Робкие создания

2

Хелен надеялась поговорить с Клайвом, но в это субботнее утро после долгих гудков ответила Джун.

– Извини, я тут торт пеку – руки в муке, – предупредила она и с грохотом уронила трубку.

Хелен нервно сглотнула слюну. Ей не суждено попробовать этот торт.

– Привет, Джун, – начала Хелен, стараясь добавить голосу болезненной хрипоты, хотя нотка сожаления звучала совершенно искренне. – Мне очень жаль, но я не смогу сегодня приехать. Кажется, у меня ротавирусная инфекция, чувствую себя паршиво.

– Ох, как обидно, Лорейн сильно расстроится.

Хелен и не ждала сочувствия.

– Знаю, я и сама с нетерпением ждала этого дня.

– Может, к вечеру полегчает? – спросила Джун.

– Нет, – отрезала Хелен. – Знаешь, в любом случае я бы не хотела, чтобы об этом узнали остальные.

– Хелен, ну как же ты так умудрилась? Ладно, заезжай вечерком на неделе, хоть чаю попьем. Мы тебе отложим кусочек торта.

– Давай так и сделаем, когда встану на ноги. Передай привет Лорейн. И Клайву.

Хелен положила трубку и почувствовала одновременно облегчение и отвращение к самой себе, надеясь, что разговор никто не подслушал. Телефон, общий для всех трех квартир, стоял на тумбе у входной двери. Жильцы записывали номер и продолжительность звонка в блокнот, а домовладелец вычислял долю каждого в счете и ежеквартально принимал оплату наличными.

Спектакль вышел настолько убедительным, что Хелен потребовалось пару минут, прежде чем она вспомнила, что на самом деле вовсе не больна, и смогла, не покачиваясь, пройти два лестничных пролета, чтобы подготовиться к приходу Гила.

Накануне вечером она приготовила говядину по-бургундски по рецепту из поваренной книги Элизабет Дэвид. Теперь мясо в стеклянном противне марки “Пирекс” настаивалось в холодильнике. В качестве гарнира планировался картофельный гратен с тушеным сельдереем. Гил, как выяснилось, не был большим поклонником сладкого, поэтому заморачиваться с десертом не имело смысла. Тем не менее повод располагал проявить некоторое старание, и Хелен решила сделать шоколадный мусс – та еще заморочка, особенно когда для взбивания яичных белков у тебя только венчик.

К обеду она сменила постельное белье, отнесла простыни в прачечную на Брайтон-Роуд, дважды приготовила мусс (в первый раз шоколад загустел, пришлось снова ехать за ингредиентами), прибралась в квартире, приняла ванну, сделала маникюр и педикюр. В крошечной морозилке в верхней части холодильника стоял полный лоток льда, в вазе для фруктов лежали лимоны для джин-тоника. Гил принесет приличное вино, а от говядины по-бургундски осталось полбутылки красного.

После обеда они неизбежно до вечера проваляются в постели, а там можно и выбраться на прогулку по Ширли-Хиллз или Ллойд-парку. После ужина Гил мог бы почитать вслух. У него был глубокий завораживающий голос, как у Ричарда Бертона, который делал любой текст, даже Шелли, многозначительным, но вместе с тем простым для восприятия.

Накануне он попытался заразить ее любовью к современной поэзии и, похоже, добился своего: Хелен понравился сборник Филипа Ларкина “Свадьбы на Троицын день”. Ему удалось поменять ее мнение относительно Ларкина, но в глубине души ее фаворитом оставался Джон Бетчеман, которого Гил считал “высокомерным болваном”. Были у него и другие, не менее твердые, убеждения: Энди Уорхол – аферист, Вирджиния Вулф – “за некоторыми исключениями нечитабельна”, Дэвид Герберт Лоуренс – гений, Грэм Грин – “графоман, а не писатель”, телевидение – дрянь, опиум для народа. Он в целом был не против кино, но никогда туда не ходил. Как-то раз, в 1957-м, Кэтлин потащила его на “Тэмми и холостяка”, и ему хватило.

Оперу они предпочитали поп-музыке, и Гил купил Хелен несколько грампластинок, в том числе арии Нормы в исполнении Марии Каллас и “Кавалера розы” с Элизабет Шварцкопф, которые с легкостью могли довести их до слез. Если плакать не хотелось, можно было скрепя сердце еще разок дать шанс современному джазу, ведь в нем что-то есть.

Они старались идти в ногу со временем, избегали ностальгии и тех, кто сопротивляется переменам, поэтому искренне попытались понять шумиху вокруг “Битлз”. Гил считал, что без этого он, как психиатр, не сможет найти подход к молодежи. Их мнения по поводу этой веселой и непритязательной четверки полностью совпадали. Гил восхищался остроумием и бунтарским духом Джона Леннона, а Хелен считала Пола Маккартни харизматичным. Тем не менее, внимательно прослушав все песни альбома “Please Please Me”, как антропологи, изучающие обряды доселе неизвестного племени, оба пришли к выводу, что эта музыка банальна и топорна.

– Может, на концертах они звучат лучше? – предположила Хелен.

– Мы просто слишком старые, – заключил Гил.

Хелен нравилось несколько популярных песен, которые крутили по радио, вроде тех, что исполняли Джим Ривз и Китти Каллен, пока Гил не сказал, что это какая-то сентиментальная чушь. Теперь его слова каждый раз всплывали в голове и портили ей все впечатление. Лучше бы он оставил ее в покое и не мешал наслаждаться безобидными радостями жизни.

Покончив с делами, Хелен надела желтое платье-футляр, которое, как ей было известно, нравилось Гилу, и замшевые туфли кремового цвета, купленные им в самом начале отношений. Он незаметно узнал размер – она по-настоящему удивилась подарку, по ее мнению гораздо более интимному и романтичному, чем драгоценности.

Наступило время обеда, а вместе с ним и назначенный час прихода Гила. Хелен была не голодна: готовка всегда отбивала у нее аппетит, к тому же ее подташнивало от привычного предвкушения того момента, когда они останутся наедине. Услышав лязг металлической калитки, она вскочила с места и подбежала к мансардному окну, но это оказался всего лишь мистер Рафферти с первого этажа, который вышел на прогулку со своей собакой породы уиппет.

Хелен взяла библиотечную книгу – роман Линн Рид Бэнкс “Угловая комната” – однако трудное положение главной героини, одинокой и всеми покинутой, совершенно не помогало отвлечься. Она решила включить альбом Майлза Дэвиса “A Kind of Blue”, рассудив, что если будет слушать внимательно и с должным почтением, ей это воздастся скорым появлением Гила.