Рождение гигантов

Глава 13

Прилетели они, как Ким и предполагал, вскоре после обеда. Рост и сам немного удивился, насколько эти расстояния, между Олимпийским хребтом и морем, теперь казались ему малыми, незначительными и, в общем, легкими. Это были дружественные места, обжитые людьми надолго, может быть, насовсем.

Одесса вышла к ним как странное, компактное сверху скопление странных зданий, из которых только некоторые были явно построены людьми, а большинство смахивали на простую рыбью чешую, где крыша почти наползала на соседнюю крышу, и весь этот комок строений, плотный, как хороший снежок, даже слегка льдистый, ощетинился верхушками домов, башенками, в которых, как Рост помнил, находились каменного литья катапульты, предназначенные для того, чтобы отгонять прозрачных летающих китов.

Площадь перед главным домом Одессы, та самая, где они когда-то садились после полетов в лес дваров, когда, собственно, и «открыли» этот город, была заставлена таким количеством антигравов, что Ким ругнулся, когда заводил свою машину на крохотный пятачок, где можно было бы приземлиться и не повредить другие антигравы. Все-таки ему это удалось, хотя Лада, как Ростик понял по ее напряженной спине, пару раз и дрогнула, она бы садилась по-другому, более спокойно и безопасно или вообще за городом.

Ким и сам после посадки вытер пот со лба, но это, возможно, стало у него уже автоматическим жестом, ничего особенного в нем не было, если не считать… того, что на этот раз у него действительно по заросшим редкой, азиатской щетиной щекам пробились влажные дорожки из-под шлема.

Встречать их никто не пришел, но в этом они и не нуждались, Ким чувствовал себя тут как рыба в воде. Он скинул свою полетную куртку, которая для июля смотрелась немного не по сезону, сдвинул шлем на затылок и двинулся твердым шагом, жестом приказав загребному обиходить машину и присоединяться к ним, в сторону памятного Ростику здания.

Тут стоял кавардак и народу было больше, чем Ростику хотелось бы. Кто-то шуровал на кухне, рассыпая звон воды о дно немалых, кажется, кастрюль, кто-то скреб столы чем-то, напоминающим жесткие щетки, какими чистят коней, еще двое бакумурских женщин драили полы нормальными швабрами с тряпками, которые, как у всех уборщиц всей России, даже на Земле, оставляли больше разводов, чем, собственнно, омывали каменные плиты.

Ким уселся у окна, где они когда-то и сами привычно рассаживались во время трапезы, как Рост помнил, и потребовал еды. К ним вышла пухленькая женщина с повязкой на одном глазу, окинула их пылающим, как бывает только у одноглазых, орлиным взором, произнесла:

– Ага, нашим запасам грозит беда, Ким прилетел, – и добавила на одном дыхании, – сейчас подадут.

– Марьевна, ты бы еще послала кого-нибудь за начальством, нам недосуг ждать, пока они сами к нам подвалят.

– А чего за ними посылать? – резонно возразила тетка. – Они же видели, как вы прилетели, догадались, что… – она смерила Ростика пытливо, – не в одиночку прилетел, вот и появятся.

– А если они не поняли, что это Ким? – с заметной робостью, так мало ей присущей в обычном положении, спросила Лада.

– Все они знают, так что посылать никого не буду, у нас каждая пара рук на счету, нам через полчаса уже надо рыбакам второй обед нести.

– Второй обед, – ворчал Ким, когда тетка ушла и к их столу подсел загребной бакумур, как показалось Ростику, совершенно незнакомый. – Нет, каковы, а?

Но тетка оказалась права. Не успели они как следует отведать душистой, пахнущей удивительно по-домашнему жареной рыбки, которая, как Росту показалось, несмотря на нелюбезный тон и вид одноглазой поварихи, была только-только пожарена, в помещение ввалился Пестель. За ним выступал… Кажется, это тоже были знакомые ребята, но уже за это Ростик не поручился бы. Плохо у него с памятью стало, это следовало признать и не особенно рыпаться.

А когда разговор еще толком и не начался, пришел, как всегда осторожно переступая, словно по льду, Казаринов. С ним была девушка явно цыганского вида, чьи очень длинные и, наверное, красивые волосы были убраны под плотную, чуть не из брезентухи, косынку. От этого вид у нее был немного пиратский, к тому же она чуть не села на кобуру с изрядно большим пистолетом, который со вздохом отстегнула и положила на стол. По тому, как она обращалась с оружием, стало видно, что это она умела.

Ростик на мгновение пожалел, что с ним не было Ромки, вот он-то всех этих молодых ребят знал наизусть и про каждого умел рассказать достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Впрочем, и Ким, кажется, эту компанию знал предостаточно, вот только он стал каким-то… отчужденным, по всему было понятно, что теперь его не очень-то и спросишь.

– Ты всех позвала? – спросил Казаринов свою цыганскую помощницу вполголоса, когда они еще только подходили к выбранному Кимом столу.

– Послала кое-кого, – хмуро отозвалась девица. Ростика она разглядывала почему-то очень зло и недоверчиво, он прямо чувствовал ее неизвестно отчего взявшееся недружелюбие.

– Ладно, – проговорил Пестель, который ходил на кухню, чтобы выпросить у одноглазой несколько кружек киселя.

– Кисель не люблю, – выговорила Лада с набитым ртом, хотя и на заводе неплохо подзарядилась, – нет ли чего еще?

– Ты такого не пробовала, уверяю тебя, – почти со счастливым видом Пестель уселся на боковую лавочку, вытянул свои безразмерные ноги и осмотрел Ростика от сапог до макушки все с тем же счастливым видом. – У нас тут вдруг крыжовник одичал, целые защитные полосы из него вымахали, чуть не выше человеческого роста.

– Жорка, – проникновенно проговорил Ким, – давай без ботанических экскурсов.

– А ты все молодеешь, – решил «без ботаники» продолжить разговор Пестель, обращаясь к Ростику. – И как тебе удается?

– Да, – подтвердила девушка в косынке, – прямо не по дням, а по часам.

Роста эта бесцеремонность покоробила.

– Вы-то откуда знаете? Мы же не знакомы…

– Настя Вирсавина, – познакомил их Пестель. – Прошу любить… и так далее.

– Кого любить, – искоса посмотрела и правильно прочитала его реакцию Лада, – он сам выберет. – Она вздохнула, тряхнула короткими волосами. – С этим у него строго.

– А я слышала – наоборот, – едва слышно проговорила Настя, – распутство как образ жизни… Или что-то в этом роде.

Рост взгрустнул, он понял, что столкнулся если не с феминисткой, то уж явно с моралисткой. И его многочисленные любовные похождения, в которых он и виноват-то не был, – хотя, конечно, был, но косвенно, – сделали его позиции в глазах этой девицы куда как слабыми. Хотя, разумеется, можно было обойтись и без нее. Вернее – следовало обойтись, тратить на нее энергию ему не хотелось.

– Гиганты многое могут, – проговорил Ростик, объясняясь за все сразу.

– Глядишь, и наградят тебя бессмертием, – прыснул Пестель, но тут повариха принесла кисель на огромном подносе, и кружки стали передавать в дальний конец стола.

– Дошутишься, действительно наградят, – высказался при этом Ким. – Что тогда будешь делать?

– Ребята, – мягко вмешалась Лада, – отстаньте от него, ладно? Он чуть не три месяца в коме провалялся, пока летунов у Олимпа делал. Только-только выходила его…

– В коме? – сразу насторожился Казаринов. – М-да, достается, как видно, тебе, парень. А по виду не скажешь.

– Тогда ты и нам поможешь, – тут же высказалась Настя. – А то… мы не знаем, что делать.

– В чем проблема? – спросила Лада.

– Допивайте кисель, мы покажем, – кажется, эта самая Вирсавина была та еще язва, не могла помалкивать, даже когда более старшие по званию и по возрасту мужчины присутствовали. – Лучше вы расскажите… что там у вас да как?

Лада, медленно вначале, но все более увлекаясь, рассказала, что произошло у них на Алюминиевом заводе в последние месяцы. При этом она немного отвлеклась и пересказала последние новости с юга, пришедшие из поселения пурпурных на корабле. Она только закончила это отвлечение, как в помещение незаметно, сдержанно и тихо вошла… Вот ей Ростик обрадовался, он вскочил, шагнул навстречу и обнял ее, потому что это была Василиса.

Девушка была порясающе, просто невероятно красива. И была она в каком-то обычном девчоночьем платье, слегка прозрачном на свету, так что ее длинные ноги и крепкая грудь выглядели, словно вырезанные из тумана и грез, не совсем приемлемых желаний и вздохов. Или Ростик действительно изрядно развратился со всем своим многоженством?.. На попытку поцеловать ее она чуть отстранилась, потом вдруг засмеялась и сама прильнула к Ростику.

– Я боялась, что ты меня не признаешь, – она говорила по-русски довольно чисто, вот только выговор губисков почему-то делал ее речь слегка… народной, чересчур простоватой.

Ростик снова поцеловал ее, уже не для того, чтобы поздороваться. Он и сам не ожидал такого взрыва, потому, догадавшись о том, что все на него смотрят, смутился. А Василисе было хоть бы хны. Она придержала его за руку и отвела за стол, словно маленького. Села рядом с ним.

– Они тут про твоих соплеменников на юге много говорили, – пояснила Василисе Настя, – я тебе потом перескажу.

Лада посматривала на Василису искоса, но в общем тоже по-доброму. Даже предложила:

– Киселя хочешь, а то я его терпеть не могу.

Василиса кивнула, взяла Ладину кружку и принялась пить крохотными глоточками.

– Ты знаешь, Гринев, – вдруг ясно и жестковато проговорил Казаринов, – ты бы лучше не сам в суперменов играл, а подготовил себе какую-нибудь замену.

– Зачем? – не понял Ким.

– Дело такое, что… – Казаринов посмотрел на Настю, которая была тут, вероятно, слишком важной персоной, чтобы не учитывать ее реакцию, и вдруг поднялся. – Ладно, пошли, а то и в самом деле засиделись.

Рост понял, что именно Василису вся эта компания и поджидала, а вовсе не потому тут сидели, чтобы Ким насытился. Но Ростик не хотел вот так сразу срываться с места. Он ответил на какие-то сомнения Казаринова, хотя не очень-то понимал их:

– Делаю, что могу.

– А кто сказал, что не можешь лучше? – в упор спросил Казаринов и сунул в руки Насте ее замечательный пистолет. – Пошли, я сказал.

Делать нечего, отправились в путь, причем загребного бакумура Ким оставил на месте, строгим голосом приказав ему получить еще пару тарелок с рыбкой, но все не съедать, потому что он скоро вернется.

Все пошли вдоль берега, туда, где когда-то располагался пляж для кренгования кораблей, а потом… туда же поставили поврежденные корабли, отбитые на Валламахиси. Теперь этих кораблей не было, но между устьем речки, поставляющей в город питьевую воду, и самой Одессой находилось… сооружение, которое Ким определил как плоскую пирамиду.

Точнее это сооружение и в самом деле было трудно обозначить в двух словах. В общем, это была пирамида, вот только… приземистая, местами гладкая, как египетская, местами ступенчатая, словно те пирамиды, которые строили индейцы Нового Света на Земле, майя всякие или инки. Иногда ее стены выгибались, причем особенно это было заметно по ее граням, а местами они были прямыми, словно нарисованными по линейке. От основания пирамиды в сторону моря отходил довольно причудливый нарост, покатый, заглаженный, округлый, как изрядных размеров трубопровод, обмотанный какой-нибудь изоляцией. И он уходил под воду, будто пирамида нуждалась в том, чтобы пить море, или охлаждаться в нем.

Со стороны города в плоской стенке, как-то незаметно отодвинутой от общей ее массы, виднелась почти правильная квадратная дверь. Была она темна, но, видимо, безопасна, потому что около нее толпились с полдюжины людей и столько же бакумуров. Они что-то выносили из пирамиды и складывали в кузов древнего грузовика, весь вид которого Ростику показался удивительным и необычным. Он и не думал, что такой вот раритетный «ЗИЛ» еще сохранился хотя бы в одном экземпляре.

И лишь после рассматривания этого автомобиля он вдруг понял, что его удивляет больше всего – пирамида не блестела металлом, она отливала каким-то блеском, но тускловатым, словно хорошо очищенный камень.

– Нет, она все-таки металлическая, – пояснил Казаринов, когда Ростик его спросил об этом. – Вернее, это металл, смешанный с камнем. В общем, странная штука, мы не разобрались. Ясно только, что материал этот не корродирует от сырого, морского воздуха. – Он вздохнул. – А ведь по всем нашим представлениям – должен.

– Что еще? – спросил Ростик.

– В этой пещере, – решил вступить в беседу и Пестель, – вырастают ружья и в последнее время пистолеты. Такие, разовые, в которых магазин невозможно сменить.

– Я им рассказал, – терпеливо пояснил Ким. Он точно не понимал, почему должен идти с Ростиком и Ладой к этой пирамиде. Он даже оглядывался, но все-таки шел.

– Мы пару раз отстреляли это оружие, потом сунули обратно в ванну с… – Пестель досадливо поморщился в поисках определения, – в ванну с неизвестным раствором, так оно исчезло. Наверное, пошло в переработку.

– Латекс для патронов туда же засовываете? – спросил Ростик. Оружие это его интересовало, даже очень.

– Нет, для латекса там есть, так сказать, сухой приемник, – отозвался Казаринов. – Мы и не догадывались, что с ним делать, пока не получили первые пушки и не сообразили, что эту штуку нужно наполнять топливными таблетками для антигравов.

– А чистый латекс не пробовали? – продолжал расспрашивать Ростик.

– Нет, у нас с ним напряженно, – сказал Пестель. – Все намотки латекса на палки везут сначала в Боловск. Но мы попробуем, действительно, зачем же дважды его перерабатывать – сначала в топливо, а потом в патроны?

Ростик поразмыслил, оглядывая все, что творилось перед ним, еще разок. Ничего не понял и потому спросил:

– Не понимаю, зачем я-то вам нужен? – Казаринов, Пестель, а за ними и Настя вдруг замялись. – Что я должен тут делать?

