Рожденные лихорадкой (ЛП)

Глава 21

Танцор расплылся в улыбке.

— Последняя часть мне особенно нравится. Прикольная рифма.

А Джада была вовсе не в восторге от листовки.

— Они похожи на круглые черные сферы? Это же тавтология какая-то получается! И так понятно, что сфера круглая.

— Некоторые люди не в курсе, Джада. Так что при продвижении информации в массы тебе стоит немного «поразжевывать». Чем проще и глупее, тем лучше.

Она неодобрительно посмотрела на него.

— Боже, Мега! Это вовсе не делает глупее тебя. Мы оба знаем, что твой мозг весит больше, чем вся твоя голова.

— Это противоречит законам логики.

— Только не в твоем случае. Твой мозг, скорее всего, существует в высшем измерении по отношению к твоему телу. Как по мне, листовка идеальна. Она сообщает именно то, что мы и хотим донести, причем самыми доступными словами. Давай-ка, прокати меня стоп-кадром по округе, как раньше, чтобы мы смогли расклеить эти штуки. Будет как в старые-добрые времена, — он выгнул бровь, — которые в моем случае были всего какой-то месяц назад.

Старые-добрые времена. Ей трудно было осознать тот факт, что пока для него прошло так мало времени, она успела прожить целую жизнь.

— Я расклею их и скоро вернусь.

— Не поступай так со мной, — спокойно проговорил Танцор. — Однажды ты уже отодвинула меня на задний план в аббатстве в ту ночь, когда мы сражались с ЛК. А затем отодвинули тебя. Так что ты понимаешь, каково это. Мы же команда. Даже несмотря на то, что я всего лишь чертов человечишка, я уже многократно доказал, что могу быть полезен.

Она внимательно посмотрела на него. Его глаза принадлежали кому-то, гораздо старше семнадцати.

— Ты… не такой непобедимый, как я. И нам нужен твой ум для решения проблемы с черными дырами.

— Хочешь, чтобы я отсиживался где-то, дожидаясь, пока ты не придешь воспользоваться моими мозгами? Да пойми же, наконец, «лишь чертовы людишки» сражаются за этот мир с начала времен. Не от тебя одной все зависит. Твоя позиция обесценивает усилия остальных участников этих военных действий, мужчин и женщин, сражающихся за Землю.

— Ты можешь погибнуть. Совершенно нелогично подвергать тебя риску.

— Мы все можем. Причем в любой момент, Мега. Такая фигня происходит постоянно, — он невозмутимо посмотрел на нее этими глазами цвета чистейшей воды. — Черт возьми, вся моя семья погибла, мы оба это знаем. Думаешь, у тебя одной есть желание что-то доказать? У тебя одной есть что-то, ради чего можно и жизнью рискнуть? Если не в команде, то я буду работать один. Я буду работать, — его губ коснулась едва заметная, горькая улыбка, — с тобой или без тебя. Послушай, если я буду рядом, у тебя будет больше шансов сохранить мне жизнь. Без тебя, кто знает, на какую опасность я могу напороться?

— Так нечестно.

— Такова жизнь.

— Ты говоришь, прямо как он.

— Нет ничего ужасного в том, что иногда мы сходимся с ним во мнениях, — ответил Танцор прекрасно понимая, что она мела в виду Риодана.

— Пытаясь привязать меня…

— Да черт возьми, Джада, не пытаюсь я привязать тебя. Я пытаюсь сотрудничать с тобой. А ты воспринимаешь любую попытку помочь тебе как помеху или поползновение на твою свободу.

Она застыла. Это не Танцор. Не тот Танцор, которого она знала, и который всегда соглашался с ее решениями. И никогда не нес ерунды. Ну, разве что однажды.

— Раньше ты со мной так не разговаривал, — холодно бросила она

Он фыркнул.

— Не хотел рисковать. Ведь ты чуть что сверкала пятками. Каждый мой шаг был продиктован желанием удержать великолепную Мегу от побега. Одна лишняя фраза, один намек на чувства или ожидания, и она растворялась в ночи. Я взвешивал каждое чертово слово. И жил в постоянном страхе, что ты, обнаружив моё небезразличие, уйдешь. И ты ушла. В очередной раз. На целый месяц. И даже не сообщила о своем возвращении. А затем я услышал, как ты говорила парням Риодана, что не хочешь работать со мной. Ты что, меня похоронила? Совсем вычеркнула из свой жизни и сейчас просто терпишь ради миссии, в которой я могу пригодиться. Мне жаль, если тебе не нравится то, что я говорю, но я не буду больше ходить вокруг тебя на цыпочках. Если хочешь воспользоваться моими многочисленными великолепными навыками — а они на самом деле впечатляют, — он послал ей улыбку, — будь так добра, ответь мне взаимностью. Прими меня таким, какой я есть. Реальным человеком из плоти и крови со своими желаниями и ограничениями.

Джада развернулась и пошла прочь.

— Отлично. В этом вся ты. Прекрасно. Я и один справлюсь. Всегда справлялся, — кричал он ей вслед. — Просто ты единственный человек, рядом с которым я чувствую себя на 100 % живым. Ты единственная девчонка, которая понимает хотя бы половину из того, что я говорю. Неужели я должен обзавестись какой-нибудь хреновой супер-способностью, чтобы просто тусоваться с тобой?

Она остановилась. На 100 % живым. Она не забыла, что это чувство было знакомо и ей когда-то. Когда они неслись с ним по улицам её города, смеялись, составляли планы и сражались. Её поражало и возбуждало, что она чувствовала себя живой в такие времена. Помнит она и то неповторимое чувство взаимопонимания, которое было между ними. Связь между ними была такой естественной.

— Убегай, — сказал он, качая головой. — Это тебе удается лучше всего.

Лучше всего у неё получается убивать. Она больше не убегает. Знает, к чему это приводит. И это не реакция. Она просто предпринимает логичные, наиболее эффективные меры, которые вероятнее всего приведут к желаемым результатам.

Неужели она сбегает?

Она остановилась, пытаясь отыскать внутри себя то место, где царит покой и ясность, и где она сможет распределить свои чувства и то, как они отразились на её действиях в своего рода таблицу, которая поможет ей проанализировать свои поступки. Туда же она добавила свои и его слова, учитывая их подтекст. А затем прямо посредине всего этого она пригвоздила вопрос: «Какой будет вред, если я позволю Танцору помочь мне распространить листовки?»

Абсолютно никакого.

На самом деле, велика вероятность того, что что-то пойдет не так, если она оставит его позади.

В ее действиях было недопустимое количество проявления «реакции». Кому это знать, как не той, что смогла выжить благодаря контролю над собой.

Она обернулась.

— Ты можешь пойти со мной.

— Почему у меня такое чувство, будто я выиграл сражение, но проиграл войну? — тихо спросил он.

Воздушный поток был прекрасным, складывалось такое ощущение, что они мчались по звездному тоннелю. На то, чтобы расклеить листовки в основной части Дублина, ушло полчаса. И еще несколько часов было потрачено на то, чтобы, пополнив запасы в старом здании Бартлетт, пронестись по отдаленным районам, повсюду распространяя их. Они стучались в двери домов, внутри которых горел свет, и просто цепляли их на стены, ведь им никто не открывал.

Было здорово вернуться на улицы и снова заботиться о ее городе. По пути они срывали каждую Дублин Дэйли, которая попадалась им на глаза, поскольку в них не содержалось никаких полезных новостей, и они лишь вызывали страх. Десятки раз она задумывалась о том, кто создавал эти листовки, передергивающие факты. Их единственным результатом стало то, что против нее и Мак восстал весь город.

— Святые доски для серфинга, каждый раз ты ловишь идеальную волну! — выдал Танцор, когда они остановились, вернувшись в город, возле реки Лиффи. — Ни единого резкого старта или остановки. Мы ни разу ни во что не врезались! — его прекрасные глаза сверкали от возбуждения. — Это было потрясно! Ты намного улучшила навык стоп-кадрирования.

— В Зеркалье я научилась нескольким вещам, — она внутренне содрогнулась, когда он использовал фразу Бэтмена. Сама она очень давно прекратила их использовать. Когда смирилась с тем, что Риодан не прочитал ни единого комикса и понятия не имел, на что готовы Бэтмен и его бесстрашный товарищ ради друг друга.

— Кроме шуток. Ощущения другие. Вместо того, чтобы пытаться проникнуть во что-то, что не горит желанием принимать нас, ты слилась с ним. С тобой сила.

Ей стоит поблагодарить Шазама. Без этого капризного маниакально-депрессивного чудесного котомедведя-обжоры она бы не выжила.

Танцор наблюдал за ней.

— Ты там встретила кого-то? У тебя были друзья?

— Несколько. И я не хочу об этом говорить, — некоторые вещи слишком личные. Она так много потеряла. И больше терять не собиралась. Неожиданно ощутив себя опустошенной, она схватила несколько энергетических батончиков из своей сумки, разорвала обертку, села на ближайшую скамейку и один за другим отправила их в рот. Ей не хватало сверкающих серебристых бобов, которыми ее кормил Шазам на планете с танцующими лозами, и которые обеспечивали ее энергией на несколько дней. Прежде чем покинуть планету, она наполнила ими свой рюкзак и с тех пор выдавала себе четко установленную порцию. Ну а в этом мире еда и близко не обладала той энергоэффективностью, как во многих мирах Зеркалья. Переваривать долго, а питательной ценности почти никакой. Не исключено, что на Земле в почве больше не осталось никакой первозданной природной магии.

Какое-то время они сидели в тишине, наблюдая за течением реки.

Когда Танцор прикоснулся к ее руке, Джада ее быстро отдернула. Она почти одеревенела, но успела остановиться.

— Эй, полегче, дикая штучка.

Она посмотрела на него.

— Вот значит, как ты меня воспринимаешь? — другие считали ее жесткой и бесстрастной.

— Я вижу это в твоих глазах. Очень глубоко. Ты скрываешь это. Ты стала более необузданной, чем раньше. И, должен признаться, мне это нравится. Ты изменилась, смягчилась в некоторых местах.

Он определенно сошел с ума. В ней нет ничего мягкого.

Он положил руку на скамейку между ними ладонью вверх, расслабил пальцы и посмотрел на нее. Это было приглашение. От ее желания зависело, останется лежать его рука или исчезнет.

Как давно она не переплетала свои пальцы с чьими-то, не ощущала единения, как будто что-то становится на место, жар чьей-то чужой ладони рядом с ее? Как давно не чувствовала, что она не одинока, что кто-то делит с ней жизнь. Юными, они проносились по улицам, держась за руки, с бомбами в карманах и смеялись сверх меры.

— Когда мы были детьми, — сказал Танцор, — мы были сделаны из стали. Мы считали себя непобедимыми, но в жизни всякое бывает, сталь закаляется, растягивается и приобретает различные невообразимые формы. Многие люди к моменту женитьбы и рождения собственных детей уже сломаны. А вот некоторые, совсем немногие, выясняют, как закалить и изогнуть эту сталь. И в тех местах, где другие ломаются, они лишь становятся крепче.

Прищурившись в порыве любопытства, она накрыла его руку своей, ладонь к ладони. Он не попытался переплести их пальцы. Они просто сидели так: ее рука покоилась на его руке. Она словно зависла в этом мгновении, впитывая его, пытаясь постичь его умом. Но умом не постичь прикосновений рук.

— Когда ты успел стать таким мудрым? — спросила она. — С тобой ведь никогда ничего не случалось. Пока не пали стены, твоя жизнь была сплошной сказкой, — она не хотела, чтобы ее слова прозвучали резко. Просто это было правдой, которая одновременно и восхищала, и сбивала с толку её, когда она была подростком. Они были так похожи, несмотря на то, что находились по разные стороны жизненной дороги. У нее было ужасное детство, а у него совершенно сказочное. И тем не менее они понимали друг друга без лишних слов.

— Это все мой чертовски высокий IQ, — сухо ответил он. — Кроме того, чтобы понять человека, вовсе необязательно испытать то, через что он прошел. Это необязательно, если у тебя имеются какие-никакие мозги и чуткое сердце. А когда дело касалось тебя, Мега, мое сердце всегда было чутким. Мне ненавистна сама мысль о том, что ты потерялась в Зеркалье, а я даже не знал об этом. Ненавижу, что тебе пришлось страдать. Но при этом не могу сказать, что жалею о том, что ты повзрослела.

Она молча смотрела на воду. Не знала, что сказать. Он хотел, чтобы они были больше, чем друзьями. Сегодня он это четко продемонстрировал. Но она не была готова. Возможно, будет однажды. Ну а пока это было довольно… странно. И немного… мило. Это не новость, что именно рядом с Танцором, все эти годы назад, она себя чувствовала в наибольшей безопасности.

По мнению других, в ней были жесткость и непреклонность, которые не давали ей быть гибкой. А для того, чтобы заботиться о ком-то, прикасаться к нему, нужно быть податливым. Она никак не могла избавиться от того, что ей мешало. Ох, не с теми вещами ей пришлось расстаться.

Они считают ее бесстрашной. Если бы это было так. Существуют вещи, которых она боится.

Она считала, что день, когда она вернется в Дублин, станет самым лучшим в ее жизни.

А он стал одним из худших. Цена оказалась слишком высока.

Она отдернула свою руку и положила ее на своё колено.

Танцор встал.

— Что скажешь, если мы поработаем над своей собственной картой аномалий? Пусть Риодан катится ко всем чертям со своей информационной монополией.

Вот так запросто ее грусть отступила, и она превратилась в молодую и сильную женщину, которой и являлась, и перестала быть той, кого душили слезы, запертые глубоко внутри. Она прекрасно понимала, что Риодан прав, и что невозможно избежать проявления какой-то одной эмоции. И полностью отдавала себе отчет в том, что жизнь без боли равноценна жизни без радости.

Но если она даст этим слезам волю, то попросту утонет в них.

Джада спешила по аббатству с книгами подмышкой. Через два часа она должна быть в Честере. Она потратила целый день, чтобы упорядочить свои записи и отметить черные дыры в окрестностях Дублина. На обратном пути в аббатство, она оказалась возле воронкообразного облака, окружающего КиСБ, наблюдая за ним, она заставляла себя оставаться бесстрастной, здравомыслящей, словно стрела, летящая к цели. Ничего более.

У них есть список дел на Земле. Но у нее ещё есть и свой собственный, предназначенный для других мест.

Она хотела вернуться в библиотеку Темного короля, но не могла рисковать, теряя земное время. Никто не знает, какую цену придется заплатить, войдя в Зеркала. Кроме того, пока она не поговорила с Бэрронсом, она понятия не имеет, какое из Зеркал приведет ее в Белый Дворец. Целых пять с половиной лет она провела в Зеркалье и не выучила ни единой чертовой вещи о зеркалах, которые могли как хладнокровно дарить жизнь, так ее и отнимать.

Проникнуть сквозь воронкообразное облако было несложно. Она овладела этой магией на втором году в Зеркалье. Несколько точных заклинаний могут утихомирить практически любую фейрийскую бурю, освободив проход.

С того момента, как она вернулась в Дублин около месяца назад, она искала заклинание, заговор, тотем или любой другой способ обозначить Зеркало, что-то, что можно прикрепить на его сверкающей поверхности, что-то видимое с обеих сторон.

Но пока ее попытки были безрезультатными.

Идя по коридорам аббатства, она собирала последние новости у ши-видящих и отдавала приказы. Она спешила в свои комнаты, потому что соскучилась по теплу и раздражительности Шазама, ей хотелось побыть с ним наедине, пересмотреть и доработать свои планы.

А он сутулился под своим весом и пребывал в дурном расположении духа. Даже не поднял голову, когда она вошла.

— Я кое-что тебе принесла, — проговорила она, доставая промасленную упаковочную бумагу из своего рюкзака. Он приподнял голову потому что был невероятно любопытен.

И иногда и ненасытен.

Его усы подрагивали от предвкушения, и он отрыгнул.

— Ты что-то ел, пока меня не было? — спросила она.

— Сама как думаешь? Ты же мне ничего не оставила.

— Ну, вообще-то, тебе и есть-то необязательно.

— А тебе известно, что такое скука? Чем мне тут заниматься весь день? Застилать постель, из которой я никогда не выбираюсь, потому что ты никуда не разрешаешь мне выходить?

Она окинула комнату взглядом. В ней не осталось ни одной подушки.

Когда он снова отрыгнул, из его рта вылетело перышко.

— Судя по всему, на вкус они не очень.

— Понятие «не очень» становится весьма относительным, когда тебе не из чего выбирать, — кисло проговорил он.

— Скоро я выпущу тебя. Скоро ты снова станешь свободным.

— Ну да. А ещё, скоро разумные существа перестанут уничтожать друг друга и самих себя. Не бывать этому. Мы все умрем. Одинокие и несчастные. Мучаясь от боли. Уж такова жизнь. Люди дают обещания и не сдерживают их. Говорят, что будут заботиться о тебе, а потом о тебе забывают.

— Я не забыла о тебе. Я никогда не забываю о тебе.

Она бросила три сырых рыбешки на кровать, Шазам подпрыгнул вверх, прямо в воздух, дрожа от восхищения. Он вцепился в рыбу, как будто это была манна небесная, чавкая и посасывая он жадно поглотил каждый кусочек, и в итоге на одеяле остались одни лишь кости.

— Ты прощена, — великодушно заявил он, усаживаясь для того, чтобы умыться влажными когтистыми лапками.

Если бы.

Глава 22

Джада прижала ладонь к двери офиса Риодана на целый час раньше, чем было назначено. Он мог думать, что она явилась по его приказу, но она больше не подчиняется чьим-то приказам. Они работают или с ней, или против нее.

Она привела в порядок свои мысли рядом с Шазамом, и вдвоем они решили, что ей стоит рискнуть и принять его предложение о татуировке.

Так что, когда дверь скользнула в сторону, не успев войти внутрь, она сообщила:

— Я позволю тебе сделать мне татуировку.

Бэрронс и Риодан оглянулись на нее через плечо, и она неожиданно замерла, пораженная, насколько… не по-человечески они выглядели: их лица напоминали звериные, а движения смахивали на плавные движения животных, которых застали врасплох, целиком поглощенными своим занятием. Но в тот самый момент, как они заметили ее, на лица их вернулись маски, и они снова стали обычными Бэрронсом и Риоданом.

Владелец Честера сидел на стуле задом наперед, наблюдая за мониторами, пока Бэрронс, сидя позади него, наносил татуировки на его мускулистую спину.

Риодан потянулся за футболкой и натянул ее через голову. Поднявшись, он обменялся взглядом с Бэрронсом, после чего тот кивнул ей и сказал:

— Джада, рад видеть тебя, — а затем вышел.

— Тебе не следует прикрывать свежие татуировки, — равнодушно сообщила она Риодану. — На них выступает сукровица.

Он стоял, широко расставив ноги, со скрещенными на груди руками, на одной из которых сверкал серебряный браслет, и смотрел на нее.

— Откуда ты знаешь о татуировках и сукровице?

Сейчас она была ростом около метра восьмидесяти, но все еще вынуждена поднимать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Наслышана, — ответила она. Эта футболка плотно облегала его. Хотя, наверное, какую футболку на него не надень, она будет обтягивать его широкое и мускулистое тело. Сквозь футболку можно было рассмотреть очертание каждой мышцы на его животе, мышцы груди тоже так и бросались в глаза. Его спинные мускулы вздувались, бицепсы были скульптурно вылеплены, а руки были жилистыми. Глядя на него, на какое-то мгновенье она почувствовала себя снова четырнадцатилетней. И наконец-то поняла, и признала, что она чувствовала тогда. Девчонка была по уши влюблена в Танцора. А супергероиня теряла рассудок из-за Риодана. Когда Мак отвернулась от неё, эти двое стали для неё целым миром. Она чувствовала себя в безопасности рядом с Танцором. Но Риодан добился, чтобы и с ним она смогла почувствовать это.

Долгое время они стояли и смотрели друг на друга в затянувшемся молчании, их разделяли какие-то три метра.

— Что заставило тебя передумать? — наконец спросил он.

— Не уверена, что я совсем передумала, — ответила она, заметив, что он уже дважды использовал вопросительную интонацию в их разговоре, и гадая, действительно ли он прекратил насмехаться над ней. — Как она работает?

Он резко склонил голову налево.

— Если ты спрашиваешь о механизме, то не стоит. Главное, что тебе стоит знать: если ты позволишь мне сделать тебе татуировку и станешь носить с собой телефон, я смогу найти тебя, даже если ты снова потеряешься.

— Поподробнее.

— В нем сохранено три телефонных номера. Мой. Ты звонишь, я отвечаю. Второй номер — Бэрронса. Если по какой-то причине не отвечаю я, ответит Бэрронс. Третий назван ЯВСД, — произнес он и стал ждать.

— Терпеть не могу, когда говорят загадками. Пропадает всякое желание их разгадать.

Вокруг его глаз появились крошечные морщинки, когда он запрокинул голову и рассмеялся.

Джада сжала кулаки за спиной. Она ненавидит, когда он смеётся.

— Приятно видеть, что ты не до конца растеряла свою иррациональную колючесть, — произнес он. — ЯВСД сокращенно от «Я В Серьезном Дерьме». Звони по нему, если это действительно так.

— И что произойдет?

— Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь. Но если ты наберешь этот номер в Зеркалах, то я приду.

— Насколько быстро?

— Очень.

— И что мне с того?

— Я вытащу тебя.

— А кто сказал, что твой способ будет лучше? Может, под твоим командованием у нас уйдет десять лет, чтобы выбраться оттуда.

— Сомнительно. Может, это займет десять дней. И тебе не будет одиноко.

— Кто сказал, что мне было одиноко?

— Так ты согласна или нет.

— Что, серьезно, десять дней? — она оценивающе смотрела на него, гадая, может ли это быть правдой. Этот мужчина внушал ей страх и благоговение своими непостижимыми возможностями и силой. Она никогда не забывала, что он превосходил ее во всем, начиная с того, что он мог заметить каплю конденсата на застывшей скульптуре, которую не могла увидеть она, мог быстрее перемещаться в стоп-кадре, и заканчивая тем, что всегда мог найти ее, несмотря ни на что. Однажды он сказал ей, что пробовав ее кровь, всегда сможет найти ее.

И она ему верила. Даже оказавшись в Зеркалье.

Он шумно вздохнул и запустил руку в свои короткие темные волосы.

— Ох, Дэни. Там это не работает. Хотел бы я, чтобы, твою мать, было по-другому.

— Татуировка? — уточнила она, отказываясь верить, что он только что прочитал ее мысли. — Значит, ты не будешь ее делать. И я — Джада, — поправила она. — Каждый раз, когда ты будешь неверно называть меня, я буду поступать так же. Мудак.

— То, что я знаю вкус твоей крови. В Фэйри это не работает.

— Я не приглашала тебя в свою голову, так что держись подальше от нее. Это называется уважением. Если ты не уважаешь меня, значит не узнаешь поближе, — она приблизилась к нему, став с ним практически нос к носу, и уставилась в упор в невозмутимые серебристые глаза, которые так смущали ее прежде, но она никогда не позволит ему этого узнать. Теперь они ее уже не смущают.

Он склонил голову.

— Понял. Не стану делать этого. Слишком часто. Просто обычно это был единственный способ быть на шаг впереди тебя.

— И зачем тебе это было нужно?

— Чтобы сохранить тебе жизнь.

— Думал, мне нужны приёмные родители?

— Думал, что тебе необходим могущественный друг. И пытался стать им. Будем дальше болтать, или ты уже готова к татуировке?

— Я всё ещё не понимаю, как она работает.

— Иногда приходится просто слепо верить.

Она подставила ему спину и отбросила в сторону свой хвост.

— Делай здесь.

Его пальцы прошлись по ее шее, задержавшись у основания. Она сдержала дрожь.

— Сколько на это понадобится времени?

— На этом месте сделать не выйдет. До чёртиков огромный шрам остался после той, что ты срезала.

— Почему ты не дал мне телефон, когда в сделал татуировку в прошлый раз? В чем вообще заключался её смысл?

— Мы уже обсуждали это. Ты не взяла бы его, полагая, что я пытаюсь навязать тебе очередной контракт. Но я знал, что рано или поздно ты его примешь. И приготовился на всякий случай заранее.

— Я тебе не всякий случай. И руки прочь от моей шеи, если она для дела не годится.

— Я даже не касаюсь тебя, — ответил он. — Едва дотронулся до твоего шрама.

И все-таки она чувствовала жжение от его пальцев на своей коже, едва ощутимый электрический заряд. Она развернулась, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

— И где тогда её делать?

Он изогнул бровь.

— Наиболее предпочтительным после шеи является основание спины.

— Серьезно, предлагаешь мне обзавестись клеймом шлюхи? — удивленно спросила она.

— Чем ближе к основанию спины, тем выше ее эффективность.

— Я все еще не знаю, в чем заключается эта эффективность. Она может оказаться твоим очередным…

— Вот именно поэтому я никогда не пытался дать тебе телефон, — он грубо оборвал ее. — Какого хрена? Ты исчезла, и я не мог найти тебя. Считаешь я позволю этому случиться снова? Если ты ни во что другое не веришь, согласись хотя бы с тем, что она сработает по одной лишь причине: я не теряю того, что принадлежит мне.

Она выгнула бровь и невозмутимо проговорила:

— Я тебе не принадлежу и никогда не принадлежала.

— Или клеймо шлюхи или убирайся нахрен, — холодно произнес он.

Она не двинулась с места, внутренне перенастраивая себя. Несомненно, сегодняшний день был самым сложным с момента ее возвращения. Целый день люди терзали ее своими чувствами, требованиями и ожиданиями. Она не знала, как дальше жить в этом мире. Не знала, как сделать так, чтобы её это не затрагивало и на неё не влияло. Она менялась. Она это чувствовала.

— Ладно, — решительно сказала она. Вернув стул на место и расставив ноги по сторонам, она села к нему спиной, сняла футболку, наклонилась вперед, оперлась руками о спинку стула и вытянулась перед ним.

— У нас не так много времени, — наконец, сказала она, нарушив затянувшееся молчание.

— Твою ж мать, — тихо выдохнул он, и она поняла, что он имеет в виду её шрамы.

Глава 23

Я отправился на поиски Джо, цыпочки, которую я вообще понять не могу.

Сегодня утром она заявила, что «не хочет хотеть меня».

Как вообще всю эту фигню можно было совместить в одном предложении? Одно «хочет» отрицает второе «хотеть», и вся фраза лишается гребанного смысла.

