Рекорд приключений

Сэйр

После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков – Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней, монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Оба мошенничали за картами – у них была ободранная колода, которая служила им за год до моего появления, – много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это им пройдет безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.

Я не представляю себе большего одиночества, чем то, в котором мы жили. Я начал ненавидеть все, что с первого взгляда пришлось мне по душе: бодрящий, острый запах только что срубленных деревьев; аромат, пропитывавший землю до и после виноградной жатвы; свежевспаханные поля; залитые солнцем поляны, над которыми носился осенний запах винограда. Все это скоро перестало радовать меня. Я определил свой исчезавший интерес к природе как признак слабости, как предвестник наступающей старости. Я всегда отдавал себе отчет в своих переживаниях и в положении, которое занимал на свете.

Иногда, когда те двое спали, я читал газеты, которые с большим трудом добывал в соседней деревне. Я читал о себе, о том, что я ужаснейший из всех находящихся на свободе преступников; что знаменитейшие сыщики Лондона, Парижа и Нью-Йорка поклялись меня поймать; я читал о своих преступлениях, смелости и бесстрашии. Я читал обо всем этом, сидя в лесу у своей хижины, и усмехался. Я знал, что мне здесь ничто не угрожает и я могу оставаться сколько угодно, не боясь опасности. Но бархатные брюки и тужурка дровосека были мне не по вкусу. Не нравились мне также черный хлеб, суп из чеснока, яблоки и кислое пиво, составляющие, главным образом, мою пищу. В Лондоне для меня заготовлено было достаточно денег.

Я знал, что рано или поздно я отправлюсь за этими деньгами и вновь натравлю против себя моих врагов.

Однажды какая-то случайность навела меня на блестящую мысль. Мы отправились за табаком для наших трубок. Отошли приблизительно на двадцать метров от того места, где лесная дорога резко поворачивала в сторону, и, по обыкновению, оставили наши повозки посреди дороги. Вдруг из-за угла показался автомобиль, мчавшийся с такой быстротой, что шофер едва успел затормозить его. С необыкновенной ловкостью проехал он мимо нас, чуть задев стволы деревьев и едва скользнув по краю пропасти, тянувшейся вдоль самой дороги. Отъехав на некоторое расстояние, шофер обернулся, погрозил кулаком и послал по нашему адресу несколько проклятий. Я приветливо махнул ему рукой, так как в это мгновение меня осенила блестящая идея.

В тот же вечер, убедившись, что Пьер и Жак выпили достаточное количество кислого вина, я посвятил их в свой план.

– Товарищи, мы живем как собаки.

Они убедительно прорычали что-то – они почти никогда не говорили членораздельно.

– Сегодня, – продолжал я, – мне кое-что пришло в голову. Если бы наши повозки стояли на один дюйм ближе к краю дороги или шофер оказался бы менее ловким, авто разбилось бы вдребезги и полетело бы в пропасть.

Они снова пробормотали что-то, прислушиваясь к моим словам.

– Собачья жизнь, – повторил я. – Вам нужны деньги и деньги для того, чтобы пить внизу, в кафе у подножья гор, брантвейн – с женщинами, которые теперь не хотят знать вас, потому что вы нищие и ничего не можете им купить.

Они вынули трубки изо рта и прислушались внимательней.

– Человек, проехавший сегодня мимо нас, наверное, имел при себе много денег, большой, туго набитый бумажник. Когда он будет лежать без сознания, мы возьмем деньги. Один из нас принесет их сюда, где их можно спрятать в надежное место. Утерянный бумажник!

Что вы скажете на это, товарищи?

По-видимому, мой план им понравился. Жак отвратительно улыбнулся, причем выступили наружу его желтые волчьи зубы. Выпуклые черные глаза Пьера загорелись жадностью.

– Деньги мы разделим поровну на три части? – спросил он.

– Понятно, каждый получит треть, – поддакнул я. – Все остальное можете спокойно предоставить мне.

На следующее утро мы с обновленной энергией приступили к работе. Все время, пока мы работали в лесу, срубая сучья с поваленных деревьев и нагружая стволы на телеги, мы думали об удаче, возможно, поджидающей нас сегодня же на обратной дороге домой. Когда наступило время возвращаться, я заметил, что у моих спутников настроение лучше, чем было когда-либо.

