Робинзон в русском лесу

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Мы продолжаем улучшать свое хозяйство.

Вообще лето было для нас временем постоянной и спешной работы и весьма полезных и интересных открытий, изобретений и наблюдений. Работа, правда, утомляла нас, но все-таки шла легче и успешнее, чем в прошлом году, потому что мы оба выросли, окрепли и путем опыта и частых упражнений достигали некоторого навыка и сноровки. Кроме того, мы освоились с лесом и его обитателями, поняли, что если, с одной стороны, у нас было много врагов и нужд, то, с другой, стоило только хорошенько призадуматься и повнимательнее присмотреться к окружающей природе, чтобы в ней же найти средство спастись от одних и удовлетворить другие.

Я уже говорил, что прошлогодние огородные посевы наши были очень малы, и мы решили увеличить их. Я не знал, как собрать семена с капусты, свеклы, моркови, репы и редьки. Раньше я не задумывался, откуда берутся семена. Я спросил об этом Васю. Ему, видимо, льстила возможность поучать меня, которого он, до нашего переселения в лес, считал чуть ли не самым сведущим человеком на свете.

— Дивно это мне, Сергей Александрович, важно заговорил он, — ведь сколько вас, господ, учат! Вы и читать, и писать знаете, и по немецкому, и по французскому понимаете и про всякого китайца расскажете, как по писаному, а не знаете, как от капусты семена идут. А отчего? Оттого, что нет у вас привычки присмотреться, как кто и что делает, как что растет. Знать, все на книжку, да на чужой ум полагаетесь! Книжка дело хорошее, кто ж об этом говорит, а если около нее и свой глаз, да своя смекалка не дремлют, так выйдет гораздо лучше. Ведь жили мы с вами в одном селе. Огородник мой дядя родной, я весной от него не отходил, да и осенью возле вертелся, вот теперь и знаю, где у капусты семена. А вы, бывало, придете, только гороху да огурцов нарвете, да меду попросите, а на то, что он делает, и не посмотрите.

Я был очень сконфужен хотя и внезапной, но весьма справедливой нотацией Васи и сильно покраснел. Он заметил это, и ему, вероятно, стало жаль меня.

Вася объяснил мне, что капуста за один год не даст семян. Для того, чтобы получить их, следует выбрать лучший кочан, тщательно ухаживать за ним и осенью, до начала морозов, не срезать его, как обыкновенно делают со всеми остальными: а выкопать с корнем, пересадить в ящик с землею и на зиму поставить в теплое место. Весной такие кочаны опять высаживают на гряды и оставляют там до осени. Кочан пустит высокие побеги, вовсе не похожие на капустные листы, а осенью на них окажутся семена. Сеют их не прямо на грядах, а самой ранней весной сажают семена в ящики с землей. Там они прорастают, и только когда станет совершенно тепло, их пересаживают на гряды.

Прошлой осенью мы так и поступили, а теперь снова высадили несколько кочанов обратно на гряды. Зная, что через год у нас будут уже свои семена, мы решили затратить на посев все оставшиеся у нас, для этого необходимо было увеличить число гряд.

Опять пришлось возить черную землю от озера на себе. Эта работа была гораздо скучнее и утомительнее всех остальных. Мы исполняли ее очень неохотно. Наконец, однажды, сильно утомясь тащить тележку с землею на гору, мы остановились отдохнуть.

— Это просто несносно! — воскликнул Вася. — Я готов делать, что хочешь, только не работать по-лошадиному! Этот год я уж, так и быть, доработаю, а на будущий заведу такую лошадь, на какой давно никто не ездил.

— Это какую же? — спросил я насмешливо и печально, — локомотив сделаешь или дикого волка впряжешь?

— Нет, не волка, а лося, — ответил Вася задорно. — Мне рассказывал отец, что у вашего прадедушки был ручной лось, и его впрягали в сани.

— Будто ты, Вася, посмел бы сесть на впряженного лося? Да и, наконец, чем мы его будем кормить зимою и чем впрягать, — ведь у нас нет ни хомута, ни веревок.

— Было бы кого кормить и впрягать, а чем — найдется, — ответил он коротко и опять повез тележку на гору.

На огороде мы проработали недели две. В один из дней нам было как-то особенно жарко и беспрестанно хотелось пить, поэтому мы принесли на огород котелок с водою и кружку. Я начал пить и нашел, что вода не особенно вкусна. Мне очень взгрустнулось о домашнем квасе.

— Хорошо бы выпить теперь квасу, Вася! — сказал а.

— Нет муки, нет и квасу, а питье устроить теперь очень легко, — ответил он, — надо затеять соковицу.

Я даже хлопнул себя по лбу: как это до сих пор мне не пришла на память моя любимая весенняя забава!