Не очень-то ясно, как это получилось у Василисы незадолго до того, как из-за угла пирамиды появились три фигуры. В двух Ростик узнал старца и старицу аймихо. Они были одеты в очень тяжелые светлые тоги, отлично сливающиеся по цвету с окружающим бледно-желтым песком. Что показалось Ростику странным, на шее у них не было обычных православных крестиков, которые они получили у отца Петра, когда еще только прибыли в Боловск.

Третьей среди них была девушка, очень красивая, как все аймихо, и еще более задрапированная, чем старица. Волосы ее были уложены примерно в такой же колтун, как у Насти, вот только косынка была повязана узлом под подбородком. От этого аймихоша смахивала на монахиню.

И еще, от всей этой троицы исходила едва заметная, но все равно явная неприязнь. Ростик уловил ее очень определенно, как запах, как дуновение ветерка. Для того чтобы не вызывать еще большего раздражения почтенных аймихо, он сложил руки «по швам» и поклонился, что частенько заменяло аймихо рукопожатия, вернее, свидетельствовало об уважительном внимании и даже слегка подчиненной вежливости. Аймихо тем не менее остались на расстоянии пяти, а то и семи шагов, когда кланялись в ответ.

Ростик ничего не мог понять. Тем более что, призвав на помощь всю свою способность сосредоточиваться, решил, что старец и его спутница постарше определенно когда-то входили в группу, делающую его Познающим, когда в Храме этим занимался Сатклихо. Вот только имен их, разумеется, Ростик не помнил, хотя теперь, после крещения, это были, без сомнения, обычные русские имена.

В каком-то труднообъяснимом молчании вся группа направилась к урезу воды, и тут только Ростик сумел правильно оценить высоту… ответвления от пирамиды, которое уходило в море. Оно оказалось выше человеческого роста и было шершавым, словно старая крепостная стена. Рост погладил эти наплывы камня, пронизанного волокнами металла, и, кажется, понял, что имел в виду Казаринов, когда говорил об удивительно некорродируемой смеси. Камень был армирован металлом, как в мебели или в некоторых постройках Шир Гошоды армировали плетением из лозы свои каменного литья поделки. Там это уменьшало вес изделий, тут, без сомнения, служило чем-то другим, может быть, заменяло вены и нервы, словно у живых существ.

Эта стена делалась ниже у воды, но чувствовалось, что она уходит в песок, а не уменьшается по объему, тяжести и размерам.

– Что это? – спросила Лада у Василисы, которая теперь заметно пыталась держаться сзади.

– Никто не знает, – отозвалась белоголовая девушка.

Рост оглянулся, посмотрел на всю компанию собравшихся тут… людей. Раздеваться перед ними не слишком-то хотелось. Пожалуй, только с Ладой он был бы бесцеремонным. Она, пока он лежал на полатях в подвале завода, видела его в разном качестве. Выносила за ним судно, обтирала, стирала после него постель, да, ее можно было не стесняться. Но вот остальные?

Поэтому он разделся, оставив на себе брюки, хотя понимал, что и в них выглядит довольно нелепо. Потом пошел в воду.

Море плеснулось ему навстречу так тепло, почти приветственно, что он чуть не засмеялся. А скорее всего, ему захотелось обтереть губы от этого забытого вкуса соли, привкуса водорослей и йода, крохотных песчинок и еще чего-то, что делало эту воду живой, может быть, всяких микроскопических живых существ, от которых вода казалась даже мутноватой.

Он отплыл от берега метров на пятьдесят, даже стоящие по отдельности люди на берегу показались с такого расстояния чем-то общим, слитным, а не так, как было на самом деле – аймихо отдельно, и люди – каждый сам по себе.

Потом он понял, что выплыл неправильно, протащился чуть дальше вдоль берега, подальше от города. И тогда нырнул. Впрочем, из-за взвеси в воде сразу он ничего не понял. Пришлось нырять еще раз десять, даже глаза, которыми он пытался хоть что-нибудь рассмотреть на дне, у него стало слегка жечь. Вероятно, лопнули сосуды, это всегда было неприятно.

И все-таки он увидел. Это были… довольно широкие горловины, торчащие из песка и ила, образовывающего тут дно. В них, при желании, можно было бы протиснуть Гулливера, поэтому Ростик решил, что они метров до четырех в диаметре, хотя в этой мути судить об их настоящих размерах было трудно. Отыскав две такие штуки, высовывающиеся в воду рядком, словно две невысокие кегли, он поплыл к берегу.

Вытряхивая из уха воду, шагая к людям, которые о чем-то негромко переговаривались, но так и не сдвинулись с места, он еще издалека прокричал:

– С аквалангом проверяли?

– Мы сами только три дня назад узнали, что там что-то имеется, – отозвался Казаринов. – Кто-то из рыбаков, гоняясь за косяком, на нем сеть порвал, вот и заметили.

– Так с аквалангом?..

– Нет, тебя решили позвать, – выговорила, словно выплевывая каждое слово, Настя.

И тогда Ростик понял. Он остановился даже, чтобы получше разобраться в том, что начал понимать.

Все эти люди, включая Кима, его определенно боялись. Боялись, и никак иначе.

И то, что он вот так запросто вдруг нашел то, что они раньше, при всем их умении ориентироваться во всем происходящем, пропустили, и то, что они не договаривали до сих пор, хотя могли бы, кажется, только усиливало их страх. Причем, проверившись, Ростик был склонен подтвердить – это был именно страх, черт подери!

Он все-таки дошел до своей одежды, отвернулся от всех, натянул гимнастерку, пригладил волосы, сел, стал натягивать нитяные носки, в которых ходил летом, вытряхивать из ботинок, больше похожих на легкие мокасины, которые отлично шили пурпурные, песок, который туда попал… Поднял голову, заговорил, вглядываясь в Казаринова:

– Мне нужен топчан и побольше шкур, чтобы я не замерз на ночном ветру. Поставить его примерно тут, но ближе к этому… отводу от пирамиды, – он мотнул в сторону стены, вползающей в воду. – Разумеется, приставить ко мне пару бакумуров, чтобы на меня не навалились какие-нибудь шакалы из степи. Я, знаете ли, когда очень плотно медитирую, ничего вокруг не замечаю, сам отбиться не способен.

– А что это даст? – спросил Пестель. – Чего ты хочешь добиться?

Ростик молча посмотрел на него, и старый друг Джордж Пестель кивнул, сообразив, что больше Ростик и сам пояснить что-либо не в состоянии.

– Сделаем, – сказал Казаринов. – Все?

Даже не дождавшись ответа, все, включая аймихо, кроме Лады и Василисы, повернулись и двинулись к городу. Ростик, все еще вытряхивая воду из волос и ощущая, как к ногам липнут штаны, подошел к зеленоглазой габате.

– Вась, – спросил он и сам удивился, до чего просительно звучит его голос, – чего они такие? Что им аймихо про меня наговорили?

Василиса стрельнула в него взглядом еще более выразительным, чем смотрела до сих пор, и едва слышно, словно их могли подслушать, произнесла:

– Ты правильно понял, это они… предложили тебя позвать.

– И чего же они теперь так… сурово? – потребовала Лада, она была настроена куда тверже, чем Ростик.

Василиса опустила голову на миг, потом вскинула.

– Они сказали, что из тебя теперь получится… хищник.

– Что это значит? – не поняла Лада.

– Вот как? – одновременно с ней спросил Ростик, потер подбородок. – Жаль… То есть жалко, что они мне теперь не союзники.

– Не только они, – хмуро отозвалась Лада. – Даже Ким, как я заметила…

– Возможно, – Ростик попытался улыбнуться все еще солеными после купания губами, – это преодолимо. Хотя я еще и не знаю, как именно. Но вот то, что они… агрессивничают, не разбираясь и не понимая, – это скверно.

– А сами они что же – только молоко с травкой жуют? – зарокотала Лада каким-то нутряным, потерянным и одновременно мощным, грозным голосом. – Да тут каждый второй, считай, солдат, не раз воевал, пускал в ход оружие…

– Солдат – не хищник, – пояснил Ростик устало. – К тому же следует принять во внимание, что аймихо всегда говорят немного по-своему. А это значит…

Он и сам не знал, что это значит. Но был уверен, что – ничего хорошего.

Глава 14

Дышать почему-то было очень трудно, он задыхался, пытался набрать воздух в легкие и, как бывает только в кошмарном сне, понимал, что воздух все-таки какой-то поступает, а дышать невозможно. От этого можно было сойти с ума, кстати, уж не помешался ли он во сне от кошмаров на самом деле?

Он проснулся, Лада сидела на его дурацком топчане и вытирала ему лоб влажной тряпочкой. Неужели он стал таким мокрым от пота?

– Ты чего?

– Ничего, любимый, просто… Ты так стонал во сне, я даже перепугалась.

Он откинулся на подушки. Теперь его топчан был обращен к морю, это вначале они поставили его головой к воде, которая плескалась всего-то в десятке шагов, хорошо, что тут не бывает приливов, как говорил отец – где поставил, там и возмешь. На Земле было бы труднее, там пришлось бы искать место повыше, и все равно брызги с ветром сделали бы такую близость к морю невозможной.

В воде на расстоянии сотни шагов или чуть дальше, стояли два плота. На обоих дежурило по несколько бакумуров с пурпурными. Они почему-то приняли в этом проекте деятельное участие, может, потому, что слегка маялись тут без дела, а с Ростиком, который без помех мог с ними общаться на едином, чувствовали себя уверенней. Много их стало в Одессе, даже слишком.

На каждом из плотов была установлена довольно неприглядная на вид конструкция, что-то вроде знаменитой лампы Аладдина, с котлом и длинным носиком, который нависал над водой, водруженная на расставленные ножки. По команде, которую должен был отдать он, Рост, бакумуры принялись бы качать меха, воздух стал бы поступать в эти самые лампы, и спирт в виде паров вырывался бы из носиков этих ламп, как из сопла. И если его поджечь, то эти факелы могли гореть дольше часа каждый.

Рост слабо усмехнулся, он-то просто предлагал устроить на каждом из плотов по костру, но Казаринов, который все видел не так, как обычные люди, приказал соорудить вот эти… осветительные лампы, и они действительно давали света больше, чем сотня факелов, сложенных вместе.

Вода казалась мирной, темной и все-таки немного недружелюбной, в ней почему-то не хотелось купаться, а о том, чтобы светом пробить ее до дна, где находились две непонятные горловины, запечатанные пока наглухо, не могло быть и речи. И все-таки Рост был уверен, если будет нужно, обе эти… лампады осветят дно не хуже направленных прожекторов. Казаринов, кстати, предлагал и зеркала установить таким образом, чтобы весь свет, произведенный этими лампами, можно было направить по желанию, опять же Роста, ко дну, но было решено, что это уже слишком сложно, да и бессмысленно – стекло быстро чернело, покрываясь копотью.

Рост все-таки соскочил с топчана, он сделал это, чтобы продемонстрировать Ладушке, в какой он отличной форме, нет и подобия той комы, того беспамятства, в котором он пребывал, когда возлежал в подвале Алюминиевого.

Комы не было, внешне он выглядел почти нормальным и все-таки… Голова кружилась, и он почувствовал, что далек от сколько-нибудь нормального состояния. Лада это тоже почувствовала, она спросила:

– Скоро уже?

– Не знаю, – отозвался Ростик. – Слушай, а где акваланг?

Он, как показала Лада, хранился под топчаном, с двумя баллонами, заполненными воздухом под завязку, с маской, ластами и даже гидрокостюмом. Хотя Ростик был уверен, что костюм не потребуется, в воду придется идти голышом, чтобы, когда будет нужно, время не тратить.

– Викрамов видели поблизости? – спросил он, пробуя разогреть себе чай.

– Кто же их увидит, если… – Дальше Лада не выдержала: – Отдай мне спиртовку, горе луковое, ничего не умеешь руками, даже чай вскипятить…

– Я, барышня, – он явно храбрился, – в последнее время привык, чтобы мне прислуживали, чтобы прекрасные, желательно, полуобнаженные денщики… – Он сбился, но Лада фыркнула вполне весело. – Нет, не так, полуобнаженные денщицы подавали мне халву, рахат-лукум, пахлаву, чай и даже, если потребуется, поцелуи.

Она тут же послушно потянулась к нему и сильно чмокнула в скулу, над щетиной. Он зашел в воду по щиколотку, умылся, чай вскипел быстро, все-таки отличные спиртовки научились делать тут, в Одессе, недаром Казаринов был теплотехником, все математически высчитал и инженерно осуществил.

Чай разом привел его в чувство, дурачиться больше не хотелось. Лада сказала уже с тревогой:

– Значит, как я понимаю, уже скоро.

Рост еще разок проверил свои ощущения. На дне что-то происходило, и должно было развиваться… Еще бы знать, куда именно, но лучше было не гадать, скоро все само собой прояснится. Все-таки, допив чай, который показался на редкость крепким, он повернулся к женушке и пояснил:

– Лад, ты вот что, если… В общем, запомни и передай, пожалуйста. Аймихо проскочили какой-то порог универсальности. Возможно, их подводит их философия, она предполагает командное отношение, а не… сослагательное, пожалуй, так. То же самое и со многими людьми – есть кто-то, кого еще можно «создать» наездником, но есть и такие, кого уже нельзя. Понимаешь?

Лада побледнела, это было видно даже при свете того маленького костерка, который горел метрах в трех от его топчана.

– Ты что, прощаешься?

– И когда ты спишь, удивляюсь я на тебя, – проговорил он подчеркнуто по-одесски, впрочем, не совсем удачно. Отвечать ей не хотелось, вот и приходилось менять тему. Но отбиться оказалось непросто.

– Нет, ты признайся!

Он разделся, как и думал раньше, догола. Лада фыркнула, поняла, что дурашливость придется поддерживать и ей тоже, хотя он был уже серьезен, словно ему вот сейчас предстояло идти в бой. Да, в сущности, так и было. Но она еще немного отставала от него, поэтому решила пофыркать… Тем более что в голом виде он ее чем-то изрядно смешил, он и раньше это замечал. И все-таки стало не до того.

