Ритуал для посвященных

7

В учебе и дежурствах пролетел октябрь. В первых числах ноября на курсе произошло ЧП. Николай Наумкин и его земляк с факультета оперативно-разыскной деятельности подрались в ресторане с гражданскими парнями. Случай был заурядный: две мужские компании не поделили девушек, вышли на улицу выяснить отношения. В разгар драки к ресторану примчались сразу несколько экипажей ППС. Дебоширов повязали и доставили в ближайшее отделение милиции. При разборе происшествия стороны взаимно отказались от претензий, и дело бы закончилось миром, но между милиционерами патрульно-постовой службы и слушателями высшей школы МВД была взаимная неприязнь, тянувшаяся уже не первый год. Милиционеры настояли на официальном ходе дела, и их рапорты о нарушении слушателями общественного порядка попали к начальнику школы.

Полковник Толмачев запросил личные дела Наумкина и его приятеля, самих виновных для дачи объяснений не вызывал. После изучения личностей нарушителей дисциплины Толмачев принял решение: Наумкина из органов МВД уволить. Свое решение полковник объяснил так: «Наумкину тридцать лет. Учится из рук вон плохо, отстает по всем предметам, будущей профессией овладевать не стремится. Мне такие слушатели, поступившие в школу неизвестно для чего, не нужны». Второй участник конфликта отделался строгим выговором.

Седьмого ноября, поздно вечером, милиционеры ППС доставили в школу пьяного Биче-Оола. Он, как и Наумкин, подрался у ресторана и был задержан на месте происшествия. Это был уже третий случай, когда его задерживали в городе в нетрезвом состоянии.

Биче-Оолу Андрею Майодыру-Ооловичу было двадцать четыре года, по званию – младший сержант милиции, уроженец города Кызыл Тувинской АССР. Среди абитуриентов, поступивших в школу в 1986 году, он был единственным тувинцем. Однокурсники звали его Бич. Не Андреем же называть, когда Андреев на курсе пруд пруди.

Биче-Оол на кличку не обижался, он вообще был парнем спокойным и даже флегматичным. С учебой у него было нисколько не лучше, чем у Наумкина, но его ни разу не отправляли на пересдачу экзаменов – сказывался национальный фактор. В первый раз Бича доставили пьяным через три месяца после зачисления. К удивлению одногруппников, за совершение столь серьезного дисциплинарного проступка Биче-Оола практически не наказали, ограничились выговором. Второй раз Бич не просто попался пьяным, а был доставлен в невменяемом состоянии в медицинский вытрезвитель. Руководству школы стоило определенных усилий уговорить начальника городского УВД замять этот позорный случай.

Дисциплинарный проступок Биче-Оола рассматривался судом чести, в котором участвовала только учебная группа, а не весь курс. Председательствовал на суде замполит. Он зачитал рапорты сотрудников милиции, выслушал объяснения Бича и его заверения, что больше такое не повторится. От себя замполит сказал:

– Ни для кого не секрет, что до знакомства с русскими первопроходцами коренные народы Севера не знали, что такое алкоголь и какие последствия наступают после его употребления. У якутов, тувинцев, бурят и других народов Севера организм не приспособлен к эффективному расщеплению метаболита этанола. У них просто отсутствует ген, ответственный за ферментацию этилового спирта и безболезненное удаление продуктов его распада. Даже при малом количестве употребленного спиртного представители коренных народов Севера сильно пьянеют. Это, конечно, нисколько не умаляет вины Биче-Оола: не можешь пить – не бери в руки спиртного, но все же…

– Что для русского похмелье – для тувинца смерть! – подал голос Вождь.

– Примерно так, – согласился замполит. – Какие будут предложения о наказании Биче-Оола?

– Выпороть! – предложил Рогов.

– Я серьезно спрашиваю, – посуровел замполит.

Суд чести был формальностью, данью сложившимся в офицерской среде традициям. Решение о наказании Биче-Оола уже было принято руководством курса и одобрено начальником школы.

– Виктор Валентинович! – обратился к замполиту Мотков, командир учебной группы. – Как старший товарищ, подскажите, какое решение нам принять?

– Я думаю, резолютивную часть протокола суда чести надо изложить в следующей редакции: «Суд чести ходатайствует перед руководством Дальневосточной высшей школы МВД СССР об объявлении Биче-Оолу Андрею Майодыр-Ооловичу строгого выговора». Кто за, прошу голосовать. Принято единогласно. Биче-Оол! Еще один залет, и мы попрощаемся с тобой. Второй суд чести устраивать никто не будет.

