Римская республика. От семи царей до республиканского правления

Лаций и его соседи

Давайте на мгновение остановимся и посмотрим, как изменился облик мира за четыре века, прошедшие с момента основания Рима.

На востоке давно уже перестало существовать забытое всеми Ассирийское царство. На его месте возникло еще более обширное и могучее, гораздо лучше управляемое Персидское царство. К 350 г. до н. э., хотя и миновавшая уже период своего расцвета, Персия владела огромными территориями в Западной Азии, от Эгейского моря до Индии, и, кроме того, контролировала Египет.

В течение первого века существования Римской республики Греция переживала период своего наивысшего расцвета. В то время, когда Рим потихоньку избавлялся от власти Этрурии, в греческом городе Афины развитие культуры достигло таких небывалых высот, что он до сих пор остается уникальным явлением в мировой истории.

К сожалению, греческие города постоянно воевали друг с другом, и к тому времени, когда галлы проникли в центральную Италию, Афины потерпели сокрушительное поражение от своего главного соперника, Спарты, от которого уже не смогли оправиться. Вскоре после этого Спарту разгромили Фивы. К 350 г. до н. э. ссоры между греческими городами превратились в непрерывную войну, в которой все теряли и никто не выигрывал.

На Сицилии, к югу от Италии, греческое величие последний раз вспыхнуло ярким светом, ибо, пока Рим залечивал раны, нанесенные ему галлами, городом Сиракузы правил сильный государь Дионисий. Ему подчинялся почти весь остров, за исключением восточной его оконечности, принадлежавшей Карфагену. Более того, его власть распространялась и на большую часть греческих владений в южной Италии. Однако к 350 г. до н. э. Дионисий уже семнадцать лет как лежал в могиле, а под властью его слабых преемников Сиракузы быстро потеряли свое былое могущество.

В то же время небольшое государство на севере Греции неожиданно превратилось в могучую державу. Это была Македония, чье население говорило на диалекте греческого языка, но культурные греки, жившие на юге, считали македонян в лучшем случае полуварварами.

До 359 г. до н. э. Македония была захолустной страной, не игравшей никакой роли в политике того времени. Однако в тот год ее правителем стал выдающийся человек — Филипп II, который почти сразу же разгромил варварские племена на границах своего царства. Их набеги были постоянной головной болью предшественников Филиппа, и Македония тратила все свои силы на их отражение, что лишало ее возможности принимать активное участие в мировых делах. Теперь руки Филиппа были развязаны. Более того, он вступил в союз с Эпиром, государством, расположенным к северу от Македонии на берегу узкого пролива, шириной всего в пятьдесят миль, отделявшего эти земли от каблука Италии. Филипп взял себе в жены представительницу царской династии Эпира, а затем посадил на его трон своего зятя, царя Александра I.

Филипп создал большую боеспособную армию, ядро которой составляли отлично обученные воины, дравшиеся в боевом строю, названном фалангой. Фаланга состояла из пехотинцев, ряды которых располагались близко друг от друга. Воины, стоявшие в задних рядах, несли длинные копья, которые они клали на плечи тех, кто стоял спереди, отчего фаланга напоминала ощетинившегося дикобраза. Воины в фаланге были обучены выполнять все движения одновременно, и, когда нужно было сделать шаг вперед или переместиться вправо или влево, она двигалась, как один человек. Она обрушивалась на беспорядочные ряды противника и пробивала в них брешь, словно тараном. (Кстати, само греческое слово «фаланга» означает бревно, использовавшееся как таран.)

Фаланги Филиппа поддерживала кавалерия; кроме того, была создана надежная и эффективная система снабжения войск. К 350 г. до н. э. Греция уже ощутила силу Филиппа и греческие города тщетно пытались дать ему отпор.

Но все эти события никак не повлияли на жизнь римлян. Все, даже появление сильных правителей на Сицилии и в Македонии, было так далеко от них, что в 350 г. до н. э. они об этом и не думали. В ту пору реальную опасность для Рима представляли две силы: галльские племена на севере и самнитские племена на востоке и юге. Рим использовал любую возможность, чтобы ослабить их и обезопасить себя.

