Рожденный править

6. ДИПЛОМАТЫ

…Вскоре стало ясно, что Демократия, подобно монстру доктора Франкенштейна, восстала против своего создателя, Человека. Почти все влиятельные галактические институты возглавили чужаки, и Человек больше не мог выступать с позиции силы, впервые оказавшись в совершенно непривычной для себя ситуации. В таких условиях, когда требовалось сохранить остатки былого могущества, особую роль начали играть дипломаты, превратившиеся из чиновников в подлинных творцов политики, как, например…

«Человек. История двенадцати тысячелетий»

…Никто и никогда не в состоянии с легким сердцем смириться с потерей своего величия и утратой своих позиций, даже если это происходит в результате демократической перестройки галактической структуры. Вскоре после печальной для него метаморфозы Человек создал Корпус Дипломатов. Официально дипломаты являлись послами доброй воли, единственной целью которых было приобретение новых союзников и сглаживание противоречий со старыми, но в действительности…

«Происхождение и история разумных рас», т.8

Тысяча лет без славных дел. На взгляд Хэрмани Четем-Смит, это был слишком долгий срок.

Она взглянула на один из обзорных экранов корабля, пронзающего пространство со сверхсветовой скоростью. Миллиарды светил сливались в один огромный мерцающий занавес. Одни звезды Человек уже потерял, другие все еще продолжал удерживать. Но он по-прежнему жаждал обладать миром, жаждал столь же страстно, как и прежде.

Это опустошающее, гложущее желание не представляло из себя ничего нового. Человеку оно было знакомо с самого рождения. Подобно ребенку, открывающему для себя мир, Человек рыскал по Галактике, хватая все, что попадалось под руку. Но из-за своей юношеской ненасытности он брал больше, чем мог удержать, и настал час, когда Человек рухнул под бременем своего богатства. Некогда он владел двенадцатью тысячами планет, но ныне в его власти осталось каких-то жалких девятьсот миров. Но Человек не собирался сдаваться. Он жаждал вернуть себе утраченное.

Планеты, представлявшие ценность и сами по себе, для Человека значили гораздо больше. Обладание мирами символизировало для него то, ради чего он, собственно, и жил, – исконное право на превосходство.

Человек мечтал вновь обрести былое величие. И он знал – рано или поздно его день наступит. Даже теперь, прижатый к стене, Человек мечтал не о том, чтобы выжить, но об утверждении своего исконного права на Галактику. Человек хорошо понимал, что не сможет достичь желаемого с той же легкостью, как во времена Республики, но собирался строить теперь более тщательно, более прочно: здание его величия должно просуществовать столько же, сколько он сам.

А существовать Человек собирался очень и очень долго.

Первый шаг был крайне прост: Человек укрепил то, что имел. Мало-помалу владения его расширялись, но теперь он приступал к завоеванию новой планеты лишь тогда, когда убеждался в незыблемости своих тылов. Теперь Человек ни на мгновение не забывал – ему противостоит вся Галактика. Галактика, объединившаяся благодаря именно его усилиям. И поныне обитатели чужих миров нуждались в знаниях человека, в его опыте и организаторских способностях. Разница состояла лишь в том, что Галактика теперь не желала играть по его правилам.

Хэрмани вздохнула. Именно эта проблема и стояла перед ней.

Она нажала кнопку внутренней связи.

– Долго еще?

– Около двух часов, – откликнулся пилот. – Какие-нибудь дополнительные распоряжения?

– Пока нет. Как только мы подойдем достаточно близко, сразу же выключайте двигатели. Нужно попытаться разобраться, в чем там дело.

Она снова повернулась к обзорному экрану. Корабль направлялся в район Галактики, где в данный момент шла мелкая война между двумя крошечными расами. Правительство на Делуросе VIII (Земля не опустела, но бюрократический аппарат давно уж не помещался на исторической прародине) решило, что одной, а возможно, и обеим расам требуется Старший Брат.

По крайней мере одно предсказание Кипчоге Нганы, сделанное почти две тысячи лет назад, оказалось абсолютно верным. Хотя военное и экономическое могущество Человека не могло сравниться с мощью объединившейся Галактики, тем не менее он оставался самой влиятельной расой. А это означало, что в двусторонних отношениях с другими расами Человек, как и прежде, мог навязать свои условия.

Прошло два часа, и пилот сообщил Хэрмани, что корабль приближается к системе, где находится родная планета рамориан. Хэрмани вызвала Луциуса Барнса, своего молодого, но весьма компетентного военного советника.

– Новые данные подтверждают имеющуюся информацию?

– Более или менее, – ответил Варне. – Рамор мало отличается от Земли: чуть меньше гравитация, чуть больше кислорода, время обращения вокруг своей оси девятнадцать часов, год длится около 322 дней. Говорят рамориане на галактическом К, по крайней мере должны говорить.

Последнее обстоятельство могло оказаться настоящей удачей. Разнообразие рас в Галактике было столь велико, что выработать единый язык попросту не представлялось возможным. Тем не менее в этой области обитатели Галактики достигли немалого успеха – при активном участии Человека разработали пять всегалактических языков: К (кислород), X (хлор), М (метан), Г (гортанный) и Н (неклассифицируемый). Почти восемьдесят пять процентов разумных рас дышали кислородом, хлором или метаном. И глупо было требовать от кристаллического метанодышащего, чтобы он пытался воспроизвести взрывные звуки, характерные для кислорододышащих. Поэтому и разработали не один, а пять вариантов галактического языка. Большинство рас владели по крайней мере одним из них. Универсального устройства, которое могло бы переводить с любого языка, не существовало, но имелись крошечные райдеры – аппараты, переводившие с одного галактического языка на другой. К сожалению, о существовании галактических языков знала лишь пятая часть обитателей Галактики, но даже в этом случае жизнь космического путешественника стала куда проще, чем прежде.

– Вы уже можете обрисовать ситуацию? – спросила Хэрмани.

– Да, мадам, – ответил Варне, – в системе шесть планет. У самого Рамора имеется два спутника, у гигантской пятой планеты их девять. Большая часть из них заселена. Спектроскопический анализ показал наличие запасов железа и редких металлов, что, по-видимому, и явилось причиной их колонизации. В данный момент третий и седьмой спутники пятой планеты подвергаются нападению военных кораблей. Силы нападающих, скорее всего, весьма ограниченны.

– Наверное, теронцы, – перебила его Хэрмани.

– Что нам известно о Тероне, мадам?

– Хлородышащие. Терон находится в ближайшей звездной системе, в двух парсеках отсюда. Некогда мы контролировали четвертую планету, но сам Терон, девятая планета, нас никогда не интересовал. Из того, что нам удалось выяснить, следует, что Терон и Рамор имели соглашение, по которому рамориане вели разработки на второй планете системы Терона, а теронцам предоставили спутники пятой планеты системы Рамора. Что у них там произошло, точно неизвестно, но шесть лет назад все работы прекратились, посольства отозвали, дипломатические отношения были полностью разорваны. С тех пор время от времени случались отдельные стычки, но до полномасштабной войны дело пока не дошло.

– Почему?

– И у тех, и у других слишком мало силенок. Теронцы, скорее всего, выиграют войну, но при этом понесут значительные потери.

– Тогда почему мы направляемся к Рамору, а не к Терону?

– Потому, – Хэрмани взглянула на Барнса, – что именно Рамор нуждается в сильном Большом Брате. И Терон, и Рамор в течение многих столетий проявляли необычайную стойкость в своем нежелании торговать с Человеком. Обе системы располагают развитым сельским хозяйством и значительными запасами редкоземельных элементов. Я получила указания наладить торговлю с одной или с обеими системами, в остальном же нам предоставлена полная свобода действий.

– Вы уже выработали какой-нибудь план?

– Разумеется, – Хэрмани усмехнулась. – Насколько, по-вашему мнению, опасны их корабли?

– Никакой опасности они не представляют, – улыбнулся в ответ Варне. – Чтобы нанести нам хотя бы минимальный вред, потребуется целая эскадра таких посудин.

– И вы считаете, что между кораблями рамориан и теронцев особой разницы нет?

– По конструкции они совершенно непохожи, по их возможностям – это две стороны одной медали.

– Согласно нашим сведениям, в настоящее время в распоряжении теронцев имеется пятьдесят пять военных кораблей, а у рамориан тридцать два.

– Иными словами, – подхватил Варне, – ни те, ни другие не смогут защитить свою систему, если противник решит развернуть полноценное наступление. Рано или поздно какой-нибудь из кораблей прорвется.

– Да, – согласилась Хэрмани. – Потому-то они и ограничиваются мелкими стычками вблизи колоний. По-видимому, и те, и другие следуют неписаному правилу любой ценой избегать серьезных наступательных операций, равно как и серьезных ответных действий. А теперь скажите, Варне, сколько кораблей теронцев находится вблизи спутников рамориан?

– Мы зарегистрировали шестнадцать, но, возможно, их на парочку больше.

– Этого должно хватить, – задумчиво протянула Хэрмани. – Вы можете соединить меня с Рамором?

Через несколько минут она беседовала если и не с главой правительства, то, во всяком случае, с высокопоставленным лицом, уполномоченным вести переговоры.

– Корабль «Гаити» с Делуроса VIII, принадлежащий расе Человек, приветствует вас, – торжественно провозгласила Хэрмани.

– Приветствуем «Гаити», – откликнулись с Рамора, – и почтительно просим уведомить о цели визита.

– Наши расы слишком долго пребывали в состоянии взаимной изоляции. – Хэрмани тщательно подбирала слова, дабы рамориане не истолковали превратно ее галактический К. – Мы осмеливаемся предположить, что настала пора возобновить наши дружеские отношения и вновь открыть дорогу свободной торговле. В качестве жеста доброй воли мы привезли с собой машины, синтезирующие искусственную ткань, которая, как нам известно, очень высоко ценится вашими горняками. Мы ничего не просим взамен, кроме права на свободную торговлю с вашей планетой.

– Боюсь, этот вопрос не подлежит обсуждению, – ответил раморианин. – Несколько столетий назад наш народ уже испытал на себе, что означает свободная торговля с Человеком, и о том времени мы сохранили самые горькие воспоминания. Мы не нападем на ваш корабль, но мы не можем разрешить вам посадку ни на одной из планет. Мы ценим ваш дружеский жест, но, к сожалению, не можем его принять. У нас нет желания возобновлять отношения ни с Делуросом VIII, ни с любой другой планетой, населенной людьми.

Хэрмани отключила связь и повернулась к Барнсу. Тот вопросительно взглянул на нее.

– Да, мадам?

– Думаю, самое время перейти к решительным действиям. Так, значит, вы говорите, что шестнадцать кораблей теронцев напали на спутники пятой планеты. Можем мы, не подвергая себя опасности, уничтожить двенадцать из них?

– Безусловно.

– Тогда пусть экипаж займется делом, оставшихся в живых гоните прочь.

В считанные минуты «Гаити» достиг осажденных спутников. Прежде чем теронцы успели опомниться, они уже лишились пяти своих кораблей. Обладая высокой скоростью, отличной маневренностью и мощнейшими средствами защиты, «Гаити» без каких-либо проблем довел дело до конца. Его пушки – последнее слово гонки вооружений, продолжающейся с того дня, как пещерный человек выточил из берцовой кости первое боевое копье, – обладал столь невероятной разрушительной силой, что уже через несколько минут четыре оставшихся корабля чужаков стремительно улепетывали в направлении Терона.

– Мы можем инсценировать повреждение нашего корабля в результате боя? – спросила Хэрмани, соединившись с пилотом. – Так чтобы было ясно – погоню продолжать мы не в состоянии.

– Прямо сейчас?

– Да, пока мы находимся в зоне регистрации приборов теронцев. Затем нам нужно доковылять до Рамора – медленно, но так, чтобы нас не смогли перехватить.

Пилот в точности выполнил распоряжения Хэрмани, и теронцы благополучно добрались до родной планеты, пребывая в полной уверенности, что «Гаити» больше не опасен.

Вскоре Хэрмани снова вышла на связь с представителем Рамора.

– Корабль «Гаити» с Делуроса VIII, принадлежащий расе Человек, шлет вам свои приветствия и поздравления.

– Наша позиция остается неизменной, – последовал короткий ответ.

– Мы не сомневаемся в вашей искренности, – вкрадчиво сказала Хэрмани, – но в доказательство наших добрых намерений мы только что вступили в бой с несколькими кораблями теронцев, осаждавших один из спутников вашей пятой планеты.

– И что? – средства связи не передавали таких нюансов, но Хэрмани показалось, что ее собеседник поперхнулся!

