Ритуал святого Валентина

Глава 2 Гуляй, элита!

Лео Глюк с увлечением сплетничал, Монах слушал вполуха. Он никого на этом празднике жизни не знал, и ему было абсолютно все равно, кто с кем замутил, кто кому кинул подлянку и вырвал из-под носа удачную сделку. Он с удовольствием кушал. Лео оказался прав: кухня в «Английском клубе» на высшем уровне, а винный погреб вообще запредельный. Фуршет, правда, он не одобрял: ему не нравилось шляться с тарелочкой и бокалом по залу, натыкаясь на таких же беспривязных, да еще и с палкой под мышкой. Правда, по периметру стояли столы со стульями, и кто успел, тот прочно сидел. Лео успел, и Монах воспользовался плодами его расторопности. Он сидел, а Лео фланировал по залу, нагружал тарелки и возвращался к Монаху с новой потрясающей историей.

Правда, некоторых из присутствующих даже он не знал. Монах обратил внимание на женщину в длинном красном платье с невидным мужчиной. У нее прекрасные каштановые волосы, открытые плечи, прямая спина, движения танцовщицы. А он… никакой, но орлиный взгляд, уверенные манеры, высокомерно запрокинутая голова. Они были обособлены, вокруг них словно сама собой закручивалась пустота. Вездесущий Лео не знал, кто это, заинтересовался и побежал выяснять. К Монаху тем временем подсел фотограф Иван Денисенко с камерой, который подрядился отщелкать прием в обмен на пригласительный.

– Смотри, какая фемина, – сказал Иван. – А мужик слабоват. Кто такие, не в курсе?

– Лео побежал на разведку, – сказал Монах. – Сейчас вернется и доложит.

К ним подошел режиссер Молодежного театра Виталий Вербицкий в смокинге, с которым Монах был уже знаком, так как пару лет назад расследовал дело о возгорании прямо на сцене актера, игравшего Макбета[2]. Иван встретил его радостным ревом и обнял. Режиссер высвободился из объятий и обменялся рукопожатием с Монахом.

– Господин Монахов! – вскричал он радостно. – Сколько лет, сколько зим, как говорится! Спрашивал о вас неоднократно. Добродеев говорит, вы человек совершенно не публичный, медитируете и пишете мемуары. Мне с автографом! Никогда не забуду той страшной истории…

– Мемуары? – Монах махнул рукой: – Ерунда! А вот вы – любимец народа, как же, как же, слежу за репертуаром. – Это было бессовестное вранье: театр Монаха не интересовал вовсе. – Леша Добродеев все уши прожужжал: новые идеи, новые веяния, гений сцены…

Добродеев, правда, выражался иначе: анфан террибль, бабник, бузотер, враль и скандалист. Вербицкий был хорош собой – с прекрасной статью, длинной белокурой косой, красиво свисающей между лопаток, во фраке; на безымянном пальце левой руки сверкал красивый серебряный перстень – голова дьявола с красными глазами. Понты, конечно, но впечатляет.

– Леша скажет, – вроде бы смутился режиссер. – О вас он тоже много чего говорит, о вашем детективном гении, о случаях, которые вы вместе расследовали, о том, что видите человека насквозь… Насколько помню, вы экстрасенс?

– Громко сказано, – скромно ответил Монах. – Так, развлекаюсь помаленьку от нечего делать. А вы здесь по службе или как гость?

– Э-э-э… по службе? – удивился режиссер.

– Я имел в виду, участвуете в программе…

– Ой, да какая у них программа! – рассмеялся Вербицкий. – Шалман! Цыгане с медведем.

– С настоящим медведем? – не поверил Иван Денисенко, хватаясь за камеру.

– Фигурально выражаясь, – туманно объяснил режиссер. – Фигня. Вот мы готовим бомбу! Весь город поставим на уши.

– Что-нибудь… этакое? – Иван пошевелил пальцами. – Из какой области? Опять Древний Рим? Порно?

– Мы же не драма! Там, что ни поставят, получается порно. Терпение, господа, имейте терпение. В час зеро увидите все своими глазами. А пока молчок! – Он приложил палец к губам и спросил после паузы: – А что, ожидается убийство? Кто, так сказать, жертва?

– Убийство? – удивился Иван Денисенко. – В каком смысле?

– В прямом! Леша сказал, если господин Монахов выходит на люди, непременно случается убийство. К бабке не ходи – давно замечено. Он просто притягивает…

– Наоборот, – сказал Монах, обещая себе серьезно поговорить с Добродеевым. – В другом порядке, господа. Я почему-то совершенно случайно оказываюсь именно в центре преступления. В ваш театр тогда попал совершенно случайно, Добродеев вытащил, помните? И сейчас опять… – Монах многозначительно умолк.

– Господи, конечно помню! Страшная трагедия! – вскричал Вербицкий. – До сих пор мороз по коже. Театр в театре! Если бы не вы… Думаете, сегодня произойдет убийство?

Вербицкий и Иван Денисенко выжидательно уставились на него.

– Мое внутреннее чувство пока молчит, – сказал Монах. – Надо спросить у Леши, – добавил он мстительно. – Его внутреннее чувство развито сильнее.

– Кто такая, не знаете? – спросил режиссер, кивнув на женщину в центре зала. – Вон та, в красном платье!

– Добродеев побежал узнавать, – сказал Иван Денисенко. – Сейчас вернется. Ты один?

– Я всегда один, – высокомерно заявил режиссер. – Творец должен быть свободен.

