Рэй

Пролог

Три года назад.

– Тами, ты слышала объявление от Комиссии по телику? То, в котором они ищут добровольцев для проведения эксперимента?

– Какого ещё эксперимента?

– Не знаю. Но говорят, что это на три дня. И платят они семьдесят пять штук, представляешь?

– Похоже на байку. Не верю.

Тами морщилась. После вчерашних задушевных бесед под бутылочку красного у нее отчаянно ныли виски. Во рту липкая противная пустыня; в голове пыльный мешок, куда в отличие от распахнутого настежь окна, не проникали солнечные лучи. Бензин для настроения в виде алкоголя закончился, а общий упадок сил остался. Но, похоже, он не коснулся подруги, которая бодро гремела в раковине посудой – топила в мыльной пене тарелки, фужеры, блюдца и вилки.

На скатерти крошки от чипсов, скорлупа от орехов, фольга от шоколада и мятые салфетки с черными разводами туши – накануне ими кто-то утирал мокрые глаза. Как же, ведь слезы – неизменный атрибут душевных встреч. Кому еще плакаться, если не ей – в меру мудрой, в меру ироничной, в меру веселой и всегда способной поддержать Ким? Они в одной лодке давно: вместе через смену работы, переезд, встречи и расставания с мужчинами, в дни черные, в дни белые. В скуке, печали, радости и веселье. Как самая настоящая «пара».

– Налей мне сока…

Кимберли не стала уточнять «какого», знала – Тами всегда пила вишневый.

– Разбавить минералкой?

– Угу.

Отправились в мусорное ведро со скатерти салфетки, скорлупа и чипсы. Сама скатерть, вытянутая из-под локтей Тамарис, была брошена в корзину для грязного белья в ванной.

– А меня вот все-таки заинтересовало, – качала головой Ким, – семьдесят пять тысяч. И всего три дня. Я хочу к ним сходить…

– Ты это серьезно?! – Тами моментально забыла о головной боли, о ноющих висках и даже о том, что вчера вечером поругалась с Вальдаром. И был бы повод, а то ведь всего лишь спросила о том, обязательно ли им идти на тот концерт, который выбрал «очкарик» – почему бы не выбрать самим? И Вальдар в соседнем кресле застыл, как каменное изваяние, – сжал губы, отнял руку и все два часа, пока на сцене филармонии вдохновлено орудовали музыканты, своим невниманием наказывал ее за то, что она посмела назвать его «любимого духовного учителя» очкариком.

Подумаешь…

Вот только противно, потому что выбрали снова не ее.

И так раз за разом, месяц за месяцем.

– Ты мне это брось, – покачала головой Тами, – они за эти семьдесят пять тысяч оставят тебя инвалидом. Или параноиком. Или шизофреником.

«Вариантов масса».

– Нет, не думаю, – доносилось от раковины, – если и оставят, то временно. Сами покалечат, сами же вылечат. Это же Комиссия…

– Вот именно – кто для них люди?

– Да ты только послушай, – на нее взглянули внимательные и чуть испуганные глаза, – сколько всего ты сможешь сделать, если…

– Я туда не пойду.

– Просто послушай! Сколько у тебя долг за квартиру – двадцать три тысячи? Выплатишь. Останется и на восстановление, если нужно, и на отдых, и на какой-нибудь супер-подарок для Вальдара. Придешь, тряхнешь перед ним купюрами, и, может, он, наконец, увидит, что ты девушка красивая и независимая, что можешь все… без него. И решится сделать предложение.

Слова про «предложение» качнулись морковкой перед носом осла.

Супер-подарок…

Вальдар предложение делать не хотел, но давно хотел дорогие часы. Не просто дорогие, но, как в модных журналах, – не то золотые, не то платиновые. «Аvalator». Но шесть тысяч долларов? Она и подумать не могла…

– Давай вместе, а? А то мне одной страшно. Только позвоним, спросим, что предлагают. Просто почитаем их договор…

Ким смотрела на бледную с утра подругу с тревогой и надеждой. Продолжала течь в пустую раковину вода; рядом на разложенном полотенце стояли перевернутые бокалы.

– Мы только почитаем, а?

У нее, у Ким, кредит за машину, невыплаченная квартплата за последние два месяца и временное отсутствие работы. Очередная черная, в общем, полоса.