– Жители Рамора могут праздновать свою триумфальную победу! – с жаром воскликнула она и, сделав многозначительную паузу, добавила: – На бортах нашего корабля нет никаких опознавательных знаков, так что слава победы достанется исключительно раморианам. Мы уверены, что вы по достоинству оцените очередное доказательство наших дружеских чувств и…

– Вы уничтожили все корабли? – требовательно спросил обитатель Рамора.

– Я сейчас узнаю, сколько, – Хэрмани с улыбкой откинулась в кресле, представив, что сейчас должен чувствовать раморианин, затем заговорила вновь: – Нет, но двенадцать кораблей теронцев полностью уничтожены, тогда как рамориане не понесли никаких потерь. Правда, четыре корабля ваших врагов все-таки ускользнули, но, без всякого сомнения, спокойствие на границах Рамора теперь обеспечено надолго.

– Вы уверены, что четыре корабля спаслись?

– Да, – спокойно ответила Хэрмани. – Мы могли бы их добить, но, с другой стороны, они ведь сообщат тиранам с Терона, что больше не удастся безнаказанно беспокоить наших друзей рамориан!

В наушниках раздался приглушенный стон.

– А теперь в доказательство нашей доброй воли «Гаити» возвращается на Делурос VIII и не войдет в космическое пространство рамориан до тех пор, пока вы, наши братья, не решите подписать с нами торговое соглашение. Мы прощаемся с вами и искренне желаем, чтобы ваше божество было к вам благожелательно.

Она отключила связь и расслабилась. Рамориане ждать себя не заставили.

– Подождите! – в голосе чужака она уловила отчаяние. – Вы ведь не можете так просто покинуть нашу систему!

– Почему же? – деланно удивилась Хэрмани. – Мы ведь понимаем, вам требуется время, чтобы в полной мере оценить наш дружеский поступок. Мы готовы и будем ждать ответного жеста доброй воли. Не в обычаях Человека давить на своих друзей.

– Но что, если теронцы вернутся?! Ведь они по-прежнему сильнее нас!

– Но почему они должны вернуться? – спросила Хэрмани сладким голосом. – С одной стороны, мы преподали им хороший урок, ну а с другой – ведь они никогда не стремились к полномасштабной войне.

– До сих пор их никогда не провоцировали столь откровенно, – горько пожаловался раморианин.

– Мне кажется, ваши тревоги совершенно беспочвенны. В конце концов, я уверена, что эта четверка теронских кораблей находилась достаточно далеко от нас, чтобы заметить серьезную неполадку на нашем корабле.

– Пожалуйста, поясните! – отчаяние в голосе раморианина прозвучало теперь совершенно отчетливо.

– Во время погони шальной снаряд разорвался рядом с обшивкой корабля. Повреждения довольно серьезные. Но я уверена, теронцы ничего не заметили. К этому моменту они удалились почти на десять миллионов миль.

– Диапазон их датчиков в два раза больше! – вскрикнул чужак. – Теперь они знают, что могут безнаказанно отомстить нам! Они вернутся через два дня, не позже!

– Мне очень жаль! – горестно воскликнула Хэрмани. – Чтобы восстановить боевую мощь нашего корабля, хватит и полдня, но боюсь, в своем теперешнем состоянии раньше чем через год до Делуроса мы не доберемся. Разве что найдется место, где мы могли бы произвести ремонт и…

– Пожалуйста, подождите! – раморианин отключился, не дослушав.

Через несколько минут лампочка связи снова замигала.

– Мне даны полномочия разрешить вам совершить посадку на Раморе или выйти на орбиту вокруг планеты, если это предпочтительнее.

– Очень любезно с вашей стороны! – поблагодарила Хэрмани. – Однако, как я понимаю, мы совершили огромную ошибку и своим вмешательством навлекли на вас серьезные неприятности. Поэтому было бы несправедливо продолжать навязываться вам. Нет, мы сделаем то, что собирались с самого начала. Мы возвращаемся на Делурос, где отремонтируем корабль и станем ждать вашего ответа на наше предложение.

– Но ведь теронцы уничтожат нас!

– Вы наверняка их переоцениваете, – успокаивающе ответила Хэрмани. – Но, если вы решите немедленно подписать торговое соглашение, мы останемся в вашей звездной системе до тех пор, пока теронцы не убедятся в непобедимости Рамора. Это будет еще один жест доброй воли с нашей стороны.

Хэрмани снова откинулась в кресле, закрыла глаза и довольно улыбнулась. Жаль, подумалось ей, что ни на раморианском, ни на галактическом К нет аналогов земному слову «шантаж».

Через два часа посол по особым поручениям Хэрмани Четем-Смит и глава правительства Рамора поставили свои подписи под соглашением, вновь открывавшим для Человека доступ в систему Рамор.

Отослав сообщение на Делурос VIII, Хэрмани пригласила пилота корабля и военного советника Барнса в свою каюту отметить событие.

– Что дальше, мадам? – спросил Варне, разливая по рюмкам бренди.

– Давненько мы не заключали торговые соглашения со всеми хлородышащими в этой части Галактики. И я нисколько не сомневаюсь, что в конце концов мы сумеем убедить и наших братьев теронцев в своем дружелюбии и добрых намерениях. Вы не согласны?

Она улыбнулась и с наслаждением пригубила бренди.

7. ОЛИМПИЙЦЫ

…Подобно тому, как Pony Express занял место в истории, намного превосходящее его заслуги, так и культ олимпийцев обрел известность, совершенно не соответствующую его истинной значимости. Но это соображение ни в коем случае не означает, что следует развенчать романтических кумиров эпохи ранней демократии, ибо в те времена Человек, как никогда, нуждался в героях. И олимпийцы прекрасно справились с отведенной им ролью.

«Человек. История двенадцати тысячелетий»

…Стоит, пожалуй, мимоходом упомянуть об олимпийцах, явившихся превосходной иллюстрацией преувеличенного самомнения Человека, его непреодолимого стремления возвыситься за счет других…

«Происхождение и история разумных рас», т.8

Стадион был набит битком. По всей Галактике бесчисленные миллиарды зрителей приникли к своим видео в ожидании потрясающего зрелища. Галактика замерла, объединенная одним страстным и необоримым желанием – увидеть поражение Человека.

– Приближается великий момент, мой мальчик! – провозгласил Хейли, растирая ноги своему подопечному. – Надеюсь, сегодня ты покажешь им, приятель!

Старый тренер в поте лица трудился над распластанным на массажном столе телом олимпийца, а тот лишь бездумно смотрел перед собой, равнодушный и безучастный ко всему на свете.

– Надеешься? – после долгой паузы переспросил он.

– Надеюсь и знаю! – воскликнул Хейли. – Ты Человек, малыш, а Человек никогда не проигрывает. Ты готов к встрече с прессой?

Олимпиец равнодушно кивнул.

Хейли сделал знак своему помощнику. Тот распахнул дверь, и в раздевалку хлынула разношерстная толпа репортеров. Люди и инопланетяне обступили олимпийца со всех сторон.

– Большой Джон, вы все еще уверены в своей победе?

Атлет молча кивнул. Олимпийцы всегда славились своей сдержанностью. Для ответов на вопросы существовали тренеры и менеджеры.

– Но неужели вас не пугает жара? – воскликнул другой репортер. – Пятьдесят пять градусов, и так мало кислорода!

– Ребята! – Хейли вскинул руки. – Надеюсь, вы понимаете, что Большому Джону сейчас нужно побыть одному? Лишние эмоции, знаете ли, перед стартом ни к чему! Поэтому на ваши вопросы отвечу я. Давайте, давайте, ребята. – Он широко улыбнулся прямо в объектив камеры.

– Вот уж не думал, что у олимпийцев вообще есть эмоции, – саркастически заметил репортер с Лодина XI.

– Есть, разумеется, есть! – зачастил Хейли. – Просто олимпийцы настоящие профессионалы и не приучены демонстрировать на людях свои чувства, вот и все.

Он начал теснить репортеров к дверям.

– Мистер Хейли, – заговорил какой-то хлородышащий в скафандре и с райдером на груди, – что желает доказать мистер Тинсмит?

– Как хорошо, что вы задали этот вопрос! – так и засиял Хейли. – Чертовски хорошо! Уверен, ответ на него интересует большинство ваших зрителей. И я вам отвечу: Большой Джон Тинсмит – олимпиец, и этим все сказано! Четыре года назад он дал обет и отказался от секса, алкоголя, наркотиков и табака. С тех пор, как и все олимпийцы, Большой Джон путешествует по Галактике в качестве посла доброй воли Человека. Он готов состязаться с обитателями других миров в любых видах спорта!

– Тогда почему олимпийцы не предложили кому-нибудь из торгуалов встретиться на борцовском ринге? – ехидно спросил один из репортеров-чужаков.

Хейли сделал вид, что не слышит вопроса, и продолжил как ни в чем не бывало:

– Вот я и говорю – обитатели Эмры превыше всего гордятся быстротой своих ног. Бег – вот главный козырь эмранцев!

– Но как же торгуалы? – настаивал ехидный репортер. – Неужели олимпийцы боятся встретиться с теми, у кого одних только мышц тысяча двести фунтов?!

– Что ж, не хотелось мне говорить раньше времени, но придется, – картинно вздохнул Хейли. – Шериф Ибн-бен-Исхад вызвал торгуалов на поединок. В следующем месяце.

– Шериф Исхад! – Восхищенный гул пронесся над толпой репортеров. – Вот это новость так новость! Ведь Исхад не проигрывал ни разу! – в экстазе воскликнул кто-то из людей.

– Как и все олимпийцы, – выпятил грудь Хейли. – А теперь, если я удовлетворил ваше любопытство, то позволю себе вернуться к делам более насущным. Сегодня Большому Джону Тинсмиту предстоит состязаться в беге с самым быстрым представителем Эмры, и я гарантирую вам, что…

Хейли трещал, не умолкая ни на секунду, отвечал на одни вопросы и пропускал мимо ушей другие. Когда до старта оставалось пятнадцать минут, он вытолкал репортеров из раздевалки и повернулся к своему подопечному.

– Как самочувствие, малыш?

– Отлично, – буркнул тот, даже не пошевелившись.

– Херб! – рявкнул Хейли. – Херб! Ну-ка запри двери и больше никого не пускай!

Безмолвный Херб выполнил указание шефа и изваянием замер на пороге. Хейли извлек из-под массажного стола маленький кожаный чемоданчик, достал из него шприц и несколько ампул.

– Так, адреналин, – бормотал он, всаживая иглу в необъятное предплечье Большого Джона. – Покрытие здесь жестковато, так что немного фенилбутазона не помешает. – Содержимое еще двух ампул исчезло в мощных ягодицах атлета. – Так, а вот это поможет тебе дышать… Ну и еще, чтобы жара не так доставала… так. Ну как, малыш? Чувствуешь прилив сил?

Тинсмит пошевельнулся. Ни слова не говоря, он сел, свесив ноги вниз. Сделал два глубоких вдоха, медленно выдохнул и энергично кивнул.

– Отлично! – Хейли снова принялся растирать ему ноги. – Ты знаешь, я ведь был против этого забега. Мне казалось, еще рановато. Но у олимпийцев не принято говорить «нет», когда им бросают вызов, поэтому мы тянули время, сколько было возможно, а потом пришлось согласиться. – Он натянул на ноги своего подопечного спортивные туфли и принялся шнуровать. – Учти, дружок, этот парень чертовски быстр! С первой милей он разделается минуты за три, так что ты и оглянуться не успеешь, как он покажет тебе спину. Но по части выносливости эмранцы слабоваты. Вторую милю наш приятель пройдет уже за три с половиной минуты, третью за три сорок пять. Вот тогда ты не зевай и жми вперед. Всего четыре мили восемьдесят ярдов. Если сделаешь все, как я тебя учил, ты должен обойти его самое позднее на последней четверти последней мили. – Хейли хрюкнул от удовольствия. – Ну и зрелище их ждет! Отпустить пройдоху на несколько сотен ярдов и достать у самой финишной черты, когда все эти чертовы чужаки со всей Галактики из штанов повыпрыгивают от счастья! Как же, олимпиец проиграл! Ну-ну. – Он снова хихикнул.

– Готов! – рыкнул Большой Джон и соскочил со стола,

– Только не забывай, малыш, – Хейли хлопнул его по плечу, – олимпийцы никогда не проигрывают. Ты представляешь здесь Человека, помни об этом. Весь престиж нашей расы зависит сейчас только от тебя. Когда один из вас впервые проиграет, с олимпийцами будет покончено.

– Знаю, – буркнул Тинсмит.

Хейли открыл дверь.

– Может, проводить тебя до дорожки?

