Роберт и Арабелла

Глава 3

Арабелла сидела в королевском шатре и взволнованно всматривалась в лица прибывающих рыцарей, каждый из которых казался ей переодетым цыганом. Она поверила Роберту, когда он пообещал, что приедет на турнир. Но еще накануне, подъезжая к замку и увидев, что окрестные поля заполнены людьми, лошадьми и палатками, над которыми развевались штандарты графств и ленных владений, Арабелла поняла, что он сказал так, только чтобы успокоить ее. Эта задача была невыполнимой.

Ни один рыцарь не мог проникнуть сюда незамеченным и выступить на турнире, не объявив своего имени, которое заранее вносилось в список и выкликалось глашатаем под звуки рога. Кроме того, рыцарю полагалось быть облаченным в доспехи, украшенные его собственным гербом. Даже цвет попоны его коня должен был соответствовать цвету его штандарта.

Нет, он не мог приехать.

Арабелла начала испытывать беспокойство и ломала себе голову над тем, как бы улизнуть с турнира. Ей было одиноко в атмосфере праздника, который проходил чудесным ясным днем. От яркого солнца, шума и суеты, бряцания оружия у нее кружилась голова. А когда два рыцаря на полном скаку съехались, прижав копья к седлу, и раздался оглушительный скрежет металла, она даже немного поморщилась.

По рядам зрителей пробежал ропот, как только глашатай объявил, что граф Гуиз неожиданно свалился с лошади и стукнулся головой о камни. В настоящий момент он приводит себя в порядок и вскоре появится.

Арабелла не удивилась, когда отец откинулся на спинку трона и расхохотался от души.

– Вот идиот! Тоже мне граф! В седле удержаться не может! – воскликнул он и взмахнул рукой, приглашая к бою очередную пару.

Арабелла улыбнулась, услышав, как отец искренне осудил Гуиза, своего друга и неизменного соперника на поединках. Падение с лошади – одно из немногих преступлений, на которое король не мог смотреть сквозь пальцы. По его мнению, разве что проявление неповиновения его власти – реальное или вымышленное – могло сравниться по тяжести с этим проступком.

К примеру, убийство являлось орудием правления, часто стратегической необходимостью укрепления королевского могущества. Воровство в особо крупных масштабах считалось законным средством установления власти с тех пор, как три поколения назад предки короля украли ни больше, ни меньше, чем целое королевство. А вот падение с лошади было непростительным бесчестьем.

Арабелла испытывала к подобной неуклюжести такое же презрение, как и король. Она никогда не падала с лошади, даже в раннем детстве. С ее братьями такое случалось, но не с ней. Она от молодых ногтей ценила превыше отцовской любви его восхищение.

В ту минуту, когда рыцари сошлись в большой схватке после рукопашного поединка и король захотел предотвратить массовое кровопролитие, чтобы цвет рыцарства не уничтожил сам себя, взревели трубы, и глашатай объявил об очередном поединке.

Вперед выехал граф Гуиз в серебряных доспехах и шлеме с зеленым плюмажем, забрало которого было, опущено. Попона его коня сияла на солнце серебряным шитьем. По знаку короля граф бросился на своего соперника с таким ожесточением, что вызвал восторженные аплодисменты, дам и кавалеров.

Поединок длился не дольше трех минут, во время которых граф, успев оправиться после падения, нанес сопернику такой сокрушительный удар, что выбил его из седла и вынудил просить пощады.

Гуиз прогарцевал на коне мимо королевского шатра, и Арабелла невольно подалась вперед. Она прекрасно знала этого человека, цвета его штандарта и коня. Однако стиль его боя и посадка в седле были странными, незнакомыми.

Поравнявшись с Арабеллой, рыцарь чуть приподнял забрало, и из-под него торжествующе блеснула пара горящих глаз – но не карих глаз графа, а других. Цыган сдержал слово и приехал к ней! Миновав королевский шатер, он легким галопом направил коня к воротам, в то время как объявили последнюю пару рукопашных бойцов.

Арабелла поднялась с места, повинуясь безотчетному порыву последовать за ним. Но Мария удержала ее за руку и прошептала:

– Сядьте, пока этого никто не заметил. Умейте властвовать собой, ваше высочество.

Арабелла послушно взяла себя в руки, вспомнила о том, что она принцесса, и стала равнодушно наблюдать за поединком.

– Ваше высочество… – раздался голос у нее за спиной. Она обернулась и увидела юного оруженосца в ливрее цвета штандарта графа Гуиза. – Его светлость сожалеет о своем опоздании и просил передать извинения. – С этими словами он вложил ей в руки, сложенные на коленях, клочок бумаги и учтиво поклонился.

– Передайте графу, что я принимаю его извинения.