Она кинулась, стала помогать застегивать ремни дыхательного снаряжения, он только ежился от прикосновений металла, который казался то неимоверно холодным, то чуть ли не обжигающим.

– Ты не очень-то, не исключено, мне от этой… штуки придется освобождаться за секунды.

– Все должно быть по инструкции, командир, – по голосу было все здорово, вот только глаза ее странно блестели. Удивительно – Ладка, и вдруг слезы.

Рост вошел в воду по пояс, постоял, с радостью скрыв свои мужские… стати от женщины. Мельком, словно бы он не сам это сообразил, укорил себя – и о чем ты только думаешь, остолоп? Но что-то в этом было важное для них обоих, нужно бы выяснить у нее, вот только времени не осталось.

Он промыл маску, загубник, опустился в воду, сильно оттолкнулся ногами, ласты не позволяли нырнуть, как он любил, рыбкой, и чтобы сразу достичь дна, и чтобы выгрести руками несколько раз, разогревая грудь и расширяя легкие… Зато он пошел как аквалангист, работая всем телом, от головы до кончиков пальцев в ластах, вот только плыть все-таки было трудно, отвык или еще толком не проснулся.

Вода казалась какой-то затхлой, воздух поступал толчками: хреново, кстати, отрегулировал клапан, сам и виноват, поэтому не скрипи… Глубина стала уже заметной, он подошел ко дну, ни черта не видно, но ясно, что где-то тут… Он это еще на берегу почувствовал, даже вот это неровное дыхание из баллонов чувствовал, когда спал, недаром такой сон случился…

И тогда он услышал. Скрип, какие-то едва различимые, но для обитателей водной стихии – оглушительные вопли. Изнутри одной из амфор, вкопанной в песок, что-то билось, сильно и безостановочно. И тогда Рост понял, что и вкус воды изменился, это уже не была вода с признаками затхлости или близкого присутствия человеческого и всякого прочего города, это было… Что-то с кровью или чем-то, что могло эту кровь заменить.

Он резко вынырнул на поверхность, чуть не как торпеда. Успокоился, вынул загубник, заорал, потом снова задышал из баллонов и пошел на дно. Вода над ним уже осветилась ракетой, это Лада давала знать на плоты, что следует приступать к делу. Вода казалась очень красивой в этом свете, Ростик даже кверху брюхом перевернулся, чтобы через стекло маски рассмотреть получше эти блики – когда еще такое увидишь?

Потом пришлось, правда, довольно долго ждать, пока загорятся лампы на плотах. Но и это было неплохо. Если бы не бульканье выдохов, он бы сумел очень многое понять даже по звукам, которые долбили его залитые водой уши. Нет, не слишком исправный акваланг – все-таки здорово шумная штука. Медитировать не получалось, хотя он почему-то решил – викрамы тоже тут, поблизости, не дальше десятков метров, и все считывают, пробуют понять. Вот только – сумеют ли?

Факелы наконец заработали, поверхность воды над головой стала мягким пологом, светящимся достаточно, чтобы рассмотреть, при некотором старании, дно. Впрочем, если бы не его пребывание в Гулливере, хрен бы он, кажется, сумел настроить зрение, чтобы разобрать хоть что-нибудь… А так как получилось, все было почти нормально.

Рост отыскал горловину, нет, не та, эта была еще запечатана. Он доплыл до другой и понял, что тут-то события и разворачиваются. Опустился на дно, почти присел, поджав ноги, тяжелые баллоны удерживали его в нулевой плавучести, только руками следовало немного подрабатывать, чтобы никуда не смещаться – ни вверх, ни вниз.

Горловина чуть ли не раскачивалась, или ему так показалось, но по запечатывающей ее объем корке уже шли трещины. Они были пока не слишком широкие, но все же заметные. Он ждал, висел в воде и посматривал наверх, где светящийся полог, как казалось, то становился чуть ярче, то снова тускнел.

И вдруг осколки разлетелись в стороны, и изнути показался… Это был рыбий хвост, но огромный. Рост почувствовал, что, если бы не теплая, в общем-то, вода, у него вдоль позвоночника побежали бы мурашки. Хвост сделал несколько мощных взмахов, потом как-то резко изогнулся, дернулся, теперь это существо, которое появлялось на свет, пыталось хвостом отработать таким образом, чтобы вытащить из амфоры тело.

Это было непросто, но зверю это вполне удалось. Он высунулся почти до половины. И почти так же неожиданно, как стал вылезать из горловины, вдруг обвис, успокоился. Рост понял, что боится, а хватит ли у «новорожденного» силенок, чтобы все-таки выползти из своего, вероятно, не самого приятного заточения? Еще он вспоминал, что, кажется, дельфины тоже из своей матери хвостом назад выходят, но дельфиниха при родах носится под водой как бешеная, вытряхивая дельфиненка из себя… Тут же ничего подобного, разумеется, быть не могло. И все-таки ошеломительно здоровая рыбина как-то выползала.

Вот она снова стала биться, теперь ее тело выскочило почти на две трети, остались только плавники у головы, вот еще немного… И вдруг она рванулась с такой силой, что стало ясно – что-то внутри этой колбы порвалось, разом и окончательно. И существо, по сравнению с которым даже Гулливер показался бы миниатюрным, дернулось наверх. Рост, не отдавая себе отчета, рванулся под него, чтобы, если будет необходимо, поддержать, вытащить на поверхность. Это было очень важно – чтобы «оно» вдохнуло воздух. Потому что это была не рыба с жабрами, это было что-то, нуждающееся в дыхании.

На ощупь зверь был гладким, даже шелк показался бы в сравнении с этой кожей грубой чешуей. И еще, было удивительно тепло около него, на коже оставалось что-то, похожее на жирный жар, отходящий от раскаленной масляной лампы.

Зверь всплыл, лег на бок, придерживая голову над поверхностью, Ростик обогнул его, сознавая, насколько слабыми и нелепыми выглядят его усилия рядом с горой мускулов этого существа. Глаза у него оказались совершенно дельфиньи. Даже немного грустно становилось от этого взгляда. Но оно было тут, лежало на воде, дышало и рассматривало Ростика. Он коснулся кожи около дыхала рукой, зверь дрогнул, весь, от головы до хвоста.

Тогда Ростик заторопился. Он рванул к ближайшему из плотов так, что только брызги в разные стороны полетели. Еще подплывая к плоту, он принялся сдергивать с себя акваланг. Он торопился, боялся упустить это существо… И все равно опоздал. Когда он уже плыл назад, дельфин, размером с небольшого кита, уже сделал хвостом плавную дугу и ушел в темноту, подняв при этом заметную волну, плеснувшуюся у плотов. Рост в растерянности замер, оглядывая воду по сторонам.

Но вот что-то снова появилось поблизости, горячее, в этой остывающей в ночи воде, дышащее со свистом и… выбрасывающее в воду какой-то плотный, хотя и неимоверно высокий сгусток разнообразных звуков. Рост крутанулся, боясь и на этот раз не успеть, и понял – опасался зря. Потому что прямо перед ним, как раковина, даже еще более надежно и дружелюбно, чем у Гулливера, висела раскрытая спина этого существа. Ростик сморгнул воду, присматриваясь. Так, это дыхательная трубка, это… место для лица, немного залитое водой, но все-равно приемлемое. Ложбины для тела, для ног…

Он улегся в зверя, словно бы в давно ждущее его лоно. Его тут же оглушила слепота, глухота и сильная, переполненная мускульной энергией пелена. От кончиков пальцев на ногах до макушки на голове он был охвачен… еще более плотными, чем у Гулливера, слегка вязкими зажимами.

А потом сознание Роста включилось во что-то более ясное и великоплепное, чем его собственное представление о мире… Это было даже важнее, чем видеть, слышать и ощущать тело дельфина как собственное. Спустя еще полминуты, переполненной очень сложными ощущениями и его – пока что его личными – переживаниями, он уже не мог с уверенностью разделить себя и то существо, которое обрел.

И в него медленно, но неостановимо, как влага просачивается в сильный дождь через ткань палатки, просачивалось сознание этого… зверя. Хотя при всем желании, зверем дельфина назвать было невозможно. Он был… философом, мыслителем, наблюдателем мира и всего, что происходило во Вселенной. Вот только немного иной, чем привычная человеку среда обитания.

Вода, вот она плещется у самого горла, обтекает тело, рождая едва осознаваемое впечатление удовольствия… И она же может убить, мучительно, необратимо отобрав дыхание. И смерть придет быстро, всего-то за несколько минут, ну, в этом теле за десяток минут, но это все равно очень быстро. Сначала умрет тело у хвоста, потом остановятся какие-то чудесные процессы, дающие жизнь и энергию где-то около позвоночника, и лишь после этого начнет умирать мозг… У него возникнут какие-то виденья, он вспомнит тот мир, который видел и ощущал много лет вне этой воды, но это уже будет умирание…

И тогда Рост понял, что он с дельфином единое целое. Он поднялся на хвосте, высунув голову в воздух, берег был близко, чрезмерно близко, на нем виднелась странная, неуклюжая тень… Вероятно, Лада. Она подняла над головой факел на длинной рукояти. Горящие капли падали ей почти на голову, но она этого не замечала. И тогда он закричал, чтобы она не беспокоилась. Торжествующий визг, от которого могло заложить уши, прорезал воздух, но ушел недалеко, всего-то на несколько метров или десятков метров… В воде его было бы слышно, кажется, у дварского берега, а потом пришло бы от него эхо, и по этому отражению от твердого берега можно было бы многое понять о всех камнях и песчаных мелях, которые его составляли.

Ростик еще разок попробовал было закричать, понизив звук как только возможно, чтобы его все-таки улавливало несовершенное человеческое ухо, плеснул хвостом, подняв к темному, ночному еще небу столб брызг. Плоты, залитые туманным и вонючим пламенем от спиртовых факелов, качнулись. Ростик мог бы перевернуть их, несмотря на якоря, мог бы разделаться с этим пламенем, хотя… лучше такого не совершать.

Он перевернулся брюхом вверх, мельком посмотрел в небо, которое почему-то теперь показалось ему не плотной серой завесой, а вполне поддающейся рассмотрению массой воздуха, почти такой же, как вода вокруг. Он плюхнулся на воду спиной, смеясь от удовольствия во все горло, вот только еще не понимал, а соображает ли Лада, как все великолепно устроено в этом мире? И что у него, такого не слишком умелого и ловкого прежде, все получилось?

И Ладушка, женушка, поняла. Она подпрыгнула, невысоко, потому что кто может по-настоящему подпрыгивать на этом сухом и неприятном даже на вид, тяжелом для движений берегу? Но тоже закричала и замахала в воздухе факелом, не обращая внимания на горящие капли и странный шум пламени, возникающий при взмахах.

Рост еще раз прокричал, торжествующе, успокаивающе, ликующе и ободряюще. Он был счастлив, как бывал счастлив, кажется, только в Гулливере, но сейчас это было еще лучше, потому что еще больше новизны и открытий ожидало его впереди. Да, он был счастлив.

Глава 15

Ощущения были странными, и не сказать, что обедненными, наоборот, пожалуй, они были слишком богатыми, но… какими-то очень уж непривычными. Ростик чувствовал, например, все, что происходило за много километров от него. Иногда он понимал, что странные сигналы, которые приходили к нему эхом после его воплей, означают рыбный косяк, или стаю викрамов, или… Вот с этим следовало разбираться, потому что ничто иное в их заливе не могло давать такого ощущения, кроме Фоп-фалла, но слишком уж неоднородным был этот отраженный сигнал, который приходил от «думающего мускула».

Складывалось впечатление, что в нем имелись растительные части, нечто, что наводило на мысли о колониях равнодушных водорослей, довольно необычно смешанных с кораллами, были откровенно горячие мускульные куски, причем имеющие отношение не к рыбной ткани, а к тем, кто жил на суше – всяким антилопам или хищникам, которые за ними охотились, были даже какие-то изрядно металлизированные части, наподобие тех моллюсков, которых викрамы разводили, чтобы получать металлические градины, или жемчужины, или шрапнелины, как это называлось у людей.

Люди тоже изрядно воспринимались, потому что все море около города было заражено их присутствием, тут была, конечно, и не очень чистая вода, получавшаяся от слива в море отходов города, которые, впрочем, почти сразу шли в переработку немыслимому количеству разных водорослей и микроорганизмов, устроивших на этом «сливе» настоящее пиршество, а также и из-за того огромного, металлического и не очень вкусно пахнущего корабля, который стоял напротив города в самом глубоком месте, образованном местными течениями, сталкивающимися с течением реки.

Река, впрочем, тоже выносила не самую приятную воду, чрезмерно пресную, сладковатую и одновременно кислую от огромного количества гниющих растений, которые она снабжала водой и которые выбрасывали в эту воду соки своих зарослей, как Рост начал всерьез думать, похожих на сито, покрывающих все сухопутное пространство.

Все это было интересно, но гораздо интереснее были две другие вещи, которые Рост обнаружил, едва только попробовал поплавать по заливу, изучая свое новое тело, его возможности и способность перемещаться в такой текучей, упругой, но и жестко-твердой воде. Стоило ему чуть-чуть увеличить скорость, как она откровенно давила на его… лицо, на глаза, на грудь и плавники, правда, при этом самой своей твердостью помогая работать хвостом и разгоняться до скорости, которую Ростик еще несколько часов назад не подозревал у нормального живого существа. Скорость перемещения викрамов при этом казалась незначительной, вызывающей едва ли не презрение.

Первым открытием, какое предоставил Росту залив, оказался город, или группа поселений викрамов у берега бегимлеси. Вторым интересным объектом стал… настоящий кордон, который закрывал вход в залив и который эти самые викрамы образовали, построив на дне настоящие крепости, состоящие не из стен или башен, а из… водорослей. Они покрывали широкую, километров в пятьдесят полосу почти сплошным ковром и по агрессивности и способности задержать самый мощный рывок самого мощного водного существа мало чем отличались от Фопа.