Всё гораздо проще. Но женщины способны сказать что-то мужчине прямо в лоб, а затем, не дав ему и шага ступить, перекрутить все, создавая сложнейший лабиринт, в котором сам черт ногу сломит.

Ты хочешь с кем-то трахаться.

Вот и всё.

И нечего усложнять.

И раз уж ты хочешь кого-то, зачем тратить время на то, чтобы это обдумывать, когда можно с пользой потратить его, трахаясь с ним? Или женщины сидят и целыми днями выдумывают какую-то противоречивую, взрывающую мозг фигню, лишь ради того, чтобы превратить нас в шизанутых психов?

Она говорит, вся такая серьезная:

— Ты очень милый парень, — с кем она, черт возьми разговаривает? Я оглядываюсь, но в постели нас только двое. — Но нам нужно прекратить всё это, — провозглашает она и подставляет при этом свою шикарную попку. И когда я вхожу в нее сзади по самые яйца, она громко стонет. — Нам вообще не стоило этого начинать, — не стоило мне трахать брюнетку с маленькой грудью, но я ведь не жалуюсь. — В общем, я не собираюсь все усугублять и повторять эту ошибку, — я не стал акцентировать внимание на том, что она чертовски наслаждается последствиями вышеупомянутой ошибки, если судить по тем звукам, которые она издает. Так и подмывает напомнить, что как раз перед тем как выдать эту несусветную фигню своим ротиком, она использовала его, чтобы отсосать мне. Но, эй, это же я — живой пример самообладания. — Так что нам нужно остановиться.

И затем она сбрасывает всем бомбам бомбу на параде бомб, из всех тех, что она уже скинула мне на голову, и мой член просто чудом не обмякает от сказанного. Хотя, на самом деле, это вовсе не чудо.

Обнаженная женщина. Стояк.

Она открывает рот… и весь этот бред-собачий-твою-ж-хренову-мать снова слетает с ее губ:

— Лор, мне может понадобиться твоя помощь. Я могу передумать, и если это случится, то мне нужно, чтобы ты мне отказал.

Я прекращаю делать то, что делаю, хватаю ее за волосы, поворачиваю ее голову к себе и пристально смотрю на нее.

— То есть ты хочешь сказать, что если ты придешь ко мне снова и попросишь, чтобы я тебя трахнул, то я должен буду тебе отказать, я правильно понял? Мне сложно вникнуть во все эти тонкости.

Она вся такая чертовски сексуальная, раскрасневшаяся и потная, с затуманенным взглядом и типа задыхающаяся, кивает и выдыхает:

— Именно так.

Я отпускаю ее голову и возобновляю то, чем был занят до этого. То, чем я, смею заметить, она чертовски наслаждается.

Обдумав все это, я пришел к выводу, что вообще не понимаю брюнеток. Потому я их и избегаю. Никогда не слышал, чтобы блондинка выдавала такую выносящую мозг фигню.

Женщина, сосущая с неугомонностью и эффективностью вакуумного пылесоса, мало того, что не хочет хотеть меня, так при этом еще и ожидает, что я помогу ей быть сильной и воздержаться от перепихона со мной, когда сам я от этого перепихона определенно балдею.

Женщины.

И кому пришла в голову блестящая идея создавать их?

Совсем неудивительно, что нас выдворили из проклятого Рая.

После нескольких дней рядом с Евой, Адам уже не мог здраво рассуждать.

Я обнаружил Джо в коридоре, ведущим к помещениям обслуживающего персонала. Ее глаза вспыхнули, и она стала отступать, когда заметила мое приближение, швырнув в меня поднос с грязными стаканами, как будто что-то настолько крошечное способно помешать мне взять то, что я хочу.

Я не строю из себя пещерного человека. Потому что с брюнетками это не работает. Поэтому я ненавижу их. С ними приходится потрудиться.

— Ты говорила, что у тебя проблемы с памятью, — говорю я.

Она с опаской смотрит на меня.

— Ты имеешь ввиду мой дар ши-видящей?

— Ясное дело, детка. Ты не можешь упорядочить ее. Ты застряла по уши в умственных детритах.

Она как-то странно смотрит на меня, когда я использую слово «детриты»[36], как будто считает, что кроме букваря я ничего не читал. Ну что ж, продолжай так думать, детка. Лор же сродни тупой блондинке. Да я взорву ее находящийся в беспорядке ум, и когда закончу, быть может, там будет настолько просторно, что она сможет, наконец, осознать, что когда ты хочешь трахаться — нужно трахаться.

— Уроки начинаются сегодня. После окончания твоей смены.

— Я не собираюсь заниматься сексом…

— Разумеется, собираешься. Ты будешь трахаться со мной каждый раз, когда я буду преподавать тебе урок. Никакой халявы. И когда я с тобой закончу, ты станешь чертовски гениальной. И вот тогда, быть может, я больше не захочу тебя трахать.

Она с недоверием смотрит на меня.

— И как ты собираешься помочь мне упорядочить то, что находится у меня в голове?

— Локусы — от латинского «места». Мнемонические приспособления для управления памятью. Симонид[37], Цицерон[38], Квинтиллиан[39] — все они использовали их. Я собираюсь научить тебя, как построить дворец памяти.

— Почему я никогда раньше не слышала о них? — с подозрением спрашивает она.

— Скорее всего, ты просто не можешь отрыть эту информацию в своем беспорядке. В том беспорядке, из которого возникла мысль о том, что ты не хочешь меня хотеть.

— Хороший человек просто предложил бы обучить меня и не стал бы выторговывать сексуальные услуги.

— Ага. Хороший человек так бы и поступил. И я не сказал бы, что ты оказываешь мне услугу. Я бы сказал, это чертовски выгодная сделка для нас обоих. Ты получаешь от меня то, что надо тебе, и отдаешь мне то, что нужно мне. И я очень надеюсь, мы настолько друг другу осточертеем, когда закончим, что в итоге просто видеть друг друга не сможем.

Она прищуривается, и я могу поклясться, что идея ее заинтересовала. Боже, да она даже меня заинтересовала. Чем быстрее я смогу исключить ее из своего мира, тем быстрее моя жизнь снова станет простой.

— Откуда тебе известно о таких вещах?

— Дорогуша, если прожить так долго, как живу я, не имея при этом файловой системы, то можно оказаться в жопе. Кроме того, — я посылаю ей хищную ухмылку, — мне был нужен эффективный способ вести учет всем своим девочкам, юбочкам и малышкам в течение всех этих тысячелетий. Каждый трах. Все здесь. Каждая чертова деталь.

Она как-то странно смотрит на меня, и я понимаю: «Чёрт, походу Риодан не слишком с ней откровенничал». Но затем она улыбается, а я вздыхаю с облегчением.

— Тысячелетий? — она смеется и говорит: — Ну да, конечно. А затем она краснеет и добавляет: — Я тоже есть в твоем дворце памяти.

Есть, и в настоящий момент именно эти воспоминания мне больше всего хотелось выбросить в мусорную корзину.

— Каждый раз, когда ты кончаешь. Запах. Вкус. Звук. Так ты согласна или нет?

— Я попробую один раз, — отвечает она. — И если решу, что ты сможешь меня чему-то научить, то мы продолжим.

Ох, дорогуша, как по мне, так мы определенно продолжим.

Я начинаю с простого. Рассказываю ей о лондонских извозчиках и о проверке Знаний, которую они должны были пройти. Самое главное в усвоении любого вопроса — понять, как всё работает, какой у него механизм.

Как с клитором.

Я тщательно изучил предмет в теории и основательно на практике. Так вот, он невероятно похож на член с крайней плотью, эректильной тканью и даже с маленьким стволом. Но он даже лучше. У женщин в нем содержится около восьми тысяч сенсорных нервных окончаний. У нас в пенисе всего около четырех. Кроме того, клитор может воздействовать на остальные пятнадцать тысяч нервных окончаний, а значит подавляющее большинство чертовых нервных окончаний, около двадцати трех тысяч, взрываются во время женского оргазма.

Нам явно достался не лучший конец.

Ещё один факт: Мари Бонапарт (одна сексуальная, любящая приключения цыпочка!) при помощи хирургического вмешательства переместила свой клитор поближе к вагине, поскольку не могла достичь вагинального оргазма. Очередная чертова брюнетка, которая слишком много рассуждала и через чур часто зависала с Фрейдом. Я бы мог помочь ей разобраться с этой проблемой, ничего при этом не перемещая. Всё равно то, что она сделала, не принесло ожидаемого результата, поскольку она не учла, что три четверти клитора скрываются внутри женского тела, и эту часть его переместить невозможно.

Следующий пункт: этот невероятный маленький клитор, которым обделены мужчины, на самом деле растет в течении всей жизни женщины.

К моменту менопаузы он становится раз в семь больше, чем был при рождении — вот вам и причина того, почему женщины постарше чертовски горячи в постели! Даже представить не могу, какие яйца были бы у меня, если бы член стал в семь раз больше нынешнего. Не уверен, что вообще смог бы их где-либо уместить, так что на нынешний размер я не стану жаловаться. Но клитора-то все разные: некоторые как маленькие шишечки, некоторые большие, некоторые скрытые, некоторые выдаются вперед, каждый уникален, как и женщина, прилагающаяся к нему.

— Клиторы? — переспрашивает Джо, моргая. — Я думала, мы говорим об извозчиках.

— Клиторы, извозчики — разные предметы, суть одна. Не отвлекайся. Ты меня сбиваешь с мысли.

— Не я же заговорила о клиторах, — возражает она и выглядит сердитой.

— Но ты думала о них.

Она раздраженно выдыхает.

— Что там с этой проверкой Знаний? Какое отношение она имеет к тому, чтобы помочь мне запоминать, куда я помещаю информацию в своей голове?

— Я подхожу к этому. Чертова женщина, не торопись. Извозчики в Лондоне обучались годами, запоминая схемы двадцати пяти тысяч улиц, местонахождения около двадцати тысяч важных зданий, они должны были уметь проложить кратчайший маршрут между двумя любыми объектами, включая все значительные представляющие интерес места по дороге. И лишь двое или трое из десяти могли пройти эту проверку Знаний.

— И?

— Правая часть их гиппокампа[40] на семь процентов больше, чем у среднестатистического человека. И не потому что они такими уродились, детка. Все дело в нейропластичности[41].

Она моргает, смотрит на меня так, как будто с трудом понимает английский, и беззвучно повторяет слово «нейропластичность».

— Откуда ты это знаешь? И зачем это тебе?

— Какое-то время я водил кэб. Парочку месяцев.

— В Лондоне?

— А зачем бы мне, твою мать, рассказывать тебе о проверке, которую я не проходил?

— Ты её прошел? И водил кэб? — спросила она, глядя на меня, как на представителя инопланетной расы.

— Знаешь, какие цыпочки бывают в Лондоне? Сколько жен без мужей прилетают туда отовсюду? Посмотри на меня, дорогуша. Я ходячий говорящий чертов викинг, который обожает трахаться. В моем распоряжении был целый аэропорт.

— О боже. Ты был извозчиком ради секса.

Я подмигнул ей.

— Отличные деньки были.

— Ладно, — отвечает она, поспешно качая головой. — Мы разобрались с клиторами и извозчиками. Как это может помочь мне с моей проблемой? Ты говоришь о том, что мне необходимо увеличить часть моего мозга? И как мне это сделать?

— Как и клитор, мозг способен изменяться. Правая часть гиппокампа отвечает за пространственную кодировку…

— Мне действительно трудно смириться с твоей неожиданной эрудицией, — говорит она, прищурив глаза.

— Детка, я вовсе не тупой. Просто практичный.

Она откидывается на стуле, смотрит на меня, и медленная улыбка касается ее губ, она изо всех сил пытается сдержаться, но неожиданно разражается хохотом.

— Будь я проклята, — наконец выдает она, когда перестает смеяться, и мне совсем не нравится, как она смотрит на меня. Как будто видит то, что я не хочу ей показывать. И никогда не хотел демонстрировать ни одной цыпочке. И тут я задумываюсь, насколько разумным было наше соглашение.

Но раз уж назвался груздем… Так что я начинаю рассказывать ей о теории подробной кодировки, дополнении воспоминаний и их пространственном расположении, об их «привязке» к определенному месту, зная, что аббатство является для нее хорошо знакомым местом, предлагаю ей выбрать именно его. Некоторые люди утверждают, что вымышленные места лучше, но если у тебя уже имеется одна огромная просторная крепость, которую ты можешь использовать, зачем делать ненужную работу? Это мой жизненный девиз.

— Ты утверждаешь, что мне надо зашифровывать все, что хочу запомнить в различных картинках и помещать их в различные места в аббатстве в своей голове? Судя по всему, предстоит большой объем работы, — выдает она.

— Ага, но только сделать это нужно лишь однажды. Когда ты поймешь в чем суть, станет легче. Лучше превратить это в игру. Причем забавную. Например, помню одну цыпочку, я так и не узнал ее имени, но захотел поместить в свою картотеку, женщина была жуткой извращенкой, поэтому я назвал ее Лолой, ну знаешь, как в той песне Кинков[42]: «Л-О-Л-А лоу-ла», — прогорланил я в манере Рэя Дэвиса, эти ребята, черт возьми, знали, как устроить стоящее шоу. — Я превратил ее в скрепку в отвороте рукава статуи Рэя Дэвиса в своем кабинете.

— Скрепка для бумаг? У тебя что, в кабинете стоит статуя Рэя Дэвиса? А что еще у тебя там есть?

— Не будь любопытной, дорогуша. Это совсем не привлекательно. Она была «повёрнутой». Как изогнутая скрепка. Для меня вполне понятная ассоциация.

Она стала обдумывать сказанное мной, с невероятной силой посасывая свою нижнюю сексуальную губу.

— И что, это действительно работает? — наконец, спрашивает она.

— Вся фишка в том, чтобы навести порядок в своем внутреннем пространстве, детка.

Какое-то мгновение она смотрит на меня в полной тишине. Она открывает и снова закрывает свой рот, потирает лоб. А затем, как будто сама не верит в то, что говорит, выдает:

— А мы не можем просто потрахаться?

Прежде, чем она успевает закончить предложение — я на ней.

По-моему, я вышел на совершенно новый уровень пикапа.

Глава 24

— Вы хотите, чтобы я начал охоту на женщину, похожую на вашу сестру? — спросил Бэрронс.

Я кивнула. Мне до чертиков надоело не знать, что на самом деле происходит в столь многих областях моей жизни. Довольно ужасно было иметь внутри себя эту штуку, и если у нее и были какие-то правила, то я понятия не имела какие именно. А сейчас появился какой-то отвратительный, сделанный из кучи мусора Темный, который попросту заставил меня застыть от ужаса, несмотря на временно нейтрализованные чувства ши-видящей. Ко всему прочему объявилась еще одна неизвестная личность, прикидывающаяся моей покойной сестрой.

В отношении двух из этих вещей я могла принять решительные меры. И начну с той, которая представляет наибольшую угрозу моему здравомыслию.

— Я хочу, чтобы ты поймал ее, — внесла ясность я. — И привел куда-то, где я смогу допросить ее.

— Вы прозевали свою возможность в Честере.

Я вздохнула.

— Я не хотела ничего говорить при Риодане. Ты же знаешь, сунь ему палец в рот, так он всю руку по локоть отгрызёт. И я совсем не горю желанием стать его закуской.

— Вы верите, что это действительно Алина?

— Нет. Думаю, что это совершенно невозможно. Но я хочу знать, что это за чертовщина такая.

— Вы говорили, что похоронили сестру. Вы уверены, что именно ее хоронили. У вас появились сомнения?

— Неа. Я хоронила именно ее, — я не стала утруждать себя и упоминать, что совсем недавно при эксгумации трупа не оказалось на месте. Попросту не видела смысла в дальнейшем усложнении и так непростой ситуации. Сперва я хотела обследовать Алиноподобие, а затем уж, если понадобится, раскрыть все карты перед Бэрронсом.

— Я не смогу привести ее в книжный магазин, — ответил он.

Я кивнула. Ему придется превратиться в зверя для охоты за Алиной, и я ни минуты не сомневалась, что ни один Охотник не позволит этому воплощению Бэрронса взобраться себе на спину и уж точно откажется пролететь с ними сквозь наше личное торнадо.

— У тебя есть поблизости еще одно хорошо охраняемое заклинаниями местечко?

— Подвал, где вы побывали при-йей, все еще защищен.

Наши глаза встретились и между нами произошел безмолвный разговор, живописное напоминание о нашем сексе, жестком и агрессивном, голодном и всепоглощающем. «Ты мой мир, — сказала я. — Не покидай меня.»

«Это ты покидаешь меня, Девочка-Радуга,» — ответил он, и при этом я знала, что проникла ему под кожу так же глубоко, как и он под мою.

— Рождественская елка по-прежнему там стоит? — непринужденно спросила я.

«Я оставил все как было. Это было самое лучшее логово для траха, в котором я когда-либо жил,» — ответили его темные глаза.

«Однажды, мы это повторим,» — сообщила ему я. И мне вовсе не придется притворяться при-йей. Только не с этим мужчиной.

Он вытянулся и переместился, начиная свою едва заметную трансформацию.

— Ээ, Бэрронс, у нас вообще-то назначена встреча. Я думала, что ты сделаешь это позже.

— Риодан отменил ее, — проговорил он сквозь зубы, ставшие слишком большими для его рта. — Он делает тату Дэни. Джаде.

— Она согласилась? — не веря своим ушам, воскликнула я.

— Сама об этом попросила.

Я прищурилась, обдумывая сказанное.

— Ты делал татуировки Риодану. Такие же, какие носишь сам. Прежде, я не видела на нем таких, — а я уже видела его обнаженным. — Он даст ей телефон? И сможет отыскать ее, как смог найти меня ты?

— Кстати, — прорычал он, перемещаясь из стороны в сторону, пока раздавался устрашающий хруст, — вы все еще носите телефон, мисс Лейн?

— Всегда, — заверила я его.

— Я найду то, что вы ищете, а когда выполню просьбу, закончу делать свои татуировки.

— О боже, — медленно выдыхаю я. — Когда ты перерождаешься, твои татуировки исчезают. Даже те, которые связывают нас вместе.

— И пока я не возобновлю их, ЕВУ не будет работать. И это, мисс Лейн, единственная причина, по которой я просил, чтобы вы оставались в Честере. До тех пор, пока я их не закончу.

ЕВУ — номер в моем телефоне, сокращенно от Если Вы Умираете — по нему я могла позвонить, и это гарантировало то, что Бэрронс найдет меня, вне зависимости от того, где я находилась.

— Я не настолько беспомощна, ты же знаешь, — раздраженно выдохнула я. Зависимость от него сводила меня с ума. Когда-то мне очень хотелось полностью зависеть лишь от себя, чтобы быть достойной находиться рядом с Иерихоном Бэрронсом.

— Направляйтесь в подвал. Увидимся там. Это не займет много времени, — он развернулся, прыгнул на все четыре лапы и скрылся в ночи, черное в черном, голодное, дикое и свободное.

Однажды, я бы хотела бежать рядом с ним. И чувствовать то, что чувствует он. Знать, каково это находиться в шкуре того, в чьём обличье мужчина, которым я одержима, чувствует себя как дома.

Но в любом случае, сейчас я никуда не бегу. Я лечу на спине ледяного Охотника в дом на окраине Дублина, где однажды провела несколько месяцев в постели с Иерихоном Бэрронсом.

Забавные штуки эти сны. Как правило, я помнила каждый свой сон, просыпалась с неприятным отпечатком от него на своей психике, такие себе приключения в грезах, причем настолько реальные и насыщенные, что если я находилась в прохладном месте, то и просыпалась замерзшая. Если я слышала музыку, то напевала ее про себя. Мои сны зачастую были настолько яркими и реальными, что открыв глаза, я не всегда была уверена, что проснулась, и что эта «реальность» не является той реальностью, которая существовала за закрытыми глазами.

Я думаю, что с помощью снов подсознание упорядочивает наши переживания, создавая удобоваримую для нас интерпретацию произошедшего, символично расставляя всё по полочкам, и это даёт нам возможность жить наяву, лишний раз не задумываясь о прошлом, настоящем и будущем. А ПТСР имеет место тогда, когда происходит что-то разрушающее этот чёткий внутренний порядок, сбивая вас с толку так, что всё теряет смысл, и вы, потерянные, плывёте по течению до тех пор, пока не определитесь, что делать с эти пережитым ужасом. Будь то чья-то попытка убить вас или внезапное откровение о том, что вы вовсе не тот, кем себя всю жизнь считали.

Во снах я вижу дома, комнаты которых целиком заполнены одинаковыми предметами воображаемого «интерьера». Некоторые из них заставлены уймой светильников, и во сне, глядя на них, я вспоминаю моменты, которые каким-то образом наполняли мою жизнь светом. В них присутствует мой папа, Джэк Лейн: самый высокий светильник с прочным основанием в виде позолоченной римской колонны. Мама тоже в этой комнате — изящная кованая вещица с шелковым абажуром, в её мягких рассеянных лучах добрые и мудрые слова, которые она пыталась привить нам с Алиной.

Также у меня есть комнаты, заполненные лишь кроватями. Бэрронс практически повсюду в этих комнатах. Мрачный, дикий, порой сидящий на краю кровати, с опущенной головой, смотрящий на меня исподлобья тем своим взглядом, который заставляет меня хотеть эволюционировать или же деградировать в кого-то такого же, как он.

Есть в моих приснившихся домах подвалы и полуподвальные помещения, где таится множество вещей, которые я не могу толком рассмотреть. Порой эти полуподвальные комнаты погружены в сумрак, порой передо мной расстилаются коридоры бесконечной темноты, и я колеблюсь в нерешительности, пока мое активное сознание не погрузит себя в полудрему, а я не надену свой МакНимб и не ринусь смело вперед.

Синсар Дабх живет в моих подвалах. Когда я начинаю постоянно думать о ней, то чувствую себя собакой с занозой в лапе, которую никак не вытащить. Очень часто она обнаруживает свое присутствие, когда вступает в игру мое подсознание.

Сегодня вечером, ожидая, когда Бэрронс приведет ко мне Алиноподобие, я растянулась и заснула на шелковых простынях изысканно-украшенной кровати с балдахином времен Короля-Солнце, на которой Бэрронс трахал меня до тех пор, пока я не пришла в себя.

И мне снилось, что внутри меня Синсар Дабх лежит открытой.

Я стояла прямо перед ней и бормотала про себя слова заклинания. Я знала, что мне нельзя его использовать, но и оставить его просто лежать на сверкающей позолоченной странице не могла, потому что у меня сильно болело сердце, и эта боль измучила меня.

Я проснулась, переполненная безнадежным ощущением ужаса и провала.

Я резко вскочила, пытаясь окончательно проснуться. Во сне слова, которые я бормотала, были настолько четкими, их цель настолько ясной, и тем не менее, проснувшись, я не помнила ни словечка из проклятого заклинания.

И я в очередной раз за последние месяцы задумалась о том, что могу попасться во сне и открыть запретную Книгу.

Как я уже говорила — правил я не знаю.

Я осмотрелась вокруг широко распахнутыми глазами, пытаясь вытеснить реальностью липкий страх.

В углу зелеными, розовыми, желтыми и голубыми огнями мигала Рождественская елка.

Стены были заклеены (Бэрронсом много месяцев назад) взрывающими мозг фотографиями родителей, нас с Алиной и друзьями, играющих в волейбол за домом. К абажуру лампы были прикреплены мои водительские права. В комнате находились практически все из когда-либо созданных оттенков розового лака для ногтей, и теперь я знала, почему не могла найти половину вещей, привезенных мной в Дублин. Они были здесь, тщательно подобранные друг к другу. Боже, сколько же он сделал, чтобы достучаться до меня. Здесь были полусгоревшие свечи с ароматом персика и сливок — любимые свечи Алины — они стояли на каждой поверхности. Журналы мод и порножурналы были разбросаны по полу.

Действительно, самое лучшее логово, подумала я. Комната с наскоро установленным душем, в который, судя по всему, ему часто приходилось отправлять мою помешанную на сексе задницу, пахла нами.

Я нахмурилась. Какое ужасное место для встречи с факсимиле моей сестры. Оно наполнено воспоминаниями о том, кем я была, кем была она, и какой неотъемлемой частью моей жизни она была.

Я склонила голову, напряженно прислушиваясь к ощущениям моего последнего дня под кайфом от Темной плоти.

Раздались шаги наверху, что-то тащили, слышались звуки протеста, ругань, на которую никто не отвечал мужским голосом. Зверь тащил мою сестру-самозванку по лестнице. Надо полагать, она уже накричалась. Хотя если это был какой-то фейри, притворяющийся моей сестрой, он не стал бы кричать. Скорее всего случилась бы какая-то магическая битва. Мне было любопытно узнать, как и где он ее отыскал, и сопротивлялась ли она.

Я поднялась с кровати и приготовилась к предстоящему противостоянию.

Крики начались уже перед закрытой дверью подвала, пронзительные и мучительные.

— Нет! Я не пойду! Ты не можешь заставить меня! Я не хочу! — пронзительно кричало существо.

Я распахнула дверь и, стоя в проеме, смотрела на самозванку. Она была почти у подножия лестницы, а Бэрронс блокировал лестничный пролет в то время, как она пыталась взобраться по нему на коленках.

Она что, собирается повторить свою выходку, как на 1247 ЛаРу? Притворится, что так напугана мной, что мне не удастся как следует допросить ее?

Я приблизилась, и она свернулась калачиком и начала рыдать, схватившись за голову.

Я безмолвно подошла еще ближе, и ее вдруг сильно вырвало, что бы там не находилось в ее желудке, оно фонтаном выплеснулось на стену.

Бэрронс поднялся по лестнице, и закрыл за собой дверь на замок. Я знала, что он делает. Превращается снова в человека за закрытыми дверями. Он никогда не позволит никому, кроме меня, увидеть его трансформацию. В особенности какому-то фейри.

Я изучала рыдающую версию своей сестры, переполненная горечью своей потери и одновременно испытывающая ненависть от того, что мне напомнили об этом, была во мне и любовь, которую хотелось выплеснуть, но я не настолько наивна. Такая взрывоопасная смесь чувств была губительной. Копия Алины сейчас свернулась на полу, держась за голову, как будто та готова была вот-вот взорваться вслед за желудком.

Я прищурилась. Что-то в ней было таким знакомым. Не внешность, нет. Но что-то в том, как она выглядела, как лежала здесь, свернувшись калачиком, держась за голову, как будто она была…

— Какого хрена? — прошептала я.

Она никак не могла изучить меня настолько тщательно! Понятное дело, что она просто была не способна затеять столь глубокую психологическую игру.