В тот же день замполит объявил о проведении в группе Воронова закрытого комсомольского собрания. Слушатели удивились необычной форме проведения собрания, но уточнять детали не стали. Если есть закрытые партийные собрания, то почему бы не быть закрытому комсомольскому собранию? Во времена перестройки всякое возможно.

В группе Воронова было 29 человек. Из них четверо – буряты, один узбек, один азербайджанец, один армянин, один тувинец и один татарин. Бурят по национальности Никита Никульшеев поступил в школу из Якутии, и его все считали якутом. Никита свою причастность к якутской нации с гневом отрицал: «Я что, на якута похож, что ли?» Русские одногруппники соглашались: «Не похож!» – и продолжали считать его якутом.

Татарин Мустафин был мускулистым голубоглазым мужчиной. Родным языком он не владел, даже стакан воды попросить бы не смог. На момент проведения закрытого комсомольского собрания в группе было два коммуниста, двадцать три комсомольца и четыре человека, покинувших ВЛКСМ по причине достижения предельного возраста членства в этой организации. Среди оказавшихся беспартийными были узбек, азербайджанец, армянин и один русский. Все буряты, тувинец и татарин были комсомольцами.

Перед собранием замполит разъяснил комсоргу группы, кто в нем должен участвовать. Комсорг не стал задавать лишних вопросов, позвал бурят и тувинца к себе в комнату и сказал: «Вы остаетесь в общежитии». Никита стал было возмущаться, но комсорг разъяснил ему, что в закрытом комсомольском собрании принимают участие не все комсомольцы, а только те, кого выберет партийное руководство курса.

– Не переживай, – сказали Никите земляки. – Вернутся парни с собрания, узнаем, о чем там толковали.

Закрытые партийные собрания, как и закрытые письма ЦК КПСС рядовым членам партии, были не более чем профанацией, пародией на внутрипартийную дисциплину. Содержание любого «закрытого» письма тут же становилось известным комсомольцам и беспартийным.

Комсомольское собрание началось после ужина. В учебном классе за парты расселись комсомольцы, слушатели-коммунисты и беспартийный русский. Председательствовал замполит. Свою речь он начал без вступления:

– Вы вправе спросить, почему за тяжкий дисциплинарный проступок последовало такое снисходительное наказание, словно Биче-Оол не в медвытрезвителе побывал, а не вовремя на построение вышел? Я отвечу вопросом на вопрос: в Туву вместо Биче-Оола вы работать поедете? Кто из вас пожелает продолжить службу в Якутии или отдаленных поселках Бурятии? Никто. А они вернутся. Русских специалистов много, национальных кадров – мало. Если вы думаете, что мне доставляет большую радость с пьяницами возиться, то вы ошибаетесь. У меня на этот счет свое мнение, но оно никого не интересует. В национальном вопросе есть только одно мнение – это мнение партии!

Пока замполит говорил, его голос все больше твердел и наконец достиг жесткости молибденовой стали:

– Школа – это кузница кадров МВД. Национальным кадрам мы даем не только образование, но и правильное мировоззрение, которое они понесут в массы в национальных республиках. Вам это будет не под силу. Вы не знаете менталитета народов Севера, вы всегда будете для них чужими, а они – старшими братьями, к мнению которых прислушиваются. Не важно, кто из них будет работать следователем, а кто уйдет в другие службы. Главное – они составят костяк национальных милиций, будут кадровыми офицерами, на которых мы всегда сможем положиться. Вопросы есть?

Вопросов, разумеется, не было.

Получив последнее предупреждение, Бич долго крепился, но не утерпел и вновь попался на пьянке. Участь его была решена. Как бы ни нуждалась Тувинская республика в офицерах милиции с высшим юридическим образованием, оставлять Биче-Оола в школе никто не собирался.

Вечером Бич пришел в комнату к Воронову. Следом зашли Сватков и Вождь.

– Говори! – велел Рогов.

– Мужики, выручите! – взмолился Бич. – Я попал в ужасную историю и не знаю, как из нее выпутаться. Я не боюсь отчисления, но мне сейчас никак нельзя уезжать из Хабаровска. У меня женщина должна скоро родить.

При этих словах Рогов напрягся, остальные неподдельно заинтересовались тайной жизнью одногруппника.

– Рассказывай по порядку, – предложил Сват.