– Олимпийцы ходят в одиночку! – провозгласил Большой Джон и вышел за дверь.

Он миновал длинный узкий коридор, в котором гуляли горячие сквозняки, и оказался на арене огромного стадиона. Раскаленный воздух обжигал кожу. Олимпиец глубоко вдохнул: с дыханием все было в порядке – инъекция уже начала оказывать действие, компенсируя недостаток кислорода в атмосфере. Помедлив еще мгновение, Большой Джон вышел из-под навеса и ступил на беговую дорожку.

Стадион издевательски взревел.

Не обращая внимания на шум и не показывая, что его задевают оскорбительные выкрики (впрочем, вряд ли найдется в этом мире хоть что-нибудь, способное задеть олимпийца), Большой Джон направился к своему противнику. Эмранцы относились к гуманоидному типу. Рост соперника составлял около пяти футов, а ноги поражали своей мощью. Массивные бугры мышц, огромные ступни, чуть косолапые, но идеально скроенные для стремительного бега. Гладкая бронзово-красная кожа, полное отсутствие волос как на теле, так и на голове, удлиненный череп. Большой Джон искоса оглядел противника. Сложен отлично, но вот грудная клетка размерами не поражала. Массивный нос, крошечный рот, выступающий подбородок. Так, значит, дышать ртом чужак не сможет. Если устанет, то второе дыхание у него не откроется. Довольный осмотром, Большой Джон отвернулся, не обращая больше внимания на эмранца и даже не подумав его приветствовать. Он подошел к линии старта и замер, устремив взгляд вперед.

Через несколько секунд к нему подошел официальный распорядитель-эмранец и протянул модернизированный райдер. В Галактике давно усвоили – олимпийцы признают только свой родной язык. Тинсмит отрицательно качнул головой, распорядитель пожал плечами и отошел.

Другой эмранец подошел к микрофону, и оглушительное эхо покатилось по стадиону. Трибуны неистово взревели, и Тинсмит понял: ведущий объявляет имя соперника. Через мгновение он услышал и свое имя, искаженное до неузнаваемости. Зрители издевательски засвистели. Затем эмранец зачитал условия соревнований – три круга по гаревой дорожке.

Подкинув монетку, секунданты разыграли место на внутренней стороне дорожки. Тинсмит даже не взглянул в их сторону. Эмранцу досталась внешняя. Под оглушительный рев трибун он вприпрыжку проследовал на свое место. Тинсмит не спеша двинулся вслед.

В ожидании сигнала он еще раз внимательно взглянул на эмранца. Чужак настолько походил на человека, что можно было даже понять его мимику. Сейчас лицо эмранца выражало сосредоточенность и крайнюю степень напряжения. Большой Джон усмехнулся про себя. А как же иначе? На бедняге лежит огромная ответственность. Самый быстроногий из расы великих бегунов. Эмранец, почувствовав на себе взгляд Тинсмита, обернулся и сложил губы в подобии дружеской улыбки. Тинсмит ответил холодным и бесстрастным взглядом.

Он ничего не имел против этого существа, как, впрочем, и против всех своих предыдущих соперников. Олимпийцы стремились к победе, но вовсе не жаждали стать свидетелями унижения соперников в присутствии переполненных трибун их соплеменников.

Но у олимпийцев не было выбора. Они должны побеждать. Если когда-нибудь олимпиец потерпит поражение, то миф о непобедимости Человека рухнет и люди превратятся просто в еще одну расу талантливых спортсменов. Большой Джон хорошо понимал, насколько неприемлем такой исход. Насколько он невозможен и немыслим. Но олимпийцы соревновались вовсе не ради того, чтобы другие расы смотрели на Человека снизу вверх. Олимпийцы жили ради таких вот минут всеобщей предстартовой лихорадки, когда издевательский свист и насмешки враждебно настроенных зрителей становятся все тише и тише, пока не повиснет наконец почтительная тишина, смешанная с благоговейным ужасом. Этот ужас относился не к данному конкретному олимпийцу, а ко всей его расе, великой и непобедимой.

Времени на размышления больше не оставалось. Гонка началась, и эмранец стремительно вырвался вперед. Тинсмит какое-то время пытался держаться рядом, но затем перешел на привычный для себя темп и принялся размеренно, и хладнокровно покрывать расстояние своими длинными мощными ногами, почти не прилагая усилий. Первую четверть мили он дышал только носом, проверяя эффективность препаратов; затем, удовлетворившись результатом, перешел к обычному способу дыхания: один вдох через каждые три шага.

Эмранец находился уже далеко впереди, и отрыв все увеличивался. Двести, триста ярдов. Олимпиец сохранял спокойствие. Ведь Хейли сказал ему об особенностях эмранца, а в своих возможностях Тинсмит не сомневался. Если информация Хейли верна, то он настигнет эмранца примерно через одиннадцать минут. А если Хейли ошибся…

Он чуть качнул головой. Хейли никогда не ошибался.

Толпа ревела, улюлюкала, свистела, то и дело взрываясь именем своего чемпиона. По всей Галактике пятьсот миллиардов зрителей наблюдали, как олимпиец все отстает и отстает; бегуны уже даже не попадали в один кадр. Тинсмит знал: Галактика затаила дыхание в ожидании чуда. Неужели час поражения настал? Неужели сегодня олимпиец проиграет?

И лишь Хейли спокойно сидел в своей ложе с секундомером в руках и спокойно покачивал головой. Малыш все делает правильно. Первые полмили за 1.49, миля за 3.40. Он поднес к глазам бинокль и с удовлетворением отметил, что на лице его подопечного нет и следа усталости и напряжения. С довольным видом он откинулся в кресле.

К концу второй мили разрыв не сократился, и даже горстка зрителей-людей тревожно замолкла. Но прошло еще немного, и Тинсмит медленно, но неумолимо начал догонять. После трех миль он снова отставал всего на двести ярдов, а когда до финиша оставалось полкруга, преимущество эмранца сократилось до ста пятидесяти ярдов.

Но этот разрыв сохранился и в тот момент, когда эмранец, а спустя двадцать секунд и Тинсмит вошли в последний поворот. Олимпиец не отрывал глаз от маячившей впереди бронзовой фигуры.

Что-то не так! Эмранец должен уже начать сдавать, он уже не должен бежать так энергично, не должен так быстро перебирать своими мощными ногами, так размеренно дышать. Но чужак продолжал бежать в прежнем темпе, сохраняя разрыв в сто пятьдесят ярдов.

Тинсмит понимал – ждать до финишной прямой нельзя. Он чувствовал, как тело все больше наливается свинцовой усталостью; еще немного, и он уже не сможет догнать эмранца. Он знал: не следует ждать, пока противник устанет и сдастся. Если он хочет вписать еще одну строку в бесконечный список победителей, имена которых никто уже не способен запомнить, он обязан прибавить! В противном случае его имя останется в веках. Как имя последнего олимпийца.

Он рванулся вперед, подгоняемый скорее страхом, чем стремлением к победе. Ноги гудели, подошвы горели, дыхание сбивалось в короткие болезненные всхлипы. Вот и финишная прямая. Изнуренные мышцы молили о покое, разум пытался справиться с паникой. Семьдесят ярдов, пятьдесят.

Чужак слышал рев трибун, он чувствовал, как олимпиец настигает его, и мчался вперед, подстегиваемый мечтой о победе.

Два существа стремительно неслись по беговой дорожке, и каждый прекрасно сознавал ответственность за судьбу своей расы. Тинсмит неумолимо продолжал сокращать разрыв, но давалось это ему все тяжелее и тяжелее. Перед глазами плыл красный туман, на какое-то мгновение он даже потерял ориентацию и выскочил за пределы беговой дорожки. Усилием воли олимпиец сумел-таки сосредоточится на финишной ленточке. Двести ярдов, всего двести ярдов отделяли человека от заветной черты. Но спина эмранца все еще маячила впереди, и до нее было не меньше тридцати ярдов.

Он проигрывал. Измученное тело почти смирилось с поражением, предчувствие катастрофы отдавалось в каждом шаге, нестерпимой болью взрывалось в мозгу. Все кончено. В истории останется имя только одного олимпийца. Его имя. Единственного человека, потерпевшего поражение.

– Нет! – яростный крик вырвался у него. – Нет! Только не я!

Он мчался все быстрее и быстрее. Он больше не догонял эмранца, он бежал прочь от позора, от ненависти соплеменников и презрения потомков. Он убегал от всех людей, живших, живущих и еще не родившихся.

– НЕТ!

С этим криком он и пересек финишную черту, опередив своего соперника на пять ярдов.

Ему хотелось рухнуть на землю, позволить своему измученному телу слиться с этой раскаленной грязью, отдаться блаженному покою. Но он не мог. Олимпиец не имеет права на слабость. Во всяком случае, раньше, чем окажется вдали от многочисленных глаз.

Он не сразу осознал, что его поддерживает один из помощников Хейли, прорвавшийся сквозь кордон полиции и судей. Он резко отстранил его. Чья-то рука поднесла к его лицу стакан с водой. Нет! Не сейчас. Он напьется потом, вольет в свою пересохшую глотку кварты и галлоны воды. Но потом. Потом. Не на глазах у них.

Жжение в легких чуть ослабло, на смену пришла тупая пульсирующая боль. Внезапно из кровавого тумана всплыла мысль о телекамерах. Он поднял голову и расправил плечи. Спокойно и презрительно глянул олимпиец на толпу репортеров, затем повернулся и не торопясь направился к раздевалке на негнущихся, дрожащих ногах.

Хейли бросился было к нему, но затем остановился. Кто-то из помощников уже спешил за победителем, но Хейли схватил его за руку и оттащил назад.

Олимпийцы ходят в одиночку.

8. АДВОКАТЫ

…В то время как олимпийцы прославляли Человека на полях спортивных битв, адвокаты занимались куда более полезным делом, сражаясь во имя Человека на поприще закона. Перед юристами возникали совершенно новые и необъятные проблемы, так как борьбу приходилось вести на сотнях тысяч планет, на каждой из которых существовали свои нравы, собственные писаные и неписаные законы, и зачастую преступник не имел ни малейшего представления о том, что он нарушил местные правила. Во многих случаях смысл законов людям был попросту непонятен: для того, кто вырос в рамках человеческой культуры, не так-то просто постигнуть этику мыслящих облаков. Но даже в этом случае Человек приходил на помощь своим детям, и каким бы безнадежным ни представлялось дело, посылал адвоката для защиты своего заблудшего брата. Пожалуй, ни один адвокат за всю эпоху Демократии не достиг большей славы, чем Айвор Калинов. Он родился на огромном комплексе в системе Калибана, где и прошли его детство и юность, прежде…

«Человек. История двенадцати тысячелетий»

Адвокат Калинов (2399—2484 гг. г. э.) стал знаменитым после ряда блестяще выигранных в судах Лодина XI, Биндера VI и Канфора VII дел. Прежде на этих планетах Человеку не доводилось выигрывать судебных разбирательств. Будучи, несомненно, одним из величайших юридических умов своего времени, Калинов тем не менее и на предварительных слушаниях, и в зале суда придерживался такой тактики, что…

«Происхождение и история разумных рас», т.8

– Сынок, – Айвор Калинов глянул из-под косматых седых бровей, – буду с тобой предельно откровенен. В этом деле я предпочел бы обвинять, а не защищать.

– Благодарю, – хмуро буркнул светловолосый юноша, сидевший напротив.

– Я не сказал, что отказываюсь от твоего дела, – продолжил Калинов. – Твои родители заплатили мне гораздо больше, чем ты того стоишь. А если говорить честно, то больше, чем вообще кто-либо стоит. Я просто констатирую факт – шансы у нас весьма и весьма посредственные.

– Но до сих пор вы выигрывали самые безнадежные дела, – умоляюще прошептал юноша, – ваша заключительная речь на процессе по обвинению в богохульстве на Лодине XI вошла во все учебники.

– Ну, не во все, – улыбнулся Калинов, – но твой случай – это отнюдь не богохульство, допущенное по незнанию местных обычаев. Тебя обвиняют в убийстве пятидесяти семи разумных существ на планете Атрия XVI. Положим, это было непроизвольное действие, усугубленное крайней небрежностью, и его нельзя толковать как злонамеренное. Но факт остается фактом – ты действительно стал причиной их гибели.

– Но…

– Более того, на Атрии XVI не признают смягчающих обстоятельств. Непредумышленное убийство, убийство третьей степени, убийство по неосторожности – подобные формулировки начисто отсутствуют в атрианском праве. Вы либо совершили убийство, либо не совершали его. Вне зависимости от обстоятельств. А ты, сынок, их убил.

– Тогда почему вы вообще согласились защищать меня?