Они шли рядом с повозками в приподнятом состоянии духа. Я, обладавший более зоркими глазами, оглядывал извилистую дорогу, бегущую вниз в долину и снова вверх в гору. Мы очень медленно огибали каждый угол и остановились у опасного места, исполненные злых надежд. Но все было не так просто, так как иногда нас замечали издалека, иногда шоферы ездили слишком осторожно. Все же на четвертый день наше терпение было вознаграждено. Маленький автомобиль показался из-за угла, вблизи которого мы, так сказать, стояли на якоре, со скоростью, которую развивает француз, желающий до конца использовать свою машину. Шофер дико вскрикнул, авто столкнулось с нашими повозками и полетело вместе с шофером в пропасть. Это было великолепное зрелище.

Я слез вниз к нашей жертве и вытащил из внутреннего кармана его пиджака многообещающего вида черный бумажник. Потом я приложил ухо к его сердцу и установил, что он еще жив. Я приказал Пьеру отъехать с телегой на другую сторону дороги, и мы спрятали деньги в дрова. После этого мы принялись ожидать дальнейшего, и, хотя мне не было никакого дела до того, жив или мертв был этот человек, все же я обмыл его раны и расстегнул на нем платье. Вскоре показался автобус, едущий из Канн в Гьер. Мы объяснили происшедшее, они расчистили место для пострадавшего и дали нам щедро на чай, собрав деньги с пассажиров.

После этого мы направились к себе и позже, когда зажгли огонь, раскрыли бумажник. В нем оказалось 200 франков, и я никогда не забуду дьявольской радости, отразившейся на лицах моих товарищей, освещенных дрожащим пламенем, когда они склонились ко мне, наблюдая, как я отсчитываю банкноты. Я разделил деньги на 3 равные части и сказал:

– Послушайте-ка, Пьер и Жак, я человек справедливый, и, кроме того, хоть я и не занимаю более высокого положения, чем вы, все же я всюду бывал и знаю свет. Если вы заберете эти деньги сегодня вечером с собой в деревню, вы напьетесь, выдадите себя, и нас всех упрячут в тюрьму. Я клянусь священной клятвой дровосеков, клянусь пламенем, что ваша часть останется неприкосновенной. Но сегодня не берите с собой в деревню больше 20 франков, которые англичане дали вам на чай. Остальные деньги дайте мне на хранение или спрячьте их сами.

Они были достаточно благоразумны, чтобы понять, что я опытнее их и даю им полезный совет. Итак, мы произнесли на старинном диалекте той местности священную клятву, и я пожал их большие жилистые руки, которые всегда напоминали мне коренья срубленных нами деревьев. Потом я пошел с ними в деревню, выпил стакан вина за дружбу и вернулся в нашу одинокую хижину с бутылкой самого лучшего брантвейна и пачкой крепкого табака. Я, как всегда, пил мало, но брантвейн пришелся мне по вкусу, а табак и того лучше. Я разлегся у просеки, возле сладко пахнувшей пинии, и глядел вниз на дорогу, красиво выделявшуюся на фиолетовом фоне. Время от времени в какой-нибудь из хижин зажигался огонь, потом над моей головой засветились звезды, мерцавшие сквозь неподвижные ветви деревьев. Сова пролетела мимо меня с рыдающим криком. Я потягивал вино, курил. Мысли зарождались в мозгу и исчезали. Я смутно ощущал красоту окружавшей меня природы, но не испытывал той радости, которая, обычно, наполняет мирные души при виде такого зрелища. Такая жизнь не дала бы мне ничего, кроме скучного и монотонного довольства. Я вспомнил большие города с шумными улицами, модные парки, театры, оперу, в которой звучали смех и музыка, улыбались прекрасные женщины. Оперу я любил особенно сильно. Я тосковал по роскоши и комфорту, по хорошему платью, вкусной пище и дорогому вину.

Следующая наша авантюра прошла так же, как первая, и принесла нам 2000 франков. Но на этот раз дело не обошлось так гладко. Мужчина, падая в пропасть, сломал себе шею, но его жена, получившая лишь легкие повреждения, подала на нас жалобу, так как наши повозки стояли слишком близко к краю дороги, и указала также, что исчез бумажник ее мужа, которого мы вытаскивали из пропасти. В ту же ночь к нам явился из соседней деревни жандарм, который обыскал наши вещи, но ничего не нашел. Я не позволил своим товарищам раскрыть рта и объяснил всю историю так, что на нас не падало ни малейшего подозрения. Когда мы остались одни, я серьезно обратился к ним:

– Товарищи, эта забава слишком хороша, чтобы часто развлекаться ею. На время ради осторожности надо прекратить это. Позже мы повторим эту штуку снова, причем выберем самую подходящую машину, так как это будет в последний раз. Если мы на этом что-нибудь заработаем, я вас покину. Тогда самым лучшим для вас будет спрятать ваши сбережения и больше никогда не заниматься этим. Потому что если вы хотите заработать на этом деле не тюрьму, а деньги, вам необходимо понимание и осторожность, а вы, ей Богу, не отличаетесь ни тем, ни другим.

