Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность

ГЛАВА VIII. НАЧАЛО ВРАЖДЫ

Враждебное отношение к идеям Роберта Оуэна. – Причины его популярности. – Почему он не сохранил ее. – Петиция парламенту о рассмотрении планов Оуэна. – Парламентское заседание. – Первое изложение идеи о труде как единице обмена. – Новая петиция в парламент. – Оуэн – кандидат в члены палаты. – Вильям Аллен. – Оуэн покидает Нъю-Ланарк. – Авраам Комбе, последователь Оуэна. – Его Орбистонская колония. – Смерть Комбе и разрушение дела

По возвращении Роберта Оуэна в Англию для него начинается период борьбы, пришедший на смену тем успехам, какими он пользовался ранее. До тех пор его планы встречали поддержку высшей аристократии, отчасти духовенства и многих из представителей богатой буржуазии, в основании чего было чистое недоразумение.

Перед этим, как уже было сказано, бедствия и деморализация рабочих классов достигли своего апогея, между работниками господствовало чувство скрытого озлобления против хозяев, что отражалось на фабричной работе и вызывало опасения последних. Они смутно сознавали, что существующая эксплуатация труда может иметь печальный для них конец, и потому были рады приискать какое-нибудь средство, которое дало бы им возможность, не лишаясь своих барышей, сколько-то улучшить положение работника, сделавшееся теперь невыносимым. В Роберте Оуэне они видели человека, свободного от всяких замашек демагога, обращавшегося со своими реформаторскими планами к ним же, наконец, доказавшего на опыте их практичность, – человека, который мог, по-видимому, осуществить такую трудную задачу, чтобы и они получали хорошие барыши, и положение их рабочих сделалось более сносным. В этом заключалась причина того успеха, который вначале имели его проекты между капиталистами.

Высшая английская аристократия выказывала еще больше сочувствия идеям Оуэна. С начала периода великих изобретений она должна была вступить в антагонизм с быстро нарождавшейся богатой буржуазией. Опасаясь повторения в Англии французской революции, страшась даже малейших признаков якобинства, она вместе с правительством стремилась к подавлению в массах всяких идей о гражданских правах и самостоятельности и тем незаметно способствовала усилению представителей промышленности в ущерб благосостоянию рабочего населения страны. Последовало громадное развитие фабрик, масса сельского люда устремилась в города, фабриканты стали владельцами колоссальных богатств. Значение земельной аристократии стало падать, и новые коттон-лорды сделались опасными соперниками земельных лордов. В конце концов аристократия увидела, что призрака французской революции бояться нечего, и целым рядом стеснительных законов, направленных против развития гражданских свобод, торийское правительство постаралось принизить значение средних классов. Но было уже поздно, и торжество буржуазии завершилось реформою 1832 года, упрочившей ее значение в парламенте. В то время, когда получили известность идеи и нью-ланаркские реформы Оуэна, государственных людей и представителей аристократии уже занимал вопрос, как дисциплинировать массы и сделать их послушным орудием в своих руках, обеспечив им сносное существование. Их внимание было поэтому обращено на планы и опыты Оуэна, которые, как им казалось, могли без всякого переворота и при незначительных затратах привести к поставленной цели, а потому во всяком случае заслуживали быть испытанными. К тому же они не понимали и личности Оуэна. Они никак не могли допустить, чтобы в основании его деятельности лежало полное бескорыстие и самоотречение и чтобы для достижения благосостояния рабочих масс он потребовал серьезных жертв с их стороны.

Если б на месте Оуэна был так называемый практический человек, то он несомненно извлек бы громадные выгоды из того блестящего положения, которое выпало на его долю в то время. Вместо этого Роберт Оуэн откровенно, во всеуслышание, отрицая любые компромиссы, объявил о принципах, которыми руководствовался, и даже сам постарался рассеять те недоразумения, которые привели к нему многих из его сторонников. Он смело вступил в открытую борьбу со своими противниками, не скрывая ничего, не поступаясь ни одним из руководивших им принципов, не оставляя места никаким недоразумениям и стараясь словесно и в печати вполне выяснить свои идеи перед публикой. Понятно, что большинство, особенно среди видных представителей упомянутых партий, лишило его своей поддержки, и популярность Оуэна стала быстро исчезать.

Речи, произнесенные им перед поездкой за границу на митингах в “Лондонской таверне”, где он открыто высказал свои религиозные взгляды, особенно восстановили против него клерикалов. Он прямо обвинил их в бессилии, в том, что они остаются слугами сильных и, проповедуя христианскую любовь, ничего не делают, чтобы извлечь из бездны нищеты и разврата миллионы людей, погибающих под гнетом своих притеснителей.

Искреннее других представителей аристократии относился к нему герцог Кентский, который поддерживал его до самой своей смерти, неожиданно последовавшей в январе 1820 года. Перед самой своей смертью он председательствовал на митинге, собравшемся в Лондоне по поводу открытой подписки для устройства одной из предлагаемых Оуэном колоний для бедных. Подписка эта дала недостаточный сбор, и потому замысел не осуществился; в обе палаты была представлена петиция за подписями многих известных лиц с просьбой рассмотреть планы Оуэна в связи с улучшением быта бедной части населения страны. При этом герцог Кентский выражал готовность ехать в Шотландию и лично осмотреть Нью-Ланарк, чтобы поддержать перед палатой те факты, на которые опирался Оуэн.

