Реквием

А Лиля добавила:

– Я хочу обратить твое внимание на одну деталь: при всей видимой простоватости, она гениальная тетка, но отказывать не умеет. Она слишком добра, чтобы быть хитрой, вот и ездят на ней. Как пить дать, припашет её шеф и нас за компанию. Согласись, я права?

– Приоткрою тебе тайну. Елена не так проста, как с первого раза кажется, но ты права: слишком добра и совестлива. Сама многое тянет, потому что сильна как учёный-одиночка, но за своих подчинённых умеет постоять, не бросает на произвол судьбы, как некоторые – не будем указывать на них пальцем, – помогает удержаться на плаву. В ней постоянно горит пыл борца за социальную справедливость. Не бойся, если возьмет проект, внакладе не останешься. Отвоюет нам положенное вознаграждение. Не отстанет от шефа, пока не добьется своего. Сама она непритязательна и, прежде всего, верный друг. Она всегда берет на себя то, что многие современные мужчины не способны взять.

Елена слишком близко принимает к сердцу все тонкости и нюансы. Её глубоко огорчает малейшая неудача. Это ей как руководителю мешает, но в некоторой степени и оправдывает её излишнюю мягкость и нерешительность. Трудно ей живётся с таким характером. Но это её выбор.

Лиля недовольно заметила:

– Не стану тебя переубеждать, но считаю: нормальный у неё характер. Иронизируя над своими заслугами, она защищает себя от самодовольства. Я восхищаюсь тонкой иронией, которая сквозит в её разговорах с начальством. К тому же умеет спустить на тормозах любую негативную проблему, затушевать скандал. Говорят, за много лет работы в нашей группе не было ни одного конфликта, и это притом, что коллектив у нас женский. Такое нечасто встретишь.

– Почему у нас в группе нет мужчин? Елена Георгиевна боится их? – Это, прислушавшись к словам Лили, спросила молоденькая лаборантка Ирина.

– Ни мужчин, ни конкуренции Елена не боится. – Инна опять подчеркнула свою близость к начальнице. – И мужское хамство перед ней пасует. Тут другое. Мужчины ведь как – их учишь, пестуешь, а они чуть оперятся и сразу в дамки стремятся, даже если не заслуживают того. Сколько их таких птенцов улетело из нашего гнезда! А ещё они, как правило, одеяло на себя тянут, не беря в расчет интересы других. Были и откровенные лодыри и негодяи, пытавшиеся без зазрения совести нас эксплуатировать. Так не прижились, Елена их быстро наладила из группы, – объяснила Инна. – Она считает, что женщины трудолюбивее, надежнее и порядочнее.

Ирина, тебе надо внимательнее относиться к её советам. В жизни не так часто встречаются люди, способные и желающие искренне и существенно помочь ближнему. Безразличных особей больше. К тому же когда учит, она не издевается, не пытается унизить, оскорбить, как это зачастую любят делать мужчины, подчеркивая своё превосходство. Терпеливая. Не подминает, не обстругивает под себя, индивидуальность ценит.

Сомнения

А у Елены Георгиевны беспокойные мысли в голове бродят. «Ещё двоих поднимал шеф на «эшафот» и всё с тем же успехом. Не могу избавиться от ощущения, что я с самого начала правильно разгадала приём шефа. Судя по многим, совершенно неоспоримым симптомам, дальше речь пойдёт о моей кандидатуре. Кто это сказал, что долго давить на мужчин нельзя, а то взорвутся? А на женщин можно! К сожалению, мужчины иногда обладают возможностями, в которых женщинам зачастую отказано… где по объективным, где по субъективным причинам. И трудно судить, в каких случаях это справедливо, в каких нет. Но ещё сложнее женщине доказывать своё неоспоримое превосходство. Жизнь такова, какова она есть.

Брать тему? А что остаётся? Удручает одно обстоятельство: во всех решениях шефа чувствуется незаметная, но железная рука расчётливого, независимого заместителя. У Владимира Григорьевича короткая память на чужие заслуги и достижения, он не помнит оказанную ему помощь. Его тактику я давно разгадала. Он умеет в случае необходимости выдвинуть против каждого из нас любые обвинения и, пользуясь пассивностью большинства, под благовидным предлогом избавиться от неугодного ему, а вот чтобы вызволить кого-то из беды – и пальцем не пошевелит.