Первая такая возможность представилась, когда среди самнитов началась гражданская война. Самнитские племена, населявшие Кампанию, столкнулись с племенами, жившими в самой Самнии; кампанийцы обратились за помощью к Риму. (В течение последующих нескольких веков Рим всегда охотно приходил на помощь — он выполнял все свои обещания, но всегда оставлял трофеи себе. Те, кто прибегал к этому опаснейшему средству, никак не могли понять, что помощь Рима окажется для них фатальной. Кампанийских самнитов, по крайней мере, можно оправдать тем, что они были первыми.)

В 343 г. римляне вступили в союз с городом Капуя и объявили войну самнитам. Началась Первая Самнитская война, которую можно считать первым шагом Рима к мировому господству. За время этой войны не случилось ничего замечательного, но спустя два года, после довольно вялых боевых действий, самниты были изгнаны из Кампании и вся область попала под влияние Рима. В 341 г. до н. э. противники, не добившись явной победы, согласились заключить мир.

Возможно, римляне посчитали за лучшее договориться с самнитами, не доводя дело до их полного разгрома, поскольку их собственному городу грозила беда. Пока римские войска сражались в Кампании, их латинские союзники должны были сдерживать самнитов, населявших Самнию. Однако латинские города вовсе не горели желанием делать это. Многие из них считали, что Рим угнетает их, и, когда римское войско ушло в Кампанию, они решили, что лучшего времени для мятежа не найти. В 340 г. до н. э. началась Латинская война.

Но латинские города, увы, просчитались. К тому моменту римляне уже поняли, что назревает мятеж, и поспешили заключить мир с самнитами. Римское войско двинулось на север. В двух тщательно подготовленных сражениях римляне наголову разгромили своих бывших союзников. В одном из них римский консул Публий Деций Мус добровольно позволил убить себя, полагая, что это жертвоприношение низшим божествам обеспечит победу его армии. (Такая жертва была действительно полезна, ибо воины, уверенные в том, что боги на их стороне, бросались в бой с особым воодушевлением, в то время как враги падали духом.)

Получив свободу действий, Рим повернул войска против тех городов, которые еще продолжали сопротивляться, и разгромил их один за другим. К 338 г. до н. э. в Лации воцарилось спокойствие, похожее на смерть.

В течение нескольких десятилетий римляне периодически сталкивались с галлами. Римляне обычно побеждали, хотя в стычках с галлами, силу которых они хорошо помнили и которых до сих пор побаивались, они, как правило, придерживались оборонительной тактики. Галлы скоро поняли, что им невыгодно воевать с Римом, а его победы над самнитами и латинами свидетельствовали о том, что в будущем смысла в этих войнах станет еще меньше. Поэтому в 334 г. до н. э. галлы согласились заключить с римлянами вечный мир и удалились в плодородные долины реки По.

Итак, самниты и галлы были укрощены, а латинские союзники примерно наказаны. И Рим занялся реорганизацией правления в своих владениях, площадь которых выросла до четырех с половиной тысяч квадратных миль, а население — по крайней мере до полумиллиона человек.

Рим уже не стремился делать вид, что возглавляет союз равноправных партнеров. Лаций стал римской территорией, и большинство городов вынуждены были отказаться от самоуправления, превратившись в колонии. Города Лация потеряли также право заключать друг с другом союзы и должны были поддерживать отношения только через Рим. Законы, по которым они жили, устанавливались в Риме, а все свои споры они должны были выносить на суд Рима. Правда, если жители этих городов переселялись в Рим, они становились его полноправными гражданами.

Все это было не так уж плохо. Римская система управления зарекомендовала себя как исключительно эффективная. Возможно, она кажется более жесткой, чем та, к которой привыкли мы, ибо римляне не знали демократии в современном понимании; тем не менее, Рим правил латинскими городами так, как если бы в них было самоуправление. Более того, в составе централизованного государства они избавились от постоянных междоусобиц. С установлением мира начала развиваться торговля, и города Лация стали богатеть.

Благодаря хорошему управлению и прекращению междоусобных войн латинские города и другие области Италии, находившиеся в зависимости от Рима, сохраняли ему верность даже век спустя, когда на город обрушились большие несчастья и когда восстание могло бы раз и навсегда уничтожить единое римское государство. (Отсюда мораль — завоевания приносят славу и вписывают захватывающие страницы в книгу истории, но прочных результатов можно добиться только скучной, усидчивой, повседневной работой, обеспечивающей хорошее правление на захваченной территории.)

