нет, сэр.

– Уходили ли вы из дому?

Девушка покачала головой.

– Мне незачем было уходить из дому, сэр, – отвечала она, – у меня была работа на кухне.

Грэй кивнул, поставил еще несколько незначительных вопросов и отпустил ее. Вскоре после этого явились полицейский инспектор и врач. Я не сопровождал их к месту преступления, но тотчас же отправился в свою спальню. Я заглянул в нижний ящик, куда запер платье, бывшее на мне в момент побега. Ящик был взломан, платья не было. Я стоял перед загадкой. Кто-то проник в мою тайну. Я находился в опасности и, вероятно, не совсем еще избавился от нее. Я вновь сошел вниз, в гостиную, и позвал Дженет. Когда она вошла, я стал между нею и дверью. Она была у окна, так что я мог отчетливо видеть ее лицо. Снаружи, у кустов, находился полицейский инспектор, все еще погруженный в разговор с Грэем.

– Знаете ли вы об этом случае что-нибудь такое, чего вы не сообщили сэру Норману Грэю? – спросил я.

– Да, сэр.

Я посмотрел на нее, размышляя. Спокойная и приветливая, она стояла в сером свете сумерек. Ее глаза не опустились, встретив мой взгляд. Женские глаза до сих пор оставляли меня равнодушным, но на этот раз я заметил, что ее глаза были замечательно красивы. Зелено-коричневого цвета, они горели почти зловещим блеском. У нее были длинные ресницы и красиво изогнутые брови. У рта залегла страстная складка, которой я раньше не замечал. Изумительно сверкали ее пышные каштановые волосы.

– Скажите мне обо всем, Дженет, – приказал я.

– Сразу после того, как вы ушли из дому, сюда явился человек, который лежит теперь в сарае, и выспрашивал меня про вас. Он прошел в вашу спальню и хотел посмотреть платье, в котором вы вернулись из города. Он взломал нижний ящик шкафа и нашел его.

– В верхнем ящике находился револьвер, – заметил я вскользь.

– Я его нашла и спрятала.

– И после того, как он нашел мое платье…

– Он отправился к кустам, поджидать вас.

– Сказал он, что ему нужно?

– Он сказал, что он сыщик.

– И потом?

– Я пошла другой дорогой. И когда приблизилась к нему настолько, что не могла промахнуться, застрелила его.

Я человек, у которого храбрость сделалась второй натурой. Я видел людей, игравших со смертью, и, случалось, сам играл ею, как жонглер мячом; но никогда я не слышал, чтобы о ней говорили с таким равнодушием. За окном между деревьями все еще виднелись сыщик с моим спутником. В нескольких метрах от нас лежало тело убитого. Я наклонился вперед и пытливо посмотрел на девушку, стараясь объяснить себе почти циничную бесчувственность ее тона.

– Почему вы сделали это, Дженет?

– Потому что он сделал то, чего до него не посмел ни один мужчина, сэр. Он поцеловал меня в губы! Удивляюсь, что не убила его на месте!

– Не имели ли вы и других причин, Дженет?

– Я хотела спасти вас, сэр.

– От чего?

– От полиции.

– Вы полагали, что я нахожусь в опасности?

– Я знала это.

– Кто же я, по-вашему?

– Великий преступник.

Я смутился. Мне стало ясно, что я часто зависел от милости этой девушки. Она медленно продолжала:

– Я всегда чувствовала, что вы ведете двойную жизнь. Немногочисленные посетители, которых вы принимали, приходили ночью и тайно. Всякий раз, когда вы возвращались и мистер Стенфилд возобновлял свою игру в гольф, на следующий день в газете появлялось сообщение о каком-нибудь убийстве или крупном взломе. Я знала, что когда-нибудь случится то, что произошло сегодня. Я довольна, что все так хорошо кончилось.

– Отдаете ли вы себе отчет в том, что вы хладнокровно убили человека? – спросил я пытливо.

– Я рада, что мне это удалось.

– У вас довольно странные представления об обязанностях горничной.