Юный оруженосец удалился, а Арабелла стала размышлять, куда бы деть записку, чтобы прочесть ее потом в укромном месте. В этот миг она почувствовала, как Мария забрала у нее из рук клочок бумаги.

– Пусть пока побудет у меня, – шепнула она, пряча записку за корсаж. – Так надежнее.

Еще довольно долго продолжалось кровопролитие, сопровождаемое человеческими криками и стонами, бряцанием оружия и конским ржанием, после чего турнир по знаку короля был прекращен.

Арабелла и Мария поспешно удалились в покои, где никто не мог их потревожить. Там Мария извлекла на свет записку.

«Мне предстоит неблизкий путь. К полуночи я буду у деревни Фурчон, в лесу, граничащем с угодьями некоего Гаррона. Тебе не стоит приезжать туда. Это опасно. А когда объявится граф, это станет стократ опаснее».

Арабелла перечитала записку еще раз, запомнила ее наизусть и порвала на мелкие клочки, которые сунула в руку Марии.

– Сожги это.

У нее была возможность рано удалиться с празднества. Отец отпустил ее, потому что мужчины быстро напились и многие дамы, которым стало скучно, покинули стол. Кровавая бойня обычно завершалась грандиозной попойкой.

– И это те люди, которые плечо к плечу с отцом сражаются на поле боя! – презрительно поморщилась Арабелла, направляясь вместе с Марией в свою спальню. – А теперь мне нужна твоя помощь.

– Извольте, ваше высочество. Но он ведь предупредил вас: это очень опасно. Женщина, которая едет верхом ночью через лес в полном одиночестве, может легко стать добычей диких зверей… или людей. Он простился с вами в этой записке.

– Ничего подобного. – Арабелла бросила на фрейлину возмущенный взгляд. – Он никогда не стал бы прощаться со мной. И нечего стоять столбом и говорить со мной как с идиоткой! Сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до Фурчона? – Она развязала шелковые черные завязки трико и снова надела туфли. Переодевать платье, отделанное золотым шитьем и расшитое черными розами и леопардами – знак причастности к королевской семье, – было некогда.

Около девяти часов вечера Арабелла и Мария, закутавшись в длинные темные плащи и закрыв лица, прошли по пустым коридорам замка, не вызвав подозрений и вопросов у слуг, встретившихся им на пути.

Мария быстро разыскала едва ли не единственного трезвого мужчину в замке – молодого графа, который давно условился с фрейлиной о свидании. Она заявила любовнику, что он удостоен чести послужить самой принцессе; после чего тот отправился на конюшни и привел ко рву своего коня и Соломона, которого выбрала для себя Арабелла. Подвесной мост был опущен в честь праздника.

Ни Мария, ни Арабелла даже близко не подошли к стойлам. Арабелла должна была ехать без седла, чтобы не вызывать лишних подозрений: если бы граф вывел Соломона под седлом, это могло привлечь внимание любопытных конюхов.

Арабелла села на коня и свесилась, чтобы поцеловать Марию в щеку. Она почувствовала, что щека верной фрейлины влажна от слез, и ласково погладила ее по голове.

– Храни тебя Бог, Мария. Ты была мне ближе, чем сестры. Я всегда буду любить тебя. Не забывай меня.

Мария принялась целовать ей руку, горько рыдая и не в силах вымолвить ни слова. Наконец Арабелла отняла руку.

– Да пребудет Господь с вашим королевским высочеством.

Арабелла и граф шагом проехали через подвесной мост и пустили коней рысью, держась подальше от стоянок гостей. Впрочем, если там и есть караульные, то они наверняка пьяны и не заметят двух закутанных в плащи всадников. Трудно было представить, что в эту пору кому-нибудь понадобится выезжать из замка.

Вскоре лошади перешли на галоп, а когда шум лагерной жизни затих у них за спиной, Арабелла остановила Соломона и обернулась к ярко освещенному замку. Она даже не взмахнула рукой на прощание и снова взялась за поводья.

– Когда мы будем на месте?

– Спустя четыре с половиной или пять часов. Дорога проходит через густой лес и малонаселенную местность. Я думаю, нам лучше ехать молча.

– Хорошо, только вы впереди.

Они часто останавливались, поскольку им приходилось отыскивать узкие тропинки в лесной чащобе; иногда их путь пролегал мимо деревень, где их провожали громким лаем цепные псы.

Арабелла перестала думать о предстоящей встрече, сосредоточившись на мерах предосторожности, которые им приходилось предпринимать, чтобы оставаться никем не замеченными. Соломон то и дело спотыкался о древесные коряги и пни, осторожно переходил вброд лесные ручьи, и она беспокоилась лишь о том, чтобы ненароком не свалиться с него на землю. И вот, когда ей уже стало казаться, что они никогда не доберутся до места, граф тихо прошептал:

– Мы почти у цели.