У Тами ныли виски и ломило затылок. Какие могут быть в таком состоянии судьбоносные решения? А вечером еще выяснять отношения с Вальдаром.

«Хорошо бы прийти с этими часами…»

– Да? – Кимберли нервно моргнула. – Мы ведь, как всегда, вместе?

– Калеками тоже будем вместе?

Снаружи ласково грело солнце. Лето – пора празднования жизни: купания в озере, шашлыков, поездок в прекрасное «далеко».

– Мы только почитаем.

– Хорошо, – выдохнула Тами после долгой паузы. – Только почитаем.

Через сутки.

Их разделили еще в здании. Ким в одну комнату, Тами – в другую.

Человек, сидящий за столом, смотрел пристально и равнодушно, как робот. А в руках договор с такими мелкими буквами, что продираться через него взглядом все равно, что лезть через лабиринт из битого стекла и колючей проволоки. Но Тамарис вчитывалась, несмотря на скрежещущие мозги и слезящиеся от напряжения глаза. Спрашивала все, что приходило на ум, волновалась:

– А что это за отдел «AS-21»?

– Департамент по подготовке ассассинов.

– Кого?

Повторять не стали.

В бумагах много говорилось о рисках и о том, что Комиссия обязуется свести их к минимуму; о возможных повреждениях и последующем восстановлении. Тами едва ухватывала смысл незнакомых слов и цеплялась за знакомые.

– Это все закончится через семьдесят два часа?

– Гарантируем.

– И вы выплатите мне на счет всю сумму?

– Все. Если подпишите договор.

Если подпишет… Черт, Ким… В душе скребли когтистые черти. Черти хотели легких денег и совсем не хотели страдать.

– А что со мной будут делать?

– Читайте.

– Но я здесь почти ничего не понимаю.

Она читала.

Давил на психику взгляд человека в форме; давила пустая без мебели комната. Но горячей розгой подстегивало под зад желание не возвращаться сегодня домой – вчера Вальдар «принял» ее извинения снисходительно, и было видно, что оскорбление, нанесенное «учителю» не простил. Теперь придется отмаливать, ползать в ногах и слушать «ну, ты же понимаешь, что так говорить не стоило?»

Стоило. И ему давным-давным стоило уйти из этой гребаной школы, в которой, как была уверена Тами, облапошивали на деньги учеников. «Набирайте руками золотое свечение, а ногами серебристое…Представляйте, как ваша сфера бизнеса входит в баланс с астральными телами, стабилизируется, становится денежным магнитом…»

Вальдар был умным. И глупым одновременно. Почему он не видел, что низкорослый «псевдогуру» всем пудрит мозги? Маленький, циничный, очень высокомерный и всегда избегающий прямых ответов на вопросы – Тами начала тихо ненавидеть его с тех самых пор, как впервые переступила порог заведения под названием «Шар благополучия».

«Ты просто не понимаешь, как мудр Учитель…»

«Если бы ты перестала предвзято относиться к Учителю…»

«Он тебя терпит, потому что ты пока не поумнела…»

Тами не хотела умнеть. И учителя, который незримо присутствовал у них во время завтраков, обедов и ужинов, а также во время занятий сексом, она видела в гробу и в белых тапках.

Но Вальдара любила. И потому терпела, закусывала губу, верила, что однажды они переедут в другой город, вдвоем. Начнут жизнь свободную, счастливую, уже как семья, а не как прихвостни некоего недомерка, которого ее избранник боготворил.

Надо просто чаще молчать там, где нужно. Прикидываться, что ей нравится. И еще нужны деньги – последнее особенно важно.

Обо всем этом Тами думала во время прочтения бумаг.

– Вы закончили? – время от времени вопрошал сероглазый мужчина напротив, когда замечал, что она «подвисала».

– Нет еще… Минутку.

В какой-то момент ей на глаза попалась фраза, от которой волосы на голове встали дыбом. Тамарис побледнела.

– Я что… умру? Здесь написано…

Ее не дослушали.

– Нет, не умрете. Скорее… побудете на пороге.

– Так вы платите такие бабки… за клиническую смерть?

– Наподобие.

Долгий вдох. Неторопливый выдох.

Ей стало легко и тяжело одновременно.

Следующий вопрос она задала охрипшим, как у пропойцы, голосом:

– А точно «на пороге»? А то мертвой мне деньги не нужны…

– Гарантируем, – точно так же, как и прежде, без эмоций ответили ей.