В том же месяце во время заседания Нижней палаты один из сторонников Оуэна, сэр Вильям де Креспиньи, попросил назначить парламентский комитет для рассмотрения предложений Оуэна. Он сказал при этом, что высшим классам необходимо ознакомиться с положением бедных, дабы устранить их бедствия, так как в противном случае анархия и кровавые беспорядки могут угрожать всему обществу. Он сам видел в Нью-Ланарке, чего можно достигнуть разумным воспитанием, и полученные там впечатления не забудет до конца своей жизни.

При голосовании за предложение Креспиньи было подано 16 голосов и против него —114. Это парламентское заседание, в котором участвовали некоторые из самых выдающихся людей того времени (Брум, Рикардо, Вильберфорс), прекрасно характеризует отношение образованного общества к идеям Оуэна и то, насколько повредил он себе, открыто высказав свои взгляды на предшествовавших публичных митингах. 114 голосов, поданные против предложения, клонившегося к облегчению участи страждущих миллионов бедняков и рабочих, бедствия которых дошли в это время до ужасающего предела, – говорят сами за себя, красноречивее всяких слов.

В следующем году Оуэн подал представителям местного управления графства Ланарк доклад о мерах по борьбе с бедностью, который был издан отдельною брошюрой и дал новый толчок возбужденному им движению. Брошюра эта получила известность и за границей, так что даже французская академия прислала Оуэну благодарность. Здесь, между прочим, развивая очень подробно свои планы устройства промышленно-земледельческих общин, он в первый раз говорит, что человеческий труд, а не деньги, должен быть единицей обмена. Впоследствии, опираясь на этот принцип, составляющий, как известно, основу многих из современных экономических учений, – Оуэн учредил предприятие (National equitable labour exchange), о котором мы поговорим далее.

В 1821 году в парламент была опять внесена петиция со многими подписями влиятельных лиц, ходатайствовавшая о создании комитета для посещения Нью-Ланарка и составления доклада о нем. Ее постигла та же участь, что и первую, причем некоторые из участвовавших в обсуждении лиц, пользовавшихся тогда большой известностью, и в том числе знаменитый Юм, позволили себе крайне неприличное глумление над идеями Оуэна.

За два года до этого Оуэна выдвинули в парламент от Нью-Ланарка, но его не выбрали, да в Оуэне и не было честолюбия сделаться членом парламента. Около тридцати лет спустя он согласился быть кандидатом от одного из избирательных округов Лондона, но и то с единственною целью – использовать этот случай для обращения к избирателям с речью.

Мы уже упоминали о Вильяме Аллене, самом выдающемся из товарищей Роберта Оуэна по нью-ланаркскому делу. Он был весьма богатым человеком, квакером по вере и считался в Англии одним из самых выдающихся и несомненно искренних филантропов; но при этом он отличался узкими взглядами и тою особого вида религиозностью, которая проникнута созерцанием своих собственных совершенств. Аллен пользовался большою известностью в английском обществе: он принадлежал к числу видных членов библейского общества и являлся выдающимся выразителем того пиетизма, который тогда был распространен не только по всей Европе, но проник и в Россию, особенно в высшие сферы общества. Аллен с самого начала стал в оппозицию к Оуэну, постоянно мешал ему и своими придирками довел до того, что последнему пришлось оставить дело, которому он посвятил лучшие свои силы.

Аллен относился к Оуэну с постоянным подозрением, вечно вмешивался в дела школы, находя, что воспитание в ней недостаточно проникнуто религиозным духом, и ввиду этого даже завел тайный надзор за школой, поручив его местному пастору. Как узкий сектант и святоша того английского типа, который существует и поныне, Аллен возмущался широкой религиозной терпимостью Оуэна, положенной им в основание школьного воспитания. В последние годы он настоял даже, чтобы в Нью-Ланаркскую школу был назначен избранный им учитель из Лондона. Речи, произнесенные Оуэном на митинге в зале “Лондонской таверны”, окончательно восстановили Аллена против последнего.

“Я виделся с лордом Сидмутом, – пишет он, – и объявил ему, что мы смотрим с отвращением на принципы, проповедуемые Робертом Оуэном”. В другом письме он говорит: “Роберт Оуэн в городе… Он публично заявил о своих принципах… И я не согласен оставаться в нью-ланаркском деле, если только оно не будет находиться под строгим надзором человека, которому мы можем вполне доверять”.

Лучшим ответом на клеветы, распространяемые людьми, подобными Аллену, и разными клерикальными святошами, было мнение, высказанное около двух лет спустя комитетом под председательством герцога Кентского, в числе членов которого были герцог Сассекс, сэр Роберт Пиль, Давид Рикардо, де Креспиньи, Макиннон, Вуд и другие пользовавшиеся всеобщим уважением и известностью люди. “Комитету, – говорят они, – уже известны те возражения, которые приводились против системы Оуэна, но все они не имеют в своем основании ни фактов, ни здравого смысла”.

