Рельсы… Рельсы

Глава 1

Гудок паровоза известил о прибытии на станцию. Одинокие сапоги из дубленой кожи шагнули с высокой ступени и тут же утонули наполовину в снегу. Рядом с сапогами рухнул в снег чемодан, некогда кожаный, но протёртый до такой степени, что кое-где проглядывала фанерная основа. Хозяин вещей звучно выругался и зажал зубами папиросу. Двубортная шинель тут же пропиталась влагой от нескончаемого потока крупных снежных хлопьев. На пяти пуговицах, три из которых были явно пришиты от другой одежды, застыли ледяные капли. Из кармана мужчина достал отсыревший, кое-как сохраняющий целостность коробок спичек – настоящая редкость после войны. Дрожащими даже под кожаными перчатками пальцами, он выудил спичку. Пару раз безуспешно чиркнув и лишь полностью разорвав коробок он выругался ещё раз. Коробок полетел в снег и пропал в сплошной белизне, а лёгкая поклажа покинула снежную тюрьму и закачалась в руке. Не выпуская папиросы, мужчина быстрым строевым шагом устремился к началу перрона, где виднелась ещё одна человеческая фигура. Она двигалась вдоль состава и внимательно рассматривала что-то под каждым вагоном. Приблизившись, человек с чемоданом смог более детально разглядеть неизвестного. Это был мужчина, только-только перешагнувший ту возрастную черту, после которой начиналось понятие «пожилой». Невысокий, крепкий на вид, с изрядно заросшим лицом. В жилистой ладони он держал внушительный гаечный ключ, которым периодически постукивал по стыкам рельс. Поверх выцветшей зелёной формы имперской железнодорожной службы, был накинут овечий полушубок. На форме яркими пятнами непорченой временем краски виднелись места, где ранее были эмблемы. Таковые остались лишь на фуражке и ремне – золотые буквы «СЖД», Сибирская железная дорога.

Железнодорожник так же не обделил вниманием внезапного приезжего. Мутный взгляд его застыл на красном кольце нарукавной повязки с нашитым горизонтально чёрным бархатным ромбом, окаймлённым кантом тёмно-жёлтого цвета.

– Здравствуйте-с, господин военный комиссар!

– Я вам никакой не господин. Прошу обращаться к себе товарищ военный комиссар.

– Виноват, товарищ военный комиссар!

– Огоньку не найдётся?

– Отчего нет… для вас всегда найдём-с, – железнодорожник пошарил по карманам и вытащил гильзовую зажигалку. На корпусе виднелась потёртая надпись: «IMCO Austrian Patenet», – давайте-ка вашу цигаретку.

Смачно затянувшись и медленно выдохнув терпкий дым, комиссар спросил, мотнув головой на австрийскую диковинку.

– Трофей?

– Так точно, с австрийского фронту привёз. В тысяча девятьсот восемнадцатом году отбыл домой по ранению. Может, возьмёте?

– Это твоё по праву, я не могу принять.

– У нас в роте была традиция такая. Мол, кто его знает, когда умрём, ну и зачем нам мирское это всё? Ну и начали меняться не глядя. Подойдёт к тебе солдатик, стукнет по карману, на свой руку положит и скажет: «Махнёмся не глядя?». Вы, видно, человек служивый… мне с вами под честь. В наших краях без огню никуда. А у вас, вон, спички промокли. Я-то огонь отовсюду достану.

– Ну, будь по-твоему. Меняться, так меняться. На-ка, тоже вещь полезная, – мужчина спустил рукав и снял с запястья наручные часы с кустарно выгравированной на задней стороне надписью: «A decent-looking commander should have a proper watch», – один мой товарищ, английский рабочий, подарил мне их. Я же отдаю тебе. Ты по часам-то понимаешь?

– Кумекаю немного. Наш старшина давал мне свои, «Мальтамы», чтобы я считал время до команды атаки. Премного благодарен за такую честь. Память вашего друга не будет посрамлена.

– Мальтамы? Ах… ха-ха-ха… Ты, верно, имел в виду «Уолтемы», да тоже неплохие часы. Ну да неважно. В каком звании был?

– Да что там за звание, скажете тоже… младший унтеръ-офицеръ мы, прапорщик. 3-ий симбирский стрелковый полк.

– Ясно. Звать-то как тебя? Какой чин на службе имеешь?

– Дмитрий Воронцов. Железнодорожных путей обходчик.

– Вот что, Дима, где у вас тут комендант железнодорожной станции и дежурный по станции?

– Да тута недалеко. Вон, видите два огонька? – Обходчик указал куда-то вглубь метели, – это станционная администрация. Только вы вряд ли кого застанете – господин комендант отбыли ещё утром. Тут такой бардак был. Уж второй поезд с рельс сходит.

– Спасибо за помощь, и прошу вас искоренить из употребляемых слов любые «господин», «офицер» и прочие. Вы же государственный служащий! – с этими словами комиссар стал отдаляться в указанную сторону.

– Есть искоренить! – Обходчик привычно вытянулся по стойке смирно и со смесью уважения и ужаса проводил внезапное начальство взглядом, – вы, товарищ комиссар, издалека ль?

– Издалека, издалека, – послышалось из-за снежней пелены, сквозь которую виднелся лишь удаляющийся красный огонёк зажженной папиросы, – приехал разбираться с вашим бардаком.

Продвигался комиссар медленно. Чем дальше от перрона, тем выше сугробы и вязче снег. При каждом шаге по бедру приятно похлопывал наган в кобуре, немного мешалась сабля, закреплённая на поясе. В чемодане переваливался небогатый жизненный скарб: бритва, тетрадь-журнал, рубаха, шкатулка с посменными принадлежностями и коробочка с орденом красного знамени. В нагрудном кармане позвякивал кошель и похрустывал распечатанный конверт. Этот конверт пришел ему в войсковое расположение неделю назад и хранил приказ примерного такого содержания:

«Приказ военного комиссариата СГ, от 18. 01. 1920 года.