Я побежал домой, захватил три глубоких глиняных чашки, небольшую тряпочку, три лучинки, топор и спустился к озеру. Выбрав не особенно молодые березы, я сделал в стволах довольно глубокие косые надрубы, вколотил в них по лучинке, вырезал ножом из тряпочки треугольники и развесил их так, что основания треугольников приходились на концы лучинок, а вершины свешивались над серединами чашек. Скоро в надрубах показались крупные капли сока. Они сбегали по наклонной плоскости лучинок, впитывались в треугольные тряпочки и с их угла капали в чашки. Через несколько часов у нас было очень вкусное, прохладное и сладкое питье.

Окончив с огородом, мы опять принялись за ров. Одна треть его была уже готова. Блок наш вращался довольно трудно и с сильным скрипом, который уже перестал так нравиться Васе, потому что, вместе с этим звуком перетиралась ось его изобретения. Мы пробовали смазывать ось лосиным салом, но это представляло для нас слишком чувствительный расход, да и сало скоро стиралось. Наконец однажды, когда я тянул корзину с землей, ось переломилась, корзина полетела обратно в ров, а я повалился на спину.

— Не одна беда, так другая! — кричал Вася, вылезая из ямы. — Нет! Видно, хочешь-не хочешь, а придется гнать деготь. Пока вы чините машину, я его сделаю…

Приготовив два больших котла, он сделал из глины круг с дыркой посередине и обжег его. Затем вырыл яму, вставил в нее один из котлов и накрыл глиняным кругом с дыркой. Другой котел он крепко набил до краев берестой и осторожно поставил его вверх дном на глиняный круг. Чтобы в котел не попадал воздух, он замазал щели глиной. Вася обложил котлы хворостом, прибавил туда несколько поленьев дров и зажег. Огонь он поддерживал целые сутки. Потом потушил его, дал остыть котлам, отбил глиняную обмазку и открыл их. В нижнем оказался отличный деготь, и Вася остался совершенно доволен.

Все эти хлопоты заняли четверо суток. Я давно уже окончил свою починку, и, так как Вася не хотел приниматься за ров, пока не смажет ось дегтем, то, чтобы не терять времени, спускался каждый день к озеру, рубил липы и снимал с них кору. Мне очень не нравилось, что кора, как только я снимал ее с дерева, свертывалась в трубки: я пытался подложить их под гнет из досок и камней, но тогда некоторые из них полопались и изломались. Чтобы избежать этого, я стал сначала мочить лубы в воде и потом уже выпрямлять, просушивая под грузом.

Когда мы снова принялись за ров, оказалось, что корзина, в которой мы подымали землю, обветшала и могла скоро развалиться. Копать землю целый день было слишком утомительно, единственным отдыхом, который мы себе позволяли, была поливка и прополка в огороде, завтрак и обед, но этого было мало: поэтому мы решили, что около полудня, когда становится очень жарко, будем ходить к озеру сдирать лубья или резать лозу для корзин, плести которые предполагалось вечером. Поэтому мы стали часто ходить на озеро и опять принялись за ловлю уток. Однажды мы зашли дальше обыкновенного в такую местность, где до сих пор еще не бывали, и вдруг очутились на довольно большом лугу, поросшем прекрасной, сочной травою.

— Вот где сено! — невольно воскликнул я. — Просто жаль, что у нас нет коровы.

— Хоть коровы у нас и нет, а сено косить все-таки придется, — ответил Вася. — А чем же мы лося-то зимой кормить будем?

— Значит, он не шутил, — подумалось мне.

— Вот и новая работа по вечерам! Нужно делать грабли да придумать косу, — продолжал Вася.

Он ступил было на заманчивую мураву луга, но ноги его так глубоко ушли в топь, что я должен был помочь ему выбраться оттуда.

— Вот тебе и сено! Значит, скосить его нельзя, — печально сказал он, отряхивая с сапог липкую грязь.

— А я думаю, что все-таки можно, — ответил я. — Летом топь, может быть, просохнет, а если даже и нет, то ведь ходили же мы с тобой по снегу на лыжах, попробуем и здесь.

— Умно сказано! — одобрительно кивнул Вася. — Однако пора нам уж домой. Пойдемте берегом.

Мы возвращались, весело разговаривая о предстоящих работах. Вдруг из-под самых моих ног шумно сорвалась утка. Это было так неожиданно, что я вздрогнул и остановился.

— Это утка, а не селезень, — сказал Вася, когда птица опустилась в тростник недалеко от нас. — Здесь должно быть где-то гнездо с яйцами, оттого она и села так близко. Поищемте-ка. Уж ведь больше года, как мы не ели яиц. Только прячут они их мастерски! — ворчал он, осторожно разводя руками высокую болотную траву. Я также нагнулся и стал искать.

Через несколько минут мы, действительно, нашли на сухой кочке, под густым кустом, утиное гнездо. Оно было сделано из сухих веток, листьев и болотной травы, а в середине выстлано пухом. В этом простом хранилище лежало двенадцать яиц.

Мне было жаль лишать бедную утку всей кладки, и я уговорил Васю взять только пять. После этого случая мы часто лакомились утиными яйцами, а впоследствии ловили и жарили утят. Мы уже не боялись, что избыток провизии испортится: у нас был ледник, в котором все сохранялось очень долго.