Бэббидж держал остатки выпущенной пули, показывая как она распалась на части.

— Вот что происходит с пулей, когда она попадает в ткани кожи: она взрывается. Почему это важно?

Я могла бы ответить на этот вопрос во сне, но я промолчала. Он обратился к голубоглазому дампиру с круглым, детским лицом.


— Кровотечение, — сказал парень с детским лицом. Думаю, его звали Бьорн или что-то типа этого. — Они быстро заживают, особенно, если только что покормились и у них много свежего гемо

[23]

в их системах. Поэтому надо нанести максимальный ущерб, чтобы истощить их. Сделать их слабыми.


— Хотя даже слабые носферату опасны, — Бэббидж опустил пулю. — Поэтому, когда вы идете за своей добычей, держите оружие под рукой. Я повторяюсь только потому, что много Куросов не смогли сделать это и были неприятно удивлены.

Никто не смеялся над этим. Мы все видели картины. Большие, глянцевые, размером 8х10, большие версии тех, что можно увидеть в медицинских учебниках. Вампиры грязные только тогда, когда питаются. Но когда они убивают дампира, им нравится делать заявление. Нет ничего, кроме ненависти и желания разозлить вас.

Леон, стоявший возле стальной двери, прислонился к стене и прикрыл глаза. Он, вероятно, слышал это уже миллион раз.

— Теперь позвольте мне задать вам вопрос. Мэтью, не трогай это! — в тоне Бэббиджа было предупреждение, и парень убрал свои пальцы от 22-миллиметровки, которая лежала на столе.

Долбаные любители. Держите руки подальше от оружия, если вы не следите за ним. Это правило всегда хорошо работает.

— Да, сэр, — промямлил Мэтью. Его колючая чернильная стрижка была в моде в прошлом году, но угрюмый взгляд парня никогда не выйдет из моды.

Бэббидж продолжил говорить, в то время как я играла с затычками для ушей.

— У вас есть раненый вампир, быстро истекающий кровью. Какое выберете оружие, чтобы убить его?

— Любое, которое поможет достичь цели, — пробормотало детское лицо.

— Поддерживаю это, — исходило от высокого, долговязого дампира с прекрасным беспорядком на голове. — Нацелиться на голову, сделать много выстрелов в туловище, чтобы развилось кровотечение, или использовать малайки.

Бэббидж одобрительно кивнул. Я чувствовала, что была зажата. Кристоф принес мне малайки — деревянные мечи — и обещал научить меня пользоваться ими. Они, вероятно, сгорели, когда рыжеволосый вампир взорвал мою комнату в старой Школе.

Кто-то успел задать вопрос раньше меня:

— Они все еще обучают драться малайками? Я думал, они были...

— Они все еще эффективны, — Бэббидж посмотрел на меня. Дампир в первом ряду передал мне бумажную мишень. Выстрелы были прекрасно сгруппированы, даже если только мне так казалось. — Традиционно это оружие светочи, так как большая отраженная скорость и координация дает ей преимущество. Боярышник также смертелен для носферату, по каким причинам, вы изучите на уроках химии и колдовства.

Это привлекло мое внимание.

— Колдовства?

Бэббидж склонил голову. Он прислонился бедром к одному из столов, легко и, очевидно, не перекладывая веса на него.

— Конечно, как вы заметили, оружие дампира — это не всегда физическая сила. Мы в процессе восстановления искусства дампиров и процессов, которые были утеряны, когда мы были почти что уничтожены как вид.

Я почти прыгала.

— Вы говорите... какой вид колдовства? Черная магия? Церемониальная магия? Порчи или...

Интерес в его темных, зорких глазах поднялся на несколько уровней.

— Колдовство дампиров, в основном, ответное и основано на комбинациях. Оно разделяет некоторые черты стандартного европейского колдовства. Азиатские и ближневосточные дампиры, немногие, как они, унаследовали выдающееся колдовство и сопротивляемость, которые мы не могли изучить, главным образом, потому, что их осталось мало и они скрытны. Они также сражаются в войне на обоих фронтах: с носферату и Махараджи.

Я уже собиралась ответить, но они были слишком медленными. Хотя Бэббидж прекрасно отвечал. Он никогда не смотрел на меня, будто я идиотка.

— Кто такие Махараджи? Я слышала о них, но...

— Вы услышите больше о них на четвертом — или это пятый? — семестре на паранормальной биологии. Вот вам короткий ответ: дампиры — это продукт союза между вампирами или дампирами и человеческой женщиной. Махараджи — это клан потомков человеческих женщин и существ, называемых джиннами.

— Я думал, что все знают это, — сказал кто-то.

Я сильнее сжала мишень. Но не отвела взгляд от лица Бэббиджа. Иногда след раздражения мерцал на его точеных чертах лица. Например, теперь.

— Если вы были воспитаны дампиром, то естественно знаете, — он был мастером вкладывать в несколько слов слабый, но смертельный сарказм. — Спасенные — возможно, не знают, и любопытство — это признак наличия мозгов.

Спасенные. Как те, кого спасли от кровососов и привели в Братство. Как я.

Тишина была настолько ощутимой, что ее можно было зачерпнуть ложкой. Я подавила желание откашляться или нервно улыбнуться, смотря на мишень, когда я закручивала ее все туже и туже. Бумажный конус, похожий на тот, в который кладут мороженое.

Я уже давно не ела мороженое. Папа любил мороженое со вкусом малины. Костлявая рука сжала мое сердце.

Неприятная тишина заполнила комнату. Я наконец отвела взгляд на бетонный пол с обитыми краями. Бэббидж прочистил горло:

— Судя по всему, человеческие женщины довольно неотразимы.

Мужской смех ужалил воздух. Мишень смялась в моем кулаке.

— Тем не менее, думаю, на сегодня достаточно, —продолжил он ровно. — Теперь пришло время для стрельбы по мишеням. Миледи, если вы будете проверять всех с вашей стороны и распределять патроны, то у нас будет практика в оставшемся семестре.

Я с трудом сглотнула и начала раздавать патроны, тщательно проверяя всех по списку. Глаза Леона были открытыми и темными, и он смотрел на меня, как будто я сделала что-то экстраординарное.


Глава 13


Когда я вошла в коридор, я знала, что там будет что-то, чего бы я не хотела видеть. Леон застыл, его голова поднялась. Там был Кир, его рыжие волосы были зачесаны назад, а на лице застряло то-самое-выражение. Даже его веснушки выглядели серьезно. Я больше не интересовалась тем, как веснушчатый подросток может выглядеть так же, как неодобрительная бабушка.

Оставалось полчаса или около того до того, как начнется мастерство перевоплощения. Я готовилась к тому, что на следующей неделе меня, как безумную, будут атаковать контрольными вопросами.

— Иди, хорошо? — сказала я, когда Кир приблизился. Студенты разделились, чтобы предоставить ему место — я заметила, что такое было с каждым членом Совета. Все, казалось, знают, что у них есть пространство, когда они ходят по коридору. — Через полчаса у меня мастерство перевоплощения.

— Я не думаю, что... — начал Леон, но я отступила от него, идя к Киру. Эти двое не слишком уж нравились друг другу. То есть, я полностью была на стороне Леона, но в прошлый раз они почти подрались. Я не хотела знать, что случится, если Леон заставит рыжеволосую бабулю потерять контроль.

— Миледи, — Кир, в джинсах и белой рубашке, выглядел легким и классическим. Он не смотрел поверх моего плеча, но все его тело кричало о том, что он знал о Леоне, испускающем негодование позади меня.

В Главной Школе повсюду витают любовь и счастье!

Я повесила сумку на плечо.

— Позволь предположить. Заседание Совета.

Кир пожал плечами. Его ресницы были медно-красными. На мгновение мне показалось, что он хочет что-то сказать, его рот открылся и черты лица смягчились. Затем он закрыл рот, слегка покачал головой, повернулся на пятках и отправился дальше по коридору.

Если бы меня забрал Брюс, я бы с нетерпением ждала легкой беседы. Он охотно шел мне навстречу. Вообще Хиро был самым хорошим, он и глазом не моргнул, не зависимо от того, как много вопросов я задавала, даже если его ответы больше походили на загадки. Хотя Кир не сказал и слова. Все то время, что мы провели в коридоре, он смотрел на меня с озадаченным выражением лица, будто я была говорящей собакой, хотя мне следовало бы лаять и сидеть на своем месте — на полу.

Он установил быстрый темп, и я старалась изо всех сил не отставать от него. Я опустила голову и выпрямила ноги. По крайней мере, пока он расчищал мне проход и я спешила, у меня не было времени на то, чтобы все четко обдумать. Будто я шла за папой.

Нет, серьезно.

Леон шел в конце, следуя за мной. Он даже не выглядел запыхавшимся. Мы прибыли к резной двери за более короткий срок, чем это возможно. Дверь открылась, и Кир отошел в сторону.

— Миледи.

Я ступила в потертую гостиницу. Только когда двери закрылись с щелчком позади меня, я поняла, что Кир не последовал за мной. Я простояла там секунду, моя сумка съехала с плеча, и когда двери с другой стороны комнаты призрачно открылись, я была готовой ко всему.

Какая-то часть меня ожидала этого. Я вдохнула запах специй и парфюма, и вспышка ярости дернула меня настолько сильно, будто я была собакой на цепи.

Анна, стоя в двери, уставилась на меня. Я тоже уставилась на нее.

Она выглядела немного стройнее, но кого-то это могло бы сделать измученным, ее же — гламурной. Это был первый раз, когда я видела ее в чем-то кроме платья из старых времен. Она была в модно потертых джинсах и клочке красного шелка, который, должно быть, был слишком дорогим топом, чтобы здравомыслящий человек заплатил за него. Она была бледной, руки обнажены, из декольте выглядывал красный кружевной лифчик. Я не культуристка, но папа бросил бы один взгляд на руки Анны и назвал бы их «слабыми». Это не самое убийственное прилагательное в его лексиконе, но что-то близкое к нему.

Она даже улыбалась, лицо в виде сердца было открытым и ярким.

— Ну, привет, незнакомка!

Клянусь Богом, она щебетала.

На мгновение меня наполнило беспокойство. Я думала о том, чтобы отступить назад, но решила, что будет лучше не показывать страх. Это было символом веры в бабушку и папу: показать страх — отличный способ дразнить непредсказуемого человека или животное.

— Хэй. Кир сказал, что...

— Я попросила его привести тебя немного раньше. Ну, ты знаешь, время для девочек, — она небрежно зашла в комнату, завалилась на один из кожаных диванов. Он даже не заскрипел, принимая ее так, будто она королева. — Становится так утомительно. Вокруг слоняются только парни!

То, как она это сказала, подсказало мне, что ей вообще не казалось это утомительным. Нет, звучало так, будто от нее ожидали, что она будет жаловаться на это, пока она смотрела на свои ногти и ухмылялась своей удовлетворенной полуулыбкой.

Я стояла, не желая проходить в комнату. Понятия не имела, что я собиралась сказать ей, но мой рот открылся и позаботился об этом за меня.

— Где твои телохранители? Я никогда не вижу их с тобой, — и они все носят красные рубашки, не так ли? Держу пари, что носят. И обтягивающие джинсы.

— О, они, — она махнула рукой. — Они вокруг здания. Я не нуждаюсь в них здесь, с приятельницей-светочей. Они наблюдают из тени, когда я не хочу, чтобы меня беспокоили.

— Из тени? — я тупо повторила.

Она махнула элегантной рукой. Камея на черной ленте на ее тонком, белом горле немного сместилась.

— Ты же знаешь, мы можем ходить так, что нас никто не заметит. И конечно ты заметила, что стоит сказать слово, как они прыгнут подчиняться? Такие хорошие маленькие мальчики. Я их так натренировала. Это была тяжелая работа, но я справилась.

— Ха! — я прошла немного дальше в комнату. Возможно, ощущение опасности, которое я чувствовала раньше, не исходило конкретно от нее.

Ну ладно, она ненавидела Кристофа. Но было легко видеть, как кто-то мог ненавидеть. Он был просто таким...

... каким? Я попыталась придумать слово, но все, о чем я могла думать, это лодочный домик в другой Школе. Где он держал нож у груди и говорил: «Не бойся». Где он обнял меня, и я почувствовала себя в безопасности. Не так, как я чувствовала себя в безопасности рядом с Грейвсом, но все же.

Отметки клыков на моем запястье горели. Я села на диван, который был ближе к двери. Тот самый, на котором чаще всего сидел Хиро, его смышленные, темные глаза вбирали в себя все в этой комнате

Отчасти, мне было жаль, что его не было. Я не могла придумать, что бы еще сказать.

— Дело в том, что в Школе всегда кто-то наблюдает, — на ее лице появилась яркая солнечная улыбка. — Всегда. Это как... гарантия безопасности.

Забавно, это не звучало, как гарантия безопасности. Это походило на угрозу. Ее яркие голубые глаза сосредоточились на мне, но я ничего не ощущала, кроме ленивой удовлетворенности, плавающей в комнате без окон. Огонь — здесь всегда был огонь — дружески потрескивал. Я слегка ощущала «дар» и немного расслабилась.

Но если это не Анна вселяла в меня чувство опасности, то кто? Или что? Кто-то из Совета?

Может, предатель? Казалось, все были уверены, что им был Кристоф. Кроме меня, и, возможно, оборотня, чью жизнь он спас. Я должна была выяснить, кто хотел моей смерти, но не преуспела в этом.

Господи, жаль, что здесь не было папы.

— Анна, — я подумала, что лобовое нападение будет отличным решением, если можно так выразиться. — Могу я тебя кое о чем спросить?

— Ты только что сделала это, — она сделала еще один ленивый взмах руки. — Но я разрешаю, дорогая.

Во что, черт возьми, ты играешь? Но я выбрала кое-что другое вместо этого.

— Почему ты ненавидишь Кристофа?

Она немного напряглась, веки прикрылись. Улыбка сошла с ее лица, как падающая со стены фарфоровая тарелка.

— Я точно не ненавижу его.

— Тогда что? — я поняла, что одним глазом она смотрела на меня, а другим — на дверь. Возможно, я ее нервировала так же, как она меня, и образ сучки-черлидерши был ее защитной окраской.