Военному комиссару Валерию Сергеевичу Волкову, проявившему недюжинную смелость и командирское умение в недавних боях, а также находчивость и самоотверженность в расследовании дела о расхитительстве военной государственной собственности в уезде N, предписывается срочно прибыть в город Ухабинск, где участились случаи нападения на поезда. Здесь комиссар Волков должен организовать сыскную деятельность, защиту железнодорожных путей, провести просветительскую агитационную работу среди населения и очистить область от бандитских формирований. Для этого он снабжается самыми высокими полномочиями. Местное командование и администрация уже уведомлены о таковых. Для квартирования комиссара выбрана деревня Темнолесное. Ввиду непрекращающихся боевых действий с группами белых сепаратистов на дальних рубежах РСФСР, Волкову предписывается действовать только местными силами и вызывать военный контингент из соседствующего округа только ввиду острой необходимости.

Приказ подписан командующим округом Л.»

Целую неделю он добирался до загадочного Ухабинска, меняя поезда на стрелках и станциях. Составлял компанию стволам деревьев или домашнему скоту. Замерзая в комьях сена, отлёживая спину на неудобных лавках, голодая в ожидании очередной попутки в опустевшем городке, ругаясь с проводниками и извозчиками, пешком пробираясь через густые ельники, отбиваясь от диких зверей, он зарывался в холодное нутро одичавшей, измученной, разграбленной страны. Туда, дальше изломанного хребта Уральских гор, пересекая бездонные венозные потоки Оби, Енисея. Однотипные пейзажи облепленных снегом деревьев и редких телеграфных столбов, мигающих в окнах, напоминали заевшие кадры киноплёнки, беспрестанно и бессмысленно прокручиваемые барабаном, и навевали уныние. Каждый километр отзывался в сердце Валерия горечью. Ему не хотелось оставлять боевых товарищей. В то время как в Таврических губерниях расцветала Врангелевщина, а на Забайкалье чинил террор Колчак, он, свежеиспеченный комиссар, прошедший бои, должен был гонять по сибирским лесам вшивых бандюг. Но тут же Валерий отгонял от себя эти мысли. В конце концов, это был приказ. Родина звала его, ей нужна была помощь.

И теперь он был полон решимости помочь ей, положить на это дело все свои силы, а если нужно, и жизнь. Добравшись до дверей администрации, он потянул на себя тугую дверь и прошёл в фойе. Тяжёлый взгляд упал на стол дежурного, стоящий у лестницы на второй этаж. Стол был чисто убран, и держал на своей глади лишь забытую кем-то краснознаменную будёновку, однако за самим столом никого не было. Дежурный – курчавый парень лет восемнадцати в расстегнутой солдатской рубахе сидел на стуле, подстелив собственную шинель, и грел бок об затопленную буржуйку, попутно усердно вчитываясь в какую-то книжку. Из литературного транса его вывел лишь хлопок двери. Встретившись глазами с Волковым, парень нехорошо побледнел.

– Понятно… – выдохнул Валерий, – дежурный, почему не на посту! Что за внешний вид?

– Я… я… минуту… – парень суетливо начал застёгивать пуговицы, книга выпала из его рук и раскрылась на развороте с дамой приятной внешности. Лицо парня переменилось и стало красным, как варёный рак.

– Приведите себя в порядок и доложите по форме!

Наконец, управившись с рубашкой и кое-как набросив на себя шинель, парень подхватил книгу и помчался к столу. Сильно приложившись бедром об его угол, он выдвинул шкафчик и сунул в него книженцию и будёновку. На секунду остановившись в растерянности и, видимо, вспоминая, что нужно сделать дальше, он вытянулся как струна и приложил ладонь к виску.

– Дежурный красноармеец Новиков в вашем распоряжении!

– Это, конечно, прекрасно… Знаете, Новиков, если оценивать состояние гарнизона по его самому низшему звену, то для меня становится ясна причина неспособности местных войск противодействовать бандам. Почему вы не выполняете своих обязанностей на посту?

– Виноват, товарищ войсковой комиссар, всю документацию я разобрал утром, все посты расставлены в соответствии с распоряжением коменданта Терентьева и проверены мною час назад. Прошу вас ознакомиться с журналом дежурств, – с этими словами Новиков вытащил из второго шкафа увесистую тетрадь.

– С удовольствием, – Волков принял рукопись и принялся неспешно её листать, – и что же, комендант не выдал вам дополнительных распоряжений?

– Никак нет.

– Что же, об этом я у него спрошу. Вольно, – Валерий слегка улыбнулся и передал журнал обратно, – Запомните, Новиков. Хороший солдат должен не только в точности выполнять приказы командира, но и обладать некоторой долей самостоятельности, а самое главное – всегда быть на том месте, где ему назначено и должно. Только тогда, когда все винтики на месте, военная, а впрочем, и любая другая машина работает исправно! Вам ясно?

– Так точно!

– Вы, кстати, неместный?

– Так точно… – парень посмотрел на командира удивлённо, – из Екатеринбурга. А вы как поняли?

– По говору… и книжка ваша екатеринбургской печати. Приказываю, кстати, от неё избавиться. Похоть не должна отвлекать бойца от службы. Хм… насколько я знаю, комендант… как вы сказали? Терентьев… отбыл на место крушения поезда?

– Так точно, вместе со своим заместителем Лунёвым и начальником по переезду Сычёвым они отбыли в шесть часов утра.

– Кто за старшего?

– Начальник станции Виктор Петрович Сарыченко.

– Ведите к нему.

Поднявшись в сопровождении бойца на второй этаж, Волков оценил обстановку.

Хлипенькое кирпичное здание еле-еле держалось под порывами ветра. Второй этаж представлял из себя коридор с тремя дверьми, ведущими в кабинеты Сарыченко, Терентьева и телеграфиста. Новиков постучал в первую и сразу же её открыл.

– К вам товарищ военный комиссар, – после этого он сразу же развернулся и обратился к Валерию, – проходите.

В кабинете из-за невероятного числа картотечных шкафов невозможно было сказать, в какой цвет он был выкрашен. Вынесенный на середину стол размывался на фоне гигантской карты, вывешенной на задней стене. И ещё более незначительным в собственном кабинете выгладил Сарыченко. Волкову за время службы приходилось видеть разных начальников в разном антураже: в обшарпанном кабинете, комнатушке реквизированной квартиры, в отбитой у белых крепости, землянке, окопе – этот перечень достойных и менее достойных мест можно было бы продолжать ещё долго. Но везде высокий начальник внушал уверенность, был как бы подытоживающей точкой всего окружения и никогда на его фоне не выгладил блекло.