– Ты спрашиваешь, что, помимо денег, заставило меня взяться за твое дело? – Калинов хмыкнул. – Наверное, уверенность в том, что каждый человек имеет право на защиту. А на Атрии XVI тебе понадобится очень хорошая защита, самая лучшая защита во всей Галактике. Ты уже знаешь, что одно только сопротивление при аресте на Атрии карается пожизненным заключением. И уж тем более побег на Делурос VIII. Неужели ты не знал, что мы обязаны тебя выдать?

– Я об этом не подумал, – юноша в отчаянии взглянул на адвоката. – До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Что же со мной будет, мистер Калинов, если меня признают виновным?

– За убийство у атриан предусмотрено только одно наказание. Смерть через сожжение.

Юноша съежился как от удара.

– Я догадывался.

– Не падай духом раньше времени, сынок. – Все против нас, но это означает лишь одно – мы должны бороться еще упорнее. – Адвокат нажал кнопку на своем столе, и в дверях появились охранники. – Они доставят тебя на Коморнос, спутник Атрии V, где ты и станешь дожидаться суда. В моем распоряжении имеются результаты предварительного слушания и обвинительный акт, а также протоколы допросов, так что если не произойдет ничего непредвиденного, то до суда мы больше не увидимся.

Когда юношу увели, Калинов вызвал своих помощников Каминского и Брака. Хотя в зале суда они никогда не появлялись, это вовсе не означало, что эти двое даром едят свой хлеб. Каминский, сохранивший в век всеобщего безразличия к религиям верность ортодоксальному иудаизму, знал об уголовном праве чужаков все и даже больше, чем Калинов надеялся когда-либо узнать. Брак, бывший губернатор Презепы III, умел преодолевать самые немыслимые препятствия, чудесным образом выраставшие всякий раз, когда человек представал перед судом на чужой планете. У адвоката имелись и другие помощники, если быть точным, двадцать семь человек, но они большей частью занимались корпоративным правом и вопросами межзвездной торговли.

– У меня такое чувство, что на этот раз мы вляпались в безнадежное дело, – хмуро сказал Брак, доставая свой длинный желтый блокнот, – некоторые традиции никогда не умирают.

– Будь я любителем заключать пари, к тому же неизобретательным любителем, то я бы поставил пять миллионов к одному, что мальчика приговорят и приговор приведут в исполнение в течение трех часов.

– Что он натворил? – спросил Каминский.

– Чихнул.

– А еще? – невозмутимо осведомился Брак, открывая свой блокнот.

– Оказал сопротивление при аресте и сбежал на Делурос VII.

– И это все?

– Абсолютно.

– Вы морочите нам голову, – Брак нахмурился еще больше.

– Вы уверены?

– Только не я, – в глазах Каминского зажегся огонек интереса. – Где это случилось?

– На Атрии XVI.

– Метанодышащие?

Калинов кивнул.

– Этот чертов идиот отключил свой райдер.

Каминский понимающе кивнул. Брак по-прежнему выглядел крайне озадаченным.

– Я ни черта не понимаю! – объявил он.

– Проблема состоит в следующем, дорогие мои. Атриане – это кристаллические существа, дышат метаном и существуют при крайне низкой температуре. Молодой Хенрик Кранц, да-да, сын командующего, находился там с торговой миссией в качестве военного советника. Я не знаю, был он пьян или нет, намеренно или нечаянно – юноша, конечно же, уверяет в последнем, – но наш подопечный, прогуливаясь по самой оживленной улице столицы, отключил свой райдер. И вот в этот-то момент он и чихнул.

– И что? – спросил Брак.

– Пятьдесят семь атриан немедленно обратились в прах. А когда полиция попыталась задержать нашего героя, он запаниковал и стремглав бросился домой.

– Но как ему удалось ускользнуть?

– Он пригрозил, что снимет защитные перчатки. Тепло его тела убило бы всех атриан в радиусе двухсот футов. Он бы, конечно, тоже погиб, но это никак не улучшает его позиции с точки зрения закона. Полицейские не стали препятствовать юноше, а просто сообщили нам, и наши блюстители порядка взяли его прямо на таможне. Битых две недели посулами и угрозами я пытался убедить Хендерсона отказаться от выдачи, но ничего не вышло. Мы не можем оставить мальчика у себя, поскольку стремимся поддерживать с атрианами наилучшие отношения. Так сказал мне Хендерсон. И поэтому бедняга должен предстать перед судом.

– Ну и вид у вас будет, – ухмыльнулся Каминский, – в защитном костюме весом в пятьдесят фунтов! А ваши знаменитые драматические пассажи превратятся в позванивание сосулек.

– Мог бы и не напоминать, – поморщился Калинов. – Суд, кстати, состоится через три недели.

– Атриане, похоже, времени даром не теряют, – заметил Брак.

– По-моему, они очень гордятся своим суровым и скорым правосудием, – Каминский скорчил гримасу.

– Так оно и есть, – кивнул головой старый адвокат, – а это значит, что у нас впереди много работы и мало времени. – Он взглянул на Брака. – Обеспечьте жилье для нас троих. Пригласите журналистов, не обязательно дружески настроенных, и обязательно телевизионщиков. Если им необходимо специальное оборудование для работы при низких температурах, обеспечьте. Кроме того, мне, наверное, понадобятся какие-то устройства, чтобы я мог ходить по залу, топать ногами в свое удовольствие, махать руками и так далее. Все это подготовьте в двух экземплярах. Далее, выясните, какая политическая ситуация на Атрии, а также разузнайте, можно ли преподнести тамошнему верховному правителю подарок, никого при этом не обидев. Жить нам удобнее, наверное, на Коморносе, так мы хотя бы не станем постоянно думать о том, как бы ненароком не разбить эти стеклянные создания. И наконец, выясните, что представляют из себя атрианские визуальные средства массовой информации. Раздобудьте парочку экспертов в этой области.

Величественным жестом он отослал Брака. После чего взглянул на Каминского.

– Итак, просвети меня.

– Возможно, вы будете потрясены, шеф, – Каминский развел руками, – но даже я не знаю наизусть все и обо всех.

– Да? Странно, – хихикнул старый адвокат. – Ну, тогда хотя бы поведай, что тебе известно о метанодышащих? Давай выкладывай и отправляйся в библиотеку. Или куда ты там отправляешься, чтобы потом убедить меня в своей гениальности.

– Около девяноста процентов метанодышащих рас – существа кристаллические. Они весьма чувствительны к теплу и звуку, но во всем остальном совершенно неуязвимы. Из их неуязвимости вытекает одна интересная особенность – большинство метанодышащих живут крайне долго. В результате они слывут натурами спокойными и склонными к созерцательности. И, как следствие, за ними не числится больших достижений, с человеческой точки зрения, разумеется. Технических высот достигли лишь немногие из метанодышащих цивилизаций, что объясняется как физиологией, так и меланхоличным нравом этих существ. На предмет экстрасенсорных способностей исследования не проводились, но думаю, что способности к телепатии у них выше среднего, а все прочие развиты весьма слабо.

Большая часть метанодышащих весьма консервативна, так что уголовный кодекс у них предельно прост и крайне суров. Нарушители закона практически не встречаются, а от редких преступников избавляются быстро и эффективно. Разумеется, – закончил Каминский с улыбкой, – все вышесказанное может и не относиться к данной расе.

– Спасибо, – пробурчал Калинов. – Еще что-нибудь ты способен извлечь из своей бездонной головы?

– Это мозг у меня бездонный, а не голова, – поправил его Каминский. – Голова – всего лишь вместилище. Что касается другой информации, то могу только добавить, что, поскольку метанодышащие сроду не употребляли мясной пищи, то вряд ли они легко отнесутся даже к стопроцентно случайному убийству. Даже те из них, что время от времени ведут войны, считают смерть самой отвратительной вещью на свете. Для них же убийство – вещь совершенно невообразимая, особенно если учесть, что метанодышащие бесполы и, следовательно, не ведают преступлений из-за страсти.

– Ну хорошо, – прервал его адвокат. – Не хотел бы я оказаться слушателем, когда ты начнешь распространяться на тему, о которой хоть что-то знаешь. – Он поднялся. – Отправляйся и выясни об атрианах все, что сможешь. Просмотри протоколы судебных процессов, в которых они участвовали на других планетах. Через два дня я тебя жду.

Дав задания помощникам, Калинов спустился в подвал, служивший хранилищем его архивов, и занялся поисками сведений об атрианском праве.

Результаты оказались маловдохновляющими.

За двенадцать столетий, в течение которых Атрия XVI являлась членом галактического сообщества, по обвинению в убийстве перед судом предстало пять обитателей других планет. Людей среди них не было. Всех убийц признали виновными и приговорили к смертной казни.

Статьи уголовного кодекса атриан поражали детской наивностью и средневековой суровостью. Большинство преступлений для Калинова не имело никакого смысла: очевидно, их мог совершить только атрианин по отношению к своему соплеменнику. Если речь заходила о преступлении, совершенном представителем иной расы, суровость атрианских законов оборачивалась настоящей жестокостью.

Всякий, кто умышленно или неумышленно станет причиной смерти атрианина вне зависимости от обстоятельств, должен быть признан виновным в убийстве. Наказание – смерть.

Всякий, кто войдет в дом атрианина без письменного разрешения на то хозяина, должен быть признан виновным в нарушении неприкосновенности жилища. Наказание – смерть.

Всякий, кто завладеет собственностью атрианина или творением его рук, не предложив справедливой и заранее согласованной с владельцем платы, должен быть признан виновным в краже или грабеже. Наказание – смерть.

Этим и ограничивалось содержание касающихся инопланетян законов.

Атрианский уголовный кодекс много сказал адвокату об этой расе – как тем, что в нем содержалось, так и тем, что отсутствовало. Во-первых, Калинов убедился, что Каминский был абсолютно прав, когда говорил о неуязвимости атриан. Упоминания об оскорблении действием в кодексе Атрии XVI отсутствовали начисто. Не нашел адвокат также и статей о богохульстве и нарушении религиозных культов, обязательных у большинства остальных инопланетян. Это факт неоспоримо указывал на философский склад ума атриан. Никаких иных наказаний, кроме смертной казни, в законодательстве не встречалось, что однозначно свидетельствовало о долгожительстве атриан. Действительно, тюремное заключение для не ведающих смерти – вещь совершенно бессмысленная.

Протоколы пяти процессов по делам неатриан, совершивших убийства, почти дословно повторяли друг друга. В каждом случае защита представляла доказательства неумышленности действий своих подзащитных. И лишь в одном случае суд не согласился с доводами адвокатов, но на приговоре такая покладистость никак не сказалась. Если неатрианин стал причиной смерти атрианина, то его ожидает смерть. И точка.

Калинов выяснил и еще кое-что. Присутствие защитника не обязательно, но если он все-таки решил посетить заседание суда, то может выдвигать свои аргументы только с разрешения обвинителя. Приговор выносят пять присяжных, избираемых жребием, но защита может дать им отвод. И последнее: на Атрии из-за почти полного отсутствия преступлений имелся лишь один-единственный суд и один-единственный судья.

Предварительные слушания по делу Кранца прошли на Делуросе VIII; при этом юноше предъявили обвинения в гораздо менее серьезных преступлениях: сопротивление при аресте и незаконная попытка бегства. После чего было вынесено решение о выдаче преступника атрианам. На самой Атрии никаких следственных действий пока не предпринималось. На этой ледяной планете не существовало ни обвинительных заключений, ни предварительных слушаний, ничего, кроме простого вердикта о виновности или невиновности подсудимого.

Копаясь в своем хранилище, старый адвокат все больше приходил к неутешительному выводу, что вряд ли дело войдет в историю как один из самых блестящих процессов Айвора Калинова.

Отвлек его какой-то шум. Отложив очередной трактат, он выглянул из-за стеллажей. Пришел Каминский. Настроение у помощника, судя по всему, вполне соответствовало настроению его шефа.

– Ну? – спросил адвокат.

– Аналогия, может, и не совсем удачна, – мрачно откликнулся Каминский, – но если бы этот ваш Кранц был лошадью, то мы сэкономили бы массу времени и средств, пристрелив его прямо сейчас.

– Неужели все так плохо?

