Резидент, потерявший планету

ПРОЛОГ

Июнь сорок третьего выдался в Таллинне жарким. К тому же окна особняка, расположенного близ парка Кадриорг, были одеты в двойные рамы, наглухо закрыты и плотно зашторены. Руководитель абвера адмирал Вильгельм Канарис только что выслушал рапорты начальников разведывательно-диверсионных школ, расположенных в местечках Лайтсе, Кумна и Кейла-Йоа, и с наслаждением придвинул к себе настольный вентилятор.

Доклады, звучавшие в резиденции разведоргана «Абвернебенштелле Ревал», который действовал под вывеской Бюро Целлариуса, Канарису изрядно надоели.

Оставшись наедине со своим любимцем фрегаттен-капитаном Александром Целлариусом, адмирал не делает и минутной передышки:

— Я просил подобрать для нашей службы двух хорошо законспирированных эстонцев.

— Ваше задание выполнено, экселенц, — тон Целлариуса сверхпочтителен. — Оба эти человека в сопровождении агента номер 27-Р прибыли из Скандинавии и ожидают беседы с вами в соседней комнате.

— Кто эти люди?

— Один до сорокового года владел рулеткой, второй — биржевой маклер.

— А рулетка не может его выдать? Его не помнят?

— Типичный кутила! — засмеялся Целлариус. — Шлялся по парижским модисточкам, пока его братец собирал ему банкноты для разгула.

— Что же он, при красных братишках снова рулетку откроет? — иронически заметил адмирал.

— Экселенц! — Целлариус чуть не застонал. — Не испытывайте меня так жестоко…

Канарис пожалел о сказанном, но отступать не хотел.

— Фрегаттен-капитан, — строго сказал он. — Положение руководителя абвера обязывает меня предусмотреть все случайности. Даже самые фантастические.

Сложную политическую игру начальника абвера военные историки стали разгадывать еще при его жизни. Джордж Ирли, военно-морской атташе США в Стамбуле, в одном из своих сообщений в начале 1943 года намекнул, что уже тогда Канарис хотел обсудить в Америке свой проект сепаратного мирного договора. На Нюрнбергском процессе прозвучали слова обвиняемого гросс-адмирала Деница о Канарисе: «Он сильно отличался от нас. Мы даже говорили, что у него в груди семь разных душ…»

…При виде вошедших юноша с льняной копной волос поклонился и быстро вышел. В глубине помещения, скрытые в полумраке, сидели два человека, которых Целлариус представил адмиралу под именами «Сагар» и «Суве».

— Кто из них играл в рулетку, — вежливо осведомился адмирал, — и кто — на бирже?

Неприметным знаком он попросил Целлариуса оставить его наедине с приезжими. Беседа Канариса с этими людьми продолжалась около получаса.

Когда адмирал пригласил присоединиться к ним руководителя разведшкол, стенные часы пробили девять раз.

— С этими господами все в порядке, — весело пояснил адмирал. — Устройте их получше и понадежнее. Всеми их действиями будет руководить мой человек. Он назовется Планетным Гостем. Связи мы оговорили.

Адмирал перекинул через руку плащ, попросил Целлариуса сопроводить его. Машину он остановил у древней ратуши, зашагал со своим спутником по улице Харью. Они оказались у здания ресторана «Золотой лев». Адмирал попросил заказать ужин, а сам прошел к ресторатору, и тот провел гостя по узкой лесенке в хозяйские покои. Стеклянная дверь, прикрытая пестрым ковром, вела в крошечную комнатку. Сидевший за столиком человек дремал, но при виде вошедшего вскочил, бросился к нему, потряс руку.

— Вильгельм, я рад встрече…

— И я рад, Ино. Мюллер многое бы дал, чтоб пронюхать про нее. Под каким предлогом ты здесь?

— Моя стамбульская контора, — осклабился Ино, — торгует с Ревелем. Не волнуйся, все легально.

— Нелегальный здесь только я, — засмеялся Канарис.

После первых приветственных реплик Ино всмотрелся в собеседника, подмигнул:

— В Турции даже продавцы газет гадают, — интересно тебе? — кто осмелится предложить фюреру более скромный пост.

— Это уже ближе к тому, Ино, что ты должен передать своим лондонским друзьям, — мягко вставил Канарис. — Возможно, и от них, от их условий мира зависит, с кем мы пойдем и кто поставит заслон большевизму в Европе. Я хотел бы иметь их гарантии, Ино!

Ино сосредоточенно обдумывал его слова.

— Мои друзья могут напомнить мне, — нерешительно заметил Ино, — что гарантии выдаются… скажем, хотя бы под скромный аванс.

Канарис беззлобно засмеялся:

— В тебе превосходно уживаются романтик в кулинарии и, прости меня, торгаш в политике. Может быть, это меня и привязало к тебе, барон. Итак, об авансе. Я передаю с тобою имена ряда интересных политических фигур в Германии. Это уже немало. Они готовы на многое. Кроме того… В Эстонии среди прочих преград большевизму остаются три крепких орешка. Их позывные — тоже часть моего аванса. Но я хочу знать свое место в будущем устройстве Европы.

— Ты полагаешь, — нерешительно заметил барон, — что Европа забудет смерть Карла Либкнехта и Розы Люксембург или пути каудильо Франко?

— Любой другой человек на твоем месте был бы вздернут, — отрезал Канарис. — Но тебе я отвечу: Европа должна это забыть!

…Так и не успев получить гарантии ни от «Интеллидженс сервис», ни от американской разведывательной службы, Вильгельм Франц Канарис оказался болтающимся на скрипичной струне в Флоссенбюргском концлагере, повешенный как соучастник заговора против фюрера. Обвинение было безапелляционным: «Тот, кто знал».