Это было здравой мыслью. Значило ли это, что я сделала поспешные выводы насчет нее? А ведь я ненавидела, когда люди делали поспешные выводы обо мне.

— Он рассказал тебе? — уголок ее блестящего от помады рта опустился.

— Он был вроде как занят, спасая наши жизни. Он не упоминал тебя, — кроме разве что «Ах, Анна. Разливает яд». Хотя это вряд ли громкое подтверждение. И Дилан, казалось, не был слишком рад увидеть ее. Но я не собиралась рассказывать ей это. Это плохая идея.

— Будет ли для тебя сюрпризом узнать, что Рейнард был моей первой любовью? — теперь все ее внимание было обращено на мне. Маленькие жадные глаза взвешивали, наблюдали. Я слабо чувствовала вкус апельсинов и воска. Отметки клыков на моем запястье покалывали и зудели. Раздражение в них было более интенсивным. — Да? Я смотрю по твоему выражению, что это действительно является сюрпризом для тебя. Он сердцеед; это его единственный настоящий подарок. Наряду с предательством, — она сделала едва заметное движение, устраиваясь более удобно на диване. — Мы были вместе в течение достаточно долгого времени. Несколько лет.

Я была удивлена. Я даже не могла представить, что эти двое смогут находиться в одной комнате. Не без чувства тошноты. И почему Кристоф не рассказал мне?

— Я не думаю... — начала я. Неужели я собиралась защищать перед ней Кристофа?

— Нет, не думаешь. Позволь мне дать тебе сестринский совет, Дрю. В следующий раз, когда ты увидишь Кристофа, беги. Если мой опыт с ним о чем-то говорит, то он ничего хорошего не замышляет. Ему нравятся впечатлительные молодые девушки. Многим дампирам нравятся. Человеческие женщины, ты же знаешь. Светочи, должно быть, намного более привлекательные, но нас так мало, — она издала смешок. — Только ты и я. Ты не чувствуешь себя особенной?

Что-то застыло в моей груди. «Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света». Но здесь она рассказывала мне... рассказывала что?

Боже, я уверенно могла выбрать что именно. Учитывая то, что у меня совсем не было свиданий, здесь я выясняла всякие штучки о парнях, которые мне нравились.

Кроме того, мне не нравился Кристоф в этом смысле, не так ли? Я сказала Грейвсу прямо так, что он мне не нравился. Что он пугал меня до глубины души.

Я подумала, что смена темы разговора было бы неплохой идеей. Здесь было душно, и я вспотела. В моих ушах начинало звенеть.

— Зачем, чтобы увидеть меня, ты приезжала в ту Школу? Ты могла привезти меня сюда, — та Школа сгорела дотла, погибли оборотни и дампиры, а она сидит здесь, красивая, как картинка, и натянутая, как струна.

Она смотрела на меня так, будто я издала смущающий физический шум.

— Я думала, что Совет собирался привезти тебя сюда, — это прозвучало плоско и неубедительно. — Мы все еще пытаемся узнать, как ты оказалась в захолустье.

Ее слова имели вызывающий, горький вкус лжи, которую лжец даже не пытается скрыть. Кристоф пытался сослать меня сюда, в Главную Школу. Дилан сам пытался оповестить о том, что я была на севере штата и в опасности.

Я уставилась на нее, она уставилась на меня, и только я собиралась открыть рот, чтобы сказать, что она лжет, как дверь распахнулась достаточно сильно, чтобы удариться о стены с двух сторон. Я подскочила, моя сумка упала с дивана. Анна засмеялась. Это было захватывающее дыхание хихиканье.

Хиро последовал в комнату, он трансформировался и его клыки выдвинулись вперед. Его пристальный взгляд резко прочертил дугу по всему — по Анне, развалившейся на диване, по мне, тяжело дышащей и раскрасневшейся, и, вероятно, выглядящей виноватой, как черт — и пришел в полнейший ступор.

Кир тянулся позади него. Брюс шел сзади, выглядя очень задумчивым. И как только он увидел меня, заметно расслабился.

— Миледи, — опять, Хиро дал понять — я не была уверена как — что он говорил со мной. — Простите, что мешаю.

Я проглотила то, что чувствовалось, как кусок моего сердца. Чувство опасности вернулось, в горле взорвался сильный аромат восковых апельсинов.

— Да. Я, гм. Это заседание Совета?

— Нет, — облегчение Брюса превратилось в недоумение. — Но... вы хотите созвать Совет?

Созвать? Какого черта? Я потрясла головой.

— Нет, я... жду, так нет никакого заседания?

Только когда Хиро пересек комнату, близко подойдя ко мне, я поняла, что терла левое запястье о подол толстовки. Быстро, как змея, его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, и он оторвал его от моего тела.

Я напрягла колени, готовясь вырвать руку. Но он взглянул на отметки, отворачивая рукав.

— Они старые. Им несколько недель, — он бросил единственный злобный взгляд на Анну. — Позвольте предположить. Рейнард.

— Что? — Брюс оттолкнул его в сторону. Резко втянул воздух. — Почему ты нам не сказала, что была отмечена?

— Он... гм, в общем... Кристоф сделал это. Вампиры приближались. Он спросил, может ли он одолжить кое-что. Я не знала, что он имел в виду, — воспоминания полностью поглотили меня, и я задрожала.

... Кристоф вскинул голову, вытянув клыки из моей плоти, и крепко сжал мне запястье, не отпуская жесткой хватки чуть пониже локтя. Выдохнул, дрожа всем телом, а Грейвс снова хотел оттащить меня. Моя рука безвольно натянулась между ними, как у резиновой куклы, плечо горело от боли, а я не могла вымолвить ни звука.

Глаза Кристофа загорелись пуще прежнего. По ним заструились прожилки, как будто в воду капнули пищевой краситель.

— Как сладко, — прошипел он и вдруг странно подался вперед, опустив голову и опять крепко сжав меня запястье, словно собираясь повторить.

Я хотела закричать, но не могла. Тело не повиновалось. Оно, безвольное и словно подмороженное, просто висело.

— Кристоф, — послышался беспокойный голос Спиннинга. — Ээ… Кристоф?

Звук словно балансировал на острие ножа. Вокруг стояла тьма. Моя голова запрокинулась еще дальше. Грейвс уже держал меня обеими руками. Я была так вымотана, что с трудом дышала. Вдох-выдох, вдох-выдох, ребра словно отказывались подниматься. Невозможно тяжело было втянуть в себя воздух, который я ощущала на лице. И вместе с тем весь океан атмосферы теперь опустился на меня, грозя раздавить.

— Господи, — прошептал Грейвс. — Что ты с ней сделал?

— Как много он взял? — спросил спокойно Хиро.

Поверх его плеча я увидела лицо Анны. Оно было белым. Не бледным, как обычно. Белым. Как будто она увидела призрака. Красные всполохи сверкнули в глубине ее зрачков, и внезапно я была уверена, что если бы Хиро не стоял между нами, то она бы хотела поговорить со мной. Очень близко.

Очень жестоко.

— Она с ним! — прошипела Анна. — Предатель, прямо перед нашим носом! Как Элиза...

Хиро отпустил меня и резко развернулся. Он практически ударил меня — так быстро он развернулся, что я отшатнулась, почти падая на диван. Рука Брюса обвила мои плечи, сильно сжимая их, а его вторая рука промелькнула, оборачиваясь вокруг высокого, серого, шелкового пиджакак с воротником. Материал издал странный неопределенный звук, как будто он натянулся.

— Ты так легко бросаешь обвинения, Анна, — тон Хиро был ледяным, разрезая спокойствие. Рев заполнил мои уши. Я чувствовала легкое головокружение. — И все же...

Внезапно Кир оказался там: между светочей и Хиро. Его клыки вышли наружу, рыжие волосы превратились в чистое золото, так как он начал меняться. Глубокий, напевающий звук сжал весь воздух, превращая его в густоту. Позиция Брюса ужесточилась, и он бросил мне нечитаемый взгляд.

— Давайте будем разумными, — сказал он спокойно. Его тон разрезал рычание, и я поняла, что странный звук разрываемой ткани был от того, что потихоньку рвался пиджак Хиро. — Дрю.

Подождите. Она собиралась сказать Элизабет. Она знала маму? Мои ноги превратились в лапшу. Хотя я встала, потея и дрожа.

— Да, сэр? — как если бы он был отцом, и мы были в баре с группой злодеев из Истинного мира, и кто-то совершил ошибку, мешаясь с ними.

— Как много взял Рейнард? Было больно, не так ли? Сколько раз?

— Я... — я ненавидела саму мысль об этом. — Три. Затяжки. Глотка, называете это, как хотите.

Анна издала шипящий звук, как чайник, готовый закипеть. Ее лицо искажалось и сглаживалось, и Хиро наклонился еще больше вперед. Рано или поздно тот пиджак порвется, и только Бог знал, что тогда произойдет.

— Тогда все хорошо, — понимание Брюса сделалось мягче. — Вы, конечно, провели насыщенную событиями жизнь, миледи.

— Откуда мы можем знать, что она... — начала Анна.

— Ты не хочешь заканчивать это предложение, — Хиро прервал ее слова. Тем не менее, некоторая ощутимая напряженность просочилась из него, очевидно, Брюс также это почувствовал. Поскольку он отпустил пиджак Хиро и обхватил меня. Похоже, на моей руке будет синяк. Я бы просто могла рассказать обо всем.

— Мы не ставим под сомнение слово светочи, — Брюс смотрел поверх моего плеча, когда говорил, но его челюсть была напряжена. Мускул дернулся на его щеке, и его лицо стало жесткой, красивой картиной, на которой выделялись каждая плоскость и линия. Он не трансформировался, но я ощутила, что он был близок к этому, как течение под черной водой старицы.

— Это правда, — Хиро расправил рукава. Я не знаю, как он делал это, но он казался выше на несколько дюймов. — Мы не ставим под сомнение слово светочи.

Она выглядела так, будто ей дали пощечину. Лихорадочный розовый цвет вспыхнул на ее щеках. Ее клыки немного выглядывали, и клянусь Богом, я слышала шипение кошки. Привлекательность, за которой она скрывалась, как за щитом, уменьшилась, и в течение полсекунды что-то уродливое показалось под нею.

Затем она ушла, двигаясь слишком быстро, чтобы ее могли увидеть. Послышался звук, как будто рвали бумагу, и противный чирикающий смех последовал за ней, когда сработала ее уловка — я такое впервые видела после того, как Кристоф отбросил Пепла в снег, что, казалось, произошло миллион лет назад.

Я сглотнула. Мое горло горело, мне нужна была тележка со льдом. Мне было холодно, даже при том, что я вспотела, и огонь тушил ревущую стену сухого тепла. Жажда крови заполнила меня, заставляя гореть заднюю часть горла.

— Какого. Черта.

— Тебе не следовало делать это, — Кир тряс головой. Он вернулся в свое нормальное обличье и выглядел странно грустным.

— Маленький, рыжий лакей, — слова дампира-японца, возможно, содержали бы больше презрения, если бы они сдавали в аренду недвижимость. Возможно.

— Она глава Совета, — парировал натянуто Кир.

— Джентльмены, — Брюс поднял руки. — Давайте будем цивилизованными. Мы все знаем, что миледи Анна... трудная и...

— Она выгнала Элизабет, как только... — начал Хиро, но Брюс утихомирил его. Действительно утихомирил и посмотрел на меня.

Мне было все равно. Я взяла сумку дрожащими руками. Когда я подняла глаза, все трое уставились на меня.

— Я знаю, что не нравлюсь ей, — я старалась говорить ровно. — Но я не могу понять почему.

Я пыталась выразить кое-что насчет фальшивых девушек, но бросила это, так как это было безнадежно. Не имело значение, что они были подростками, они были парнями. До них бы это просто не дошло. В любом случае, почему я должно объяснять это?

Если Анна что-то чувствовала к Кристофу, а он ошивался вокруг меня... да, я могла понять, что это принесет некоторые проблемы.

Хиро выглядел так, будто собирался что-то сказать, но с меня было достаточно. Я сделала два шага в сторону. Брюс не дернулся, но мне пришла в голову идея, что он хотел бы.

— Я пойду на урок, — сказала я тихим голосом и убежала. Я добежала до своей комнаты, закрыла дверь и не открывала ее, пока Леон, Бенжамин и Грейвс не пришли и не навалились на нее всем своим весом. И я не сказала ни слова, когда они спросили меня, что, черт возьми, произошло.

Я знаю правила. Вы не должны визжать. Вы заботитесь обо всем самостоятельно.

Кроме того, я поняла это, пока горбилась в ванной, часто дыша и качаясь взад и вперед. Я даже не хотела думать об Анне и Кристофе или чтобы то ни было. Ему не нравилась она, она ненавидела его, и, возможно, они когда-то встречались, и ей не нравилось то, что он ошивался рядом с другими девушками. Кому какое дело? Существовали проблемы и поважнее.

Анна была главой Братства, и, по крайней мере, один человек в совете — Кир — был полностью на ее стороне.

Что привело меня к самому страшному вопросу.

Который — или, возможно, которые — из дампиров, охраняющих меня, были существами Анны?


Глава 14


К счастью, в ту ночь я не надолго задержалась у Пепла. Он успокоился задолго до рассвета. Я не хотела покидать его, но Грейвс закатил глаза и сказал, что ему надо поспать. И я была настолько утомленной и нервной, что сдалась.

Я повернулась, снова ударила подушку. Вздохнула.

— Не хочешь мне рассказать, что случилось? — голос Грейвса был не таким тихим, как шепот, но и не привычной громкости. Наверное, он думал, что если будет говорить тише, то я смогу его проигнорировать.

Я подумала рассказать ему об Анне, но тогда бы пришлось упоминать Кристофа. А это было бесполезно. Все это было такой путаницей, которую моя голова не готова была принять, и пока я не переварила все это, я не могла объяснить ему всего, чтобы он не подумал о чем-нибудь не том. О Кристофе и, что более важно, обо мне.

Я решила, так сказать, прощупать почву.

— Заседание Совета прошло плохо, — это было огромным преуменьшением, а также ложью. Не было никакого заседания.