– Не смейтесь надо мной, – сказала она, немного задетая. – Я женщина, даже опасная женщина, но я умна и сообразительна. Я рождена не для того, чтобы быть прислугой. Я знаю, что достойна стать вашей помощницей, и надеюсь стать ею.

– Я никогда в жизни не доверял женщинам.

– Мне вы будете верить, – сказала она тихо и убежденно. – Вы всегда будете помнить о том, что я сегодня сделала для вас. Я женщина, созданная для того, чтобы заполнить вашу жизнь. Вы должны понять это и действовать сообразно с этим. Вы не раскаетесь.

Она немного приблизилась ко мне, и, хотя женщины всегда были для меня не более чем игрушки, заполнявшие праздное время, я почувствовал, что меня охватила страсть. Во мне все вспыхнуло. Я взглянул на жизнь другими глазами. Ее голос звучал нежно и пленительно. Ее взгляд, умоляющий, но полный собственного достоинства, был направлен на меня. Она была похожа на великолепного зверя.

– Вы женитесь на мне, – продолжала она, – это мой каприз, но я на нем настаиваю. Подумайте, как выгодно это будет для вас. В случае, если вам не повезет, я никогда не смогу донести на вас. Но с вами не случится ничего дурного. Я знаю, как вы ловки. И я не глупа. Скажите же, что все это вам небезразлично. Я доказала вам свою преданность, – закончила она и выжидательно посмотрела на меня. Я обнял ее.

Страстный огонь исходил из ее губ и согревал мою кровь. В ее странных глазах появилось выражение неземного восторга, которое волновало и очаровывало меня. Казалось, эта современная Борджиа не в силах была оторваться от меня. Силуэты обоих мужчин у деревьев становились туманнее.

– Где револьвер? – прошептал я.

– Где никто не найдет его.

– А платье?

– Сожжено. Я сожгла его немедленно. Ведь от этого зависела ваша безопасность.

Приблизительно через полчаса те двое, осмотрев место преступления, вернулись.

Я как раз обматывал ручку клюшки для гольфа. Дженет приготовляла в кухне ужин. Грэй выпил виски с содовой. Он выглядел усталым.

– Нашли вы что-нибудь? – спросил я при прощании.

Он отрицательно покачал головой.

– При данных обстоятельствах это было очень трудно. Я не помню ни одного убийства, которое было бы настолько подло. Я не говорю уже о том, что убитый еще совсем молодой человек, оставивший жену и троих или четверых детей и хотевший только выполнить свой долг. Если бы…

Он оборвал фразу, вздохнул и отвернулся.

– Я надеюсь, что в какой-нибудь партии гольфа вы дадите мне реванш, мистер Стенфилд, – сказал он уходя.

– С величайшим удовольствием.

Грэй

На состоявшемся вчера (запоздавшем на целых два дня) заседании следственной комиссии по делу бедного Ричарда Ледбрука было установлено, что дело шло об убийстве, совершенном одним или несколькими преступниками. Уже одно это заключение ясно свидетельствовало о том, как плохи обычно применяемые нами методы розыска. Они оскорбляли мою совесть, и самая мысль о них причиняла мне боль. Ледбрук нашел след, о котором никому ничего не сообщил. Он отправился в Уокинг в поисках исчезнувшего Пэгсли, который, как я полагал, был не кем иным, как Майклом Сэйром. Там он был убит, вероятно, самим Пэгсли или его помощником, но никому из нас не удалось найти ни малейшей улики, которая навела бы на след убийцы. Мне тяжело было покидать место преступления.

Я еще несколько раз играл в гольф с мистером Стенфилдом и раз даже обедал у него. Обед, кстати, был весьма изыскан и хорошо приготовлен. Он очень хотел назначить награду за поимку преступника, но до сих пор я не поддерживал в нем этого намерения. Было совсем нежелательно, чтобы много народу вносило путаницу в этот случай. Я ни с кем не говорил, и даже Стенфилду не сообщил о том, что поимка Томаса Пэгсли сделалась целью моей жизни. В день, когда я его поймаю, разъяснится загадка смерти Ледбрука.

И я его поймаю!