– Да уж ничего хорошего. Докладываю по пунктам. Первое, единственный атрианин, выигравший судебный процесс на чужой планете, по возвращении домой был немедленно казнен, так как на Атрии посчитали, что чужеземный суд проявил по отношению к преступнику слишком уж большую снисходительность. Второе, атриане – существа более хрупкие, чем большинство метанодышащих, поэтому можно не сомневаться, что громкий чих Кранца буквально разнес на мельчайшие осколки всех, кто в тот момент находился неподалеку от данного катаклизма. Третье, атриане подчиняются законам Галактической Торговой Комиссии только в отношении межпланетной и межзвездной торговли. Да и вообще всяческие юридические тонкости они воспринимают как вынужденное неудобство. О таком понятии, как помилование, они попросту не осведомлены. Четвертое, религиозные представления у атриан отсутствуют начисто. Но если бы у них и имелся Бог, то не думаю, что он отличался бы чрезмерным милосердием. Пятое, они бесполы и размножаются путем почкования, как бы невероятно это ни звучало. Шестое, средняя продолжительность жизни составляет три тысячи лет. Седьмое, ни один судебный процесс не длился на Атрии больше двух часов. И восьмое, я не прочь что-нибудь выпить.

– С последним пунктом трудно не согласиться. Адвокат достал из кармана небольшую плоскую фляжку и протянул Каминскому.

– А как с остальными семью пунктами? – осведомился помощник, сделав изрядный глоток.

– С ними я также вынужден согласиться, – вздохнул Калинов, – поэтому, пожалуй, составлю тебе компанию. – Он отобрал фляжку у Каминского. – Я хочу, чтобы ты разыскал Брака. И как можно скорее. Если он не проспал как сурок все это время, то должен уже выяснить, какой вид связи на Атрии XVI соответствует нашему видео. Пусть подберет пару парней, умеющих обращаться с такой техникой. Мне нужен пятиминутный ролик.

– О чем?

– Об атрианине, случайно потерявшем перчатку во время прогулки по Делуросу VIII, в результате чего пятьдесят семь человек замерзли.

– Хорошо, – Каминский с сомнением покрутил головой. – Но…

– Что «но»?

– Боюсь, как бы атрианский судья не приговорил актера к смерти лишь за то, что тот согласился сыграть виновника чьей-то гибели.

Калинов лишь сверкнул на него глазами.

Зал суда постепенно заполнялся. Родители Кранца, их влиятельные друзья, помощники Калинова, многочисленные журналисты и редкие бело-голубые стеклоподобные существа. Сам Калинов чувствовал себя крайне неуютно в модернизированном защитном костюме. Он сидел за столом в двадцати футах от гигантского кристаллического существа. Сколько адвокат ни приглядывался, он так и не смог понять, сидит атрианский судья, или стоит, или вообще лежит.

– Защита желает что-либо сказать перед вынесением приговора? – спросил атрианин. Его голос напоминал нежное позвякивание маленьких колокольчиков, но Калинов благодаря своему райдеру слышал ровную и бесцветную речь на галактическом К.

Адвокат поднялся.

– Ваша честь, но я еще не слышал, какое обвинение предъявляют моему подзащитному.

– Разве вы не получили экземпляр уголовного кодекса вместе с докладом о поступке Кранца?

– Получил, но ведь принято, что перед тем, как дать защите слово, прокурор выступает с обвинительным заключением.

– Где принято, Человек Калинов? – звякнул судья. – У вас или у нас?

– Прошу прощения, ваша честь, – адвокат низко поклонился. – В таком случае я просил бы признать моего подзащитного невиновным в совершении преднамеренного убийства.

– Что-то не припомню, чтобы в обвинительном заключении фигурировал термин «преднамеренное».

– Но ведь это подразумевается, сэр, – Калинов снова поклонился, – в противном случае преступление не называется убийством.

– Это решать мне, – ответил атрианин. – Вы отвергли суд присяжных по непонятным мне причинам. Поэтому ответственность за все решения и интерпретации закона вы возложили исключительно на меня. А моя интерпретация такова: согласно атрианскому праву убийство не обязательно должно быть преднамеренным, а определяется просто как лишение жизни одного или нескольких атриан независимо от того, каким способом оно совершено, каковы мотивы, обстоятельства и так далее. Поэтому ваше требование отвергается на том основании, что подсудимый не обвиняется в преднамеренном убийстве.

– Если мой подзащитный признает себя виновным, то суд закончит свою работу, не так ли, ваша честь? – спросил Калинов.

– Да.

– Тогда Хенрик Кранц не признает себя виновным в убийстве.

– Но ведь вам прекрасно известно, что он совершил убийство.

– Не имеет значения, сэр, – Калинов снова поклонился. – Впоследствии мы, возможно, изменим нашу позицию, но сейчас это единственный способ защитить моего клиента. В конце концов я лишь подчиняюсь вашим судебным правилам.

– Точнее, используете их в своих собственных целях, – поправил его судья.

– Согласен, – не стал возражать Калинов. – Но разве в мою задачу не входит защита клиента всеми доступными и разрешенными методами? Мы готовы выслушать аргументы обвиняющей стороны.

– Я здесь одновременно и обвинитель, – провозгласил атрианин. – Мне совершенно достоверно известно, что Человек Кранц стал причиной смерти пятидесяти семи атриан в результате следующих действий… – Райдер адвоката монотонно воспроизвел картину преступления.

Когда атрианин замолчал, Калинов снова поднялся со своего места.

– Ваша честь, с разрешения суда я хотел бы показать вам видеоролик.

Он кивнул своим помощникам, которые водрузили на стол атрианский аналог трехмерного видео.

– Этот ролик имеет непосредственное отношение к делу? – спросил судья. – Точнее, он поможет вам доказать ошибочность моей информации и невиновность вашего клиента?

– Непосредственным образом нет, сэр, – ответил Калинов, – но данный ролик имеет некоторое отношение к вопросу об убийствах на Атрии XVI, и поэтому…

– Отклоняется, – прервал его судья.

– Но, ваша честь!

– Человек Калинов, регламент судебного заседания не подлежит обсуждению. Я вам не разрешаю демонстрацию ролика. Если вы не можете убедительно доказать, что Человек Кранц не явился причиной смерти пятидесяти семи атриан, то вы зря теряете время.

– Мне кажется, что как раз времени у вас вдоволь, – парировал Калинов, – а на карту поставлена жизнь разумного существа! Я лишь хочу, чтобы мой клиент получил самую лучшую и квалифицированную защиту.

– Отлично сказано, – одобрил атрианин, – но к делу отношения не имеет.

– Нет, имеет! – упорствовал адвокат. – Мой подзащитный такое же разумное существо, как и пострадавшие атриане. Как может быть неуместна его защита?

В зале суда повисло долгое молчание. Наконец судья сказал:

– Продолжайте.

– Благодарю вас, ваша честь. С позволения суда я хотел бы вызвать в качестве свидетеля профессора Найджела Патрика из Университета…

– Одну минуту, – прервал его судья. – Человек Патрик находился на Атрии XVI в момент совершения преступления?

– Возражаю, ваша честь, факт преступления еще не доказан.

– Возражение отклоняется. Правильнее будет сказать, что факт преступления еще не опровергнут.

– Тогда я отвечаю на ваш вопрос. Нет, профессор Патрик до вчерашнего дня никогда не бывал на Атрии.

– Тогда каким образом Человек Патрик может свидетельствовать в пользу вашего подзащитного?

– Профессор Патрик имеет две докторские степени в области криминалистики и этики, – ответил Калинов, – защита собирается показать, что на многих подобных планетах…

– Отклоняется, – прервал судья.

– Черт возьми, ваша честь! – вскричал адвокат. – Как мне, скажите на милость, строить защиту, если вы не разрешаете использовать ни материалы, ни свидетельства экспертов?

– Они не имеют непосредственного отношения к рассматриваемому делу, – монотонно пробубнил райдер. – Если ваши материалы и ваши свидетели не могут опровергнуть обвинения, то они никуда не годятся.

– Это ваши законы никуда не годятся!

– Человек Калинов, – спокойно зазвенел атрианин, – здесь обсуждаются не наши законы, а ваш подзащитный. Пожалуйста, продолжайте.

Адвокат в задумчивости опустил голову. Он с ужасом подумал, что вся Галактика сейчас следит за его позором. Но он также понимал, что не имеет права отступать. Замолчать – значит признать свое поражение.

– Ваша честь, – заговорил он, – вы правильно заметили, что сейчас мы обсуждаем не ваши законы. Но ответьте мне, когда-нибудь кому-нибудь приходило в голову обсуждать их?

– Нет.

– Почему?

– Потому что законы сами по себе не могут быть виновными или невиновными, а значит, нет никакого смысла выносить их на обсуждение.

– Но законы могут быть плохими или хорошими, – упорствовал Калинов. – Что бы вы сделали, если бы вдруг обнаружили, что какой-то из ваших законов плох?

– Сами по себе законы не могут быть хорошими или плохими, – монотонно возвестил атрианин через райдер, – поэтому ваш вопрос неуместен.

– Но законы могут быть практичными или непрактичными, не так ли? – продолжал гнуть свое Калинов. – Например, закон, требующий от меня говорить в зале суда с выключенным райдером, был бы крайне непрактичным. Или закон, предписывающий обходиться без защитного костюма.

– Согласен, – подтвердил атрианин. – Но у нас нет таких законов.

– Позвольте, я продолжу, ваша честь, раз уже все остальные способы защиты вы отвергли.

– Хорошо, – звякнуло кристаллическое существо.

– Благодарю вас, ваша честь. Я могу вам задать вопрос как юристу?

– Да.

– Почему закон, который требовал бы от меня обходиться без защитного костюма, был бы неразумным?

– Очевидно потому, что в этом случае вы бы погибли.

– А если бы житель Атрии появился перед вами без этого костюма, он бы умер?

– Разумеется, нет, – насмешливо зазвенели колокольчики.

– А если бы от жителя Атрии закон потребовал надеть защитный костюм, предназначенный для человека, прежде чем войти в зал суда, это было бы неразумно?

– Естественно. Атрианин в этом случае умер бы.

– Значит, вы допускаете, ваша честь, что по крайней мере в некоторых случаях к атрианам и неатрианам нельзя применять один и тот же закон?

– Допускаю, – ответил судья, – и высоко ценю ваши доводы. Но все это носит весьма гипотетический характер. Человек Кранц уничтожил пятьдесят семь разумных существ.

– Я как раз к этому перехожу, – поспешно проговорил Калинов. – Но сначала позвольте нарисовать еще одну гипотетическую ситуацию. Если в следующее мгновение мой защитный костюм выйдет из строя вследствие производственного брака, то выделится огромное количество тепла, которое уничтожит всех атриан, находящихся в зале суда. Ответьте мне, сэр, кто должен за это ответить – я сам, производитель костюма, продавец, у которого я его купил, контролер, не заметивший брака, или, быть может, компания, машины которой использовались при производстве этого костюма?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, не располагая дополнительными сведениями, – ответил атрианин.

– Согласен. Но станете ли вы утверждать при этом, что я повинен в смерти атриан?

– При зрелом размышлении я бы решил, что вы невиновны, – медленно произнес судья. – Однако я вынужден еще раз напомнить вам, что это всего лишь предположение. Райдер Человека Кранца проверили: в момент преступления он находился в исправном состоянии.

– Хорошо, – Калинов прошелся перед судьей, заложив руки за спину. – Давайте обратимся к делу Хенрика Кранца. Но при этом будем помнить, что существуют ситуации, пускай и гипотетические, когда закон оказывается неразумным и когда за смерть атрианина не обязательно ответствен тот, кто стал ее непосредственной причиной.

Проанализируем наш случай подробнее. Хенрик Кранц, доселе не замеченный ни в каких преступлениях, находится на оживленном атрианском проспекте. По каким-то причинам его райдер оказывается выключенным. Позвольте напомнить, ваша честь, что причины эти до сих пор не выяснены. Вполне возможно, райдер выключил сам Кранц, но ведь возможно, что кто-нибудь из атриан, проходя мимо, нечаянно толкнул человека и отключил прибор.

Так или иначе, райдер отключен. Как всем известно, на кислородных планетах райдер представляет собой миниатюрный прибор, который обычно вешают на шею или кладут в карман. Но там, где люди вынуждены носить массивные защитные костюмы с не менее громоздкой системой жизнеобеспечения, райдер укрепляют на лицевой панели шлема. Причина очевидна – костюм и так достаточно неудобен. У устройства, именуемого райдером, имеется еще одна особенность. Поскольку на планетах, подобной вашей, человек редко появляется в одиночку, то ему просто необходимо время от времени отключать устройство, дабы он смог общаться со своим соплеменником. Райдер приглушает голоса, делает звуки более приятными, более разборчивыми и, как в вашем случае, менее смертоносными. Если же его отключить, то он не только перестает выполнять функции переводчика, но и прекращает играть роль преобразователя звуков. За это вы можете винить производителя или конструктора, но никак не моего подзащитного.