Они знали, что я прав, и не противоречили мне. Довольно долгое время мы пропускали автомобили, не причиняя пассажирам никакого вреда. Только через месяц мы приступили к нашей последней авантюре, которая кончилась вовсе не так, как я этого ожидал. С моего наблюдательного поста я увидел большое серое авто на дороге, ведущей из Канн, крыша которого была нагружена всяким багажом и клюшками для гольфа. Рядом с шофером сидела молодая девушка, а в глубине машины – пожилой господин.

– Товарищи, это то, что нам нужно! – позвал я своих спутников. – Подъезжайте с повозками к краю дороги и ждите.

Но все произошло совсем не так, как я ожидал. Часть происшедшего осталась неясной для меня еще и по сей день. Из-за кустов, откуда я смотрел на дорогу, я заметил, что авто не в порядке или им управляла неумелая рука. Шофер то и дело подскакивал на своем сиденье, и машина подозрительно качалась. На минуту мне показалось, что она свалится в пропасть и без нашего вмешательства. Но лицо девушки произвело на меня странное впечатление. Я не мог оторвать от него глаз. Она, вероятно, отлично сознавала опасность, которой подвергалась, но на ее лице незаметно было и следа страха. Я видел, как она говорила что-то шоферу, стараясь успокоить его и заставить действовать благоразумно, но он окончательно растерялся. Тогда она подалась вперед и попробовала привести в действие ножной тормоз, что ей отчасти удалось, так как машина тотчас замедлила ход. Шофер воспользовался этим мгновением, выскочил из автомобиля и покатился по дороге. Но в эту минуту нога девушки соскользнула с тормоза, и машина вновь набрала скорость. Она взялась за руль, и видно было, что она никогда в жизни не управляла автомобилем. Кое-как ей все-таки удалось обогнуть первый угол, но за вторым стояли наши повозки. Я видел выражение ее глаз, когда авто, подпрыгивая, спускалось с горы, слышал, как старый господин звал на помощь, и мной овладело странное чувство, которого я не могу объяснить. Я действовал под влиянием настроения, когда не знаешь никакой логики. Мы тщательно подготовили все нужное для того, чтобы устроить катастрофу этого автомобиля, а тут я рискнул собственной жизнью, чтобы его спасти. Я полусоскользнул, полуспрыгнул с холма на дорогу и с разбега вскочил в автомобиль. Я кувыркнулся на сиденье, но моя левая рука сжимала руль. Девушка тотчас же поняла мое намерение и отодвинулась в сторону, чтобы дать мне место. Я сжал руль обеими руками, почти упав на колени. Мы находились в двух дюймах от пропасти и проехали по самому краю дороги. Остальное было пустяком. Я медленно управлял автомобилем, постепенно, но сильно нажимая тормоз, и остановил машину в двух метрах от места, где стояли наши повозки. Когда девушка увидела их, на ее лице в первый раз отразился ужас. Потом она взглянула на меня сверкающими глазами.

– Вы подоспели как раз вовремя, – сказала она, – это был изумительный прыжок.

– Что случилось с шофером? – спросил я.

– Наш шофер заболел, и мы наняли другого; он оказался неспособным управлять машиной, и, когда мы достигли горы, его нервы совершенно не выдержали.

Старый господин, тем временем вышедший из автомобиля, пожал мне руку.

– Дорогой мой! – воскликнул он. – Вы совершили великий подвиг! Скажите, ради Бога, понимаете ли вы по-английски?

– Я работал одно время в Девоншире. Я говорю и по-французски, и по-английски, как вам будет угодно.

Он уже совершенно оправился, и я увидел, что это был аристократ, богатый путешествующий англичанин.

– Я лорд Киндерсли; вам не придется пожалеть о вашем поступке.

Я захотел сойти с машины, но он не выпускал меня.

– Вы должны подвезти нас к ближайшему городу – в Гьер или Прюн. Я щедро вознагражу вас. Здесь мы не можем оставаться, а я не хочу, чтобы этот шофер когда-либо прикоснулся к моей машине.

– Куда вы едете? – спросил я.

– В Англию, – ответила девушка, – через Булонь.

