Рождения Князя

Глава 4

— Ба, а ба! А любовь откуда берётся меж людьми?.. Ну, ба?! — ночную тишину словно клинок, вспорол мелодичный голос Хельги.

— Чего орёшь, как оглашенная?! — из противоположного угла раздалось недовольное старческое сопение. — А я почём знаю? Спи уже, шельма такая…

Хельга сразу представила, как бабка в темноте хмурит свои густые брови.

— Сопли зелёные сначала пусть высохнут! — эхом пронеслось в избе.

— Ну ба, расскажи, ну ба-а-а… — Хельга по детски канючила и не собиралась, видимо, сдаваться, немного поворочалась и специально громко, на всё помещения, обиженно засопела, шмыгнув своим носом.

— Спи уже, сиська тараканья! Мала ещё про любовь знать… — Бабка, судя по звукам, перевернулась на другой бок, хрустнула под собой душистым луговым сеном и примолкла.

— Ага, мала, как же… Уже восемнадцатое лето пошло! — из кромешной темноты прошелестел звонкий голос внучки, словно стая летучих мышей пронеслась над Ядвигой. Хельга завозилась под шерстяным одеялом и притихла, ожидая от своей бабки, хотя бы интересной и поучительной истории на сон грядущий.

— Раскудахталась, как курица, сна ей нетути, свиристелка бестолковая. — Голос бабки отскочил от тяжёлого потолка и стукнул Хельгу по голове.

— У курицы тоже петух есть! — ответила внучка, словно огрызнулась.

— А вот как сейчас встану и не посмотрю, что ты девка толстожопая, оприходую тебя через всю спину вожжами! Не поленюсь… Кобыла необъезженная, любовь ей подавай. Ишь ты, срам-то какой удумала… — Бабка замолчала, вдохнула ночной прохладный воздух полной грудью и лёгкая улыбка тронула губы не по годам красивой ещё, весьма привлекательной женщины. Хельга обиженно отвернулась к стенке, что-то пробубнила себе под нос, чтобы бабка не слышала, закрыла глаза и как все молодые в этом возрасте, мгновенно провалилась в мир грёз, отправляясь в своих сновидениях в миры Нави, а может и Правь, кто знает, куда в этот раз занесёт её нелёгкая.

— Ох-хо-хошиньки…, - выдохнула Ядвига, улыбнулась в тёмный угол избы, наблюдавшему за этим разговором с ярко жёлтыми глазами чёрному сгустку, отвернулась к бревенчатой стене, пахнущей можжевельникам и закрыла свои глаза, до самого возрождения Ярило бога.

Утро Хельгу встретило дружным гомоном и пересвистом радужных птиц. Озорные лучи уже пробились сквозь еловые лапы, падая через небольшое окно дома на спящую Хельгу, заглядывая ей прямо в глаза и весело играя солнечными зайчиками на её ресницах. Рывком подскочив с постели, Хельга сладко потянулась и бросилась босиком прямо во двор, это было её самое любимое время, границы миров, рождения нового дня, хоть она и была жрицей самой матушки Марёны, но в самых ранних лучах солнца она растворялась, как утренняя дымка тумана над таёжным лесом, перед могучем Ярилой.

Хельга потянула на себя утренний, ещё немного прохладный и влажный воздух, вдохнув полной девичьей грудью лесной первозданный аромат этого мира. Вскинула свои руки к кронам вековых елей, и её чарующий голос, мощно, нарастая с низких частот переходя на более высокие, взорвал всю округу, распугав всех неугомонных лесных пичуг на две версты вокруг дома. Малые птахи испуганными брызгами разлетелись в стороны.

Закончив свои мантры, Хельга удовлетворённая собой оглянулась по сторонам, не напугала ли опять бабку Ядвигу, но бабки не было. Мда…, наверно, ушла в лес за ягодами, подумала Хельга, и потянулась так сладко, что хрустнули кости. Пахло прохладой, видимо, ночью прошёл небольшой дождик, и она понеслась сломя голову к ближайшему горному ручью, который журчал и серебрился, недалеко от её дома, весело перекатываясь с горы Мира и щедро делясь со всеми своей ледяной прохладой, в эти знойные жаркие дни.

Исток Карачуна всегда её бодрил лучше, чем бабкины травы, Хельга присела, поводила ладонью по водной глади, немного зачерпнула хрустальной чистой водицы, она окатила себе лицо.