Итак, Хенрик Кранц прогуливается по проспекту. Его райдер выключен по неясным причинам. И что же он делает?

Не знаю, существует ли аналогичное слово на вашем языке или хотя бы на галактическом М. Хенрик Кранц чихает. Это непроизвольное действие является, можно сказать, биологическим недостатком нашей расы. Если бы кто-нибудь в этот момент навел на Хенрика Кранца оружие и пригрозил, что убьет его, если тот издаст хотя бы звук, то даже в этом случае мой подзащитный не смог бы удержаться от действия, которое мы, люди, именуем чиханием. Это явление характерно не только для моего подзащитного, но и для тысяч предшествующих поколений наших предков. У меня имеется свидетельство специалистов, неоспоримо доказывающее, что подобное действие характерно не только для Человека, но и для более чем восьмидесяти процентов кислорододышащих рас.

Адвокат подошел к столу, извлек из объемистой папки кипу бумаг и положил ее перед судьей.

– Ваша честь, теперь я хочу вновь заявить о невиновности моего подзащитного. Да, по атрианским законам его следует признать виновным, так как он действительно является причиной смерти пятидесяти семи ваших граждан. Однако, исходя из вышеприведенных аргументов и гипотез, с которыми вы сами согласились, я настоятельно прошу, нет, требую, чтобы вы приняли во внимание обстоятельства, сопутствовавшие этому трагическому происшествию. Если вы не можете признать моего подзащитного невиновным, то вы, ваша честь, безусловно, можете согласиться с тем, что он не должен заплатить столь высокую цену за непроизвольное действие, которого физически он не мог избежать.

На Делуросе VIII и на большинстве планет, населенных как людьми, так и нелюдьми, уголовный кодекс предусматривает различные степени снисхождения в зависимости от степени вины. Если бы вы, ваша честь, согласились отложить вынесение приговора и ознакомиться с нашими законами, то это могло бы пойти на пользу как моему подзащитному, так и атрианскому праву. Я, со своей стороны, обязуюсь обеспечить помощь самых квалифицированных экспертов.

Благодарю вас за терпение и надеюсь, что вы проявите мудрость и вынесете решение, справедливое как по отношению к моему подзащитному, так и по отношению к памяти пострадавших атриан, столь же невиновных во всем случившемся, как и Хенрик Кранц.

Калинов замолчал, поклонился судье и вернулся на свое место. Он чувствовал, как насквозь мокрая от пота рубашка под защитным костюмом липнет к телу. Ему так хотелось понять, о чем думает сейчас это странное кристаллическое существо, но это было совершенно невозможно. Оставалось лишь набраться терпения и ждать.

Почти час судья просидел, не двигаясь и не издавая ни звука. Но вот он наконец поднял голову. По залу пронесся шум. Все – и люди, и чужаки – замерли в ожидании вердикта.

– Человек Калинов, – медленно заговорил атрианин, – вы заставили меня глубоко и серьезно задуматься над вашими словами. К моему большому сожалению, Человека Кранца следует признать виновным. Соответственно он приговаривается к смерти путем сожжения. Это произойдет завтра.

– Но, ваша честь! – адвокат вскочил на ноги.

– Позвольте мне продолжить. Суд отдает должное вашим аргументам и признает их важность в определенных случаях, в том числе и в деле Человека Кранца.

– Тогда почему бы не подвергнуть его менее суровому наказанию?

– Продолжительность жизни Человека Кранца составляет в ваших единицах отсчета от девяноста до ста лет. Верно?

– Да.

– Продолжительность жизни атриан равняется приблизительно трем тысячам лет. С точки зрения вашего подзащитного, приемлемым представлялся бы приговор в пятьдесят лет, а может, даже и меньше, но вы должны учесть, что для родственников погибших и вообще для жителей Атрии это может оказаться гораздо более сильным оскорблением, чем даже вердикт о невиновности. Вам нравится придумывать гипотезы, так позвольте и мне выдвинуть одну. Что бы вы сказали, если бы существо, повинное в гибели пятидесяти семи людей на Делуросе VIII, приговорили к трехчасовому тюремному заключению?

Калинов закрыл глаза. Возразить тут было нечего.

– Благодарю вас, ваша честь, – сказал он и начал собирать бумаги.

– Человек Калинов, – заговорил снова судья. Адвокат замер. – Это не означает, что ваши усилия пропали даром. Если у вас есть время до отлета на Делурос, то я хотел бы пригласить вас к себе. Пожалуйста, захватите с собой книги по праву. Мне хотелось бы обменяться с вами мыслями.

– Это большая честь для меня, – поклонился Калинов, не понимая, выиграл он или все-таки проиграл процесс. – И с чего вы хотели бы начать?

– Пожалуй, с непредумышленного убийства.

И тут адвокат понял. Хенрик Кранц проиграл.

Но Человек, возможно, выиграл.

9. ВРАЧИ

…На развитие медицины, способной диагностировать и излечить любую болезнь, Человеку потребовались бесчисленные века. Но когда был установлен контакт с тысячами иных рас, ему пришлось в куда более короткие сроки повторить то же самое. Для врачей, что шагали к новым и бесконечно разнообразным горизонтам, проблема усугублялась тем, что всегда приходилось помнить о шатком положении Человека в политической структуре Галактики…

«Человек. История двенадцати тысячелетий»

(В книге «Происхождение и история разумных рас» упоминаний о врачах не обнаружено.)

– Что с ним вообще такое? – устало спросил Дарлинский. – Черт, я даже не знаю, за счет чего эта штука живет!

– Не капризничайте, как примадонна, – вам для этого недостаточно много платят! – резко сказал Хэммет. – Продолжайте работу до тех пор, пока не выясните, что оказывает на него влияние.

– Во-первых, – Дарлинский насмешливо взглянул на него, – вы мне докажите, что это он, а не она. Во-вторых, вы платите недостаточно для того, чтобы кричать на меня. В-третьих…

– Вылечите его, и тогда можете рассчитывать на повышение, – раздраженно ответил Хэммет.

– Не нуждаюсь я в вашем чертовом повышении! – взревел Дарлинский. – Мне нужен здоровый экземпляр этой штуки! Иначе толку не будет.

– Это все, чем мы располагаем.

– У него что, нет ни друзей, ни подчиненных?

– В десятый раз повторяю – нет!

– Тогда я спрошу в одиннадцатый. Каким образом посол с другой планеты оказался здесь один-одинешенек?

– Не знаю я, черт бы вас побрал! Не знаю! Все, что мне известно, так это только то, что он внезапно взвизгнул и тут же рухнул как подкошенный. И никому не удалось привести его в чувство. Вот и все. Поэтому его и доставили к вам!

– Разумеется, не удалось. Если кому-нибудь вздумалось бы похлопать его по лицу, если это, конечно, можно назвать лицом, то у бедняги могло не остаться ни одной целой кости. А если бы решили побрызгать водой, то оно, насколько я понимаю, попросту бы растаяло.

В этот момент замигала лампочка внутренней связи, и Дарлинский подошел к панели управления.

– Отделение патологии, шеф, – лаконично представился голос. – Для нас пока нет работы?

Дарлинский изрыгнул в микрофон отборную ругань.

– Не надо так волноваться, шеф! – успокаивающе проговорил голос. – Всего-то и нужно – понять, что с этой дрянью стряслось.

– Знаю, – проворчал Дарлинский, понизив голос. – Толстяк, заведующий этой лавочкой, только что пообещал мне повышение.

– Впечатляет, – заметил голос. – А толстяк, заведующий этой планетой, пообещал войну, если вы не поставите на ноги нашего приятеля. Такие вот веселые дела.

– Что вы там бормочете? – подозрительно спросил Хэммет.

– Вы что, не слушаете новости? – презрительно осведомился голос. – Да он у вас там валяется уже добрых шесть часов.

– Что там еще случилось? – зло буркнул Хэммет.

– Похоже, эти шутники с Пнаты уверены, что мы похитили или даже убили их драгоценного посла. Наверное, он прибыл сюда с миротворческой миссией – оказывается, мы с ними воевали, о чем сильные мира сего не удосужились нам сообщить. И судя по сообщениям журналистов, если мы не сможем убедить пнатиан или пнатов, или как там их называют, в своей искренности, то небольшая стычка может перерасти в полномасштабную войну.

– А умники из Центра не додумались попросить прислать пнатианских врачей? – свирепо спросил Дарлинский.

– Додумались. Но пнатиане уверены, что мы либо убили посла, либо подвергли его промыванию мозгов, и они не собираются никого больше отправлять к нам на заклание, пока мы не вернем их соплеменника живым и невредимым.

– Прекрасно, – едко заметил Дарлинский. – А что, если эта штука отдаст концы в моем кабинете?

– Ну, – усмехнулся невидимый патологоанатом, – тогда, я думаю, у Флота найдутся свои аргументы. – Он хмыкнул и отключил связь.

Хэммет довольно терпеливо дождался, пока Дарлинский облегчит душу очередным потоком изощренных ругательств, после чего подошел поближе.

– Я и не знал, какие последствия может это иметь, – гонору в нем явно поубавилось. – Но давайте вернемся к нашей проблеме.

– Что значит мы? – рявкнул Дарлинский. – Да вы бородавку от раковой опухоли не отличите! Возвращайтесь к себе в кабинет и поразмыслите над тем, как вам на следующей неделе оплатить счет.

Он повернулся к пациенту. Хэммет, пожав плечами, вышел из палаты и тщательно притворил за собой дверь. Дарлинский тяжело вздохнул и принялся просматривать свои записи, сделанные в последние несколько часов. Не густо. Пнатианин дышал кислородно-азотной смесью, но Дарлинский не имел ни малейшего понятия, что произойдет, если, скажем, повысить содержание кислорода. Кожный покров чужака выглядел очень нежным, но врач не решался взять образец – вдруг пнатианин страдает какой-то формой гемофилии. По этой же причине он не мог произвести и анализ крови.

Не знал Дарлинский, и каково тяготение на родной планете этого существа. Чужак имел три ноги, что позволяло предположить довольно высокую гравитацию, но при этом он выглядел до крайности хрупким. И уж, разумеется, Дарлинский не решался провести рентгеноскопию организма пнатианина. Последствия могли оказаться самыми фатальными.

Рук как таковых у инопланетянина не было, вместо них имелись три чрезвычайно гибких трубчатых отростка, весьма отдаленно напоминающие щупальца. Дарлинский попытался понять, какую функцию могут выполнять эти странные отростки, но потом махнул рукой. Раз эта раса сумела создать технику для космических путешествий, то она, несомненно, обладает высокоразвитым разумом, но когда Дарлинский попытался представить себе панель управлений пнатианского корабля, его собственный разум начал пробуксовывать.

Что касается головы чужака, то она покоилась на длинной тонкой шее и имела не одно, а целых четыре отверстия, каждое из которых в равной степени могло служить ртом. Отверстия располагались строго вертикально. Дарлинский поднес свои наручные часы к верхнему – ничего, затем ко второму. Стеклышко часов затуманилось у третьего отверстия. Что ж, до сих пор ему никогда не попадались существа с тремя ртами, впрочем, так же, как и носами, – разве что остальные страдают хроническим насморком. Конечно, это могли быть и уши, впрочем, такое предположение выглядело уж очень невероятным. У всех знакомых ему существ, гуманоидов и негуманоидов, разумных и неразумных, уши отстояли друг от друга как можно дальше. Мочеиспускательный канал и анальное отверстие? Что ж, чего на свете не бывает. Но как тогда отличить их от рта? Дарлинский чуть не рассмеялся, когда представил, как какой-нибудь ретивый доктор-чужак пытается влить ему в прямую кишку добрую порцию горячего куриного бульона. Но тут же одернул себя и нахмурился – веселиться он сможет только после того, как вылечит своего загадочного пациента.

Или точнее, если ему удастся вылечить его. У пнатианина имелось два глаза. Хоть с этим все было более или менее ясно. Дарлинский приподнял веки – глаза были мутные, зрачок практически не реагировал на свет. Над глазницами нависал скошенный лоб. Череп инопланетянина напоминал головку младенца, над которым от души потрудился изверг-акушер.

Частота пульса чужака в два раза превышала человеческую, но это могло быть следствием непривычной для организма силы тяжести. Или признаком приближающейся смерти. Или…

Дарлинский еще раз от души выругался, отступил назад и оглядел своего пациента. Настроение у него ухудшалось с каждой минутой. В конце концов, он не специалист по кислорододышащим! Но Джекобсон, как назло, отправился в отпуск на Делурос VIII, и поэтому больничное начальство решило вытащить признанного гения из хлорной палаты, наградить его хорошим пинком и скомандовать: «Лечи!» Вопрос только в том, как?