– Поддерживаю! – с энтузиазмом согласился Иван. – Я тоже один. И Олежка… – Он кивнул на Монаха. – Творчество и женщины несовместимы. А в любовь, наоборот, верю и предлагаю выпить. За любовь! – Он поднял бокал.

Они выпили, потом еще и еще, а Добродеева все не было. Они наблюдали за его передвижениями по залу, объятиями и поцелуями.

– Пусти козла в огород, – заметил Иван Денисенко. – Завтра выдаст кучу сплетен в своем бульварном листке. Лично я боюсь подойти к нему даже на пушечный выстрел. Мне из-за него чуть морду не побили, и за фотки как-то не заплатил, жучила. А женщина хороша! Заметили, как он финтит и глазки блестят? Подбирается к ним поближе, бойскаут! – Пару минут они наблюдали за финтами журналиста. Потом Иван сказал: – Схожу за провиантом. Кому что?

Добродеев наконец вернулся, начал сердечно обниматься с Иваном Денисенко и Вербицким.

– Ну? – напомнил о себе Монах. – Узнал?

– Узнал. Капиталист, Бражник Виктор Олегович, говорят, ставит у нас завод по сборке «Мерседесов», в городе всего-навсего несколько месяцев, все было шито-крыто, только неделю назад вылезло. Нигде не светится, с утра до вечера вкалывает. Покупает землю за Еловицей. Совершенно непубличная фигура. А супруга сидит дома. Зовут Маргарита. Потрясающе интересная женщина. Собираюсь написать о нем, выбью интервью. Для нашего города это знаковое событие! – Все это Добродеев выпалил на одном дыхании и замолчал, хватая ртом воздух и напоминая карпа, вытащенного из воды. На потный лоб свисали влажные прядки.

– За любовь! – снова провозгласил Иван Денисенко. – Между прочим, я сфоткал, как ты там к ним принюхивался. И вообще всю ораву.

– Я тоже, – сказал Добродеев.

– На телефон? – заржал фотограф.

– Ну… Поделишься?

– А фиг тебе! – с удовольствием сказал Иван Денисенко. – Ты мне еще за прошлые должен!

– Какой ты все-таки меркантильный! – осуждающе сказал Добродеев. – Не ожидал. За святого Валентина!

Они опять выпили. Монах под столом сбросил жмущую туфлю, и на его глазах выступили слезы. У него даже борода зачесалась от облегчения, и он с удовольствием поскребся. В общем, все неплохо складывалось, он уже не жалел, что поддался на уговоры и сполз с дивана. Правда, до обещанной драки пока не дошло, но все равно было интересно наблюдать за местной элитой, нарядами дам, важными самцами… даже за снующими вокруг официантами с подносами с шампанским и вкуснейшими закусками. А ведь еще предстояло горячее! А потом десерты! Нет, что ни говорите, есть в жизни человека прекрасные моменты.

Разморенный, он слегка задремал под пререкания Добродеева и Ивана Денисенко – режиссера уже не было с ними. Разбудил Монаха невнятный шум. Он привстал и увидел, что в центре зала собралась толпа и капиталист Бражник резко выговаривает служителю, а тот оправдывается и пожимает плечами. Никак муха в салате попалась, подумал Монах. Ухмыляясь, он наблюдал, как сделавший стойку Добродеев уже протискивается через толпу поближе к разгоряченным участникам сцены. Вот вам и эпицентр!

Журналист вернулся через несколько минут, упал на стул и выпалил:

– Маргарита пропала!

– В смысле? – вытаращился на него Иван Денисенко. – Что это значит? Как она могла пропасть? Может, в туалете?

– Бражник везде проверил, говорит, нигде ее нет! Уже полчаса. Он отошел на минутку – она попросила принести шампанское, – вернулся, а она исчезла. Он потребовал менеджера, взял за горло, а тот ни сном ни духом, даже не врубился, говорит, может вышла, сейчас вернется, у нас, говорит, никто никогда не пропадал, вы что, думаете, киднеппинг? Сейчас не девяностые! – Добродеева несло, у него даже щеки тряслись от возбуждения.

– Считай, Лео, повезло тебе, – сказал Иван Денисенко. – Пойду щелкну бедолагу. Не уследил. А дамочка хороша, выбрала момент наставить лосю рога! – Он хихикнул.

– Рога? Ты думаешь, она… что? – Добродеев уставился на фотографа.

– Она ничего! Сбежала твоя Маргарита! Тю-тю! Только и всего. А ты думал, ее умыкнули? Посреди толпы? Сунули кляп, закатали в ковер и вынесли? Так что, пока не нашлась, давай, строчи свои криминальные хроники. Не забудь про выкуп.

– А что охрана? – спросил Монах. – Тут везде видеокамеры.

– Бражник требует вызвать полицию, – сказал Добродеев. – Менеджер за голову хватается. Народ гулять хочет за свои бабки, а этот орет: «Караул! Полиция!» Если бы ее убили, тогда да! Пусть даже попытались или в крайнем случае отравилась. Кто сейчас будет проверять видеокамеры? Мало ли куда она делась… Может, покурить вышла и заблудилась. Тут три этажа и несколько залов. Менеджер послал секьюрити поискать и утащил Бражника к себе, чтобы не отсвечивал и не портил людям праздник.

Между тем ажиотаж улегся, общественность пришла к выводу, что нечего гнать волну, подумаешь, ушла и ушла, – и переключилась на роскошь общения и обильную еду. И праздник продолжился. Каждый умирает в одиночку, как сказал один писатель, и никому не нужно чужое горе.