Тот, кто знал, уже не мог продолжить руководство своими «крепкими орешками» в Эстонии. И тем более он не мог предположить, что агент с пшеничной копной волос, сопровождавший новых шпионов, вдруг узнает, что один из них, сотрудничая с гестапо, сжег его хутор. А узнав это и поразмыслив над странностями жизни, он не преминет, — то ли по логике умозаключений, то ли в яростном желании отомстить, а может быть и при известии о приближении советских войск к Прибалтике, — описать приметы этого человека и переслать их в Эстонский национальный корпус.

Потому что агент № 27-Р чувствовал, боясь признаться в этом самому себе, что не в их тайных попытках кого-то укрыть, не в агентах Канариса или Целлариуса, а как раз в людях, о которых ему твердили как о врагах, и, может быть, в Эстонском национальном корпусе — завтрашний день Эстонии. Его Эстонии, хотя он превратился из ее сына в безымянного номерного агента.

Уездный город Выру уже погрузился в сон, когда к одному домику почти одновременно подъехало несколько легковых машин. Вышедшие из них люди обменивались рукопожатиями и, обходя лужи после сентябрьского ливня, направлялись к подъезду здания, в котором временно расположился ЦК КП(б) Эстонии. Командир корпуса Лембит Пэрн шутливо осведомился у своего спутника:

— Чему обязан, товарищ секретарь ЦК? Как-никак приличное расстояние отмахал, чтоб к вам попасть…

— Не наша инициатива, — улыбнулся секретарь. — Товарищи Кумм и Резев попросили собраться и уверяют — по весьма неотложному делу.

И, действительно, когда все приглашенные на это ночное совещание оказались в сборе, секретарь ЦК предоставил слово наркому внутренних дел Эстонской ССР. Небольшого роста худощавый человек в очках говорил тихо, спокойно, сдержанно, ни разу не повысив голоса. Его интонация не изменилась даже Когда он перечислил несколько фактов, ошеломивших собравшихся: «Вся семья нашего комбата на хуторе вырезана. Совершенно очевидно, товарищи: буржуазные прихвостни объявили нам лесную войну».

Усевшись, Резев что-то шепнул соседу. Нарком госбезопасности Борис Кумм вытянул из стопки лежавших перед ним бумаг бланк с пометкой «К расследованию», негромко сообщил:

— Я полагаю, все помнят предупреждение Наркомата государственной безопасности СССР… И все вы ознакомлены с заявлениями загранцентров эстонских буржуазных националистов в Лондоне и Стокгольме… Еще одно свидетельство тайной войны: Наркомат госбезопасности республики располагает любопытным письмом, оно дошло до нас сложными путями и подписано: «Не ваш человек». Видимо, по личным мотивам он изобличает резидента, доставленного на территорию Эстонии еще во времена Канариса… Ясно лишь, что речь идет о подполье, заблаговременно подготовленном самыми высшими чиновниками разведывательной службы вермахта или ведомства имперской безопасности.

В комнате произошло движение, посыпались вопросы, но секретарь ЦК жестом руки остановил людей.

— Товарищи, товарищи… Я думаю, на сегодня мы ограничимся информацией народных комиссаров Резева и Кумма. Солдаты генерала Пэрна собираются брать Таллинн и, наверное, товарищу Пэрну дел сейчас хватает. А остальные… Каждый пусть продумает политику своего ведомства исходя из заслушанных сообщений.

Выжидательно посмотрел поочередно на Резева и Кумма:

— Полагаю, у наркомов есть предложения ЦК партии. — Кумм быстро встал:

— Совершенно верно. Хотел бы испросить согласие на пополнение нашей контрразведывательной службы. Из числа молодых воинов Эстонского корпуса, отличившихся в боях, испытанных в деле коммунистов и комсомольцев.

…Со дня этого совещания прошло не так уж много времени, когда молодого солдата Пауля Мюри вызвали в политотдел дивизии. Он прошел со своими соратниками дорогами войны через многие сражения, в сентябре сорок четвертого освобождал Таллинн.

Рядом с начальником политотдела сидели двое незнакомых офицеров, которые засыпали вызванного вопросами.

Паренек покрывался испариной, краснел, но отвечал не торопясь, толково:

— Откуда родом? Как прошло детство?

Был подпаском и сам пас стадо. Подростком ночами просиживал над счетными книгами, помогал колхозу. От деда и отца знал про эстонские долины, что переходили на юге в холмы и пригорки, про трепетные березовые рощи, от матери наслышался песен и поговорок родины предков. А знал и любил он вятскую тайгу, ели с такими стволами, что и втроем не обхватишь, заячьи тропки, широкую реку Молома, несущую круглые сутки плоты. После событий первой русской революции жандармы выслали старшего брата отца из Вырумааского уезда в Вятскую губернию, а за ним и вся родня потянулась… Так и осели здесь.

— Детство, как у всех наших мальчишек. Хорошее было.

— Образование? Средняя школа. — И озорно улыбнулся: — Плюс война.

— Что собираюсь делать после победы? Сначала объездить всю Эстонию, посмотреть, какая она. Потом, наверно, надо о профессии подумать.

— Что знаю о чекистах? — Провел рукой по ежику волос. — Больше по книгам.

— Нравится ли? Интересная служба. Туда, наверно, берут каких-то особенных людей. Башковитых, физически крепких, ну и Шерлоков Холмсов, само собой. Чтоб шпиона из окна поезда могли определить по присохшей к ботинку глине.

Офицеры рассмеялись. И вдруг последовал неожиданный вопрос:

— Товарищ Мюри, а если мы предложим вам служить в этом роду войск?

…Вместе с Паулем Мюри в эти недели и месяцы освобождения эстонской земли начала осваивать суровую профессию контрразведчиков группа молодых солдат.