Самниты

Пока римляне были заняты Латинской войной, у самнитов, казалось бы, появилась прекрасная возможность вернуть себе утраченную Кампанию. Но Риму повезло. Многие века римляне считали, что нельзя сражаться на два фронта. И всегда, когда они с кем-нибудь воевали, осторожность или опасность, угрожавшая им самим, не позволяла врагам Рима напасть на него с тыла.

В описываемое нами время беды обрушились на Самнию со всех сторон. Вот уже несколько десятилетий подряд самниты вместе с другими италийскими племенами совершали набеги на греческие города юга Италии. В ту пору, когда эти города были основаны, то есть три-четыре века назад, коренные жители Италии не были еще организованы и не причиняли грекам никакого беспокойства. Но эти времена прошли, и греческие поселения теперь постоянно обращались за помощью к другим городам, опасаясь, что сами не смогут отразить агрессию италийских племен.

В прошлом они в южной Италии просили помощи у Сиракуз и Спарты, но теперь поблизости появились другие государства, которые, казалось, могли помочь грекам, совершенно не представляющим себе, насколько это опасно.

Таким государством была Македония, о возвышении которой я уже говорил. Филипп II Македонский расширял свои владения и в 338 г. до н. э. встретился с армиями двух самых могущественных греческих городов того времени — Афин и Фив — и разгромил их. Греческие города на полтора столетия попали под власть Македонии.

Все это тревожило самнитов, ибо, пока Филипп продвигался на юг, его зять, Александр Эпирский, судя по всему, собирался повторить его подвиги на западе. Опасность, исходившая от Александра, и отвлекла внимание самнитов от Рима, который в это время разгромил города Лация и заключил мир с галлами.

В 336 г. до н. э. Филипп был убит заговорщиками, а его сын Александр (которого скоро назовут Великим), далеко превзошедший талантами своего отца, повернул свои непобедимые войска на восток и увел их за тысячи миль от Италии. Но «маленький» Александр из Эпира никуда не ушел — он занял каблук итальянского сапога, и в 332 г. до н. э. на Самнию обрушился удар. Тарент, главный город Великой Греции, как и несколько раз до этого, обратился к соседям за помощью — на этот раз к Александру Эпирскому. Александр тут же откликнулся, ввел армию в южную Италию и одержал несколько побед над италийскими армиями.

На какое-то время италийцы оказались в отчаянном положении, ибо Рим и Эпир заключили договор, чтобы зажать их, в особенности самнитов, в клещи. (Рим частенько заключал союзы с государствами, располагавшимися в тылу у соседей, чтобы помочь им покорить этих соседей. После этого страна, обратившаяся за помощью, становилась соседом Рима и его будущей жертвой, но неримляне никак не могли усвоить этот урок.)

К несчастью для Александра Эпирского, его успехи насторожили жителей Тарента. Конечно, им нужна была помощь, но не в таких размерах. Вскоре они стали опасаться, что победоносный Александр окажется для них более опасным, чем коренные италийские племена. И они перестали оказывать ему поддержку.

В 326 г. до н. э. он потерпел поражение под Пандосией, приморским городом у излома итальянского сапога, и погиб при отступлении. Преемник его в Эпире так погряз во внутренних интригах, что ему было не до завоеваний на западе, и внешняя угроза для Италии на время исчезла.

Это означало, что самниты могли теперь обратить свое внимание на Рим, и конечно же они испытывали мало симпатии к стране, которая более или менее открыто помогала Александру Эпирскому. В 328 г. до н. э., когда самниты воевали с Александром, Рим создал свою колонию, Фрегале, — разумеется, на своей территории, но уж очень близко от границы с Самнией. Самниты считали, что это было сделано для того, чтобы усилить позиции Рима в предстоящей войне с Самнией. И они оказались правы.

Обе стороны были готовы к войне и только искали предлог. Им послужила междоусобица в Кампании, и в 326 г. до н. э. началась Вторая Самнитская война.

Настало такое время, когда войны, которые вел Рим, оказывали влияние на всю Италию.

Оба противника искали союзников по всему полуострову.

К востоку от Самнии располагались две области: Лукания, к северу от носка итальянского сапога, и Апулия, на северо-западе от его каблука. Италийские племена этих областей воевали вместе с самнитами против Александра, но, когда война пришла в саму Италию, они решили, что их соседи — самниты для них гораздо опаснее, чем далекий Рим. Поэтому они сражались на стороне Рима.