— Бррр, хорошо-то как! — огромные мурашки быстро-быстро побежали по её спине, опускаясь всё ниже и ниже, отгоняя всё дальше и дальше прилипшие за ночь душные грёзы и столь странные, увиденные в мире Нави на этот раз мрачные видения. Приснится же такое, гончие Одина…, она фыркнула. Это всего лишь, сон… И Хельга обтёрла прохладной ладонью лицо, отгоняя прочь, свои ночные кошмары.

В небольшой заводи ручья, на самом его отражении мирозданья, Хельга увидела жуков-плавунцов, зачерпнув в свои ладони обжигающей своим ледяным холодом горсть воды, она стала брызгать на этих проворных насекомых, пытаясь их, видимо, тоже заставить принять водные утренние процедуры.

— Я умылась и проснулась, и вы умойтесь и проснитесь. Вот вам! — пропела Хельга своим необыкновенно сильным голосом, подаренным ей от рождения самой богиней.

Неожиданно Хельга почувствовала сильный толчок немного ниже спины. Упс! Она не успела ничего сделать, только в последний миг выставила немного вперёд свои руки, словно парящая птица над горным ущельем.

Пролетев так немного вперёд, она грохнулась в заводь, словно лягушка, которая раскинула свои лапы, прямо в леденящий до одури горный источник, только охнуть успела, разбрызгивая по всем сторонам света серебряные искры ручья. Дыхание Хельги вмиг спёрло, в глазах потемнело, кислород, из лёгких рождая ультра — звук неведанной силы в её горле старался вырваться криком в мир яви, но мышечные грудные спазмы свела судорога и не давала сделать этого. Наконец ей удалось вынырнуть, как показалось Хельги, из липких объятий самого деда Карачуна. И её горло, словно врата Пекла выпустило ультразвук в окружающий пространство. Сидящая неподалёку сорока, ощетинилась перьями и свалилась с дерева. Вопль Хельги слышали, наверно, даже небесные боги, листья вздрогнули на вековых деревьях, сорвались с него словно мотыльки, закружили в воздухе, порхая и устремляясь как можно дальше от этого ада.

Визжа, дикой свиньёй, Хельга постаралась в два прыжка добраться до берега, но левой ногой зацепилась о подводный камень и повторно ухнулась в холодную пучину.

Выбравшись, наконец, на берег, она схватила, не глядя увесистый камень и, не успев перевести дух, бросилась на своего недруга. На берегу ручья, недалеко от Хельги, гордо вздымая голову к голубому небу, нагло стояла и пережевывала жёлтый одуванчик чёрная как смоль, но до ужаса довольная, хитрая козья морда.

— Ме-е-е! — высунув свой розовый язык, проблеяла морда и затрусила большими ушами. Второе, — Ме-е-е! — в сторону Хельги, прозвучало для неё ещё унизительней и обидней.

— Ах ты чёрт рогатый! — выдохнула Хельга. — Ну, скотина безрогая…, я тебе рога твои поотшибаю…, я тебе…, твоя мать коза плешивая, устрою!..

Пока мокрая Хельга пыталась вскарабкаться на зелёный пригорок скользкими от воды ногами, задница козла быстро мелькнула и скрылась в зелёных кустах крапивы, потрусив, виляя на последок куцым хвостом, в сторону дома.

— Ме-е-е! — быстро удаляясь, где-то за кустами прокричал здоровенный горный козёл. — Вот же сука… — прошептала она и Хельга бросилась за своим обидчиком вдогонку, припрятав в правой руке увесистую каменюку, стремясь в этот раз уж наверняка огреть его между бесстыжих жёлтых глаз. Ворвавшись во двор, словно порыв ветра, Хельга огляделась в поисках своего врага. Бабка Ядвига стояла возле очага и варила узвар из только что собранных в утреннем лесу свежих ягод и аккуратно срезанных веточек лесной смородины и малины, помешивая его над дымящем очагом деревянной ложкой, заправляя всё это душистыми травами и тягучим лесным мёдом. Запах от этого варева во дворе стоял просто умопомрачительный. Живот Хельги сразу же на него отреагировал, слегка зарычав.

— Где эта чёрная сучья морда?! — Хельга готова была разорвать на части этого козла, если бы, конечно, поймала его. — Чтоб тебя Карачун на забавы утащил! — прокричала она в сторону леса.