Тем не менее, Аллен не переставал преследовать Оуэна и всякими способами тормозить его дело. С двадцатых годов, вследствие частых отлучек в Лондон и поездок на континент и в Америку, занятый к тому же общественной пропагандой своих идей, а более всего вследствие тех отношений, которые сложились у него с товарищами, руководимыми Алленом, – Оуэн уже менее занимался Нью-Ланарком. Наконец в 1828 году этот узкий сектант добился своего: Оуэн решился покинуть созданное им дело, с которым были связаны его самые блестящие успехи и которому он посвятил свою молодость и свои лучшие силы. В это время ему было пятьдесят семь лет.

Одним из первых последователей идей Оуэна, связанных с устройством кооперативных земледельческих общин, был известный Авраам Комбе.

В 1820 году в числе многих других посетителей он был в Нью-Ланарке. Все виденное произвело самое сильное впечатление на этого даровитого и энергичного человека. Ему было в то время тридцать пять лет. Ничто не предвещало в нем будущего социального деятеля. Он жил в Эдинбурге, занимаясь ремеслом кожевника, и в своем ближайшем кружке славился остротою ума и сатирическою стрункой, так что его пародии и шуточные стихи возбуждали всеобщий смех и их даже боялись. Он усердно занимался своим делом и не упускал своей выгоды. После посещения Нью-Ланарка в нем произошла внезапная перемена. Он стал вести самую строгую жизнь, бросил крепкие напитки, даже сделался вегетарианцем. Всецело уверовав в идеи общежития, проповедуемые Оуэном, первое время он стал издавать брошюры по социальным вопросам, потом обратился к практической деятельности. После нескольких попыток устройства кооперативного кружка работников в своей ближайшей среде он сошелся с шотландским землевладельцем Гамильтоном, уже ранее предлагавшим землю для осуществления в виде опыта земледельческой колонии Оуэна. Вместе они приобрели небольшое имение Орбистон в девяти милях от Глазго и в начале 1825 года приступили к сооружению необходимых зданий, рассчитанных на помещение ста семей. Кроме отдельной квартиры для каждой семьи здесь были общественная кухня, столовая, библиотека, школа и другие общественные учреждения, устроенные по планам Оуэна, уже реализованным в Нью-Ланарке. На призыв учредителей собралось множество разного народа из Англии и Шотландии, так что к концу 1826 года в колонии было уже до 300 человек. Все члены ее должны были сами работать и получали все необходимые жизненные продукты пропорционально заработку, так что каждый член колонии являлся дебитором и кредитором: все взятое им на общественных складах, а также все расходуемые на его содержание средства записывались на его дебиторский счет, вся же сделанная им работа вписывалась в счет кредита. Все барыши предприятия делились поровну между работниками. Люди, собравшиеся здесь, настолько различались по своему воспитанию, нравам и способности к работе, что потребовались вся настойчивая энергия, талант и практическая сноровка Комбе, чтобы справиться с тем хаосом, который царил в этом разнокалиберном обществе, особенно при начале дела; но благодаря несокрушимой воле и организаторской способности этого замечательного человека в новой колонии уже через год стал водворяться порядок. Работы производились усердно; все дети до двенадцати лет учились в школе, после чего их занимали здоровой, подходящей им работой; жители были одеты в собственного изделия простые, но теплые и удобные платья; пища была простой, но здоровой и питательной. В нравах колонистов также произошла резкая перемена к лучшему: пьянство и другие пороки под влиянием общественного порицания прекратились; женщины, пользовавшиеся здесь одинаковыми правами с мужчинами, перестали ссориться между собою и быть поводом к раздору. В колонии даже возник театр, доставлявший много удовольствия жителям. При самом начале общины издавался журнал “Orbiston Register” (“Орбистонский указатель”), и в нем уже стали появляться статьи, полные радужных мечтаний об окончательном упрочении колонии, которая послужит образцом для множества других, ей подобных, не только в Англии, но в Европе и Америке. Но человек, положивший основание всему этому делу, уже стоял на краю могилы. Непосильная и непривычная для него работа с лопатой окончательно надорвала его силы, и Комбе умер в августе 1827 года. Начатое им дело, еще далеко не упрочившееся, развалилось с его смертью. Орбистон был куплен соседним землевладельцем, и громадное здание, в котором жили колонисты и где помещались разные общественные учреждения, было продано на слом. Орбистон представлял одну из первых попыток устройства земледельческой общины, основанной на началах кооперации, и, принимая в соображение новость дела, краткий период опыта, проделанного при таких неблагоприятных условиях и всецело опиравшегося на усилия одного человека, это начинание вряд ли может быть основательным поводом к тем насмешкам, которыми осыпали его враги идей Оуэна. Память об Аврааме Комбе сохранилась в Англии, и имя его пользуется уважением как имя одного из достойных общественных деятелей.