Рост попробовал исследовать это… сооружение, тем более что около него и в нем самом водилось несметное количество вкуснейшей и очень лакомой рыбки, поедать которую дельфин, а точнее назвать касатка принялась почти сразу же… Роста это тоже надолго заинтересовало, и он понял две особенности этого зверя. Первая заключалась в том, что касатка своими движениями каким-то немыслимым для человека образом умела управлять временем, то растягивая его почти до бесконечности, то сокращая до крохотного промежутка. И второе – она умела отлично регулировать процессы внутри своего тела, например, при скоростных и долговременных заплывах она посылала чуть не все питание, которое поставлял мускулам ее кроветок, в хвостовые разделы, и тогда ее сообразительность – в целом не уступающая способности думать и ощущать этот мир у Гулливера – заметно затухала, даже зрение становилось хуже, и можно было, например при неосторожных движениях, удариться о дно.

Залив, после разнообразных упражнений, когда Ростик пытался исследовать способности касатки, вообще показался ему не самым примечательным и удобным местом для жизни. Он был мелок, был изрядно замусорен всякими выносами, которые реки вбрасывали в него с берегов, и он был не слишком свежим. Вода тут чистилась водорослями, но… куда лучше было бы иметь возможность выйти в океан, или в море, с сильным течением, с холодной водой и более крупной, вкусной рыбой… Кажется, Ростик начинал понимать, почему племя карликовых викрамов, которые обитали в заливе, так мечтали о шхерах – в них цивилизация рыболюдей сумела бы подняться на более высокую ступень и обеспечила бы себе более комфортные условия существования.

И они бы позволили выводить молодняк в большем количестве, и тогда их племя сумело бы доминировать поблизости от шхер уже не за счет закрытого и почти непреодолимого барьера у входа в залив, но за счет численности. Что еще больше способствовало бы их способности размножаться и завоевывать новые участки моря, новые его глубины и новые пространства с рыбой, водорослями на дне и сделать доступными другие берега, где при желании тоже можно было бы обосноваться.

Пытаясь проверить эту догадку, Рост попробовал пробиться через ограждение, выращенное на границе залива, подумав, что у берегов этот барьер должен быть немного более… жиденьким. Так и оказалось, у обоих берегов можно было проползти почти по дну, оказываясь иногда на треть над водой, что для настоящих океанских созданий, опасающихся воздуха как враждебной среды, представлялось, конечно, немыслимым. Но, выбравшись на ту сторону ограждения, ему пришлось изрядно помучиться… сражаясь и со здешними водорослями, которые выделяли в воду такие обжигающие его кожу вещества, что хотелось бежать, как из пламени. А потом Росту еще взялись досаждать местные, небольшие на вид, но вполне проворные и хитрые акулы. Они даже атаковали его группами, и тогда приходилось откровенно удирать. К счастью, акулы эти оказались, в общем-то, территориальными созданиями, не склонными к долгому преследованию, хотя было малопонятно, почему они такие, если обитают в водной, подвижной и изменчивой среде.

Поболтавшись с недельку в море между их континентом и Новой Гвинеей, Ростик сумел так же пробраться назад, в залив, хотя при этом пару раз чуть не «сел» на мель, что было бы, в отсутствие приливов, фатально. Но он сумел и, лишь оказавшись в безопасности, сообразил, что преодолел этот барьер только из-за своего человеческого знания и понимания берега, твердой суши, ее камней и песчано-галечных наносов.

Снова оказавшись в заливе, он добрался до поселений викрамов и попытался расмотреть их вблизи. Разумеется, викрамы при этом выстроились довольно плотной по водным меркам, почти непробиваемой фалангой, где чуть не сотня бойцов, вооруженных ножами и небольшими копьями, похожими на гарпуны с холодноковаными металлическими наконечниками, закрывала до километра по фронту. Этого при некоторых условиях боя было вполне достаточно, чтобы не пустить его в их… поселения.

Ведь если бы Ростик все-таки вздумал прорываться, его бы связали боем, и при этом со всех сторон на поддержку своих передовых отрядов прибыли бы другие викрамы, и тогда численность нападающих, очень решительно настроенных рыболюдей сыграла бы свою роль, они бы его непременно нашпиговали своими копьями и посекли клинками. А в случае, если бы он, просто разогнавшись, пролетел над дном на этом участке, они бы долбили и долбили его в спину, в брюхо, в морду, пока он не ослабел бы от потери крови и, может быть, даже невосстановимых ран. Нет, связываться с ними Ростику не хотелось, вот он и не стал… экспериментировать.

Тем более что по заливу викрамы почти спокойно позволяли ему прогуливаться и даже не слишком-то опасались его нападений. По-прежнему работали на моллюсковых фермах, выпалывали какие-то водоросли, охотились за рыбинами… Жили своей таинственной и малопонятной для людей жизнью.

Разумеется, у касатки при виде некоторых из них просто слюнки текли, очень уж ей хотелось отведать мясца рыболюдей, но это следовало пресекать. И потому, что поедание почти человекоподобного существа вызывало у Роста спазм отвращения, и потому, что ссориться с ними не входило – и не могло входить – в общие планы человечества.

С охотой у касатки вообще все было непросто. Иногда она оказывалась чуть не в середине косяка рыбин, но съедала одну, две, выбирая их из общего разнообразия. А иногда, почувствовав на изрядном расстоянии какое-нибудь хвостатое чудовище, она проплывала несколько километров, чтобы открыть форменную охоту и все-таки загнать обреченную дичь, хотя поблизости находились, по мнению Роста, не менее аппетитные создания. Чем это было вызвано, какие тайные законы жизни в океане диктовали такое поведение, было непонятно. Вернее, его сознанию, в общем-то чуждому водной среде, это оставалось недоступным.

Однажды утром Рост всплыл на поверхность, покрутился, хлюпаясь о воду, чтобы сбить каких-то рачков, смахивающих на клещей, поселившихся в его шкуре, вызывающих желание почесаться, и понял, что наступила осень. Туман над водой казался куда более плотным, чем летом, а воздух был напоен запахами осеннего гниения, а не цветения, как было раньше. Раздумывая, сколько же времени он провел в теле касатки, Рост направился к Храму.

Касатка, которую он в последнее время все чаще стал называть Левиафаном, потому что звучание этого имени пришлось ей, в общем, по душе и улавливалось ее привычному к свистам слуху, немного воспротивилась. Но ее сознание настолько не совпадало с мышлением, что Росту приходилось меньше бороться за свои мысли, чем тогда, когда он пребывал в Гулливере. Там надо было напрягать волю, контролировать себя, тут же – ничего подобного… Хотя, что-то и было, недаром Лео, например, очень уж захотел полакомиться Фопом, что пришлось, разумеется, в самой категоричной форме запретить.

Должно быть, разогнавшись, Рост неожиданно оказался не у Храма, а у Одессы, и тут внимательно исследовал второй автоклав, который должен был выбросить, вероятно, такое же существо. Автоклав уже почти созрел, до родов очередной… касатки осталось не так много времени, это Ростик взял себе на заметку. И еще… Неожиданно он обнаружил, что из песка, прямо в воду выходит какое-то… какая-то насадка, мягкая, немного армированная металлом, но если ее подхватить зубами, если пожевать ее, тогда… прямо в горло выходил удивительно вкусный, хотя и жидковатый по консистенции молдвун с замечательным привкусом рыбы и почти сухопутных грибов. Это действительно было вкусно, хотя Ростик и не понимал, как они не заметили эту штуку при родах Лео. И как эта пища оставалась свежей в течение того месяца, пока они, по глупости, плавали так далеко от родного берега.

После этого он понесся через заливчик, отделяющий Храм от Одессы, но тут свои права предъявил Фоп, пришлось обходить его, и – странное дело – на этот раз он не показался таким уж большим, каким Рост воображал его с берега. Он был немалым, но совсем не необъятным. И все-таки Ростик, еще раз запретив Лео питаться Фопом, обошел его вдоль берега дваров, вынырнул у каменной лестницы, спускающейся в воду, положил Лео на мягкую и теплую песчаную отмель, и стал из него выбираться.

Выбрался он довольно удачно, хотя это и потребовало от него много времени, потому что касатка, кажется, отказывалась отпускать его, вообразив, что он должен пребывать в ней вечно.

Когда он немного пришел в себя и уже человеческими глазами осмотрелся, придерживаясь за огромное тело касатки, ставшее за прошедшие недели еще больше, то понял, что переоценил себя. До берега было не меньше полукилометра, проплыть такое расстояние он мог бы, но вода была уже холодной, и хотя после полога, или мантии, в которую он был завернут в теле касатки, приятно было ополоснуться, все равно… он мигом стал уязвимым, неловким и очень слабым, чтобы плавать в свое удовольствие, как раньше, когда он был един с Левиафаном.

Но тут его вперед, довольно решительно, стал подталкивать сам Лео, догадавшись, должно быть, что человек нуждается в его помощи. Так касатка и протащила Ростика до суши, тем более что глубина тут была немалой уже метрах в пятидесяти от лестницы. И десяти минут не прошло, как человек, голый, словно только что родившийся, покачиваясь от холода и внезапной слабости, поднимался по каменным ступеням, благославляя неизвестных строителей, которые эту лестницу выстроили в незапамятные времена.

В Храме все было хорошо, даже очень хорошо, потому что когда Роста обтерли, когда Винрадка принялась его кормить, выяснилось, что тут гостит не кто-нибудь, а мама, только она прибыла в Храм с табуном лошадок, командуя при этом и немалой командой бакумуров, которые помогали ей.

Рост, как ни был он еще неадаптирован к человеческому миру, немного забеспокоился, но Винрадка и дети, которых было, как всегда, больше, чем казалось возможным тут уместить, объяснили ему на разные голоса, что волосатики маму очень любят, уважают ее способность объясняться с конями и не сделают ей ничего плохого.

Но больше всего Ростику пришлось по душе, что, после того как он выбрался из касатки Лео, он был способен, как неявную тень, как слабую размытость в воздухе, словно пар раскаленного масла над сковородой, видеть аглоров… Или ощущал их непривычно обострившимся и на удивление позволяющим ориентироваться обонянием. Вот их присутствие, их несомненная забота об охране Храма и всех, кто в нем обитал или хотя бы гостил, внушали куда более верную надежду в маминой безопасности.

Глава 16

Дети не давали покоя довольно долго, и Ростик, слабо улыбаясь, рассматривал их, удивляясь про себя новизне существования этих человечков в мире. Все они, и Роса, чувствующая себя старшей и самой ответственной среди всего молодняка, покрикивающая даже на аглорышей, которые уже до двух третей были скрыты плащами невидимости, и Машка с Пашкой, от которых не отходил и Степан, румяный и очень солидный даже в свои семь лет, прогуливающийся как бы сам по себе, – дети мамы от ее второго брака, и Гаврила, Ростиков сын от Баяпошки, который тайно вздыхал о том, чтобы обратить на себя внимание отца в большей степени, чем прочие малявки, уже почти подросток, подумывающий, чтобы договориться с таким мощным авторитетом как Ромка, чтобы ему позволили убраться из Храма хотя бы на оставшиеся летние деньки и заняться достойным мужчины делом… Все они, вся эта новая человеческая поросль Полдневья кипела нерастраченной силой, энергией жизни и молодостью до такой степени, что Рост даже не понимал, как ему себя с ними и вести.

В этом ему изрядно помогла Ждо, которая, расправляясь с еще более многочисленной стаей бакумурчиков, которых она и Кирлан породили в браке с Винторуком, сумела обеспечить относительный порядок и среди людей, хотя даже на такой отстраненный взгляд, какой имелся у Ростика, обращалась с человеческими детенышами с большим вниманием, если не сказать, с уважением.

Немного подкормившись нормальной человеческой пищей и обнаружив, что в целом ему такое питание не слишком нравится, Ростик осовел и просидел за столом, время от времени возобновляя попытку съесть, например, жареной картошки, до момента, когда из степи послышались гиканья, гортанные выкрики бакумуров, и в зале, составляющем главное помещение Храма, появилась слегка распаренная мама.

Она была в странном одеянии, состоящем из гимнастерки, коротких штанов и высоких сапог на шнуровке. Но чтобы кожу под коленями не разъедал лошадиный пот, она еще, по примеру ковбоев, носила какой-то раздваивающийся, вытертый до блеска кожаный фартук, облегающий ноги и хлопающий на каждом шаге.

– Ростик, милый, – она обняла его, обдав запахами пота, лошадиного духа и горьковатого, но такого здорового аромата степных трав, пыли и солнца. – Я сейчас душ приму и поднимусь, – она засмеялась, – а ты никуда не уходи.

Он проводил ее взглядом, удивляясь, как в этой женщине, которой было уже под шестьдесят по меркам Земли, сохранилось столько здоровья и жизнерадостности. Она вернулась из подвала, где протекал ручей, образующий постоянный душ, еще до того, как Ждо с Кирлан закончили выставлять на стол новый обед с нарезанной ветчиной, лепешками, фасолью в остро пахнущем соусе, свежеподжаренной рыбой и массой зелени. Среди этого великолепия торжественно, словно принцесса на троне, находилась восхитительная дыня, истекающая прозрачным, сладчайшим соком.

Мама хлопнула Ростика по плечу, прошла и села за стол напротив него. Винрадка, смутно улыбаясь, подвинулась, чтобы маме было удобнее рассматривать Ростиково лицо. Около нее с другой стороны тут же устроился неулыбчивый и слегка надменный Гаврилка, а Роса примостилась рядом с ним.

– Ну, ты как? – спросила мама, бодро наваливая себе на тарелку самой разной еды, не принимая в расчет, например, того, что фасоль плохо сочеталась с дыней. – Когда мне рассказали, что ты прибыл, я сразу сюда направилась… А то тебя теперь ловить приходится.

– Я не знал, что тут… – Ростик не очень-то знал, как с мамой теперь разговаривать. – Думал, детей уже увезли в город учиться.