Сарыченко же уверенности не внушал и был подобен кристаллу сахара, растворяющегося в кофейной гуще еловых шкафов. Было сложно сходу объяснить, почему начальник станции вызывал подобное чувство. Возможно, причина крылась в тучном и низком строении его тела… Грубо и коротко его можно было бы описать так – мелочь пузатая. Может, дело было в форме, смотревшейся на нём нелепо. Синие штаны, собравшиеся в океан волн-складок у сапог, которые были ему велики; рубаха на его теле более напоминала не по размеру выбранную наволочку; изъеденный молью бушлат беспомощно висел на плечах, трепыхаясь пустыми рукавами; накинутая наспех фуражка лежала на потном лбу накось. А может, дело было в выражении перманентного страха и беспомощности на его лице… они диктовали его действия, судорожные метания по комнате и небрежные манипуляции с бумагами. Судя по всему, подобное поведение было ему свойственно, и приезд Валерия только усугубил хроническое проявление «заячьей душонки».

– Ох, какое облегчение, – служащий неловко выбрался из-за своего стола и, отвергнув всякие уставы, протянул Волкову руку. Тот же пожал слизкую ладонь, посудив, что человеку гражданскому фривольности можно простить.

– Нам сообщили о вашем приезде, однако мы ждали вас заметно раньше. Надеюсь, вы на нас не сильно серчаете, встретить вас не было никакой возможности. Ах, и всё же, какое облегчение… вы прибыли и вовремя, и одновременно в час скорбный, тяжёлый. Эти супостаты опять пустили поезд с рельс.

– Я в курсе ситуации с поездом. Время не ждёт, я хочу как можно скорее приступить к делу. У меня нет ни минуты на пустословие, – комиссар отодвинул плечом тело служащего и прошёл к карте, – вы можете указать места нападений?

– Да-да, конечно, – Сарыченко засеменил за Волковым и ткнул пальцами в две точки на паутине заштрихованных линий, изображающих железнодорожное полотно, – вот тут произошла первая атака. Прямо между «№1 Восточной» и «№2 Восточной» ветками. Грузовой состав с винтовками, патронами…

– Когда? В каком часу?

– Семнадцатого января. Поздно… около трёх часов ночи.

– Жертвы? Что вынесли?

– Этого сказать не могу. В подобные подробности вовлечены комендант и начальник пути. Я занимаюсь только делами станции, поезд до неё не доехал, хотя телеграфист с «№1 Северной» ветки передал нам о приближении состава.

– Ладно, где было второе крушение?

– Здесь, совсем недалеко от города на «Северо-Западном» пути. Тоже грузовой, вёз солдатскую амуницию. Напали… около пяти.

– Здесь сейчас находится комендант Терентьев?

– Да. С шести он там.

– Хм… помельче масштабом карта есть?

– Всё забрал помощник коменданта.

– Выделите мне любую лошадь. Мне нужно как можно скорее добрать до места крушения. Желательно перехватить Терентьева там.

– Может, сани? Вам и проводник бы пригодился.

– Долго. Дорогу найду сам.

– Как вам угодно. Николушка! – В дверную щель заглянул красноармеец Новиков, – вели комиссару подать нашу разъездную лошадь. А вы, товарищ комиссар, езжайте вдоль рельс на юг. Не промахнётесь, там и снега не так шибко намело, нежели на дорогах.

– Слушайте внимательно моё распоряжение, Виктор Петрович. Когда я вернусь, вы должны будете подготовить мне личные дела всех служащих станции, всех ваших подчинённых и ваше личное дело тоже не забудьте.

– Но…

– Более того, вы должны будете вызвать всех сотрудников из отпусков, уведомить каждого, что он должен быть на расстоянии шага от станции не позднее завтра. И, более того, я требую всю информацию о проходивших здесь поездах за последние две недели. Вам ясно?

– Да… мне всё ясно.

– Выполняйте.

Валерий вышел из кабинета и застучал каблуками по ступеням лестницы. Отперев дверь, он увидел Новикова и ещё какого-то красноармейца, держащих худощавую кобылу под уздцы.

– Ваша лошадь готова, товарищ комиссар.

– Хорошо.

Мужчина опёрся на стремя и перекинул ногу через седло. Уместив чемодан перед собой, он повёл лошадь к рельсам. Кляча шла неохотно, периодически увязая в снегу и брыкаясь. Спустя час он прибыл на место.

Весь снег был чёрен от угля. В нескольких метрах от решётки рельс и шпал лежал металлический скелет поезда. Тягач протаранил собой несколько деревьев и снёс телеграфный столб… труба его повисла на ветках голых крон, будка машиниста была смята, прожектор покачивался на проводах, большая часть дышел и поршней вылетели из пазух и торчали во все стороны, как сломанные рёбра. Один из вагонов был полностью перевёрнут и лежал на собственной крыше. Большинство других лежали неподалеку на боках и лишь несколько остались на колёсах. На половине вагонов виднелись следы пожара. Вокруг скелета сновали туда-сюда люди в военной форме. Слышалась ругань, удары топоров, скрежет пил, хоровое: «…и раз!», треск натянутых верёвок. Небольшая группка гражданских окружила участок железной дороги и, похоже, готовилась к демонтажу повреждённых деталей. Неподалёку от рабочих стояла тройка мужчин. Валерий моментально узнал в них коменданта, его заместителя и начальника путей. Волков направил свою лошадь к ним.

Худощавый мужчина с пышными усами и формой имперской железнодорожной компании отчитывался мужчине в зимнем мундире английского типа с выкроенными опознавательными знаками.

– Александр Николаевич, мы сможем восстановить сообщение к вечеру. А вот с восстановлением телеграфной линии придется обождать, в области не осталось мастеров. До следующей недели связи с Кулыбинской не будет.

– Хорошо. Дальше обходитесь только силами крестьян, своих солдат оставить не могу. Это не наша обязанность – тащить ваши поезда из сугробов, – мужчина перевёл взгляд на приближающегося комиссара, – а это ещё что за птица?