Из задумчивости Дарлинского вывел сигнал связи. Разумеется, это был Хэммет.

– Ну что, появились какие-нибудь мысли?

– В основном они относятся к тому, что я сделаю с вами после того, как избавлюсь от этого пациента! – свирепо сообщил Дарлинский.

– Надеюсь, мы оба продержимся здесь достаточно долго для того, чтобы у вас появилась такая возможность, – едко парировал Хэммет. – Я проверил эту историю. Все правда. Правительству удалось выиграть немного времени, но если мы не поставим посла на ноги и тем самым не докажем свою невиновность, то произойдет самое худшее.

– Кому-нибудь пришло в голову запросить необходимые сведения у пнатианских врачей?

– И да, и нет.

– И что, черт побери, это означает?

– Да, в голову пришло. Нет, никаких сведений они не получили. Вы не понимаете всей сложности политической ситуации. Я сам в это с трудом верю. Уж не знаю, то ли жители Пнаты все поголовно параноики, то ли имеется еще какая-то причина, но они отказались не только послать к нам своих врачей, но и снабдить нас хоть какой-нибудь информацией. Сначала они желают убедиться, что с послом все в порядке.

– По-моему, они хотят убедиться совсем в обратном, – угрюмо заметил Дарлинский.

– Я узнал, что существо женского пола. Ее зовут… ммм… неважно. Что-то вроде Леоноры. И, к счастью, наша Леонора не беременна.

– Это тоже они сообщили?

– Не напрямую, но из их слов я понял, что Леонора совсем недавно достигла детородного возраста.

– Тогда какого черта они отправили ее послом к расе, с которой находятся в состоянии войны? Да еще одну! – возмутился Дарлинский.

– Откуда мне знать? – желчно откликнулся Хэммет. – Психологи работают над этим, но они продвинулись не больше вас.

– Надеюсь, вы не ждете, что я расплачусь от сочувствия к ним.

– Нет, не жду. Если вас постигнет неудача, то остаток своей жизни мы с вами проведем, изнывая от жалости к самим себе.

– Очень остроумно, – проворчал Дарлинский.

– Нет, – поправил скорбный голос его собеседника, – никогда в жизни я не был столь серьезен. Лучше бы она погибла на операционном столе, чем просто лежала здесь и медленно умирала. Я не стану возражать, если вы захотите сделать ей прямой массаж сердца или еще что-нибудь столь же кардинальное. Вы должны что-то предпринять! Вам нужны помощники?

Дарлинский грубо выругался и с силой треснул по кнопке. Бормоча проклятия, он вернулся к пнатианке и снова принялся ее осматривать. Теперь он хотя бы знал, что это женщина. Значит, ее тело должно иметь какие-то особенности. Дюйм за дюймом врач исследовал существо, но не обнаружил ничего примечательного. За исключением четырех псевдортов на теле пнатианки не было никаких отверстий. Итак, одно отверстие предназначено для дыхания, второе, по-видимому, для приема пищи, тогда третье – для половых сношений, и остается еще одно. Словом, Дарлинский не продвинулся ни на шаг.

Он взглянул на часы. Почти двадцать часов на ногах, еще немного, и он грохнется в обморок от усталости. Хорошо бы поспать, но сначала надо отправить, все-таки отправить в патологию хоть что-нибудь на анализ. Призвав на помощь двух медсестер, Дарлинский взял небольшие образцы ткани с каждого из отростков-щупальцев, один образец кожи и мазки с каждого из трех недыхательных отверстий.

Как ни старался он быть осторожным, но на месте одного из срезов выступила розовая жидкость. Кровь, автоматически подумал он, поместил несколько капелек на стеклышко и принялся наблюдать за кровотечением.

Оно остановилось почти мгновенно, и Дарлинский со вздохом облегчения отослал медсестер в лабораторию.

– Доложите о результатах часов через шесть, а сейчас найдите-ка мне свободную палату с ванной. Через пять часов мне понадобится завтрак и что-нибудь горячительное.

Через десять минут Дарлинский спал мертвым сном.

Проснулся он совершенно разбитым. Приняв душ и проглотив на скорую руку завтрак, Дарлинский поспешил в лабораторию.

– Почти полное отсутствие красных кровяных телец еще ничего не значит, – сообщил патологоанатом Дженнингс, пока Дарлинский просматривал результаты. – Конечно, это вполне может свидетельствовать о плохом состоянии крови, но, с другой стороны, возможно, этот зверь и без них прекрасно обходится. Думаю, нам все-таки стоит исходить из предположения, что состав крови близок к нормальному.

– Почему?

– Просто потому, – жизнерадостно рассмеялся Дженнингс, – что если кровь не в порядке, то плохи наши дела. Я определил ее структуру, но мы еще не успели синтезировать красные кровяные тельца нужного типа. Поэтому лучше думать, что с кровью у этой штуки все нормально.

Дарлинский кивнул и что-то неразборчиво пробурчал.

– А что ткани?

– Здесь нам повезло больше… или меньше. Все зависит от точки зрения.

– И какие имеются точки зрения? – Дарлинский настороженно взглянул на патологоанатома.

– Если точка зрения сводится к стремлению найти объект для лечения, то у меня для вас кое-что есть, шеф. Взгляните.

Дарлинский склонился над микроскопом. Даже при минимальном увеличении можно было разглядеть все признаки необычайно высокой клеточной активности.

– Что это?

– Точно сказать не могу. По всем законам этот кусочек кожи должен был уже умереть, но этого не происходит. Будь я проклят, если понимаю, за счет чего он живет. Нет ни питательной среды, ни кислорода.

– Кстати, о кислороде. Что там с дыхательной смесью?

– Судя по структуре крови, вполне годится та, что есть. Содержание кислорода в крови близко к нормальному, так что лучше ничего не менять. Можно сжечь легкие.

– А что ты скажешь о мазках?

– Вот это действительно интересно.

– Что-нибудь нашли?

– Ничего. Абсолютно ни-че-го.

– Мда, немного же надо, чтобы тебя заинтересовать.

– Потерпите, шеф. Осмелюсь спросить, кто сказал вам, что это женщина?

– Хэммет.

– А он откуда узнал?

– От пнатиан.

– Вот как?

– Так что показали мазки? – озадаченно спросил Дарлинский.

– Ничего. Ничего, что могло бы указать на половую принадлежность. Мазок номер один, соответствующий нижнему отверстию, содержит воду, несколько ферментов и остатки двух органических растворов. Можно утверждать, что единственное назначение этого отверстия – поглощать жидкую пищу. Мазок номер два содержит остатки твердых веществ, бактерии и нечто, отдаленно напоминающее желудочный сок. Следовательно, в отверстие номер два наш друг запихивал твердую пищу. А вот с мазком номер три возникла проблема. Но я готов держать пари, что отверстие, ему соответствующее, служит исключительно для того, чтобы издавать звуки.

– Черт побери, но одно из отверстий просто обязано быть половым органом! – рявкнул Дарлинский. – У нее нет больше ни одной свободной дырки, а нам со всей определенностью дали понять – это женщина!

– Возможно, но мы не обнаружили никаких следов полового гормона, смазки или каких-либо еще выделений. Мне казалось, что обнаружить половой гормон у теплокровного кислорододышащего – очень простая задача.

– А не может это неопознанное отверстие играть роль анального?

– Маловероятно, – Дженнингс покачал головой. – Я бы даже выразился категоричней: безусловно, нет. Следы остались бы в любом случае. Мне очень жаль, шеф, что задал вам такую задачу.

– Задачу? Да ты задал целых две задачи!

– Вот как?

– Во-первых, я должен вылечить женскую особь, начисто лишенную каких-либо половых признаков. А во-вторых, мне нужно накормить едока, который совершенно непонятным образом избавляется от отходов.

– Может, как раз в этом и состоит причина болезни? – улыбнулся Дженнингс. – Наша незнакомка переела и теперь мается.

– Остряк чертов! Ладно, пойду взгляну на нее еще раз, может, что и надумаю.

Дарлинский открыл дверь, и тут же в нос ему ударило ужасающее зловоние. Он зажег верхний свет и бросился к пнатианке. Она дышала с огромным трудом – все лицо, в том числе и дыхательное отверстие, покрывала пленка отвратительно пахнущей слизи. Слизь, судя по всему, вытекала из отверстия, предназначенного для потребления пищи. Призвав на помощь медсестру, Дарлинский перевернул пнатианку на бок, надел антисептические перчатки и принялся счищать слизь с лица. Через минуту дыхание восстановилось. Оставив пациентку на попечение сестры, Дарлинский с образцами жидкости помчался в лабораторию.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Дженнингс после тридцатиминутной возни, – одной проблемой меньше. Похоже, одно отверстие выполняет обе функции – принимать пищу и избавляться от отходов. Крайне неэффективно. И, честно говоря, довольно необычно.

– Ты уверен, что это не рвота?

– Абсолютно. Остатки непереваренной пищи отсутствуют начисто. Организм извлек из пищи все, что ему было нужно, и изверг отходы.

– Век живи, век учись, – изрек Дарлинский. – Дали бы мне годик-другой, я, глядишь, и вылечил бы бедняжку.

– Судя по сообщениям, в вашем распоряжении значительно меньше времени.

– И не напоминай мне об этом! – раздраженно махнул рукой Дарлинский. – Как ты думаешь, мы можем подвергнуть ее рентгеноскопии?

– Мне не кажется, что рентгеновский анализ причинит ей большой вред. Конечно, в обычных условиях стоило бы повременить, но наши обстоятельства трудно назвать нормальными. Так что мой совет, шеф, – действуйте!

Два часа спустя Дарлинский изрыгал проклятия, разглядывая снимки.

– Ну как, шеф? – осведомился Дженнингс по внутренней связи.

– Сломанных костей нет, – простонал врач, – поскольку у нее вообще нет костей!

– А что показала флюороскопия?

– Ничего особенного. Мне встречались и куда более сложные пищеварительные системы. Тут все достаточно просто. Пища поступает внутрь, переваривается, разносится по организму, и через один-два дня отходы исторгаются обратно. Остается одно – повреждение мозга. Но, черт побери, как можно установить травму, если я никогда в жизни не видел неповрежденный мозг существа этого вида. – Он грубо выругался. – Ни одной зацепки!

– Печально, – согласился Дженнингс, – кстати, по поводу образцов…

– Что там?

– Они растут, шеф. Еще неделя, и они перестанут помещаться в контейнере.

– Может, какая-то форма рака?

– Ни в коем случае! – категорично отозвался патологоанатом. – Раковые клетки никогда не ведут себя подобным образом. Происходит что-то очень странное. По всем законам образцы ткани уже давно должны погибнуть и разложиться.

– Мда, к тому же, если бы она страдала раком кожи, то я бы обнаружил это, – пробурчал Дарлинский и прошелся по кабинету. – Спятить можно! Дыхательная система в норме, пищеварительная система в норме, система кровообращения в норме. Так в чем же причина?

– Может, ушиб?

– Сомневаюсь. Остались бы следы. Сердечный приступ также, наверное, исключается. Состояние, сколь бы далеким от нормы оно ни было, стабильно. В случае внезапного приступа оно должно либо ухудшаться, либо улучшаться, но не происходит ни того, ни другого.

– Если уж вас интересуют парадоксы, шеф, – вставил Дженнингс, – то подумайте, почему все настаивают на том, что это женщина.

– Мне и своих парадоксов хватает! – взъярился Дарлинский.

– Я хочу вам помочь, шеф, – обиделся Дженнингс. – Если понадоблюсь, я на месте.

Дарлинский, проклиная все и вся, вернулся к пациентке. Что же произошло?! Вирус? Но вирус либо уже убил бы организм, либо сработала бы иммунная защита.

Самым странным было именно то, что ничего не менялось. Ни в худшую сторону, ни в лучшую.

Ну хорошо, будем рассуждать логически. Дарлинский сел на стул напротив пнатианки. Если состояние больной неизменно, то должно быть и неизменно какое-то внутреннее или внешнее условие, вызвавшее болезнь. Внутренние системы в норме, и Дженнингс до сих пор не обнаружил никаких вирусов и бактерий. Поэтому остается предположить либо мозговую травму, которую невозможно выявить, либо ненормальные внешние условия.

А если все дело в последнем, то проще всего начать с изменения гравитации и атмосферных условий.

Он уменьшил силу тяжести в боксе до нуля, но никаких изменений в состоянии пациентки не произошло. Затем Дарлинский увеличил гравитацию до трех g. Дыхание пнатианки стало глубже, но и только. Продолжать он не решился – дальнейшее повышение силы тяжести могло оказаться опасным для бескостного существа.