Только Анна. И Кир. Очень дружелюбные, те двое. Маленький, рыжий лакей — так сказал Хиро.

— В любом случае, тебе это не понравилось, — послышался звук шуршащей ткани, когда он переместился.

Я бросилась к самому краю кровати. Мои глаза оставались закрытыми, и я переместила кончики пальцев на край матраса.

— Оно было даже хуже, чем обычно.

Как обычно, ему не нужно было ничего объяснять.

— Та девушка, гм. Другая светоча.

Я не дернулась, как если бы меня ужалили, но это было близко к истине.

— Я не нравлюсь ей.

— Конечно нет. Такая девушка, — Грейвс издал презрительный шум, почти фырканье. — Бьюсь об заклад, она была здесь пчелиной маткой достаточно долгое время. Она играет со всеми этими мальчиками, настраивая их друг против друга. Я знаю этот тип девушек.

А ты знаешь мой тип? Я почти спросила его об этом, но решила, что это звучало бы так, будто я нарывалась на комплимент.

— Хотя мне действительно кажется, что она ненавидит меня, — что-то быстро всплыло у меня в голове — память или сон.

«Не позволяй носферату кусаться».

Я отодвинула это подальше. Дрожь прошлась по спине.

— Ну, ты привлекательнее, чем она, — он сказал это, как само собой разумеющееся: трава зеленого цвета, или на Земле действует закон гравитации.

Что-то теплое появилось в моей груди. Это было прекрасное чувство. Я фыркнула.

— Я даже не могу уложить свои волосы.

— Ну и что. В любом случае, что произошло?

Я попыталась превратить это в разумную мысль. Молчание растягивалось между нами.

— Господи, — наконец сказал он. — Я не могу тебе ничем помочь, если ты мне ничего не рассказываешь.

Черт возьми, дай мне секунду подумать!

— Я пытаюсь понять, как рассказать тебе про это.

Снова молчание. Я заерзала. Он тоже.

— Дрю, — сказал он очень нежным, тихим голосом. — Ты знаешь, моя мама делала это. Она молчала. Каждый... — он глубоко вдохнул, как будто плавал и только что выбрался наружу. — Каждый раз один из них бил ее. Ее бойфренды. Она вела себя так, будто ничего не происходило. Но я видел синяки. Я не идиот.

Это была самая личная вещь, которую он когда-либо говорил мне. Я подумала, что ему не нравится говорить о том, как он оказался в служебном помещении торгового центра. И у меня были свои личные тайны, с которыми я никогда не хотела делиться. Большинство из них включали папу и различную работу, которую мы выполняли в штатах. Некоторые тайны включали школы, когда я еще не могла передвигаться незамеченной.

Я убрала руку с края кровати. Она повисла в пространстве, как будто я растянулась, мои пальцы чувствовали пустоту.

— Она ненавидит меня, потому что Кристоф укусил меня, — я почти прошептала слова в подушку, не позволяя руке выпрямиться. Мои щеки горели. Если бы он увидел меня, он, вероятно, сказал бы из-за чего я покраснела. Отметки клыков на моем запястье слабо покалывали, но то чувство отступило.

Когда его пальцы переплелись с моими, это было одновременно шоком и облегчением. Теплая кожа, мягкое прикосновение. Он впитал это и сказал то, что я от него меньше всего ожидала.

— Такая девушка, как она, не поверит, что он тебе не нравится, — он слегка кашлянул. Предполагаю, прямо сейчас ему хотелось бы закурить. — Господи.

— Не нравится мне это, — я казалась юной. И испуганной. — У меня есть немного денег. Мы можем купить что-нибудь.

Он подумал об этом.

— По крайней мере, вампиры больше не нападают на тебя. Это уже что-то.

— Ты сказал мне, что мы вдвоем против целого мира, — тогда ты тоже держал мою руку. — Я думаю, мы можем выбраться отсюда. Бежать и продолжать бежать. Я могу научить тебя, как...

— Они знают вещи, которых не знаешь ты. И Спиннинг с Дибсом наблюдают за тобой тогда, когда я не могу наблюдать.

У него была своя точка зрения. Тем не менее... Я, считай, вырвала свою руку из его.

— Ты передумал?

Я и не думала, что мои слова будут звучать так, будто у ребенка отобрали игрушку. Действительно не думала. Он тяжело вздохнул.

— Нет. Если ты действительно хочешь, чтобы здесь разверзся ад, Дрю. Но... здесь действительно, кажется, будет безопаснее. Та девчонка просто мелкая сучка. Почему ты позволяешь ей выводить себя из строя?

Кто-то, кто находился здесь, хотел моей смерти. Вот почему мы застряли в той Школе. Вот почему та Школа сгорела дотла. Слова застряли в горле. Я рассчитывала на то, что он захочет пойти со мной.

— Ты не видел ее, — я не могла объяснить яснее, чем это было на самом деле. — Она именно это имело в виду.

Его пальцы скользнули из моих. Я попыталась не чувствовать себя опустошенной. Он двигался по комнате, и следующее, что я осознала, это то, что он толкал меня в сторону и расположился рядом. Он потянулся, повернулся и удобно устроился, руки положил за голову. Его глаза мерцали зелеными отблесками. Я вдохнула его запах — соли и мужчины, привкус лупгару, похожий на серебро в лунном свете.

— Я действительно думаю, что тебе безопаснее находиться здесь. Я учу всю эту фигню. Даже ты сказала, что не владеешь достаточным количеством информации.

— Я знаю, как быть в бегах, — как найти деньги и как оставаться незаметными. Но в чем-то он был прав. Если бы я могла остаться здесь дольше, достаточно обучиться, то когда бы я бежала, я была бы лучше подготовлена.

Или я просто могла уйти отсюда слишком поздно и умереть.

Жаль, что отца не было со мной. Думать об этом — это как расковырять больной зуб. Тонкая нить гнева проложила себе путь внутрь груди. Почему ему пришлось уйти и умереть?

Полагаю, это не было справедливо. Но почему он следовал за Сергеем?

У меня было предположение. Ради мамы. По крайней мере, он скучал по ней так же сильно, как я.

— Не уходи без меня, я серьезно, Дрю. Мы можем выждать лучший момент, если будем слоняться здесь какое-то время. Накопать что-нибудь еще, узнать больше.

Я отодвинулась, поворачиваясь к нему спиной.

— Хорошо.

Он немного подождал.

— Что?

Он что, глухой? Я вздохнула, приподнялась, перевернула подушку и снова опустилась на нее.

— Хорошо. У тебя отличные аргументы. Мы останемся здесь на неопределенный срок, — надеюсь, что доживу до того момента и увижу, как мы убегаем.

Рассуждения о ужасной неудаче могут заставить покинуть сон. Но все то время, что мы находились здесь, на нас ни разу не напали. Я могла просто перестать ходить на заседания Совета и держаться подальше от Анны. Иногда задиры устают от своей работы и оставляют вас в покое на какое-то время.

Не считая того, что я была еще одной девочкой в целой Школе. Я не могла смешаться с толпой. Жаль, что здесь не было девушек-оборотней, но они не придут в Главную Школу. Они или остаются дома, чтобы помочь защитить семьи, или посещают обычные школы, как обычные ученики. Однако это было бы неплохо.

Хотя, учитывая мою удачу, они бы скорее всего ненавидели меня по каким-то причинам. Я бы никогда не была той девушкой, которую любили бы другие девушки.

Грейвс лежал очень тихо.

— Я думаю, что ты единственный человек, который когда-либо слушал меня.

— Другие оборотни тоже слушают тебя, — я закрыла глаза. Заснуть было невозможно, но все мое тело было таким тяжелым.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — он беспокойно задвигался. — Дрю?

Теперь, когда я знала, что буду делать дальше, я чувствовала во всем теле тяжесть. Со мной всегда это происходило — меня всегда больше всего раздражало отсутствие плана.

— Что?

— Могу я... то есть, не возражаешь, если посплю здесь? Если возражаешь, то я, гм, понимаю. Я просто...

— Да, — слово выскочило наружу. — Да, пожалуйста. Может, я буду способна заснуть рядом с тобой.

— Хорошо, — он был рад? Он просто устал спать на полу? У него было что-то, ну, более активное в голове? Как, например, еще один поцелуй? Или он боялся, что я восприму это все неправильно, если он попросит поспать здесь и буду ожидать поцелуя?

Иногда наличие довольно активного мозга — совсем не в радость. Потому что он начинает сортировать пятьдесят разных «а что если» для любого действия и выбирать, когда нажать на газ в умственном двигателе, пока тот не износиться.

Мы лежали. Я слушала звук его дыхания. Думаю, что я заснула на какое-то время, убаюканная тем устойчивым вдохом и выдохом. Последняя вещь, которую я помнила, — это его руки, обнимающие меня, и серый рассвет за окном. Он устроился напротив меня. Я вздохнула, и он замер, но потом я полностью расслабилась.

Наконец-то я чувствовала себя в безопасности.

Когда он заговорил снова, это походило на тихое бормотание в темноте.

— Дрю? Не уходи без меня.

Что я могла ответить? Я сказала единственную вещь, на которую была способна.

— Я обещаю.


Глава 15


За ланчем я просканировала кафетерий. Леон был ужасно тихим все утро, включая все сорок пять минут мастерства перевоплощения, где — слава Богу — я не была единственной, кому пришлось сидеть перед классом и заставлять клыки выйти наружу и убирать их по команде, пока учитель читал лекции о физиологических изменениях. Моя очередь была только на следующей неделе, я ненавидела саму мысль о том, что кто-то будет наблюдать за мной, пока место в задней части горла, где жила жажда крови, проснется и все окрасится в красное.

Чертовски трудно сидеть и не двигаться, когда ты можешь чувствовать запах жидкости в жилах каждого. Возможно, в этом был смысл, но мне все равно это не нравилось. Особенно, когда нам выдали ампулы с кровью, и мы начали идентифицировать их согласно плану на наших листках. У других ребят были партнеры. Я все делала сама, и все бросали на меня взгляды, пока я работала.

Не помогло даже то, что это было смехотворно легко. Женщина. Мужчина. Брюнет. Блондин. Кровь оборотня. Кровь дампира. У каждого был свой отличительный запах, «дар» также помогал мне, рассказывая, кому принадлежала кровь. Они сказали нам, что это поможет в слежке и в идентифицировании носферату.

Иногда они предпочитают особый вид добычи.

Время за ланчем всегда приносило облегчение. Хотя первые несколько завтраков было тяжело проглатывать. Я всегда была такой голодной, что как только я вынуждала себя начать есть, все становилось нормальным, но те первые несколько завтраков были на вкус, как песок.

— Здорово, ну и где они? — я встала на носочки, когда мальчики-дампиры обступили меня, их ряды расходились, как волны.

Леон ничего не сказал, просто сложил руки. Вероятно, он тоже был голоден.

И даже если я знала, что он не голоден, я всегда предлагала ему поискать еды.

— Хорошо, продолжай. Сходи поешь чего-нибудь. Рядом со мной миллион дампиров; ничего страшного не произойдет.

— Пожалуйста, — он даже не пожал плечами. — Ты прекратишь говорить это?

Мне нравилось это в нем, если только он не находился на стороне Анны. Какой бы странной ни была эта сторона. Интересно, каждый раз, когда я видела своих так называемых телохранителей, кто был — или были — не на моей стороне. Все? Никто? Только несколько?

Я огорченно вздохнула, закатила глаза и увидела Бенжамина в другом конце кафетерия. Его лицо было твердым, рот плотно сжат, и Грейвс был прямо позади него. На самом деле Грейвс наклонился, его рот двигался, когда он жестоко и тихо говорил что-то в ухо дампира.

Рот Бенжамина искривился. Он что-то сказал в ответ, и если бы я умела читать по губам, я бы была способна понять его слова. Но все, что я поймала, это мое имя, потом он пожал плечами и развел руки. Потом последовало что-то об Анне.

Я напряглась.

Грейвс схватил плечо Бенжамина. На одно мгновение я подумала, что Бен проигнорирует его. Но нет, Бенжамин просто посмотрел на пальцы Грейвса цвета меди, а потом на его лицо. Они смотрели друг на друга долгие, напряженные десять секунд. Затем Бенжамин стряхнул руку Грейвса и кивнул. Сказал что-то еще, но пристальный взгляд Грейвса поднялся и остановился на мне.

Я поняла, что теребила мамин медальон — теплое серебро под моими пальцами. Мои брови поднялись и, должно быть, мое лицо кричало «что, черт возьми, происходит?»

— Они не согласятся, — сказал тихо Леон. — Это не в стиле Бенжамина слушать оборотня, даже принца, как лупгару.

— О чем они спорят? — я имела право знать, не так ли?

Леон только потряс головой.

— Пойдем, найдем что-нибудь поесть. Я проголодался.

И что я могла сказать? Он мог вести уроки вежливой грубости, прямо как Бэббидж.

Я повыше подтянула сумку на плече.

— Отлично, — и прошла к мармиту.

Это должно было удивить меня, но Главная Школа была такой же, как и все школы. Еда появилась из тумана чего-то странного, поднимающийся пар скрывал тени и намеки на формы. Дежурные поставили миски на мармиты. За ланчем все дежурили по очереди.

Все, кроме меня. Я не слишком жаловалась по этому поводу.

Все равно мне хотелось бы увидеть, кто готовит мою еду. Мне все больше и больше не хватало своей кухни. Промышленная еда была неплохой, особенно, когда они не жалели средств на льняные салфетки и свежие ингредиенты. Но я хотела печенья, приготовленного мамой. Я хотела лопатку, которую использовала для запеченного сыра.

Я хотела обратно свою жизнь. Кухонные принадлежности — просто символ той жизни.

Есть вместе с членами Совета — новый уровень неловкости. Главным образом потому, что я наблюдала за дверью, ожидая, что в нее зайдет Анна, и также потому, что они все пялились на меня, как будто я была экзотическим существом. Хорошо, потому что я больше не планировала есть когда-либо с ними снова.

Я чувствовала, что их глаза опять были прикованы ко мне. Неужели они все смотрели на меня?