– Я отвезу вас в Булонь, – сказал я, – если вы дадите мне ливрею и документы вашего шофера и уплатите моим товарищам. Они должны будут нанять вместо меня другого дровосека.

Старик начал щедро раздавать кредитки. Казалось, он хотел как можно скорее от них избавиться.

– Отлично, – сказал он, – что же касается условий дальнейшего, – нам не придется о них спорить.

Вся покрытая пылью, фигура спустилась с горы. Это был шофер, которого испуг совершенно вытрезвил, так как до этого он был, по-видимому, пьян.

Я не стал терять с ним времени, но просто отвел его за угол, снял с него платье и оставил ему свое. После этого я занял его место. Пьер и Жак бессмысленно смотрели на стофранковые билеты, которые лорд сунул им в руки.

– Всего хорошего, товарищи, – сказал я, махая им рукой, – может быть, я когда-нибудь вернусь, а впрочем, навряд ли. Желаю вам счастья!

Они растерянно попрощались со мной. Я пустил машину, и мы возобновили прерванную поездку в Булонь…

В течение всего времени нашей четырехдневной поездки в Булонь молодая девушка сидела около меня, но была очень сдержанна, задумчива и мало разговаривала со мной. Я все время чувствовал ее близость, и, думаю, она ощущала мою.

– Каким образом дровосек умеет управлять автомобилем? – был ее первый вопрос.

– Я не всегда был дровосеком.

– Зачем вам понадобились документы нашего шофера?

– Я хочу поехать в Англию, а достать паспорт было бы для меня не так просто.

Она неохотно прекратила разговор на эту тему. Я отлично знал, что она поставила бы мне еще целый ряд вопросов, но не поощрял в ней этого желания. На следующий день она после долгого молчания заговорила снова.

– Почему вы рискнули жизнью ради нас? – внезапно спросила она.

– Я восхитился смелостью, с которой вы глядели в глаза неизбежной смерти. Это всегда производит впечатление даже на худших из нас.

– Правда ли, что в лесах Гьера дровосеки грабят путешественников, потерпевших катастрофу?

– Да. Подозревают даже, что они сами подготавливают катастрофу, и это действительно так. Я сам участвовал в этом.

Она вздрогнула.

– Пожалуйста, не рассказывайте мне подобных вещей.

– Это правда, – сказал я. – Мы хотели и ваш автомобиль столкнуть в пропасть, но, когда я увидел вас, я уж не думал больше ни о чем, кроме вашего спасения.

Она нервно рассмеялась и старалась не смотреть в мою сторону.

– Вы странный человек. Что заставило вас взять на себя роль дровосека?

– На моей совести лежит еще многое другое, кроме этих автомобильных катастроф. Я прятался от полиции. Теперь мне представляется удобный случай удрать отсюда.

Она вздохнула.

– Как жаль, – сказала она. – Но я надеюсь, что вы благополучно приедете в Англию.

Она пыталась еще несколько раз вызвать меня на откровенность. Пробовала даже искать для меня какое-то оправдание. Но я хранил молчание. Наконец она вовсе перестала обращаться ко мне.

В Булони мне было поручено отвезти автомобиль в Лондон и доставить его в гараж на Соут-Адлей-стрит, что я и сделал. Там мне сообщили, что барышня приказала позвать меня, как только я приеду. Меня повели в уютный салон, куда тотчас же пришла и она. Когда она ступила через порог, я почти смутился. Эта элегантно одетая молодая женщина, несмотря на приветливую, почти жалостливую улыбку, ничем не напоминала мне той девушки, чьи шелковистые волосы трепал ветер и чьи губы презрительно улыбались, когда она мчалась вниз с горы навстречу смерти.

– Мой дядя поручил мне передать вам это, – сказала она, протягивая мне конверт, – а я очень хотела бы знать, примете ли вы от меня на память…

Она передала мне миниатюрный портрет ее самой, сделанный на слоновой кости, и я сунул его вместе с конвертом в карман. Она подвинулась немного, освобождая на диване место рядом с собой, но я сделал вид, что не замечаю этого движения. Я внезапно почувствовал, что мной овладевает неожиданное, незнакомое мне чувство.

– Я никогда не забуду этого вечера, – нежно сказала она, – это был замечательный прыжок.

Я сделался жертвой необыкновенных, запутаннейших и непонятных переживаний. Они едва не повели меня к поступкам, вовсе не входившим в мои планы. Я хотел точно объяснить ей, кто я такой, чтобы она хорошенько поняла, что я навсегда исключен из списка порядочных людей. Но я не находил нужных слов.