– Детей мы увезем дней через десять, сам понимаешь, у нас такие школы, что ребятишек все равно раньше не собрать… Пусть погуляют последние деньки. – Мама окинула Ростика испытующим взглядом, отметила, что он немного растерялся от этого сообщения, и сразу продолжила:

– Мне передавали, ты не всегда соображаешь, какой месяц стоит… Надо бы тебя проверить. Хочешь, отвезу к хорошему невропату, может, он что-нибудь посоветует?

– Таисия Васильевна, – с явным предостережением в голосе произнесла Винрадка.

Но мама только хмыкнула, тряхнула свежевымытыми, не слишком длинными волосами и сама перевела разговор на более приемлемую тему:

– Ты стал какой-то чересчур молодой, прямо Ромкин ровесник. – Она прожевала фасоль и рыбу. – Мне даже неудобно, про тебя столько рассказывают, а ты мальчишка мальчишкой.

– Звучит, как мартышка, – осторожно пошутил Ростик.

– Мало различий для тех, кто еще помнит, что такое мартышки, – тут же добавила мама. И все-таки, оживление после скачки на конях, которых, как понял Рост, она гоняла где-то неподалеку, проходило. Она посмотрела на него уже серьезней. – Все-таки, каково это – объезжать гигантов?

Ростик подумал. Мама в последнее время увлеклась довольно странным делом. Был период, когда именно ей поручили обеспечить аптеки Боловска новыми лекарствами. Потом мама, которая объезжала все поселения фермеров и, кажется, даже отдаленные крепости и посты, пришла к выводу, что там необходимо образовать какие-нибудь санчасти, пусть даже и ненамного отличающиеся от деревенских медпунктов или кабинетов армейских санинструкторов. Но это задание увело ее еще дальше, и спустя несколько лет она, ко всеобщему удивлению, принялась, наравне с главными обязанностями, разводить лошадей. По слухам, которые иногда настигали Ростика, дело это у нее пошло на диво хорошо, настолько, что, видимо, начальство в Боловске именно ей поручило эту работу, чем она сейчас и занималась, не исключено, что отбоярившись от изготовления лекарств и поставок в аптеки.

– Мам, а каково, например, лечить бакумуров?

Мама улыбнулась.

– Я теперь не только волосатиков пробую лечить, но и пурпурных. И с Ширами вожжаюсь. И даже бегимлеси ко мне за советами приходят. – Она так и не доела фасоль, подвинула себе тарелку с дыней целиком, отломила изрядный кусок лепешки, принялась уплетать дальше.

Винторук, который сидел на кончике стола, неодобрительно замычал, протестуя против такого неправильного расходования пищи. Мама зыркнула в его сторону, волосатик умолк.

– Винрадка, чего это он? У вас же…

– Есть кому доесть, не волнуйтесь, – Винрадка осторожно и почти беззвучно постучала пальцем по столу. Винторук проговорил что-то, не разжимая губ, и звук этот больше всего напомнил сдерживаемое рычание.

– Ты знаешь, они свиней завели? – мама посмотрела на Ростика. – Отличные хрюшки, вот только мангусты их не любят. Может, из-за запаха?

Ростик уже обратил на это внимание, мангустов в Храме стало немного, и обретались они преимущественно на ветках каких-то кустов, которые разрослись в небольшой балочке метрах в ста от дома. С точки зрения обороны Храма эти заросли следовало бы вырубить, но все тут, кажется, и с кустами чувствовали себя уверенно, а может, просто не подумали об этом.

– Я их к’пат каж-ны дня, – проговорила Ждо, внезапно обидевшись.

– Конечно, купаешь, я видела, чуть что – в море плещетесь, – примирительно высказалась мама, – но мангусты все равно держатся от них подальше.

И словно по мановению волшебной палочки, в зал, слабо повиливая хвостом, осторожно принюхиваясь ко всему, что тут происходит, явился Табаск. Он обошел стол, отстраняясь от мамы, вероятно из-за запаха лошадей, который за один раз вымыть было, конечно, невозможно, и мягко вспрыгнул Ростику на плечи. Улегся вокруг шеи, спрятал мордочку у человека под щетиной.

– Наверное, ему кто-нибудь сказал, что ты приехал, – пояснила Роса.

– Они сами между собой сигналят, – уронил Гаврилка, – им и говорить ничего не нужно.

Ростик почувствовал, как мир и покой этого места, который он считал своим настоящим домом, окутывает его. И как уже бывало прежде, ему разом расхотелось ехать куда-то дальше, что-то делать, приказывать, чего-то добиваться… Но он знал, что это необходимо.

– Ты надолго? – задала Роса, вероятно, давно не дающий ей покоя вопрос.

– Не знаю, если мама даст хотя бы одного из своих скакунов…

– Я чувствую, кто-нибудь скоро тут появится, – проговорила Винрадка. – А гонять коня в Одессу неразумно. За один прогон не управишься, а там теперь столько шакалов, что ночевать в степи даже с волосатиками непросто.

Мама наконец насытилась, оглянулась, подумав, а накормили ли ее погонщиков, которые остались с табуном, но сомневаться в этом было глупо, конечно, накормили, и конечно, спать устроят не намного хуже, чем Винторука, например. Расовая дискриминация была в Храме невозможна.

– Ладно, потрепались, – мама налила себе кружку с компотом из каких-то ягод, отхлебнула. – Теперь давай о деле. Все-таки каково это – выхаживать гигантов?

Ростик, стараясь не вдаваться в подробности, рассказал ей, что эти самые гиганты не слишком вылупляются из автоклавов, если их не ждать, как любимого ребенка. И чуть подробнее пояснил, что значит находиться в Гулливере или в Левиафане. Мама пригладила волосы.

– А как это сказывается на человеческой психике? – Она налила еще компоту. – Ты пойми, я не из любопытства спрашиваю.

– Понимаю. – Ростик подумал. – Отношение к нашей пище меняется, оценка расстояний плывет… И представление о времени, особенно у Лео. Еще органы чувств потом приходится приводить в норму, иногда насильственно, через медитирование. Пожалуй, следует признать, разбалтывается пластика, даже к ходьбе приходится привыкать заново.

– Я тебя про психику спрашивала.

– Мам, человеческое сознание, как мне теперь кажется, очень стабильно, привыкает к любому посреднику и переорганизовывает все чувства, которые получает из мира гигант, в привычные для нас ощущения. Да, нагрузка на психику немного… иная, скажем так, когда в гиганте находишься. Но в целом все по-прежнему.

– Это у тебя так ловко все получилось, – мама впервые за все время, пока она была тут, нахмурилась. Видимо, эта идея давно не давала ей покоя. – А обычные ребята… В общем, я считаю, что с ними не все смогут работать. – Она даже компот отставила. – Лучше всего это получится у тех, кто по разным причинам может быть недоволен своим человеческим телом… Да, такие могут встраиваться в этих чудовищ с меньшими проблемами.

– Уродов, что ли, искать? – спросила Роса.

– Уродство рождает патологии, поэтому неполноценные не подойдут. Нужны те, кто понимает эту неполноценность, но остается в основе своей нормальным и активным. Ведь человеческая норма – быть активным.

– БабТая, – одним словом обратился к ней Гаврила, – философствуешь, однако.

– Правильно, – слегка печально отозвался Ростик. – Я сам над этим думал… Формулировал иначе, но выводы – те же.

– Я рада, – мама окинула Гаврилку взглядом, в котором мелькнуло любопытство, перевела свои лучащиеся глаза на Ростика, – что ты не зашоренный, как башмак.

– Обязательно лошадиные выражения использовать? – буркнул Гаврила.

– К тому же, – осторожненько добавила Роса, приходя на помощь брату, – шоры на башмаки не надевают.

Мама тут же сграбастала глазастую внучку и с силой прижала к себе, та даже пискнула. Ростик ухмыльнулся так, что Винрадка мигом просияла, только тогда стало заметно, насколько она нервничала во время разговора. Рост ей для верности подмигнул, аймихоша слегка удивилась, но неумело попробовала подмигнуть в ответ.

– Мам, а помнишь, у меня конь был, когда мы с Кимом и Квадратным впервые на юг отправились?

– Эх ты, наездник… Виконтом его звали. – Мама снова подтащила к себе кружку, выпила чуть не треть одним махом. – Кстати, если бы не он, не было бы у нас поголовья. Отличным он производителем оказался, с него все и пошло. – Вдруг она посмотрела на Ростика, склонив голову, словно размышляя, говорить ли ему, о чем она подумала. – Только вот что… Несколько лет назад, когда мы еще ограждения не умели как следует ставить, у нас с десяток трехлеток убежало в степь… Или их бакумуры ночью пугнули, а никто и не заметил. Они иногда это умеют.

– Как Ждо? – деловито спросил Ростик.

– Да, примерно. И представь себе, этих вот диких мустангов развелось… Мы пробовали их отлавливать, хотя они и не скаковые, потому что мелковаты. Но самое интересное, эти мустанги с нашими спариваться отказываются.

– Почему?

– Не могу знать, ваше благородие, – мама опять погладила Росу, уже соизмеряя свои силы и девчоночью хрупкость внучки. – Но подозреваю, что они… может быть, мутировали. Хотя это по-прежнему один вид, и спаривание в принципе возможно.

– Может, не хотят они, – серьезно подсказала Роса.

– А что это значит с высоты твоей коннезаводческой философии? – спросил Рост.

Мама вдруг стала очень серьезной.

– А то, сын, что, может быть, очень скоро мы столкнемся и с мутацией людей, причем в ту сторону, какую не способны даже предвидеть.

Как-то разом все принялись укладываться спать. Разумеется, сначала отправили по спальням детей, причем Гаврила дольше всех выражал неудовольствие, но все-таки подчинился. Чем его подкупила мама или что она вздумала ему объяснять, пошептавшись в углу, было непонятно.

Рост довольно скоро остался с Винторуком. Тот как сидел, так и остался на своей табуретке. Рост посмотрел на него, уже в который раз удивился тому, как в этой волосатой физиономии вдруг стала проступать значимость лет и жизненного опыта.

Внезапно волосатик отвернулся, и лишь спустя пару мгновений Ростику стало ясно, что он не отвернулся, а разглядывает что-то под факелом, который освещал дверь в темную теперь кухню. И из этой тьмы что-то шагнуло… Нет, это был не один аглор, а несколько. Ростик даже удивился тому, что раньше не воспринимал их.

Скрипнула лавка, Бастен откинул капюшон. Так же поступили Ихи-вара и Зули. Вот ее-то Ростик не ожидал тут увидеть, он полагал, что она по-прежнему находится в южных степях или на корабле с пурпурными, который стоял в горном озере.

– Не ожидал, – проговорил он.

– А твой Гаврил, – Бастен как-то иначе произнес это имя, но, может быть, так оно звучало на едином, – нас все время видел. Я за ним замечаю эту особенность.

– Он вообще толковый юноша, – добавила Ихи-вара, – поговорить с ним бывает интересно.

– Ихи, ты же по-русски… не то чтобы очень.

– Говорить на едином мальчику трудно, но понять его можно, – фыркнула Зули. – Совсем ты мало с детьми бываешь, Рост-люд.

– Он тот, кто не должен воспитывать сыновей иначе, – уронил Бастен, – кроме как своим примером.

Фраза была не слишком вразумительной, но Ростик решил, что давно не говорил на едином, поэтому немного отстает. Этот дефект следовало бы исправить.

– Так у нас в роду, наверное, повелось. – Аглоры молчали, хотя Ростик не сомневался, что появились они не зря, что-то удумали, о чем-то хотят сообщить или от чего-то отговорить. – Вы ведь не просто так… меня подстерегли?

– Не просто, – согласилась Ихи-вара, она вообще, кажется, и была зачинщицей этого разговора. Почему Ростику так показалось, он не знал.

– Продолжай, пожалуйста.

– У нас есть легенда, что мы – ученики такого же… Зевса, какой теперь есть у вас, людей. – Ихи-вара чуть сжала зубы, словно боролась, например, с острым желанием накинуть капюшон, чтобы никто не видел ее лица.

– Да ну? – произнес Ростик, чтобы она не замолчала, показывая, как такое сообщение ему важно дослушать до конца.

– Даже наши мечи – его оружие.

Вот это было уже не слишком понятно. У невидимок были и пушки, и пистолеты, и много другого разного, но… Они предпочитали холодное оружие, даже какие-то метательные стрелки использовали или пластины с остро заточенными краями. В этом было что-то от присущей аглорам силы и неуязвимости. Вернее, попытки постоянно узнавать, как далеко эта неуязвимость простирается, где она отказывает, и можно ли продвинуть ее еще хотя бы чуть дальше.

– У нас есть еще легенда, когда воин рождается, его можно сразу окунуть в то, что составляет твою кабину в Гулливере или в новом, плавающем по морям звере. – Ихи-вара мельком окинула взглядом Бастена, но тот помогать ей не собирался, терпеливо ждал, что будет дальше. – Тогда мальчик или девочка привыкает к обращению с… гигантом, – это слово она произнесла по-русски, – с младенчества.

Кажется, Ростик начал понимать. Но все в нем поднялось против такого вовлечения детей в проблемы взрослых, ведь дети, что ни говори, а созданы, чтобы самостоятельно искать пути в этом мире и сделать этот мир иным, нежели он был до них. Иначе не стоило и вкладывать в освоение этого мира столько сил и стараний и жервовать жизнями людей, которые погибли, возможно, ради этого же.

– На это мы не пойдем.

– Жаль, со временем они могут превратиться в более совершенных бойцов, чем вы сейчас.

– Я не представляю, как можно отнять у ребенка родителей и сделать из него…

– А есть ли выбор? – спросила Ихи-вара. – Мы наблюдаем, что скоро грянут очень трудные времена.

Да, с этими прирожденными бойцами следовало как-то иначе. И Ростик почти на ощупь попробовал иначе.

– Мы еще толком не научились обращаться с гигантами, мы не научились… обихаживать их. Но мы непременно научимся. И попутно поймем, по какому принципу для них следует выбирать наездников. Надеюсь, пока эти страшные времена, которые вы предчувствуете, не наступили, у нас есть… выбор.