– Он должен найти нас. Вы умеете громко свистеть? Давайте остановимся и подождем немного.

Они остановились, граф сунул два пальца в рот и громко свистнул. Ответа не последовало, и он снова свистнул. Откуда-то издалека донесся еле различимый отклик.

– Останемся здесь, – сказала Арабелла. – Мы не сможем найти его, а он нас отыщет. Впрочем, вы можете вернуться назад.

– С позволения вашего высочества, я останусь, чтобы убедиться в том, что вы в безопасности.

Снова раздался свист, теперь ближе. Видимо, цыган ехал верхом, потому что они услышали треск кустов под натиском мощного коня. В лесу было темно, ночь выдалась безлунной.

– Подай мне знак, – раздался голос из полного мрака.

Граф опять свистнул, и через несколько минут показался всадник. Арабелла повернулась к своему спутнику.

– Уезжайте. Я узнала его голос. – Она протянула ему руку. – Спасибо.

Граф поклонился и исчез в кромешной тьме.

– Арабелла?

– Я тут, – отозвалась она и соскочила с коня. Он тоже спешился, подошел к ней, но даже ее не коснулся. – Ради Бога, объясни, как ты оказался там? Да еще в доспехах Гуиза и на его коне?

– Я расскажу тебе об этом позже, – тихо и немного печально рассмеялся он. – Нам нужно поговорить о вещах, гораздо более серьезных.

– Я приехала… а ты хочешь говорить со мной?

– Я не надеялся увидеть тебя после турнира. С моей стороны было глупостью обещать тебе, что я туда приеду. Я выполнил свое обещание, повинуясь кодексу чести цыган. А потом… Когда я увидел твое лицо, грустные глаза, я понял, что должен дать тебе возможность еще раз увидеться со мной, если ты этого захочешь. Оруженосец Гуиза, которого я обвел вокруг пальца, принес тебе мою записку. – Он снова рассмеялся, хотя чувствовалось, что последние события внушают ему беспокойство. Она услышала сожаление в его голосе и протянула руку, чтобы приласкать его, однако он отшатнулся. – Не пора ли нам возвращаться? Скоро начнет светать.

– Возвращаться? Я ехала в такую даль не за этим.

Арабелла сделала шаг к нему навстречу, обняла его за шею и поцеловала в губы, но он мягко отстранил ее.

– Присядь. Ты, должно быть, устала.

– Я никогда не устаю.

Роберт опустился на землю, и она после минутного раздумья последовала его примеру.

– Я могу проводить тебя почти до самого замка, пока темно и безлюдно. Мне нужно быть уверенным, что с тобой все в порядке, – сказал он. Арабелла не могла видеть его лица, но его голос звучал твердо и решительно. – Нам пора в путь.

– Нет, – отозвалась она и упрямо покачала головой. – Я останусь с тобой.

– Ты не понимаешь, на какую жизнь обрекаешь себя. Еще не поздно вернуться назад. В замке продолжается праздник, и твое отсутствие останется незамеченным. А если тебя о чем-нибудь спросят, ты скажешь, что по своему обыкновению каталась по окрестностям.

– А ты? Что будет с тобой? Когда я тебя снова увижу?

– Никогда.

– Что это значит? Через несколько месяцев? Я не могу ждать так долго.

– Не забывай, что теперь у меня есть враг. Граф Гуиз вовек не простит мне, что я оставил его в дураках, пусть даже об этом знают еще только четыре человека, которые будут свято хранить тайну. Я уезжаю на юг, к морю. Я там родился и вырос, это моя земля. А твой отец найдет тебе подходящего мужа. Другой мужчина сможет доставить тебе удовольствие не хуже меня.

– Ха!

– Когда ты узнаешь разницу между любовью и похотью, тебе станет понятно предостережение старой цыганки.

– А разве не может быть то и другое одновременно?

– Может. И я боюсь, что ты любишь меня.

– Да.

Твоя любовь – если ты не выдаешь желаемое за действительное – способна причинить тебе много вреда, а возможно, и довести до настоящей беды. Вот почему тебе нужно вернуться назад, пока тебя не хватились и не начали искать.

– Я хочу тебя. Я должна быть с тобой, – упрямо повторяла Арабелла, которая и помыслить не могла о разлуке.

– Любовь ревнива, а ревность ограничивает мир человека. Любовь – чувство собственническое, нетерпимое.

– Откуда ты знаешь?

– В этом нетрудно убедиться.

– Каким образом?

– Я приведу тебе другого мужчину. И стану следить за тем, как он будет любить тебя.

– Ты ведь убьешь его!

– Не исключено. Или, напротив, мне понравится то, как ты это делаешь. А что, если ты остановишь выбор на нем?

– Не надо мне никого приводить. Только… – Она протянула к нему руку, но он удержал ее и ласково отвел в сторону.