Я стала отступать, удаляясь, не отрывая от нее своего взгляда. Полтора метра. Три. А затем и все шесть между нами.

Существо, воплощающее мою сестру, медленно отстранило руки от головы. Рвота прекратилась. Дыхание выровнялось. А рыдания стихли.

Я резко рванула вперед метра на три, и она снова пронзительно закричала.

Я замерла на долгое время. А затем снова отступила.

— Ты притворяешься, что можешь чувствовать Книгу во мне, — наконец безразлично заметила я. Понятное дело, Алина — моя мертвая сестра, а не это существо — была ши-видящей и ОС-детектором, как и я. Если бы моей сестре пришлось оказаться рядом с Синсар Дабх (мной), могла ли книга (я) стать причиной ее сильнейшего недомогания?

Я нахмурилась. Мы с ней жили в одном доме на протяжении двух десятилетий, и она никогда не ощущала во мне ничего неправильного. Ее не тошнило каждый раз, когда я заходила в комнату. Возможно ли, что моей внутренней Синсар Дабх для того, чтобы обрести силу, необходимо было быть признанной мной? Возможно ли, что до того, как я приехала в Дублин, она лежала, дремлющая, внутри меня и, быть может, так бы все и оставалось, если бы я не пробудила ее к жизни, вернувшись в страну, куда мне дорога была заказана? Знала ли Исла О'Коннор, что единственный способ совладать с моим внутренним демоном — держать меня подальше от Ирландской земли? Или же за всем этим стояло что-то большее? Неужели в Эшфорде не побывал ни один фейри, потому что там нечего было делать, пока мы подрастали? Или же моя биологическая мать каким-то образом запечатала наши чувства ши-видящих, и они никогда бы не проявились, если бы мы по глупости не вернулись на исконную землю нашей кровной магии?

О да, и снова это искривленное ощущение реальности, как будто ты находишься в Матрице.

Почему я вообще задумываюсь над такими глупостями? Она даже не моя сестра!

Существо подняло голову и посмотрело на меня Алиниными наполненными слезами глазами.

— Младшая, мне так жаль! Я не хотела, чтобы ты приезжала сюда! Я пыталась удержать тебя в стороне! Но она добралась до тебя! О, боже, она добралась до тебя! — она понурила голову и снова начала плакать.

— Охренеть, — выдала я то единственное, что мне в голову пришло. Спустя какое-то время, я спросила: — Что ты такое? Какова твоя цель?

Оно подняло голову и посмотрело на меня, как будто я была сумасшедшей.

— Я сестра Мак!

— Моя сестра мертва. Еще одна попытка.

Оно уставилось на меня в плохо освещенном подвале, а затем, спустя мгновение, встало на четвереньки и начало пятиться, прижимаясь к ящику с оружием, и подтянуло колени к груди.

— Я не умерла. Почему ты не причиняешь мне вред? В какую игру ты играешь? — воскликнула она. — Это Мак не позволяет тебе навредить мне? Она сильная. Ты даже понятия не имеешь, насколько она сильная. Тебе никогда не победить!

— Я не играю в игры. Играешь как раз ты. Какого черта здесь вообще происходит?

Оно сделало глубокий судорожный вздох и вытерло слюни со своего подбородка.

— Я не понимаю, — наконец, сказало оно. — Я не понимаю, что происходит. Где Дэррок? Что случилось с людьми? Почему в Дублине все такое разрушенное? Что здесь творится?

— Мисс Лейн, — глубокий голос раздался из погруженной в тень лестницы, — это не фейри.

— Нет? — резко бросила я. — Ты уверен?

— Безоговорочно.

— Тогда кто это, черт возьми? — прорычала я.

Бэрронс вышел на свет у подножия лестницы, полностью одетый, и я поняла, что ему, очевидно, приходится хранить кучу одежды по всему городу, на случай непредвиденной трансформации.

Он окинул Алиноподобие холодным, пронизывающим взглядом.

А затем посмотрел на меня и тихо произнес:

— Человек.

Глава 25

Когда Светлая Королева впервые увидела иллюзию-воспоминание Тёмного Короля в белой, залитой ярким светом половине будуара, где она оказалась запертой с помощью магии, которая была превыше её понимания, она вжалась в стену, обратившись в гобелен. Ей пришлось молча наблюдать за весьма живописной сценой совокупления, и если поначалу она делала это поневоле, то со временем прониклась к ней живым интересом.

Её двор был двором чувственности, и этот мужчина по праву когда-то считался его королём. Комната была насквозь пропитана страстью, насыщая сам воздух, в котором был подвешен и её гобелен, драпируя плетение его нитей ещё одним её поневоле возбужденным воплощением.

Взору посетителя на стене будуара открылась бы лишь красочная картина охоты, в центре которой, перед жертвенником, на котором лежал великолепный белый олень, стояла, глядя с гобелена, хрупкая, миловидная женщина со светлыми волосами и радужными глазами.

Она на королевский зубок выучила легенды о невероятно гениальном, ужасающе могущественном, диком, полубезумном богоподобном короле, который чуть не уничтожил всю их расу, приговорив их влачить жалкое существование из-за своей одержимости смертной.

Она презирала Тёмного короля за то, что он отгородился от неё. За то, что он убил истинную королеву, прежде чем Песнь была передана по наследству. За то, что им ради выживания пришлось вступить в союз со слабовольными существами и стать тенью былого величия и могущества.

Она и себя презирала за то, что не смогла разглядеть того, кто скрывался за фасадом ближайшего её советника В'Лейна, и позволила ему запереть себя в студёной темнице, в ледяном гробу, где ей ничего больше не оставалось, кроме как надеяться на то, что посеянное давным-давно среди Келтаров, ОКоноров и многих других принесёт свои плоды, и ей удастся выжить. Выжить лишь для того, чтобы снова поставить на кон свою жизнь уже в следующем испытании, которое тоже было ей открыто в видении.

А это её навязанное магией заточение в наполненном воспоминаниями будуаре вовсе и не жизнь. Она словно заперта в очередном гробу в то время, как её раса страдает от неизвестно каких мучений.

Стены тюрьмы для Тёмных пали. Даже будучи в ледяном плену гроба, полностью лишенная сил сутью тёмной тюрьмы, которая не допускала присутствие магии, она почувствовала, как стены вокруг неё рухнули, ощутила тот самый момент, когда древняя, несовершенная песня угасла.

Она, как никто другой из Светлых, понимала, в какой опасности находится их раса. Ведь это она использовала несовершенную Песнь, фрагменты которой отыскала то тут, то там, чтобы связать царства Фэйри с миром смертных. Она смогла уберечь свой двор, над которым нависла угроза вымирания, лишь обручив его с планетой людей.

Необратимо.

И если этот мир поглотят чёрные дыры, то та же участь постигнет и царства Фэйри.

Перед королём она притворилась, что ничего этого не знает, но именно по этой причине она так настаивала на том, чтобы он начал действовать.

Она прекрасно осознавала, насколько плачевными были их обстоятельства. Она сама пыталась найти мифическую Песнь, пытаясь восстановить ту колоссальную магию, что породила их расу. Она изучала легенды. Знала правду. Песнь взыскивала непомерную плату с несовершенных существ, коими все они являлись в разной степени. Не существовало легкого решения. Ей придётся многого лишиться.

Но ещё она знала что-то, чего не знал даже сам Король. Если ей удастся с помощью манипуляций и соблазна вынудить его спасти Дублин и соответственно её двор, наибольшую цену придётся заплатить именно ему.

Гобелен, в который она превратилась, покрылся рябью и содрогнулся от лживых иллюзий Короля. Ведь если верить им, то это именно она лежала на тех густых мехах и кроваво-красных лепестках роз, пока в воздухе витали бриллианты, освещая будуар словно миллионы сверкающих звёзд.

Если верить ему, то она когда-то была смертной и была влюблена в виновника всех бед их расы, создателя скверны, того, кому была совершенно безразлична предыдущая Королева, его суженая, и уж подавно двор, который он покинул.

— Круус вынудил тебя выпить из котла забвения, — сказал Король перед тем как уйти.

Она никогда не пила из котла. Королевам это не положено.

— До того, как ты стала Королевой. Когда ты была моей.

Она не поверила ему. Отказывалась ему верить. А даже если так и было — какая теперь разница? Она теперь та, кем является. Светлая Королева — лидер истинной расы. Целую вечность ею является. Ничего не знает о его лживых историях. И знать не хочет.

Но в то же время, ей совершенно не понятно, зачем ему весь этот фарс.

Ему ничего от неё не нужно. Он Тёмный Король. Сущность, состояние материи, которое далеко за гранью их восприятия. Ему ничего и ни от кого не нужно. Легенды становились слишком путанными, когда речь заходила о его происхождении. То же касалось и их происхождения.

Она прищурила свои тканевые глаза, плетение гобелена пошло рябью. Как такое безумное, как Король, существо смогло изобразить глубину чувств, открывшуюся её взору?

Эмоции были чужды её расе в этом их первозданном виде. Они могли ощутить лишь отголоски того, что чувствовали примитивные создания, среди которых они жили, по этой причине она и выбрала этот мир: скрасить их блеклое существование, усилить угасающие страсти, чтобы удовлетворить их в полной мере.

Но на огромном круглом возвышении женщина, которая выглядела и двигалась точно так же, как она, глядя вниз на существо, которое она впускала не только в своё тело, но и в самую свою душу, смеялась так, как сама Эобил никогда не смеялась. Прикасалась так, как она сама никогда не прикасалась. Была взволнована Королём, которого ненавидела, до такой интимной глубины, которую считала невозможной.

— Брось свою глупую затею, — произнесла женщина на кровати, внезапно став серьёзной. — Сбеги вместе со мной.

В видении Король тут же разозлился. Она это чувствовала, даже будучи гобеленом.

— Мы уже говорили на эту тему. Вопрос исчерпан.

— Мне это не нужно. Я не хочу жить вечно.

— Это не ты останешься одна после твоей смерти.

— Тогда стань таким же человеком, как я.

Эобил ещё больше сощурилась. Фейри, который ради человека готов стать человеком? Да никогда. Лишь один Адам Блэк мог настаивать на подобной глупости, так опуститься, но для этого его безумия были веские причины, и вина за это лежала целиком и полностью на ней.

Король же продемонстрировал свойственную всем фейри ответную реакцию.

Отвращение.

Он не желал отрекаться от славы Древних, достойных чести, Первородных. А в его случае, может, и самого Первозванного. Но всё же… Песнь была доверена не ему. А женщине. И на то была веская причина. Страсть не ослепляет женщин. Она их очищает.

И когда он поднялся, возвысившись над женщиной, которой по его утверждению и была Эобил, она почувствовала то, что чувствовала женщина, лежащая на кровати, и это раздражало, причиняло неудобство: бессилие от осознания того, что ей не добиться своего. Обреченность, ведь невозможно заставить слепого увидеть. Она знала, что ей уже не достучаться до своего любовника.

Но помимо этого женщина на кровати чувствовала что-то такое, чего Эобил было не понять.

Любовь была для неё самым важным во вселенной. Важнее даже самой Песни. И без любви и свободы для неё жизнь была бессмысленной.

Женщина на кровати разразилась слезами, когда Король ушел.

Женщина на гобелене молча наблюдала.

И если ради того, чтобы обезопасить свой двор, ей придётся притворятся той женщиной, так тому и быть.

Но Королю придётся за это дорого заплатить.

Глава 26

— Она не может быть человеком, — возразила я, уставившись на существо, так невероятно похожее на мою сестру. — Это невозможно. Я слышала о двойниках, но не верю в их существование. Они не могут быть настолько похожи. Здесь же всё сходится до мельчайших деталей, за исключением нескольких незначительных нюансов, вроде бриллиантового кольца на ее пальце.

Самозванка сидела, прислонившись к ящику, и вертела головой из стороны в сторону, переводя взгляд с меня на Бэрронса. За мной она наблюдала с опаской, как будто пыталась убедиться, что я не начну снова наступать на нее.

Я посмотрела на Бэрронса в безмолвном страдании, не желая признавать очевидное. Сейчас, как никогда прежде, я сомневалась в том, что смогла той ночью в КиСБ вырваться из лап Синсар Дабх.

«Вы здесь, я здесь, и все это реально, — Бэрронс спокойно и мрачно смотрел на меня. — Только не падайте в обморок, мисс Лейн.»

Я замерла.

«Я никогда не падаю в обморок.»

«Вот и не забывайте об этом. Не стоит. Сконцентрируйтесь. Мы во всем разберемся. Вы пытаетесь увидеть сразу всю чертову картинку целиком. У любого от этого снесет крышу. Как следует вести себя на минном поле?»

«Обойти его?»

«Продвигаться шаг за шагом.»

Он был прав. Надо сконцентрироваться.

Я оглянулась на существо, притворяющееся моей сестрой. Оно сидело и выглядело таким же сбитым с толку и обеспокоенным, как и в первый раз, как я его увидела. А затем оно вопросительно взглянуло на Бэрронса.

— Кто вы такой? Кем вы приходитесь ей?

Бэрронс не ответил. Он не отвечал ни на чьи вопросы, кроме разве что моих, и то только потому что у меня было то, что он хотел.

Оно поспешно продолжило:

— Синсар Дабх у моей сестры. Она где-то в ее одежде. Мы должны избавить ее от книги. Мы должны спасти ее, — говоря все это, она поморщилась, бросила быстрый взгляд на меня, как будто ждала, что я вот-вот обрушу на них смерть и разрушение за такие слова.

— Синсар Дабх не У меня, — бросила я существу, кем бы оно ни было. — Она ВО мне. И была там с рождения. Но она не управляет мной.

По крайней мере, я надеялась на это.

Она, моргая, смотрела на меня.

— Что?

— Моя сестра умерла больше года назад в переулке на левом берегу реки Лиффи, сразу после того, как нацарапала подсказку на асфальте. Что это была за подсказка?

— Там было написано «1247 ЛаРу, мл». Но, Мак, я не умерла.

Меня как будто разом лягнуло в живот стадо чертовых клейдесдалей[45]. Лишь на долю секунды я позволила себе предположить что это возможно.

— Кое-кто видел, как ты умираешь, — намекнула я.

— Девочка с рыжими волосами. Она привела меня в переулок. Но она ушла прежде, чем я… я…

— Прежде, чем ты что? — бесстрастно спросила я.

Она закачала головой и выглядела при этом уязвимой, обескураженной и потерянной.

— Я не знаю. Не помню. Все… как в тумане.

Боже, как удобно.

— Ты не помнишь…потому что моя сестра мертва. А мертвые ничего не помнят. Тело Алины отослали домой, ко мне. Я опознала его. И похоронила, — а ещё я оплакала его. И это стало для меня поворотным моментом, после которого моя жизнь полностью изменилась.

— Мак, — задыхаясь, проговорила она: — я не знаю! Все, что мне известно: я была в том переулке и выводила подсказку для тебя на асфальте. А затем… мне кажется… я потеряла сознание или что-то вроде того. И вот два дня назад я очнулась, стоя посреди Темпл Бар без малейшего представления о том, как я туда попала! Я понятия не имею о том, что произошло. Все так изменилось! Все так отличается, как будто я попала не в ту… — она замолкает, прищуривая глаза. — Это произошло год назад? Я была в том переулке год назад? Я потеряла целый год? Какое число, мне нужно знать, какое сегодня число! — она вскочила, из-за истерики ее голос звучал пронзительно высоко.

Я неосознанно сделала шаг вперед, и существо снова прижалось к ящику, пытаясь истончится до уровня бумажного листа. Его руки взметнулись к голове, но затем одна из них опустилась в предостерегающем жесте, не давая мне подойти.

— Нет, пожалуйста, не приближайся! — стонала она, пока я не отступила.

Я взглянула на Бэрронса.

Его глаза ответили: «Все возможно.»

— Бред собачий! — рявкнула я. — Как тогда объяснить погребенное мною тело?

«Фейрийская иллюзия?»

Я чертыхнулась и отвернулась от самозванки. Просто не могла больше смотреть на нее. Она разыгрывает меня и получается у неё это великолепно. Не могу я поверить в то, что хоронила не её. Не хочу я в это верить.

Потому что глубоко внутри — отчаянно и от всего сердца — мне так хочется в это верить. Если обнаружится, что каким-то чудесным образом, фейри спрятал мою сестру, и она вообще никогда не умирала, воплотиться в жизнь моя самая сокровенная мечта!

Но, к сожалению, я больше не верю в классические хэппи энды.

— Почему у тебя на пальце кольцо? — бросила я через плечо.

— Дэррок сделал мне предложение, — ее голос сорвался на рыдания. — Ты сказала, что он мертв. Это правда? Я действительно потерялась на целый год? Он жив? Скажи мне, что он жив!

Я оглянулась на Бэрронса.

«Это действительно человек? А может быть так, что оно и тебя обманывает?» — безмолвно спрашивала я.

«Я ощущаю ее человеком, на все сто процентов. Более того, мисс Лейн, она пахнет, как вы.»

Я моргнула, мои глаза широко распахнулись.

«Ты думаешь, она моя сестра?»

Если в это верит Бэрронс, то я определенно на грани эмоционального срыва. Ну как тут не предположить, что я живу не в той реальности. Ведь Бэрронса не так просто одурачить.

«Недостаточно доказательств, чтобы сделать окончательные выводы.»

«Что же мне делать?»

«А что вы хотите сделать?»

«Избавиться от нее.»

«Убить?»

«Нет. Просто убрать отсюда.»

«И чего вы хотите этим добиться, мисс Лейн?»

«В данный момент мне станет легче от этого, и пока этого достаточно.»

«Продолжайте задавать ей вопросы,» — приказал он.

«Не хочу.»

«В любом случае сделайте это. Я не собираюсь ее никуда уводить.»

«Не „ее“, а „это существо“.»

«Она человек. Смиритесь с этим.»

Я ожидала, что он уберёт самозванку с моих глаз. Но он не сделал этого. В приступе гнева и ярости я отпихнула ящик от стены и уселась на него.

— Ты можешь начать рассказ о себе с детства, — бросила я существу.

Оно посмотрело на меня.

— Это ты мне расскажи, — выдало в ответ оно.

— Думала, ты боишься меня, — напомнила я.

— Ты ничего такого не сделала, — пожало плечами существо. — По крайней мере, пока. И ты не походишь близко. Кроме того, если я действительно потеряла год, а Дэррок мертв, делай, что хочешь, — с горечью проговорило оно. — У тебя моя сестра. У меня больше ничего не осталось.

— Мама и папа.

— Даже не смей угрожать им!

Я покачала головой. Оно действовало как моя сестра. Блефовало так, как это сделала бы я. Я тоже попыталась бы утаить от Книги, что у меня есть родители, и перешла бы к угрозам, когда Книга начала бы угрожать им. Еще одна червоточина в моем яблоке. Я стремительно теряла ощущение реальности происходящего.

— Кто был твоим первым?

«Провалом,» — не стала добавлять я.

Оно хмыкнуло.

— Даже не напоминай. ЛВЧ.

Люк-вялый-член. Была причина по которой, наш чемпион оставался девственником гораздо дольше всех остальных парней в старшей школе. Он не хотел, чтобы пошел слух о том, что отличный футболист совсем не так хорош в постели, как на поле. Потеря девственности стала грандиозным провалом для Алины. Он так и не смог прорвать ее девственную плеву. Но сестра никогда никому не рассказывала об этом кроме меня. Вместе мы и прозвали его ЛВЧ. Я тоже никому и никогда не рассказывала об этом.

Если моя сестра жива, то ради чего я веду борьбу? Чтобы облегчить боль? Ради мести? Если моя сестра жива, где, черт возьми, она пропадала целый год?

На Дэни лежит вина за ее смерть. Если она не мертва, что же тогда на самом деле произошло той ночью в переулке?

— Правша? — я посмотрела на Бэрронса. Я не горела желанием, чтобы это существо — или, если уж на то пошло, вообще кто бы то ни было — оценивало хозяйство моего мужчины, но подобные интимные нюансы — одна из тех вещей, которыми я привыкла с ней делиться. Мы с ней оценивали мужское хозяйство, определяя в какую сторону мужчина заправляет свой член. «Если не можешь сказать, куда он заправлен, младшая, значит нечего и знакомиться с ним поближе. Кому нужны обладатели непримечательных размеров?» — учила меня сестра.

Бэрронс стоял, широко расставив ноги, со скрещенными на груди руками, блокируя лестничный пролет, и наблюдал за нами с бесстрастным спокойствием, он словно пытался выяснить имеет ли разворачивающееся перед ним безумие какой-либо смысл.

Ее брови поползли вверх, когда она взглянула на него.

— О господи! Определенно левша.

Бэрронс бросил на меня убийственный взгляд.

Я проигнорировала его. Хотелось бы мне задать мошеннице такой вопрос, ответ на который я не знала, потому что если это была какая-то разновидность проекции, то Книга внутри меня могла получить свободный доступ к любой информации, которой владела я. Она могла тщательно «прочесать» мою голову, до мельчайших подробностей. Но если я не знала ответ, то ни подтвердить, ни опровергнуть его не смогу. Вот вам и замкнутый круг.

«Вы используете для рассуждений свой мозг, мисс Лейн. Это не самый ваш проницательный орган.»

«А какой самый?» — безмолвно бросила я.

«Ваше нутро. Люди все усложняют. Тело и так все знает. Люди не доверяют ему. Спросите у него. Прислушайтесь. Почувствуйте.»

Я сердито выдохнула и отбросила волосы.

— Расскажи мне о своем детстве, — снова повторила я.

— Откуда мне знать, что ты не Синсар Дабх, которая играет со мной в игры? — ответило существо.

— То же можно сказать и о тебе, — натянуто проговорила я. — Может то, что внутри меня, проецирует тебя, — а я затерялась в ворохе этих иллюзий.

В ее глазах появилось понимание, когда она осознала то, что я сказала.

— О боже, ни одна из нас не знает наверняка. Черт, младшая!

— Ты раньше никогда не говорила…

— Знаю, е-мое, ешкин кот, петунья, маргаритки, лягушка. У нас были свои ругательства, — она фыркнула, и мы одновременно выпалили:

— Потому что красивые женщины не ругаются.

Оно засмеялось.

Я прикусила язык. Ненавижу себя за то, что разговариваю с самозванкой. У нее та же интонация. Почти такой же наклон головы. Я отказываюсь смеяться. Отказываюсь делить моменты сестринского единения с существом, которое просто не может существовать.

— Как может Книга находиться внутри тебя? Я не понимаю, — сказала она. — И почему она не поработила тебя? Я слышала, что она подчиняет любого, кто ее касается.

— Здесь я задаю…

— И вообще почему все так? Если ты действительно Мак, и Книга каким-то образом действительно внутри тебя, и ты не одержима, а я действительно твоя старшая сестра, — она подчеркнула свое старшинство так, как это сделала бы Алина, — и я не мертва, неужели я не заслуживаю хотя бы толики понимания? — она нахмурилась. — Мак, Дэррок действительно мертв? Я нигде не могу его найти, — на какое-то мгновение, казалось, ее лицо задрожало, как будто она была готова удариться в слезы, а затем застыло. — Серьезно. Расскажи мне о Дэрроке и о том, что, черт подери, произошло с Дублином, а я расскажу тебе о своем детстве.

Я вздохнула. Если каким-то чудесным образом это действительно была моя сестра, то она была такой же упрямой, как и я. Ну а если это не моя сестра, то мне не сдвинуться с мертвой точки, если не пойду на уступки.

Так что, я восполнила ее пробелы рассказом о бессмысленной смерти Дэррока, когда Книга расплющила его голову как виноградину, и кратко изложила ей события последнего времени, а затем, скрестив руки, опёрлась о стену.

— Теперь твоя очередь, — обратилась я к тихо плачущей женщине.

Глава 27

Джада рассекала ночь как нож, острый, несгибаемый и смертельно опасный.

Вот это было ей понятно. Убивая она чувствовала себя живой.

Хотя дневники Ровены и пестрили наполненными бахвальством намёками о том, что она мутировала, она предпочитала думать, что была рождена такой, и что для её любимого города это дар, ведь она очищала его улицы от тех, кто охотится на невинных.

И не важно, кем были ее жертвы: фейри или людьми.

Те, кто уничтожают, должны быть тоже уничтожены. Она знавала монстров и среди людей, и зачастую они были наихудшими из всех.

Убивать убийц легко и просто. Это призвание, следуя которому она очищалась, раскаляясь изнутри до бела. Не многим подобное по вкусу. Не многие готовы пачкать руки. Проявлять жестокость. И что ни говори, но как ни старайся быть беспристрастным, подобное затрагивает лично, ведь нанося решающий удар, приходится встречаться взглядом со своей жертвой: фейри или человеком. А у психопатов и монстров тоже есть планы, цели и стремления в жизни. Не желая умирать, они разбрасываются оскорблениями и проклятиями, а иногда с переполненными страхом глазами молят о пощаде.

Когда-то она думала, что они с Мак идеальные напарницы. Мак может убивать так же хладнокровно, хоть и не так быстро, но всё же со знанием дела.

Уничтожая бешеных псов, Джада спасала бесчисленное количество хороших людей, нормальных людей, не таких, как она сама. Людей, которым небезразлично, и которые ради детей, стариков и немощных смогут превратить этот мир в лучшее место. Она прекрасно понимала, кем является, а кем нет, не её забота восполнять чьи-то повседневные нужды, её удел — помасштабнее.

Она по достоинству оценивала свои дары: скорость, ловкость, проницательность, обострённые как у животных слух и обоняние, способность мыслить аналитически, быстро обрабатывать информацию и выделять среди неё приоритетную, чтобы ничто не могло помешать выполнению её миссии.

Джада прокладывала себе путь по улицам Дублина под полной луной, окруженной багряным ореолом. Кровь в небесах, кровь на улицах, её меч полыхает так же, как и её сердце. Она пронзала и разрезала на части, освежевывала и убивала наповал, упиваясь чистотой своего предназначения.

После её последнего дебоша, Тёмные изменили тактику, снова стали прикрываться чарами и объединились в группы.

Думают, что это гарантирует им безопасность. Они ошибаются.

Устранить группу для неё так же легко, как и единичного врага, это лишь экономит её время, лишая необходимости выслеживать каждого по одному. Коротконогие и медлительные Носороги, как их называла Мак, были слишком лёгкой мишенью. Она предпочитала разодетых в красное и черное стражей высших каст: они не были просеивателями, но были такими же быстрыми, как и она сама, и ещё они были хорошо обучены ведению боя.