– Наши дети, общаясь с твоими детьми, Рост-люд, делаются немного похожими на них. – Зули была слегка рассержена, Ростик понял это по тому, как у нее подрагивала бровь. – Может быть, тогда имеет смысл подумать над тем, чтобы сажать в гигантов… кого-нибудь из наших подростков?

– Зули, друг по оружию, – эту формулу Ростик забыл, но теперь вспомнил и использовал, кажется, удачно, ведь Зули спасла ему жизнь во время атаки на Валламахиси, да и он там не оплошал, тоже ее спас, хотя шансов на это было маловато, – вы как племя, аглоры, бойцы в нузах, сильны и умелы в привычном для вас бою. Жалко будет, если таких ценных бойцов мы станем использовать в гигантах, где, может быть, вполне подойдут менее умелые от природы солдаты. Выигрыш от того, что мы научим обращаться с ними людей, будет гораздо значительнее.

– Звучит разумно, – кивнула Ихи-вара. – Но не думай, что это будет легко. У тебя, Рост-люд, это получилось, потому что ты… Как мне кажется, ты универсальный. Не надейся, что среди вас, людей, таких окажется достаточное количество.

Ростик кивнул.

– Как я уже сказал, мы попробуем в максимальной степени использовать время, которое у нас пока имеется.

– Не уверен, что у вас много этого времени, – холодновато, как показалось Ростику, проговорил Бастен. – На Алюминиевом заводе имеется еще одна кладка, в четыре… родильных сосуда, из которых скоро, еще до холодов начнут вылупляться летуны. И в море тоже что-то произойдет быстрее, чем ты думаешь.

– Бастен-вар-кис, спасибо тебе, – проговорил Ростик.

– За что? – удивился аглор. – Лучше думай не о вежливости, которая не многого стоит, а о том, окажетесь ли вы достаточно сильны, чтобы… выдержать это испытание. – И он набросил капюшон своего плаща, сразу сделавшись невидимым, показывая, что разговор окончен.

Глава 17

Поутру мама уже успела куда-то умотать со своими погонщиками, волосатыми ковбоями, пока Ростик откровенно дрых под бдительным присмотром Винрадки. Он даже пожалел, что так вышло, потому что после вчерашнего разговора у него осталось впечатление о каких-то недомолвках, недоговоренностях, что с мамой было бы нежелательно. А кроме того, он кое-что придумал, хотя, разумеется, как всегда, был не слишком уверен в своих идеях. Хотелось обсудить…

Но он не успел обсудить даже с Винрадкой. Только он позавтракал, только потолковал о разном, не слишком обязательном и в общем-то не очень занимательном с Гаврилой, только крикнул Росу, чтобы отправиться на берег и искупаться как следует, и не под холодной водой, льющейся, словно тяжелый металл, в их подвале, а заодно приглядеть, как там переночевал его касатик, как вдруг Ждо сурово поставила его в известность:

– Ко н’м ед-т.

– Чего? – и лишь так переспросив, Ростик догадался, что следует ждать гостей.

Гости и появились, Ким с Ладой на уже виденном им экраноплане, сконструированном наподобие треугольного крыла, с двумя пилотскими креслами и одним местом позади. Правда, там приходилось сидеть, поджав ноги. Винрадка, мило ухмыльнувшись Ладе, обозначая этим какое-то их тайное девчоночье соперничество, собралась было кормить прибывшую команду, но Ким запротестовал:

– Тут всего-то пара часов ходу, не стоит волноваться, хозяйка.

Винрадка и сама слегка оторопела от такого обращения, но послушно, как всегда у нее получалось, стала собирать мужа. А Ростик в это время о чем-то усиленно размышлял, причем никому ничего не объяснял. В машину тем не менее он забарался послушно, вот только при этом довольно долго гонялся за Табаском. А тот не давался, и почти все его племя, которое насчитывало уже не один десяток хвостатых зверьков, активно помогало своему верховодителю избежать плена. Пришлось вызывать Ждо, вот она-то, кажется, и сумела заставить мангуста поддаться неуклюжим Ростиковым попыткам схватить его, и дельно посоветовала:

– Ме-ишк, а т-сб’жи-т.

– Не сбежит, – раздосадовано решил Ростик, хотя вовсе не был уверен в своих словах. – И обидится он, если его в мешок посадить.

Табаск и правда не сбежал, потому что бежать было некуда, на этот раз Ким погнал свою машину через море. Рост даже спросил его:

– А ты чего, когда ко мне летишь, всегда по степи, а когда от меня – через море?

– Не понимаешь? – перекрикивая свист ветра, поинтересовался старый дружище Ким. – Без тебя на нас и Фоп может навалиться, и викрамы… И черт знает что еще. А с тобой… В общем, почти безопасно.

Ничего себе – безопасность, думал Ростик почти весь оставшийся путь, который они, действительно проделали на редкость быстро и точно. Он даже немного другими, участливыми глазами смотрел на то, как Ким с Ладой справлялись с рычагами, и решил, что через море, если не принимать в расчет всякие опасности, скорость действительно была раза в полтора выше. Хотя талисманом безопасности, защитой от Фопа или от кого-нибудь еще Рост себя определенно не чувствовал.

В Одессу прибыли задолго до условного полдня, причем Ростик еще с моря заметил, что весь народ трудится не покладая рук, все чем-нибудь были заняты. Когда лодка, поднимая в воздух тучу песка, выползла на ближайший к городу кусок пляжа, подальше от пирамиды, их уже заметили, и к ним кто-то направлялся.

Разминая после неудобного сиденья ноги, Ростик определил, что на этот раз делегация не слишком значительная. Но кто это был, он все-таки определить не мог, пока Лада не подсказала:

– Казаринов с Баяпошкой.

– Кажется, – иронически вздохнул Ким, – тебя тут не слишком привечают, может, чтобы не зачастил.

Шутка была из той категории, в которой имелась… не самая большая доля шутки, к сожалению. Рост с внезапным раздражением заметил, что на этот раз ему хотелось, чтобы было иначе – и народу побольше, и его действия стали бы понятными, и уж конечно, чтобы прошло это чрезмерно осторожное, едва ли не враждебное отношение к тому, что он собирался делать.

Еще издалека Казаринов прокричал:

– Гринев, а мы уже и не знали, что думать… – Оказавшись ближе, он пояснил: – От тебя же никаких известий, ушел в море в этой… штуке, и все, ни гугу.

– Но вы же прислали за мной машину, – Рост кивнул в сторону Кима, который возился с экранопланом, время от времени заставляя Ладу себе помогать.

– Она сообразила, – Казаринов кивнул на аймихошу, бывшую Ростикову жену, которая чуть ли не робко стояла поодаль.

– Как? – спросил ее Рост.

– Винрадка подсказала, – отозвалась Баяпошка и отвернулась. Она его опасалась еще больше, чем решался демонстрировать Казаринов или Ким с Ладой.

Рост пригладил Табаска, который неожиданно принялся шебуршиться на его плечах, то укладывался, то наоборот – вставал, как беспокойный кот. Поглаживания, впрочем, плохо помогали.

– Ты пойми, – продолжил Казаринов, – скоро новые роды, второй морской… появится.

– Касатками их следует называть, – подсказал Ростик. – Они дышат воздухом, условно говоря, живородящие и к тому же изрядно на касаток похожи.

– Интересно, какое отношение их появление имеет к родам, – не сумела смолчать Баяпошка. Ей, женщине, такое использование этого слова казалось неправильным, если не сказать – оскорбительным.

– Касаток? – переспросил Казаринов. – Не знаю, тебе виднее. Но что мы будем с этим… вторым делать?

– Мне нужно твое разрешение побродить по городу, – сказал Ростик, – и чтобы меня всюду пускали, все рассказывали, как инспектору какому-нибудь.

– Инспектору? – не понял Казаринов.

– Это будет наиболее простым объяснением, легендой, если хочешь. На самом деле, я буду выбирать того, кто полезет во вторую касатку.

– Это нелегко, – Баяпошка, кажется, поняла все быстрее бывшего главинженера паровозного завода, но при этом совсем недвусмысленно поежилась. – Люди…

– Знаю. Хотя и не одобряю их почти… озлобленности. Но делать нечего, придется выходить из положения. Кстати, для этого и не нужно им правду говорить.

– Приказ я могу отдать, – покорился Казаринов, – но и ты – поаккуратней.

– А ты ему проводника толкового дай, – предложила Баяпошка, ни на мгновение не подумав, что сама может быть этим проводником.

Подождав с полчаса, пока Ким закончит свои манипуляции, и дождавшись Ладу, Рост отправился на поиски… того, кто должен был стать его напарником в море. При этом он думал, что было бы совсем неплохо, если бы ему удалось найти не одного, а двух таких ребят, тогда бы он отдал своего Левиафана новому наезднику, и сам занялся бы чем-нибудь еще, например, попыткой тренировать людей, чтобы они подходили новым гигантам, которые непременно должны были появиться.

Он ходил уже часа два, время от времени натыкаясь на откровенно подозрительные взгляды, которыми его окидывали там и тут ребята, которые хоть и знали о нем, но не собирались тратить время даже на то, чтобы перекинуться парой слов, когда его окликнул незнакомый голос. Рост с Ладой обернулись. По тенистой улице, ведущей от ценра города, по которой они пытались пройти к складам и дальним воротам в городской стене, их догонял невысокий паренек, чем-то напоминавший Игорька Израилева.

– Здравствуйте, меня зовут…

– Леха это, – безапелляционно оповестила Лада, – Костыльков. По прозвищу Хоттабыча-Еще-Не-Нашел.

Парень смущенно протянул руку. Не в присутствии Председателя и без лейтенантских погон он выглядел сухопарым, более юным и нерешительным. Даже становилось заметно, что он и бриться-то по-настоящему не начал.

– Сами понимаете, с моей фамилией у всех одна идея, про старика Хоттабыча. Но я о другом… – Он даже слегка выпрямился в «смирно». – Для меня большая честь помочь вам, товарищ майор. – Помолчал. – Я много о вас слышал, как и другие, наверное, читал вашу книгу… В общем, я буду рад оказаться полезным.

Ростик смотрел на него, и сам не понимал, что взгляд у него грустный, а для тех, кто его плохо знал, он мог показаться и неодобрительным. У него почему-то возникло скверное ощущение, что этот парень… в общем, с ним случится что-то на редкость плохое. Хотя что могло случиться в тихой и безопасной Одессе?

Они стали обходить город дальше. Костыльков говорил много и большей частью бестолково, но в то же время Ростик взглядом давал Ладе понять, чтобы она его не останавливала, – парню хотелось немного похвастаться тем, как ловко и умело они тут все устроили, как толково наладили жизнь и какие замечательные люди тут обитают.

Вот на это Ростик, естественно, обращал повышенное внимание, много здоровался, пожимал чьи-то руки, решив про себя, даже если не получится найти того, кто будет его партнером, все равно эта прогулка имела смысл, потому что она была способна развеять миф о его какой-то особенности, оторванности от людей, о его необычности и, главное, – о необычности того, чем он занимался с касатками.

Впрочем, к вечеру, как он и сам понял, без подсказок, это плохо у него получилось. Люди стали, пожалуй, еще настороженней, как-то осознав, что он ищет что-то, о чем не хочет им рассказать и в чем они определенно не хотели принимать ни малейшего участия. Вероятно, по каким-то сходным с телеграфом джунглей каналам Баяпошка проговорилась об истинной причине его прибытия в город, или Ким что-нибудь ляпнул невпопад… За ним такое водилось.

Они обошли и казармы, и порт, и мастерские, и склады, и защитные посты на стенах и в степи, и даже лазарет, который оказался очень чистеньким, не слишком большим, всего-то на две дюжины коек. Родильное отделение, к слову, оказалось гораздо больше, но туда Ростика, естественно, не пустили. Молодым мамам полагалось заботиться о своих чадах, а не тревожиться о том, что еще надумало начальство, тем более с инспекторскими полномочиями.

Хуже всего было то, что Рост и сам не понимал, что ищет и как сработает его способность осознать это, если или когда он это… что-то найдет. Какие-то мысли, конечно, вертелись у него в голове, не давали ему покоя, но пока ничего путного из этого не выходило.

Они вернулись в главный, начальственный корпус города, когда ребята уже потянулись с работы, вместе со всеми. И лишь тут, на площади перед этим главным зданием, где происходила смена караулов, Рост почувствовал странное оживление Табаска.

Весь день кесен-анд’фа пролежал на его плечах, не хуже какого-нибудь экзотического воротника, без малейших признаков своей воли или способности к движению и вдруг… Он поднял голову, потом осмотрел всех ребят в форме, которые стояли довольно плотными рядами, чтобы отбить перекличку, отчитаться в происшествиях, которых было не слишком много, и заступить на новое дежурство.

Затем Табаск закрыл глаза, Ростик даже остановился, чтобы не упустить ни единого его действия. Лада тоже приостановилась, немного подняла руку, будто хотела поддержать Ростика, да так и застыла. Костыльков умолк, понимая, что происходит какая-то странность…

Вдруг Табаск ловко спрыгнул с плеч Ростика, даже более умело, чем кошка, хотя и процарапал ему кожу под гимнастеркой на груди. Но это было неважно. Гораздо важнее было то, что мангуст прошелся, по своему обыкновению плавно повиливая хвостом, перед людьми, потом отважно или нахально вышел перед строем. Ростик тут же, одним скачком долетел до командующего разводом паренька, на редкость белого, даже с белесыми глазами, видимо, альбиноса, и резковато приказал ему умолкнуть. Тот немного забеспокоился, но послушно приказал строю:

– Смир-но!

Табаск походил среди этих ребят, между ног, обутых то в сапоги, в которых было все-таки еще очень жарко, то в ботинки, сбитые в местных мастерских, причем лишь на немногих имелись следы ваксы, и вдруг… Да, Рост и сам понял, кого он ищет. Потому что увидел.