Почему меня раздирают сомнения? Мой отказ будет ему только на руку? Не стоит рисковать без особой нужды. Крайности ещё никого никогда не приводили к добру. Шеф как-то горько обмолвился при мне: «Всё, что делается в отделе хорошего, зам приписывает себе, что не удаётся – на меня вешает. Он способен воздействовать на коллектив в гораздо большей степени, чем ты можешь допустить». Гнуснейший тип. Крепко сел шефу на хвост. Если соглашусь, то и моё поведение он примет как должное.

Может, бросить вызов, стукнуть кулаком по столу и избавить себя от лишних хлопот? Хоть раз сделать лучше лично для себя, а не для отдела. Главное – склонить на свою сторону шефа. После этого у остальных уже не будет выбора. Может, поддержит, не останется в стороне? Ведь не сможет он уйти и отсидеться за стенами своего кабинета. Хотя вряд ли нам удастся поладить в этом деле, не будет он обрадован такому повороту сюжета, не придётся он ему по душе. В силу зависимости от зама он не решится выступить против него, не станет противостоять ему, – пришла к горькому для себя выводу Елена Георгиевна. – А без шефа трудно будет убедить аудиторию и получить преимущество. Нет, не зря шеф остановил свой выбор на мне. Верит, надеется. Нельзя его подводить.

А вдруг зам не захочет остаться в одиночестве и присоединит свой голос, чтобы заслужить расположение людей? Нет, не нуждается он в нём! Он даже свои неудачи умеет обратить себе на пользу. Нет, не ошибаюсь я – зам самое серьёзное препятствие на пути моего отказа.

Что же предпринять? Взять тему или не взять? На одной чаше весов мои амбиции, на другой руководимые мной люди. Нельзя подводить коллектив. Надо дать им заработать. И премию выбью. Это моя сильная сторона. Согласие – мой бонус на будущее. Ох уж эти мне этические идеалы шестидесятых – патологическое желание добра всем людям, кроме себя, болезненное пристрастие к неудачникам. А теперь… Поможешь, и они же отомстят, ответив чёрной неблагодарностью. Уже случалось такое. Не в чести теперь взаимопомощь и порядочность. Но только не шеф.

Почему я никогда ни к кому не питала настоящей яростной ненависти? Злиться случалось, конечно, вынуждали. Чувство гордости, трудолюбия, обязательности вколачивались в мою голову с детства, вот и сидят они внутри меня, и грызут, и погоняют. Правда, теперь мой внутренний голос в этом плане звучит далеко не всегда уверенно. И в группе всё чаще раздаются голоса: «Вам больше всех надо? Зачем завистников плодить? На нас трудно равняться, но им же не хочется на нашем фоне хуже выглядеть, но и вкалывать, как мы тоже не хотят. Вот вам и конфликт».

А эта вечная подсознательная неудовлетворённость собой… Она очень сильно снижает самооценку. Ситуация в стране меняется быстро, а я медленно перестраиваюсь? При таком настрое коллектива главная трудность состоит в том, чтобы спокойно уговорить людей не бунтовать, а задуматься над перспективами. Сейчас откажетесь вы, потом откажут вам. Вот и вся механика.

Уступить настойчивым просьбам совести, согласиться? Была не была! Чёрт возьми, корона с головы не свалится, если выполню работу Ивонова. Докажу свою лояльность и что не исчерпала свои возможности, а это где-нибудь положительно скажется. Шеф лишний договор подкинет в трудную минуту».

Елена Георгиевна приблизительно, без сметы и калькуляции стала в уме подсчитывать выгоды, которые сулила ей новая работа.

«Вот это-то и смущает: подработка получается не очень денежная. Но ведь кому-то миллионы, а для кого и сто рублей деньги. «Съел» большую часть гонорара незадачливый предшественник. А лучше, чтобы расходы пришлись пополам. Да и поставщик приборов и материалов семь шкур сдерёт, оберёт дочиста. И чиновники не преминут на этом деле погреть руки, наверняка поспешат попользоваться бюджетными деньгами, ведь не секрет, что с каждого договора отстёгивать приходится. Умопомрачительная бухгалтерия. Форменное безобразие! Что тешиться самообманом – нам опять крохи останутся.