Вспышка красного привлекла мое внимание. Кир пересек столовую, направляясь к коридору, который вел в учительское крыло. Он слегка склонил голову, отступил в тень коридора и исчез. Он заметил, что я наблюдала за ним?

У меня во рту появился слабый вкус восковых апельсинов.

Что за... Я уставилась на пустую арку, мои пальцы все еще держали медальон. Металл охладился в моей руке. Большой палец терся о непонятные символы, выгравированные на обратной стороне медальона, их края внезапно стали острыми.

Я знала, что он определенно был на стороне Анны. Тогда что это было? Послание? Просто чтобы избавиться от меня или испугать?

Это сработало. Мое сердце заколотилось и ладони вспотели.

Леон издал короткий раздраженный звук.

— Не смотри. Ты думаешь, что только мы наблюдаем за тобой?

— Нет, — я обрела дар речи. — Нет, действительно, я вообще так не думаю, — проглоти. Я снова направилась к мармитам, но произошла удивительная вещь: я потеряла аппетит.

Грейвс и Бенжамин появились тогда, когда я поставила свой поднос на стол, который мы забили на второй день нашего пребывания в Школе. Я пыталась спросить, какого черта происходит, но никто не ответил. Вместо этого они вдвоем так сильно пытались развлечь меня, что я была способна только кричать и позволить им дальше разговаривать друг с другом. Я наколола еду на вилку, и после этого даже не могла вспомнить, что я «не ела».


Глава 16


Прошло несколько недель, а Анна не появлялась. Я стояла так близко к Грейвсу и оборотням, как только могла, и заметила, что некоторые из них — высокие парни с мускулистыми плечами и привычкой опускать голову и отступать в сторону, когда я смотрела на них — появились в коридоре и слонялись поблизости. Бенжамин ничего не сказал, но я заметила, как он и Леон обменивались взглядами. Блондины казались рассеянными, и теперь не скрывали наплечные кобуры под пиджаками.

Я продолжала надеяться на то, что Грейвс решит вернуться в кровать. Но нет. Он спал на полу, в спальном мешке, и каждую ночь передвигал его все дальше до тех пор, пока он не оказался возле двери.

Поэтому я просто ходила на уроки, держала ухо востро, выполняла домашнюю работу и насколько могла терпела мастерство перевоплощения.

Это была единственная школа, где я действительно ждала с нетерпением уроков физкультуры. В другой Школе администрации приходилось останавливать мои спарринги. Это все часть плана: закрыть мне рот и подвергать опасности, а бедный Дилан не знал, что делать. Я не пробыла там достаточно долго, чтобы выяснить, как обойдутся со мной, если я нарушу правила.

Хотя здесь все было по-другому.

Я сильно ударилась о маты и подпрыгнула, тепло распространялось по моему телу, зубы покалывали.

— Очень хорошо! — кричал Аркус, его белые зубы выделялись на темном лице. — Вперед, вперед, вперед!

И я сделала то, что он сказал: инстинктивно выбросила локоть, чтобы отразить удар. Моя рука онемела; его кулак направлялся к моему лицу. Я нырнула в сторону, вместо того, чтобы отойти назад, схватила его запястье неуклюжими пальцами и потянула. Зубы больше не покалывали и не болели, челюсть стала чувствительной, и клыки впились бы в нижнюю губу, если бы мой рот не был открыт, пока я глотала воздух. В воздухе летало волнение, когда я помогла ему пролететь мимо меня, мои колени подогнулись. Удар не имел никакого веса, потому что мне пришлось отступить и вернуть равновесие.

Он развернулся на пятках, второе обличье рябью прошлось по его эбонитовой кожей. Тонкие, темные волосы свободно развевались, выползая из плоти, как ускоренная перемотка роста растений. У него было телосложение футболиста, оно также было довольно изящным. Его широкие ноздри раздувались, делая быстрые, резкие вдохи.

— Нет! Используй свое преимущество, пока можешь!

— Не опирайся на ноги! — я огрызнулась. — Вы бы сбили меня!

— Тогда тебе не следует терять опору, девочка! — он раскинул руки, послышался треск костей, когда он возвращался в человеческую форму, волосы отступали вдоль щек.

Я нервно отступила назад, подняла руки и приготовилась. Затем посмотрела на него.

Он сделал ложный выпад; я не попалась на эту удочку. Я придвинулась ближе, было похоже, что он готов принять удар или несколько ударов, но я исчезла в стороне. Пока у меня было достаточно пространства, я не была так уж плоха. Он не говорил, что я совершенно безнадежна, по крайней мере, я слышала, что иногда он так говорил.

Они ставили меня в спарринг с учителями-оборотнями, потому что веселая фигня в крови светочи — та же фигня, что сделает меня в конечном счете ядовитой для кровососов, после того, как я пройду девчачью версию «становления» — как правило, сводит с ума дампиров, когда попадает в кислород. Конечно, оборотни могут дышать этой фигней, но они не становятся невменяемыми.

Не больше, чем от простой человеческой крови. Которой, должна сказать, всего лишь чуть-чуть. Но я пока что не истекала кровью. И Аркус был осторожен.

Все равно я задавалась вопросом, почему Дилан не поставил мне учителя-оборотня для тренировок. Но он больше интересовался книгами и также был неизлечимо нерешительным. Я не могла заставить его пойти против него самого, ведь он делал правильные вещи и дал мне неотредактированную версию стенограмму.

Ведь он, вероятно, был... мертв.

Я игнорировала и эту мысль. Пока я дралась, я не могла думать о чем-то еще. Это чисто «действие—противодействие», и иногда я даже забывала, что происходило, и думала, что это папа заставлял меня работать усерднее, быть быстрее, лучше думать.

И в конце урока физкультуры я могла украсть десять минут времени для тай-ци в раздевалке, в гулкой сырости затуманенного пространства. Знакомые движения успокаивали меня, и после первых тридцати секунд я не заботилась о том, что тренировалась в ванной комнате. «Делай там, где должен делать» — это был один из папиных девизов.

Или мантра? Это один из тех вопросов, которые сводят вас с ума.

Аркус стал расплывчатым из-за жуткой мелькающей скорости оборотня, и я с трудом опустилась. Но мой кроссовок поднялся, и сильно ударил его в живот, и он упал на меня с коротким рыком удивления. Я откатилась, ставя ноги в неприличном выпаде, и немного отошла назад. Из моей косы высвободился локон волос и упал мне на лицо, в нем появились светлые прожилки, когда теплое, маслянистое чувство трансформации неравномерно затапливало меня.

Это происходило все чаще и чаще в последнее время. Я была ближе, чем когда бы то ни было, к «становлению», и тогда начнется самое интересное. Когда я изменюсь, то стану быстрее, сильнее и меня будет тяжелее убить. Я стану токсичной для кровососов. Я смогла бы даже стать выше или перераспределить вес, что, как я выяснила, было прикольно, потому что можно было бы, наверное, изменить размер груди. Мое лицо также могло измениться. Это могло бы случиться через неделю или около того, а позже начнется самое интересное.

Да. Не могла дождаться. Нет.

Аркусу следовало бы идти за мной, как грузовому поезду. Вместо этого он замер, поднял свой взгляд поверх моего плеча. Я не потрудилась посмотреть, но тишина, заполнявшая длинную комнату без окон, не была нормальной. Обычно этот зал заполнен первокурсниками, изучающими ката или участвующих в легких спаррингах. Маты, покрывающие пол, были в хорошем состоянии, а возле стен находились трибуны, которые выставляли во время баскетбольных игр.

Я слышала, что оборотни очень хорошо играют. Хотя еще и не видела игры. Предполагается, что дампиры играют в поло или лакросс. То есть, что за черт? Я бы лучше посмотрела, как оборотни играют в баскетбол.

Аркус выпрямился. Он одарил меня нечитаемым взглядом, и я была рада видеть, что он тоже немного вспотел. Должно быть, я составила ему хорошую конкуренцию.

Главный учитель физкультуры, дампир с короткими, платиновыми волосами, появился слева от меня.

— Миледи. Минутку?

Я все еще смотрела на Аркуса. «Никогда не спускай с них глаз», — всегда говорил папа, и это был отличный совет. Я с трудом проглотила камень в горле, выкинула мысль об отце и сохраняла свою позицию свободной и легкой.

— Миледи? — учитель казался нервным. Я сделала еще два шага назад. Аркус сделал то же самое, и могу поклясться, оборотни выглядели довольными. Он полностью перешел в человеческую форму, в его зрачках появилась короткая вспышка оранжевого света.

— Что случилось? — я наконец развернулась и обнаружила, что учитель побледнел.

— Мне надо очистить комнату. Вы подождете здесь, — он сделал паузу, его голубые глаза нервно метались из стороны в сторону. — Миледи, — его брови заметно поднялись.

Я бы хотела, чтобы они меня так не называли, но я смерилась с этим. Мой желудок скрутился в тугой узел.

— О, я... хорошо, конечно, — и я ничего не могла с собой поделать: я осматривалась, выискивая Бенжамина. Но не увидела его. Я видела, что Спиннинг пересек комнату, лениво прислонился к стене у двойной двери, направляясь к восточному залу. Челка эмо-бой пересекала его лоб, прикрывая темные глаза, и была даже более неряшлива, чем обычно. — Мне ждать здесь?

Учитель — я помнила его имя, Фридерик — поднял брови, и к нему немного вернулся цвет.

— Да, мадам, — он развернулся на каблуках, и известия распространились через «Сарафанное радио». Мальчики посмотрели на меня с любопытством или с благодарностью и ушли, направляясь в раздевалку. Когда я обернулась, Спиннинга уже не было.

Дерьмо! Кто-то идет. Мне следовало бы отступить к стене. Но я просто стояла на месте. Что бы ни случилось я справлюсь с этим; потом я заберу Грейвса, и мы уйдем отсюда.

Я не могла сказать, что мне было жаль.

Спортзал опустел. Пылинки танцевали в воздухе под лучами флуоресцентного света.

Я чувствовала себя на любопытство обнаженной. Это был единственный раз, когда я действительно была одна, а спортзал был огромным пустым пространством. Раздевалки мальчиков были огромными, по крайней мере, с двадцатью общими ваннами, полными странной, восковой, пузырящейся фигней, которая успокаивала боль и, как сумасшедшая, заживляла различные травмы.

Но по сравнению с раздевалками мальчиков, раздевалки девочек были крошечными, хотя достаточно большими, чтобы можно было заниматься тай-ци. Ни у одного из трех или четырех спортзалов, в которых я занималась спаррингом, было не более трех ван в раздевалке для девочек.

Потому что светочи были очень редкими. Я нервно переместила свой вес и попыталась выяснить, что ей нужно было от меня.

Может, я получу шанс сказать ей, что Кристоф был не в моем вкусе.

Да. Это было действительно забавно. И чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что Грейвс был прав. Она не поверит мне.

Из-за пота зудело все тело, поэтому я сняла свою майку. У меня на предплечье рядом с локтем был след ожога от ковра. Или называете его матом, мне пришлось карабкаться по нему, чтобы подняться, пока Аркус...

— Привет, Дрю.

Я полуобернулась, а там стояла Анна в облегающих, розовых спортивных штанах и красной майке. Стройная и красивая, когда она сменила обличье, ее вьющиеся, рыжие крашеные волосы неумело были отброшены назад, клыки упирались в блестящую от помады нижнюю губу. Завитки волос удлинились и высвободились. Она выглядела, как реклама для Victoria’s Secret.

Я ссутулилась. Неаккуратная серая футболка, зеленые вязаные шорты, которые я у кого-то одолжила, и носки были слишком грязными. Они даже выглядели серыми в контрасте с моими ногами, кроссовки были новыми, но уже выглядели изношенными. Я не верю в одежду, которая только выглядит красиво, в противном случае, она порвется: ей придется встретиться с плохим обращением.

Папа всегда одевался для пущего эффекта.

Анна осмотрела меня с головы до ног, и медальон моей мамы охладился на груди. Я спрятала его под футболку, но я никогда не снимала его. Я могла бы заменить цепочку, если бы она порвалась во время спарринга, но я не хотела потерять медальон, оставляя его не пойми где.

Это все, что было у меня. Внезапно мне не хотелось, чтобы ее маленькие, жадные глазенки смотрели на него.

Здесь мы находились один на один. Я не видела ее телохранителей, но я хотела, как черт, чтобы кто-то стоял там позади и наблюдал за всем.

Похоже, что все закончится плохо. Такого рода вещи никогда не заканчиваются хорошо. Я знаю, на что это похоже еще до того, как что-то произойдет.

Как раскаты грома, которые покалывают кожу. Только это чувствовалось подобно урагану, который ищет свое место на побережье.

— Что тебе нужно, черт возьми? — мне не пришлось трудиться, чтобы слова прозвучали недружелюбно. Место в задней части горло, которое предупреждало меня об опасности, расширилось, и на этот раз вкус восковых гнилых апельсинов был перебит сильным медным запахом. Давление клыков на моей нижней губе стало настойчивым. Они были острыми, но я не хотела открывать рот и выставлять их наружу.

Она вышла вперед, и я неосознанно приняла стойку. Вес сбалансирован, руки свободны и готовы, и каждый нерв пробужден.

— Ты рассержена, — наконец сказала она. Широкая, солнечная улыбка коснулась ее блестящих губ, но она не достигла ее глаз. — Ты выглядишь, как твоя мать.

От любого другого это звучало бы, как комплимент. Но она сказала это, как проклятие.

Сон беспокойно зашевелился в моей голове. На сей раз я не боролась, чтобы запомнить этот момент.

— Это злит тебя, не так ли? — мой рот открылся, будто что-то хотело вырваться из него. Я была неопытной в том, чтобы держать мысли в голове. Но если люди снова и снова пытаются убить вас, то это лишает вас чувства такта. Начнем с того, что у меня никогда не было достаточно такта. Он не нужен был мне с бабушкой, и отец не заботился о том, что я говорила, если только не ругалась при нем. — Почему ты так сильно ненавидишь ее?

Анна практически отступила назад, ее вес переместился на каблуки, как будто я толкнула ее. Глаза сузились, лицо исказилось и через секунду разгладилось. Гримаса была настолько быстрой, что я почти сомневалась, что видела ее.