Тамарис и сама не знала, почему и зачем сделала это (из мести, жалости к себе, жадности?) – взяла ручку и подписала договор.

Придвигая бумаги Комиссионеру, успела подумать о том, что если Вальдар не простит ее за эти гребаные и самые дорогие в мире часы, она пошлет его к черту.

– Задача: убить ее.

Приказ прозвучал из вмонтированных в стены динамиков.

За спиной защелкнулась стальная дверь – ни ему, ни жертве не выбраться, пока не откроют снаружи.

Рэй стоял неподвижно – руки вдоль тела, пальцы в сантиметре от рукояток пистолетов – и глазам своим не верил: на него смотрела девчонка. Обычная, невысокая, раза в три тоньше него, очень напуганная. Прыгала взглядом то на его лицо, то на пистолеты, то на широкие плечи, на лицо, пистолеты, ножи. И все сильнее бледнела. Кожа на ее щеках покрывалась пятнами, выступила на лбу испарина.

И ужас в глазах – настоящий, не притворный.

«Не Пантеон», – с замешательством думал Хантер. Это не Пантеон Миражей – иллюзию под человека он узнал бы, у той нет ауры, а тут… Волна ее животного страха сносила его с ног.

«Это какая-то ошибка», – думал он растерянно. В комнате враг – так ему сказали. Ну, мужик, ну, двое, пусть даже пятеро – он сошелся бы с ними без запинки и сомнений. Хоть насмерть. Но… девка?

– Прошу пересмотра… ситуации… – солдат осторожно попросил того, кто наблюдал за экзаменом. – Здесь какая-то ошибка – вы приказываете убить невиновного и безоружного человека.

– Ошибки нет, – донеслось из стены. – Этот человек может быть виновен – Вы этого не знаете. Он может быть виновен в смерти сотен других людей. Убейте его. Оружие выбираете сами.

Она пятилась от него к стене, качая головой и причитая:

– Нет-нет-нет, пожалуйста… я никого не убивала… Не надо…

И смотрела то ему в глаза, то на его пистолеты.

Теперь вспотел Хантер.

«Уму непостижимо…»

Его молили взглядом – «спаси!», – а он все искал подвох – вглядывался в светло-карие глаза, выискивал подтверждение тому, что это все – отличная актерская игра. Она живая? Или манекен?

«Конечно, живая!» – рычал мысленно и все сильнее злился на ситуацию, в которую попал.

Он – боец, он подчиняется приказам, он должен убить. Этот тест дается лишь однажды – второго шанса нет. Как и надежды на то, что его оставят служить в отряде специального назначения, если он провалится.

– У Вас минута, – сообщил динамик, и «жертва» вскрикнула. Бросила взгляд на дверь, поняла, что туда не пробиться – на пути здоровый мужик-медведь с ножами и кобурой, – попятилась назад, запнулась, упала…

Она сидела у стены, закрыв лицо руками, тряслась и плакала:

– Они этого не говорили… Так не должно быть… я ничего не делала.

Рэй приказывал себе не слушать. Он должен верить Комиссии, просто должен.

Тикали в мозгах, как колокол на башне, невидимые часы.

– Не надо, не убивайте…

Она рыдала в голос, она отгораживалась от него вытянутыми руками, а Хантер чувствовал, как крошится изнутри. Как пытается предать что-то важное и очень ценное, как больше не знает, чему и кому верить.

– Я не хочу… умирать… – всхлипывали от стены, – не так…

«А как?»

«Сволочи… они не могли найти ничего хуже». Худая, кареглазая, шатенка, обычная прохожая с улицы – так ему казалось. В курточке из кожзама, в черных джинсах, с шарфиком на шее.

– У Вас тридцать секунд.

Он не мог представить, как ударит ее ножом. Или задушит. В этом случае ему придется смотреть ей в глаза все это время, а после он никогда не сможет спать. Наверное, не сможет в любом случае.

– Двадцать пять.

– Пожалуйста, оставьте меня в живых, я ничего не сделала… Пожалуйста, я не хочу умирать, – все те слова, которые он меньше всего хотел слышать, потому что звучали они на тысячу процентов правдиво.

– Двадцать.

Хрупкие плечи содрогались.

– Я не хочу, – хрипло выдохнул Хантер.

– Тогда это Ваш последний день в отряде специального назначения, – сообщили ему в наушник. – Задание будет считаться проваленным, если в течение пятнадцати секунд Вы не убьете противника.