– Я думаю, мисс Киндерсли, лучше всего для вас как можно скорее забыть обо всей этой истории. Я собирался столкнуть ваш автомобиль в пропасть, как обычно поступал с другими машинами. Только каприз заставил меня в последний миг изменить свое решение. Поверьте, знакомство со мной никому не делает чести.

– Но вы можете измениться. Почему бы вам не попробовать?

Я покачал головой:

– Слишком поздно. Меня травят и преследуют со всех сторон, и так будет всегда. Ни в одной стране мира я не найду покоя даже на короткий срок. И я заслужил такую участь.

Всю свою жизнь я был свободен от единственного порока – трусости, но в эту минуту, при виде протянутой мне узкой, белой руки, дрожащих гордых губ, меня охватил страх перед самим собой. Я убежал из этой комнаты и этого дома.

Мистер Юнгхэзбенд не хотел верить своим глазам, когда я на следующее утро посетил его в бюро в Линкольн-Инне. На мне все еще была шоферская ливрея, которая вместе с кепкой с широким козырьком достаточно меняла мою наружность, – но он тотчас же узнал меня по голосу и укоризненно покачал головой.

– Не думаете ли вы, что поступили очень глупо? – спросил он.

– Дорогой мой, может быть, это и глупо, но необходимо. Я приехал в Англию, и, так как я здесь, мне нужны деньги.

Он вытащил из ящика чековую книжку, но я отодвинул ее в сторону.

– Мне нужна тысяча фунтов банкнотами и чек на такую же сумму в английский банк. Пошлите за этим, тогда мы поговорим об остальном.

Он исполнил мое желание, но ему трудно было овладеть собой. Я улыбаясь наблюдал за ним.

– Говорят, когда меня нет, вы всегда очень храбры и не знаете, что такое нервы, – сказал я.

– Здесь нет никого, кто был бы так неосторожен и дерзок, как вы, – тотчас же ответил мне адвокат. – Никто не подвергает себя таким опасностям, как вы. Со всеми я отлично лажу. Они слушаются моих советов. Они соблюдают осторожность. Когда же вы приезжаете в Лондон, я не знаю ни одной спокойной минуты.

Я пожал плечами.

– Я не стану больше тревожить вас. Я хотел бы знать лишь одно. Мне рассказывали в Марселе, что Дженет Соул взяла у вас большую сумму денег.

– Это неправда. Она не взяла у меня ни гроша.

Я не сомневался в его словах. Луиза ненавидела соперницу. В эту минуту я почувствовал нечто вроде угрызений совести при мысли о тех ужасах, которым Дженет подвергалась в кафе в Марселе. Несмотря на то что мы больше не питали друг к другу никаких чувств, она всегда вела себя по отношению ко мне как порядочный человек.

– Нам передали, что она попалась в Марселе, – сказал адвокат.

– Мы были на волоске от этого. Я едва спасся. Там оказались Грэй и Ремингтон. Дженет и Луиза навели их на мой след. Но мне повезло в эту ночь.

Мистер Юнгхэзбенд беспокойно заерзал в своем кресле.

– Ваше возвращение в Лондон – настоящее безумие.

– Это дерзость отчаяния, – спокойно ответил я. – Если бы вам пришлось несколько месяцев прожить на черном хлебе, молоке и кислом вине, вы тоже согласились бы рискнуть кое-чем ради ужина в кафе «Рояль».

– Почему бы вам не покончить с вашей профессией? У вас большое состояние, и вам нравится комфортная жизнь. Почему бы вам не использовать ваше искусство грима и не поселиться спокойно в какой-нибудь местности под чужим именем, не подвергая себя в дальнейшем опасности?

– Об этом я еще подумаю. Прежде всего необходимо ликвидировать кой-какие мелочи.

Мистер Юнгхэзбенд с любопытством взглянул на меня, потом показал «Таймс», который читал до моего прихода.

– Полагаю, вас заинтересует свадьба, которая должна завтра состояться?

– Какая свадьба?

Адвокат пожал плечами. По-видимому, он не верил, что я ни о чем не знаю.

– Ваш старый друг Норман Грэй женится.

Я недоверчиво посмотрел на него.

– Я жил несколько месяцев вдали от света, и до меня не доходили новости. На ком же он женится?

Мистер Юнгхэзбенд кашлянул. Он казался очень смущенным.

– Вы серьезно говорите, что ни о чем не знаете?