– Я ни в чем не завишу от других людей, – произнес он после долгой паузы. – Думаю, что мне доставит лишь удовольствие видеть тебя в объятиях другого мужчины, наблюдать за тем, как он овладевает тобой, слышать твои стоны…

– Я ненавижу тебя! Я возвращаюсь… И ты никогда меня не увидишь.

– Хорошо. Значит, мы отправляемся в путь прямо сейчас?

– Ты сказал так, чтобы заставить меня уехать?

– Нет. Я сказал это потому, что знаю жизнь. Ты не должна рисковать своим будущим только из-за того, что я доставил тебе удовольствие. Удовольствие – это то, без чего человеку легче всего обойтись. Легче, например, чем без сытного обеда.

– Тогда приведи мне кого-нибудь, – рассмеялась она. – Я вовсе не так напугана, как хочу казаться. Скромность и порядочность ценятся в замках не больше, чем на сеновалах.

– Ты не веришь, что я способен на это. Но я это сделаю. Я должен знать, что будет.

– С тобой или со мной?

– Со мной. Про тебя мне и так все ясно. Вот как скептически поинтересовалась она. – И что же тебе ясно про меня? – Тебе это понравится…

Арабелла улыбнулась, почувствовав, как внизу живота теплеет от такой перспективы. Потом это прошло.

– Делай, как хочешь. Я подчинюсь тебе.

– Не надо подчиняться мне, Арабелла. Если ты останешься со мной, у тебя и без того будет полно забот. Тебе неизбежно придется многим жертвовать, и тогда ты поймешь, в чем разница между плотскими утехами и обязательствами, которые накладывает на человека любовь.

– Жертвовать? – задумчиво переспросила она.

– Прежде всего… нам нужно будет избавиться от Соломона.

– Нет! – Она вскочила на ноги. – Он принадлежит мне. Ты не посмеешь…

– Замолчи и сядь, – сказал он. Арабелла послушалась и села перед ним, скрестив ноги по-турецки. – Повторяю, если ты хочешь остаться со мной, в первую очередь тебе придется многим поступиться. Вполне возможно, что мне придется поплатиться жизнью. Но я все же постараюсь избежать этого. Перво-наперво надо освободиться от Соломона.

– Ты собираешься убить его?

– Разумеется, нет. И вовсе не потому, что он принадлежит тебе. У меня рука не поднимется уничтожить такое прекрасное создание. Я знаю человека, который заплатит за него хорошие деньги и будет заботиться о нем. Я не скажу, что это за конь, но то, что он чистых кровей, и так видно. Я скажу, что украл его. Но признаться, гораздо большую опасность, чем Соломон, представляешь ты. Тебе нельзя будет выходить из кибитки днем, потому что для любого вора или бандита более лакомой добычи не сыскать. Ты сможешь вот так сидеть рядом со мной на улице только ночью, когда темно. Тебе придется влачить такое существование до тех пор, пока мы не уедем далеко отсюда. А ведь ты привыкла к свободе. Ты согласишься на такую жизнь?

– Нет.

– Тогда я благополучно отвезу тебя обратно. Но если мы упустим время, это будет невозможно.

– Неужели если я останусь с тобой, меня ждут лишь опасность, мучения, боль и смерть? А где же то, что было вчера?

Он прислонился спиной к дереву, а она встала перед ним на колени. Из груди у нее вырвался стон облегчения, как бывает после долгого воздержания. Их взаимное наслаждение было ослепительным, жадным, отчасти жестоким и длилось так долго, что Арабелла уже почти поверила в то, что это блаженство вечно. Они не могли оторваться друг от друга и, когда все кончилось, лежали, слившись воедино.

– Да, – прошептал он ласково, оставляя ее. – Это невероятно сильное ощущение… очень глубокое. – Его голос был задумчив и печален. – Но если ты поедешь со мной, эти первоначальные эмоции покажутся тебе эфемерными. С каждым разом ты будешь открывать для себя новые ощущения, станешь чувствовать тоньше и сильнее. Иногда это будет казаться тебе просто невыносимым.

– Это уже теперь кажется мне таким, – ответила она, продолжая лежать без движения, словно ожидая, что их близость повторится. – Ты говоришь так потому, что все еще надеешься, что я оставлю тебя?

– Я говорю так потому, что хочу тебя не меньше, чем ты хочешь меня. А то и сильнее.

– Это невозможно.

– Это возможно по одной причине: я знаю то, во что ты пока отказываешься верить. Если ты останешься со мной, нам не миновать беды. – Он тяжело вздохнул. – К сожалению, у нас больше нет времени. До моей кибитки ехать не меньше часа. Пошли. – Он встал и протянул ей руку.

Через минуту она сидела верхом на Соломоне. Цыган вскочил на своего коня, и они тронулись в путь в гробовом молчании.