Но наибольшее предпочтение она отдавала просеивателям. Они были уникальны, их нужно было заманить в железные ловушки или завлечь в западню с металлическими стенами. Эти вечно пытались соблазнить её обещаниями одарить чем-то, что может предложить их невероятная сила.

Но ничто не могло сломить её решимость. Она оставалась равнодушной ко всем их мольбам и обещаниям.

Она знала, кем являлась. Знала, чего хотела. И татуировка, которую Риодан не спешил наносить на её кожу, была критически важна для достижения её целей.

Она неожиданно для самой себя выпала из воздушного потока и рухнула на скамейку в парке, ушибив при этом голень. Резко выставив меч, она обернулась по кругу, проверяя окружающую обстановку. Она была одна. Убивать было некого.

Риодан. Ублюдок.

Она глубоко вдохнула свежий, влажный, морской воздух. Дыхание — это всё. Когда ничего больше нельзя поделать, можно вдохнуть и придать этому вдоху силу и предназначение. Она подняла голову и выпрямила спину.

Риодан вышиб её из воздушного потока в аббатстве.

И вот теперь, на улице, стоило лишь подумать о нём, как она тут же лишилась фокуса, ослабив хватку на деликатном измерении.

Она убрала за уши выбившиеся пряди, приглаживая их с помощью крови и слизи на руках — топорная работа, но зато ничего мешать не будет. Затем потянулась к сапогу и вытащила один из последних стручков, принесенных ею из Зазеркалья, раскрыла его и проглотила содержимое. Ей жутко не хотелось снова таскать за собой упаковки протеиновых батончиков, зря расходуя место, которое можно использовать для оружия и боеприпасов. Ей не терпелось выяснить, сможет ли Танцор изобрести более эффективный и портативный источник пополнения энергии во время своих бесконечных экспериментов в заброшенных лабораториях Тринити.

Скрипучий стрекот сверху вынудил её перебраться в тень ближайшего дверного алькова. Задрав голову, она прищурилась и всматривалась в небо, пытаясь понять, можно ли уничтожить этих существ. Проанализировала она и потенциальные возможности загнать их в ловушку. По каким-то причинам сталкеры Мак перестали преследовать её, и хотя Джада не замечала, чтобы они причиняли кому-то вред, она прекрасно понимала, что они не были ни безобидными, ни безвредными.

Стая из сотни, а то и больше мерзких духов пролетела над ней, пересекая окольцованную пурпуром луну, их накидки на фоне низко нависших облаков казались призрачными черными щупальцами скелета. Их лица блеснули металлическими вставками, и она инстинктивно вздрогнула в ответ. По тому, как выстроилась стая, она поняла, что они охотились. Но на что? Мак снова видима, и хоть подростка, коим она была однажды, заинтересовало бы как, да почему это случилось, женщине, в которую она превратилась, совершенно безразлично то, что не имеет отношения к достижению её целей.

И лишь после того, как духи, выглядящие как зомби — ДВЗ — пролетели мимо, она снова скользнула в воздушный поток и направилась в «Честер».

Он сказал, что ему понадобится три дня на то, чтобы завершить тату.

После этого в арсенале Джады появится решающее и такое необходимое ей оружие.

Великий и могущественный Риодан будет у неё на поводке.

— Проклятье, ты хоть понимаешь, что натворила? — рявкнул Риодан, когда она ворвалась в его офис.

Джада плюхнулась в кресло, перекинула ноги через подлокотник и сложила руки за головой. Она не сомневалась, что он наблюдал за её эффектным появлением на одном из своих бесчисленных мониторов. Удобно растянувшись, она невозмутимо посмотрела на него.

— Прошлась по клубу.

А посетители расступались перед ней, словно она была прокаженной. Уступали дорогу хладнокровной машине для убийства.

— До нитки промокшая тёмными соками, — отрезал он.

— И кровью, — непринужденно добавила она.

— Ты продефилировала по моему клубу, увешанная кишками вырезанных тобой фейри, а мои сотрудники обслуживают их, знаешь ли.

— Может, им стоит быть в меню, а не в обслуге, — таким злым она его ещё никогда не видела. Вот и хорошо. Может, он будет работать шустрее, чтобы избавиться от неё уже сегодня. Они с Танцором могут заняться чёрными дырами и без него, как только она заполучит карту. — Может, правила изменились, а меня не предупредили? Насколько я помню, мне запрещено убивать на твоей территории. Я этого и не делала.

Он переместился так быстро, что она и заметить не успела. Тут-то она и поняла: он не только быстрее неё в воздушном потоке, но и входит в него гораздо быстрее. Она никогда прежде не пыталась ускорить сам процесс проникновения. В списке вызовов появился новый пункт.

Он нависал над ней.

— Не играй со мной в игры, Джада. Не опускайся до противостояния.

Она не пошевелилась и не прореагировала на его критику.

— У меня времени не было переодеться.

— Ну так найди его. Я не стану работать над тобой, когда от тебя разит смертью.

Он смерил её холодным взглядом, но в глубине его серебристых глаз таилось что-то обжигающее. Что-то взволнованное буйством, в которое она была облачена. Она прищурила глаза, потянулась своим восприятием, в который раз пытаясь выведать секреты этого мужчины.

Она заметила, что они оба учащенно дышат, и тут же взяла дыхание под контроль, удлиняя вдохи и выдохи. Ей не нужно было в зеркало смотреться, чтобы знать, как она выглядела.

Дико. Глаза слишком яркие, горячие и холодные одновременно.

Кровь и слизь на лице, в волосах. Ими покрыта вся её одежда, обувь и кожа. А тело её едва не гудит от с трудом сдерживаемой энергии.

А этот голод… даже после всех совершенных ею убийств, её не покидало желание наброситься на кого-то, сделать что-то такое, что наконец уравновесит находящиеся в невероятном дисбалансе внутренние весы.

— Ты хочешь, чтобы я тратила время на душ, когда у нас… не прикасайся ко мне! — он выдернул её из кресла, поставив на ноги. Она резко подняла руки вверх, блокируя его, сбрасывая его ладони с себя.

Они застыли так, на расстоянии нескольких десятков сантиметров друг от друга, и на мгновение ей показалось, что он хочет схватить её за плечи и потрясти, но он так и не сделал этого. Держал свои руки при себе. И правильно. Она бы его пинками под зад по офису погнала в противном случае.

Он холодно произнёс:

— Ты твердишь себе, что научилась нажимать на правильные рычаги, включая и отключая эмоции. Нет, ты не научилась. Сегодня ты убивала с яростью. Я чувствую её в тебе. Ты лжешь сама себе. Убиваешь из-за боли, не зная, как дальше жить. Вживайся в роль. Супергерой не рисуется своими убийствами. Он появляется из ниоткуда, отнимает жизнь, за которой пришел, и исчезает, скрываясь в тени.

— Тебе откуда это знать? Ты тут главный злодей.

— Не сегодня, Джада. Сегодня им была ты. Скольких ты убила?

Она ничего не ответила, потому что понятия не имела.

— А сколько среди них было людей?

Она снова промолчала.

— Ты убеждена, что они заслуживали смерти. Уверена, что мыслишь настолько здраво, что в состоянии принимать подобные решения.

Она может стоять молча бесконечно.

— Предлагаю в последний раз, Джада, позволь мне учить тебя.

— Единственное, что я позволю тебе сделать, так это нанести мне татуировку.

— Ты хрупкая.

— Я стальная.

— Хрупкие ломаются.

— Сталь гнётся.

— Боже, как ты близка к этому, — он презрительно покачал головой.

— К чему? — с иронией спросила она. — К тому, какой по твоему мнению я должна быть? Не этого ли ты добивался, когда проводил надо мной эксперименты? Чем ты отличаешься от Ровены? Ты тоже хотел сделать меня такой, как угодно тебе.

Он замер, пристально глядя на неё.

— Ты знаешь о том, что делала Ровена.

— Догадалась. Я гениальна.

Он некоторое время молчал, словно не мог решить, что сказать, а чего не говорить, и ей стало интересно, что по его мнению, он знает такого, чего не знает она. Он анализировал её. Давал ей оценку. И если она правильно понимала по его взгляду, он был на грани взрыва. А она нет. Она полностью контролировала свои эмоции. И чтобы доказать это, она снова привела в порядок своё дыхание, углубив его. Она не до конца понимала, отчего оно снова стало прерывистым.

Он отступил, словно давая загнанному в угол животному пространство, чтобы не испугать его.

— Ровена хотела, чтобы ты стала такой, какой она хотела тебя видеть, — в конце концов ответил он. — А я хочу, чтобы ты была такой, какой ты хочешь видеть себя. И это не то, что я вижу перед собой.

— Ты понятия не имеешь, чего я хочу. Твои умозаключения ошибочны. Делай тату, или я ухожу.

Ещё один оценивающий взгляд.

— Помойся, и я сделаю татуировку.

— Прекрасно. Где тут ближайшая ванная?

Ей нужна эта татуировка.

Не потрудившись ответить, он повернулся к двери.

Она пошла следом, злясь от того, что у него есть что-то необходимое ей настолько, что она вынуждена следовать за ним. Злясь от того, что она была на взводе настолько, что у неё рука дрожала, когда она поправляла меч, чтобы он не мешал ей пройти сквозь дверь.

А ещё она злилась, потому что он прав.

Она убивала сегодня с яростью.

Она заигрывала со смертью, как с любовником, ища выход эмоциям. Если бы она действительно хотела помочь Дублину наиболее логичным и эффективным методом, то она отправилась бы к инспектору Джейну, заключила бы с ним новый союз и очистила бы его переполненные клетки, давая сотням Стражей возможность наполнить их снова, что привело бы к уничтожению ещё большего количества врагов. Но эффективный метод был ей не по душе, не хотелось ей методично отрубать головы тем, у кого в глазах застыло поражение. Было в пылу охоты нечто, чего она страстно жаждала.

У неё не было никакого желания анализировать мотивы, которые казались такими понятными во время прошлого полнолуния, а теперь же норовили ранить её своими осколками за каждым поворотом.

Она молча следовала за ним, потому что на всё пойдёт и что угодно сделает ради того, чтобы заполучить эту татуировку.

— Спусти джинсы.

Опустив голову на руки, сложенные на спинке стула, Джада даже не шелохнулась.

— Сделай её поменьше. Сильно сомневаюсь, что она должна доходить аж до задницы.

— Я не хочу испортить заклинание. Или хочешь расхаживать с татуировкой, которая окажется бесполезной в решающий момент?

Она расстегнула две верхние пуговицы джинсов и приспустила их. Когда он прикоснулся к её бедрам, ей пришлось прикусить язык, чтобы не вздрогнуть. Её кожа казалась слишком горячей, а воздух слишком холодным.

Однажды она наблюдала за тем, как он точно так же прикасался к женщине, сжав её руками, как и её сейчас. Он входил в неё сзади и, запрокинув голову, смеялся. Прекрасный, шикарный, сильный мужчина. Ей так хотелось поймать тот момент своими четырнадцатилетними руками, исследовать его, понять, попробовать на ощупь. Ей хотелось стать причиной того, что он испытывает.

Радость. Этот холодный, жёсткий мужчина способен испытывать радость. Парадокс восхищал её. Всколыхнул внутри неё нечто, что осознать она смогла лишь теперь, разумом зрелой женщины. В тот момент её юное тело интуитивно познало, что и она сможет испытать подобное, что оно создано для этого, и что вскоре ей станет доступна целая новая сфера переживаний, которых раньше она и представить себе не могла.

Четырнадцатилетняя девчонка затаилась в вентиляционной шахте над четвёртым уровнем и, закрыв глаза, представляла, что это она там с ним. Пыталась понять, каково быть женщиной, которая способна довести этого мужчину до такого состояния. Её лихорадило от калейдоскопа эмоций, интенсивных настолько, что они почти причиняли боль: голод, волнение, страсть, пламя, холод. Она чувствовала себя невероятно живой. Отыскав шахту побольше, в ванной, она подкралась поближе и чуть не попалась.

Похоть способна ослеплять. Хоть бери и глаза выкалывай. Но в то же время некоторые, благодаря этому танцу незнакомцев, позволяют себе чувствовать без чувств.

Она вдохнула и выпрямила спину. Юная. Сильная. Неприкосновенная. Она сконцентрировалась на том, чтобы излучать это всё, и особенно последнее.

Он работал над ней уже более двух часов, и это после часа, который она потеряла, потому что он настоял, чтобы она вымылась и отдала одному из его сотрудников одежду для стирки. Она и голой готова была сидеть перед ним, лишь бы заполучить эту проклятую татуировку.

А может, и не готова была.

Вчера она изучила начало тату, глядя в отражение зеркала с помощью другого зеркала. Узор был замысловатый, с клеймом по центру, серый наслаивался на чёрный и что-то ещё, что-то сверкающее, она никогда прежде не видела подобных чернил. Татуировка сияла в изгибе её спины и, казалось, двигалась, вторя её малейшему движению, словно серебристые рыбки в глади озера. Каким-то образом он покрывал её кожу заклинанием. Она надеялась, что всего лишь одним. Этот дьявол многолик, таким же могут оказаться и его чернила.

Её оскорблял до глубины души тот факт, что она позволяла Риодану делать это. Но в то же время, если с помощью этого он сможет отыскать её, куда бы она ни пошла, в этом мире или в Зазеркалье, она предпочитает это оружие всем остальным. Не так давно она сказала тёмной принцессе, что бывают демоны, ни на что неспособные, и не стоит опасаться, что такие тебя сожрут, а бывают и такие, которые могут сгодиться на что-то, но и сожрать такие тебя тоже могут. Она прекрасно осведомлена к какому типу относиться Риодан. И готова рискнуть.

— Она сработает даже в Зале Всех Времён? — снова переспросила она, потому что ей верилось с трудом, а она должна быть уверена, что на это можно рассчитывать.

— Даже ад не сможет меня удержать от того, чтобы присоединиться к тебе, если она будет на твоей коже.

— Зачем ты делаешь это?

У него на всё свои мотивы. И конкретно этого ей не постичь. Что ему с того, если она снова заблудится? Она не купилась на его оговорку о том, что он не теряет то, что принадлежит ему. Она не его собственность, и они оба прекрасно это знают. Ему что-то нужно от неё. Но что?

— Догадайся. Ты же гениальна.

— Я нужна тебе, чтобы мир спасти?

— Мне ничего не нужно.

Значит дело в желаниях.

— Почему ты вечно вмешиваешься в мою жизнь? Тебе заняться нечем?

Тогда, много лет назад, она чувствовала себя особенной от того что великий и могучий Риодан обращал на неё внимание, интересовался её мнением, держал при себе. Хотя она ни за что бы тогда в этом не призналась и без конца на это жаловалась. Он считал, что она на многое способна и однажды станет «невероятной женщиной». Это давало ей целевую установку. В Зазеркалье она продолжала придерживаться её.

Она так верила в его силы, в его феноменальное внимание к тому, за чем он следил.

Она ждала.

А он не пришел.

Его руки больше не двигались у основания её спины. Несколько долгих мгновений она ничего не ощущала, а потом его пальцы легонько заскользили по её шрамам. Он прикасался к ним по очереди. Ей стоило бы остановить его. Но она стала этого делать. Казалось, его пальцы пытались сказать: «Я вижу каждое оскорбление, нанесенное тебе. Ты выжила. Отличная работа, чёрт возьми, женщина.»

— Я могу убрать их, — предложил он.

— Ну да, женщине ведь негоже иметь боевые шрамы. Почему то, что делает из мужчин героев, женщин уродует?

— В тебе нет ничего уродливого. Кроме твоей жизненной позиции. Меняй её.

На это она ничего не ответила. Её настораживал этот новый Риодан: он не давил и не совал свой нос, куда не просят, относился к ней как… На самом-то деле она не была уверена, как он к ней относился, в том и была вся загвоздка. Она не знала, как реагировать на эти его попытки примирения. Это всё равно что пытаться принять теннисный мяч, когда кто-то изменил правила игры без твоего ведома, и ты уже не знаешь, как этот мяч отыграть. Раньше они отбивали мячи как профи, предугадывая движения друг друга. Теперь же, когда он подаёт, она слишком долго разглядывает траекторию полёта мяча.

В его офисе она поцеловала его. Он не ответил на поцелуй. Теперь же прикосновения его были интимными, а она была без рубашки, но он ничего не предпринимал и даже не сказал ничего такого, чтобы дать ей понять, что прикосновения эти к делу не относятся. Не то чтобы она готова была принять от него что-то большее. Но зачем он сказал «поцелуй меня или убей» в тот день в офисе? Или это его очередная разведка боем, как в ту ночь, когда она узнала, что несмотря на то, что Кровавая Ведьма убила его, он каким-то образом восстал из мёртвых и потребовал, чтобы она определилась разочарована она от того, что он жив, или наоборот несказанно этому рада.

Она была весьма уверена в том, что он привел её в свои личные апартаменты, которые представляли собой несколько комнат спартанского типа, глубоко под Честером. А ещё она была уверена в том, что это не единственное его пристанище, и что подобно ей самой и Танцору, у него далеко не одно такое прекрасно укомплектованное логово, в которое он может удалиться, чтобы побыть от всех подальше.

Суперсовременная, ультраэлегантная комната с акцентами хрома, графита и стали. Черная, белая и, как сам мужчина, всех возможных оттенков серого. В комнате, смежной той, в которой они сидели, находилась кровать с белоснежными простынями и мягким, тёмным бархатным покрывалом. Ванна пахла им одним и больше никем, и это её совсем не удивило. Он никогда не приведёт женщину к себе. Для него всё это не настолько лично. Декор был фактурным, замысловатым, но не вычурным. Кухня была белой и опять же стальной. Ванна отделана массивным мрамором с серебристыми прожилками и стеклом. Куда ни глянь — простые, чистые, острые и жесткие грани, подобные чертам его лица и его философии.

— Повтори-ка, что случится, если я наберу ЯВСД? — закинула удочку она.

Он не ответил, она на это не особо-то и рассчитывала, но попытка — не пытка. Почему бы не попробовать вытянуть информацию? Вдруг сработает. Но единственный ответ, который он удосужился ей дать, и который вовсе и не ответ: «Надеюсь, тебе не придётся этого узнать.»

Его палец медленно заскользил вдоль длинного шрама на её спине.

— Нож?

— Плеть со стальными шипами.

Он прикоснулся к россыпи белых уплотнений.

— Шрапнель?

— Духовое ружьё.

Заряженное дроблёным камнем. Из которого в неё выстрелил монстр на планете вечной тьмы.

— А этот? — он прикоснулся к грубому, неглубокому шраму около её бедра.

— Этот заработала сама. Свалилась с обрыва.

— Оставить их или убрать?

— Шрамы? Оставить. Я их заслужила.

Он рассмеялся. Спустя мгновенье она почувствовала, как к основанию её спины прикоснулось что-то очень похожее на остриё клинка.

— Я на грани того, чтобы перегрызть тебе горло, — мягко произнесла она.

— Кровные узы. Чтобы завершить этот этап заклинания, мне нужно немного твоей крови.

— Сколько?

— Немного.

— Смешаешь её со своей.

— Да.

У заклятий на крови есть опасные и серьёзные побочные эффекты. И ей бы очень не хотелось примешивать кровь этого мужчины к своей. Но ей очень хотелось иметь его тату.

— Продолжай, — сказала она безо всякого выражения.

Он так и сделал, и она почувствовала, что снова погружается в то странное, мечтательное состояние, в котором пребывала с тех пор, как он начал набивать ей тату. И пока его большие и сильные руки с ювелирной точностью скользили по её коже, яростное клокотание в её теле угасало, мышцы её расслаблялись, из неё уходило напряжение. Ей трудно было вспомнить, что привело к кровавому беспределу, который она сегодня учинила на улицах. Блаженное бессилие овладело её конечностями, боль в животе утихла. Она расслабилась и начала впадать в дрёму. Если бы ей удалось прилечь, то она спала бы долго-долго и ни о чём бы не беспокоилась, потому что этот мужчина стоял бы на страже; она могла бы отдыхать, зная, что никакие хищники ей в этом мире не страшны, потому что самый большой из них находится рядом с ней, и она в безо….

Она выпрямила спину, напрягла мышцы и перешла в режим повышенной боевой готовности.

Не существует никакой безопасности. Чувство безопасности — ловушка, недосягаемый предел мечтаний. И абсолютно бессмысленно воспевать героев. Нет никаких героев. Кроме неё.

Из-за её спины раздался его голос.

— Не обязательно быть постоянно на чеку. Тебе ничто здесь не угрожает.

Как же он ошибается. Если в одном помещении с тобой есть кто-то ещё, существует вероятность, что тебе причинят боль.

— Ты как-то влияешь на меня, — уличила его она.

— Я могу оказывать определённый… будоражащий эффект на женщину.

Под этим он подразумевал «доводить до исступления». Знает она об этом, сама видела.

— Но могу и успокаивать.

— Прекрати. Я тебя об этом не просила.

Он прижал своё запястье к основанию её спины, на некоторое время задержал его там, без сомнения смешивая их кровь, а затем сказал:

— На сегодня это всё.

— Заканчивай, — потребовала она. — Я знаю, ты можешь.

На неё внезапно повеяло холодом сзади, когда тепло его тела исчезло.

На плечо ей упала футболка, и спустя мгновение она рывком надела её поверх лифчика, понимая, что препираться бесполезно. Она поднялась, потянулась и обернулась.

— Расскажи мне, что с тобой случилось в Зазеркалье, и я её завершу.

Они смотрели друг на друга через разделявший их стул.

— Я выросла, — сказала она.

— Полную версию.

— Это она и была. Ты говорил, что дашь мне карту.

Он бросил ей её, и она, поймав карту одной рукой, запихнула её в рюкзак. Конечно теперь он готов отдать ей карту. Знает же, что она вернётся, чтобы он закончил татуировку. Карта нужна была ей по двум причинам: чтобы провести эксперименты на самых маленьких дырах, и чтобы предупредить людей об их расположении, тем самым избежав ненужных смертей. Избавиться от космических пиявок, пожирающих материю их вселенной — важнее всего.

— Завтра вечером в это же время? — спросила она.

— Завтра вечером я занят.

Ублюдок. Он собирается выносить ей мозг, отодвигая завершение татуировки?

Он проводил её до двери, его присутствие было едва уловимым и в то же время неоспоримым.

— Свидание с Джо? — невозмутимо поинтересовалась она.

— Джо теперь трахается с Лором.

Она посмотрела на него.

— И как до этого дошло? Лор предпочитает блондинок. Да и вроде у вас с Джо всё было серьёзно, — сказала она, хотя на самом деле никогда так не считала. Джо не во вкусе Риодана.

Его холодные глаза засветились весельем.

— Это она так пыталась забыть бывшего. Ну и они немного увлеклись.

Она изогнула бровь.

— Ты её бросил, и она тебе отомстила, переспав с ним?

— Это она меня бросила. И с её же слов, так она пыталась «стереть мой вкус с языка».

Ни одна женщина не бросила бы Риодана. И не пыталась бы позабыть его вкус. И если Джо так поступила, то лишь потому, что он позволил этому случиться, подтолкнув её к действиям.

— Так чем же ты так занят завтра вечером? Отмени свои планы. Это важнее. Я могу потеряться, — приказным тоном сказала она.

— Я порекомендовал бы тебе держаться от Зеркал подальше, пока мы не закончим тату. Послезавтра. В моём офисе, утром. Я её закончу.

— Завтра. Днём.

— Тоже занят.

Отчего он тянет? Зачем ему это?

— Я сама найду выход.

— Не найдёшь. При тебе меч, а у меня там посетители. И я планирую их сохранить.

Она мгновенье помедлила, а потом сказала.

— Я не стану убивать их, Риодан. Я не преступлю твоих границ.

— Если я не преступлю твоих.

— Да.

Он протянул ей телефон.

— Возьми его. ЯВСД пока ещё недоступен, но остальные номера работают.

Выскальзывая за дверь, она сунула телефон в карман.

Дверь закрылась, а он остался за ней, позволяя ей остаться без присмотра, поверив на слово. Будто её слово так же надёжно, как заверенный договор.

Без видимых на то причин она обернулась, приложила ладонь к двери, и уставилась на неё, пытаясь понять, какого черта она творит.

Спустя мгновенье она пришла в себя, энергично зашагала по коридору и, махнув рукой у панели, вошла в лифт. Девчонка, которой она была прежде, обязательно бы облазила все укромные уголки приватной зоны Риодана, которые только успела бы, прежде чем он её остановил бы. Теперь она понимает, что сделала бы это прежде всего, чтобы покайфовать от стычки, которой бы всё обязательно увенчалось.

А у женщины, которой она стала, есть дела поважнее.

Внутри комнаты Риодан убрал ладонь с двери.

— Ну что, всё готово? Ну что? Ну что? НУ ЧТО? — Шазам выскочил из-под вороха одеял и подушек, когда она тем же вечером вошла в свои апартаменты.

— Почти готово, — пообещала она и напомнила: — Говори потише.

— Ты снова провонялась, — раздраженно сообщил он, наматывая круги. — Мне не нравится его запах. Он опасен.

— Без него не обойтись. Пока.

Когда она растянулась на кровати, Шазам подпрыгнул и приземлился на все четыре лапы прямо её на живот, со всей силы.

— Дело только в том, что без него никак?

— Ай! Хорошо, что я не хочу в туалет! — восторженные утренние приветствия почти двадцати килограммового Шазама частенько становились испытанием для переполненного мочевого. Да и татушка свежая саднила на спине, вжатой в матрас. — Дело только в этом.

— Он закончил её?

— Нет пока. Скоро.

Зверёк по своему мелодраматическому обыкновению мгновенно пал духом.

— Всё будет плохо, — заныл он. — Как всегда плохо.

Он зашмыгал носом, а его фиалковые глаза заблестели от слёз.

— Не будь таким пессимистом.

Шерстка на его холке ощетинилась, он зашипел на неё и надулся.

— Пессимисты только тогда пессимисты, когда оказываются неправы. А когда они правы, их называют пророками.

— Фу, рыбное дыхание!

— Моё дыхание — результат твоих жалких подачек. Приноси мне еду получше.

— Всё будет хорошо. Вот увидишь.

Он развернул свою пушистую тушку и уселся ниже её груди (к мягким частям ему было запрещено прикасаться), его пузико было таким большим, что ему пришлось широко раздвинуть передние лапки. Он улёгся, потянулся вперед и медленно прикоснулся своим влажным носиком к её.

— Я вижу тебя, Йи-йи.