– Про что рассказывать? Про драку? – не понял Бич. – Я встретился с земляком, чтобы узнать последние новости из Тувы. Выпили совсем немного. Я, почти трезвый, поехал в школу, тут-то они меня и подкараулили у ресторана «Амур». «Пошли, – говорят, – обсудим твое поведение». Мы зашли за ресторан. Самый крепкий из якутов тут же дал мне по ребрам. Я ответил. Завязалась потасовка: их – трое, я – один. Они бы меня до смерти забили, но увидели экипаж милиции и убежали. Я остался лежать на снегу. Милиционеры помогли мне подняться на ноги, принюхались и говорят: «Пьяный! У нас как раз для плана одного человека не хватает». Для выяснения личности меня привезли в райотдел, оттуда – в школу. Если бы не драка, я бы сам спокойно доехал. Выпили-то мы совсем чуть-чуть!

Бич был коренастым крепким парнем. На занятиях рукопашным боем мастерством не блистал, но постоять за себя мог.

– Ты про беременную рассказывай! – потребовал Рогов.

Для него эта тема оставалась животрепещущей, самой насущной.

– Познакомился я с одной якуткой, учится на третьем курсе института культуры, зовут Надя Алексеева. У меня есть фотка, потом покажу. Стали встречаться, она забеременела. Я не думал, что это может случиться так скоро. Мы раза два всего оставались вдвоем, и вот она заявляет: «У нас будет ребенок!» Я не поверил, подумал, что она от другого забеременела, поговорил с ее соседками по комнате, они в один голос утверждают, что, кроме меня, Надя ни с кем не встречалась. Я, кстати, был у нее первым мужчиной, вот и влип. Говорят же, что девственницы сразу беременеют, но я-то об этом не знал! Два раза у нас всего было, два! Или три. Один раз я пьяный был и не знаю, чем дело кончилось, но проснулся я у них в комнате в одной кровати с Надей.

Биче-Оол замолчал, явно вспоминая, было у него с Алексеевой в тот день что-то или нет. Из раздумья его вывел Рогов:

– Она забеременела. Что дальше?

– Я стал от нее скрываться. Говорю: «Скоро сессия, ни одного свободного вечера нет. Сама понимаешь, я нерусский, мне на учебу времени в три раза больше надо». Она согласилась. Я не видел ее почти месяц, соскучился и пришел в общежитие. Там меня вызвали на разговор два якута. Один из них – тоже Алексеев, какой-то ее дальний родственник. Якуты говорят: «Ребенок твой! Ты нашу девушку совратил и теперь обязан жениться на ней».

Парни дружно засмеялись:

– Какая знакомая история! Вы с Рогом договорились, что ли?

Рогов участия в общем веселье не принял. Он с сочувствием смотрел на Бича, прикидывая, как можно помочь товарищу.

– Я ответил якутам, что вначале хочу посмотреть на ребенка, убедиться, что он – тувинец.

Парни в недоумении переглянулись.

– Как ты это увидишь? – серьезно спросил Сватков.

– Блин! – в отчаянии взвыл тувинец. – Это вы, русские, все на одно лицо. Как вы друг друга различаете, я до сих пор не пойму, а мы – разные. Вы думаете, что Никита – якут, а он на якута совсем не похож. Он – бурят. Мы, тувинцы, с якутами не имеем ничего общего. Мы настолько же разные народы, как вы, русские, с китайцами. Если у якутки родится ребенок и в нем будет хоть капля тувинской крови, я сразу же это увижу.

– Если все так запутано, то зачем ты с якуткой связался? – спросил Воронов.

– Красивая женщина, добрая, ласковая. И потом, где я в Хабаровске тувинку найду? Бурятки или якутки тут на каждом углу, а тувинок практически нет. Они все или в Новосибирске учатся, или в Красноярске.

– Ворон, ты странный парень! – заступился за Биче-Оола Вождь. – Если бы тебе хорошенькая якутка попалась, ты бы что, рожу от нее воротил?

– Оставь Ворона в покое! – перебил заступника Рогов. – Понятное дело, с хорошенькой якуткой никто бы не отказался время провести.

– Стоп! – потребовал Воронов. – С якутками разобрались. Бич, продолжай!

– Перед отпуском мы встретились. Я потрогал живот – все без обмана, беременная. Она говорит: «Что делать будем?» Я отвечаю: «Съезжу домой, переговорю с родителями, и решим, как дальше быть». В отпуске я, отец и его братья поехали на охоту в горы. Вечером сели, выпили, и я как бы шуткой говорю, что привезу из Хабаровска жену-якутку. Все смеялись, словно я пообещал на медведице жениться. Тут-то я и убедился, что мне домой ни якутку, ни ребенка не привезти. Нас в Кызыле не примут.