– Военный комиссар Волков Валерий Сергеевич, прислан военным комиссариатом РСФСР, я вам о нём докладывал, капитан, – отозвался молодой человек в мундире чуть похуже качеством, с криво подшитой красной звездой на фуражке.

– Ах да… комиссар. Всё никак не привыкну к этим новым словечкам.

– Рад… что сумел застать вас всех на месте, – Волков слез с коня и поравнялся с троицей, – спасибо, товарищ Лунёв, что отрекомендовали меня.

– Рад служить, – отозвался Лунёв без особого энтузиазма.

– А вы, я полагаю, товарищ Сычёв.

– Моё почтение, – усач немного поклонился.

– Позвольте тоже отрекомендоваться. Капитан Тереньтев, ныне комендант города Ухабинск и, соответственно, его станции. Защищаю эти земли от набегов всяческих негодяев, – комендант протянул руку для рукопожатия.

– Что-то вы в этом не особо преуспеваете, – жест капитана комиссар проигнорировал, однако честь отдал, – так что предлагаю приступить к делу.

– Поверьте, если бы ваше командование давало больше времени на достижение результата, вас бы тут не было.

– Но я здесь. Или вам это не по нраву?

– Почему же? Я даже предлагаю отметить это стаканчиком чая… или ещё чем покрепче. Вы, небось, околели в дороге.

– Обойдусь, привычный. Пройдёмте к месту схода.

– Ну-с, как пожелаете. А я всё же выпью за ваше здоровье. Лунёв, вели принести мне чарку.

– Слушаюсь, – Лунёв подозвал бойца и прошептал ему что-то на ухо.

Четвёрка зашагала к группе рабочих с ломами и кирками.

– Комендант, а почему на вас старая форма? Да и, как я погляжу, все ваши бойцы ходят в старом стиле. Вы о новом приказе не слышали?

– Это стоит спросить у вашего начальства – почему к нам не приходят поезда с обеспечением.

– Это и ваше начальство теперь тоже.

– Ну да, ну да. Нынче же мужик главный над всеми.

– Александр Николаевич, слушайте внимательно, ибо больше я повторять не буду. Относитесь с должным уважением к людям, десятки веков носивших ваше сословие на собственных плечах. Довольствуйтесь тем, что этот народ дал вам шанс на искупление.

– Поглядим…

– Докладывайте. Что дал осмотр места?

– Хм… прошу прощения. Рельсу подорвали чем-то, в приличном количестве.

– Чем-то? Вы не установили тип взрывчатки?

– Не имею должного образования. Я офицер от инфантерии. К тому же не вижу в таковом смысла.

– Надеюсь, вы сможете объяснить эту позицию?

– Пожалуйте-с. В ходе боевых действий у местного населения осели приличные запасы вооружения. Уверен, динамит в эти запасы входит. По крайней мере, крестьяне не гнушаются глушить им рыбу в ближайшей реке. Так что на подобную атаку мог сподобиться всякий «пролетарий».

– Я это запомню, – комиссар с трудом сдержал негодование, но длинный язык коменданта пока был полезен, – и всё же я не понимаю, почему вы не позвали саперов?

– Да что б они понимали… – Александр схватил у подбежавшего солдата гранёный стакан с подноса и залпом его опрокинул.

– Ясно. А это что? Шнур?

– Так точно. Тянется до зарослей рядом с дорогой. На снегу остались следы от запала и взрывателя.

– Шнур не военный, ручная работа, – Волков покрутил в пальцах пропитанный битумом остаток шнура, – стоит признать, сделан хитро. Основа из льняной ткани… пропитана чем-то. Ни запаха, ни цвета. Должно быть, калиевой селитрой. Снаружи смесь пороха, клея и битума. Подобными раньше зажигали люстры. Всё это можно найти в любой деревне или городке и скрутить подобный запал хоть в лесу, были бы руки из нужного места.

– О чём я и говорил, – самодовольно крякнул комендант.

– Соизвольте взглянуть на место взрыва, – Сычёв указал на вывернутые наизнанку рельсы, – никогда такого не видел.

– Словно снарядом накрыло, – пробубнил Терентьев, – не поскупились на взрывчатку, сволочи.

– Рельсы выбило из пазух и разорвало посередине, выгнув кверху. Судя по всему, был сделан небольшой подкоп под дорожное полотно. Тонкая работа, расчёт полностью себя оправдал. Взрывная волна буквально сняла верхний слой земли и выбила рельсы прямо из-под состава. Тут рыли? – Волков обратился к одному из рабочих.

– Да, ваше превосходительство. Нашли вот это, – он указал на разорванную в клочья алюминиевую пластину.

– Без «превосходительств», пожалуйста. Лучше, друг мой, подайте мне это сюда.

– Извольте, – удивлённо откликнулся мужик.

– Посмотрим. Металл оплавился. Трудно сказать, что это было наверняка, но, судя по загнутому контуру, обычная банка. А это что… какая-то крошка. Не земля, слишком светлая, на ощупь похожа на мыло… запах… пахнет не само вещество, а металл и остатки земли. Вы были почти правы, Тереньтев. Запах, как после немецкой бомбёжки. Только снаряда не было. А был тротил… точнее тротиловый порошок. Всё ясно. К банке подвели шнур, наполнили порошком, зарыли под дорогу. Сам тротил трудно взорвать от искры, но крошку можно вполне, да и экономнее выходит. Но даже так часть взрывчатки не сработала. Повезло – тротил на этих просторах редкость, даже среди военных. Это может стать зацепкой. И всё же надо перестраховаться. Лунёв, приведите кого-нибудь из сапёрного батальона. Желательно потолковей.

– Есть, – сопровождаемый недовольным взглядом коменданта, Лунёв направился в сторону рощи, где ютилось большинство солдат.

– Не будем терять время. Осмотрим состав. Товарищ Терентьев, жертвы есть?

– Все восемь человек. И поездная бригада, и охрана. Вон лежат… под тряпками, – комендант указал на ряд носилок, уложенных под деревом и накрытых пропитавшейся кровью тканью.

– Всего три человека охраны? Почему после первого нападения не усилили сопровождение?

– Я отправил подобные приказы на другие станции, но людей попросту не хватает. Более того, многие дезертируют на первой же остановке. Поэтому необходимо посылать в сопровождение минимум одного младшего офицера, а их особый дефицит. В округе условились чередовать составы с пониженной и повышенной охраной. Пока что налётчикам просто везёт.