Противника.

Сволочи… Гады бездушные.

– Десять секунд.

«Это игра… Это все игра», – убеждал себя Хантер. Иначе и быть не может, это все Великий иллюзионист Дрейк – сука, кол бы ему в задницу…

– Восемь, семь, шесть…

Зрачки девчонки расширились, как у наркомана, когда он достал из кобуры тридцать восьмой калибр. Чтобы не размозжить ей мозг по стене, чтобы не слишком обезобразить лицо. Хотя, ему какое дело, если это… противник?

Вытянул руку, навел дуло в лоб. Нельзя в сердце, нельзя в живот – может выжить, и тогда экзамен провален.

Он ненавидел себя, когда нажимал на спусковой крючок. Пытался ничего не чувствовать, но понимал, что не чувствует лишь кокон, которым он попытался окружить собственное сердце. А там внутри все захлебнется кровью так же, как и она.

«Жертва» завизжала.

Визг оборвался, когда грохнул пистолетный выстрел.

Хантер смотрел, как девчонка валится на бок. Обычный залитый кровью человеческий труп – не иллюзия, не манекен. Стынущий взгляд и упрек в нем. Безразличие, удаляющийся фокус, пустота. Смерть.

В этот самый момент Рэй ненавидел себя и всех вокруг. Каким-то образом чувствовал, что секунду назад она была живой и ни в чем не виновной, а теперь – тело. Залитый кровью череп, пробитый лоб, расслабившиеся на полу пальцы; бордовые разводы на белой стене.

– Убрать труп, – донеслось из динамика. – Тест пройден.

Выходя из комнаты, Хантер чувствовал себя так, будто его только что изнасиловали без вазелина в задницу всем Комиссионным взводом.

И не подозревал о том, что траекторию пули четко скорректировали для того, чтобы она прошла в чужой голове максимально безопасно.

(Javier Navarrete – Pan's Labyrinth Lullaby)

После «экзамена» его освободили на остаток дня, но Хантер даже не смог поехать домой. Все сидел в машине, смотрел, как стекают по лобовому стеклу капли, как бродят снаружи темные тучи и чувствовал скребущих на душе кошек.

Убить человека – много ли нужно мозгов? Или их отсутствия?

Он смог.

Наверное, стоило позвонить друзьям, спросить, проходили ли подобный тест они, но какой ответ его бы удовлетворил: «Да, проходил, тоже убил невинного человека»? Или: «Нет, я так и не выстрелил. Но меня не уволили…»

На сердце тяжело; в голове вакуум. И намертво застыл в воображении образ заплаканного лица, паники в карих глазах, не накрашенных помадой губ – перекошенных перед смертью.

Один выстрел.

«Езжай домой».

А что там? Море выпивки? Тщетные попытки отвлечься?

Все настойчивее и яростнее колотил по крыше автомобиля дождь.

Вместо того чтобы выехать с парковки, Хантер вышел из машины и направился обратно в здание Комиссии.

– Разве так можно?! – орал он спустя несколько минут на собственного Начальника. Злой, как бык, упершийся в чужой стол кулаками, взорвавшийся, как беременный лавой вулкан. – Это человечно?

– А твоя профессия имеет много общего с человечностью?

На него смотрели спокойно, даже со скукой.

– Знаешь ли… У всего есть рамки.

– Рамок нет нигде. Только в голове.

«Да плевал я на твои теории!» – рвал на части Хантер глазами. Теперь он точно знал, что не уснет сегодня, а, если уснет, то будет видеть сплошные кошмары, потому что совесть – она точно дремать не будет. И ему не даст.

– Почему невинную? Почему вообще… девчонку? – выплюнул в ярости, обиженный на себя, жизнь и более всего на стоящего напротив человека в серебристой форме. – Знаешь, мне как-то тяжело после этого.

«А мне нет», – равнодушно зеркалил взглядом Дрейк Дамиен-Ферно. Кажется, он вообще думал не о визитере и не о поднятой теме, а о том, что именно закажет сегодня в ресторане на ужин.

– Она… мертва?

Вопрос дался Рэю сложно – наступило на горло чувство вины.

«Конечно, – сейчас ответят ему. – А как же еще – ты ведь выстрелил ей в лоб?»