– Конечно, вы забыли, вероятно, где я находился последние месяцы.

– Норман Грэй женится на особе, которую я знал под именем Дженет Стенфилд. Теперь она называет себя Дженет Соул.

Эта новость неожиданно поразила меня. Дженет и я были разлучены навеки. Я обманывал ее, как многих других женщин, она же всегда была мне верна, предана и часто помогала мне. Я не питал к ней никакой злобы, особенно теперь, узнав, что она не прикасалась к моим деньгам. Но в эту минуту меня сильнее, чем всегда, охватило желание убить Нормана Грэя. Я взял «Таймс» и прочел короткую заметку.

– Хорошо, – сказал я. – Я буду присутствовать при венчании и приеме. Мне интересно, знает ли Норман Грэй толк в жемчуге. Газета сообщает, что он заказал колье из собранных им жемчужин, чтобы преподнести его своей жене в день свадьбы.

– Вы хотите пойти туда? Но вы окончательно с ума сошли, – сердито сказал адвокат.

Дженет

Ровно через два месяца после того, как я покинула Марсель, ко мне пришел Норман Грэй. Я сидела в своей маленькой комнате на Смит-стрит в Вестминстере и переписывала на машинке пьесу для какого-то театра, которую получила в бюро, время от времени доставлявшее мне работу. Он плохо выглядел и очень исхудал; видно было, что он еще не совсем оправился от болезни. Вообще же он нисколько не изменился. Не успела я оправиться от изумления, как очутилась в его объятиях. Силы покинули меня. Наступило прекраснейшее мгновение моей жизни!

– Когда наша свадьба, Дженет? – спросил он некоторое время спустя, опуская меня в кресло и усевшись со мной рядом.

– Я – замуж за вас? – задыхаясь спросила я. – Как можете вы говорить об этом?

– Просто потому, что необходимо поговорить о таких вещах, прежде чем приступить к их выполнению. Я смотрю на тебя, как на вдову Майкла, и я убежден, что ты никогда не любила его так, как будешь любить меня.

– Но ведь вы не знаете даже, умер ли Майкл? – ответила я. Мое сердце бешено билось, и каждый нерв дрожал от мыслей, вызванных его словами.

Норман сжал мою руку.

– Ведь мы благоразумные люди, ты и я, мы смело смотрим в глаза фактам. С точки зрения закона, совершенно безразлично, мертв ли Майкл, или жив. Когда он на тебе женился, он имел уже двух других жен в Америке, с которыми тоже был повенчан.

Я прижалась к нему. Все, что при свете рассудка казалось бы мне невозможным, сделалось вдруг самым понятным и простым на свете. Но тут же меня охватил ужас.

– Вы забыли, вы забыли, что я…

Он рукой прикрыл мне рот.

– Дженет! Ни ты, ни я не в силах воскресить Ледбрука, как бы мы в этом ни раскаивались. Его жена получает хорошую пенсию – я позаботился об этом. Остальное забудь так же, как забыл я.

– Я убила его, Норман!

– Я тоже убивал людей, если это вызывалось необходимостью. Возможно, я убью и Майкла, если он еще жив, чтобы свести с ним счеты. Это не должно беспокоить тебя. Ты действовала в состоянии аффекта. Ты защищала человека, которого тогда любила.

– Более того – я отомстила. Я была в то время еще совсем глупой девчонкой, у меня были идеалы. Ни один мужчина до того не целовал меня. Он сделал это прежде, чем я успела оттолкнуть его. Будь в ту минуту в моей руке револьвер, я убила бы его на месте, не размышляя о последствиях.

Я увидела довольное выражение в глазах любимого человека.

– Я всегда думал, что случилось нечто подобное. Но теперь весь вопрос в том, когда мы венчаемся.

Должно быть, я была слаба, но все женщины становятся слабыми, если их просит о чем-нибудь человек, которого они любят. Я долгие годы была несчастной, теперь я потеряла способность сопротивляться и согласилась на все, чувствуя себя при этом безумно счастливой. Мы пошли – я даже не переоделась – ужинать в ресторан. Это было переполненное публикой, плохо проветренное кафе, но оно показалось мне дворцом. Все время мы обсуждали планы на будущее, то есть говорил он, а я слушала. Длительная борьба и лишения остались позади. Вскоре должна была состояться наша свадьба, а после нее – путешествие в Италию и Египет, страны, которые мне давно уже хотелось видеть. После этого мы намеревались поселиться в имении и забыть обо всем на свете. Но едва Норман привел меня домой и оставил одну, меня охватили злые предчувствия.