Она улыбнулась. Всё, что она знала о любви, она знала благодаря этому пухлому, капризному, склонному к маниакальной депрессии зверьку-проглоту, который прошел с ней бок о бок столько испытаний, что и не сосчитать. Один он защищал её, любил её, боролся за неё, научил её тому, что жизнь стоит того, чтобы жить, даже тогда, когда рядом нет никого, кто мог бы это увидеть.

— Я тоже тебя вижу, Шазам.

Глава 28

Я оставила ее. Женщину, похожую на мою сестру, хранящую слишком много ее воспоминаний и обладающую ее уникальными особенностями. Я просто оставила ее там, в подвале, где я была при-йей. Она осталась сидеть посреди ящиков с оружием, боеприпасами и едой и выглядела невероятно потерянной и печальной.

— Значит мама с папой считают, что я умерла? — спросила меня она, когда я собралась уходить.

— Они похоронили тебя. Так же, как и я, — бросила я через плечо.

— Они в порядке, младшая? Мама не сошла с ума, думая, что я мертва? А папа…

— Они здесь, в Дублине, — бесстрастно оборвала ее я. — Спроси их сама. Давай, попробуй убедить их. Хотя, погоди, лучше не стоит. Держись подальше от моих родителей. Даже не смей приближаться к ним.

— Они и мои родители тоже! Мак, ты должна мне поверить. Зачем мне врать? Кем я еще могу быть? Что не так? Что с тобой произошло? Как ты стала такой… жесткой?

Я пулей вылетела за дверь. Какая-то часть меня просто прекратила функционировать, и не было никакой надежды на ее возвращение к жизни. Я стала «жесткой», по ее словам, из-за того, что мою сестру убили.

На ближайшие двадцать четыре часа я запретила себе даже думать о самозванке. И мне удалось задвинуть мысли о ней на задний план почти так же хорошо, как мне это удавалось с Книгой.

Но если мысли о ней все-таки просачивались, то я начинала сомневаться: а то если это действительно она?

Тогда моя сестра совсем одна. Я отвернулась от Алины в этом опасном, переполненным фейри городе?

Что если она пострадает? Что если она каким-то чудесным образом все-таки осталась жива, а тут ее убьет черная дыра или Темный просто потому, что я сбежала и оставила ее одну, оказавшись осторожной и подозрительной настолько, что не смогла ей поверить?

Может, мне представился второй шанс, а я благополучно профукала его.

Весьма вероятно, что я наложу на себя руки, если вся эта история каким-то образом окажется правдой.

Что если она попытается увидеться с родителями? Они не будут столь объективными, как я. Они слепо примут ее обратно. Спустя время папа может что-то заподозрить, но я гаран-твою-мать-тирую, если эта самозванка постучится в их дверь, они впустят ее в свой дом в ту же секунду.

С другой стороны, что весьма вероятно: может, эту самозванку подослали ко мне, чтобы она, втеревшись в доверие, чертовски меня запутала? И все это лишь ради того, чтобы сделать мне какую-то пакость, когда я буду наиболее уязвима? Кто может подобраться ко мне (и моим родителям) ближе, чем сестра?

Или же я все-таки застряла в какой-то гигантской иллюзии, которая не заканчивалась с той ночи, когда, как я считала, я перехитрила Синсар Дабх?

Из-за того, что я так отчаянно хотела, чтобы самозванка на самом деле была Алиной, хотела верить, что каким-то образом Алина выжила, а я не застряла в иллюзии, я была в тысячу раз подозрительнее в отношении всей этой ситуации. Моя сестра была моей главной слабостью, после Бэрронса. Она была идеальным способом добраться до меня, чтобы манипулировать. Она была единственной вещью, которую мне обещали вернуть все: Круус, Дэррок и Книга, в той или иной степени, и все ради того, чтобы я поддалась искушению.

Я прожила с призраком Алины слишком долго. Может, я так и не смирилась, однако приняла ее смерть. И это далось мне невероятно тяжело, потому эту дверь было не так-то легко открыть снова.

Она утверждала, что не могла вспомнить ничего с того момента, как вошла в переулок, и до того времени, как два дня назад оказалась на Темпл Бар.

Не правда ли, удобно?

С амнезией не поспоришь. Не подвергнешь сомнению. Потому что нечего подвергать сомнению.

Что на самом деле могло с ней произойти? Я должна была поверить в неожиданное появление какой-то сказочной крестной (или же фейрийского крестного, если уж быть точным), который спас ее за мгновение до смерти, исцелил, а затем заморозил вплоть до этой недели? Зачем кому-то из фейри делать это?

Дэни верила в то, что она убила Алину. Не то, чтобы я знала всю историю в деталях. Я не знала, оставалась ли она в том переулке до тех пор, пока мертвая Алина не окоченела. Да и если бы я спросила, вряд ли бы Джада ответила мне. Хотя с другой стороны, я и спрашивать-то не хотела. Я не хотела, чтобы Джада/Дэни заново переживала то время.

О, боже, а что если они столкнуться друг с другом на улице?

Я посмотрела на Бэрронса, когда мы поднялись по лестнице к офису Риодана.

— Другого выхода нет, Бэрронс, — горько заявила я. — Я должна буду поговорить с ней снова. Мне нужно, чтобы ты…

Он бросил на меня сдержанный взгляд.

— Проверьте свой мобильный.

— Чего?

— Ту вещь, при помощи которой вы звоните мне.

Я закатила глаза, вытащив его.

— Я знаю, что такое мобильный. Что я ищу?

— Контакты.

Я пролистала их. С тех пор как он подключил к их непостижимой сети моих родителей, там было всего четыре номера. Но теперь их там было пять.

Алина.

— Ты внес номер существа в мой телефон? Как вообще у него оказался рабочий телефон? Единственная работающая сеть — это стационарная, а она надежна как… Погоди-ка, ты дал этому существу один из своих телефонов? Когда?

— Я дал его ЕЙ. Прекратите эмоционально отгораживаться с помощью местоимений. И я не ваша ищейка, — прорычал он. — Я не приношу добычу к ногам хозяина. Когда я охочусь, это заканчивается жестокостью, а не чертовой мыльной оперой.

— Это вовсе не мыльная опера, — оправдываясь, сказала я. Может, самозванка и была истеричкой, но я то была спокойной как удав.

Он бросил на меня взгляд.

— Возвращение умершей сестры. Или мужа. Или же злого близнеца. За которым следуют распри и убийства.

— Да кто вообще употребляет слово «распри»?

В какой-то момент, пока я спала, предугадав, что я снова захочу поговорить с существом, Бэрронс дал ему телефон и запрограммировал мой. И на этом умыл руки. Я искоса посмотрела на него. Или нет. Зная его, он будет пристально следить за самозванкой.

— Ты считаешь, что следовало продолжить допрос существа… ее, — раздраженно сказала я. Ему легко сказать. Это не его сердце истекает кровью при взгляде на нее. И это не ему приходится подвергать сомнению свою вменяемость.

Он снова посмотрел на меня.

— Прекратите быть эмоционально неуравновешенной, — отрезал он.

Я вспыхнула.

— Тебе нравится моя эмоциональная неуравновешенность.

— Лишь в одном месте, мисс Лейн. В моей кровати. На моем полу. Или же у моей стены.

— Это три места, — раздраженно заявила я.

— В любом хреновом месте, когда я в вас. Так что одно место. Держите друзей близко. А врагов еще ближе, — сурово сказал он. — В любом случае, она одно из двух. А вы, черт возьми, позволили ей уйти, — он отвернулся и направился по коридору.

Я уставилась ему вслед с нехорошим предчувствием. Черт побери этого мужчину, но он прав. Вести себя по отношению к копии Алины по принципу с глаз долой из сердца вон, конечно удобно, но это лишь повышает шансы подвергнуть в будущем ещё большей опасности себя, её, моих родителей, да и всех остальных тоже.

Я вздохнула и поспешила за ним. Я позвоню самозванке сразу же, после завершения нашей встречи.

Если мы, конечно, её переживём.

Когда мы вошли в офис Риодана, Шон О'Баннион уже был внутри. Племянник мертвого гангстера Рокки О'Банниона обладал таким же суровым и мускулистым телосложением что и его дядя. Эдакий красивый темноволосый и темноглазый ирландец, к тому же он любовник Катарины. Ну, по крайней мере, был им раньше, ведь неизвестно, что там у них внизу с Кастео происходит. Как женщина, находящаяся в моногамных отношениях, она сделала самый неудачный выбор, оказавшись в такой непосредственной близости к одному из Девятки, да еще и на такой длительный срок. Интересно, почему она вообще оказалась там? Почему Риодан это позволил. Нет ни единого шанса, что Кэт выйдет оттуда прежней.

— Ты вообще не видел Катарины? — спрашивал Шон у Риодана. — Когда ты видел её в последний раз? Киллиан говорил, что видел ее здесь пару недель назад.

— Твой Киллиан сказал, что видел ее в моем офисе? — ответил Риодан.

— Нет, он сказал, что видел ее в клубе. Сказал, что она казалась чем-то озабоченной. Он присматривал за ней, но так и не видел, как она уходила. С тех пор я и не могу ее найти.

— В последнее время я тоже ее не видел, — сказал Риодан, поднял глаза и послал мне предупреждающий взгляд: «Только попробуй открыть рот, женщина, и я разорву твою чертову глотку.»

Позади меня Бэрронс тихо зарычал.

За время моего пребывания в Дублине, я дала две клятвы. Первую — Серой Женщине, скрестив при этом пальцы, поскольку сучка пыталась убить Дэни, а это само по себе было непростительным проступком, к тому же я знала, что она продолжит убивать невинных. До бесконечности, пока ее кто-нибудь не остановит. Она крала бы их красоту, мучила и играла бы ими, пока они не погибли бы. А те люди были чьими-то сестрами, братьями, сыновьями и дочерями. Человеческая раса продолжала бы нести потери. Я изначально не собиралась сдерживать то обещание. Вынужденная клятва, которую даёшь убийце, угрожающему жизни любимого человека, не имеет силы настоящей клятвы. Это шантаж.

И совсем недавно я дала еще одну, которую буду сдерживать вечно. Даже если придется заплатить непомерную цену. Даже если она будет причинять мне невероятную боль, а в том, что так и будет, я даже не сомневаюсь. Я ответила Риодану спокойным взглядом: «Твои секреты — теперь мои.»

Спустя мгновение, он кивнул головой.

Шон повернулся ко мне.

— А ты не видела Кэт, Мак?

— В последнее время нет, — я позаимствовала у Риодана его манеру уклонятся от ответов, поскольку даже Кристиан с трудом мог распознать в его словах ложь. Я ведь не видела ее. В последнее время. «Последнее время» понятие растяжимое. Фокус тот же, как и при обмане полиграфа: пока врешь, говори своему мозгу правду. — Но я уверена, что с ней все в порядке, — поспешно добавила я, не желая, чтобы он беспокоился еще сильнее. От стресса и недосыпа у него под глазами образовались темные круги. Могу представить, через что ему приходится проходить.

— А я в этом, черт возьми, вовсе не уверен. Ее никто не видел вот уже несколько недель.

— Дэни тоже не было несколько недель, — ответила я. — И она вернулась в целости и сохранности, — ну, это не совсем соответствует истине, но она же вернулась. — Уверена, что она объявится. Может, она отправилась по конфиденциальным делам ши-видящих или что-то наподобие, — одно я знала наверняка, Кэт была в безопасности. По крайней мере, физически. По большей части.

Он покачал головой.

— Никто в аббатстве ничего не слышал о ней. А Кэт никогда не исчезает, не сообщив мне. Мы рассказываем друг другу все.

Риодан сухо заметил:

— Никто не рассказывает друг другу все.

— Только не мы, — невозмутимо заявил Шон. — Говорю тебе, я сильно обеспокоен. Это непохоже на мою Кэт. Я дважды в день прохожу мимо Дублинского Замка, проверяя тела, которые Стражи убирают с улиц.

Я мысленно поежилась.

— Мне жаль, Шон. Я могу чем-то помочь? — едва удержалась, чтобы не бросить на Риодана язвительный взгляд. Шон очень переживал из-за Кэт и имел на это полное право. Если кто-то сейчас терялся в Дублине, то шансы обнаружить его мертвым были весьма высоки.

Утвердительно кивнув, Шон сказал:

— Да, посматривай по сторонам. Дай знать, если услышишь о ней хоть что-то. Я почти каждый вечер провожу с парнями в фортепианном пабе. Если меня там нет, любой из них сообщит мне.

— Если я что-то услышу, то сообщу тебе, — пообещала я.

Он кивнул и вышел.

В тот же момент, когда закрылась дверь, я развернулась к Риодану и прошипела:

— Я не выдам твоих тайн, но каким-то образом ты должен дать ему знать, что с ней все в порядке.

— Потому что это несправедливо, — передразнил он.

— Потому что нет необходимости причинять страдания, когда этого можно избежать, — резко парировала я.

Серебристо-серые глаза отмахнулись от меня.

— Он поразмыслит, попереживает. Она вернется. Он справится. Никто не пострадает.

Я зарычала на него. Мужчина был таким же непреклонным, как и Бэрронс. Они не считали чем-то особенным месяц беспокойства, поскольку для них этот месяц пролетал как мгновение, да и кроме того, все и так умирали.

Бессмертные. Каждый из них как заноза в заднице.

— Давайте побыстрее покончим с этим, — бесцеремонно заявила я. — У меня еще есть дела.

На этот раз наше путешествие в крохотную камеру подземелья было прервано Кристианом МакКелтаром.

Как только мы вышли из лифта и повернули налево, я почувствовала за спиной ледяной ветер, и после этого он объявился.

Я повернулась и, ахнув, застыла. Кристиан выглядел практически как полноценный Темный Принц, выше обычного, гораздо шире в плечах, с огромными поднятыми черными крыльями, которые все равно волочились по полу. Злость окрасила его в оттенки тюрьмы Темных. Лед покрывал его крылья и лицо.

— О чем ты нахрен думал? — рычал он на Риодана. — Я не могу делать это. И не стану.

— Значит твой дядя будет страдать.

— Ты сделаешь это!

— Я сделал самое трудное. Он жив.

— Он никогда не простит тебя.

— Простит. Потому что однажды он сможет почувствовать что-то, кроме боли и ужаса, и будет рад, что остался в живых. А цена не имеет значения. Для таких, как он. Но тебе это отлично известно, правда, Горец?

Риодан отвернулся, и мы продолжили путь к камере в тишине сквозь порывы ледяного ветра.

В узкой каменной камере я уселась на стул, озабоченная и нервная.

Мой кайф от Темной плоти испарился без предупреждения, этим вечером в КиСБ, пока я пыталась высвободить один из моих наименее пострадавших книжных шкафов от груды поломанной мебели и снова поставить его в вертикальное положение.

Громоздкая башня из полок, падая на пол, поломала несколько моих пальцев, мышцы которых стали неожиданно слабыми. К счастью, даже без Темной плоти, я быстро исцелилась и даже не прихрамывала.

Но к несчастью, кайф исчез, сделав меня вспыльчивой и более нетерпеливой, чем я была.

Мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Я уже решила, что скажу им, что по-прежнему не могу найти Книгу, даже с помощью вновь вернувшихся чувств ши-видящей. Как бы они себя почувствовали, если бы я попыталась их заставить погрузиться в себя в поисках чего бы там ни было? Если бы попыталась заставить их дать мне воспользоваться их внутренним демоном в его самой дикой и неконтролируемой форме?

Они бы не стали и секунды терпеть это. Так почему я должна? Должен был быть другой способ спасти наш мир. Кстати говоря, прежде чем я побеспокою то, что не следует беспокоить… Я посмотрела на Бэрронса:

«Я должна показать тебе кое-что в книжном магазине. Сегодня вечером.»

«Это не может подождать?»

«Нам не следует откладывать. Это может помочь нам с черными дырами. Но я хочу, чтобы эта вещь была у тебя. Мне не следует использовать ее.»

Он кивнул в знак согласия.

«Если что-то пойдет не так…» — я сказала ему, где ее найти, представляя, как он, ко всему прочему, находит мои дневники, но если сегодня произойдет худшее, то для меня это уже не будет иметь никакого значения.

«Все будет в порядке.»

Легко ему говорить. Последнее время моя Книга была слишком молчаливой.

Я закрыла глаза и притворилась, будто погружаюсь внутрь в поисках своего внутреннего озера, под которым сверкает монстр. Я вспоминала, как обнаружила впервые это место, эту темную комнату, вспомнила о свободе и силе, которые я почувствовала тогда. Это было прежде, чем я узнала, насколько все было испорченным.

Когда-то мне нравилось иметь это внутреннее озеро. Сейчас же я презираю его.

Поток воды взорвался внутри меня, он бил ключом, ледяной и темный. Я стала задыхаться, отплевываться, и мои глаза широко распахнулись.

— Что такое, — спросил Риодан.

Несмотря на потоки воды внутри меня, моё горло было пересохшим, и я сглотнула.

— Несварение, — ответила я. — Мне кажется, что ничего не выйдет.

На что Риодан ответил:

— Впереди вся ночь.

А я не сомневалась, что он просидит здесь всю ночь только для того, чтобы убедиться, что я тоже тут сижу.

Я снова прикрыла глаза и сидела, не двигаясь, не пытаясь никуда дотянуться, а только почувствовать. Что же будет дальше? Мое озеро никогда раньше не взрывалось таким потоком при встрече со мной — оно почти утопило меня.

Вода подернулась рябью и всколыхнулась. Глубоко внутри, быстрый стремительный поток высекал расселину в моей душе. И мне это не нравилось. Раньше такого никогда не случалось. Мое озеро всегда было спокойным, безмятежным, с прозрачной поверхностью, которая покрывалась рябью лишь тогда, когда вещи невероятной силы всплывали на ней.

И все же я чувствовала себя так, будто там существовало какое-то яростное подводное течение, и если я не буду осторожной, то оно меня поглотит.

Я открыла глаза.

— А чем именно, по твоему мнению, нам может быть полезна Книга?

— Мы уже обсуждали это.

— Я не могу читать ее. Я не буду ее открывать.

— У страха глаза велики, — сказал Бэрронс.

— Если то, чего я боюсь, размером хотя бы с десятую часть моего страха, это уже плохо, — резко возразила я. — Ты стоял рядом со мной на улице и видел, что она сделала с Дереком О'Баннионом. Она и тебя преследовала. Ты чувствовал ее силу. И именно ты был тем, кто сказал мне, что если я воспользуюсь хотя бы одним заклинанием, которое она предлагает, то уже никогда не буду прежней.

— Я сказал, если вы «воспользуетесь» заклинанием. Весьма вероятно, существует способ получить доступ к информации, не воспользовавшись ни единым заклинанием. Вполне возможно, вы смогли бы прочитать ее и не использовать её магию. Как это сделал Круус. Вы ведь владеете Первоначальным Языком.

Возможно ли это? Его утверждение не такое уж и невероятное. Я действительно знала Первоначальный Язык, где-то там, глубоко внутри, в недрах памяти Короля. Но эти воспоминания были частью самой Книги. Если я воспользуюсь своими знаниями Первоначального Языка без ее согласия, значит ли это, что я открою Книгу?

— Я всегда чувствовала, если я открою ее по собственному желанию — это предопределит мою судьбу.

— Она и так была открыта. Вы закрыли ее.

В течение нескольких месяцев я не думала об этом. Я засунула каждую мысль о Синсар Дабх в самый дальний и темный угол своего сознания. Он был прав. Книга уже была открыта внутри меня тем вечером, когда он обнаружил меня снаружи КиСБ с отсутствующим взглядом. Я потерялась в собственном сознании, и спорила с самой собой о том, стоит ли мне рискнуть и воспользоваться заклинанием из Синсар Дабх, чтобы освободить его сына.

Но я не открывала ее. Она уже была открыта, предлагая себя. А это большая разница.

Могла ли я прочесть заклинание для спасения его сына и не превратиться при этом в бездушного злобного психа, всего лишь отсканировав слова, и не потревожив при этом магию? Ведь книги читают. А над заклинаниями работают. Так может, знание заклинания вовсе не то же самое, что его использование? Не уверена, что смогу уловить это тонкое различие. Да и Книга вряд ли может.

И все-таки Бэрронс в чем-то прав. У страха действительно глаза велики. Однажды я и его боялась. И сейчас вообще не понимала, как я могла испытывать это чувство по отношению к нему.

Я отчаянно хотела верить в то, что Книга не является на самом деле невероятным, всезнающим и все выведывающим злом, каким я её считала.

К несчастью, чтобы выяснить это, я должна была встретиться с ней лицом к лицу.

Быть может, она оставалась безмолвной, потому что исчезла. А может, мое озеро поглотило и нейтрализовало ее. Что-то в последнее время появилось слишком много «может быть». А это лишний балласт, с которым ничего нельзя поделать.

Я вздохнула и закрыла глаза, на этот раз не притворяясь. Я хотела знать. Что там сейчас на дне? Что творится там, в этом порождающем ужас вакууме, который я ношу внутри себя каждый божий день.

Я глубоко нырнула, прорвавшись сквозь поверхность, отринув страх. Со мной в комнате были Бэрронс с Риоданом. О чем еще я могла просить при встрече со своим внутренним демоном?

Я плыла, сперва задерживая дыхание, погружаясь в одну накатывающую волну за другой, насквозь промокнув из-за сильно бурлящей воды, увенчанной массивными пенными гребнями. У меня закончился воздух, и я стала бороться с ощущением удушья. Я заставила себя расслабиться, как и в тот день, когда мои легкие застыли после того, как я прошла сквозь великолепное зеркало Темного Короля в их с конкубиной будуаре. Я знала, что там нужно дышать иначе. Вот и теперь я позволила воде проникнуть в легкие, сливаясь с ней в единое целое.

Волны сопротивлялись, били меня, как будто пытались от меня избавиться, но это лишь усилило мое намерение. Может, из-за этого я чуть не утонула, когда впервые увидела ее? Может Книга не обладала больше колоссальной силой — быть может, она ею и не обладала никогда — и всячески противилась тому, чтобы я это выяснила? Может она создала огромный экран водной дымки, чтобы не дать мне обнаружить правду? Быть может, мой категоричный отказ той ночью, когда она сделала меня невидимой, каким-то образом ослабил ее. В конце концов, ведь именно с той ночи она перестала разговаривать со мной. И, возможно, я снова стала видимой, потому что то единственное заклинание, которое она предложила, было временным, с весьма определенным, хотя и чертовски удобным, сроком действия.

Я нырнула глубже, вдыхая свое ледяное озеро, чувствуя, как оно струится по моему телу, наполняя меня силой ши-видящей. Я оттолкнулась и поплыла, следуя за золотистым огоньком, прокладывая путь сквозь леденящее кровь подводное течение и, наконец, легко заплыла в темную, наполненную тенями пещеру.

Последний раз, когда я была здесь, Синсар Дабх приветствовала меня как любовник, напевая, приглашая войти.

А на этот раз передо мной появилась высокая стена.

Я разбила ее кулаком.

За ней появилась еще одна!

Я прорвалась сквозь нее, уворачиваясь и чертыхаясь.

За каждой стеной вырастала ещё одна, но я прорывалась сквозь них, будто от этого зависела моя жизнь.

Что бы там Книга ни пыталась утаить от меня, я все равно увижу.

Все закончится.

Здесь и сейчас.

Я не уйду из этой пещеры, пока не выясню, с чем имею дело.

Стены падали одна за другой, я с яростью преодолевала их, пока моим глазам не предстала картина: на затейливо украшенном постаменте из черного дерева лежала сверкающая золотом Книга.

Открытая. Как и в моем недавнем кошмаре.

Застыв, я стояла в пещере.

Итак… Она могла открывать себя сама. Я и так знала это. Подумаешь, большое дело.

Я и раньше закрывала ее.

И закрою снова.

Но сперва я попытаюсь убедиться, что могу заглянуть в нее, понять слова и при этом не воспользоваться заклинанием.

И все-таки… если мне это не удастся… я превращусь в невменяемого маньяка?

Моя уверенность пошатнулась. Я стояла, с меня стекала вода, но я не могла заставить себя сделать шаг вперед.

Я могу развернуться и уйти. Сказать, что не смогла найти ее. Убраться отсюда и держаться от этого места от греха подальше.

Я вздохнула.

Готова ли я жить, пребывая в состоянии неуверенности? Готова ли день за днем страшиться неизвестного? Мне давным-давно пора встретиться со своими демонами.

Сжав зубы, я направилась к постаменту и заставила себя посмотреть вниз. Я была почти уверена в том, что не смогу понять ни слова. Возможно, там и вовсе не будет слов. Возможно, мои клокочущие воды ши-видящей стерли подчистую всю запрещенную магию.

И тут у меня кровь застыла в жилах.

— Нет, — выдохнула я.

Я стану злом, если воспользуюсь ей.

Стану сумасшедшей.

Психом.

А это всё не про меня.

По крайней мере, я так думаю.

— Нет, черт возьми, нет! — снова повторила я, отступая.

От Синсар Дабх не донеслось ни шепота, ни смеха, ни издевки.

Раздавалось лишь гулкое эхо моих шагов.

Это провал.

Нет, у меня не возникло проблем с чтением и пониманием слов, выгравированных на страницах Книги, обрамленных золотым орнаментом. Первоначальный Язык так же легко, как и английский, готов был слететь с моего воображаемого языка.

Слова казались знакомыми, как любимая детская песенка.

Синсар Дабх была открыта на заклинании воскрешения мертвых.

Глава 29

Джада двигалась по воздушному потоку в прохладе рассвета в идеальной гармонии с окружающим её пространством, с закрытыми глазами, ориентируясь на свои ощущения.

Шазам научил её тому, что всё существующее обладает своей собственной частотой, и тому, что все живые существа способны улавливать эти вибрации, если очистят свой разум — то есть отбросят эго, прошлое, будущее, все свои мысли. Очистят восприятие. Он утверждал, что люди не способны настолько освободиться, что они слишком поверхностны для этого, и что их ограниченность лишь усугубляется их одержимостью собой/временем, и что, учитывая сложное строение её ума, он сильно удивится, если ей самой это когда-либо удастся.

Как раз сложное строение её ума и придавало уверенности, что ей это удастся.

И ей удалось.

Она знала, как стать никем и ничем.

И сейчас она слышала с помощью необъяснимого чувства глухой, незамысловатый шум, издаваемый кирпичами, сложный гул живых, движущихся существ, вкрадчивую песню реки Лиффи, мягкий шелест бриза и, мгновенно реагируя, лавировала между препятствиями, которые сливались воедино с острыми углами зданий.

Её преследовали.