Но та вспышка ненависти в самой глубине ее зрачков оставалась достаточно долго. В этот раз я была уверена в этом. И да, я только что сделала предположение. Но не надо быть гением, чтобы понять, что в личной ненависти Анны, Кристоф и моя мама шли рука об руку. Очко в мою пользу за то, что я угадала чьи-то грязные, ничтожные чувства. Мне даже не нужен был дар, чтобы сделать это.

Так почему я чувствовала вину?

Светоча скользнула в сторону, и я проследила за ее движением так, как учил меня папа: «Когда ты наблюдаешь за одним человеком, ты стоишь на месте и не сводишь с него глаз, дорогая. Не позволяй ему двигаться вокруг себя, но и не отступай».

Боже, если бы я могла не слушать его голос в своей голове, возможно, это не причиняло бы мне много боли.

— Я не ненавижу ее, — звук ее лжи был сладким, переливающимся колокольчиком. У нее такой красивый голос. Просто леденец в яде. — Я просто думала, что ей следовало бы оставить определенные вещи в покое. Те вещи, для которых она не была создана.

— Какого рода вещи? — мой пульс подскочил, двигаясь под поверхностью кожи. Я участвовала во многих школьных поединках и могла отличить их от смертельно серьезного дела. Этот поединок мог пойти в другом направлении, и все зависело от последующих нескольких минут.

Анна находилась вне досягаемости. Еще несколько скользящих шагов и двери будут за мной. По крайней мере у меня было пространство, чтобы уйти.

Это сумасшествие! Она же светоча! Предполагается, что она должна быть на моей стороне.

Но я не верила в это. Учитывая то, как она смотрела на меня. Из-за Кристофа? Потому что она ненавидела мою маму? Какое это имело отношение ко мне? Я не была ни мамой, ни Кристофом; почему она не может просто оставить меня в покое? Я всегда думала, что плохие девочки рождаются из этого. Что это просто какой-то период или типа того.

Полагаю, я ошибалась.

— Различные вещи. Вещи, которые тебе также следовало бы оставить в покое.

Господи. С меня достаточно.

— Ооооо, — я изобразила дрожь. — Как пугающе! Почему бы тебе не пойти играть в свои выдуманные игры в другое место? Я занята важной фигней, — например, выживанием. И пытаюсь выяснить, кто хочет убить меня.

Холодный палец коснулся моего позвоночника. Не считая тебя, конечно же. Ко мне вернулась та же самая противная мысль, которая была в глубине моей головы, но у меня не было времени на то, чтобы проверить ее, потому что лицо Анны исказилось и сгладилось в считанное мгновение. Она сделала еще два шага вперед. Я приготовилась и почувствовала маслянистое тепло трансформации, которое скользило по моей коже.

Анна резко остановилась. Ее клыки нырнули наружу, и мы смотрели друг на друга, воздух стал жестким и причинял боль, казалось, он был полон острых краев. Я слышала мягкое, приглушенное хлопанье крыльев и надеялась, что бабушкина сова не придет и не усложнит ситуацию.

Я проигнорировала маленькие вспышки движения в периферическом зрении. Задняя часть горла саднила, жажда крови беспокойно пульсировала в своем месте. Я почувствовала медь и аромат теплых, густых, приторных духов, который следовал везде за Анной. Было чертовски тяжело дышать той вонью, окружающей меня.

Затем что-то мяукнуло.

Нет, серьезно. Я посмотрела вниз и увидела огромную, черепаховую кошку, скрученную вокруг лодыжек Анны. Она опустила уши назад, ее голова была клиновидной формы, как у змеи, и она зашипела на меня. Голубые искры трещали в ее выглядящих слепыми глазах, и я резко вдохнула.

Это же второе обличье в форме животного! Некоторые могущественные дампиры имели их. Я впервые видела такое.

— Ты очень невежлива, маленькая девочка, — сказала Анна мягким голосом. Я думаю, она хотела быть зловещей, но я была занята, уставившись на кошку. — Тебе следует преподать урок.

Я посмотрела вверх как раз вовремя, чтобы уловить ее кулак возле моего лица.


Глава 17


Но она раньше ударила меня в лицо. Было больно, как ад, но если ты хочешь какого-то отпугнуть, удар в лицо — не лучший способ сделать это. Особенно, если они привыкли к этому или если они знают, что не стоит уделять внимание такому фактору, как синяк. Большинство людей, которые не были обучены, вздрагивали и думали о том, как бы сохранить их симпатичный вид.

Нет, если ты хочешь кого-то отпугнуть, делай удар в живот. Что я и сделала. Моя голова откинулась назад, я расслабила колени и опустилась, затем нанесла хороший удар в живот. Кулак вошел, встречая драгоценное сопротивление, и кошка снова зашипела и завопила. Она согнулась; я подняла колено, и ее нос захрустел под моей костью.

Черт! Неужели это действительно происходило? Если бы я серьезно собиралась остаться в зоне ее радара, мне следовало бы позволить ей ударить меня.

Я отошла назад, шаркая и тяжело дыша, пытаясь избавиться от красной ярости. Мир грозил превратиться в прозрачную, вяжущую массу, которая охватывала все, когда происходило по-настоящему странное дерьмо; вещь, которая замедляла мир так, что я могла двигаться быстрее. Очень трудно бороться с этим чувством, и становится еще труднее, когда вяжущая масса контролирует вас, и мир снова пытается втянуть вас в медлительность и человечность.

Но я остановилась, тяжело дыша. Я не могла вдохнуть полной грудью, потому что возле пустого места в моей груди поселилась темно-красная, бурлящая, кипящая ярость. Каждый мускул в моем теле сжался, когда я боролась с чистой яростью. Только однажды я потеряла контроль: в другой Школе; тогда я могла бы довольно сильно покалечить Спиннинга. Это так напугало меня, что я даже не хотела быть близка к тому состоянию.

Если серьезно, я должна была уложить ее на пол и продолжать пинать. Но так можно убить кого-то, к тому же она была светочей. И мое тело замерло на острие ножа между кроликом, скрючившимся внизу в ужасе, и холодным, пустым местом, которое не беспокоилось о том, кому именно причинить боль.

Черепаховая кошка прыгнула, шипя, прямо на меня. Я резко вскрикнула, и бабушкина сова появилась откуда ни возьмись, выставляя когти, ее желтые глаза пылали. Она с хрустом ударила кошку, звук был похож на столкновение континентов. Анна — ее лицо — маска со сверкающими отверстиями для глаз и с кровавой усмешкой на месте рта под истекающим носом — закричала и прыгнула на меня.

Тогда меня поразил запах. Медный, соленый, с оттенком специй и чего-то противного.

Кровь. Ее кровь.

Мои клыки перестали болеть и стали чувствительными, дрожащими, и я заблокировала ее следующий удар, пренебрежительно сбросила руку и захватила ее локоть. Я скрутила ее, и она вскрикнула. Я слышала хлопот крыльев, когда бабушкина сова отлетела, чем привлекла к себе внимание. Я пихнула ее, и она тяжело упала, шлепаясь на отличный мат, потом она отскочила, как попрыгунчик.

Походило на то, будто я была в двух местах одновременно. Одна часть меня находилась на земле, приближаясь к Анне, когда она наносила удар по моему левому колену. Если бы она обхватила меня, то смогла бы воспользоваться этим: было бы удивительно легко схватить колени и опустить их на землю. Но я избежала этого и перехватила ее неплохой, твердый удар в лицо, в это время в моей голове всплыли папины тренировки, как 22-миллиметровая пуля в бетонной комнате.

Другая часть меня, спокойная в странно разобщающей манере, — это острый клюв и пернатые крылья; сова вращалась по узкому кругу, мимо проносился воздух, и свирепая, лютая радость прорывалась через ярость, превращая ее не в темно-красный, а в винно-красный. Она ударила, чтобы убить, ее цель — это кошка со странной расцветкой, которая сидела на матах. Они снова вгрызлись друг в друга, превращаясь в шар перьев и разноцветной шерсти.

Мне заехали локтем в лицо. Она была до невозможности быстрой, но я не была воспитана отступать, поэтому двигалась довольно быстро для себя самой. Слишком быстро, как если бы я была ею.

«Двигайся, двигайся, двигайся!» — кричал папин голос в моей голове, и на одно мгновение его голос больше не вызывал боль. Я делала то, чему он меня учил: я двигалась, кулак размылся, и второе обличье прорывалось наружу. Я заблокировала ее удар, почти сбив с ног, и протащила ее через маты со шквалом ударов. Я зацепилась пальцами и вонзила ногти в ее кожу, а когда она попыталась бежать, я дернула ее за волосы. Она ударила меня добрых пару раз, но меня это больше не заботило.

В определенный момент вы не сможете драться, если будете заботиться о том, чтобы причинить боль, а у меня была практика в выживании. Это своего рода, как выставить что-то в ином свете, даже такую мелочь, как девчачью драку. Только это не было простой всклокой. Это было чем-то другим. Я даже не знала, какое слово могло описать это, если только это слово не было серьезным.

Мы оторвались друг от друга, как если бы обе спланировали это, как если бы мы танцевали. И я даже не могла вспомнить, когда мир стал таким ярким, каждый оттенок был подрисован глубоким цветом акрила, текстура поверхности мата была грубой, каждая щепка и пятно на стенах кричало своим собственным голосом. Я почувствовала вкус меди, запах ее и моей крови смешался в воздухе, и клыки во рту физически жаждали получить плоть.

Мое горло жаждало горячей крови, чтобы ласкать грубое пятно, чтобы успокоить бушующее жажду, это чувство угрожало поглотить меня целиком.

Я отпрыгнула назад, она выпрямилась, и кошка прыгнула, когда моя сова пролетела мимо нее в нескольких миллиметрах. Еще один резкий звук рассекающих воздух крыльев, и она отшатнулась, спортзал раскрылся, как цветок под своим чревом.

Она уставилась на меня. Мой глаз распух, но я все еще видела ее. И теплый бальзам трансформации успокаивал боль по всему телу. Я все еще чувствовала ее, дергающуюся, вызывающую приступы, но эта боль больше не имела значения. Анна зарычала, ее верхняя губа дрожала, и я зарычала в ответ. Двойные звуки поразили невозможно глубокий регистр, сотрясая стены и отскакивая от деревянных трибун.

Единственное раз, когда я также сильно чувствовала жажду крови, мне хотелось приложить свое лицо к горлу оборотня и пить. Мастерство перевоплощения не давало никакой пользы. Потому что прямо сейчас я просто хотела ударить ее, и это испугало плохую часть меня. Страх стимулировал ярость, оба подпитывали голод, и я почти бросилась на нее. Но вовремя остановилась.

Она смотрела на меня так, будто у меня выросла другая голова. Передо мной возникла миниатюрная, наманикюренная рука, покрытые лаком ногти немного тряслись, как если бы она хотела дотронуться до носа.

Она должна была получить тот удар, подумала я тем странным бесстрастным образом. Он сломан. Вероятно, болит, как ад.

«Хорошо», — повторил голос в глубине сознания. Я надеялась, что ей больно. Я надеялась, что она задыхалась от боли.

— Сучка! — ее голос дрожал, шипя, колеблясь под грузом чистой ненависти. — О, ты сучка!

— Посмотрите, кто говорит, — было трудно не шепелявить, потому что клыки мешали языку. — Ты начала это!

— И я это закончу! — она дернулась, словно хотела пройти еще один раунд. Я напряглась, и совиное «ууу ууу» разнеслось по залу. — Ты такая же как она! Как она! Элизабет!

Это не должно было заставить меня чувствовать себя лучше, но это так. Мне достались мамины волосы и папины глаза, а бабушка сказала, что у меня ее орлиный нос. Может быть, она просто была красивой. Но слышать, как кто-то говорит, что ты похожа на маму, даже когда его лицо скривилось, как будто даже сама мысль от этого воняла, было классно. Эта мысль не должна была согреть меня, но согрела. Чувство прорезалось сквозь гнев, пульсируя под моей кожей, прожигая ее бензином. Ярость наполнила мою голову, ожидая искр.

Я сглотнула ее так сильно, как только могла. Но это только больше разожгло пламя в горле.

— Хорошо, — сказала я тихо, — я рада.

Волосы Анны свисали; кровь испачкала ее лицо. Теперь она не выглядела такой блестящей.

— А не должна. Она была слабой.

— Он была храбрее тебя, — я не знаю, что заставило меня сказать это. Как будто в моем рту оказался чужой голос. Звук хлопающих крыльев эхом отразился в моих ушах, и сова снова звала. Кошка плевала и шипела, но я проигнорировала это. Все, с чем я имела дело, было передо мной. — Когда в последний раз ты выходила куда-то без группы телохранителей, а? Ты приводила их, когда подходила к моей двери? Держу пари, прямо сейчас они ждут тебя снаружи, после того, как ты закончишь свою борьбу со мной. Поэтому уноси свою задницу обратно, стерва.

Она стала бледной, два пятна уродливого цвета появилось на ее безупречных щеках. Люди ненавидят, когда вы указываете им на их глупости. Это огромная сущность человеческой природы: не многим людям нравится, когда их называют идиотами. Они предпочитают заниматься своими делишками так, чтобы их никто не видел, и называть их необычными словами. Потому что им нравится быть злыми — они только ненавидят быть злыми там, где люди смогут увидеть их. Люди, которые имеют значение, то есть не «жертвы».

Многие из них не будут иметь дело с кем-то, кто может всадить нож в спину. Им просто нравится отбирать из стада слабых. Везде действуют правила, как в сериале «Дикая природа».

Анна выпрямилась. Воздух щелкал и потрескивал от электричества. Вой кошки исчез, как будто его унесло из города на поезде. Она жеманно отступила назад, я поняла, что тряслась. Желание побежать за ней, ударить кулаком, держало меня в своих зубах, как терьер — игрушку.

— Ты пожалеешь об этом, — теперь она была спокойной. Или, по крайней мере, она казалась пренебрежительной, спокойной, как огурец. Маска из крови на ее лице казалась иной, наряду с мертвенной бледностью и пятнами лихорадочного уродливого красного цвета — нездоровая смесь. Как-то ее аромат прорвался, и полоса крови проходила вверх по ее бицепсу наряду с цветущими красными пятнами, которые, конечно, превратятся в синяки; я не помнила, как это произошло. Я изо всех сил пыталась оставаться неподвижной, чтобы прочно удержаться на ногах на одном месте.