И что-то рухнет навсегда. Он сделает вид, что не заметил, – подлатает выпавший из стены дома кирпич краской, наложит новую шпаклевку, забудет. Ведь с глаз долой – из сердца вон, так?

– Она жива.

Отозвались буднично, и несколько секунд Хантер верил, что ослышался. Нервы.

– Жива?! Покажи мне доказательства, видео, что-нибудь… Дай ее увидеть.

– Показывать я тебе ничего не буду.

– Но…

Кажется, стоящий по другую сторону стола Дрейк действительно думал не о чужом задании и взыгравшей после его выполнения совести, а о форме букета цветов для своей избранницы. Лучше бордовый? Или оранжевый? С каким запахом?

– Дрейк… Дай мне с ней увидеться. Просто пусти в палату…

– Нет.

– Тогда, может, она…

«Погибла?»

И его задабривают, чтобы не брыкал дальше?

– Ты говоришь: «Я ее застрелил», я говорю: «Она жива». Кому ты веришь, Рэй? Определись уже. Почувствуй, где правда, включи интуицию. Я чему вас здесь учу?

Рэй услышать интуицию не мог – в ушах вата из тоски.

– Вся твоя жизнь – твои убеждения. Так выбери сейчас ту правду, которая тебе нравится, понял? И избавь меня от своей компании.

Дрейк ни с того, ни с сего разозлился, заиндевел.

– Давай. Покинь уже мой кабинет, я занят.

В коридор Хантер вышел немой, со смесью надежды и стыда. Надежда, впрочем, вскоре приказала долго жить, а вот стыд за содеянное остался – он предал себя, когда выстрелил в безоружного и невиновного человека. Не хотел, но не послушал нутро и теперь платил. В чем заключался тест? И с чего Рэй решил, что он завершился? Кажется, только начался.

Снаружи гневливым Божьим гласом грохотала гроза.

(Eva Buresova – Fly)

В тот день он впервые заплутал – недопустимая ошибка для человека, чья профессия чувствовать пространство «нюхом». Он и чувствовал раньше.

Но теперь что-то сбоило.

Предыдущие две ночи он почти не спал, как и предполагал, – постоянно видел во сне одно и то же – как нажимает собственным дрожащим пальцем на спусковой крючок. Дрожащим пальцем и дрожащим сердцем.

Елки – бесконечный лес. Молодые, низкорослые, мокрые от дождя; с неба моросило.

Зачем он сунулся сюда, на новый, безымянный еще уровень? Посмотрел на описание – природа – и решил: куда еще, если не в глушь, вправлять собственные мозги? Заброшенные уголки вдали от цивилизации – его все. Именно здесь он всегда чувствовал себя как рыба в воде – сканировал пространство ощущениями, выстраивал его в голове, после предлагал начальству необходимые на его взгляд изменения: «Здесь будет удобно проложить дорогу… здесь гору… здесь добавить болот, чтобы защитить границу…»

Местность он чувствовал лучше Системы, потому что он был человеком. Прирожденным картографом.

Но сегодня он впервые ничего не чувствовал, кроме дождя снаружи и внутри. Брел, забыв о направлении, думал о мрачном. О том, что позавчера провалил тренировку с ребятами в Пантеоне, а все потому, что вновь увидел на пути женский манекен, в который следовало выстрелить.

Он даже не вытащил из кобуры пистолет. Не свернул, не обогнул препятствие – просто застыл, словно вкопанный, а после повернул назад. Спустя час положил Дрейку на стол прошение выделить ему несколько дней отпуска – тот хмуро кивнул.

И вот глушь.

Здесь почему-то не насадили ничего другого – ни берез, ни кленов, ни осин – одни ели. Ровными рядами – все, как одна, ему по грудь. Хлюпала от дождя почва; на колючих ветках подрагивала паутина. Пахло густо, почему-то грибами.

Раньше Хантер никогда бы не выбрал уровень, который не граничит с соседним – опасно, – но сегодня впервые пересмотрел собственные правила и теперь жалел об этом.

Где-то близко граница, нужно повернуть назад. Он все обследовал, все увидел, но легче не стало – сегодня перед сном ему придется крепко напиться. Возможно, и завтра тоже.

«И всю последующую жизнь».

Нет, он честно пытался, как советовал Начальник, изменить убеждение – девчонка жива. Жива, жива, жива, черт ее дери! Но слова в голове звучали, как пустые гири, – долбили черепную коробку звоном, грохотали намерением дать ему почувствовать себя лучше, но что-то не срасталось.