Она промчалась мимо небольших скоплений разъярённых, вооруженных людей, сжимающих листовки с её изображением. В основном это были мужчины, жаждущие обрести власть и толику стабильности в этом нещадно переменчивом городе, заполучив в свои руки легендарную Синсар Дабх.

Глупцы. Они ощутили лишь легкое дуновение ветерка, когда она пронеслась мимо них по пути к своему священному месту. Месту, с которого открывался обзор словно с высоты птичьего полёта. Она мчалась к водонапорной башне, где когда-то она в длинном чёрном кожаном плаще с мечом в руках смеялась вслух, опьяненная восхитительной жизнью.

Когда она соскочила на платформу с последней ступеньки наружной лестницы, на неё обрушился запах кофе и пончиков, и хотя лицо её осталось бесстрастным, внутренне она нахмурилась.

Она выпала из воздушного потока, чтобы послать Риодана куда подальше с её водонапорной башни. До их встречи оставалось ещё несколько часов, и это была её территория.

Но на уступе устроилась, как у себя дома, Мак. Она развалилась в автокресле, которое Джада собственными руками притащила сюда. Бейсболка прикрывала её лицо и плохо прокрашенные волосы. Одета она была почти так же, как и сама Джада: в джинсы, военные ботинки и кожаную куртку.

— Что ты забыла на моей башне? — потребовала ответа Джада.

Мак посмотрела на неё снизу-вверх.

— С чего видно, что она твоя?

— Ты знаешь, что это моя водонапорная башня. Я тебе об этом говорила.

— Прости, чувиха, — кротко ответила Мак.

— Не чувихай на меня, — резко отрезала Джада, а затем глубоко вдохнула. — В городе полно мест, где можно побыть. Найди свое собственное. Придумай что-то оригинальное.

— Час назад я наблюдала за тем, как Тёмная Принцесса убила одного из Девятки, — сказала Мак так, словно не расслышала её. — Теперь она использует человеческое оружие. Её сопровождает маленькая армия. Они прострелили в Фейде решето. А затем начали разрывать его на ошметки.

— И? — спросила Джада, позабыв о своём раздражении, вызванном присутствием Мак. Она пыталась заключить союз с Тёмной Принцессой, но могущественная фейри предпочла ей Риодана, договорившись с ним о том, что он убьёт трёх принцев. Очевидно, этому союзу пришел конец, раз она принялась убивать Девятку.

— Он исчез. Принцесса это видела.

Джада застыла. Она знала, что Девятка возвращается. Каким-то образом. Подробностей она не знала, хотя и очень хотела бы.

— Зачем ты рассказываешь мне всё это? Ты предана им, а не мне.

— У них нет эксклюзивного права на мою преданность. Она и твоя тоже. Кофе хочешь? — Мак протянула ей термос.

Джада проигнорировала его.

— У меня и пончики есть. Жирноватые, но блин, сладкого много не бывает.

Джада развернулась, чтобы уйти.

— Прошлой ночью я виделась с Алиной.

Она застыла как вкопанная.

— Это невозможно, — ответила она.

— Знаю. И тем не менее.

Джада расслабила мышцы одну за другой, начиная с головы. Оппоненты обычно фокусируют внимание на уровне глаз, потому она сперва устраняет признаки напряжения именно там. Она не хотела разговаривать об этом. Она об этом вообще больше не думает.

— Я видела, как она умерла, — в конце концов произнесла она.

— Уверена? Может, ты ушла раньше? — Мак протянула ей пончик.

Джада откусила от пончика два раза, и с ним было покончено. Она не исключала, что Мак попросту издевается над ней. Она залпом выпила кофе из маленького пластикового стакана, который ей предложила Мак.

— Твою мать, — вскрикнула она. — Горячо.

— Пф. Это же кофе, — изогнув бровь, ответила Мак.

— Давай ещё пончик. Где ты нашла их?

— У уличного торговца в паре кварталов от КиСБ. И это не моя заслуга, — нахмурилась она. — Мне пришлось просить Бэрронса раздобыть завтрак, и поверь, каждый раз, когда я прошу его о чем-то, вынуждена выслушивать лекцию о том, что он мне не мальчик на побегушках. Мне приходится украдкой пробираться по улицам, постоянно прячась. За мной охотятся.

— Невзирая на листовку с опровержением обвинений в мой адрес, за мной тоже охотятся, — признала Джада. — Вчера у аббатства собралась небольшая шайка.

— И что ты сделала?

— Меня тогда не было. Девочки сказали им, что обвинения беспочвенны. И хотя им не поверили, мои ши-видящие потрясающие, а толпа была небольшой. Но рано или поздно они вернутся в уже большем количестве, — сказала она, сама не понимая, зачем ведёт этот разговор.

Но скользя по Дублину сегодня на рассвете, она впервые после возвращения почувствовала… что-то… что-то, связанное с домом, что она сюда вернулась, и что, возможно… возможно, всё наладится. И что они с Шазамом найдут здесь своё место.

Она взяла второй пончик, протянутый Мак.

— А они ничего так, — признала она, на этот раз жуя достаточно медленно, чтобы распробовать.

— Да уж получше протеиновых батончиков. Я слышу музыку, которая доносится из чёрных дыр. А ты?

Джада перевела на неё взгляд.

— Что за музыку?

— Нехорошую. Ужасную, если честно. Последние пару дней я ничего не слышала, но когда кайф от темнятинки развеялся, я снова стала ее слышать. Не из каждой дыры, правда. Маленькие издают что-то наподобие безобидного гула, но от крупных у меня голова раскалывается. Ты видела, как Алина царапала что-то на асфальте?

Джада не ответила ей.

— Ты не виновата в этом, — сказала Мак.

— Виновата, — монотонно ответила Джада. — Мои действия привели к этому.

— Я не отрицаю этого. Я лишь говорю, что у тебя были смягчающие обстоятельства. И что ты слишком строга к себе.

— Ничего подобного.

— У тебя гипертрофированное чувство ответственности.

— Кто бы говорил.

— Ты была ребёнком, а старая карга — зрелой. Она тебя принудила. В том, что случилось, нет твоей вины.

— Я не нуждаюсь в оправданиях.

— Вот и я об этом.

— Так почему ты на моей водонапорной башне? — ледяным тоном поинтересовалась она.

— Отсюда открывается лучший в городе вид.

И то верно. Джада присела на парапет и посмотрела вниз.

— Я не видела, чтобы она что-то царапала на асфальте.

— Тогда она могла выжить, — медленно сказала Мак.

— Нет. Однозначно не могла. Ровена ни за что не позволила бы мне уйти раньше времени. Она всегда заставляла меня оставаться до последнего, — она посмотрела на Мак. — Алина не выжила. Не позволяй никому одурачить себя.

После этого она поднялась и пошла к лестнице.

— Если ты встретишь кого-то похожего на неё, сделай мне одолжение, не трогай её, — попросила Мак. — До тех пор, пока я не выясню что к чему.

Джада застыла на мгновенье, ей совсем не понравилось то, что ей рассказала Мак. Алина мертва. И если кто-то расхаживает, притворяясь ею, проблем не избежать.

— Сделай и ты мне одолжение, — сдержанно попросила она.

— Всё, что угодно.

— Держись, нахрен, подальше от моей башни.

Перед тем, как она проскользнула в воздушный поток, до неё донеслись слова Мак:

— Глядя на тебя, я вижу не женщину, убившую мою сестру, а женщину, которая пострадала в той аллее не меньше Алины.

Джада заскользила по великолепию воздушного потока, растворяясь в рассвете.

— Позавтракаешь? — спросил Риодан, едва Джада переступила порог его офиса.

— И почему сегодня утром все пытаются меня накормить?

— А кто ещё пытался тебя накормить?

— Ты мне не друг, — ответила Джада. — Так что не притворяйся, что им являешься.

— Тебе что в кофе кто-то плюнул?

— Смотрите, как заговорил. Не в твоём это стиле, ты же Риодан.

— Я знаю, кто я.

— Да что же со всеми вами сегодня такое? — раздраженно спросила она.

— Откуда мне знать. Ты ведь так и не сказала мне, о ком идёт речь.

— Хватит болтать. Заканчивай тату.

— После того, как поешь, — он снял серебряную крышку с подноса и пододвинул к ней тарелку.

Она уставилась на еду.

— Яйца, — прошептала она. Как же давно она их не ела.

И бекон, и сосиски, и картошка. Божечки.

— Попробуй йогурт. Он с добавками, — сказал он.

— С ядом?

— С протеиновой смесью.

Она холодно глянула на него и покачала головой.

— Еда — это энергия. Энергия — это оружие. Нелогично отказываться.

Джада плюхнулась на стул, стоящий с противоположного от него края стола, и взяла вилку в руки. Сказанное им имело смысл. Да и это же яйца. С беконом. И йогурт. Тут даже апельсин был. Пахло всё просто невероятно.

Она быстро всё проглотила, едва жуя, и не проронив при этом ни слова. Он должен закончить тату сегодня. Она была наэлектризована, боялась, что он передумает. И когда последний кусочек исчез с тарелки, она отодвинула её от себя, рывком сняла рубашку через голову, расстегнула верхние пуговицы джинсов и выжидательно уставилась на него.

Он не сдвинулся с места.

— Ну что? — резко спросила она.

— Повернись, — ответил он. — Я работаю над твоей спиной, а не над грудью.

Его глаза были как лёд.

Она развернулась, сев на стуле задом наперёд, завела ноги за задние ножки и облокотилась о спинку.

— Расслабься, — прошептал он, устроившись на стуле позади неё.

— Я и не напрягалась, — дерзко ответила она.

Он провёл пальцами по напряженным продольным мышцам, тянущимся вдоль её позвоночника.

— Ничего себе не напрягалась. Они как камень. Тебе же будет больнее, если не расслабишься.

Закрыв глаза, она приказала себе стать более гибкой и пластичной.

— Я боли не замечаю.

— А должна. Это сигнал тела, на который следует обращать внимание.

После того, как его руки побыли несколько минут у основания спины, она почувствовала, как уже знакомая истома растекается по её телу и велела:

— Прекрати это.

— Ты все ещё напряжена.

— Неправда.

Он снова провел пальцами вдоль её спины, очерчивая зажатые мышцы.

— Хочешь поспорить.

— Ты наносишь татуировку на кожу, а не на мышцы.

Она вдохнула медленно и глубоко, снова расслабляясь. Ей просто очень хотелось заполучить эту татуировку, вот и всё.

— На этот счёт ты ошибаешься.

Она не была уверена, касался ли его ответ её слов о мышцах или её мыслей о сильных желаниях.

— Если будешь препираться, я прекращу работу.

— До чего же ты любишь помыкать окружающими.

— Ну тебе-то я как раз предоставляю возможность помыкать собой.

Она закрыла глаза и ничего не ответила. Так вот чем в его представлении являлась татуировка, которую он набивал ей? Неужели таким образом он покорялся ей? И снова она задумалась о том, что произойдёт, когда она наберёт ЯВСД. Насколько коротким будет этот поводок, и насколько великий Риодан умён и могущественен?

Она надеялась, что невероятно.

— Встречала что-то похожее на чёрные дыры за время, проведённое в Зеркалье? — спустя некоторое время поинтересовался он.

Она покачала головой.

— Отвечай словами. Не шевелись. Татуировка должна быть чёткой.

— Я много чего повидала. Но ничего подобного чёрным дырам.

— В скольких мирах ты побывала?

— Ты мне не друг.

— Кто же я тогда?

— Ты уже задавал этот вопрос. Я не стану повторяться.

Он тихо рассмеялся и сказал:

— У основания твоей спины слишком глубокая впадина. Согнись так, чтобы она выровнялась.

Она так и сделала, но он выгнул её ещё больше, положив ладонь ей на бедро.

Она почувствовала, как к её спине прикоснулось остриё клинка, а вслед за этим её обжег глубокий надрез, и она ощутила, как заструилась тёплая кровь.

— Почти всё, — прошептал он.

Иглы, укол за уколом, порхали по её коже в стремительном танце.

Время текло странно, как в грёзах, и она смогла расслабиться так, как ей уже давненько не удавалось. Она поняла, что это не так уж и плохо. То, что он делал с ней, было сродни отдыху во сне. Она перезарядилась, словно полностью отключилась, а очнулась уже с полным зарядом.

Но когда она почувствовала, что он прикоснулся языком к основанию её спины, подскочила так резко, что опрокинула стул и врезалась в стену.

— Что, черт тебя дери, ты творишь? — прорычала она.

— Татуировку заканчиваю.

— Языком?

— В моей слюне содержатся энзимы, которые способны закрыть рану.

— Ты не облизывал меня в прошлый раз.

— В прошлый раз надрез не был таким глубоким, — он указал ей на зеркало над маленьким шкафчиком в алькове. — Сама посмотри.

Она настороженно повернулась спиной к зеркалу и заглянула в него через плечо. Кровь струилась по её спине, стекая на джинсы, капая на пол.

— Заклей рану пластырем.

— Не будь идиоткой.

— Я не дам тебе себя облизывать.

— Абсурд. Это всего лишь способ. И ничего больше. Рана должна зажить, прежде чем я нанесу последний штрих. Садись уже нахрен. Если, конечно, у тебя нет веской причины отказываться от того, чтобы моя слюна закрыла твою рану.

Его слова стали решающими. Слюна и заживление раны. А вовсе не язык Риодана на её коже. Именно так она и должна была на это смотреть — аналитически. У многих животных в слюне содержатся необычные энзимы. Кровь у неё текла довольно интенсивно, а она даже не осознавала, насколько глубоко он её порезал.

Она подняла стул, поставила его на место и снова уселась.

— Продолжай, — сказала она безо всякого выражения. — Ты застал меня врасплох. Нужно было просто предупредить меня.

— Я собираюсь закрыть рану с помощью своей слюны, — произнёс он медленно и подчёркнуто.

А затем она почувствовала его язык у основания своего позвоночника, его щетину на своей коже. Его руки лежали на её бёдрах, его волосы касались её спины. Она закрыла глаза и окунулась в небытие внутри себя. Спустя несколько мгновений всё закончилось. Он нанёс последний узор своими иглами и сказал ей, что она свободна.

Она сорвалась с места и направилась к двери.

— Хорошо подумай о своём выборе, Джада, — мягко произнёс он ей вслед.

Она замерла, занеся руку над панелью, и посмотрела на него. Она не намеревалась ему отвечать, но губы сами произнесли:

— О каком выборе идёт речь?

Он улыбнулся, но улыбка не затронула его глаз. Этот холодный, серебристый взгляд всегда, казалось, проникал прямо в её душу. Изучая его, она осознала, что не такой уж его взгляд и непроницаемый, как ей всегда представлялось. Было в его глазах что-то… древнее. Вечное? И терпеливое, неимоверно терпеливое. Это и позволяло ему спокойно перемещать фигуры по шахматной доске. Существо было сознательным, жестоким, невероятно живым и ко всему готовым. И она внезапно осознала, что Риодан видит её насквозь.

Он знает. И всё время знал, чего она от него хотела.

— Зачем же ещё ты могла позволить мне сделать тебе татуировку, — тихо сказал он.

Нанося эту татуировку, он прекрасно осознавал, что делает, собственноручно вручая ей поводок и ошейник. Теперь она может выдернуть его в любое время и в любое место, а у него нет абсолютно никакой возможности к этому подготовиться, он даже не знает, как она этим воспользуется. Почему он пошел на это?

И в этом непростом взгляде глаз всех оттенков серого, она, как ей казалось, увидела что-то ещё. Ей показалось, что она услышала, как он мысленно сказал:

«Когда придёт время, твоя доверчивость тебя погубит.»

— Я всегда хорошо думаю, прежде чем действовать, — сказала она, перед тем как уйти.

Тринити Колледж. Джада помнит, как открыла его для себя во время своего первого тура по городу, когда ей было девять. Огромное количество снующих туда-сюда людей произвело на ребёнка неизгладимое впечатление: они смеялись, общались, флиртовали, жили. Ее лихорадило от того, насколько живой она себя чувствовала тогда. Порождением дурацкой лихорадки называла её мать, язык её по обыкновению заплетался от алкоголя и накопившейся усталости от работы в две смены и встреч с любовниками по ночам. Джада знать не знала, да и не желала знать обстоятельств, связанных с её зачатием, и того, насколько они были дурацкими. Единственное, что ей было известно — лихорадка эта делала её жизнь более яркой, жгучей и динамичной.

Большую часть жизни она провела в одиночестве. Люди на ТВ не такие, как в жизни.

К девяти годам, не зная отца и потеряв мать, она была более одинокой, чем большинство взрослых. У неё не было дома. Лишь жёлтая наволочка с вышитыми уточками по краям, пропитанная запахом матери, в квартире с железной клеткой, которую она никогда больше видеть не желала.

Тринити — это колледж. Волшебное слово для ребёнка, место, которое раньше она видела лишь по ТВ, где прямо посреди бурлящего жизнью города собиралось огромное количество людей, чтобы узнавать что-то невероятно интересное, влюбляться, расставаться, ругаться, работать, играть. Жить.

Джада шла по кампусу, решив про себя, что, если Танцор попытается её накормить, она просто вернётся в аббатство. Хватит с неё на сегодня их чудачеств.

Она нашла его в лектории, напичканном музыкальными инструментами, включая рояль, и компьютерным оборудованием. Либо всё это находилось в лектории изначально, либо он стащил всё в него, чтобы поберечь время и силы и не курсировать из здания в здание.

Он был не один. Когда, выпав из воздушного потока, Джада вошла в зал, он сидел на скамейке у рояля, положив руку на плечо привлекательной девушки, они вместе смеялись над чем-то.

Она остановилась. Даже уйти хотела. Они хорошо смотрелись вместе. Как она умудрялась не замечать, насколько зрелым мужчиной он был уже тогда, когда ей было четырнадцать? Её снова осенило, что тогда он попросту подстраивался под неё, чтобы иметь возможность проводить с ней-малолеткой время. Теперь, когда она повзрослела, он больше этого не делал.

Были ли они с этой молодой женщиной любовниками? Судя по тому, как та льнула к высокому атлетически сложенному телу Танцора, она бы не отказалась. Его тёмные густые волосы снова отросли, ниспадая на лицо, и она сжала руки в кулаки. Раньше она подрезала их, предварительно вымыв и накрыв его плечи полотенцем. Он закрывал глаза, сняв очки, и она, пользуясь случаем, беспрепятственно пялилась на него. Они разными мелочами проявляли заботу друг о друге. Она тайно лелеяла мысль о том, что однажды, когда она станет женщиной, а он мужчиной, между ними произойдёт что-то волшебное. Танцор был единственным по-настоящему хорошим человеком в её жизни, человеком, который ничего не усложнял.

Видимо, она издала какой-то звук, потому что он внезапно обернулся через плечо, и лицо его засияло.

— Джада, проходи. Хочу, чтобы ты со всеми познакомилась.

Она пошла навстречу, пытаясь понять, что происходит. Они всегда были командой. Только они двое. Она никогда не видела его с кем-то другим. Никогда. Она даже не знала, что у него есть друзья.

Он шагал к ней: длинноногий, красивый и полный юношеского энтузиазма и энергии. Красотка следовала за ним по пятам, настороженно переводя взгляд с Танцора на Джаду.

— Рад тебя видеть, — улыбаясь, сказал он.

— Ты ведь не собираешься меня кормить? — решила сразу прояснить она.

Он поднял бровь.

— Ты голодна?

— Нет.

— Тогда не собираюсь. Джада, это… — он подтолкнул девушку вперёд, приобняв её за плечи: — Квива Галлахер. Она работала над докторской диссертацией по теории музыки до того, как пали стены. Она и… — он указал на ряд мониторов, за которыми согнулся в три погибели молодой мужчина с выкрашенными яркой краской волосами, — Дункан жили в одном из общежитий.

Джада изучающе смотрела на молодую женщину, которую он назвал Квивой, пытаясь понять, не принадлежит ли она часом к клану О'Галлахеров из ши-видящих. Если так, то её место в аббатстве.

— Ага, а это Сквиг и Дулин, — сказала Квива, застенчиво улыбаясь, и указала в сторону мониторов. — Они гении математики, но не очень разговорчивы. Мы понятия не имели, что они были в старой библиотеке. Немало нас спаслось, тех, кто прятался на кампусе.

Танцор пояснил:

— Я нашёл их почти сразу, как начал работать в лабораториях. Видимо, я сильно шумел, — он расплылся в улыбке. — Квива помогает проверять некоторые мои теории о чёрных дырах, об их происхождении, о том, как с ними бороться. Посмотрим, что ты скажешь о её соображениях по поводу музыки и её возможностей. У неё идеальный слух, её уши офигенные!

Джада посмотрела на эти самые уши и ничего примечательного в них не нашла.

— Она сыграет, что бы я не напел, — пояснил Танцор. — Я задаю частоты, и она сочиняет из них песни.

— Не знала, что с нами работает кто-то ещё, — сдержанно ответила Джада.

— Пока на нас не свалилась Песнь Творения, как снег на голову, нам одним не справиться, Джада, — сказал он. — Ну же. Мне не терпится тебе всё показать.

Час спустя она покинула Тринити в поисках уединения.

В прошлом Танцору удавалось ненавязчиво подзарядить её, он дарил ей ощущение того, что всё идеально. Сегодня она осознала, что он многим дарует подобные ощущения.

Его «команда» ценила в нем то же, что в нем ценила и она: супермозг, непредсказуемость, чувство юмора, неугомонность, привлекательность.

Ей нравилось, что он принадлежал ей одной. Она приходила в замешательство, глядя на то, как он общается с людьми, которых уже давненько знает, и понимая, что у него была жизнь, в которой ей не было места.

Ей казалось, что, пока она проживала жизнь, в которой не было места ему, она заменяла ему собой весь мир.

Сегодня она задумались о том, что «Крик» он вполне мог посмотреть с Квивой в один из вечеров, когда она была занята. Может, с этими своими друзьями, о которых ей ничего не было известно, он смеялся, работал и строил планы, когда исчезал в прошлом на несколько дней.

Тогда, в прошлом, она была ему благодарна за то, что он не давил на неё. Но она ведь думала, что когда её не было рядом, его жизнь просто-напросто замирала. Что он — в полном одиночестве — удалялся в одну из своих лабораторий, где все время думал о ней одной, изобретая штучки, которые ей могут пригодиться. Она была настолько эгоцентричной, что считала, будто те части мира, где она отсутствовала, просто пылились на полке, дожидаясь её возвращения.

Не тут то было. Его жизнь шла своим чередом, пока она держала его на расстоянии, упорно избегая всего, что хоть как-то могло посягнуть на её свободу.

Она помнит, как однажды Мак сказала ей, что взрослые для неё являются загадкой, потому что она не принимает во внимание их эмоций. Она и не осознавала насколько аккуратным с ней приходилось быть Танцору, чтобы ненароком не спугнуть её. Очевидно, ему приходилось так осторожничать, что он полностью отделял их дружбу от остальных сфер своей жизни и других друзей.

Девятерых из них она повстречала сегодня. Все они работали над различными аспектами, связанными с их проблемой. Одни занимались точными науками, имеющими отношение к чёрным дырам, другие изучали законы фейри, были и такие, как Квива, которая работала с Танцором лично, обучая его всему тому, что знала о музыке, делясь с ним идеями и соображениями, как когда-то она сама. Это потрясло её, впрочем, весь этот день выдался тяжёлым.

Она знала, что ей поможет.

Сжав рукоять своего меча, она влилась в воздушный поток.

Глава 30

Когда я пишу, у меня проясняются мысли.

До моего приезда в Дублин у меня не было особых поводов задумываться о чем-либо, кроме разве что новых рецептов напитков, и с каким парнем я хотела бы встречаться.

С тех пор как я приехала сюда, стопка моих дневников только растет. Как по мне, вариантов существует всего три, но, увы, у каждого из них равные шансы.

1. Синсар Дабхуже открыта. Я открыла ее во сне и бессознательно воспользовалась ею, превратив себя в невидимку, когда мне захотелось исчезнуть, и снова сделав видимой, потому что иначе мне никак не удавалось достать пули. А сестру я воскресила, потому что попросту не могла жить без нее. Либо Книга позволяет мне пользоваться собой безо всяких последствий (по крайней мере, до сих пор) с целью направить меня по «темной» дорожке со злым умыслом, который рано или поздно мне аукнется, либо я сильнее Книги и могу использовать ее, не превратившись в одержимого психа. (Боже, да это было бы просто идеально.) (И почему Книга перестала разговаривать со мной после моего исчезновения той ночью? И почему, проныв всю дорогу до Дублина, она резко замолчала? Более того, почему она всегда кажется такой… бледной копией по сравнению с реальной Книгой?)

2. Синсар Дабхна самом деле закрыта, а это лишь ее уловка, чтобы обмануть меня. И она вовсе не бледная копия, просто играет со мной как кукловод, заставляя меня недооценивать ее. Исполняет мои желания, заставив поверить, что она уже и так открыта. Зачем это ей? Чтобы я самостоятельно воспользовалась одним из ее заклинаний, свято веря, что контролирую ситуацию. И когда я так и сделаю, все будет кончено. Привет, сумасшедшая Мак.

3. Мои способности ши-видящей грандиознее, чем я считала. Я могу делать все эти вещи без помощи Синсар Дабх, и именно поэтому она хочет подчинить меня. Потому что вместе мы будем непобедимы. Весьма вероятно, что большая часть магии, которую я использовала, имеет истоки в той части озера, которая является моим наследием, а вовсе не в Книге, которая просто пытается заставить меня поверить в то, что на самом деле сила принадлежит ей, а не мне.

— Вы по-прежнему пытаетесь на все навесить ярлыки, мисс Лейн, — возразил Бэрронс, читая из-за плеча.

— Я знала, что ты здесь, — раздраженно ответила я. Я всегда знаю. Он зашел через заднюю дверь КиСБ секунд двадцать назад. Каждая клеточка моего тела напрягается, возбуждается и пробуждается к сексуальной жизни, когда он рядом. Я не ожидала увидеть его. Едва перевалило за полдень, а он, как известно, ночная сова, а вовсе не послеобеденная.

Из-за «ломки» я была не в духе, была как оголенный провод, вся издерганная и раздраженная, к тому же я потратила много часов только на то, чтобы добраться от водонапорной башни до Честера — и все лишь для того, чтобы попросить Бэрронса снова прислать Охотника, который отнес бы меня обратно в книжный магазин. Помимо всего прочего, мне не хотелось нарваться на Темную Принцессу с ее армией и человеческим оружием. Я не смогла бы использовать Глас на них всех одновременно.