– А у нее, в Якутии?

– Там я буду чужак, враг всем якутам.

– Круто замешано! – удивился Рогов.

– Я решил больше не встречаться с ней, – продолжил Бич, – забыть, но ее земляки выследили меня. Дальше вы все знаете.

– Тебя отчислят, – уверенно заявил Вождь.

– Не могу я из Хабаровска уехать! – всхлипнул Бич. – Хочу на ребенка посмотреть. Вы представляете, что значит стать отцом, взять на руки свою кровиночку? Если ребенок мой…

Биче-Оол замолчал. По его широкому смуглому лицу потекли слезы. Парни смутились. Наступило неловкое молчание.

– Ты с Кужугетом не хочешь поговорить? – спросил Рогов. – Может, он что подскажет?

– Он не будет со мной разговаривать, – прошептал Бич.

Сорокапятилетний майор милиции Иван Андреевич Кужугет был преподавателем кафедры административного права. Интеллигентнейший человек, аккуратист, прирожденный педагог. На семинарских занятиях он ни разу не повысил голос, не сделал необоснованного замечания. Как-то Воронов первый в группе догадался о принципиальной разнице между словами «и»/«или» в диспозиции одной из статей Кодекса об административных правонарушениях. Кужугет похвалил его, и Воронов весь день ходил довольный, словно преподаватель вручил ему почетную грамоту от министра внутренних дел. На семинарских занятиях Кужугет демонстративно не замечал Биче-Оола. Тот, в свою очередь, при Кужугете превращался в статую Будды – замирал за партой и не шевелился до конца урока. Даже на перемену не выходил.

– Гусь свинье не товарищ! – оценил отношения преподаватели и слушателя Сват.

Бич не стал возражать. Он был на все согласен, на любые оскорбления и унижения, лишь бы остаться в школе.

– Что наши якуты говорят? – спросил Воронов.

– В совхозе, на поле, меня отозвал Иван Никифоров и говорит: «Мы в это дело ввязываться не станем. Если при нас на тебя нападут – заступимся, но ты не рассчитывай, что мы из-за тебя со всей диаспорой на ножи встанем».

Никифоров был однокурсником Воронова. Отец его был русским, мать – якуткой. От русского отца сыну передался высокий рост, крепкое телосложение и отменное чувство юмора. Среди якутов Иван пользовался непререкаемым авторитетом, так как был наполовину русским, умным, начитанным и, что немаловажно, происходил из влиятельного рода. Русские уважали Никифорова, так как он был свойский парень, по воспитанию и менталитету не отличающийся от любого сибиряка или хабаровчанина.

– Вы мне поможете? – с надеждой спросил Бич.

– Подумаем, – за всех ответил Рогов.

Парни разошлись, в комнате остались только Воронов и Рогов.

– Что-то он темнит! – задумчиво сказал Воронов. – То он убегает от якутки, то ребеночка на руках подержать хочет.

– Завтра я предложу Трушину взять Бича на поруки, – принял решение Рогов.

– Если они уже приняли решение о его отчислении, то никакие просьбы не подействуют.

– Попытка – не пытка.

– Предположим, что Трушин согласится. В декабре якутка родит, Бич на радостях напьется, а напьется он – сто процентов, что ты тогда делать будешь? Лбом о стену биться, каяться, что зря впрягся за этого алкаша?

В комнату без стука вошел Биче-Оол, протянул фотографию симпатичной девушки с узким разрезом глаз. Воронов с первого взгляда узнал ее – именно эту девушку он видел в общежитии института культуры.

– Вот она – якутка. Красивая, правда? Видели бы вы ее фигуру! Бедра широкие, грудь как бампер торчит. Была бы она тувинка, я бы женился на ней, не задумываясь, но она…

Воронов вспомнил, какое грустное лицо было у девушки в общежитии, и помрачнел.

«Бич, без сомнения, свинья и скотина, – подумал Виктор. – Я никаким боком не причастен к этой истории, а чувствую себя виноватым. Девчонка доверилась ему, не подумала о последствиях и осталась одна. Ее даже дома никто не ждет, иначе она бы уже давно уехала рожать в Якутию».

– Завтра я поговорю с Трушиным, – неожиданно для себя сказал Воронов. – Ничего обещать не могу, но поговорить – поговорю.