«Трудно ему было показать двухсекундное видео? Где она покидает здание Комиссии на своих двоих? Трудно?»

Давили обида и злость.

Рэй не заметил момента, когда на пути выросло препятствие – нагромождение из темных булыжников. Не гора даже – горка, – а по центру неровный вход в пещеру.

«Интересно», – строптивый азарт в нем всколыхнулся быстрее инстинкта самосохранения. И этот самый азарт будто шепнул: «Полезли, ведь тогда хоть на полчасика, но забудешься…»

Позади насквозь промокший лес – обратно до портала он успеет дойти часа за два, еще не стемнеет. Дальше дом, кресло перед выключенным ТВ, бутылка бренди на подлокотнике…

Картинка отталкивала.

«Только пощупаю, далеко ли тянется. Уходит ли вниз, есть ли озеро…»

Он принесет Дрейку описание нового объекта, вновь ощутит себя цельным и значимым, важно расскажет о том, во что его можно превратить. И Начальник улыбнется: «Ну вот, ты опять в строю».

Все срастется. Все забудется.

Тонкую, похожую на кусок темного жидкого зеркала пленку Рэй заметил слишком поздно – только когда уже наполовину погрузился в проход.

«Назад! – заверещал инстинкт. – НАЗАД!» – завыли нервные окончания.

Он не заметил… Черт, он не заметил, как добрел до южной границы, где пещера – выход в небытие, непростроенное еще пространство.

Антиматерия встретила его адской болью – мгновенно обожгла все, чего успела коснуться: лицо, грудь, руки по локти, переднюю часть ног.

Рэя, несмотря на сопротивление и попытки отступить, сначала затянуло внутрь, а потом выбросило, словно из пасти гигантского животного, которому пища не понравилась по вкусу. Выплюнуло, выстрелило, как пулей, и здоровый крепкий мужик покатился по земле, будто тряпичная кукла.

Пролетел метров пять, перевернулся несколько раз с боку на бок, а после затих.

Дрейк твердил, что кармы не существует, но сегодня Рэй убедился в обратном.

Это ему наказание. За ту девчонку.

Еще никогда картограф-профессионал не бродил по окраинам с отключенными сенсорами. Никогда не оказывался настолько слеп, чтобы забрести в пустоту, в настоящее «ничто».

Смерть махнула крылом так близко от него, что он успел несколько раз вдохнуть запах тлена.

«Черт, и в следующую ходку Баал провожал бы отсюда уже его грешную душу».

Но он, кажется, выжил. И даже цел.

На ноги Хантер поднялся почти без проблем. Пошатнулся, автоматически ощупал себя, осмотрел. Одежда цела, кожа цела – не обожженная, не изуродованная.

Да, ему повезло сегодня. Он не просто выжил, но остался без повреждений – и тут же забылись мысли про кару, карму, рок и злую расплату. Нет, сегодня он будет спать, как новый, как человек с чистой душой, как тот, кого судьба благословила на дальнейшую жизнь.

Выжил. Значит, чего-то достоин, значит, не проштрафился «до смерти», значит, для чего-то еще нужен.

Дорогу, ведущую к Порталу, он определил интуицией.

Зашагал по ней быстро – дальше, прочь от зловещего места.

И только через минуту почувствовал, как немеет тело, – секунда-две-три… Отпустило.

Шок, мать его. Но могло быть и хуже.

Дальше шел осторожно (Лагерфельд все залатает) – дышал туманом и облегчением.

Сегодня он увидит собственный дом. Сегодня он все еще видит.

Потому что живой.

Всерьез волноваться Хантер начал ближе к вечеру. Уже после того, как вернулся в Нордейл, добрался на такси до дома, принял душ.

Он «зависал». В прямом смысле. После той злополучной пещеры начал «замирать» каждые три-пять минут на несколько секунд, как обесточенный робот. С удручающей периодичностью чувствительность сначала теряли конечности, а после – примерно на третью секунду – все тело. И Рэй умудрялся смотреть будто со стороны – не зрением, но сознанием – на себя парализованного. Например, задравшего руки для того, чтобы смыть с волос шампунь, или переступающего порог коридора – стоящего с занесенной для перешагивания ногой.

Это мешало, кхм, существовать.