– Интересное везение. Продолжайте отчёт о погибших.

– Машинист и его помощник погибли на месте сразу. Кабину так смяло, что опознали их только по форме компании. Кочегару повезло немного больше. Взрывом его выбило из состава, и он приземлился в сугроб, где потерял сознание и просто истёк кровью. Обер-кондуктору размозжило голову свалившимся грузом, видимо, он как раз проводил опись. Хвостовой кондуктор и три человека охраны пережили крушение, но все были убиты бандитами.

– Почему тела не оставили лежать на своих местах?

– Позвольте… мы не знали, что у нас будут гости. Я всё осмотрел. Не переживайте, всё задокументировано и отмечено на схемах. Как я и сказал, машинист и его помощник остались в кабине, кочегар лежал вон там, видите окровавленный сугроб у дороги? Обер-кондуктор лежал во втором вагоне. Хвостовой кондуктор, видимо, успел активировать несколько тормозных колодок, благодаря чему последние три вагона остались неперевёрнутыми. Он выбрался на улицу, но не успел даже достать из кармана свисток – его тут же убили. Следующими были трое сопровождающих. Они нарушили инструкцию и сидели в одном вагоне… рубились в дурака… дураки. Выбрались тоже все вместе… ну и легли так же, колодой.

– Тела осматривал врач?

– Нет. Ему нездоровится, так что тела доставят в трупецкую военного госпиталя. Тогда и глянет.

– Плохо. Ладно, я хоть и не эскулап, но взглянуть нужно. Помогите снять это тряпьё. Ух, да… вы не врали. Первые два тела настолько обезображены, что сложно установить даже пол. Так, а у этого… лоб всмятку, должно быть обер-кондуктор. А вот это уже интересно – у хвостового рана во всю грудь, глубокая, до костей. Я бы сказал, сабельная. У троих бойцов… сквозные пулевые ранения головы, но странные. Вокруг отверстий всё обожжено, сами раны безобразные. А это что? Знакомые колотые раны, я эти четырехгранники до конца жизни помнить буду. Жестоко исколоты штыком. Это их винтовки?

– Так точно.

– Дайте взглянуть. Не сняты с предохранителей. И, как я и думал, из них не стреляли. Дайте угадаю, в борту вон того вагона имеются пулевые отверстия и следы крови.

– Хм… да, верно.

– Ясно. Это был не бой, а бойня. Охрану повалили, обезоружили, собрали у вагона, приставили дуло прямо к голове и расстреляли. Но зачем так измываться над телами, около десятка раз колоть штыком?

– Ублюдки. Я знал почти всю бригаду. Хорошие ребята были. Знали своё дело, – с момента снятия простыней Сычёв не отводил влажного взгляда от тел.

– Ничего, мы их найдём и предадим суду. Скажите лучше, что пропало из груза?

– Почти всё тёплое сукно, ящик новых ботинок, ремни. Сложно сказать… воры просто подожгли всё, что не смогли или не захотели унести. Нам повезло – пошёл снег и потушил основной пожар, со всем остальным разобрались люди коменданта.

– В том числе и с возможными следами. Всё затоптано, раскидано, перевёрнуто. Грязно работаете.

– А вам было бы проще, если бы мои люди просто стояли и смотрели, как сгорают деньги страны?

– Товарищи, не спорьте, – вмешался в разгорающийся конфликт железнодорожный служащий, – Валерий Сергеевич, что вы думаете?

– Немного. Налётчики орудуют небольшой группой, где-то пять, может шесть человек. Они хорошо вооружены и организованы. Не исключаю возможности присутствия в их рядах профессионального сапера или человека, работающего со взрывчаткой в прошлом. Впрочем, сейчас таковые редкостью не являются. Кроме того, у меня есть все основания полагать что…

– Товарищ комиссар. К вам доставлен сапёр! – отчитался подошедший Лунёв.

За его спиной стоял высокий боец с лёгкой сединой, запачканными углём руками.

– Боец Пронин в вашем распоряжении.

– Взгляни-ка на эту вещицу, – Валерий протянул сапёру остаток бомбы, – и скажи, что думаешь. Только взвешивай каждое слово. То, что ты скажешь, возможно, решит судьбу не одной тысячи человек.

– Да тут думать-то не о чем, – продолжил боец после недолгого осмотра находки, – привычная самоделка. Только взрывчатка необычная. Тротил. Наш, российский. С Охтинского завода. Он хоть и по немецким намётам, но материалы наши. Редкий, зараза. Вне снарядов его редко увидишь.

– А не знаешь, были ли поблизости склады с тротилом?

– Точно не скажу, но у нас точно нет. Так ведь и незачем. В том первом поезде, что опрокинули, был целый ящик. Его везли на фронт. Первый поезд же обычным динамитом подорвали.

– Мне всё ясно. Лунёв, проследите, чтобы Пронину выписали благодарность и выдали двойной паёк.

– Так точно. Красноармеец Пронин, вы можете идти.

– Служу отчизне!

– Так вот. Мои опасения подтвердились. Всё указывает на то, что налётчики хорошо осведомлены о времени прибытия поезда, о пути его следования, перевозимом грузе и составе сопровождения. А это значит, их кто-то информирует. Кто-то с этой или других станций передаёт бандитам информацию, и пока что у меня есть лишь одно предположение о личности информатора.

– И кого же вы подозреваете?

– Вас, капитан Терентьев.

– Ха-ха-ха, и на каких же основаниях? – Посмеявшись, Терентьев смахнул с глаза слезу, – я удивлён, но шутки у вас отменные.

– Это не шутки. И основания у меня имеются. Какие меры были приняты вами после первого нападения?

– Ну… я…

– Товарищ Лунёв?

– За текущую неделю от коменданта не поступало никаких особенных распоряжений.

– Таким образом, мы имеем полную инертность в командовании, противление распоряжениям командования, несоблюдение уставов и военных приказов. Вы не связали нападение на первый состав, кражу взрывчатки и сегодняшнее нападение, проявили небрежность в осмотре места преступления, не позаботились об усилении патрулирования, опросе местных жителей. Знали о наличии у них оружия, но не начали его изъятие. Всё это говорит если не о преступном сговоре, то о преступной халатности, что ещё более отвратительно.