Жители Лукании и Апулии были исконными врагами для городов Великой Греции. А раз они вступили в союз с Римом, то греческие города выступили на стороне Самнии.

В течение пяти лет война шла с переменным успехом, хотя преимущество было на стороне римлян. Но в 321 г. до н. э. разразилась катастрофа. Римская армия в Кампании получила ложное донесение (специально подброшенное самнитами), что один из городов Апулии, союзник Рима, осажден самнитской армией. Римляне немедленно решили идти прямо к этому городу, чтобы выручить его, — а для этого им надо было пересечь всю Самнию.

На пути у них лежало узкое ущелье, расположенное к востоку от самнитского города Кавдий, у которого был только один вход и выход. Это ущелье называлось Кавдинским ущельем.

Здесь римлян ждали самниты. Римские воины спокойно вошли в ущелье, но, подойдя к его выходу, они обнаружили, что он завален камнями и срубленными деревьями. Они сразу же бросились назад, но у входа их уже ждали самнитские войска, тайно пробравшиеся в ущелье. Римляне оказались в ловушке, без всякой надежды на спасение. Во всей римской истории до этого не было более унизительного момента. Одно дело — погибнуть в честном бою, и совсем другое — пострадать из-за собственной глупости.

Самниты могли бы вырезать римлян до последнего человека, но такая победа потребовала бы жертв от них самих, и они решили, что могут достичь цели и без боя: просто сидеть и спокойно ждать, когда римские воины умрут от голода.

И они были правы. Вскоре у римлян кончились припасы, и им не оставалось ничего иного, как запросить у самнитов пощады. И самниты выдвинули такие условия. Римские военачальники должны были от имени Рима заключить мир и отказаться от всех территорий, отобранных у Самнии. На этих условиях самниты соглашались выпустить римское войско из ущелья.

Конечно же римские военачальники не имели права заключать мир, это мог сделать только сенат, и самниты это хорошо знали. Однако сенат можно было заставить ратифицировать мирный договор, заключенный военачальниками. И чтобы вынудить его сделать это, самниты оставили у себя в заложниках шестьсот самых лучших римских офицеров.

Однако самниты недооценили упорство своего врага. Когда военачальники со своим разбитым войском вернулись в Рим, сенат собрался, чтобы решить, что делать. Один военачальник предложил, чтобы его вместе с другими командующими отдали самнитам на расправу за то, что они обманули их, заключив соглашение, условия которого не будут выполнены, а также предложил пожертвовать заложниками. Почти все сенаторы имели родственников среди них, но они согласились с этим предложением. Военачальников отправили назад к самнитам, а договор не был ратифицирован.

Самниты заявили, что если римляне не ратифицируют договор, то они должны вернуть им не военачальников, а всю армию, которую они заперли в Кавдинском ущелье. Римляне конечно же отказались это сделать, и тогда самниты убили заложников. Но они поняли, что, поверив римлянам на слово и выпустив из западни вражескую армию живой и невредимой, они упустили прекрасный шанс одержать победу над Римом. Другого такого шанса история им не дала.

Римляне продолжали войну под решительным руководством Луция Папирия Курсора, который пять раз избирался консулом (первый раз в 333 г. до н. э. и последний — в 313 г. до н. э.) и дважды — диктатором. Он строго следил за дисциплиной и потому не пользовался любовью войск, но он одерживал победы.

Римляне добивались своего не только военной силой, они были очень мудрыми политиками. Они создали свои колонии на границах Самиии, поселив в них отставных военных и своих союзников, поэтому они всегда были уверены, что население этой местности, в случае похода самнитов на Рим, будет к ним враждебно. Римляне продолжали вербовать себе в союзники племена, жившие в тылу Самиии.

Дороги и легионы

В это время в Риме набирал силу другой Аппий Клавдий, потомок сабинского патриция и тирана-децемвира. Позже он получил прозвище Сикус, или «слепой», поскольку к концу жизни потерял зрение.

В 312 г. до н. э. его избрали цензором. Эту должность ввели в 443 г. до н. э., после того, как были высечены Двенадцать таблиц. Два цензора избирались на полтора года, выше их были только консулы. Сначала должность цензора могли занимать только патриции, но в 351 г. до н. э. это право получили и плебеи, а после 339 г. до н. э. было установлено, что среди цензоров один обязательно должен быть плебеем.