Сначала он убеждал себя: шок. Это пройдет. Отработка последствий нервной системой. Пытался мысленно шутить: «Как замер, так и отомру».

Он отмирал. Но для того, чтобы через пару-тройку минут незаметно и ненадолго замереть вновь.

Спустя несколько часов этот почти безобидный, на первый взгляд, фактор начал Хантера всерьез раздражать. И немного пугать.

Прикосновение антиматерии – шутка ли?

«А если ты сломался, парень? Насовсем?»

Рэй редко боялся чего-то, помимо собственной совести. Но тут она надменно молчала, будто призрак старухи, которую он собственноручно задушил: мол, сам нагрешил, сам и получил, а я пас. Баиньки и на покой.

Здорово.

Номер Лагерфельда он набрал со второй попытки – дрожали пальцы.

– Прости, друг, но я ничего не чувствую.

– Как… ничего?

– Ничего. По моим ощущениям ты совершенно здоров.

– Совершенно? Но я застреваю, как железный дровосек.

– Я вижу, вижу…

Рыжеволосый доктор озадаченно корпел, сканируя внутренние составляющие чужого тела, и хмурился все сильнее.

– Ничего, Рэй. Никаких отклонений.

– Не смешно, Стив.

– Не смешно, согласен.

Узкая белая кушетка – комнатка-вагон без окон, но с отличным освещением – помещение для диагностики. Звуконепроницаемые стены, магнитная арматура, отводящая помехи – все для того, чтобы Стивен никогда не ошибался с диагнозом. Он и не ошибался.

«До сегодняшнего дня».

– Куда, ты говоришь, ты залез?

Хантер прочистил горло.

– В антиматерию.

Глаза Лагерфельда цвета настоянного виски смотрели на друга, как на умалишенного. Изумление сменяло беспокойство, беспокойство потрясение, потрясение новое беспокойство…

– Знаешь, тогда тебе не ко мне.

– А к кому – к гробовщику?

– Ну… если Дрейк приобрел у нас новое прозвище, тогда да.

Одеваясь, Рэй вновь «подвис» с зажатой в ладонях и наполовину натянутой на голову рубахой.

Диалог с Начальником не нравился ему совершенно.

– Куда ты отправился – на «S2B4»? А тебя кто-то просил туда ходить? Ах, да, повсеместный допуск – а мозг ты намеренно выключил? Хантер, на этот раз ты поразил даже меня.

– Вылечи.

Выдавил Рэй единственное слово сдавленно. Если его не вылечат – он труп. Не физический, но моральный, потому что нельзя работать наемником, будучи инвалидом. Враги не будут ждать, пока ты отомрешь через четыре секунды – вытащишь из кобуры пистолет, вознамеришься выстрелить. За четыре секунды (а это очень долго, когда речь идет о боевых действиях) тебя успеют пару раз взорвать, трижды прострелить, а заодно лично подскочить и перерезать горло.

– Вылечи? – далее последовала пауза, во время которой Хантер мысленно услышал ласковые слова про всех идиотов, которые лезут «не туда». А после непривычно тихий голос: – Хант, ты правда думаешь, что пальчик в говне замарал?

Дрейк Дамиен-Ферно смотрел странно – вроде бы на тело, но будто внутрь. Или насквозь. Смотрел так, что даже Рэй понимал, что видит он вовсе не кусок физической плоти с руками, ногами и прикрученной сверху головой, но что-то иное. Что-то, судя по всему, неприятное.

В Реакторе пусто. Тихие коридоры, запертые кабинеты. Отделы, занимающиеся круглосуточным наблюдением за Уровнями, располагались на других этажах.

Круглые белые часы на стене показывали начало одиннадцатого. Наверное, Начальник уже поужинал, уже подарил букет любимой и хотел насладиться приятным вечером, но тут позвонил Хантер. Не просто Хантер – зависающий Хантер.

– Это антиматерия, – выдал, наконец, Дрейк, и прозвучало это, как приговор.

– И что?

Рэй боялся услышать продолжение.

– А то, что воздействует она в первую очередь не на физическое тело.

Здесь можно было бы спросить «как это?» и получить долгую лекцию о телах тонких, об энергетическом человеческом строении, о каких-нибудь центрах трансформации полей, но на теорию Хантеру было начхать совершенно.

– Ты вылечишь?

– Я? Нет.

– А кто?

– А лечить нечего – Лагерфельд тебе еще не сказал?

