Рождённые волевыми

Запись номер ноль, которую я всегда делаю в самом начале, но которая всегда раздражает. Январь, 132 год от начала Нового времени

Отгремел новый год, закончилась старая тетрадь, а значит, пора начинать новый дневник. Терпеть не могу это дело, но мама постоянно напоминает, говорит, что это важно. И что начинать надо с того, что кратко рассказать о себе и о своём прошлом на случай, если старые тетради потеряются. А вот это важно. Потому что все старые дневники я сожгла, ха-ха. И маме об этом знать необязательно.

Итак, меня зовут Ванесса Кор, мне четырнадцать лет, и я сожгла старые тетради, потому что в них нет ничего интересного. Там только обычные бытовые дела — автоферма, уроки, тренировки, уход за младшим братом и немного свободного времени с Кейном. Это — мой сосед и лучший друг в одном флаконе, чуть меньше двух лет назад он прошёл инициацию и стал волевым воином. Через четыре месяца это предстоит и мне, и когда я думаю об этом, мне кажется, Кейну повезло с предназначением. Что я хотела бы для себя? Понятия не имею, а потому ужасно боюсь этого дня. Потому что в нашем случае куда ни ткни — исход будет один и тот же.

Инициация — это церемония, во время которой тебе предлагают коснуться волевика. Это такой минерал или металл, я сама не знаю, но знаю, что он — порождение древней магии, или… проклятье, кто там его знает. Человека, который не может коснуться волевика, называют волевым — это значит, что он способен подчинить себе эту… ай, ладно, пусть будет магия. Ну, или подружиться с ней — Кейн рассказывал, что у него это не похоже на подчинение. Волевик сам знает, к чему ты предрасположен, кто ты на самом деле, и, если ты волевой — указывает тебе путь. Если же человек способен коснуться волевика, значит, он не волевой. Всё просто.

Обычные люди живут в нашей деревне, Ткагараде. Можно сказать, что их жизнь крутится вокруг волевых… хотя, может быть, и наоборот. В общем, обычные люди воспитывают детей и ведут уроки, работают на автофермах и в шахтах, чтобы обеспечить деревню едой и всем необходимым. Те, кто уже не может работать, переходит в совет, управлять жизнью в деревне — ходят слухи, что чем старше человек, тем мудрее. Кто знает, но эти мудрецы не такие уж умные, если до сих пор не могут прекратить войну с Маргандалором.

Кстати, об этом. Когда человек проходит инициацию и становится волевым, все ждут от него, что он окажется воином. Потому что наша маленькая деревня умудрилась ввязаться в постоянную войну с Маргандалором, соседней деревней, а оружие есть только у волевых. Когда я спрашивала у мамы, почему человечество изобрело фермы, на которых еда и вода автоматически подаётся скоту и перерабатывается для посевов, но не изобрело оружие, мама ответила, что всё не так просто, и она однажды всё объяснит. «Однажды» пока не наступило, и мне остаётся верить на слово в то, что волевые воины добровольно ввязываются и верят во всё это. Кейн один из таких, и когда я спрашивала, ради чего всё это, он ответил просто: ради семьи. Кроме того, что это — его предназначение, и он постоянно ощущает жажду битвы, он ещё хочет защитить своих родных, среди которых волевых нет. И свою маленькую подружку — то есть, меня. И не такая уж я маленькая! Подумаешь, ниже ростом, но достаю же макушкой до его плеча!

Наверное, в наших условиях быть волевым воином — самый лучший вариант. Потому что даже если ты волевой, тебе может выпасть совсем другое предназначение — например, творец. И если воин ощущает жажду битвы, жажду чувства, как тренировки разогревают тело, то творцы постоянно что-то изобретают. Волевик становится их инструментом, умеющим и склеивать, и разогревать, и охлаждать — в зависимости от воли хозяина. Вроде бы неплохое дело, да только если Маргандалор открывает охоту на нашу деревню, он всегда начинает именно с них. Творцы способны изобрести любой защитный механизм, да и оружие в теории, а потому их стараются уничтожить в первую очередь. И, хотя каждый ребёнок Ткагарады берёт в руки тренировочное оружие, едва сумев встать на ноги, творцы всё равно не могут защитить себя. Слишком погружены в своё дело, а потому забывают, что такое вообще драка. А потому беззащитны настолько же, насколько и обычные жители, которые не имеют доступ к оружию, а от тренировочного против волевика пользы не будет.

