Чувство Родины

Посечённый тенью в предновогоднее кружево лист кувшинки был утомлён необходимостью удерживать на плаву тяжёлое тело лягушки и негромко стонал:

– Нет. Ну, когда это кончится?! Ну, есть же мера всему! Есть, в конце концов, какие-то нормы приличия!

Сосна, чьи молодые побеги улыбались солнцу новогодними ярко-зелёными худенькими свечками, согласно закивала в ответ:

– Не худо было бы им думать иногда не только о себе!

– О ком это вы, – поинтересовался Лист.– Не наблюдаю я что-то охотников развалиться в ваших объятиях. Йог тут у нас – на весь лес один. Да и тот предпочитает не ходить по иглам, а носить их на себе.

– Я слышу иронию в ваших речах, но не разделяю её. В вашем положении непросто сохранять хладнокровие.

– Это в каком таком «моём положении», разрешите узнать, – возмутился Лист.

–Ну, как же. Денно и нощно киснуть в луже несвежей воды… Поневоле станешь негодовать на весь свет!

– Ах так?! Ну, по-крайней мере, я не стою столбом на одном месте, а могу путешествовать!

– По своему водоёмчику, что ли?! Не смешите мои почки, любезный! К тому же, вы, как собачка на поводке. Дальше стебля не дотянетесь! Чуть только вообразите себя свободным – стоп! Шалишь! А ну-ка, назад!

– По-крайней мере, мой поводок меня слушается! Захочу – его больше отпустят, на всю дину воды! До любого края дотянусь!

– Дотянешься – дотянешься, ты же мой наивный! Кто ж с этим спорит. Только видел я, что там у тебя, под юбками воды-то! Ви-дел!

– И что ж ты там ТАКОГО углядел, глазастый ты наш?!– в сердцах воскликнул Лист.

– У тебя там такой оковалок, глядеть страшно.

– А оковалок, это у нас что? – поинтересовался Лист.

– А это у нас кусок мясной туши подле таза. – отозвалась Сосна.

– Ну, так и что? – неожиданно миролюбиво отреагировал Лист. – Всё логично. Ты ж сама сказала, что «под юбками», а что у людей под юбкой? Таз!

– Ага, анаАтом ты наш доморощенный…

– Да что такого-то?

– Да то такого, юморист. Ты не человек, между прочим.

– Не человек…– вздохнул Лист. – Так что, оковалок-то мой и вправду так страшен? – поинтересовался он у Сосны.

– Не то слово. Я увидела, думаю, зачем в воду портить, прятать в ней такое. Кость белая, толстая, связки-сухожилия болтаются. А потом, мне сверху-то видно было, вода прозрачная, гляжу – от этой штуки язычок зелёный, вроде капустного листа, оттопырился. Потом другой. Дальше – больше. Как этих, капустных, стало много, показался отросток крепенький такой, симпатичный. В виде трубочки. До поверхности дотянулась и развернулась трубочка листочком. Ровным таким, красивым, как ты.

– С чего это ты меня к красивым причислил? Только ругались, а ты теперь вон как.

– Хи-хи. Так я не тебя красивым называю, а того, кто до тебя был! – сверкнула каплей смолы Сосна и рассмеялась.

–Ну, а дальше-то что?

– А дальше – ещё трубочки пошли, листиков много стало, почти всю поверхность воды укрыли, как лоскутным одеялом. Дна-то и не видно. Кажется – наступи и иди. Да только, если наступишь, листики развернутся, ребром на воду встанут, и – камнем на дно уйдёт ходок-то наш.

– А кто он? – поинтересовался Лист.

– Кто-кто? – удивилась Сосна.

– Кто это ходок-то, ты ж не сказала!

– Да любой, кто тяжелее лягушки!

– А.…– разочарованно протянул Лист. – Я-то думал…

– Чего ты думал, дурень? – возмутилась Сосна. – Я ж о тебе тебе и рассказываю. Ты сам за себя не знаешь, что к чему?

– Гм. Да кто ж о себе сам всё знает? У меня оно всё – от моего собственного зелёного лица. Как МНЕ кажется. Как я чувствую. Понимаешь?

– Понимаю.

– А со стороны– то всё иначе, чем, когда изнутри. Бывает, скажешь кому слово, аж пожелтеешь весь от гнева. Сдерживаешься, сохнешь. А со стороны глянь – всё чинно, прилично.

– Знакомо…

– У тебя что, тоже так бывает, да?

– Конечно, а как иначе? Все мы одинаковые.

– Скажешь тоже. Ты вон какая красавица, а я – оковалок какой-то, упрятанный в пучине, подальше от посторонних глаз.

– Эй! Не кисни! Что за ерунда!? Ты цветы свои видел?

– Нет…

– У некоторых из твоих трубочек, копьём на кончике, такая рюмочка-бутон. Кулачок. Когда до поверхности воды дотягивается, полежит-передохнёт сперва, а после разжимает пальцы лепестков. Нежные, снежные, жемчужные…! А в центре медовым ломтиком – пест.

– Пест? А что это такое?

– Фу ты. Умеешь ты низвергнуть очарование момента с его легковесного ложа.

–…

– Пестик это! Тот, что в центре цветка!

– А.. – разочарованно протянул Лист. – А касательно «низвергнуть», так то – как иначе? С моим-то положением, научишься. То рыба сбоку грызёт, как арбуз, хруст на весь водоём стоит. То лягушка плюхнется поверх, куском холодной каши. И греет спину часами. А мне всё это – терпеть?!

– Куда деваться, ты ж на приколе.

– И то верно.

– Но с другой стороны… Ты посмотри на это иначе!

– Как? Притвориться, что я – путешественник, ставший на якорь по своей воле? Там, где сам пожелал?

– Почти. Ты привязан к тому месту, где появился. Ты не прикован. Ты прирос к нему своими корнями.

– К кому, к нему-то?

– К ней, к Родине!..


Лист задумался. Прошло немало времени, пока он понял, что ему пыталась втолковать Сосна. Потянулся к одному берегу, к другому, – и с наслаждением ощутил сильную опору там, в глубине. Она давала ему свободу действий, направляла, не позволяла ветру сбить с пути и оставить на берегу, тамка1, на погибель… Когда прекрасный смысл истины пробудил в нём дремавшую доселе гордость, он согласно кивнул и зачерпнул горсть воды, дабы умыться и успокоиться слегка… То лягушка, погревшись за день на солнце, соскользнула в воду, чтобы подремать в тишине. Она-то была вольна идти, куда угодно. Но предпочитала оставаться здесь. В виду у вечнозелёной хонги2, подле мощного надёжного корня кувшинки, родича нильского лотоса.


– Сырость – везде сырость, – скажете вы.

– Ну, это как посмотреть. – резонно возразит она.

Загрузка...