– Ах ты, краснопёрая сука! Обвиняешь меня, меня?! Офицера российской империи в сговоре со всякой сволочью! Да я тебя! – Тереньтев выхватил пистолет, но тут же уронил его от удара в живот.

– Взять его, – приказал Волков, потирая кулак, – и оружие не забудьте изъять под опись.

Коменданта скрутил Лунёв и подоспевший красноармеец.

– Лунёв, ты что творишь?! – пытался вырваться Терентьев, – забыл, кто твой командир? Хочешь, чтобы эта гниль меня расстреляла без суда?

– Успокойтесь. Вас будет ждать военный трибунал. А теперь вы заключены под стражу, пока мне не станут известны все детали дела. Лунёв, назначаю вас новым комендантом. Заместителя выберите себе сами. Проследите, чтобы вашего предшественника доставили и заключили должным образом. После я жду от вас письменный отчёт обо всех происшествиях на станции, состоянии гарнизона и план по совершенствованию защиты железнодорожных маршрутов.

– Вас понял, будет исполнено. Эй вы, двое! Бывшего коменданта обыскать, погрузить в сани и доставить на гауптвахту. Только руки ему свяжите, олухи. Я выдвинусь следом. Выполнять!

– От вас, Сычёв, я тоже жду отчётов. Я хочу знать все развязки, все соседние станции, всё о разворованных составах, украденном грузе, сожженном, оставшемся – обо всём. Вам ясно?

– Да. Разрешите идти?

– Идите. Мне здесь больше делать нечего. Я поеду вместе с труповозкой. Нужно поговорить с доктором.

Глава 2

Военным госпиталем оказалась богатая усадьба, национализированная и перестроенная в соответствии с медицинскими нуждами. По небольшому саду с хорошо прибранными дорожками прогуливались окутанные в несколько слоёв одежды солдаты и командиры. Но даже так из-под полушубков и шинелей проглядывали пропитанные кровью бинты. Особенно Волкову запомнилось лицо одного из бойцов. На месте правого глаза у него была дыра, затянутая лоскутами кожи, закреплёнными несколькими швами. Половины нижней челюсти не было. Короткий подбородок переходил в изуродованное шрамами подобие рта, навечно приоткрытое из-за натяжения тканей. Волков прекрасно знал начало той истории, которую пережил этот боец. Наверняка он бежал в атаку, но затем средь треска пулемета и шлепков пуль по грязи он услышал далёкие раскаты. Прошла секунда и воздух разрезал душераздирающий свист, над каской что-то разорвалось, прикосновение ада к голове и боль… ужасная боль в лице. Шрапнель. Несколько металлических шариков впиваются в кожу, грызут мясо и добираются до костей, ломая их в труху. Кровь наплывает на глаза, и только потеря сознания спасает от разрыва лёгких криком надвигающейся агонии. Но сладостная темнота издевательски молниеносна, боль вырывает его из дрёмы в брезенте госпитальных палаток. Он тянется к образу красного креста на потолке. Он стонет, он молит, он просит, он прощается и вдруг начинает орать, дико, несдержанно до треска рёбер, до срыва на хрип. Хирург делает что может, долг говорит ему беречь жизнь, а не красоту.

Теперь Волков знает продолжение этой истории. Он жив, он дышит воздухом зимнего сада. Но боль никогда не уйдёт. Она сидит в его трости, форме, каждом отражении, каждом отведённом взгляде. Каков конец этой истории? Он вспоминал фотокарточки, которые показывал ему товарищ в землянке – работы французских мастеров пластики. Из керамики и металла они делали новые ноги, руки, лица. Быть может, и этому парню попадётся такой волшебник. Хотелось бы верить. Если нет… сможет ли он жить с этой болью вне зимнего сада госпиталя?

‐ Товарищ комиссар? – К Валерию подошла одна из сестёр милосердия, – чем обязаны?

‐ Проведите нас в морг. У меня особое распоряжение. И пригласите к нам врача подходящей специальности.

– Он у нас один. Прошу за мной. Анастасия, позови Виктора Петровича.

Ютясь по узким коридорам, группа спустилась в погреб, где, судя по всему, раньше хранилось вино. Теперь здесь вместо запаха душистого винограда, терпких специй и бочковой древесины царили металлический аромат крови, сладковатый – гнили и формалина. Винные полки заменили на холодные секционные столы. Несколько из них были заняты.

– Прошу, укладывайте тела на свободные места.

– Благодарю. Вы можете идти. Бойцы, вы тоже свободны. Отправляйтесь в расположение.

Оставшись наедине, Волков прислонился к холодной кирпичной стене и закрыл глаза. Мозг потихоньку закипал, пытаясь переварить все поступившие мысли. Впереди была добрая половина дня. Ждали новые люди, допросы, документы.

– Прошу прощения? – Вмешался в мыслительный процесс неровный голос, доносящийся с лестницы, – мне сказали, что здесь ждут доктора. Нечастая, однако, просьба для морга-то.

– Виктор Петрович, я полагаю?

– Вы правы. Я Спицын Виктор Петрович, – он вышел на свет.

Доктор оказался мужчиной низким и не столько тучным, сколько отёчным. Рыжие растрёпанные волосы его переходили в неровные бакенбарды. Несмотря на редкий цвет, они были почти неразличимы на фоне буро-красной кожи, опухшей, со следами точечных кровоизлияний на щеках. Чёрные зрачки беспрестанно плавали по бледно-жёлтым белкам. Одет он был в полудомашнюю одежду, подобранную хоть и со вкусом, но давно не стираную и не глаженую.

– Мне доложили, что вам нездоровится.

– Мне нездоровится вот уже год, – врач ковылял боком, странно выгибая голову. По мере его приближения Волков явственно почувствовал запах алкоголя, – прошу прощения за мой внешний вид.

– Я, кажется, догадываюсь о причине вашей болезни.

– Я и не скрываю своей слабости пред синим змеем. Адама и Еву в конце концов тоже искусил один гад. А после контузии и моего вынужденного заточения здесь продукты этанолового брожения стали единственными красками, способными разбавить гамму этого снежного ада.

– Заточения?