Сначала в функции цензоров входил надзор за сбором налогов. (Само латинское слово «цензор» произошло от слова, означавшего «налог». Для того чтобы налогообложение было справедливым и эффективным, надо было определить размер собственности, принадлежащей каждому человеку. Исходя из этого, каждые пять лет устанавливался имущественный ценз, этот термин до сих пор используется в статистике населения.)

Кроме того, цензор имел право снимать граждан с общественных должностей, если они совершали какие-либо поступки, противоречащие морали. он мог даже разжаловать сенатора, изгнать его из сената или лишить его некоторых или даже всех прав, принадлежащих гражданам Рима, если этот сенатор оказывался недостойным человеком. Именно отсюда произошло наше современное понятие о цензоре, как о человеке, следящем за соблюдением законов общественной морали.

Аппий Клавдий Сикус был зачинщиком нескольких нововведений. Он первым стал предоставлять римское гражданство тем, кто не имел своих земельных наделов. Это означало, что в Риме возник средний класс — торговцы, люди искусства и предприниматели, словом, все те, чье благополучие не было связано с сельским хозяйством и чье существование требовалось признать. Клавдий изучал грамматику, писал стихи и первым из римлян стал записывать свои речи. Он считается отцом латинской прозы, и на его примере мы убеждаемся, что в Риме помимо крестьян и солдат появились образованные люди. В городе начала развиваться культура; некоторые римляне занялись умственным трудом.

Но самое важное начинание Аппия Клавдия пришлось на 312 г. до н. э., когда по его инициативе и под его надзором началось строительство дороги, шедшей на юго-восток. Эта дорога пересекала весь Лаций и Кампанию и заканчивалась в Капуе; длина ее составляла 132 мили. Сначала она, по-видимому, имела покрытие из гравия, но к 295 г. до н. э. ее вымостили каменными плитами. (Позже ее продолжили через Самнию и Апулию до итальянского каблука.)

Это была первая мощенная камнем дорога, построенная римлянами; в последующие века, когда Рим владел почти всем античным миром, такие дороги строились во всех подвластных ему странах — по ним, в случае необходимости, из одной части империи в другую быстро перебрасывались войска.

Конечно же все дороги начинались в Риме. У нас до сих пор существует поговорка — «Все дороги ведут в Рим», означающая, что неизбежное все равно случится, как ни старайся его избежать. Дороги строились на века и были одним из самых выдающихся достижений римлян, ибо никогда еще до этого такая огромная территория не имела столь эффективной сети коммуникаций.

Римские дороги (медленно разрушавшиеся с течением веков) служили жителям Европы тысячу с лишним лет после падения Римской империи. Ничего лучшего не было придумано до середины XIX в., когда появились железные дороги и их сеть покрыла всю территорию Европы.

Дорога, построенная Аппием Клавдием, — это не только первая римская дорога, но и самая известная из них. Римляне называли ее Виа Аппия (в честь ее создателя), а мы называем ее Аппиевой дорогой.

Дорога эта строилась для того, чтобы римская армия могла как можно скорее добраться до Кампании и вернуться назад — другими словами, позволяла быстро перебрасывать войска для борьбы с Самнией. И она отлично исполняла свою роль.

Кроме того, в горниле сражений с упорно сопротивлявшейся Самнией выковывалось римское военное искусство.

До галльского вторжения римляне воевали так же, как и другие народы. Они собирали мужчин, способных носить оружие, в воинские соединения, не слишком большие, чтобы ими можно было управлять. Такое соединение, насчитывавшее от трех до шести тысяч воинов, называлось легионом (от латинского слова «собирать»).

Воины легиона были вооружены длинными копьями и наступали единой массой, стремясь своим напором прорвать линию обороны врага. Победа зависела от того, какой стороне удастся застать противников врасплох или в тот момент, когда ряды их расстроены, или от того, на чьей стороне численный перевес. В противном случае победа доставалась тем, кто сражался с большим ожесточением и храбростью или мог продержаться до подхода подкреплений, которые и сокрушали противника.

Все страны античного мира придерживались этой тактики — атаковать большой массой воинов. Наиболее совершенным воплощением этой тактики была непобедимая македонская фаланга, которая действовала как один человек.