При всей моей чертовой могущественности, я даже домой самостоятельно добраться не могу. И это меня бесит. Терпеть не могу о чем-либо просить Бэрронса.

— Вы не одна такая, мисс Лейн.

— Значит пора тебе принять меры, — раздраженно ответила я.

— И вот вы снова просите меня об услуге.

Я устроилась на двухместном диванчике, который притащила из его кабинета в заднюю часть разгромленного книжного магазина, и обернулась к нему. Какое-то мгновение я не могла его разглядеть. Он стоял неподвижно, прекрасный, притаившийся в тени. Практически неразличимый, словно его тут и не было.

— Ладно. Сдаюсь. Что я делаю не так?

— На данный момент? Не трахаетесь со мной.

Схватив мои волосы в кулак, он оттянул мою голову назад, выгибая шею под неестественным углом, накрывая губами мои, проникая глубоко внутрь языком. Поцелуй был таким неистовым, грубым и возбуждающим, что мой мозг отключился, и дневник упал, позабытый.

Задыхаюсь от этого мужчины. Задыхаюсь без него.

— Где ты чувствуешь себя наиболее свободно, — прошептал он у моих губ.

Я прикусила его губу.

— С тобой.

— Неправильный ответ. Знаешь, почему ты так здорово трахаешься?

Я прям расцвела. Иерихон Бэрронс считает, что я «здорово трахаюсь».

— Потому что много практиковалась?

— Потому что ты трахаешься так, будто сходишь с ума и можешь прийти в себя, лишь оказавшись на самом краю разврата. И не срезая дорогу, а прокладывая самый длинный, окольный путь. Ты выглядишь как красивая, нежная, хрупкая Барби. А трахаешься как монстр.

Подведем итог вышесказанному.

— С какой целью ты мне это говоришь?

— Не бойся монстра. Она знает, что делает.

— Почему ты все еще разговариваешь?

— Потому что мой член не у тебя во рту.

— Это поправимо, — я сползла с дивана и оказалась на нем, с силой прижав его к полу, а он, падая, лишь смеялся. О господи, как же я люблю этот звук!

Когда мы оба оказались на полу, я расстегнула его ширинку, мои руки шарили по его разгоряченной коже, рот обхватил его член. И ничто в целом мире не способно было отвлечь меня, побеспокоить, потому что я трахалась с Иерихоном Бэрронсом, и как всегда, пока это длилось, я была целостной, идеальной и свободной.

Позже он сказал:

— Вы отождествляете свою внутреннюю Синсар Дабх с настоящей.

— И? — вяло ответила я. Судя по всему, секс с Бэрронсом был универсальным лекарством ото всего, включая туго натянутые из-за ломки нервы. Целый день я украдкой бросала взгляды на свой холодильник, в котором стояли драгоценные баночки из-под детского питания, наполненные Темным мясом. Стискивая челюсти и сжимая кулаки, я отказывалась подойти к ним. Но вкус Бэрронса у меня во рту избавил меня от мысли, что там могло оказаться что-либо, кроме него.

— Неизвестно, открыта она или закрыта. Перестаньте думать о ней как о чем-то определенном.

— Ты имеешь ввиду, что она неотъемлемая часть меня, а моя нравственность — всего лишь обложка? И мне стоит перестать беспокоиться о Книге и начать переживать за себя. С чем я могу смириться. А без чего прожить не смогу.

Он подпер голову рукой, мышцы натянулись и перекатывались под кожей, и посмотрел на меня, едва заметно улыбаясь.

Я притронулась пальцами к его губам. Обожаю рот этого мужчины и то, что он делает со мной, но еще больше я люблю те редкие моменты, когда он улыбается или смеется. В приглушенном свете тёмные, резкие черты его лица кажутся высеченными из камня. Бэрронс вовсе не красавчик в классическом понимании. Он будоражит, ведь он чувственный. Первобытный. Запретный. Большой и могущественный. От него веет примитивным голодом. Его темные, древние, проницательные как у хищника глаза, врезаются в тебя как острые лезвия. Он и двигается как зверь, даже когда он в человеческом обличье. При одном взгляде на него у женщины все переворачивается внутри, и она бежит что есть духу.

Определяющим оказывается направление, которое она изберет: то ли побежит прочь, то ли к нему навстречу — все зависит от степени ее честности с самой собой, ее жажды жизни и готовности заплатить любую цену за то, чтобы почувствовать себя такой чертовски живой.

— Что? Почему ты улыбаешься? — спросила я.

Он укусил меня за палец.

— Перестаньте нарываться на комплименты. Я и так уже достаточно сказал.

— Комплиментов много не бывает. Тем более от тебя. Думаешь, я использовала ее? Как ты считаешь, это я воскресила Алину из мертвых?

— Я считаю, ни один из этих вопросов не имеет значения. Вы живы. Не сумасшедшая и не психически больная. Жизнь продолжается, всё само-собой раскрывается. Наберитесь терпения.

Я запустила пальцы в его густые темные волосы.

— Мне нравится, как ты помогаешь мне стать проще.

— Вам это необходимо. И это, мисс Лейн, та ещё работёнка.

— Ну, так я подкину тебе работёнки. Прямо сейчас я хочу, — я потянулась вперед и прошептала ему на ухо. — Именно так. Вот так и так. Хочу, чтобы ты не останавливался, пока я не начну тебя об этом умолять. Но и тогда не останавливайся. Заставь меня продержаться чуть дольше, — я жаждала стать безответственной и необузданной.

— Черт возьми, женщина, вот ты снова просишь меня, — он встал и перебросил меня через плечо (одна его рука при этом ревниво устроилась на моей голой заднице), и понес меня туда, куда мы периодически приходим, когда в моей и без того шальной голове появляется очередная шальная мыслишка.

— Жизнь жёсткая штука, Бэрронс.

— Сейчас я покажу тебе, что такое жестко.

В этом-то я как раз и не сомневалась. И покажет всеми возможными способами.

Чертовски здорово быть живой.

Гораздо позже голосом хриплым от… Ладно, не будем вдаваться в подробности, просто хриплым голосом я сказала ему, будучи практически уверенной, что он не услышит меня, поскольку совершенно определенно находился в состоянии медитации:

— Мне следовало пойти за ней.

— За Дэни, — прошептал он.

Черт возьми, ну и ладно. Он все-таки услышал.

— Как всегда.

— Да, за Дэни, — ответила я.

— Оцените расклад. Вы знали, что она не перестанет убегать.

— Но, Бэрронс, она справилась, почти не потеряв земное время. Возможно, я смогла бы каким-то образом догнать ее. Может, она попала бы в более безопасный мир, если бы я следовала по пятам, и быстрее вернулась бы домой. Быть может, ей не пришлось быть в одиночестве там все время, и мы бы вместе нашли обратный путь в Дублин.

— Все ваши «может быть» — якори, к которым вы приковываете себя. Непосредственно перед тем, как сигануть с корабля в океан.

— Я просто рассуждаю. Кажется, я знаю, что сделала не так.

— И что же?

— Я не верила в магию. Я живу в городе, пропитанном ею, битком набитым темной магией, злым колдовством, чокнутыми фейри, и я, не задумываясь, верю в них. Но почему-то перестала верить в добрую магию, — я ткнула его под ребра, где его живот пересекали красно-черные татуировки, устремляясь к паху, — как в «Моя жена меня приворожила». Или в «Волшебнике из страны Оз»…

— Неумелая ведьма и шарлатан, — раздраженно выдал он. — Вы, черт возьми, только что ткнули меня под чертовы ребра?

— Ладно, давай возьмем тогда для примера Дамблдора, он не фальшивка. Смысл в том, что надо верить не только в Волдеморта. Надо верить и в Дамблдора тоже.

— Или вам попросту стоит поверить в меня, — он перехватил мою руку и поместил ее именно туда, где хотел видеть больше всего.

Я улыбнулась. В этом я как раз весьма преуспела.

Несколько часов спустя в этой самой руке я держала мобильный, уставившись на недавно созданный контакт.

Мои мысли занимала добрая магия, которая включала в себя положительные, а не отрицательные возможности.

Бэрронс вернулся в Честер, позже мы должны были там встретиться. Я прикусила свою все еще припухшую нижнюю губу и, нажав кнопку вызова, занервничала. Она ответила спустя один лишь гудок.

— Мак? — быстро проговорила Алина. — Это ты?

Черт. Мгновенный всплеск боли. Сколько раз, сидя в своей комнате в Дублине, я набирала ее чертов номер только затем, чтобы послушать автоответчик, мечтая хоть один раз услышать ее ответ? Больше, чем могла сосчитать. И вот оно. На лишь одно это я могу подсесть. На простую возможность позвонить и услышать что-то смахивающее на ответ моей сестры. Мне было интересно, где она находилась. Где ее оставил Бэрронс, наверняка предварительно наложив на место охранные заклинания, чтобы сохранить ей жизнь.

— Привет, — ответила я.

— Привет, младшая, — казалось, она была рада меня слышать, но все же была настороженна.

— Ты где?

— У себя в квартире.

Прикрыв глаза, я вздрогнула. Я могла бы отправиться туда и подняться по лестнице, на которой однажды сидела и плакала, как будто мою душу разорвали на две части, медленно и при помощи бензопилы. Она бы открыла дверь.

И сразу же согнулась бы пополам с рвотными позывами, ведь если даже она моя сестра, я бы не смогла обнять ее, потому что сейчас стала для нее проклятием.

— Хочешь заглянуть? — нерешительно предложила она.

— Чтобы тебя снова вырвало из-за меня?

— Твой парень…

— Он не мой парень.

— Ладно, твой любимый мужчина, — спокойно сказала она, — принес мне несколько ксерокопий страниц Синсар Дабх. Он сказал, что ты использовала их, чтобы научиться управлять своим недомоганием. Я тренируюсь. Я не в восторге от своей тошноты так же, как и ты.

Работа с этими страницами помогла мне лишь до определенной степени. Но в отличие от настоящей Книги, которая наслаждалась, терзая меня, я не хотела вредить Алине. Если это действительно она. Быть может, если она будет усердно упражняться, однажды, я смогу позволить себе объятия. Если она действительно будет практиковаться.

— Когда Дэррок сделал тебе предложение? — мне не давала покоя эта деталь.

Она издала тихий звук, выражающий в равной степени раздражение и смирение. «Значит, мы будем играть в эту глупую игру?» — на пару с: — «Я люблю тебя, Мак, знаю, что ты можешь быть неврастеничкой, и все-таки собираюсь снизойти до тебя.»

— За несколько недель до того, как я потеряла счет времени. Или что там со мной произошло.

— На погребенном теле кольца не было.

— Это не лишено смысла, — подчеркнула она, — ведь это было не моё тело.

Если это Книга пыталась обмануть меня, то она могла ошибиться, поместив на ее палец кольцо, которого там не было на похоронах, понадеявшись на мою осведомленность о том, что они были влюблены, и приукрасив все чисто на человеческий манер. Я продолжала гнуть свою линию с вопросами.

— В переулке кольцо было на тебе?

— Нет. Тем вечером я сняла его. Я кое-что узнала про него. И мы поругались. Я злилась.

— Что именно ты узнала?

— Он участвовал кое в чем, о чем я не знала. Не хочу говорить об этом.

— Когда ты снова его надела?

— Когда вернулась домой, чтобы переодеться. После переулка я очнулась на улице возле Оленьей Головы, причем в весьма странном прикиде. Такую одежду я даже в Дублин с собой не брала. Даже понятия не имею, как я вообще могла такое надеть. Помнишь мое платье, которое я надевала в последнее Рождество дома? То, которое я ненавидела, а ты считала, что оно мне идет? То, в котором моя задница казалась плоской.

Я прижала внезапно задрожавшую руку ко рту.

— И кроме этого платья на мне были ужасно уродливые туфли. Я их никогда раньше не видела, и я замерзала. А еще жемчуг. Ты же знаешь, я много лет его не носила. Я хотела найти Дэррока, поэтому отправилась домой переодеться, чтобы потом отправиться на его поиски, но когда оказалась дома, то увидела, что там царит полнейший разгром. Это ты его устроила? С катушек слетела, когда думала, что я мертва?

Я прочистила горло. Лишь с третьей попытки смогла заговорить, но и тогда мой голос напоминал кваканье жабы.

— Зачем ты снова надела кольцо? Ведь согласно сказанному тобой раньше, всего лишь десять часов назад ты его сняла? — я знала почему. Я поступила точно так же в случае с Бэрронсом.

Она тихо ответила.

— Я люблю его. Он неидеален. Так же, как и я.

Что ж, очевидно, мою сестру постигла та же участь, что и меня, когда дело дошло до отношений. И не удивительно. Но моя внутренняя Книга определенно знала о том, что меня постигло подобное. Она говорит о Дэрроке в настоящем времени, отказываясь верить в то, что он на самом деле мертв. И вот снова она поступает так же, как поступала я. Если бы кто-то сказал мне, что мой жених мертв, а я не видела его тела, то тоже с трудом верила бы в это. Мне были отлично знакомы все стадии горя: отрицание было первой.

— Расскажи мне еще раз о том, что произошло на самом деле. Со всеми подробностями, которые ты помнишь, начиная с той ночи в переулке и до момента, когда ты оказалась… здесь снова, — я пыталась следовать логике, в то время как мое сердце колотилось в груди так бешено, что, казалось, может вот-вот разорваться.

— Зачем? Ты что-то выяснила, Мак? Как думаешь, что происходит? О боже, неужели ты, наконец, начала мне верить? Младшая, мне страшно! Я не понимаю, что происходит. Как я могла потерять целый год? Как я могла надеть то дурацкое платье?

Закрыв глаза, я не сказала ей: «Сестричка, дело было так: внутри твоей младшенькой сидит большая плохая Книга черной магии, и она так отчаянно хотела тебя вернуть, что воскресила тебя из мертвых. А платье это я выбрала для твоих похорон, поскольку считала, что тебе оно идёт — кстати, никто не видит твоего зада, когда лежишь в гробу — та же история и с жемчугом, который мама с папой подарили тебе на шестнадцатилетие, ты же сама заявляла, что чувствуешь себя в нем принцессой. И еще ты не права — эти туфли очень подходят к тому наряду. Уж я-то знаю. Я купила их для тебя в Блумингдейле, уже после твоей смерти.»

Господи, помилуй.

Я почти свалилась со стула, когда она упомянула платье. Но, понятное дело, если я воскресила ее из мертвых, то на ней будет та одежда, в которой я ее похоронила. Поэтому-то и гроб оказался пустым.

Моя внутренняя Книга, судя по всему, знала и это, если мы были настолько связаны друг с другом, как считает Бэрронс. Полнейший капец.

— Не знаю, — наконец ответила я. — Мы можем где-то встретиться и поговорить?

Она засмеялась и выпалила:

— Конечно, Мак. Пожалуйста. Когда? И где?

На сегодняшний вечер у меня была назначена встреча, которую я не собиралась пропускать, и я не знала, как долго она продлится.

Поэтому мы решили, что утром первым делом встретимся у нее. Она сказала, что приготовит завтрак и сварит кофе.

Сказала, что это будет как в старые-добрые времена.

Глава 31

— Ты разместил ледяное пламя? — спросил Круус, нетерпеливо зашагав ему на встречу с другого конца пещеры, как только он, расплющив свое пластичное членистое тельце, протиснулся под дверью.

Прошло несколько минут, прежде чем тараканий бог смог восстановить свою форму. Нелегко ему это давалось, впрочем, таракану, живущему за счёт отбросов других, мало что давалось легко. Его преследовали, на него охотились, его уничтожали. Все без разбора считали его врагом. За всю историю человечества, он так и не повстречал человека, который был бы рад присутствию таракана в своём доме или где-либо ещё. Он был как чума и вредитель. Пока.

— Да, — в конце концов протрещал он. Ему понадобилось время на то, чтобы разнести небольшие оболочки, содержащие синее пламя, которыми его снабдил Круус, но он позаботился о том, чтобы они были размещены правильно и хорошо спрятаны, и когда придёт время, множество тараканов займёт свои позиции, у каждого будет крохотный, пластиковый полученный от Тока флакон, который нужно будет раскусить чрезмерно склеротизированными челюстями, чтобы подмешать каплю крови Тмного к пламени.

— Где именно? — потребовал подробностей Круус, и тараканий бог задумался о том, что он, возможно, просто сменил одного надменного и бесцеремонного ублюдка на другого. От принца сегодня так и веяло нетерпением, он излучал тёмную энергию, его глаза сияли. А он предпочитал хладнокровного союзника, а не горячного.

Тараканий бог перечислил три локации, выбранные его союзником: старая библиотека, где хранилось преобладающее количество их древних свитков; покои, в которых жила прежняя Грандмистрисс; и те, что занимает нынешняя.

— Молодец, — сказал Круус. — Ты раздобыл кровь Тока?

Тараканий бог кивнул, удерживая форму благодаря самодисциплине, выработанной за бесконечность, и неуёмному желанию изменить свою жизнь к лучшему.

— Распечатал ли и распространил Ток бумаги, согласно моим инструкциям?

— Да.

— Отлично. Когда они придут…

— Придут ли они? — требовательно спросил тараканий бог.

Круус улыбнулся.

— О да, они придут. Мое имя — синоним революции, а у Тёмных хорошая память. Однажды мы уже сражались за свободу и почти добились её. На этот раз я не допущу провала. Я буду править обоими мирами: и Фэйри, и миром людей. Они и так уже мои. Я лишь застрял в паутине ненадолго, и скоро это закончится.

— Этот мир умирает. И если до этого дойдёт, я хочу пойти за тобой туда, куда ты пойдёшь.

Круус пристально посмотрел на него, и тараканий бог слегка задрожал. О да, этот фейри очень могущественный. И он хорошо это скрывает.

— Этот мир не погибнет. Мой мир с ним связан. Когда они придут, и начнётся битва, наблюдай и выжидай. Если покажется, что наши проигрывают, разводи огонь.

— Ты говорил, что он горит жарче, чем людской. Насколько? — одно дело уклониться от огня, и совсем другое, возможно, от фейрийского огня.

— Терпимо для тебя, — ответил Круус. — Зажигай все три одновременно. Я хочу, чтобы очаги пламени вынудили людей разделиться и рассредоточиться по аббатству. Эти глупцы попытаются загасить его, покинув битву.

— А если нет?

— Они руководствуются эмоциями. Даже лучшие из них подвержены этой слабости. Ступай. Сейчас же. Наблюдай и выжидай. И когда момент придёт, испепели это проклятое место.

Тараканий бог кивнул и позволил себе резко рухнуть на пол, мгновенно разделяясь на части, этому трюку он научился в жилищах людей, по которым он расхаживал, как по своим собственным, пока их не было дома. Он любил посидеть на их кроватях, любоваться их расчёсками и зубными щётками, он даже взбирался на их унитазы, пытаясь представить, каково это быть целым, большим, а не букашкой.

Тысячи блестящих насекомых заполонили собой каменную пещеру, перед тем как исчезнуть, проскользнув во всевозможные щели.

Глава 32

Пока Охотник кружил над Честером, готовясь приземлиться, я дивилась отсутствию привычной шумной толпы перед клубом, где люди готовы были дать любую взятку и поссориться с любым, лишь бы попасть внутрь.

Меньше полусотни человек слонялось возле каменных стен вышеупомянутого клуба, на безопасном расстоянии от огражденной черной дыры.

На глаза не попался ни один фейри, а их, как правило, было больше, чем людей. Низшие касты Риодан не пускал в клуб, и они обычно пытались соблазнить голодную и скучающую снаружи клиентуру мгновенным, хотя и не таким мощным кайфом.

Соскользнув со спины Охотника, я превратилась в мишень для десятков пронзительных и ревнивых взглядов. Они завидовали моей «тачке», тому, что столь могущественное чудовище, судя по всему, у меня на побегушках, и любопытствовали о магических дарах, которыми он может одарить, и какой, наверное, кайф можно получить, если его съесть.

Я не боялась группки из пятидесяти человек. Не в такой близости к Честеру.

У меня было оружие, я владела Гласом, а еще Охотник и Бэрронс на расстоянии смски. И все же я не отходила от своего средства передвижения, держась рукой в перчатке с плотным изоляционным покрытием за его ледяной бок. Я дрожала от холода. Без эффекта Темной плоти во мне, не так уж и комфортно было находиться рядом с одним из этих ледяных чудовищ. Мои бедра онемели, а задницу я вообще отморозила. Я быстро потерла ее ладонью в попытке согреть и восстановить чувствительность.

— А куда подевались все фейри? — спросила я, поглядывая на вход в подземный клуб, удивленная тем, что его не охраняли.

— Двери закрыты, — ответила женщина. — А оно позволяет тебе есть его? — спросила она с пугающе ослепительной улыбкой, бросая алчные взгляды на мое сатанинское средство передвижения.

Охотник покачал своей огромной украшенной рогами головой и, фыркнув, выпустил точно направленную огненную струю в толпу.

Волосы женщины занялись огнем. Она закричала, схватившись за голову, и сбежала. Остальная часть толпы с осторожностью попятилась от меня.

— Дверь в Честер закрыта? — не веря собственным ушам, спросила я. Никто не ответил, и я вдруг представила, как наверно выгляжу в их глазах: блондинистая Барби, как точно подметил Бэрронс, с волосами в кровавых разводах, спутанными из-за ветра, с головы до ног покрытая легким налетом из черного льда, стоящая рядом с демонически выглядящим крылатым драконочудовищем, из карманов которой торчит оружие, к бедру прикреплено копье, а на плече висит автоматическое короткоствольное ружье, которое я, не понятно зачем, прихватила с собой. Всего-то из-за плохого предчувствия, что сегодня ночью мне понадобится чуть больше оружия, чем обычно, или, быть может, все дело в офигенно-жестком сексе с Бэрронсом, который делал меня более агрессивной.

— Честер всегда открыт, — стала отрицать я. Это неоспоримо как восход солнца.

Внезапно дверь в земле затряслась и открылась.

— Мисс Лейн, — проревел Бэрронс, выходя наружу, — ну наконец-то, черт возьми. Идемте, — он закрыл дверь, затем наклонился и нанес на нее символ, тихо нашептывая что-то.

Люди окружили его, крича:

— Впустите нас, впустите нас!

— Пошли на хрен отсюда! — заревел Бэрронс Гласом, который заставил покачнуться даже меня, и я почувствовала, как мои ноги стали самовольно отступать. Он бросил на меня взгляд: «Вас это не касается, мисс Лейн».

Я остановилась и стояла, с изумлением наблюдая, как пятьдесят человек развернулись словно зомби и тупо направились вдоль улицы. Лучшее, на что я была способна — управлять четырьмя людьми одним приказом.

Я сердито посмотрела на него.

— Во-первых, — бросила я, — как тебе удается проделывать такое с пятьюдесятью людьми одновременно. Во-вторых, почему Глас сработал и на мне, когда предполагается, что у меня должен быть на тебя иммунитет, и в-третьих…

— На аббатство напали. Забирайтесь на Охотника, мисс Лейн. И прочтите вот это, — он бросил мне бумажку. — Мы не понимали, почему клуб пуст. Один из постоянных клиентов подбросил вот это. А потом позвонила Джада. Остальные уже на подходе туда.

Он ждал меня. У него, наверное, крышу сносило от осознания того, что битва уже началась, а его там не было, потому что ему приходится ждать свою девушку.

— Вы не моя девушка, мисс Лейн, — холодно заметил он.

— Ты мог отправиться без меня, — ответила я в том же тоне.

— Вам стоило проверить свои чертовы смски.

Я бросила на него отсутствующий взгляд.

— Я ни одной не получала, — я вытащила свой сотовый из переднего кармана джинсов. Он был полностью покрыт толстым слоем льда. Когда я летела, забралась на костлявый гребень между крыльев Охотника, поскольку там было за что держаться, и мой телефон, очевидно, был прижат к нижней части его ледяного хребта. Я стукнула им по ближайшему мусорному баку, чтобы расколоть лед. Как и следовало ожидать, три пропущенных сообщения, и в последнем кто-то был чертовски взбешен. Я сделала мысленную пометку в будущем на время полетов найти ему более подходящее место.

— Ты все равно мог пойти без меня.

— Я, нахрен, знаю это, — он бросил на меня гневный взгляд.

— Тогда почему не пошел?

— Потому что, мисс Лейн, когда мир катится в чертов ад, я всегда, нахрен, буду возле вас. Прочтите чертову бумажку. Даже Риодан не мог предвидеть такого. Судя по всему, его «новостной источник» уже не такой точный, как прежде.

Я развернула бумагу и быстро просмотрела ее.

— Кто мог напечатать это? — взорвалась я.

— Не имею, нахрен, никакого понятия, — натянуто ответил Бэрронс. — Взбирайтесь наверх. Живо.

Я вскарабкалась на Охотника и, когда Бэрронс устроился позади меня, потянулась к обширному и непостижимому разуму огромного чудовища:

«Ты можешь помочь нам в битве? Позвать больше Охотников?»

«Мы не вмешиваемся в дела людей и фейри.»

«Но ты же летал со мной повсюду.»

«Ради развлечения.»

«Ты ведь чувствуешь Короля во мне? — мысленно сказал ему я. — Приказываю тебе помочь нам в битве.»

«Даже ты не в силах.»

«Что ты хочешь взамен на помощь?»

Если он ждёт взятки, то он ее получит.

Глубоко внутри у него загрохотало, как будто он сдавленно фыркнул.

«У тебя ничего нет. А у нас есть все.»

«Ладно, тогда просто поспеши! — поторопила я его. — Мои друзья в опасности. Доставь нас в аббатство так быстро, как только сможешь!»

«На самом деле ты этого не хочешь, — у него внутри снова загрохотало, и я почувствовала его веселье. — Ты не выживешь.»

Но он захлопал своими гигантскими кожистыми крыльями, сбив под нами слой черного льда, и стал набирать высоту.

Мы запарили под облаками, где день был по-прежнему ярок, а затем пролетели сквозь них и поднялись, взмывая все выше и выше, пока не оказались в темноте со звездами и холодным-холодным небом, и когда я подумала, что мои легкие вот-вот взорвутся, когда стало очень трудно дышать, он сложил крылья подобно орлу, готовящемуся к броску, и прошептал у меня в голове с тихим урчанием:

«Держись, не-король.»

Я положила руки под его плотно прилегающие крылья и прижалась к костлявому позвоночнику, схватившись за него, сжав бедра и прижав лицо к его заиндевелой коже. Холод опалил меня, и я резко отдернулась, но было слишком поздно, я оставила кусок кожи со щеки на его спине.