Потому что хорошая часть меня хотела перепрыгнуть через всю комнату и закончить бой.

— Ты начала это, — напомнила я ей. — Ты дважды выгоняла всех из комнаты, потому что думала, что я буду легкой добычей. Ты приходила и ошивалась возле моей двери, когда думала, что я спала. Трусиха!

Она почти что вздрогнула, как будто я что-то кинула в нее.

— Тебе следовало бы остаться со своим глупым человеческим папочкой, — уродливые красные пятна превратились в краску, которая заполнила все ее лицо, распространяясь вниз по шее. — Ты никогда не будешь достаточно хорошей. Они не будут любить тебя. Не так, как...

— Никто не любит тебя, — я не знала, что это было правдой до того, как слова вырвались из рта. Они ужалили, как злые чары, и вы не можете объяснить это. Сова наклонилась, резко нырнула в пространство между нами и свернула как раз в последнюю секунду, потом нанесла удар когтями. Ветер трепал волосы Анны, и она почти увернулась, остальные кудри просто упали вниз. Она вернулась в свое нормальное обличье, и она выглядела как маленькая девочка, до того момента, как та что-то сломала, и побежала к двери с жуткой, заикающейся скоростью. Дверь открылась, Анна пролетела мимо, и я услышала голос парня.

Я приготовилась к тому, что произойдет дальше.

Сова кружилась над головой в узком кругу. Я больше не находилась внутри него, я сосредоточилась на своих царапинах, пульсирующей коже. Трансформация покинула меня, и я осела, мои колени с толчком ударились о мат, благодаря чему зубы с треском сомкнулись. Теперь они были прямо как человеческие. Я была рада. Острые клыки, возможно, сорвали кусок плоти на губах, и это было не смешно.

Что, черт возьми, это было?

Я наклонилась. Мой живот болел. Меня наполнило чувство тошноты, и я была рада, что не съела ланч.

— Это было интересно, — сказал кто-то за трибунами. Они загрохотали, когда какая-то фигура скользила позади них.

Что? Я осторожна повернула голову. Моргнула пару раз. Ясность ушла, и мир становился нечетким.

Спиннинг прошел через маты, его плечи сгорбились.

— Ты выглядишь не так хорошо.

— Как... — я наклонилась, когда рвота безболезненно поднялась из кишек и была занята борьбой, чтобы не разукрасить мат чем-то, что придумает мой живот.

— Полагал, что мне следовало находиться поблизости. Грейвс сойдет с ума!

— Не... — я с трудом сглотнула; горло болело. Я вдыхала запах меха и дикости, комбинацию из аромата брюнета, который составляли его долговязые, длинные ноги, и быстрые, темные глаза. Как будто «дар» нарисовал эти картины внутри головы, как когда мы пробовали кровь из пробирок на мастерстве перевоплощения. — Не...

То есть, не подходи ко мне. Жажда крови была отчетливой и неизбежной, она разгоралась под моей кожей. Как дар.

Как гнев. Ярость. Она только искала выход.

Если сперва я доберусь до Грейвса и скажу ему об этом, возможно, я смогу ему как-то объяснить, что нам нужно убираться отсюда, пока все не стало еще хуже.

Спиннинг присел на корточки легким, изящным движением.

— Не беспокойся, я чую в тебе ярость. Я не подойду к тебе ближе, пока ты не успокоишься, — быстрым движением он посмотрел поверх моей головы. Сова издала последний мягкий вскрик, и звук удара крыльев отдалился. — Что тебе следует сделать побыстрее, пока кто-то не пришел и не увидел, в каком ты состоянии. У тебя кровь.

Прямо сейчас, это была наименьшая из моих проблем. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, выдохнула через сжатые губы.

— Не. Рассказывай, — сперва мне надо было поговорить с Грейвсом. Чтобы объяснить все.

— Гм, — он не сказал да или нет, просто издал уклончивый звук. — Я никогда не думал, что лично увижу Красную Королеву. Она не часто показывается простому люду, — он посмотрел на дверь, через которую она убежала. — Господи.

Красная Королева? Я издала непонятный звук, но это определенно был вопрос.

— О, да, — послышался тихий, без намека на веселья, смешок. — Оборотни знают о ней. Мы не глупые, Дрю. Нам нравится знать, кто играет в игры.


Глава 18


У меня повсюду были синяки и царапины, оба плеча болели так, будто что-то было сломано, ноги походили на лапшу. Хотя синяки немного посветлели. Немного. Теперь они стали темно-синего цвета, переходя в желто-зеленый вместо свежего темно-красного. Ванные творили чудеса.

Я все еще стояла на месте, смотря на себя через полосу, которую я протерла на зеркале от конденсата, когда кто-то постучал в дверь раздевалки.

— Дрю! Ты здесь?

Это был Грейвс.

Черт! Я смотрела, как мои глаза расширились и рот открылся, и хотела, чтобы у меня было непроницаемое лицо.

— Да, — крикнула я в ответ. Мои раненные губы сомкнулись, но они все еще были нежными и опухшими. Я оттянула ворот футболки, вздрагивая от удара, синяки проходили вверх по плечу. — Иди. Я тебя догоню, — как только пойму, как тебе это объяснить.

— Ни в коем случае. Сейчас я на дежурстве. Бенни и Леон были созваны для чего-то, — дверь приоткрылась еще немного, но он не заглядывал внутрь. Отголоски устрашающе отскочили от синей плитки, разделились в конце душевых кабин и затихли поверх пузырей «неводы» в заполненных ваннах. — Ты опоздаешь! Ну, давай же!

— Просто иди! — мой голос сломался. Я повернула до отказа кран с холодной водой. Возможно, она сняла бы часть опухоли, и заглушила бы то, что он хотел сказать.

Мне следовало бы знать лучше. Потому что он ударил по двери, и та отпечаталась с другой стороны.

— Ради Бога, неужели ты не можешь прийти вовремя, хотя бы раз в своей... — его ботинки скрипнули, когда он остановился. Я схватилась за оба края белой фарфоровой раковины и потрясла головой, чтобы волосы скрыли лицо. — Дрю?

Мои суставы стали белыми, а ноги совсем отказались поддерживать меня. Так значит Спиннинг не сказал ничего. Или если сказал, то Грейвс не обратил никакого внимания.

Он коснулся моего плеча. Я вздрогнула.

Его покинуло дыхание, как если бы это его избили. Он уставился на отражение в зеркале, где мог видеть мое покрытое синяками лицо.

— Господи Боже.

— Все не так плохо, — солгала я и отшатнулась от него. Хотя он схватил меня за руку быстрее, чем следовало бы. Я уже забыла, каким он стал быстрым. Его пальцы вцепились в меня, и я издала короткий стон боли, поскольку под ними был свежий синяк. — Грейвс... — я подбирала слова, чтобы заставить его понять. Нам надо уезжать. Пожалуйста, послушай меня в этот раз.

— Кто? — он почти встряхнул меня, в его словах слышалась глубокая вибрация, характерная для командного голоса лупгару. Оборотни использовали свое альтер эго, чтобы покрыться мехом и стать сильнее, но кто-то, наполовину отмеченный и привитый от укуса оборотня, как Грейвс, использует свою сущность по-другому — для мысленного господства. Я видела, как он сдерживал целую комнату гневных оборотней, разговаривая таким голосом. Я видела, как он прижимал к земле оборотня лишь силой своего желания.

Он был полон сюрпризов, мой мальчик-гот!

Пар рассеивался в воздухе в форме острых зубов и острого носа. Я оторвалась и вытащила свою руку, свежий синяк расцветал на фоне старого.

— Ой!

Он выпрямился, плечи напряглись под черной тканью его плаща.

— Кто?

Его «кто?» прозвучало, как совиное «ууу». Мысль ударила меня ненадежным, колеблющимся, паническим весельем. Я с трудом проглотила смешок, который чувствовался, как рыдание.

— Грейвс, мы должны убраться отсюда. Пожалуйста! Давай просто уйдем!

Потому что я знала кое-что еще; я это знала, даже когда мы избивали друг друга. То было ее слово против моего, и она бы не пришла сюда без хорошей истории, которая прикрыла бы ее задницу. Тот факт, что Спиннинг все видел, не убедит Совет: он был оборотнем.

Не дампиром.

Кроме того, вы никогда не должны говорить о таком первыми. Это не кодекс отца. Это кодекс детей, изучаемый каждый день за ланчем и переменой. Анна смогла бы нарушить его: она была взрослой, даже при том, что выглядела как я.

Но я? Я не могла. Я не хотела рассказывать. Я хотела свалить отсюда. Как можно скорее.

Например, сейчас.

Глаза Грейвса пылали пронзительно зеленым. Он, очевидно, не верил мне.

— Кто? — от одного слова на стене задребезжало зеркало, затрещали его пластиковые скобы. Пар устремился вниз, окружая нас, как белые, летающие частицы внутри снежного шара. Тот, который вы встряхиваете, пока играет глупая песня из какого-то легко забывающегося, слащавого Диснеивского фильма.

— Не волнуйся об этом, — я натянула толстовку, застегнула ее до подбородка. — Просто давай пойдем. У меня есть деньги; мы можем выйти за территорию прежде, чем они узнают, что мы... — я исчерпала запас слов, пялясь на него. — Пожалуйста, — я искала, что бы сказать еще. — Пожалуйста, Грейвс! Мне надо убираться отсюда!

Он, смертельно бледный даже несмотря на кожу карамельного цвета, смотрел на меня. Когда он смотрел так, он выглядел почти серым. Его рот сжался в тонкую полоску, а волосы стояли торчком, потрескивая жизненной силой. Его сережка блестела.

— Тебе надо успокоиться, — я выглядела бледно и нездорово даже для себя. — Грейвс. Пожалуйста. Тебе надо успокоиться. Мне надо...

Он поднял руку, сжатую в кулак. Его указательный палец высунулся осуждающе, и он указал на мое лицо. Послышался слабый потрескивающий звук, когда он стал перевоплощаться. Когда лупгару выходит наружу, он не покрывается шерстью, но увеличивается в размерах, .

— Кто. Тебя. Ударил?

Это не важно, твою мать! Почему ты просто не можешь послушать меня?

— Я просто... просто... я... Грейвс... — в этот раз мой рот очень сильно подвел меня. Но его ярость, плавающая в воздухе и раздражающая «дар», заставляла думать с трудом. И что хуже всего, жажда крови вернулась обратно, вращаясь в том особом месте в горле, царапая его кошачьими когтями. Раздражая. Мой рот покалывало.

Если бы я сейчас выставила клыки напоказ, что бы он подумал обо мне?

— Тебе лучше сказать мне что-нибудь, — сказал тихо Грейвс. — Я ненавижу, когда мне ничего не говорят, Дрю. Ты знаешь, что я ненавижу, когда мне ничего не говорят!

Что? Это не имело никакого смысла. Я открыла рот, ничего не сказала и снова закрыла его.

Потому что я чувствовала, как мои клыки удлинялись. Трансформация слегка затронуло мои нижние зубы, теперь изменялась вся челюсть.

О, пожалуйста, нет. Нет.

— Отлично, — Грейвс развернулся на каблуке так быстро, что его плащ встрепенулся и коснулся моего колена. Он отошел назад, остановился прямо перед дверью. Он опустил голову, его плечи тряслись, он замахнулся кулаком.

Стена дала трещину. Пыль и сор посыпались клубами; плитка сломалась и треснула зигзагом. Я снова вздрогнула.

— Остановись! — закричала я, и каждая капелька тумана в раздевалке вспыхнула крошечными, маленькими бриллиантами, все зависло, вращаясь в воздухе.

— Когда захочешь рассказать, — сказал он очень мягко, — найдешь меня.

Он съежился, по нему прошлось изменение. Он убрал свой кулак из стены и слегка встряхнул его, отшвыривая небольшие осколки плитки. Поразительный красный цвет забрызгал стену, и запах крови взорвался в моей голове.

Почти оборотень. Сильный запах, как земляника, смешался с ладаном. Зеленые глаза и металлический намек на белизну, карамельная кожа и потрескавшиеся руки. Это как видеть его в четырех измерениях, к повседневному Грейвсу, который спал в моей комнате и каждый вечер клевал меня в щеку, добавился еще один слой.

Я держалась за раковину так, будто она была плотом, а я тонула.

— Пожалуйста. Давай убежим. Ты и я, — это был слабый, девчачий шепот. — Грейвс. Пожалуйста.

— Да. Убегай. Конечно. Как моя мама. Убегай и каждый раз возвращайся, — он махнул разодранной рукой. Раны уже заживали — оборотни заживают быстро, и он обладал этим талантом в полной мере, даже если не становился волосатым. — Но я клянусь Богом, что узнаю, кто сделал это с тобой. Даже если ты думаешь, что не можешь мне доверять.

Жажда взревела во мне, и мои пальцы со скрежетом погрузились в фарфор. Если он прямо сейчас убежит, после того как Анна...

Он открыл дверь так сильно, что она врезалась в стену, снова разбивая плитку. Зеркало над раковиной потрескалось, превратившись в паутинку.

Он ушел. Я стояла на месте, цепляясь за глупую раковину, каждый дюйм моего тела болел, и горячие слезы потекли по щекам. Я осела, уложив горячий лоб на прохладную поверхность, и через десять минут вот в таком положении меня нашли Бенжамин и Спиннинг.


Глава 19


Спиннинг прислонился к двери, его руки были скрещены.

— Полагаю, Грейвс хотел удивить тебя.

— Он не пошел на урок, — пальцы Дибса были нежными. Блондин-оборотень растирал вязкое вещество по моей ушибленной щеке. Он перевязал меня, а сейчас работал над моим лицом легким прикосновением бабочки. — Не двигайся. Жаль, что меня не забрали раньше. Я мало, что могу сделать, когда синяки становятся темными.