Правофланговым ребят, которые, кажется, дежурили на сигнальной вышке Одессы, принимая сведения, передаваемые по цепочке из Боловска, и одновременно наблюдая за той стороной, где обитали пернатики, и за воздухом, предотвращая неожиданное появление прозрачных китов, стоял совсем неприметный паренек с погонами младшего лейтенанта. Звали его Артемом Михайловым, когда-то он был у Ростика сигнальщиком в Пентагоне, еще когда строили эту крепость, а потом дрались за нее с дикими бегимлеси, в итоге потерпев поражение и вынужденно отступив.

Вот на Артема Табаск и оперся передними лапками, спешно задрав свой великолепный хвост, нимало не заботясь о субординации, по которой, конечно, в строю так обращаться даже с младшим лейтенантом не полагалось. Лада удивленно посмотрела на Ростика, поняла, потом решительно заголосила:

– Младш-ле’тнт Михайлов, выйти из строя.

На этом поиски завершились. Табаск снова забрался на плечи к Ростику, словно бы успокоился после проделанной работы. Для Роста с Ладой работа же только началась. Им пришлось почти до полуночи сидеть с Артемом, Костыльковым и время от времени заходившим в комнату, где они вели эти переговоры, Казариновым, рассказывая, что теперь ему придется делать. Михайлов не соглашался ни в какую, главный аргумент он высказал почти сразу и потом придерживался его со стойкостью пытаемого партизана:

– Я не могу… У меня жена рожает тут, а вы… Какие-то походы в море, обучение с касаткой… Нет и еще раз нет.

– Не обучение, а контакт, переход в ее тело, командование ее действиями, – поясняла Лада, но парень попросту не слушал.

Наконец Ростик не выдержал.

– Артем, я бы мог тебе приказать, и поверь, что этот приказ тебя заставят выполнить. Но мне хочется, чтобы ты понял – у нас не та ситуация, когда мы можем позволить тебе отвертеться, поэтому будет лучше, если ты сам проявишь к этому желание. Просто – поймешь и захочешь этим заниматься.

Парень так и остался при своем мнении. Но Ростика это уже не смущало. Он приказал перенести к месту, где и сам в середине лета ночевал под открытым небом, походные койки, выставить там дополнительную охрану и обосновался с чувством, что день прошел не зря.

Михайлов появился только под утро, с мешком каких-то вещей, которые ему были явно не нужны, голодный настолько, что съел все, что осталось после ужина Ростика и Лады, который они себе устроили у костра. После этого он улегся на свою отчаянно скрипевшую койку и обреченно принялся смотреть в темное еще полдневное небо.

– Парень, – заговорила Лада.

Она тоже не спала, может быть, гадая, а появится ли Михайлов, не пустится ли в бега, чтобы… Ну, его мнения о справедливости или обязанностях перед семьей могли завести его куда как далеко. К счастью, сильнее мыслей об уюте и семейном благополучии в нем оказалось чувство долга.

– Артем, ты не очень переживай. Подумай о том, какой аттестат теперь станет получать твоя жена.

Ростик и Лада при этом немного затаили дыхание, важно было понять, что он сам теперь думает.

– Да что там, аттестат… Мы же все равно не голодали, дети учатся, чего нам еще-то?

– Будет лучше, и в чинах подрастешь, – продолжала Лада.

Тогда-то Ростик вдруг вспомнил, что этот самый Михайлов и раньше был не слишком озабочен службой, чином и общим положением. Интересно, почему именно его выбрал Табаск? Из-за того, что не нашлось никого лучше? Это может быть ошибкой, думал Ростик, при таком индифферентном отношении к обязанностям этот парень вряд ли на многое способен.

– Ты плавать умеешь? Море, воду любишь?

– Купаться люблю, но не плавать, а так… чтобы по грудь было. – Он вдруг перевернулся на живот, посмотрел на Ростика, хотя определенно не мог видеть его при свете затухающего костерка. – Ты пойми, майор…

– Привыкай называть Гринева командиром, – серьезно посоветовала ему Лада.

– Ладно. Командир, учти, я если жену три дня не вижу, весь извожусь… Она же у меня такая… нежная.

– Знаю, – вдруг снова очень твердо заговорила Лада, – про вас вся Одесса говорит, что вы оба – любовники хоть куда. Но когда ты окажешься там, это пройдет.

Интересно, подумал Ростик, она-то откуда знает? Ведь ни разу не побывала в гиганте.

– Зачем ты так? – спросил он ее. Потом повернулся к Михайлову. – Артем, я не знаю, как тебя успокоить. Просто думай, что у нас действительно нет выбора, мы должны это сделать. Понимаешь? – Он помолчал и договорил, хотя знал, что, вероятно, откровенно обманывает этого паренька: – Могу обещать только одно, как только найдем тебе замену, а такое возможно, и даже скорее, чем ты думаешь, я тебя отпущу. Мне и самому не нравится, что ты так небрежно относишься к этому заданию, поэтому… Да, как только будет альтернатива, сразу освобожу, на это и рассчитывай.

– Так всегда говорят, а потом… – Артем вздохнул и укрылся с головой.

– Но сейчас все равно начинай думать о том… о касатке, которую ты должен приручить, – посоветовала Лада. – Это часть задания.

И к удивлению Ростика, Табаск, видимо, вполне довольный своим выбором, вдруг сполз с него, добрался до койки Михайлова и ловко взлетел ему почти на голову. При этом Лада охнула и тут же потребовала:

– Артем, терпи. Он ничего просто так не делает.

– Вы все просто так ничего не делаете, – донеслось, как из погреба, из-под одеяла, но сбоку появилась рука и мягко обхватила хвостатого зверька.

Табаск свернулся в локте этой руки и едва слышно чихнул. Видимо, и ему придется теперь привыкать к этому новому для него человеку, подумал Ростик. И тут уж, чихай не чихай, а принимайся за какое-то таинственное, понятное только кесен-анд’фам дело, чтобы этот выбор оправдался, чтобы парень действительно смог использовать новую касатку по назначению, и даже наилучшим образом.

Глава 18

Плавал Артем еще хуже, чем хотелось бы, практически он умел лишь держаться на воде, да и то недолго. Даже умение лежать, планировать, как это когда-то называлось в Ростиковом детстве, как выяснилось, было для него непостижимым искусством. Его пугало дыхание через трубку, пугала вода на лице, пугала глубина под ним, которая казалась бездонной.

Ростик, приглядываясь к нему, решил, что парня мучает какая-то фобия, вроде той, о которой рассказывала ему одна знакомая еще в школе, мол, она не может плавать, потому что боится наткнуться на утопленника.

Красота подводного мира оставалась для него закрытой, он не чувствовал ни малейшего подъема, обнаружив свою тень на дне, его оставляла безучастным прохлада, которая окутывала тело, стоило чуть погрузиться в глубину. Не веселила жизнь, кипевшая вокруг, все эти бесчисленные стаи мальков, крабики, ползающие между камешков и водорослей, раковины, дышащие всем своим нежным тельцем. И отчаянно пугало дальнее, темно-жемчужное море, которое даже при спокойной погоде колыхалось, пронизанное острыми солнечными стрелами, как на суше бывает очень редко, особенно в Полдневье, где каждая тучка составляла исключение из-за бедности атмосферы.

Тем не менее Ростик провел несколько дней, заставляя Артема привыкнуть к тому миру, который теперь должен был стать для него привычным, словно собственная спальня, или еще привычней. Иногда ему казалось, что Табаск все-таки ошибся, что не может такой сухопутный и неспортивный увалень понять радости подводного мира и эффективно работать в теле очередной касатки. Но почему-то его, даже в этих сомнениях, не оставляло чувство все возрастающей уверенности в правильности выбора мангуста. Поэтому они продолжали заплывы, ныряния, а Ростик не скупился на уговоры и даже откровенные понукания.

Хотя Ростику казалось, что они мало чего с Артемом добились, Лада тоже вдруг решила, что все у них может получиться. На третий, кажется, день она произнесла, сидя на бережку, поглядывая на обоих… амфибий, как Роста с Михайловым почему-то стали называть в Одессе, ловко щелкая спицами над уже обширным свитером, который она предназначала Росту:

– Думаю, с плаваньями можно завершать. Пора переходить ко второму этапу.

Рост услышал ее, потому что стоял по колено в воде, пробуя промыть загубник трубки, в который после заплыва иногда забивался песок.

– Какому этапу?

– Пусть он учится плавать голым.

– Ч-что? – казалось, Михайлова, который только что вышел на берег, хватит удар.

– Объясни, – попросил Ростик.

– У него же явная боязнь… Он не сможет раздеться перед людьми. Придется его и этому учить.

– Посмотреть на мужские стати захотелось? – спросил Рост, но, повернувшись к Михайлову, понял, что Лада права. Парень определенно покраснел, и не только из-за того, что последние дни жарился на солнце, как на сковороде. – Слушай, а если мы всю охрану отошлем подальше, ты сможешь ведь, правда?

Артем окинул взглядом, похожим на беззвучный крик, Одессу, которая, по его мнению, была расположена слишком близко. И тогда Рост решился. Он приказал Ладе отогнать всех, кто стоял поблизости, разделся сам и приказал раздеться Михайлову. У того от смущения разладилось даже то немногое, чему он за последние дни научился. Он просто шел камнем ко дну, хотя как это получалось с запасом воздуха в легких, с ластами, которые при энергичной работе ног могли вынести тело пловца почти до пояса в воздух, – было непонятно.

В общем, этот барьер преодолеть Ростик у него не сумел. Проклиная судьбу, которая послала ему такого напарника, он сдался, и… правильно сделал, потому что не успели они пообедать, как из города прибежала какая-то девчонка лет десяти и, волнуясь, сообщила, что из Боловска прибыло начальство во главе с самим Председателем, и они требуют Гринева, чтобы узнать, как обстоят дела.

Рост с Михайловым оделись, Лада немного привела их в порядок, хотя одежда обоих за последние дни стала совсем не парадной, и втроем они отправились в главное здание города.

Тут уже находилось… Росту захотелось протереть глаза, потому что довольно обширная комната, почти зал, в котором могло уместиться до сотни человек, оказалась почти заполненной. Тут был и Ким с группой каких-то малознакомых Ростику ребят, по всему видно – летунов, и Баяпошка, которая откровенно опекала пятерых стариков из аймихо, и сам Председатель в окружении Пестеля, Перегуды, Смаги и с какой-то странной девушкой с прозрачнейшими, бирюзовыми глазами. Вот его-то Ростик и спросил, едва они поздоровались:

– Как на юге, на корабле то есть?

– На корабль за главного послали Мурада Сапарова. А я вот нужен в Боловске. Не все же тебе в центре обретаться, и нас иногда спрашивают.

Ростик уже который раз поразился нескладности речи этого… с позволения сказать, офицера, но промолчал, не до того было. Потому что произошла удивительная вещь.

В зал следом за Ладой вошел Табаск. Он постоял на пороге, нимало не беспокоясь о том, что ему кто-нибудь из неловких присутствующих наступит на отставленный пистолетом хвост, и вдруг припустил вперед. Рост, вытянув шею, попытался проследить за ним, но это было непросто.

Кесен-анд’фа вдруг пропал на миг, а потом Рост увидел его… карабкающимся на Гену Гартунга. Тот о чем-то оживленно, но тихо переговаривался с Лехой Астаховым и Якобсоном. И вот ведь какая штука, Гартунг не дрогнул, даже слегка улыбнулся, когда подсаживал живой индикатор каких-то неведомых способностей себе на грудь. Он лишь удивился, когда Табаск, не удовольствовавшись этим, продолжил путь, пока не улегся ему на плечи, как до этого поступал только с Ростиком и, очень редко, с Винрадкой.

Ростик посмотрел на Ладу, та все понимала и ответила таким же сосредоточенным и острым взглядом.

– Ага, – проговорил Председатель Дондик, заметив Ростика и остальную команду, прибытия которой ожидал, – явились. Тогда давайте рассаживаться.

Все попробовали было расположиться на стульях и лавках вокруг обеденных столов, чисто выскобленных и пустых, а Рост представил, сколько же антигравов потребовалось, чтобы доставить сюда всю эту орду начальства, но так ничего и не придумал.

От Председателя, кстати, не отходил Казаринов, который нарочито громко, не останавливаясь, словно опасался, что его и без того скоро попросят умолкнуть, докладывал, мол, выращивание ружей навело его на идею – «пусть этот Гринев, который умеет заказывать у пирамиды гигантов, предложит ей вырастить подводную лодку, а не живых акул, и тогда господство над морем обеспечено…» Дальше Ростик не слушал, просто отгородился от всех этих людей и попытался понять, что делает Табаск.

А тот уже ничего не делал, лежал себе спокойно, пробуя нырнуть в свою обычную дрему. Но Гартунг-то каков молодец! Рост обрадовался этому, словно во время боя в куче всякого хлама нашел еще одну жестянку с патронами, причем в тот момент, когда свои у него уже закончились.

– Прошу тишины, – предложил Дондик. – Гринев, давай рассказывай.

Ростик быстро, словно это уже не имело значения – а для него действительно все было понятно, – пересказал происшедшее тут за последний месяц. Описал, как рождалась касатка, дал определение ее возможностей, вынесенных из его заплыва по заливу, немного пояснил, что понял про викрамов, и особо подчеркнул, что проделал тут мангуст, когда отыскал Михайлова.

– То есть ты полагаешь, что народ, который мы могли бы сажать в гигантов, мы найти не сможем? – спросил Перегуда.

– Теперь, когда кесен-анд’фа показал, что может находить их в любой толпе, определить их будет несложно, но следует понять, таких людей очень немного.

– Но ведь на юге ты посадил Квадратного, – удивилась девушка с бирюзой в глазах, и Ростик вспомнил, что это была любовь и, кажется, подруга Председателя, Люся Казаринова, дочь главного теперь распорядителя по Одессе. – И на заводе не слишком церемонился, запряг тех, кто оказался под рукой.

– Дело было не так, – терпеливо отозвался Ростик. – Я провалялся, думается, почти в коме, чтобы подготовить ребят к той роли, которую они должны были играть. Как это получилось, меня не спрашивайте, я не знаю.