Когда мне было десять лет, я спросила маму, почему это происходит, откуда взялась эта война. Мама рассказала мне старую легенду о том, что когда-то, в самом начале Нового времени, во главе наших деревень стояли целые семьи, Монте и Каппо. Младший ребёнок в первой семье, Ромелу, должен был стать главой совета Маргандалора, тогда как Джулиа, младшая дочь второй семьи, должна была возглавить воинов Ткагарады. Примерно в то же время было открыто первое месторождение волевика, и первые волевые смогли узнать своё предназначение. Разумеется, вокруг нового минерала разгорелся нешуточный конфликт — говорят, так всегда бывает среди людей. Джулиа и Ромелу должны были повести своих воинов в битву между городами — тогда это ещё были города — но вместо этого полюбили друг друга и сбежали с поля боя. Да-да, именно так: они бросили свои семьи, бросили всё на произвол судьбы и сбежали, даже не попытавшись что-то изменить. В конце концов, они были единственными противниками, сумевшими найти общий язык, но не воспользовались этим; их глупый поступок стал ножом, перерезавшим последнюю ниточку, связывающую наши деревни… ну, то есть, тогда это были города, конечно. Семьи обвинили друг друга в произошедшем, повели свои войска в наступление… и превратили города в деревни, как по количеству людей, так и по количеству домов. Когда утихли битвы, обескровившие эти земли, оставшиеся в живых полностью перестроили свою жизнь и запретили вступать в совет двум людям из одной семьи. Лучше бы с Маргандалором помирились, честное слово…

Легенда на то и легенда, чтобы записывать не правду, но представление о ней. Я уверена, что всё было иначе, просто почему-то всем нам боятся рассказывать, как было на самом деле. Кейн говорил мне, что его отец пересказывал ту же легенду, но шёпотом добавлял, что всё не то, чем кажется.

Да, сейчас я описала всё это и вижу, что волевой воин — самый лучший вариант. Только одно маленькое «но»: такие редко доживают до двадцати лет, и максимальный рекорд, о котором я слышала, был лет пятьдесят назад. Тогда для воина-старожила провели церемонию прощания, едва ему исполнилось двадцать пять. Поэтому я всегда волнуюсь, когда Кейн уходит в рейд — он почти два года как волевой воин, и это если не рекорд, то как минимум достижение.

А ещё — мы с Кейном знаем друг друга с детства. Вместе играли, когда были маленькими, и за нами присматривали Тесса и Тэй, девчонки-близняшки, живущие в двух домах от нас. У Кейна, конечно, есть ещё друзья, парни с соседних улиц, да и у меня была подруга, Эстер… только её уже нет рядом — она умерла год назад. Она была старше меня на три года и казалась мне сестрой, которой у меня никогда не было, и она тоже стала волевым воином. Как и Тесса с Тэй; к слову, мы с тех пор перестали собираться все вместе, как раньше — у девчонок просто нет времени на это. У Кейна, вроде бы тоже, но он всегда заходит после рейда, даже если смертельно устал. И это было второй причиной, по которой я сожгла все дневники — в них так часто встречается имя Кейна, что мне стало страшно. Как будто меня без него не существует, в самом деле.

У нас очень маленькая деревня, все друг друга знают, и мы вроде бы должны держаться друг за друга, проводить как можно больше времени вместе. Только получается иначе: с определённого момента каждого из нас так нагружают работой, что не остаётся времени на простое общение — встречи, разговоры, да просто посиделки за чашечкой чая. Сейчас я с тоской вспоминаю, как это было и со страхом смотрю в будущее — из всей нашей старой компании я одна не прошла инициацию. И то, что я могу оказаться рядом со своими друзьями — или не оказаться — добавляет свою ложку горечи в и без того несладкий котёл чувств.

А ещё есть другая вещь, которая тоже по-своему смущает. Я всегда слышу тихий тонкий звук. Он исходит от каждого дома, от каждой автофермы и приборов на ней, от каждого волевого, и благодаря Кейну я знаю, что этот звук издаёт волевик. Когда-то давно я говорила об этом с мамой, и она сказала, что это умение ничего не значит — в конце концов, история знает, что были люди, слышавшие песнь волевика, но не сумевшие его приручить. И я сама не знаю, каково мне от этой мысли — спокойнее или страшнее в десять раз.

Ладно, безрадостная какая-то запись получилась. До инициации ещё целых четыре месяца, так что пока можно не волноваться. В конце концов, и у ребят, и у меня много работы. Они оберегают нашу деревню, а я помогаю маме на автоферме — изучаю статистику, обновляю программы, осваиваю медицину нового времени, да мало ли. В конце концов, у меня ещё есть младший братишка, которому нужна старшая сестра, какой бы она ни была — волевой или нет. Держаться рядом с близкими людьми в нашем хрупком мире особенно важно, и я хочу быть для него таким важным человеком. Ведь однажды ему будет так же страшно, как мне, и он тоже предстанет перед самородком волевика в зале совета, как это будет со мной. И, как и Кейн есть у меня, я буду у своего брата. Вот, что должно меня сейчас волновать.

На этом, пожалуй, всё. Встретимся снова месяцев через сто, когда я вдруг вспомню, что у меня есть дневник, или через пару недель, если мама об этом вспомнит и заставит меня вести записи. Или если случится что-то совсем из ряда вон, но, будем надеяться, этого не будет.

Будем надеяться.