– Ни с чем другим сравнить своё положение я не могу. На фронт мне дорога закрыта… после того, как австрийский снаряд в щепки разнёс мой старый госпиталь, я совершенно оглох на правое ухо… и приступы боли, будто кто-то хочет выдавить мозг из черепа, периодически навещают меня. Вместе с этим я, пожалуй, единственный в этой вечной метели, кто может вытащить из человека пулю так, чтобы тот не отдал богу душу. За «бога» простите, просто к слову пришлось.

Волков кивнул.

– Так что да, я заключённый. А спирт – единственное лекарство от здешней хандры, по крайней мере, ввиду слабодушия я ещё не пробовал опий… бес в склянке.

– Однако вы не боитесь рассказывать это мне.

– Поверьте, если вы отправите меня на каторгу или губу, это будет эвтаназией. А может, побыв в здешних краях пару дней, вы меня поймёте. Это место сжирает приезжих, высасывает душу любого чужака, забредшего по дурости своей в эти леса. Поверьте мне, я видел это своими глазами… такие люди чаще умирают на операционном столе. Эпидемии сибирской язвы и русского гриппа выкашивают их целыми бараками, они часто просто падают замертво на прогулках или уходят куда-то, пропадая навечно, дикие звери стерегут их на делянках и убивают, даже не сжирая. Это место живое, и местные знают это, чтя своего хранителя.

– Вздор. Обычная земля, как и в любом уголке союза. Да, холодная, да, полупустая и во многом дикая. Но скоро она станет промышленным центром нашей страны. Всё, про что вы говорите, есть пережиток страха необразованной, загнанной под седлом помещика, пуганной поповскими проповедями и знахарскими россказнями Руси. Скоро мы выметем все домыслы и суеверия поганой метлой, а на вашем «живом месте» будут стоять заводы, фабрики, шахты и нефтяные скважины. Мой приезд – лишь малый шаг к изменениям… и вы можете не беспокоиться – на каторгу или гауптвахту я вас не отправлю, но похлопочу, чтобы на ваше место прислали нового хирурга. Вам же я бы порекомендовал любую столичную клинику. Но пока вы, Виктор Петрович, здесь, мне нужно знать мнение специалиста по этим телам. Вы, верно, знаете об очередном крушении поезда.

– Слухи разносятся быстро. Благодарю, вы правы, я слишком увлёкся своими пространными размышлениями. Ну-с, глянем на ваших голубчиков, – Виктор натянул перчатки и раскатал тряпку с инструментарием.

– Только прошу вас, говорите попроще. Всё богатство медицинской лингвистики можете излить в письменном отчёте, а сейчас излагайте мысли человеческим языком.

– Конечно-конечно, – хирург, улыбаясь, потянул на себя ткань с первого тела, – приступим. Да, отличные два экземпляра… мне приходилось видеть тела, раздавленные поездом. Тут схожая картина. Я опущу все многочисленные видимые и понятные травмы, по типу гематом и наружных ран и перейду к более глубокому анализу. У обоих переломы всех рёбер, отломки грудной клетки пробили лёгкие и сердце в нескольких местах. Есть переломы позвоночника… органы деформированы. У этого мужчины множественные вдавленные переломы черепа и фатальная травма его основания, по сути его почти обезглавило, голову с шеей удерживают только мышцы. Правая рука рассечена в области локтевого сустава до кости… кость треснула, а сустав по инерции вывернуло в противоестественный сгиб. Умер на месте, не мучился. Полагаю, при сходе его подкинуло и ударило головой об потолок… шейный отдел позвоночника не выдержал и разорвался, а на исходе своего полёта рука уже покойника крепко врезалась во что-то заострённое… скос дверного проёма например, что травмировало локоть. У его «коллеги» вскрыто брюхо… и даже что-то торчит… погодите. Зараза, крепко, поможете? И раз! Есть! Хм… я, конечно, не машинист, но полагаю, что это осколок рычага управления. Отсутствуют некоторые участки кишечника. Верхняя часть таза треснула и сместилась… нижние конечности разодраны, множество вывихов. Забавно… позвоночник выгнулся в дугу. Лицевая часть черепа сплющена… в мягких тканях кусочки древесины. Он стоял у рулей управления и буквально вылетел, пропахав пузом и частью таза рычаги и клапаны… нижняя часть тела от удара подлетела вверх, и он буквально сложился пополам… так он долетел до ближайшего дерева. Тоже не мучился. Следующий… ожоги лица, одежда тоже обожжена. Но он не горел. Травм немного. Тело почти полностью обескровлено… пальцы уже начали чернеть… ишь, как скрючило, не разогнуть. А вот и причина… бедренная артерия перебита. Судя по следам сажи, он кочегар… угли буквально высыпались ему в лицо… артерию повредил какой-то шальной осколок… он прошёл по касательной и пролетел через мягкие ткани… сантиметром выше – может, и выжил бы. Сложно сказать, был ли он в сознании. Вряд ли. Обратите внимание на эти следы крови в области ушных раковин. Они есть только у первых троих. Скорее всего у них тяжёлые контузии, вплоть до разрыва перепонок. Они находились в фактическом эпицентре взрыва. Четвёртый… да уж, неприятное зрелище. В лобной кости сквозная дыра с неровными краями. Лобная доля частично отсутствует. Так, а затылок… повреждён. Череп в целом разъехался по швам. Нижняя челюсть свёрнута, нет нескольких зубов. Он упал… а потом сверху на его голову упало что-то тяжёлое. Правильной формы, с углами… ящик, пожалуй. Он углом пробил ему лоб, затем под силой тяжести ящик перевернулся гранью на оставшуюся часть черепа… впившийся в голову угол ящика, подобно рычагу, выдрал часть лобной доли и пластины кости. Даже если бы он это пережил… массы ящика хватило, чтобы вколотить продолговатый мозг в край большого затылочного отверстия, а это центр дыхания и сердцебиения – мгновенная смерть. Хотелось бы мне знать его последнюю мысль.

– Меня более всего интересуют детали смерти оставшихся.