– Ты не знаешь, что сам же проделал, – поинтересовался Смага, – если, разумеется, ты что-то такое там действительно совершил?

Ростик остался спокойным.

– И вот еще что хочу добавить, больше на меня в этом плане не рассчитывайте, это может меня попросту прикончить.

– Так страшно? – спросил вдруг откуда-то вынырнувший Пестель. Ростик ему только кивнул.

– Сколько у нас еще кладок? – спросил Перегуда.

– Вопрос следует ставить иначе, – жестковато проговорил Председатель, – сколько нам нужно, чтобы добиться успеха на юге, хотя бы на юге?

Вот на юге, кажется, можно сражаться теми силами, которые имеются, нехотя подумал Ростик. Но выступать с этими предложениями было еще рано, начальственную публику следовало подготовить.

– Ребята там откровенно не справляются, – тут же звонко доложил Смага. – Мало их, и, хотя они стараются…

– Сколько нужно?

– Мы прикидывали, что при нынешних темпах подхода пауков из пустыни к озеру, чтобы их сдержать, следует подумать еще о двух десятках птерозавров.

– Понятно, – кивнул Пестель, – воспроизводство пауков, особенно по весне, вполне заткнуло брешь в их численности, которую пробили летатели. Жаль.

– Два десятка птерозавров выдержишь? – в упор спросил Ростика Председатель.

– Я же ответил, что нет. Да и не позволит это выиграть войну, если таким образом мы только-только будем сбивать их прирост. – Ростик вздохнул. – Это приведет к длительной войне, что нежелательно.

– Заводы, в принципе, могут изготавливать взрывчатки столько, сколько и сейчас, – прогудел Казаринов. – Мы вместо иных наполнителей алюминиевую пудру попробовали…

– Потом, – сдержанно попросил его Дондик. – Итак, на два десятка летателей, как сказал Пестель, тебя не хватит. Значит, такого ресурса у нас не имеется?

– Есть еще одна хитрость, – начал Ростик. – Ребята, которые сидят в летателях, да и Квадратный, который, как мне думается, почти не выходит из Гулливера…

– Кстати, – Смага перебил его, – тот же Квадратный докладывал, если бы у нас было с три-четыре таких Гулливеров, не исключено, что двары вышли бы из леса. Это означает… Что до реки, образующей озеро, то есть все левобережье, мы бы сумели все-таки засадить этой травой.

– Тогда мы бы сумели устроить и нормальные сельхозугодья, – проговорил Перегуда. – А то до сих пор они там питаются одним молдвуном, а это… В общем, без витаминов и мяса они тоже долго не протянут.

– Как же так? – спросила Люся.

– На самолетах поставляем, – подсказал Ким. – Еще ребята рыбу ловят, но ее немного, всю викрамы сожрали. А с мясом еще хуже… Комши распугали всю дичь в округе на сотни километров, и как им это только удалось?

– Кажется, в долговременной войне шансов у нас… не слишком много, – вздохнул Перегуда.

– Мягко сказано, – буркнул Дондик, постучал по своему обыкновению пальцами по столу, словно по клавишам рояля, поднял голову, прищурившись, посмотрел на Роста. – Что ты хотел сказать?

– Ребята проводят в гигантах слишком много времени. Их нужно сменять, разумеется, тоже на подготовленных людей.

– А что им сделается? – высказался кто-то из чинуш, которых Ростик почти не знал.

– Мало ли что… с ними может приключиться, – отозвался он. – Например, может поменяться психика, и вместо войны, защиты корабля, защиты Боловска, они уйдут в Водный мир, поверьте, жизнь там и безопаснее, и сытнее.

– Махнул, Гринев… Это же дезертирство, – сказал кто-то из Кимовых летунов.

Ростик не отозвался. Это было и не нужно, потому что многие, кто вполголоса, кто громче, стали разбираться с тем, что услышали. В целом, интонации были не слишком обнадеживающими. Наконец всплыло имя Гартунга.

– А что Гартунг? – спросил Председатель, потом понял. – Ага, этот твой живой воротник… То есть мангуст нашел нам еще одного потенциального…

– Наездника гигантов, – подсказал Пестель.

– Меня? – удивился Гена, словно только сейчас до него дошло, что таким образом он оказался рекрутирован в какое-то не самое радостное для него предприятие.

– В принципе, – Ростик и не заметил, что, стоило ему начать речь, в зале стало заметно тише, – я бы хотел использовать его вместо Михайлова. То есть подготовить и сунуть в касатку.

– Гартунга не отдам, – бросил Председатель. – Он мне нужен как штурман на… для других заданий.

– Думаю, из положения можно выйти иначе, – заговорил Пестель. – Привезем Ростика… Виноват, майора Гринева, в Боловск, он там побродит по городу, как тут бродил, глядишь, еще с дюжину ребят отыщет.

– Правильно, – одобрил Смага.

– Все равно их нужно готовить, и все равно этого будет мало, – проговорил Ростик.

– Как готовить? – не понял Пестель.

– Понимаешь, это что-то вроде инициализации. – Ростик посмотрел на Жорку, и увидел, что тот понимает. – Кроме того, случай с Квадратным, с ребятами на заводе показывает, что при некоторых условиях эту инициализацию можно проводить куда шире, чем мы сейчас думаем. Я уверен, у нас есть немало потенциально очень способных ребят, вот только механизм, как их совместить с гигантами, мне неизвестен.

– А мангуста эта? – опять неправильно, даже грубо, проговорил Смага.

– Тебе же сказали, он – только индикатор, не больше, – сдержанно выговорила Лада. – Для обучения людей и их… натаски на гигантов он не годен.

– Это еще нужно доказать, – сказала Люся Казаринова.

Интересно, подумал Ростик, какой эффект срабатывает у таких вот… первых леди? Возможно, они начинают вмешиваться, потому что привыкают смотреть на все, за что отвечает их муж, как на собственное хозяйство? Но тогда чем и как их останавливать? То, что иногда этих самозваных «хозяек» необходимо останавливать, теперь, когда он увидел эту девушку, не вызывало у него сомнения.

– Ты будешь с Гриневым спорить? – поинтересовался Ким негромко, но почему-то все его услышали.

– Да что он, оракул у нас, что ли? – не выдержал Смага. – А аймихо?

– Нас прошу в это не вмешивать, – тут же подала голос Баяпошка. Старец сбоку от нее чуть заметно кивнул.

Председатель потер с силой глаза. Видимо, у него болела голова, просто он не подавал вида или привычно перебарывал себя, даже не замечая этого. Все-таки он толковый мужик, решил Ростик, что ни говори.

– Мне передали твое мнение, почему аймихо не могут взаимодействовать с гигантами, – сказал Дондик. – Не понимаю, как эти вещи происходят, но вынужден довериться…

– Тут довольно интересный теоретический, правда, вопрос возникает, – наклонился Пестель к Киму. – Почему аймихо не выдерживают?

– Кажется, аймихо, – Ростик кинул быстрый взгляд на старцев и Баяпошку, – отдельная раса, самостоятельно дошедшая до своих возможностей. В отличие от аглоров, например, которых некий неведомый металлолабиринт научил всему, что он умеет. Вот поэтому в бойню между чегетазурами и маталлоидами они не вмешиваются, однажды уже поплатились.

– Интересно, – задумчиво проговорил Перегуда. – Слишком общо, правда, у тебя, Гринев, получается…

Рост хотел было сказать, что это не у него так получается, он и сам выискивает правду по крупицам.

– Важно, – решительно высказался Ким, – что он правильно читает обстановку.

– Сложно у вас все, – вздохнула Лада.

– Как же, читает, – буркнул Смага, – ему все само приходит.

– А ты, – тут же вскинулась пилотша, – хотя бы в десятую долю так можешь? – Она фыркнула весьма выразительно. – Тоже мне – «само приходит».

– Что ты предлагаешь? – спросил Перегуда Роста. – Ведь ты что-то уже придумал?

– Мне кажется, – Ростик понял, что момент настал, – только кажется, правда, я могу и ошибаться…

– Ты, главное, – Председатель хмурился, видимо, полагал, что Гринев немного кокетничает, а ведь этого не было ни на грош, – не стесняйся. Скажи, что думаешь.

– Мне кажется, что для обучения людей… работе с гигантами больше всего подойдут Докай. Как это было в Нуаколе, когда меня тоже обучал друг-Докай. – Рост помедлил, и уже решительно завершил: – И я знаю, где одного такого мы уже видели.

Председатель, Перегуда, Пестель и даже Ким с Ладой мигом все поняли.

– Ты предлагаешь еще раз смотаться на Новую Гвинею? – спросил Ким.

– Фокус в том, что мы тогда нарушили обещание доставить им Фоп-фалла.

– Не нарушили, ты в отчетах писал, что обещал поговорить с ним и даже с Фопом какой-то контакт установил, но он отказался, сказал, что слишком опасно, не доберется он, и еще что-то…

– Пестель, – чуть слышно одернул его Перегуда, – дай Росту договорить.

– Ситуация видится мне такой, – Рост набирал обороты. – У нас теперь есть две касатки. Они способны сбегать на Гвинею, и там… Я попробую установить связь с кем-нибудь из Докай. Я сообщу, в каком положении мы оказались, и тогда…

– Одной встречи мало, – пробурчал Пестель.

– Нет, когда один из них дал обещание подготовить для нас луковицы ихны, об этом мигом узнали и в других городах. Это свидетельствует, – Ростик замялся, предположение было слишком туманным, – что у них может существовать связь между поселениями. И наличествует, как в некоторых других уже знакомых нам расах, общая воля.

– Продолжай, – попросил Председатель.

– Возможно, что наш металлолабиринт покажется им достаточной приманкой, чтобы принять участие в решении ситуации на нашей стороне. Возможно, они откажутся, например, путь будет для них слишком труден, тогда…

– А может, его похитить? – спросил Ким. – Отправиться не в касатке, а на экраноплане, благо, теперь вы сможете страховать его от атак снизу, из-под воды, налететь, как тогда, на крейсере, и умыкнуть?

– Докай тогда не станет работать, – мирно произнесла Баяпошка. – Они очень сложные в общении существа.

– Или при обучении наших же людей заложит в них такое, что мы еще не раз пожалеем, что вообще с ними связались, – добавил Перегуда.

– Ну, коварство в таких существах… – протянула Люся Казаринова. – Если, разумеется, Гринев их правильно описал.

Опять они о книге, а не о деле, сам себе посочувствовал Ростик. И снова заговорил:

– С Докай следует поступать честно. Если возникнут осложнения, тогда следует пояснить, что от обещаний мы не отказываемся, наоборот, дали похожее обещание и викрамам – отбить для них шхеры на юго-востоке, и если получится, море между Гвинеей и Россой… то есть нашим континентом, непременно будет нашим. Можно даже добавить – общим. Вот только не можем мобилизовать достаточное количество бойцов для гигантов, чем и следует заняться Докай. Фокус тут в том, что кладки уже существуют, поэтому мы не можем ждать и просим у них помощи. Что и сделает возможным выполнение наших долгов.

– Долги, вообще-то, уплачивают, – высказался Ким, – а не выполняют.

– А если и это не сработает? – спросил Председатель.

– Тогда будем искать подходящих людей с помощью мангуста, воевать имеющимися силами на юге, отбивать море, благо, викрамы уже к этому готовы, и когда станет возможно, отправим им Фопа. Тогда возникнет возможность еще раз поторговаться.

– О чем? – не понял Смага, но его никто не слушал.

– И помимо уплаты, так сказать, старого долга, вытребовать себе еще и Докай. Лучше нескольких, чтобы создать постоянную колонию у нас в Боловске.

– А нет ли у Докай рабства? Тогда было бы можно парочку-тройку этих самых… друзей прикупить, – почти мечтательно проговорил Ким.

– Рабства у них нет, – снова пояснила Баяпошка.

Председатель повернулся в сторону не принимающих в обсуждении ни малейшего участия старцев аймихо.

– Как мне показалось, против этого плана вы, в принципе, не возражаете?

– Знающий, – проговорила одна старица, которая не сняла с головы капюшона, так что ее лицо было не видно, – подсказал правильный путь. По нему следует пройти, чтобы получилось…

– Или не получилось, – добавил еще кто-то из их компании.

– Так, – Председатель потер глаза руками, – значит, может сработать. Ну что же, коллега, принимайся за дело. – И вторично за все совещание улыбнулся, на этот раз с облегчением.

– Есть, – отозвался Ростик и повернулся к тому месту, где сидел Гартунг, все еще с Табаском вокруг шеи.

– Нет, – Дондик покачал головой, – Гартунга я тебе все же не отдам. Задействуй Михайлова. А то у нас большой экраноплан без штурмана останется, если придется на Гвинею за Докай своими силами добираться.

– Конечно, придется, – высказался Ким. – А без Генки, сами понимаете… Даже с касатками.

– Вообще-то, странно, – заговорил Пестель, – как там пурпурные с Докай и Ширами сосуществуют? И зачем им Фоп нужен? – Вдруг он оживился. – Слушай, Рост, а если на твою касатку как-нибудь присобачить семена Фопа? Это же возможно, они не могут быть очень большими.

– Маленького Фопа тамошние викрамы просто сожрут, – сказал Ростик. – А выращивать его, сам понимаешь, у нас нет времени. Кладки быстрее созревают, чем…

– Действуем, как предложил Гринев, – твердо высказался Председатель. – Без наворотов.

Ростик поднялся с лавки, на которой сидел. Его сейчас заботили не «навороты», как выразился Дондик, он и сам понимал, что пока придется без них. Его не отпускало ощущение, что он что-то упустил, не заметил какую-то особенность имеющейся проблемы. Причем не просто в доказательствах своей правоты тут, перед этими людьми, и не в описании ситуации, а по существу, в ее понимании, и может быть, в последствиях, даже если все и получится у него каким-нибудь фантастическим образом.

В зал, где они заседали, снова вбежала та же девчонка, которая вызвала его, Ладу и Михайлова с берега.

– Там… На берегу у пирамиды… – договорить ей было трудно, она запыхалась. – Началось, – наконец выпалила она, – вторая касатка рождается.