Как шеф раньше говорил: «Надо работать ради сокровенных минут созидания». Только не теперь, на голодный желудок. За народ пострадать не обидно, а тут из-за чиновников беды принимать приходится. Задыхаемся от махрового бюрократизма.

А эта странная эквилибристика цен, её жуткие, искусственно взвинченные скачки. Докатились и до нас последствия бездумной или… очень обдуманной приватизации. Как бы не промахнуться с зарплатой, – чувствуя себя в эти минуты противно беззащитной, с какой-то беспросветной горечью мысленно рассуждает Елена Георгиевна. – А где время взять на эту работу? Оно и так сжато донельзя. Остаются выходные и ночи».

По мере рассуждений у Елены Георгиевны возникали разнообразные «но», и неуверенность мешала ей чётко определиться с решением.

«Как бы там ни было, а я уже приготовилась принять работу над чужим проектом как неизбежное, выкинула внутри себя белый флаг капитуляции. Всё-таки я некоторым образом осторожный (или, вернее, настороженный) романтик, если берусь за такие дела. Романтика ведь из души вырастает. Что я не циник и не прагматик – это уж точно. Может, с возрастом стала разочарованным романтиком? Такой романтизм гроша ломаного не стоит. Нет, теперь идеалистом и романтиком быть не только глупо, но и опасно. Можно оказаться в постыдной роли человека, которого водят за нос, да ещё всем показывают, тычут пальцем… Похоже, я на пути к исправлению.

Смешно сказать: до сих пор в себе не разобралась. А что будет, если я возьму на себя смелость сменить политику и отклоню предложение, отвечу шефу несогласием и погляжу, чья возьмет? Чем чёрт не шутит, а вдруг получится что-нибудь интересное? Ведь дело не в моем тщеславии. Какая-то есть несуразность в моем положении, в моей неуверенности. Вроде не глупая и энергии хоть отбавляй, а вот, поди ж ты, всё дается с трудом, с боем, с натугой. Понимаю – мало знать факты, надо уметь устанавливать их связи, выстраивать цепочки взаимодействий. И этому вроде бы научилась.

Нет во мне лёгкости отношения к жизни. Не умею я украсить её, как Анна Аркадьевна. Она и замуж с тремя детьми умудрилась выйти за прекрасного человека, и докторскую диссертацию защитила. Сейчас вместе растят пятерых детей. И вроде бы ничего особенного в ней нет. Как наседка хлопочет. Но какая милая наседка! Допоздна около своей установки возится, а потом берет авоську, бидончик, и не спеша идет в гастроном. Со стороны глянешь – и в голову не придет, что она профессор. Простая, без гонора и апломба. И как ей удаётся решать проблемы с руководством? Может, муж у них… основной игрок?»

На какой-то миг затея побороться с руководством пришлась Елене Георгиевне по душе. А, попытка не пытка! Но она тут же «зависла» и мысленно обругала себя. «Какой серьёзный предлог придумать для отказа? Шаткая позиция, не перемудрить бы. Безудержный оптимизм здесь неуместен. Конфронтация с начальством по мелким вопросам – обычное дело, и относиться к ней надо спокойно. А вот в крупных делах… И всё же, какие средства давления остались в их распоряжении? Вероятнее всего, только обязать, не мытьём, так катаньем заставить. Стоит ли противиться? Как я буду выглядеть в такой ситуации?

Соблазн отказаться велик. А с другой стороны, он таит в себе опасность. Что перевесит? Игра стоит свеч? Разве удачный для этого выпал момент? Вот она, пища для размышлений! Случай представляет особый интерес? Нет. Не стоит искушать судьбу. Немедленно отказываюсь от экстравагантных намерений! Разочарование – слишком тяжёлое испытание. Скажут, как водится: с чего это она вдруг упёрлась? И что самое обидное, подумают, что не удосужилась пораскинуть мозгами. И отказ зачтётся в минус. А это провал. Меньше всего я хотела бы выглядеть глупо.