Однако в IV в. до н. э. римляне изменили структуру легиона, что открыло им дорогу к мировому господству. Согласно преданию, первопроходцем здесь был Камилл. Во время долгой осады Вейи он держал армию постоянно под стенами города, не отпуская солдат на полевые работы. Раньше войны велись так: по окончании относительно короткой кампании, на время которой солдаты покидали дома и поля, они возвращались домой к своим крестьянским делам. Однако, если воины находились в армии в течение длительного периода, им надо было платить, и Камилл первым ввел такую плату. Это также означало, что у солдат появилось время для обучения гораздо более сложным маневрам, чем простая атака по сигналу.

Легион стал теперь сложным воинским соединением, состоящим из трех тысяч тяжеловооруженных пехотинцев, образующих его ядро, тысячи легковооруженных воинов, предназначенных для быстрого маневрирования, и трехсот всадников (кавалеристов) для стремительных бросков. Солдаты в легионе, вооруженные короткими тяжелыми мечами, строились в три линии. Воины двух первых линий имели помимо мечей короткое тяжелое копье для метания, а воины третьей — обычные длинные копья.

Первые две линии делились на группы по сто двадцать человек, называемые манипулы (от латинского слова «горсть»). Манипулы выстраивались в шахматном порядке, так что между ними оставались промежутки.

Первая линия наступала, метала копья и врубалась в ряды противника мечами. Произведя опустошение в рядах врага, эта линия отходила назад, а на ее место заступала вторая, свежая и не измученная боем, и делала то же самое. Третья линия оставалась в резерве, наблюдая, как развиваются события, и, если вражеская армия получала подкрепление, бросалась в бой.

Если случалось так, что неожиданная атака противника или какое-то другое несчастье отбрасывали первую линию назад, то ее манипулы отступали и занимали промежутки между манипулами второй линии. Отход, таким образом, превращал легион в единую фалангу, которая могла принять на себя удар и выстоять (как и происходило во многих случаях).

Легион прекрасно зарекомендовал себя в боях на холмистой и пересеченной местности. Ряды фаланги, если она не могла идти как единое целое, всегда приходили в расстройство. Македонская фаланга, например, была непобедимой только на равнинах. Легион же мог рассредоточиться. Манипулы обходили препятствие, как им было удобнее, а потом, при необходимости, вновь соединялись. Фаланга сравнима с кулаком, удар которого смертелен, но который нельзя разжать. Легион же напоминал руку, пальцы которой легко расправить, но в любую минуту можно сжать в кулак.

Создание легионов обеспечило римлянам еще большее превосходство над самнитами. Это было особенно явно продемонстрировано в 312 г. до н. э., когда в войну вступили этрусские города, которые представляли собой лишь осколки былого величия. Долгий период спокойствия, последовавший за мирным договором, подошел к концу, и этрускам показалось, что они смогут вернуть себе былую свободу, пока Рим занят войной на юге.

Но римляне, вовсе не испугавшись, послали легионы и на север, и на юг и принялись энергично сражаться на два фронта. В этой войне отличился римский военачальник Квинт Фабий Максим Руллиан. Ранее, во время боев против самнитов, Фабий, нарушив приказ, в отсутствие диктатора, Папирия Курсора, атаковал самнитов и разгромил их, Папирий, вернувшийся в армию, был настроен весьма решительно — он собирался наказать и, возможно, даже казнить Фабия, ибо для такого догматика, каким был диктатор, победа не являлась оправданием неподчинения приказу. Однако воины думали иначе, и Папирий, под угрозой бунта, отпустил Фабия.

Фабий отплатил Риму тем, что вторгся в пределы северной Этрурии и громил этрусков где только мог. В 308 г. до н. э. те были вынуждены выйти из войны.

Тем временем Папирий Курсор полностью изгнал самнитов из Кампании и в 305 г. до н. э. вторгся в саму Самнию. Самниты не видели другого выхода, как только заключить мир, хотя бы для того, чтобы собрать силы для следующей войны. Мир был подписан в 304 г. до н. э., и Вторая Самнитская война завершилась. Самниты потеряли Кампанию, но сохранили свои позиции в Самнии.

Самния и ее соседи

Римляне прекрасно понимали, что мощь Самнии не была еще сокрушена, и поэтому в мирные годы стремились укрепить свое положение повсюду, где только можно. Рим захватил территорию к востоку от Лация и к северу от Самнии и впервые за всю свою историю получил выход к Адриатическому морю. В результате этого образовалась обширная полоса римской территории между Самнией на юго-востоке и этрусками и галлами на северо-западе. Римляне основали города в Апеннинских горах (протянувшихся вдоль всего полуострова как его хребет), которые служили плацдармами для нападения и крепостями для защиты римских земель.