— Прости, — промямлила я. Моя разорванная губа болела. Каждая частичка меня болела. Казалось, сейчас было утро после исцеления — это когда вы измождены и жалеете, что вообще родились, не говоря уже о том, чтобы участвовать в бою. У меня даже не было скачка адреналина и чувства, будто я ударила мировую задницу.

Нет, я просто чувствовала себя побитой.

— Он видел тебя в таком состоянии? — Спиннинг продолжал повторять это. Он потянул вверх рукава своего голубого, вязанного свитера, показались его огромные костлявые запястья. — Братан, о, братан. О, братан.

— У меня даже не было шанса поговорить. Он совсем сошел с ума, — я вздрогнула, когда Дибс начал смазывать мое веко какой-то фигней. Он сказал, что это арника. Отлично для ушибов. Я бы предпочла бабушкину полынь и горстку аспирина. — Я, эээ, — я даже не знала с чего начать.

— Я не хочу оказаться тем оборотнем, который станет на его пути, когда с тобой что-то случится, — широкие, голубые глаза Дибса стали темными и обеспокоенными. Его черная медицинская сумка лежала открытой на кровати возле меня. Он продолжал вытирать арнику об свою серую футболку каждый раз, когда ему нужны были чистые пальцы. — Он безумно сумасшедший.

Я чувствовала Бенжамина, ожидающего и обеспокоенного, снаружи за дверью. Спиннинг попросил Бенжамин забрать Дибса из класса, и он же выпроводил его за дверь, когда я подралась и начала плакать еще больше. Куча одежды была разбросана по синему ковру, и особая тьма часа ночи заполнила окна.

Я уже жалела о том, что встала из кровати. Если бы не встала, то, вероятно, Грейвс все еще был бы здесь. Это было бы прекрасно.

Дибс слегка прикоснулся к моему глазу. Я зашипела и резко втянула воздух, и он бросил мне взгляд, полный сожаления.

— Ты отлично справлялась, — сказал внезапно Спиннинг. — Я имею в виду, что она старше. И хорошо натренирована. И ты все рано надрала ей задницу.

— Она злая, — и слабая. Я подавила желание убрать руки Дибса подальше от моего страдающего глаза. — Поэтому у меня был шанс. Я не думаю, что она тренируется.

— Красная Королева опасна. Не двигайся, — фигня, которой он меня смазывал, пахла ошеломляюще странно. — Она будет щипать, если я попаду тебе в глаз.

Подумаешь, еще одна вещь причинит боль. У меня был вопрос получше.

— Что именно ты знаешь? Была ли я единственным человеком, который не знал, кто она на самом деле?

Спиннинг пожал плечами. Он немного склонил голову, прослушивая зал.

— Бенжамин вернулся в свою комнату. Слава Богу, это начинало раздражать меня, — он немного расслабился. — Я действительно не знаю много. Только то, что глава Братства — Красная Королева. В течение долгого времени она требовала пересмотра некоторых условий Соглашения. Она получает многое из того, что хочет; Совет изнурен. Раньше мои родители часто говорили об этом после того, как дети ложились спать, — он пожал плечами. — Просто ходят... слухи.

— Какого рода слухи? — я закрыла глаза, когда Дибс пробормотал что-то мне. Он был таким нежным, что я начинала чувствовать себя чуть менее избитой. По крайней мере, здесь, кроме него и Спиннинга, никто не возился со мной.

— Просто слухи. Ничего, на что я могу указать, просто скажу, что лучше не стоять у нее на пути, — он кинул на меня долгий, оценивающий взгляд. — И я вижу почему.

Я тоже.

— Я не знала, что она ненавидела мою маму.

Он издал смешок, который походил на лай. Сверкнули белые зубы.

— Ты говоришь довольно уверенно.

— Это было предположение, — или это дар затуманил все в моей голове, показывая мне дела других людей. Бабушка никогда не лезла не в свое дело, но иногда ты просто не можешь не делать этого. — Полагаю, довольно хорошее.

Мысли о бабушке причинили моему сердцу боль. Ее сова спасала мою шкуру так много раз. Я всегда думала о сове, как о бабушкиной сове, потому что птица явилась в ночь, когда бабушка умерла.

Теперь я не была сильно уверена в этом.

— Почему она ненавидит твою маму? — Дибс закончил смазывать мое лицо вязким веществом. — Хорошо, вот и все. Позволь мне еще раз взглянуть на то запястье. Ты не правильно исцеляешься.

— Я не знаю, — я пыталась не казаться раздраженной. — Что ты имеешь в виду, говоря неправильно исцеляюсь?

— Слишком медленно, особенно если ты трансформируешься. Возможно это потому, что ты еще не прошла становления. Жаль, что я не подумал захватить ту книжку. Возможно, нам следует обратиться к Бенжамину...

— Нет! — я отдернула руку. Дибс пискнул. — Он обязательно спросит меня, что случилось!

— Ну и что в этом плохого? — Спиннинг отошел от стены. — Я свидетель. Она первая тебя ударила.

Не думаю, что мне надо было объяснять это им.

— Она глава Братства, правильно? Кто поверит, что она напала первой?

Кроме того, я не могла рассказать ему, что хотела найти Грейвса и убраться отсюда. Потребность уйти очень сильно зудела под кожей.

— Хотя это правда, — Дибс мягко, но твердо схватил мою руку, стал умело обращаться с моим левым запястьем. Оно болело. — Спиннинг видел это. Правильно?

— Ты такой оптимист, — Спиннинг вздохнул, пересек комнату и подошел к окну. — Она права. Ее единственный свидетель — оборотень из исправительной Школы. Никто не поверит в это. С другой стороны, ты отлично справилась с ней, Дрю. Может, она будет в замешательстве.

Какая веселая мысль. Мое запястье послало острые толчки боли, когда длинные, тонкие пальцы Дибса исследовали, тыкали, тянули.

Моя майка была грязной, с запекшейся кровью, пропитана потом и какой-то фигней (я даже не помнила, как она попала на майку).

— Ты привела в замешательство задиру. Они устроят для тебя ловушку. Ауч! Прекрати дергаться!

— Думаю, мне следует наложить шину, — морщинка стала глубже между светлыми бровями Дибса. Он всегда полностью погружался в свою работу, когда подлечивал кого-то. Трудно поверить, что он едва ли мог разговаривать со мной в публичном месте из-за своей застенчивости. — Так что же мы будем делать?

Мы? Я не знаю насчет вас, но я найду Грейвса, когда он успокоится, мы дождемся нужного случая и уберемся отсюда. Как вчера.

— Оставь это, я в порядке, — это сильно задело меня. Я опустила голову, мягко вздохнула. Он сказал «мы». Он принял как само собой разумеющиеся тот факт, что это и его проблема тоже. Мы. Я не думала, что буду так благодарна за одно маленькое слово.

Внезапно я почувствовала себя ужасно из-за того, что собиралась оставить его.

Дибс пожал плечами.

— Ждать и наблюдать. Это все, что мы можем делать. У Грейвса могла бы быть отличная идея. И Господи, Дрю. Тебе следует поговорить, по крайней мере, с Бенжамином. У него не было бы этой работы, если бы он не знал, как играть в эту игру.

— Ты продолжаешь говорить, что это игра, — я позволила Дибсу повозиться еще с моим запястьем. Блондин-оборотень вытащил совершенно новый, первоклассный перевязочный материал из глубин аптечки.

— Не двигайся, — он разорвал пакет белыми, острыми зубами.

Спиннинг выдавил ироничный смешок.

— Конечно это игра. Дампиры, как кровососы, всегда уважают только друг друга, — он бросил мне виноватый взгляд, дергая оконную раму. — Кроме тебя, конечно же. А еще есть Рейнард. Интересно, что у него с Красной. Ты говорила, что она пыталась склонить тебя на свою сторону относительно него.

— Если я найду его, я попробую заставить его ответить на несколько вопросов. Хотя удачи с этим, — было странно, что кто-то еще перевязывал меня. Я обычно оказывала первую помощь папе. Я помнила, что лечила также Огаста, больше, чем один раз. Мои плечи опустились. — У тебя есть еще аспирин, Дибс?

— Вероятно, ибупрофен будет лучше. Нам следует приложить лед, — он все еще выглядел обеспокоенным, начиная перевязывать мое запястье. — Спиннинг не имел в виду то, что дампиры плохие.

Он всегда был таким, пытался сгладить чьи-то чувства. Он говорил, что это из-за того, что он «нижний», что он родился таким. Единственный раз, когда я видела его со спины, это когда он перевязывал кого-то.

— Она знает, что я имею в виду, Дибси, — холодный ветер коснулся темных волос оборотня, ниспадающих на свитер. — Никогда не думал, что покину исправительную школу, — он играл со шторами, его пальцы перебирали бархат. Он вдохнул полные легкие ночного воздуха, перекатывая его во рту, как шампанское. — Хм.

Дибс поднял глаза. Его руки замерли, перевязочный материал был наполовину обернут. Его глаза расширились, и он фыркнул.

Напряженность пронзила мои больные мышцы. Я не чувствовала запаха из-за соплей (я очень сильно плакала).

— Что?

Спиннинг склонил голову. Это напомнило мне собаку на бабушкиных древних конвертах для пластинок, когда он делал так.

— Не знаю. Просто... пахнет неопределенно. Хотя это, должно быть, ты. Всякий раз, когда ты расстроена, пахнет пряностями.

— Пряностями? — этот разговор становился лучше и лучше.

— Ты пахнешь, как булочка с корицей, — услужливо вызвался Дибс. — Предполагается, что все светочи пахнут по-разному — некоторые цветами, некоторые пряностями. Все напрямую зависит от вас. Они пахнут так, независимо от того, ели они или нет.

— Стоп. Вернись назад. Я пахну? — жар поднялся из горла, затрагивая мои ушибленные щеки. Я снова краснела. По крайней мере, я не рыдала, как ребенок.

Учитывая все обстоятельства, я отлично справлялась. Я могла бы вернуть себе репутацию жесткой девушки, если все так будет продолжаться. Но, ауч. Я не хотела возвращать ее таким способом.

— Это не оскорбление! — Дибс, казалось, был в панике. — Он не говорит, что ты...

— Остынь, — Спиннинг стоял в окне. — Я не говорю, что ты глатер.

— Что? Ты знаешь обо мне, Спиннинг. Скажи, кто это, — то есть, я очень быстро училась, и я знала об Истинном мире слишком много всю свою жизнь, но то, что мы с папой были способны сделать вдвоем, было ничем по сравнению с тем, что могло сделать Братство. Вещи, которые даже дети-оборотни принимали, как само собой разумеющиеся, были в новинку для меня.

Блондин-оборотень закончил перевязывать мое запястье с чопорной точностью.

— Глатеры — это дампиры, которые питаются так же, как вампиры. Это делает их сильнее. Но дампиры, как предполагается, не питаются так. И мы можем почуять их, глатеров.

У меня появлялось плохое предчувствие.

— Но я никогда...

— Светочи пахнут так, потому что они, гм... когда они доходят до полового созревания, они... — Дибс посмотрел через плечо. Спиннинг ничего не сказал, но его плечи слегка дрожали.

Он смеялся?

Дибс взял себя в руки. Он начал чистить осколки используемых инструментов из аптечки, которая лежала на кровати.

— Когда они достигают возраста половой зрелости. Они хорошо пахнуть. Глатеры также пахнут, как леденцы. Что-то в метаболизме гемо. Ты не можешь распознать, если девушка-дампир глатер, но ты можешь распознать, если парень-дампир глатер.

— О, — я проверила повязку на запястье. Если бы я покраснела еще немного, то моя кожа, вероятно, воспламенилась бы. И теперь мне было интересно, почему от Кристофа пахло яблочным пирогом, но ни от кого из вампиров не исходил такой запах. Был ли он... он на самом деле... — Я не знала об этом.

— Я думал, что Грейвс уже вернется к этому времени. Он был очень безумен и убежал, но все же, — Спиннинг, видимо, решил, что пришло время перейти к этапу «преподать Дрю фигню, которую ей следует знать». — Если он не появится в кампусе к рассвету, для него же хуже. Но, тем не менее, он — твоя проблема. Или они так думают. Но они могут закрыть глаза на это.

— Он был действительно безумен, — предложила я неадекватно. — Ты сказал что-то об ибупрофене, Дибс?

— Ты ела что-нибудь? — у него было две огромных, горстки оберток от лейкопластыря, ватные шарики и пустой тюбик мази из-под арники. — Потому что если нет...


— Дай ей чертов эдвил

[24]

, Дибс. Господи, — Спиннинг высунулся, проверяя ветер, и у меня было внезапное, яркое мысленное изображение того, что он падал. Подоконник упирался ему прямо в пресс, и все, что требовалось, это хороший толчок. Там даже не было решетки. — Она выглядит так, будто действительно нуждается в нем.


Дибс пожал плечами и направился в ванную, чтобы выбросить все. Послышался звук включенной воды. Он был помешан на том, чтобы мыть руки после перевязки. Я уже думала предложить ему футболку, так как его была измазана арникой.

Я нервно посмотрела на Спиннинга.

Несколько недель назад я даже не знала этих парней, и теперь здесь, я беспокоилась о том, что один из них может выпасть в окно и удариться. Я даже не знала, ранит ли это падение оборотня. Они могут вытворять разные забавные вещи.

— Будь осторожен, ладно? На окне нет решеток.

— Я заметил это. Хотя это кажется странным. В других окнах есть решетки, — он наклонился, оперся руками о подоконник. Несмотря на это, он выглядел сбалансированным, а не сгорбившимся. — Похоже, здесь была решетка до недавнего времени. Здесь также есть отметки царапин.

У меня не было решетки с тех пор, как я въехала сюда. В горле пересохло. У меня все болело, и внезапно я просто захотела заползти на кровать и накрыться одеялом с головой.

— Ты думаешь он вернется? — мой голос казался тонким. Кровать была мягкой, и к черту все, я не полезу в нее: я решила, что не буду против залезть под кровать и забыться на время.

— Грейвс? Да. Ему просто надо выпустить ярость, — Спиннинг пожал плечами. — Он бы вернулся за тобой в горящий дом. Возвращался уже однажды, — он развернулся на пятках и последовал в ванную.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он возвращался? — я помнила, как горела Школа, и я помнила, что Кристоф вытащил меня оттуда. Но Грейвс...