— Ой!

Внезапно он остановился, зависая в небе мертвым грузом, не шевеля ни единой кожистой чешуйкой. Я тоже оставалась неподвижной, чтобы быть готовой ко всему, что бы ни произошло дальше.

Так же внезапно он ринулся вперед, и я бы точно свалилась с его спины, если бы он меня не предупредил. Я чувствовала себя Энтерпрайзом, набирающим сверхсветовую скорость.

Я опустила свое лицо (но не слишком близко!) к его коже, руки Бэрронса напряглись, обнимая меня, и я закрыла глаза из-за пронизывающего резкого ветра. Я чувствовала, как кожа на щеках оттягивается из-за гравитации, которую доводилось испытывать лишь людям в скафандрах и шлемах.

Спустя мгновение я открыла глаза и увидела, что звезды проносятся мимо словно серебристый серпантин.

Позади меня Бэрронс засмеялся, испытывая невероятно дикое возбуждение. Я чувствовала себя так же. Самый. Лучший. Чёртов. Суперкар.

Я почувствовала, как Охотник аккуратно сканирует меня, чтобы понять, по-прежнему ли я дышу и жива ли.

Ещё и самый безопасный суперкар.

Мы неслись по небу, спускаясь все ниже и ниже, пока внизу не показалось поле, покрытое буйной растительностью. Благодаря магии Крууса, оно выглядело фантастически. Мы добрались до аббатства в считанные секунды.

— Боже, Бэрронс, посмотри, сколько там фейри! — те фейри, как светлые, так и темные, которые не могли просеиваться, уже заполонили собой узкую извилистую дорогу, ведущую к аббатству, но ещё больше сползалось и стекалось по лугам, образуя плотный поток. Были среди них и люди, хотя и немного. Подозреваю, их было больше, но темная дикая армия просто-напросто поглотила их, отбросив перед безумием битвы напускные попытки добиться своего с помощью соблазна. — И все это ради Крууса? — крикнула я, обернувшись назад. — Я думала, светлые ненавидят темный двор!

— Они неуправляемы, — ответил Бэрронс, крикнув мне на ухо. — А неуправляемые всегда непредсказуемы.

Однажды я уже видела светлых и темных, собравшихся вместе. Не как обычно в Честере маленькими группами, а как две противоборствующие армии.

В'Лейн возглавлял светлых, в то время как мы с Дэрроком вели за собой темных.

Я ощущала дрожание тектонических плит нашей планеты, хотя при этом обе стороны сдерживали невероятные по своему могуществу силы.

А здесь и сейчас не было разделения на принадлежность к определенному двору. Светлые с темными стремились вперед к определенному месту с четко поставленной единой целью.

К нашему аббатству.

Чтобы его разрушить.

Освободить Крууса. Устроить побег самому могущественному из когда-либо существовавших фейри. При этом они даже понятия не имели, что он обладал всей мощью Синсар Дабх.

— Ээ, Бэрронс, кажется, мы по уши в дерьме, — пробормотала я.

— Целиком и полностью с вами согласен, мисс Лейн.

— Где Риодан и остальные? — прокричала я, когда мы пролетали низко над битвой.

Там было пятьсот ши-видящих. Но я не видела ни одного из Девятки.

Мои сестры противостояли тысячам фейри, которых становилось все больше и больше.

Передняя лужайка аббатства напоминала сцену из «Властелина Колец». Среди возвышающихся мегалитов и серебристых фонтанов люди сражались с монстрами всевозможных видов, некоторые из которых летали, другие ползали и ходили. Одни были красивыми, другие отталкивающими. Тут же были и проклятые фейри несущие-смерть-от-смеха, они шныряли вокруг головы ши-видящей! Я с ужасом наблюдала, как она смеялась, когда её убивал мертвенно-бледный Темный с трубчатыми побегами по всему телу.

Джада тоже была здесь, она кромсала все, что ее окружало, лишь было видно, как сверкало белоснежное лезвие ее меча. Оружие было одно, а вот фейри, разных мастей, были тысячи.

— Они же не чертовы просеиватели, — ответил Бэрронс и зарычал. — Они несутся на всех парах. И, черт возьми, не могут воспользоваться дорогой.

Порой я забывала, что и у Девятки имелись свои ограничения. Они казались для меня такими всемогущими. Зная их, они просеялись бы недалеко от аббатства и бросились бы в самую гущу сражения к Темным.

— Почему тогда ты не призвал для них побольше Охотников?

— Только этот откликается.

— Вот черт, — выругалась я и низко наклонилась, осматриваясь по сторонам.

Позади себя я услышала утробное рычание, за которым послышался хруст трансформирующихся костей, Охотник подо мной напрягся и стал сильно трястись. Я со всей силы схватилась за гребень его крыльев.

— Ты мне не враг, — проревел Бэрронс позади меня. — Я трансформируюсь, а затем спрыгну.

«Ты спрыгнешь, а затем трансформируешься,» — прорычал Охотник у меня в голове. Он выгнул свою длинную шею и выстрелил огромной струей пламени из-за плеча, сбрасывая Бэрроса со своей спины, подпалив при этом, черт возьми, мой плащ и волосы.

— Бэрронс! — закричала я, когда он упал на лужайку со спины Охотника, трансформируясь во время падения.

Охотник сильно накренился и начал разворачиваться. Я уставилась вниз, наблюдая за падением Бэрронса. Ко времени приземления он завершил трансформацию, у него выросли рога, клыки, и он был в ярости.

Он поднялся, обтекаемая черная тень, схватил ближайшего Носорога за глотку и оторвал его голову своей гигантской пастью.

А затем, раскрыв пасть еще шире (невероятно широко), Бэрронс-животное исчез.

Когда он спустя мгновение появился снова, Носорог упал замертво на землю.

Черт возьми. И я до сих пор не знаю, как он убивает фейри.

Зверь с черной шкурой ворвался в гущу сражения, разрывая, кромсая когтями и убивая, повсюду разбрасывая кишки и кровь, его багровые глаза сверкали неприкрытым ликованием. Он исчезал. И снова появлялся.

«Он больше не будет ездить на мне, не-король. Так же, как и ты.»

Охотник опустился ниже и повернул свою голову, очевидно собираясь сбросить меня тем же способом, что и Бэрронса. Сдаваясь, я подняла обе руки.

— Я сама прыгну, хорошо? — торопливо проговорила я. — Опустись еще чуть ниже, и я прыгну. Но попытайся не свалить меня в середину. Подберись поближе к ней, — и я указала на Джаду.

Охотник камнем упал вниз, и где-то метрах в шести от земли я собралась и спрыгнула с чертовой штуковины. Я бы не продержалась так же хорошо, как и Бэрронс, под такой же струей огня, что он пустил в его сторону. На полпути к земле я заметила, что потеряла автомат. Он упал на землю. Мне было все равно. Лишь копье имело значение в этой битве, а оно было надежно спрятано в ножнах.

Я попыталась сгруппироваться и откатиться, чтобы минимизировать столкновение с землей, но объекты, в направлении которых я падала, передвигались, так что я приземлилась аккурат на одного из красно-черных Темных стражей и повалила его на землю. Я ударила его в рифленый нагрудник, обнуляя, а затем достала копье и вонзила в его внутренности.

Меня переполнял адреналин, смягчая мои движения и совершенствуя рефлексы. Я откатилась, вскочила на ноги и методично начала прорезать себе дорогу сквозь скользких неуклюжих фейри, чтобы добраться до Джады. Вот же черт, и как ей удавалось сдерживать их в одиночку так долго?

Повсюду вокруг меня ши-видящие сражались с фейри в до ужаса неравной схватке. У нас имелось три оружия: копье, меч и Бэрронс, по крайней мере до тех пор, пока остальная Девятка не доберется сюда, а ши-видящие сдавали позиции, причем довольно быстро.

Пока я разворачивалась, пинаясь и нанося удары, услышала до боли знакомые звуки автоматной очереди «тра-та-та-та-та». Меня вообще не вдохновляла перспектива извлекать пули из своего тела без эффекта темной плоти во мне, а я изо всех сил пыталась завязать. Я развернулась, обнулила, собралась нанести удар Темному, но он отлетел, сбитый с ног градом пуль.

— Эй! — зарычала я. — Руки прочь от моей мишени!

— Прости, — в ответ прокричала мне одна их новых ши-видящих, тренированных Джадой, проносясь мимо и отрывая Носорога от земли. Я молча наблюдала за тем, как она вытащила мачете из ножен на спине, и принялась кромсать темного на кусочки. Черт. У ши-видящих, может, и нет оружия, способного убить бессмертных, но они чертовски хорошо рубили их на части, лишая эффективности.

Я почувствовала позади себя Темного, развернулась, выставила руку, готовая обнулить, ударила, направилась дальше. Обнулила. Ударила. Двинулась дальше. Начинало казаться, что фейри до невозможного просто убить. Я превзошла саму себя. Ни одному из них не удалось нанести мне удар, как будто я отражала все удары невидимым щитом. Я сама удивлялась своему невероятному мастерству, насколько же я улучшила свои навыки, даже не имея особой практики.

Я неистово ринулась в битву и периодически видела, как мелькает зверь с эбеновой кожей, он же Бэрронс. Он наносил удары, его мощные мышцы бугрились, пасть была широко раскрыта. Он разрывал когтями, кромсал клыками. Пока я прокладывала свой путь к Джаде, Бэрронс еще больше погружался в гущу сражения, и я поняла, что он огораживал ши-видящих от угроз, пытался продемонстрировать им, что он на их стороне, сбивая с ног фейри прямо у них перед носом.

Я стала кричать всем ши-видящим, мимо которых проходила, зная, что остальная часть Девятки скоро к нам присоединится:

— Черные звери с кровавыми глазами на нашей стороне! Не нападайте на них! Не убивайте черных чудовищ. Они сражаются за нас!

Черт. Даже Джада не знала об их истинной форме. Вот так незадача. И хотя они все равно вернутся, нам нужно чтобы они были здесь и сейчас и сражались бок о бок с нами.

Приближаясь к Джаде, я пыталась присматривать за Бэрронсом. Мне ненавистна мысль о том, что он может сегодня погибнуть. Тут меня и осенило, что он так же переживает обо мне. Но я-то, по крайней мере, знаю, что он вернется. Чего не скажешь обо мне: у меня-то карточки «освобождение из тюрьмы»[53] нет.

Я попыталась избавиться от этой мысли, погрузив свое копье в одного особенно мерзкого Темного, размахивающего мокрыми щупальцами, достав его и продолжив дальше прокладывать дорогу сквозь толпу к Джаде.

Затем я прищурила глаза, уставившись на браслет, сверкающий серебром на моем запястье. Следующего Темного, попавшегося мне на пути, я не стала обнулять или бить. Я просто осталась стоять, предоставив ему достаточно возможностей ударить меня. Его кулак отскочил, как будто ударился о невидимый щит.

Я нахмурилась. Дело было вовсе не в моем удивительном мастерстве.

На мне был браслет Крууса, и он был действительно таким великолепным, как его и описывал В'Лейн. Темные не могли прикоснуться ко мне. Твою ж мать.

Мелочь, а приятно.

— Следи за мечом, — бросила я Джаде, приблизившись к ней. Как и мое копье, он мог сотворить со мной ужасные вещи. И я хотела, чтобы она знала наверняка, где я нахожусь в каждый отдельно взятый момент времени.

Она повернула голову и посмотрела на меня, и я резко втянула воздух. О, да. Она убивала. Она была создана для этого. Ее изумрудные глаза были лишены любого намека на эмоции, они были пустыми. Она была так обвешана внутренностями и залита кровью, что ее лицо было как будто в камуфляже, от этого белки её глаз ярко выделялись своей белизной.

Мы встали спина к спине, действуя идеально синхронно, кружась, разрезая и нанося удары.

— Кто, черт возьми, опубликовал ту листовку? — воскликнула Джада.

— Понятия, нахрен, не имею, — хмуро ответила я ей.

— Я обнаружила ее, возвращаясь из Дублина. Они уже сдерживали их. Мои женщины умирают, — рычала она.

— Я привела кое-каких… зверей… с собой, — бросила я ей из-за плеча. — У меня есть союзник, о котором ты не знаешь. Они сражаются за нас. Сообщи своим ши-видящим об этом, — и я описала их ей.

— Где ты их раздобыла?

— В одно из своих посещений Зеркалья, — солгала я. Приятно было находиться здесь, делать то, что мы делали, убивать вместе с Джадой. Когда-то мы уже делали это, и я скучала по тем временам. Сражаясь рядом с ней, я чувствовала себя такой чертовски живой, как будто я была именно там, где и должна была быть, и вместе нам все по плечу.

— Ты доверяешь этим своим союзникам?

— Безоговорочно. Они могут убивать фейри.

— Совсем убивать? — изумленно спросила она.

— Да.

— А Ри… А Бэрронс и остальные придут?

Я не знала, что ей ответить на это, и внезапно поняла, что у нас появилась проблема. Если появятся звери, а не Девятка, она будет раздумывать, почему они не пришли на помощь.

— Не знаю, кто конкретно из них, — наконец, сказала я. — Я знаю, что некоторые из них отсутствуют по какому-то заданию Риодана, — вау. Это прозвучало жалко. Какому-то заданию?

Но Джада ничего не ответила и отошла подальше на какое-то время, а потом я выпустила ее из виду, когда она исчезла в гуще сражения, чтобы оповестить своих женщин и самой идентифицировать зверей, которых я привела с собой. Она должна была убедиться в том, что они действительно наши союзники и могут невозможное.

Я превратилась в машину для убийства, понимая наконец-то, почему Джада с Бэрронсом считают этот акт таким очищающим.

Здесь, на войне, жизнь предельно проста. Здесь есть хорошие парни и плохие. И твоя миссия так же предельно проста: убивать плохих. Не прикрываясь цивилизованностью. И сложными социальными правилами. Существует лишь несколько моментов, когда жизнь становится настолько простой и ясной. И это невероятно привлекает.

В конечном итоге я оказалась возле главного входа, где была и Джада. Вокруг неё были некоторые из Девятки в звериной форме. Они рычали, помогая заблокировать дверь в аббатство.

Риодан и Лор тоже были здесь, оба в человеческой форме, они исчезали и вновь появлялись, но всё время держались поблизости.

Я фыркнула. Риодан все продумал. Некоторые из Девятки продемонстрируют свое присутствие, в то время как другие будут «отсутствовать на каком-то задании». Великие умы мыслят одинаково.

Вокруг нас фейри стали отступать. Одно дело — попытаться освободить принца, и совсем другое — пожертвовать своим бессмертием ради этого. Людей можно убедить отдать жизнь ради детей, стариков и немощных. Мы способны на патриотизм и самопожертвование, которые гарантируют выживание нашим потомкам и благополучие нашему миру.

А фейри на такое не способны. У них нет будущих поколений, им нет дела до других представителей их вида, и они питают глубокое отвращение к самой идее о том, чтобы расстаться со своими заносчивыми эгоистичными жизнями.

Я с осторожностью применила свои чувства ши-видящей, приглушив их до минимума, поскольку не горела желанием быть оглушенной такой какофонией диссонансных мелодий.

Как я и подозревала, в рядах наших врагов начался разлад. Некоторые из внешних рядов убегали, другие, возле самого центра, прокладывали себе путь, чтобы последовать их примеру.

Это армия не была целеустремлённой. Это был сброд, неуправляемый и разрозненный. Быть может, они и последовали сюда ради общей цели, но кроме открытого нападения у них не было другого плана. И это наступление вело их к смерти. Необратимой.

Я вздохнула, понимая, что даже если сейчас фейри и отступят, то со скорым наступлением темноты некоторые из них попытаются снова напасть. Они предпримут более продуманные атаки, не такие очевидные, более направленные и жесткие. Новость уже разлетелась: легендарный принц Круус был заточен в темнице под аббатством.

Неожиданный взрыв позади меня чуть не сбил меня с ног, град разбитого стекла посыпался на спину.

— Огонь! — кто-то закричал. — Аббатство в огне!

Я начала лихорадочно осматриваться, когда очередной взрыв сотряс аббатство.

Глава 33

Тут и началось сумасшествие.

Половина ши-видящих ринулась к каменной крепости, оставшаяся половина осталась на поле сражения, оказавшись перед нереальным выбором. Я испугалась, поскольку даже Джада выглядела расстроенной. Она никогда не демонстрировала эмоции, но сейчас её одолела неожиданная неуверенность, а в глазах появился налет беспокойства и ранимость.

— Где огонь? В какой части аббатства? — требовательно спросила она.

— Не могу сказать, отсюда не видно, — ответила я ей. Я находилась слишком близко к аббатству для того, чтобы ясно видеть картину.

— Судя по всему, это старое крыло Ровены, — крикнула ши-видящая метрах в шести от нас.

Мне было все равно. Я хотела, чтобы все, чего хотя бы однажды касалась старая сучка, сгорело дотла, ко всему прочему это обеспечило нас дополнительным бонусом, поскольку пожар уберет с дороги расширяющейся черной дыры эту часть аббатства.

— И южное крыло с семнадцатой библиотекой! — крикнула еще одна ши-видящая.

— Давайте туда. Нам необходимо то, что находится там, — приказала Джада. — Пусть крыло Ровены горит, — зло добавила она.

— Судя по всему, жарче всего в восточном крыле, — крикнула еще одна. — Библиотека Драконихи. Наверное, оттуда все и началось. Оставим ее? Там же ничего нет, правильно?

Джада побелела и замерла.

— Что такое? — спросила я. — Нам надо её тушить? Джада. Джада! — кричала я, но она исчезла, стопкадрируя во все еще взрывающееся аббатство.

Риодан тоже исчез.

А затем Джада вернулась, ее тащил за собой Риодан. У него кровоточил рот, и намечался хороший фингал.

— Отвали от меня, ублюдок! — рычала она, пинаясь и нанося удары, но он был вдвое тяжелее ее и более мускулистым.

— Пусть другие тушат его. Твой меч нужен в битве.

Джада вытащила из-за спины меч и отбросила его.

— Возьмите чертову штуку и отпустите меня!

Я резко вдохнула. Даже не представляла, что в мире существует что-то, ради чего Джада готова бросить свой меч. Одна из рядом стоящих ши-видящих посмотрела на нее. Джада кивнула, и женщина, подняв меч, вернулась на поле битвы.

Вокруг нас бой разгорелся с новой силой, пока ши-видящие покидали лужайку, чтобы спасти аббатство.

Но для меня имело значение лишь это поле битвы. Если Джада хотела сражаться с огнем вместо фейри, это ее выбор. Подозреваю, что за всем этим стоит что-то большее. Я просто не знаю, что именно. Но сила ее реакции говорила сама за себя.

— Отпусти ее, Риодан, — потребовала я.

Они снова исчезли, оба двигались слишком быстро для моих глаз, но я слышала ворчание, проклятия и крики. Джада превосходила людей практически во всем. Но Риодан был одним из Девятки. И я знала, кто победит в этой битве. И это бесило меня. Бэрронс позволял мне выбирать свои битвы. Джада тоже этого заслуживает.

И вот они снова здесь.

— Ты можешь погибнуть, Джада, — зарычал Риодан. — Ты не бессмертна.

— Некоторые вещи стоят того, чтобы ради них умереть! — кричала она, ее голос срывался.

— Чёртово аббатство? Ты, нахрен, с ума сошла?

— Шазам! Отпусти! Я должна спасти Шазама! Он не выйдет. Я сказала ему не выходить. И он доверяет мне. Он верит в меня. Он будет до последнего там сидеть и умрет, и это будет на моей совести!

Внезапно Риодан отпустил ее.

Джада исчезла.

Так же, как и он.

Какое-то время я стояла, не видя ничего вокруг. Шазам? Что, черт возьми, за Шазам?

Я развернулась и отправилась в аббатство следом за ними.

Я не смогла даже приблизиться к ним, и, проделав треть пути по горящему коридору, так и не дойдя до цели, была вынуждена признать поражение. Огонь был неестественным, он полыхал насыщенным черно-голубым цветом. Дерево сгорало до пепла, камень пылал синим пламенем, и когда я черканула острием своего копья по ближайшей горящей стене, наружная часть камня превратилась в пыль.

Без сомнения, это был фейрийский огонь.

Я раздумывала, как он мог попасть в аббатство. Неужели в пылу битвы кто-то проскользнул внутрь? Пошел в обход и вломился через черный ход? Было ли нападение на аббатство более продуманным, чем я считала ранее?

Повсюду сновали ши-видящие, нося ведра и огнетушители, но повлиять на огонь никто так и не смог. Одеяла, казалось, сперва приглушали огонь, но затем пламя вспыхивало с новой силой, ещё прожорливее прежнего.

— Ледяной огонь, — хмуро пробормотала одна из новых ши-видящих, когда протискивалась мимо меня. — Его может создать лишь Темный Принц.

Откуда они все это знают? Ши-видящие Джады были в десятки раз лучше осведомлены и натренированы, чем наши. И все благодаря Ровене, которая лишь нескольким дала доступ в некоторые библиотеки, вот сучка. Очевидно, в других странах, им разрешалось читать древние тексты и легенды. Я прищурила глаза.

— Ты считаешь, что Круус…? — я оборвала себя на полуслове.

— Скорее всего. Или новые принцы уже заменили убитых. Его может потушить лишь Темный Принц, — бросила она через плечо. — Случаем не знаешь, где бы нам раздобыть такого, а? И чтобы при этом он не являлся вместилищем Синсар Дабх? Ой, погоди, ты же тоже ее хранишь, — выплюнула она.

Я проигнорировала ее. На самом деле, я знала, где найти Темного Принца. В темнице Честера.

А один из Девятки задолжал мне услугу.

На поле битвы имелись просеиватели, и одного из них Девятка могла раздобыть живьём.

Я развернулась и снова ринулась в ночь.

Когда я вернулась из Честера со взбесившимся Лором и закипающим Кристианом, битва уже закончилась.

Мы не выиграли, до победы было далеко. Она просто завершилась.

Ши-видящие неожиданно осознали, что на огонь не влияет ничего из того, что они делают, и вернулись на фронт, где они как минимум могли предотвратить захват пылающего аббатства. Фейри отступили, но я знала, что они вернутся. Аббатство пылало в трех крыльях, заколдованный черно-голубой огонь вздымался в небо, и я не сомневалась, что фейри свято верят, что наша крепость к рассвету обратится в пепел.

— Ледяной огонь, — сообщила я Кристиану. — Лишь Темный Принц способен потушить его.

Он горько улыбнулся, распахнув крылья.

— Ага, милая. Я видел такое раньше, — ответил он, у него был странный и отчужденный взгляд, и я поняла, что он вспомнил что-то о своем пребывании в Зеркалье или, быть может, о времени, проведенном на скале с Ведьмой. Возможно, он изучал свои запретные силы, чего я делать побоялась. А может, пытался создать что-то, чтобы согреть себя, находясь в темнице темных, кто знает. Все, что мне было известно, что он здесь и знает, что это такое, поэтому, может быть, сможет спасти некоторые части аббатства.

Внезапно он просеялся.

Движение возле входа привлекло мое внимание.

Я обернулась посмотреть, в чем там дело, и задохнулась.

Риодан, покачиваясь, стоял в дверном проеме, держась за косяк. Он настолько обгорел, что я понять не могла, как он вообще умудряется стоять в таком состоянии.

Он представлял собой груду красной сочащейся, покрытой волдырями кожи, потемневшей плоти с обугленными кусками ткани. Они спадали с него, пока он стоял.

Джада неподвижно свисала с его сильно обгоревшего плеча.

Мое сердце практически остановилось.

— С ней все в порядке? Скажи мне, с ней все хорошо? — кричала я.

— Черт возьми, — прохрипел он, покачиваясь в дверях. Он сильно и долго кашлял, это был агонизирующий влажный звук, казалось, что его легкие просились наружу. — Относительно, — он снова сильно закашлялся.

— А что там с Шазамом? Ты нашел Шазама? — поспешно добавила я. Мне невыносима была мысль, что Джада будет переживать очередную потерю. И снова я задумалась о том, кто такой этот Шазам, откуда он или она родом, и почему Джада раньше никогда не упоминала о нём.

— Почти, — снова прохрипел он, и я уставилась на него, понимая, что непобедимый Риодан едва функционирует, и что-то настолько его изумило, что он вдруг лишился дара речи. Так же чувствовала себя и я. Его глаза были дикими. Загнанными. Испуганными.

А когда Лор аккуратно забрал у него Джаду, прижав ее к своей груди, и я с облегчением увидела, что кроме ее сгоревшей одежды и обгоревших волос, она, кажется, почти не пострадала от огня. Я придвинулась ближе, чтобы взглянуть на ее лицо. Оно было мокрым от слез. Она выглядела такой молодой, такой хрупкой, ее глаза были закрыты, как у ребенка. Без ее извечной маски отстраненности, я могла яснее разглядеть Дэни в ее чертах. Она была без сознания, поникшей, но огонь едва коснулся ее.

Когда Риодан пошатнулся, и я увидела, насколько сильно обгорело его тело, я поняла, что он, скорее всего, заслонил ее собой, без сомнений кружа вокруг нее как маленькое защитное торнадо, обгорая сам со всех сторон, лишь бы она осталась невредимой, пока искала своего друга.

— Где Шазам? — снова спросила я, преодолевая внезапный комок в горле. Их было только двое. Больше никто не выбрался.

Глаза Риодана превратились в щели, его веки покрылись волдырями, глаза блестели, сочась кровавой жидкостью. Я задержала дыхание, ожидая его ответа. Возможно, чтобы исцелиться ему нужно превратиться. Может мне лучше вытащить его отсюда, прежде чем он умрёт и исчезнет на глазах у всех.

Он вздохнул, издав еще один ужасный булькающий звук, и поднял обгоревший остаток руки, в котором сжимал обугленный предмет, из которого торчала белая набивка.

— Господи Иисусе, Мак, — прошептал он, из его рта начала сочиться кровь.

Он упал на колени, и я подбежала к нему, чтобы поймать, но он заревел в агонии, когда я прикоснулась к нему. Я быстро отдернула руки, прихватив с собой обожженную плоть.

Упав на землю и перекатившись на бок, он скорчился от боли.

— Она вернулась туда за этим, Мак, — и он швырнул предмет в меня.

— Я не понимаю, — с опаской проговорила я. — Это бессмысленно. Что это, нахрен, вообще такое? — хотя я и без него знала. Просто хотела, чтобы он сказал, что я ошибаюсь.

— А чем, нахрен, оно кажется? Это проклятая мягкая игрушка.