Галлы, разумеется, с тревогой взирали на рост римской мощи. Город, который они захватили и сожгли сто лет назад, каким-то непонятным образом сумел подняться из руин и обрести могущество. Теперь под его властью находилась уже территория площадью пятнадцать тысяч квадратных миль, располагавшаяся в центральной Италии. Его владения раскинулись от моря до моря, и ни одна другая италийская держава не смогла его сокрушить.

Галлы решили объединиться с противниками Рима и наказать этого наглого выскочку, но было уже слишком поздно (надо сказать, что враги Рима всегда спохватывались слишком поздно).

Поводом к новой войне снова послужили непорядки в Лукании. Луканские послы явились в Рим с жалобой, что самниты снова вторгаются на их территорию, нарушая условия мирного договора. Риму этого только и нужно было. Его войска стремительно вторглись в Самнию, и в 298 г. до н. э. началась Третья Самнитская война.

Самниты, однако, к этому времени подыскали себе союзников. Самнитская армия отошла на север, где соединилась с войсками этрусков и галлов, и поджидала римлян.

Римляне понимали, какая угроза нависла над ними. Они не забыли галлов — это слово по-прежнему рождало ужас в сердцах римляи.

Фабий Максим, опустошивший Этрурию в предыдущую войну, снова был послан на север. В 295 г. до н. э. противники сошлись у Сентина, в ста десяти милях к северу от Рима и всего лишь в тридцати милях южнее галльской границы. Римляне прошли более чем полпути навстречу галлам.

В разгоревшемся сражении самнитам и галлам удалось довольно долго сдерживать натиск римлян, но этруски отступили, узиав, что противник выслал отряд, чтобы опустошить Этрурию. Вторым консулом при Фабии был Публий Деций Мус, сын и полный тезка того консула, который во имя победы в Латинской войне пожертвовал своей жизнью. Сын решил сделать то же самое и, совершив полагающиеся в этом случае религиозные ритуалы, ринулся в первые ряды сражающихся в поисках смерти — и нашел ее.

В конце концов римляне одолели врага. Остатки самнитского войска поспешно отступили, а силы галлов были уничтожены. Победа Рима была полной, ибо потери врага в три раза превышали его потери.

Слово «галл» больше уже не внушало страха. Галлы отказались от дальнейшего участия в войне, им хватило одной битвы, и воспоминание о кошмарных днях 390 г. до н. э. навсегда изгладилось из памяти римлян. Этруски в 294 г. до н. э. заключили сепаратный мир, и самниты опять остались один на один с Римом.

Папирий Курсор вторгся в пределы Самнии. В юго-восточной части этой страны, в ста шестидесяти милях к юго-востоку от Рима, римская армия (никогда еще не сражавшаяся так далеко от дома) в 293 г. до н. э. встретила и разгромила самнитское войско у города Аквилий. Еще три года самниты отчаянно сопротивлялись, но в 290 г. до н. э. запросили мира.

Но даже сейчас Рим не чувствовал в себе силы потребовать от упрямого противника, сражавшегося с ним, не считая коротких мирных промежутков, вот уже целых полвека, слишком большой жертвы. Самнии пришлось заключить с Римом союз, но это был союз равных. Она сохранила право на самоуправление, но не могла больше воевать отдельно от Рима — самнитское войско должно было идти в бой только под командованием римских полководцев.

Усмирив Самнию, Рим занялся укреплением своих позиций в Этрурии и среди галльских племен, обитавших к востоку от Сентина. К 281 г. до н. э. вся Италия от южной границы Цизальпинской Галлии до греческих владений на юге полуострова оказалась под контролем Рима. Иными словами, Рим прибрал к рукам половину Апеннинского полуострова.

Но, завершив завоевание центральной Италии, Рим столкнулся с опасностью, исходившей от других государств.

Греческие города на юге полуострова с изумлением и страхом взирали на нового колосса, явившегося перед ними. Сто лет назад Рим был никому не известным городишкой, разрушенным варварами-галлами (лишь один греческий философ того времени вскользь упомянул об этом событии). После этого, в течение целого столетия, культурные греки считали римлян одним из многочисленных италийских племен, к которым они относились с пренебрежением, считая их варварами. И вот наступило время, когда римская армия возникала повсюду — и везде одерживала победы.