Нет, не намерена я сдавать ранее завоёванные позиции. Не про меня этот вариант. И заместителю он на руку – лишний повод поддеть. Только разожгу гнев, а диалога с ним не получится. И без того постоянно ощущаю его недовольство. Такой противник мне не по зубам – крепкий орешек, съест – не подавится. С ним – как по тонкому льду. Всё равно навяжет чужую тему, а потом ещё припомнит возражения. Не доставлю ему удовольствия оттачивать на мне свою разрушительную иронию. Свой горб надёжнее. Мне хватит здравого смысла не связываться с ним. Осторожность всегда была моей отличительной чертой.

Само собой выходит, что не стану я никаких шагов предпринимать в направлении противостояния. Не то время. Зачем упорствовать, продолжая настраивать против себя человека, от которого, к сожалению, слишком многое зависит в работе. Из двух бед выбирать меньшее – такой мой принцип. А может, в этом и есть мой просчет?

Мне проще лавировать. От этого всем ощутимая польза. Возьму проект и гораздо больше очков себе заработаю. Неизвестно, как повернется дело в следующем году, а мне людей кормить. Я за них в ответе. Высовываться себе дороже будет. Этот опыт дался мне нелегко. До перестройки я слишком часто выступала против несправедливости, принижения, восставала даже против всяких гадких мелочей, с которыми приходилось сталкиваться на каждом шагу. Пока нельзя рисковать», – всё ещё пребывая в грустной нерешительности, размышляла Елена Георгиевна, привычно перемалывая в голове кучу информации, рассматривая её со всех сторон, анализируя все «за» и «против» по каждому, казалось бы, несущественному моменту. Решение вызревало постепенно.

Она сознавала свою правоту и уже раскаивалась в своём внезапном порыве поиска справедливости. Жизнь научила её остро ощущать любые отклонения от обычного, подчас почти бессознательно отбрасывать всё несущественное из множества человеческих поступков, из путаных подробностей выбирать, с её точки зрения, самое важное, главное на тот момент, последовательно отсекая всё, что не может иметь значения для данного случая. Это стало её привычкой.

Окончательно утвердившись в своём решении, Елена Георгиевна сразу успокоилась. Мысли перестали метаться, и она целиком ушла в размышления о том, как ей лучше построить разговор с шефом.

Инна

Кире вспомнилось, как в тот вечер заскочила к ним «на огонек» Инна и тоже приняла участие в обсуждении собрания. (Сколько проблем мы успевали мысленно разрешить, сколько полезных идей обдумать, сидя на таких вот ненужных заседаниях!) А потом загрустила, о себе стала рассказывать. Иннин «плач» не вписывался в их с Леной беседу, но тоже тронул и потому задержался в памяти. И теперь одна из картин чётко всплыла перед Кириными глазами.

…Инна сидит непривычно тихо, будто полностью погрузилась в созерцание самой себя, и время для неё остановилось. Её мысли не о работе, они о далекой юности. (С чего бы это?) Утром она получила письмо от Ани, в котором та подробнейшим образом описала свою неожиданную встречу с её бывшим… Вадимом. Вот и всколыхнулось… И стоило ей заскучать на собрании, как она сразу унеслась в прекрасный мир своей первой любви.

…Её глаза полуприкрыты и чуть увлажнены. Уголки губ то взмывают вверх, то, вздрагивая, опускаются с выражением давней печали. Перед глазами колышется туман. Посторонние звуки растаяли. Куда-то далеко-далеко отступило проросшее в душе многолетнее одиночество. Она с головой ушла в сладостные грезы. Её память останавливается только на светлых воспоминаниях. Совсем другим теперь видится ей тот тяжелый год.

«…Был один из тех ничем не примечательных дней, какие обычно тихой вереницей проходят перед взором обыкновенной деревенской девочки, не оставляя в душе ни малейшего следа. Она видит себя в школьном парке… Она из простой семьи, но отмечена изысканной грацией,

изящными жестами и присущей, по мнению многих лишь ей, благородной осанкой, выделяющей её из окружения. И вдруг появился Он и поразил её воображение! Против искушения трудно устоять. Уже через неделю Она медленно и грациозно, с восторгом упоения и умиления танцует с немолодым, красивым, таким удивительно предупредительным и страшно обаятельным мужчиной.