Внезапно я ощутила страх перед Майклом. Мне не верилось, что он умер. Я предчувствовала, что он вернется и станет на моем пути к счастью. Страх разрастался. Я заперла дверь комнаты и всю ночь пролежала без сна.

Я испуганно вздрагивала при каждом проникавшем с улицы шорохе. У меня начиналось сердцебиение при звуке шагов, меня тревожили останавливавшиеся автомобили. Темнота комнаты пугала. Каждая тень принимала образ Майкла, и мне казалось, что я вижу его холодное лицо, загадочную улыбку и зелено-серые глаза, в которых светилась необъяснимая сила. Наступило утро, но и все последующие чудесные дни страх не покидал меня. Он охватил меня и в ту счастливейшую минуту жизни, когда спустя несколько недель я выходила из церкви рядом с Норманом Грэем. Я была его женой! Внезапно я почувствовала, что Майкл вблизи. Это было ужасное мгновение. Я задрожала, и Норман озабоченно посмотрел на меня. Я смеясь успокоила его. Мне казалось – я вижу чудесный сон.

В Соутвел-Гардене, в доме сестры Нормана, которая устроила в нашу честь прием, было множество народа. Все были необычайно внимательны ко мне, и я приобрела много новых друзей. Едва я собралась покинуть зал, чтобы переодеться, как вдруг мистер Гарольд Грэй, дядя Нормана, попросил меня показать ему жемчужное ожерелье, которое мне подарил Норман. Я тут же повела его в маленькую комнату, где лежали свадебные подарки. Мы нашли там несколько людей. Почти все из них были мне знакомы. В другом конце комнаты сидел детектив, присланный Скотленд-Ярдом охранять драгоценности.

– Я знаю, у вас мало времени, – сказал мистер Грэй. – Я только посмотрю на жемчуг и сразу уйду. Мне хотелось бы знать, понимает ли Норман, что такое хороший жемчуг.

Я показала ему шкатулку, в которой лежало ожерелье. Потом я обратилась к нескольким гостям, закончившим осмотр драгоценностей. Гарольд Грэй посмотрел на жемчуг, сморщил лоб, поправил монокль и, улыбаясь, обратился ко мне:

– Очень благоразумная предосторожность. Но, кажется, излишняя: ведь здесь в комнате находится сыщик.

– Я не понимаю вас, – ответила я растерянно.

– Я хочу сказать, что это очень хорошая имитация, но мне хотелось бы видеть настоящий жемчуг.

Я склонилась к шкатулке, и с ужасом поняла в чем дело. Никогда в жизни я не видела нитки жемчуга, лежавшей двумя рядами на шелку шкатулки. Это была не та, которую я полчаса тому назад сама держала в руках, показывая некоторым друзьям Нормана.

Я позвала сыщика.

– Мое жемчужное ожерелье пропало. Вместо него в шкатулку положены поддельные жемчуга.

Детектив запер двери и подошел к нам. Кроме меня и Гарольда Грэя, в комнате находилась очень хорошенькая девушка, Беатриче Киндерсли – старая знакомая Нормана, пожилая дама, миссис Филипсон и стройный, похожий на военного, господин, который был мне совершенно незнаком. Благодаря его сильно загорелому лицу, я приняла его за англичанина, приехавшего из Индии.

– Как досадно, – сказал незнакомец, – за последние часы в комнате было много людей.

– Это случилось не более, чем 2 – 3 минуты назад, – сказал сыщик. – Когда я направился в другой конец комнаты. Разрешите спросить вас, леди Грэй, знаете ли вы всех, здесь присутствующих?

– Мисс Киндерсли я знаю отлично, также и миссис Филипсон. Но с вами я, кажется, не знакома, – обратилась я к стройному господину.

Он посмотрел на меня со странной усмешкой, и я только теперь заметила, что он носил пенсне без оправы. У него был очень высокий лоб и гладко зачесанные назад, черные с проседью волосы. Я не могла бы сказать, чтобы он кого-либо напомнил мне, но в нем было что-то неприятное.

– К сожалению, я не имел чести быть представленным вам; ваш муж – мой старинный друг. Мое имя Осберт-Эскомб, Джемс Эскомб, служу в армии в Индии.

– Если вы незнакомы с леди Грэй, я попрошу вас остаться здесь до прихода сэра Нормана, – сказал сыщик.

– С величайшим удовольствием, – ответил Осберт-Эскомб.