— Именно он заставил нас вернуться и забрать тебя и Кристофа. За ним мы бы пошли в ад, — дверь ванной закрылась, и Спиннинг сказал что-то, что я не могла услышать сквозь плеск воды.

Каждый дюйм тела болел. Сердце болело больше всего. Я начинала думать, что это было нормально чувствовать так, будто оно все время выскакивает из груди. Туалет спустился через какое-то время, но, по крайней мере, оборотни были тактичны. О чем бы они ни спорили, они делали это тихо. Дибс казался обеспокоенным, Спиннинг — решительным.

Я оттолкнулась от кровати, заставила ноги выпрямиться. Одела толстовку, застегнула ее. Стояла, покачиваясь, несколько мгновений. Спальный мешок был аккуратно свернут и лежал возле ночного столика, а его подушка была брошена на кровать. Футболки Грейвса, включая ту «У этого велоцираптора есть световой меч!», — в которой он выглядел довольным — все еще весели в шкафу, половина ящиков в огромном, старом комоде также содержала несколько футболок. Я уже привыкла к звуку его дыхания в моей комнате. С тех пор, как ко мне пришел папа-зомби, Грейвс был единственным человеком, на которого я могла положиться.

Чего в действительности я боялась?

Полагаю, того же, что и всегда. Что меня оставят где-то позади — как в коридоре больницы после того, как умерла бабушка, повторяя снова и снова, что папа придет, что он знает, что делать, что он уже в пути, а я, как черт, надеялась, что это правда.

Папа вернулся и заботился обо всем, но я всегда боялась, что однажды его не станет. И в один день... он не совсем вернулся домой. Он притащился на кухню как зомби и пытался убить собственную дочь, и это сложно назвать грандиозным возвращением.

И Грейвс... он думал, что я была похож на его маму? Он решил, что со мной было слишком много проблем? Или что? Спиннинг сказал, что он вернется, как только избавится от ярости. Оборотни всегда так делают — они избавляются от нее.

Либо это, либо выследить кого-то и съесть его. Все должны быть рады, потому что они выбирают первый вариант. Кроме того, большинство нормальных людей никогда даже не слышали о такой фигне.

Тяжесть в горле, покалывание в глазах — это одиночество.

Туалет снова смылся. Вся энергия ушла из моих ног, и я осела. Я опять сидела и ждала, когда кто-то вернется. Но я слушала, как в ванной комнате спорили оборотни, а не звуки скрипа пустого дома, пока ветер с жадностью стонал снаружи.

Это, конечно, не лучше, но я приму то, что есть.


* * *


Дибс дал мне ибупрофен и сказал приложить лед к запястью. Он выглядел несчастным, но кинул Спиннингу многозначительный взгляд и вынес медицинскую сумку, тряся своей светлой головой. Спиннинг закрыл дверь, развернулся и впился в меня глазами.

Я стояла в середине большой, голубой комнаты и чувствовала себя так, будто потерпела кораблекрушение. Посмотрела назад на него. Глубокие, темные глаза, длинная, темная челка над ними превратилась в агрессивную, его рукава были подняты, выставляя наружу скудные мускулистые предплечья. Тишина растянулась между нами, как большая, старая резинка.

Я нервно облизала губы.

— Стань в очередь. Я имею в виду, если ты хочешь побить меня, стань в очередь. И это испортило бы всю работу Дибса.

Это была довольно жалкая шутка. Она была намного забавнее в моей голове.

— Пожалуйста, — он закатил глаза. — Грейвс убьет меня. Мне просто интересно, обеспокоена ли ты.

Обеспокоена? Я абсолютный параноик в этом смысле.

— Насчет Анны? Или насчет...

— Насчет того, кто снял решетку с окна. Кто навещал тебя? Или тебя не навещали, потому что кто-то еще спит в твоей комнате? — одна темная бровь исчезла за челкой. — Я спросил бы тебя по какую сторону забора ты играешь, но чем больше я нахожусь возле тебя, тем больше думаю, что ты вообще ни во что не играешь.

Я вздохнула так, что Дилан гордился бы мной.

— Я не...

Он поднял вверх обе руки.

— Я получил ответ. Хочешь дам тебе совет или снесешь мне голову только за то, что я сделал тебе это предложение?

Выбор, выбор.

— Вот это да.

— Потому что ты светоча, а я непритязательный оборотень из исправительной школы. Ты даже не можешь разговаривать с нами, тем более вести себя так, будто Дибс и я твои лучшие друзья.

— Но ты мой лучший друг. Я больше никому не могу доверять! — я практически сделала шаг вперед, кидая в него слова, как вышибала.

— Как я сказал. Но все же... я не верю этому. Как-то подозрительно это. Красная вымещает всю свою агрессию на тебя, и кто-то пробирался в твое окно, не упоминаю тот факт, что тебя не должны были сослать в глушь — в школу, и тебя упорно ищут больше вампиров, чем я видел за всю свою жизнь. И даже давай не будем говорить о Рейнарде, хорошо? — он сделал паузу, дождался моего кивка и продолжил: — Я лишь говорю, что это не такая хорошая идея спать здесь, если кто-то, кому ты доверяешь, не с тобой. Поэтому. Либо мы прячем тебя в место, о котором никто не знает, либо... — его лицо взбудоражилось, как будто он хорошенько присосался к лимону. Как будто я должна знать, куда он клонит.

Моему бедному, сломанному мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он предлагал.

— Или ты остаешься здесь. Гм, полагаю, нет, Спиннинг. Я доверяю тебе и все такое, но я не думаю, что это хорошая идея.

Он выглядел почти зеленым от облегчения.

— Ладно, круто. Потому что Грейвс пришел бы в ярость. Он, вероятно, вернется в любое время. Он знает, что мы не оставим тебя одну. Поэтому...

В моей голове загорелась лампочка.

— У меня есть идея, — сказала я и поведала ее Спиннингу.

Как я и ожидала, он даже не думал об этом.

— В конечном счете тебя подвяжут за кишки, Дрю.

Я потрясла головой.

— Он не причинил мне боль. Пока что не причинил. У тебя есть место получше? Никто бы не ожидал этого.

— Плохая идея, — Спиннинг так сильно тряс головой, что даже плечи двигались. — Господи Боже. Ты чокнутая. Сумасшедшая.

— Все, что тебе надо делать, — это вести себя так, будто я здесь, — я казалась совершенно разумной, даже для себя самой. — И ради Бога, я в любом случае не нахожусь там каждую ночь.

— Но... — он остановился. — Ты знаешь, это не такая уж плохая идея. Абсолютно сумасшедшая, но не такая плохая.

— Точно, — я осторожно засунула руки в карманы толстовки. Повязка на моем запястье помогала. Как только вы окажетесь в бинтах, борьба действительно закончится. Вы можете позволить себе немного расслабиться.

Может быть. Пока не появится следующий кризис. И я нервничала. А кто бы не нервничал после всего, что случилось?

Спиннинг думал, что уже все закончилось.

— Но когда Грейвс вернется...

— Он умный. Он выяснит, где я, — выяснил бы, и он будет либо злым, либо... каким? Каким он будет, когда вернется?

Я подошла к стене того, что еще не знала о Грейвсе. Совет больше не упоминал его файл, а я даже не испытывала желания спросить. Я полагала, что он расскажет мне то, что считает нужным, и...

Спиннинг сделал беспокойное движение, как собака, которая отряхивается от воды.

— Если он сможет узнать, где ты, то и кто-нибудь еще тоже сможет узнать.

Оборотни работают согласованно. Вымотать их или заставить что-то делать иногда практически невозможно. Не поймите меня неправильно — когда у вас есть зубы, и когти, и сверхчеловеческие рефлексы, легко заставить кого-то согласиться с вами, не допуская насилия. Я буду первой, кто признает это.

Но иногда это приводит меня в тупик.

— Затем они все смогут прийти, и мы посидим за чашечкой кофе, — я закатила глаза. — Он убил трех вампиров в другой Школе, Спиннинг. Он — отличная защита.

— Я не беспокоюсь о вампирах. Я беспокоюсь о том, что он сойдет с ума и вскроет тебя, как банку Принглс.

Я дошла до той точки, где эта мысль теряла способность напугать меня.

— Ладно, тогда это все теоретически, не так ли? И все будут счастливы, если избавятся от проблемы в моем лице, — я переместилась на другую сторону кровати, взяла спальный мешок и подушку. — Я сделаю это. Я спрячусь в месте, где никто не догадается найти меня, кроме Грейвса. Ты будешь болтаться возле комнаты, пока Бенжамин не придет проверить, есть ли я в комнате, и он будет притворяться, что я в ней. И та-да! завтра Грейвс должен будет вернуться и достаточно успокоиться, чтобы быть вменяемым, и тогда мы выясним... кое-что еще.

Как, например, убраться отсюда. Эй, ты даже сможешь пойти с нами. Чем больше, тем веселее. Я казалась безнадежной даже внутри собственной головы.

Спиннинг странно смотрел на меня.

— Он вернется сегодня ночью. Полагаю, я буду слоняться поблизости и ждать его. Ты действительно хочешь сделать это, Дрю, детка?

Я уже привыкла к тому, что парни смотрели на меня с насмешкой, но я одарила его улыбкой, и от этого у меня заболело лицо. Моя поврежденная губа немного потрескалась, а ушибы резко заболели.

— Да. Что может быть хуже?

Как только я сказала эти слова, мне было жаль, что я произнесла их. Но Спиннинг просто покачал своей темной головой, открыл дверь и осмотрелся снаружи, нюхая.

— Все чисто, — наконец пробормотал он. — Тогда вперед.

— Спасибо. И я именно это имею в виду. За все, — я переместила спальный мешок и сморщилась, когда мою руку свело судорогой — обычно такое случается, когда синяки подвергаются болезненному процессу исцеления.

Как обычно, когда я его поблагодарила, он тряхнул головой и фыркнул.

— Всегда был слишком любопытным для моего же блага. Будь осторожна, хорошо?

— Хорошо, — и я отправилась вниз по коридору, прежде чем кто-либо из нас мог смутиться еще больше.


Глава 20


Металлическая полка была твердой, и мне, вероятно, следовало бы принести сюда кроссовки. И еще одно одеяло. Но я просто развернула спальный мешок и в пятидесятый раз убедилась, что ключ лежал у меня в кармане.

Вы знаете это чувство — у вас лежит билет на автобус или что-то важное в кармане, и вы продолжаете проверять его, чтобы быть уверенным, что он там? Вот так. Это как нервный тик или что-то похожее, когда вы путешествуете или очень, очень измождены. Или, возможно, я единственный человек, который делает это, я не знаю.

Дыхание Пепла было устойчивым. Он лежал, свернувшись под полкой, а в углу стоял еще один липкий поднос. Я была достаточно близка к нему, чтобы учуять запах красной крови, и картинка коричневой коровы породы джерси, такой же большой, как сама жизнь, появилась внутри головы, дар пульсировал. Я быстро отошла в другую часть комнаты. По крайней мере, его кормили. Лучше бороться с сумасшедшим, сытым оборотнем, вместо сумасшедшего, голодного.

Полагаю, берешь то, что можешь достать.

Я шлепнула вниз подушку, взбила ее, затем встала и уставилась на спальный мешок. От него исходил запах Грейвса — запах здорового подростка, его дезодоранта и холодного, лунного привкуса лупгару.

Я осторожно опустилась вниз, мои колени запротестовали, когда ударились о холодный бетон. Мое перевязанное запястье резко заболело. Я заглянула под полку.

В глубокой тени я увидела бледно-оранжевый отблеск глаз. Его дыхание не изменилось, но он бодрствовал. Каждый вдох вырывался слабым, булькающим звуком через его поврежденный рот.

— Прости, что стреляла в тебя, — слова удивили меня. Даже больше, я была удивлена тому, что я действительно сожалела об этом. Даже если Бенжамин был прав и единственная вещь, которая удерживала его от того, что хотел Сергей и от моего убийства, — это потому что он был Среброглавым, я все еще чувствовала себя плохо из-за того, что стреляла в него. — Должно быть было больно, а?

Тень не двигалась, но я могла сказать, что он обращал на меня внимание, по тому как в комнате изменилась тишина. Обычные люди также могут услышать это — что случается, когда кто-то внезапно обращает свое внимание.

— Ну кто же знал, — холод пола костлявыми пальцами обхватил ушибы на ногах. — Это единственное место, в котором я чувствую себя в безопасности. И ты мог бы откусить мою голову, даже не раздумывая над этим. Я для тебя тоже пахну странно? Полагаю, что да.

Нет ответа. Только мягкое бормотание его дыхания. Крошечные проблески его глаз погасли, и он прижался ближе к стене.

Я не застегнула молнию спального мешка, но подперла его вокруг себя. Металл был твердым и неудобным, но не хуже, чем пол в мотеле. Мне не могло стать легче, особенно, учитывая ушибы и больные мышцы, которые играли в пинбол по мне. Каждый раз, когда я перемещала вес, молния мешка немного терлась о металлическую кровать, или ушибы вопили от боли. Но я была истощена, и довольно скоро начала хотеть спать.

Я проснулась, слыша гробовую тишину Школы, поскольку все отправились на отдых. Мне потребовалось несколько сонных секунд, чтобы понять, что до этого Пепел обычно начинал свой регулярный крик в 3:00, а теперь он не издавал ни звука. Вместо этого, несколько раз я смутно моргнула, и в слабом освещении через зарешеченное отверстие в двери я увидела длинную, мохнатую форму с оранжевыми глазами.

Он лег поперек порога, узкая голова располагалась на лапах, и смотрел на меня.

Это должно было напугать меня. Но я легла обратно и уснула. Долгое, медленное, бархатное время без сна, и меня окутала темнота.

А потом...


* * *


Коридор был длинным и узким, и в конце приоткрылась дверь. Я помнила это чувство — шнур, привязанный вокруг моей талии, тянул меня. Мне должно было быть холодно в носках и футболке, и на мгновение мне стало интересно, куда подевалась моя толстовка. Потом я поняла, что мне снился сон, и вопрос отпал сам собой.

Загрузка...