О, это первое, осторожное касание его руки! От него возникли ощущения, о которых Она никогда раньше не знала. Может, они дремали внутри неё в ожидании того, кто разбудит её сердце? Теперь в танце Они касаются друг друга спинами. Она неподражаемо изящна в своём голубом платье с широким поясом, ладно обхватывающем её тонкую фигуру. И Он так красиво себя несет! Потом Он берет её за руку, и они идут и поют: Он – мощным басом, Она – тихим, низким, душевным голосом. Он великолепен! Он не сводит с неё чёрных сумасшедших глаз, а Она такая нежная, искренняя и такая счастливая!

Как прекрасно ничем не омрачённое упоение любовью! Как вольно и радостно любящему сердцу! Она с удовольствием ощущает трепетную вибрацию каждой клеточки своего тела. Она парит от счастья. Он клятвенно заверяет, что полюбил на всю жизнь. Она верит и, предвкушая сладостный миг, представляет себе, как соглашается на их совместную жизнь и видит её сказочной, в полном соответствии со своими мечтами. Как всё быстро случилось! Она не может очнуться от крайнего удивления и восхищения.

…А он с наслаждением размышлял о том, что она оказалась в нужное время в нужном месте, и с удовольствием думал о своих незаурядных внешних данных, мужском обаянии, гордился своей удивительной способностью обольщать. Он красовался! И для убедительности произносил давно заученные и уже отшлифованные частым употреблением иностранные фразы (что он ещё мог ей предложить?) и радовался жизни, привлекательность которой он видел в непредсказуемости и разно-образии. Для него чужие жизни – как прекрасные дворцы из песка на берегу бурного моря. Побывал, насладился, откатил – и снова вперед… с новой волной… (Знала бы она об этом раньше!)

«Как она обворожительно мила! И к тому же сущий маленький чертёнок! Как доверчиво, неуверенно и робко протягивает она к нему свои нежные тонкие полупрозрачные руки!» – думал он.

Любопытствующие взгляды прохожих то и дело натыкаются на удивительно романтичную пару. Они тешат его самолюбие. Он потрясен. Он сам не ожидал от неё такой неподдельной искренности.

…Она, бессознательно отдаваясь первому чувству, никого не замечает, кроме него. Она мечтала о чуде, и оно случилось. Он теперь – весь её мир. Он – её планета счастья, а её жизнь – ода радости! Сама судьба бросила её в объятья этого красавца. Ей хочется, чтобы счастье продолжалось бесконечно долго, вечно. Ведь кто-то же сказал очень правильно, что в любви человек приближается к Богу, а духовное единство двух любящих людей переживает состояние вечности. (Она любит эффектные фразы и вообще всё красивое.) И ведь правда, даже когда очень грустно, всё равно бывает хорошо, если любишь. Говорят, будто огромная редкость – способность любить по-настоящему. Это талант! Скупо и редко господь наделяет им людей, будто награждает за что-то или дарит в святые минуты. Ей повезло. Она лелеяла мечту встретить принца и встретила. Она умеет любить, и будет беречь этот свой талант пуще зеницы…

Она верит, что сумеет любить его и больного, и слабого, и неправильного, будет прощать ему всякие мелочи, терпеть трудности. Ведь когда любишь, любая беда проходит быстро. А ещё любовь спасает души и одаривает любящих людей бесконечной нежностью. Когда обожаешь человека больше, чем себя, для него ничего не пожалеешь, только бы он тоже любил. И они, конечно же, всегда будут принадлежать друг другу!

Она отожествляла его с собой.

Ярко запечатлелся в её памяти тот вечер. Пахло близким дождем. Небо над ними подпирал шпиль старинной полуразрушенной церкви, окруженной стройными тополями. Голова кружилась от счастья. Это ощущение усиливалось пьянящими запахами лета. Вечерние звуки гармонично сплетались, создавая невыразимо таинственное настроение – ведь её романтические переживания неотделимы от восхищения природой. Его слова музыкой отдавались в её сердце. В душе разливалась удивительно приятная нега. Это и есть счастье!

Они ушли из клуба, где долго танцевали. В её голове ещё звучали мелодии вальсов. «Вдруг вздрогнула, качнулась и закружилась земля… Млечный путь и луна стали единственными свидетелями их первого поцелуя»… Мощная волна незнакомого восхитительного чувства охватила ее.