Беатриче Киндерсли, стоявшая рядом с ним, внезапно рассмеялась. Ее глаза оживленно сверкнули, и ее непринужденная веселость разрядила сгустившуюся атмосферу.

– Бедный Осберт-Эскомб, – воскликнула она, продевая руку под его локоть. – Это один из старейших друзей моего отца. Он ненавидит свадьбы и всякие церемонии, а я уговорила его пойти, так как он знает сэра Нормана еще по Индии. Пожалуйста, леди Грэй, разрешите мне увезти его. Мы обещали отцу заехать за ним в клуб и опоздали уже на целых полчаса.

Сыщик казался очень разочарованным. Я пробормотала несколько банальных фраз и пожала обоим на прощанье руки.

– Хоть я и не знаком с вами, – сказал Осберт-Эскомб, целуя мою руку, – разрешите все-таки пожелать вам всего того счастья, которое вы несомненно заслужили.

Они медленно удалились, смеясь и переговариваясь. Детектив поспешно вышел, вероятно, для того, чтобы проверить какую-нибудь новую догадку. Я вернулась к шкатулке с фальшивым жемчугом. Только теперь я заметила клочок бумаги, лежавший около ожерелья. Я развернула его и прочла три слова, написанных хорошо знакомым мне почерком: «Свадебный подарок Майкла».

Внезапно вошел Норман, уже переодевшийся в дорожный костюм.

Он схватил меня за руку и быстро потянул к дверям.

– Дорогая Дженет, у нас всего 15 минут времени.

– Один вопрос, пожалуйста: знаешь ли ты Осберта-Эскомба из Индии?

– Не видал ни разу в жизни.

Я заметила подходившего сыщика и сжала руку своего мужа.

– Норман, – прошептала я, – если жемчуг…

– Да, дорогая?

– Если его украли?

– Это ровно ничего не значит, дорогая! Только бы не опоздать к поезду! Самое главное, что ты теперь на всю жизнь моя!

Сэйр

Даже мудрейший человек в мире не в состоянии предвидеть всех возможностей. Я часто рассчитывал на счастливую случайность. Мне было совершенно неясно, как я ускользну из дома в Соутвел-Гардене, если кража жемчугов будет обнаружена раньше, чем я успею незаметно уйти. Но судьба улыбнулась мне. Я ушел победителем, под охраной девушки со смелыми глазами, которая смеялась над опасностью в лесах Гьера.

– Куда теперь? – спросила она, когда мы сели в автомобиль.

– К подземке у Британского музея, если это не очень далеко от вас.

Она приказала шоферу отвезти нас туда. Потом откинулась назад на своем сиденьи. Выражение ее лица изумило меня. Она была бледна, как в ту минуту, когда смотрела в глаза смерти, и, казалось, что она испытывает какое-то неприятное чувство.

– Что тревожит вас? – спросил я.

– Я несчастна.

– Вы сожалеете о вашем вмешательстве?

Она покачала головой.

– Нет! Но вы украли жемчуг.

– Само собой разумеется.

– Вор!

– Я не отрицаю этого.

Она заплакала.

– Не могу ли я откупить у вас этот жемчуг?

– Зачем?

– Понятно, чтобы вернуть его леди Грэй. Согласитесь, что я отчасти виновата в его пропаже.

– Дорогая мисс, – сказал я, – с величайшим удовольствием, жемчуга принадлежат вам. Я совершенно согласен, вы правы. Я взял их только для того, чтобы посмотреть, какой это произведет эффект. Норман Грэй и я – старые враги. Он преследовал меня, как зверя. Его жена – тоже моя старая знакомая. Моему тщеславию льстило явиться неузнанным на этот прием и украсть жемчуг его жены. Разрешите мне…

Я снял свой цилиндр и положил его на сиденье. Потом медленно провел рукой по лбу и – вытянул из моего, специально для этой цели сделанного парика жемчужное ожерелье. Она перестала плакать и глядела на меня изумленными глазами.

– Я вполне понимаю ваше удивление. Этот парик – самая удачная из всех вещей, которые мои друзья в Париже смастерили для меня. Если я когда-либо попаду в руки Нормана Грэя, вы увидите, вероятно, этот парик в витрине полицейского музея в Скотленд-Ярде.

Машина остановилась у подземки. Девушка протянула мне руку.

– Вы отвратительный, но необыкновенный человек, – сказала она. – Во всяком случае, я рада, что отчасти отплатила вам за вашу услугу.

Я поцеловал ей руку, радуясь тому, что она разрешает мне это.

– Вы отплатили мне полностью, – сказал я и простился.