Бабка хмыкнула:

— Почему сучья?.. — Ядвига на минуту замерла, словно размышляя над услышанным. — Утёк, наверное, в горы свои чертяка твой, впрочем, как всегда… — не поворачивая головы к Хельге, ответила бабка, помешивая ложкой булькающий и столь ароматный напиток.

— Он тебя уже в третий раз за это лето в ручей опрокидывает. А ты, как дурында берёзовая, станет возле ручья, сраку свою отклячит, как корова на водопое, и вертит ей да мантры дурацкие свои распевает, словно ты навка ночная, которая мужиков приманивает сиськами своими да ляжками голыми! — проворчала бабка.

— Почему сразу берёзовая? — удивилась Хельга. — Да и какие тут мужики… — смутилась она. — Одни лешаки на сто вёрст в округе по лесу бродят и те без нужды к нам носа не кажут! — почёсывая сильно ушибленный и ещё ноющий зад, ответила внучка. — А лешаки что уж, таки и не мужики?.. — бабка повернулась к Хельге, блеснув серыми, словно туман, глазами. — Я эту пёсью кровь как облупленную знаю! Вон хоть Грома возьми, — продолжила бабка, — повидала, дай матушка каждому на своём веку ихнее племя кобелиное и уж знаю хорошо замашки ихнее, да думки приворотные… — бабка Ядвига сразу прикусила свой язык, зная нездоровое любопытство своей внучки, спохватилась и стала с двойным усердием, методично помешивать душистый навар, кинув туда ещё щепоть какой-то травы, стала тихо над котлом приговаривать.

— Утром встану, Ладе и Лелю молитву вознесу, за дары их поблагодарю. К озеру пойду, водицы наберу, лицо свое омою. Пусть лихо уйдет, пусть красота моя расцветет. Щеки мои алые, кожа моя белая, очи мои ясные. Да будет так, истину ведаю. -

Бабка зачерпнув немного в ложку своего горячего зелья, протянула внучке. — Хочешь?.. Пойди сюда, отведай, — тем самым пытаясь сбить её с толку.

Хельга задумалась и закрутила камнем, подобранный ею в ручье, размером в пол её кулака, камень имел жёлтый цвет и был довольно тяжёл.

— Ба, глянь-ка, золото… — Хельга протянула ей руку и раскрыла свою ладонь, чтобы бабке было лучше видно. Жёлтый металл сразу же отозвался на утреннее солнце и заиграл на нём, словно живой.

— Выбрось его вон за околицу! — бабка не стала даже смотреть на свою внучку, а отмахнулась от них рукой, как от надоедливых мух. Хельга замялась, почесав свою макушку.

— Ба! А правду лешаки говорят, что колдуны из тёмных миров готовы лишить жизни друг дружку за этот металл?! — выпучив свои любопытные серые глазищи, которые отчасти скрывались под чёрной, как седая ночь, чёлкой, спросила Хельга.

— Ну ба, правда, а?.. — на её ладони всё так же неподвижно лежал жёлтый кусок железа.

— Кривда… — передразнила бабка внучку, Ядвига не очень любила обсуждать эту мутную тему с ней. — Иди вон приберись во дворе лучше за своим дружком, а то весь порог дома засрал горошком своим, когда тебя утром караулил, гадёныш твой! И сама вон босая топчешь его, а потом в избу несёшь срам этот! — Бабка вопросительно посмотрела на внучку. — Тёпленький, наверно, ещё?.. Что стоишь смотришь…, ноги греешь? — съехидничала бабка перед внучкой. Хельга подпрыгнула как змеёй ужаленная и стала тщательно обтирать свои пятки об зеленеющую траву.

— Ну бабусинька, ну ягадусинька моя, ну расскажи!.. — Хельга сложила губки дудочкой. — Ну пожалуйста… — замерев в ожидании чуда, став на цыпочках перед ней как собачка.

— Правда, правда! — сдалась, наконец, бабка. Она всегда старалась отвечать на вопросы внучки, пытаясь впихнуть в её неугомонную голову все знания об окружающем мире, что знала сама, а знала она, видимо, немало.