– Немного терпения, уважаемый. Да, эти тела сохранились куда лучше. У этого молодого человека глубокая рана – от левой ключицы до пятого правого межреберья. Края раны ровные, сама рана глубокая. Рубили наотмашь, убийца, судя по всему, правша. Рискну предположить, что орудием убийства была шашка. Удар был сильным и профессиональным, шёл сверху и наискось, однако вряд ли рубили с лошади. Трое оставшихся… причина смерти очевидна – сквозные пулевые ранения, при этом, судя по характерным ожогам и частичкам дульного шлака в ранах, смею предположить, что стреляли, буквально приставив дуло к голове. Имеется и несколько прижизненных гематом на теле, у одного из них рассечена бровь, у другого разбита губа и вывихнута челюсть. Под верхней одеждой всё мокрое, имеются остатки снега. Их буквально избивали ногами и прикладами винтовок, валяли в снегу. Взгляните на кисти. Видите эти вдавленные повреждения с гематомой ниже запястья? Это след от связывания широкой веревкой или жгутом. Руки сведены друг к другу, и ещё обратите внимание на эти складочки кожи руки на тыле запястья. В естественном состоянии и прямом положении сустава никаких складок и морщин тут быть не может. Их связали, заведя руки за спину. Затем решили просто расстрелять. Все остальные ранения посмертные. Характерные штыковые раны, наносимые сверху вниз по уже лежащим телам.

– А тип огнестрельного оружия не определите?

– По пулевым отверстиям сложно сказать. Калибр винтовочный. Эх, была бы сама пуля… Впрочем, погодите-ка, у этого молодого человека есть нехарактерное ранение таза. Это огнестрельное ранение! Дайте мне пару минут, – доктор схватил со стола пулевые щипцы и ввёл их в рану, – стреляли тоже с близкой дистанции, но, судя по всему, по лежащему трупу. И калибр меньше. Пуля прошла через плоть, но застряла в подвздошной кости. Вот и она!

Волков присмотрелся к брошенному на стол окровавленному куску свинца.

– Пуля сильно деформирована. Но, судя по всему, это 7,62. Револьвер Нагана.

– Оружие офицера, – подметил Виктор.

– Это всё, что вы можете мне сказать?

– Пока что да. Я всё более детально изложу в отчёте.

– Тогда я вас оставлю. У меня ещё много работы. За документами зайдёт посыльный завтра по утру.

– Удачи вам!

Глава 3

– Итак, товарищ Лунёв. Вы вступили в новую должность, – Волков устало смотрел в потемневшее окно. Вечерело, а метель разыгралась с новой силой, – и я жду от вас должную самоотдачу и ответственность. Начнём с ваших предложений по обороне путей от нападений.

– Докладываю! Как вы видите, подконтрольный нами район очень большой. Нам не хватит людей, чтобы организовать должное патрулирование на всех участках. Поэтому я предлагаю организовать посты на ключевых направлениях. В первую очередь защитить стоит мост через реку Змеёвку. Если его уничтожат, о железнодорожных перевозках следует забыть надолго. Так же важными являются Восточные и Северо-Западный пути. Более того, предлагаю создать резервную группу, которая по первому же сигналу отправится к патрулю.

– Как вы предлагаете сигнализировать?

– Свистки, сигнальные ракеты. Как только от патруля поступит обусловленный сигнал, группа отправится к ним на санях.

– Идея интересная. Позаботьтесь об организации постов и дежурных. Как у вас с вооружением и личным составом?

– Вооружение штатное. Трёхлинейки, Максимы. К сожалению, сохранились устаревшие образцы. Много новобранцев или тыловиков, никогда не участвовавших в боях. Почти всех опытных бойцов из расположения забрали на передовую. Ну и после ранений в госпитале… таких сейчас много.

– Да уж… Распорядитесь назначить в патрули самых опытных и надёжных. Приставьте к молодняку стреляных солдат, пусть передают опыт. Более того, я требую, чтобы до каждого патрульного донесли важность его работы и необходимость соблюдать осторожность. Всякое появление мирного жителя или железнодорожника, или военного вблизи поста, должно восприниматься как потенциальная угроза нападения, – Волков опёрся о край стола кулаками и всмотрелся в карту, – и всё равно территория непомерная. Нужно сузить круг возможных мест нападения. Я верно понимаю, что нападения были совершены здесь и здесь?

– Так точно.

– Хм… недалеко от этого леса. Удобное место, после нападения можно моментально уйти в чащу и спрятать награбленное. Или даже обустроить логово.

– «Змеиная чащоба» – это гиблое место. Густой ельник, перемежающийся с болотами. Раньше охотники из окрестных деревень гоняли по её подлескам дичь.

– А сейчас?

– Нет уже в селениях охотников. Мне послать людей прочесать лес?

– Нет. На это уйдёт много времени и много человеческого ресурса. А мне бы не хотелось опустошать гарнизон понапрасну. Есть все основания полагать, что мы столкнулись не просто с шайкой бандитов, а с контрреволюционной деятельностью.

– Прошу прощения?

– Посудите сами. Что пропадает из поездов? Оружие, патроны, тёплое обмундирование. И при этом в больших объёмах! Вы представляете, если в окружающих городах и сёлах появятся люди, агитирующие за восстановление имперского режима и раздающие оружие? В тылу наших войск! Или если всё это начнёт попадать к настоящим бандам, или потечёт коллаборационистам, или в подполье, или на фронт! Это может серьезно осложнить обстановку, нарушится связь со столицей, погибнут люди!

– Ваши доводы кажутся мне достаточно убедительными. Однако я выражаю сомнение в причастности к подобному моего предшественника. Александр Николаевич, действительно, не пылал любовью к новому режиму… но малодушие в нём пересилило неприязнь, и он присягнул на верность новому командованию. Но как только он стал единственным и высочайшим начальством в гарнизоне, всякая активность стала ему чужда. В отместку за унижение он стал настолько ленив и упрям, что позволял себе отлучаться из расположения на неопределённое время. Стоит сказать, что и при императоре он не славился ни умом, ни характером, ни делом. Должность он получил, считай, по наследству от ныне покойного дяди. Поверьте мне, я хорошо знал этого человека и не вижу в нём гениального манипулятора и заговорщика.

– Я прислушаюсь к вам, однако и вы должны меня понять. Не всему можно верить на глаз. Факты говорят против него. В любом случае, он будет осуждён за свою халатность, неважно, была ли она связана с заговором или с личными мотивами.