Рэй сглотнул.

– Но я… зависаю.

Начальник молчал и смотрел странно. Вроде тяжело, но вроде даже с восхищением и любопытством. Навроде: «Куда вы, люди, только не залезете, чтобы создать новые варианты опыта и реальности».

Наверное, ему, Дрейку, внутри было, если не смешно, то точно забавно, ведь «пальчик говном замарал» не он. А говно-то оказалось прилипчивым.

– Пожалуйста, положи меня в вашу лабораторию, прикажи своим…

– Нет, Хантер, нет. Ты еще не понял? Ты поврежден на таком тонком уровне, который мы уже не трогаем, – у тебя замещена часть квантового строения. Если говорить человеческим языком, то часть информации о тебе как о человеке и функциях человеческого тела стерта или замещена шумом.

– Шумом?

Пересохло в горле, сдавило виски.

А еще думал, что легко отделался. Верил, что через пару часов все пройдет.

– Что делать, Дрейк?

«Это навсегда?»

Он больше не боец. Он инвалид. Теперь ручкой, замирающей в его пальцах, Рэй должен будет написать заявление об отставке. Ему придется найти такую работу, где никто не будет видеть зависаний – на что-то жить, как-то общаться. Его забудут в отряде; над ним будут смеяться незнакомые люди.

Ворох неприятных мыслей кружил смерчем и набирал силу.

Хантер всерьез опасался, что этим вечером не сможет даже нормально напиться. Уже увидел себя в кресле в образе испитого алкоголика, похожего на пыльный и жамканый кирзовый сапог. Засыпанного пеплом от дешевых сигарет, морщинистого, забывшего слова, кроме матерков.

Хуже. Он боялся, что не поднимется даже с этого стула, потому что ему не хочется идти туда, где ждет та жизнь, которую он только что вообразил.

– Но-но, – хмыкнул Начальник, наблюдая за чужими эмоциями, – все не так плохо. Но и не очень хорошо.

Хантер поднял взгляд воспаленных глаз.

– Тебе нужна живая плазма, понимаешь?

«Куда идти? Говори, мы снарядим отряд, как в Криалу. Мы что-нибудь придумаем, ребята помогут…»

Все это Рэй мог бы выпалить за секунду, но Дрейк обрубил не начавшийся диалог взмахом руки.

– Живая плазма существует на Уровнях, но в очень маленьком количестве. Проблема даже не в количестве – тебе его хватит, – а в том, как до нее добраться.

И вновь прервал грядущую браваду о том, что в «отряде все за одного».

– Не торопись, дай объяснить. Живая плазма – это заряженное квантовое поле, готовое предоставить в твое распоряжение именно то, что ты хочешь. В целом, запрограммированная часть материи, способная создать что угодно, разрушить что угодно и так далее. Улавливаешь мысль? Естественно, она отзывается на зов того, кто ее ищет, но поддаться или нет, решает сама. Попробуй, отправь мысленный посыл о том, что она тебе нужна. А дальше…

Начальник постучал подушечками пальцев по столу, задумчиво потер губы, помолчал.

– Если поле решит отозваться, то каким-то – не спрашивай меня, каким – образом ты получишь в свое распоряжение первый маркер. Набор координат, ведущих ко второму маркеру. Сколько их – я не знаю. Это теперь твоя Игра. Только. Твоя. Понял?

Маркеры. Значит, надежда стать нормальным существует.

– Ты не знаешь положение первого?

– Нет.

Начальник не врал – Рэй чувствовал.

– Это слишком опасная игрушка, чтобы к ней мог приблизиться кто угодно. Слишком умная.

Хантер не знал, что чувствовать – облегчение от того, что шанс выздороветь есть? Безнадежное отчаяние, предчувствие, что поле не отзовется? Кто он такой, чтобы «умная игрушка» доставалась именно ему?

– А что я буду делать сейчас?

И за непроницаемым выражением лица пытался скрыть испуг от грядущей фразы: «Увольняйся. Ищи работу, ведь боец из тебя больше никакой…»

Как и работник. Как и любовник. Как и человек.

– Кем? А ты потерял возможность шевелиться, чувствовать? Или тебе разонравилась профессия картографа? Плачу я вроде бы хорошо. А насчет бойца – побудешь пока в запасе…

В тот вечер Рэй понял, что любит Начальника – молча, но всем сердцем.