— Так дрянь ведь железо? — стащив с себя мокрый сарафан, развешивая его на льняной верёвке, всё не унималась Хельга. — Чуть крепче козьего горошка! Не ножа из него не выковать, не стрелы, не скобы и для плуга он негоден, да и очень уж он тяжёлый, а для нормального железа он слишком мягкий, — попробовав его надкусить, хмыкнула Хельга, рассуждая вслух. — И цветом, лешак Град сказывал, золото похоже на глаза пришлых колдунов из тёмных миров, в общем, бесполезная железяка, — сделала вывод Хельга, подкинула жёлтый металл ещё раз на своей ладони и метнула сильно его через свою изгородь в сторону леса. — Во! Для пращи он хорош, летит далеко… — Хельга улыбнулся и сморщила носик.

— Ба, а ба, а тогда зачем он нужен в тёмных мирах колдунам?.. — Хельга посмотрела вопросительно на свою бабку. — Ну, ба-а?.. — неугомонная и не собиралась видимо отставать от неё.

— Ты меня доконаешь когда-нибудь, своим ба…, да, ба… По ветру сизым дымом меня решила пустить нынче? — она притопнула ногой.

— Да ба, не-е-е! Больно интересно… — Вот же егоза бестолковая — Бабка присела на рядом стоящий пенёк и посмотрела внимательно на свою внучку. — А кто ж их знает, этих тёмных? Всякое говно под себя гребут в кучку, и чем куча больше, тем им, поди, наверное, слаще, словно жуки навозные! — проговорила бабка, фыркнув, словно старая кошка. — Видала, поди, таких? — разглядывая внимательно свою внучку, вскинула она вопросительно свою бровь. Хельга замотала отрицательно головой. — Ступай вон в какашках своего друга посмотри! — бабка указала в сторону порога дома. — И метлу сразу захвати!.. — У Хельги ещё больше округлились её и так не малые серые глазищи, в них смешивалось и отвращение, и жуткое желание посмотреть на этих странных жуков, которые были похожи на этих колдунов с чужой вселенной.

— Не как они в мире жить не хотят, не ценят его… Идти против самой жизни, это значить осквернить бога… Он дал её…, он взял…, и не как иначе… — не сводя своего взора, улавливая каждое желания Хельги, продолжила своё воспитание бабка. — Видишь этот ручей, — бабка взмахнула в его сторону, — и лесное озеро, в которое он впадает? — Хельга кивнула головой. — Так вот, это и есть всё твоё, всё родное, и ручей этот, и озеро с твоими любимыми карасями, и этот ветер, и даже рыжая белка вон на ёлке сидит, шишкой хрустит. Это и есть наш общий со всеми огромный единый дом, и его надо любить, беречь и поддерживать в нём чистоту и порядок. Поняла… — бабка нахмурилась.

— Нет!.. — внучка замотала отрицательно головой. — Вот же курица… — прошептала бабка. — А ну, какая первая заповедь первых Ассов? — Хельга спрятала свои руки за спину, которые ей всё время мешались, путаясь словно верёвки. — Жить в ладу с природой, почитать и помнить сердцем своём память и законы своих предков. — Ответила несносная девчонка, шмыгая носом.

— А теперь поняла…, дурында берёзовая? Ведь это и есть Храм Рода Небесного, потому и мы все живые находимся при Роде! И Род батюшка не обидит тебя ни здоровьем, ни красотой, ни твоими детьми. А кто пойдет против Рода… — бабка многозначительно ухмыльнулась и замолчала. — Пустые будут… — бабка подставила свой лик под Ярило солнца, дав лучам обласкать его.

— Как это? — сделала округлые и удивлённые глаза Хельга.

— А вот так…, подрастёшь — узнаешь…, свиристелка бестолковая! — дав понять своей внучке, что разговор закончен.

— Тёмные они какие-то, ба! — ответила Хельга.

— Ну да, чего с них взять-то, тёмные они и есть тёмные, — согласилась бабка и стала вставать с пенька, направляясь в сторону плетёной изгороди за своей метлой. — И вообще, иди жопу прикрой, срамоту тут развела! Ой! Глянь — ка! Лешак Град поди к нам в гости пожаловал? Мать моя женщина кто нарисовался… — и бабка помахал своей рукой в сторону дремучего леса. Хельга взвизгнула, и её как ветром сдуло, только голой жопой сверкнула, следом раздался стук скрипучей двери. Бабка Ядвига улыбнулась и направилась в дом, держа в крепких руках метлу.

— Мозгов как у той плотвицы… — бубнила себе под нос Ядвига. — Курица, она и есть курица…