Некоторые греческие города посчитали за лучшее договориться с римлянами, раз уж нельзя было их разбить. Неаполь (и теперь носящий этой имя), северо-западный форпост греческих владений, стал союзником Рима.

Однако Тарент, главный город Великой Греции, не желал склоняться перед варварами. Он, как и раньше, стал искать помощи за границей. Вспомним, что именно Тарент натравил Александра Эпирского на италийские племена полстолетия назад.

Пока Рим воевал с Самнией, тарентийцы считали, что Сицилией правит их человек. Способный военачальник, Агафокл в 316 г. до н. э. стал главой Сиракуз, самого крупного города на Сицилии. Отсюда он распространил свою власть почти на весь остров и какое-то время казался грекам борцом за греческое дело на западе.

Однако карфагеняне, целых два века сражавшиеся против греков на Сицилии, собрали огромную армию и двинули ее против Агафокла. В 310 г. до н. э. он был наголову разбит и заперт в Сиракузах.

Но Агафокл совершил то, чего от него никто не ожидал, и его действия имели очень важные последствия, проявившиеся столетие спустя. Он решил перенести военные действия на территорию самого Карфагена. С небольшим войском он выбрался из Сиракуз и отправился в Африку, стараясь избежать встречи с карфагенским флотом. Карфаген был застигнут врасплох. Столетиями не имея сильных противников в Африке, карфагеняне полагали, что со стороны моря им ничто не грозит, поскольку там господствовал их флот. Поэтому ни город, ни подступы к нему не были защищены, и Агафокл беспрепятственно сжег и разрушил что только мог. В 307 г. до н. э. Карфагену ничего другого не оставалось, как заключить с ним мирный договор, и Агафокл вернулся в Сиракузы еще более могущественным, чем прежде.

Теперь тарентийцы призвали Агафокла в Италию, и он несколько лет пробыл там. Римляне, занятые войной с Самнией и укреплением своих завоеваний, почти не обращали на него внимания.

Под руководством такого человека, как Агафокл, греки в Италии могли бы объединиться и дать отпор Риму. Но к несчастью, Агафокл, как и все прежние иноземцы, приходившие Таренту на помощь, не смог заставить его жителей подчиниться ему. Тарентийцы нуждались в помощи, но при этом вовсе не желали отказываться от легкой и благополучной жизни; не желали они и чрезмерных успехов своих помощников, полагая это опасным для себя.

Агафоклу было уже около семидесяти лет, и он ушел на покой. Уехав из Италии, он в 289 г. до н. э. умер. Тарент оказался один на один с римским гигантом, который никогда еще не был так силен. Едва ли можно было надеяться, что он оставит греков в покое. Между греческими городами шли постоянные споры и раздоры, которые давали Риму повод вмешаться.

Например, в 282 г. до н. э. Фурии, греческий город на носке итальянского сапога, попросили у Рима помощи против вторжений италийских племен Лукании, которые сохраняли еще видимость независимости. Римляне отозвались сразу же и оккупировали Фурии.

Тарентийцы, придя в ужас от появления римских войск в самом сердце Великой Греции, решили принять меры. Когда к их берегам подошли римские корабли, они потопили их и убили флотоводца. (Корабли эти были совсем небольшими, ибо римляне не успели еще создать настоящий флот.) Вдохновленные этим, весьма скромным, успехом, тарентийцы послали к Фуриям свою армию и выгнали оттуда небольшой римский гарнизон.

Рим, не готовый еще к войне в южной Италии, ибо дела на севере не были улажены до конца, решил пока подставить обидчикам другую щеку. Он послал в Тарент послов с наказами добиться прекращения боевых действий и с требованием вернуть Фурии. Тарентийцы смеялись над греческим языком римлян, а когда те покидали центр города, какой-то хулиган из толпы помочился на ногу одного из послов. Толпа зашлась от хохота.

Возмущенный посол, торжественно поклявшийся, что пятно на его ноге будет смыто кровью, вернулся в Рим и продемонстрировал свою ногу сенату. Сенаторы пришли в ярость и в 281 г. до н. э. объявили Таренту войну.

Вот теперь-то Тарент испугался по-настоящему. Шутки шутками, а оказалось, что суровые римляне лишены чувства юмора. Тарентийцы бросились к соседям за помощью, и, к счастью, им попался полководец, превосходивший талантом самого Агафокла, готовый вмешаться в ссору Тарента с Римом.