…Она почему-то боится и стесняется своего яркого чувства, своего порыва, но льнет к нему и со стыдливой мольбой говорит одними глазами: «Люблю, о как люблю! Я знаю, чего желает «святая святых нас обоих»… Только взгляда, только объяснения и не больше…» Он угадывает её мысли. Они так просты, удивительно искренни и так предсказуемы!

Где-то глубоко-глубоко в её душе чуть шевельнулось что-то тревожно-мучительное, но оно не пробилось через пелену незнания, через волны кружащего пьянящего восторга и ощущения всепоглощающего счастья – настоящего, неизбывного. Потом в какой-то момент её охватило ощущение спокойствия и безмятежной радости, и она забылась в дивном очаровании ночи, будто летя в бесконечном, божественном мироздании…

Она легко и доверчиво шагнула в неведомое… и бездумно переступила черту. Она на самом деле не отдавала себе отчета в происходящем. То было наваждение. То был странный, прекрасный сон. Ведь рядом – сильный, надежный, верный, на всю жизнь любимый. Ей нравится уверенность, которую она ощущает рядом с ним. Она верит, что будет с ним счастлива.

Мечты увели её таинственными дорогами чувств в кратковременную сказку, заканчивающуюся обычно возвращением в реальность… Он воспользовался мгновением её полной наивной слепоты, а потом вернул на грешную землю.

Отдавшись на волю охвативших её воспоминаний, опьяненная памятью о прекрасных моментах юности, Инна мысленно плывет дальше. Боже мой, как давно она не предавалась этому занятию!

…Всё у них поначалу складывалось как нельзя лучше. Она сотворила в своей голове маленькое идеальное царство любви и красоты… И почему он жестоко разрушил этот мир и низверг её с трона принцессы? Он разбил открытое для любви юное сердце. И теперь перед нею одна и та же явь, одна и та же несбывшаяся мечта… Первая любовь бесследно не проходит. На всю жизнь в сердце остается осколочек, который мучает, напоминает… Разве могла она подумать тогда, что этот элегантный, обаятельный мужчина – прохвост? Разве можно было не любить её, такую прекрасную!

О, это терпкое вино воспоминаний! Зачем она через столько лет пытается заглянуть внутрь себя, зачем предается горечи прошлого?

В той давней истории для неё до сих пор остается много неясного. Почему он тогда не счёл нужным объясниться? Она не понимала, чего ему не хватало. Решительности? Попытки матери вразумить её ни к чему не приводили. Она продолжала ждать, испытывая тоскливый стыд, сосредоточенная, с добела сжатыми губами… А он утверждал, что из-за неё мирится с неудобствами деревенской жизни, что ему осточертела их Тмутаракань. Когда он в несчётный раз обещал, она верила и утешалась. Её брови двумя тонкими нервными стрелками то и дело удивленно взлетали вверх от того, что она открывала в нём столько нового, непонятного, не совместимого с любовью, с её представлениями о порядочности. Он избегал смотреть в её вопрошающие, отчаянно влюблённые глаза, а она думала: «Вот сейчас, сейчас самое время сказать о замужестве, чтобы всё было честь по чести».

А вместо этого он кричал: «Что ты намерена делать? Мне сложности ни к чему. Прими решение сама. Ты – моя головная боль. Своим ребёнком ты всё испортила. Он не эпицентр моей жизни, он якорь. Он уязвимое место наших отношений. С его помощью ты решила заполучить меня!»

Он обвинял! Он доводил её до полного душевного изнеможения и с неподдельным удивлением говорил: «Не играй в дурочку. Со мной такие шутки не проходят. Ты хочешь сказать, что не понимала, зачем мы тогда оказались наедине?» Он говорил неожиданно грубо, оскорбительно и принимал холодный, неприступный вид. Сначала его восхищало, а теперь злило и обескураживало то простодушие, с которым она воспринимала его обещания. Невероятно, но и он почему-то теперь казался ей путанным, непредсказуемым, жалким, неуверенным и оттого… ещё более родным и близким.

В шестнадцать лет она не знала, что потом будет ярость, обида, тоска. Она всё ещё жила иллюзиями.