Закончив с гравитацией, он укрепил на голове пациентки маску и начал понижать содержание кислорода в дыхательной смеси. Пятнадцать процентов, двенадцать, восемь. Ему стало не по себе. Так можно далеко зайти. Внезапно веки существа дрогнули.

Окрыленный, он еще понизил содержание кислорода. Семь процентов, пять, четыре… Свершилось!

Пнатианка забормотала, щупальцевидные отростки беспорядочно задергались. Дарлинский, привязав ее к столу эластичной лентой, отошел в сторону. Глаза пациентки открылись, движения участились. Дарлинский ждал. Прошло десять минут, но ничего не менялось. Взгляд больной, казалось, не мог сфокусироваться, а движения по-прежнему носили совершенно беспорядочный характер. Словно пнатианка задалась целью во что бы то ни стало убедить доктора в полной неспособности управлять своими конечностями.

У Дарлинского забрезжила догадка. Требовалось кое-что еще проверить. Он вызвал Дженнингса.

– Скажи-ка, что произойдет с человеком, если удвоить содержание кислорода, поступающего в его легкие?

– Скорее всего он зайдется от смеха, – немедленно ответил патологоанатом.

– Это я знаю, – отмахнулся Дарлинский. – Меня интересует другое – он может потерять сознание?

– Сомневаюсь. С какой стати?

– А если содержание кислорода увеличить в четыре раза?

– Иногда такой способ применяют в чрезвычайных обстоятельствах.

– И больные при этом не отключаются?

– Случается. Но редко. Шеф, к чему вы клоните?

– Ответь мне на последний вопрос, и я тебе все объясню.

– Хорошо.

– Если поместить человека в атмосферу с девяносто…

– Помещайте! – оборвал его Дженнингс.

– Дай мне закончить. Если оставить его в такой атмосфере на неделю?

– Думаю, никто не проводил такого эксперимента. Возможно, избыточный кислород сожжет мозг и легкие, а следовательно… Постойте! Вы хотите сказать, что…

– Что пациентка привыкла дышать воздушной смесью с четырехпроцентным содержанием кислорода. А с того момента, как она прибыла к нам, эта несчастная вынуждена вдыхать в восемь раз больше кислорода. Поначалу она, наверное, чувствовала себя превосходно, но наступил момент, когда организм не выдержал кислородной агрессии, и наша подопечная потеряла сознание.

– Так вы нашли решение, шеф! – воскликнул Дженнингс. – И какое простое!

– Никакого решения я пока не нашел, – резко ответил Дарлинский. – Держу пари, что мозгов у нее осталось с наперсток. Координация отсутствует полностью, взгляд не фокусируется, из отверстий непрерывно сочится какая-то гадость. Ее умственные способности ниже, чем у самого последнего идиота. Вылечить мы ее сможем, но разум к ней не вернется.

– Может, вас утешит то обстоятельство, что перед тем, как потерять сознание, она, вероятно, испытывала истинное блаженство.

– Мне сразу полегчало, – мрачно заметил Дарлинский и отключил связь.

Ему не давала покоя одна мысль. Он вызвал Хэммета, объяснил ситуацию и принялся ждать, пока тот проконсультируется с правительством.

Хэммет объявился через час.

– Вы отлично справились, но с пнатианами мы не смогли договориться. Сначала они обвинили нас во лжи, потом все-таки поверили, но решили, что мы несем ответственность за случившееся. Нам даже почти удалось достичь согласия, но в итоге все сорвалось. Через два дня кончается перемирие, и если вам не удастся к этому времени восстановить ее умственные способности, то… – он замолчал.

– Можно задать вам один вопрос? – спросил Дарлинский.

– Валяйте.

– Почему вы решили, что посол – женщина?

– Об этом сказал представитель пнатиан.

– Он сказал, что это женщина?

– Ну да.

– Вы можете повторить в точности его слова?

– Попробую. Он выразил сожаление, что Леонора, или, как там ее, совсем недавно вступила в пору деторождения.

– Это дословно?

– Не совсем. Но наши переводчики постарались передать его слова максимально точно.

– Наши переводчики? – переспросил Дарлинский. – То есть гетеросексуальные женщины и мужчины?

– К чему вы клоните?

– Пока ничего не спрашивайте. А скажите, правильно ли я вас понял: если посол не выйдет из растительного состояния или умрет, то они объявят нам войну?

– Верно.

– Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной любезности.

– Сделаю все, что в моих силах, – ответил Хэммет.

– Я хочу, чтобы вы перекрыли полностью доступ в операционную палату 607 и в соседнюю терапевтическую. Распорядитесь создать там атмосферу со следующим составом: три с половиной процента кислорода, девяносто пять процентов азота и полтора процента инертных газов. Давление нормальное. Поставьте охрану и проследите, чтобы не впускали никого, кроме Дженнингса. Повторяю, никого. Только с моего разрешения.

– Через два часа все будет готово. Но…

– Никаких вопросов. Да, еще одно. Мне нужен открытый чан с концентрированной азотной кислотой, и обязательно накройте его непрозрачным материалом.

– Чан с кислотой?

– Именно. И не забудьте обернуть его. Через два часа я буду в операционной.

Когда в назначенное время Дарлинский с медсестрой вкатили пнатианку в палату, все уже было готово. Дженнингс восседал на операционном столе с самым озадаченным видом.

– Я чуть не спятил, – пожаловался он, – пока гадал, что вы задумали, шеф. Что за операцию вы тут собираетесь проводить? У меня есть только один ответ, да и тот идиотский.

– Идиотские ответы оставь себе, – пробурчал Дарлинский. – Ответ действительно единственный, но вполне разумный. Ты сможешь выполнить функции анестезиолога?

– А нужно?

– Чрезвычайно. А сейчас всем надеть кислородные маски. – Проследив за тем, чтобы помощники выполнили его приказ, Дарлинский распорядился понизить содержание кислорода в атмосфере до трех с половиной процентов. – Так, Дженнингс, дай теперь ей тридцать процентов, чтобы усыпить.

Дженнингс приложил кислородную маску к дыхательному отверстию, и пнатианка почти мгновенно отключилась.

– Кислота здесь? – Дарлинский оглянулся. – Хорошо. Сестра, приготовьте все для ампутации.

– А что вы собираетесь ампутировать, сэр? – растерянно спросила та.

– Голову.

– Я так и знал! – радостно воскликнул Дженнингс. – Вы сошли с ума, шеф!

– А что мы теряем? – осведомился Дарлинский, игнорируя ужас в глазах сестры. – Война начнется в любом случае: умрет пациентка или останется идиоткой. Единственный способ предотвратить войну – ампутация головы.

С этими словами он наклонился над пнатианкой и сделал надрез поперек длинной тонкой шеи-стебля. Руки доктора двигались уверенно и быстро, и вскоре голова оказалась отделенной от остального тела.

– Сестра, – он вскинул на нее глаза, – вы, возможно, удивитесь, но зашивать мы не будем. Если хотите, то можете наложить жгут минуты на полторы, но потом придется его убрать.

Перепуганная до смерти сестра лишь слабо кивнула в ответ.

– Дженнингс, ты знаешь, что делать с головой? – спросил врач.

– Кислота?

Дарлинский кивнул.

– Если мы хотим избежать лишних неприятностей, то тебе следует поторопиться, иначе вскоре вокруг начнут вопить о кровавом убийстве.

– Но может, гуманнее было бы кремировать?

– Несомненно. Но мне как-то не хочется тащить бормочущую голову через пять этажей и отвечать на вопросы, чем это я занимаюсь. А тебе?

– Мне тоже. – Дженнингс улыбнулся. С кряхтением он отделил голову от туловища, почти бегом пересек палату и бросил голову в чан с кислотой.

Дарлинский снял с шеи жгут. Крови не было.

– Нужды в этом нет, но все-таки давайте вставим туда трубку с воздушной смесью. Затем, Дженнингс, тебе надо сбегать к себе в патологию и поискать нужный питательный раствор для внутривенных вливаний. Он нам может понадобиться, хотя при таком слое подкожного жира… – он покачал головой.

Дженнингс исчез. Дарлинский выпрямился и посмотрел на сестру.

– Пока исход операции не станет ясным, вам, боюсь, придется посидеть под домашним арестом. Вам не следует общаться ни с кем, кроме мистера Хэммета, доктора Дженнингса и меня. Вы поняли?

Та молча кивнула.

– Хорошо. Пока побудьте здесь. Позвоните Хэммету и скажите ему, чтобы он немедленно шел сюда.

– Хэммет появился через четыре минуты. Дарлинский рассказал ему про операцию.

– Видите ли, – он хмуро взглянул на него, – вся суть состоит в том, что посол вовсе не является женщиной. Сначала эта проблема сбила меня с толку, но я отмахнулся от нее, потому что в тот момент имелись более насущные вопросы. Но потом до меня все-таки дошло. Я должен был понять раньше! Все свидетельствовало об этом: ткань продолжала расти даже в отсутствие какой-либо питательной среды; половых органов мы не обнаружили, так же как и следов половых гормонов. Вывод напрашивался сам собой: существо размножается делением, следовательно, способно к регенерации. Я должен, должен был бы понять это уже тогда, когда брал образцы тканей! На месте надреза выступило совсем немного крови, да и та свернулась через считанные мгновения.

– Но неужели вы думаете, что голова тоже может отрасти заново? – с испугом спросил Хэммет. – Вы ведь удалили мозг. Даже у морской звезды должна остаться часть сердцевины, только тогда она может регенерировать.

– Отрастет. В противном случае и тело, и голова должны были бы сразу погибнуть. Но этого не произошло. Поэтому-то и пришлось уничтожить голову. Я не хотел, чтобы выросло новое существо с разумом полного идиота. Наша ошибка в том, что мы постоянно очеловечиваем чужаков, стремимся наделить земными качествами неземные формы, жизни. Мне до сих пор кажется совершенно невероятным, что можно выжить после ампутации головы, но факт остается фактом. И все-таки главная проблема не решена.

– Какая же?

– Новый мозг не имеет ни малейшего представления ни о том, что он является послом, ни о том, что мы спасли ему жизнь. Так что надо готовиться к войне.

10. ПОЛИТИКИ

…Так случилось, что к концу первого тысячелетия эпохи Демократии все населенные людьми планеты и колонии оказались объяты единым стремлением. Долгие годы люди ждали, что настанет тот день, когда Человек заявит о своем праве на Галактику. Их убежденность в собственном превосходстве напоминала средневековые верования в предначертанность судьбы. И действительно, быстро стало ясно – период галактического ученичества закончился, и Человек более не желает довольствоваться вторыми ролями на подмостках звездной истории.

Именно в разгар этого кризиса, вызванного столкновениями философских систем и мировоззрений, начал свое стремительное восхождение к вершинам власти Джошуа Беллоуз (2943—3009 гг. г. э.). Он очень быстро приобрел огромную популярность в массах, но внутри своей собственной партии поначалу встретил мощное сопротивление. И если верно утверждение, что история сама творит своих героев, то…

«Человек. История двенадцати тысячелетий»

…Нельзя отрицать, что этот Беллоуз обладал задатками незаурядного политического лидера и умел привлекать к себе людей. Однако сохранившиеся материалы позволяют предположить, что Беллоуз не смог бы подняться столь высоко без влиятельной поддержки…

…Хотя Демократия после его смерти просуществовала еще двенадцать столетий, нет никаких сомнений, что именно Беллоуз несет ответственность за…

«Происхождение и история разумных рас», т.8

Джош Беллоуз восседал за своим необъятным письменным столом, на блестящей полированной поверхности которого отдельными островками белели стопки документов. Справа на столе серебрилась панель связи. Элегантнейший костюм, безукоризненный пробор в подернутой сединой, но все еще густой шевелюре, решительное и в то же время чрезвычайно обаятельное лицо, пронзительные серо-голубые глаза обладателя этого великолепного стола с полной определенностью свидетельствовали – перед вами истинный лидер, благородный, неудержимый и бесстрашный.

– Как идут дела?

На пороге стоял человек, являвший собой полную противоположность хозяину кабинета. Мешковатый поношенный костюм, сорочка не первой свежести; очки со стеклами столь толстыми, что невозможно разглядеть выражение глаз их владельца; спутанный венчик редких волос. Все это выглядело совершенно неуместно в величественной обители сильных мира сего.

– Люди начинают беспокоиться, – прошепелявил посетитель, придвинул к себе прекрасный стул из драгоценного дорадусианского дерева, плюхнулся на него и бесцеремонно закинул на стол ноги.

– Люди всегда кажутся беспокойными, когда на них смотришь сверху, Мелвин, – пожал плечами Беллоуз, – я тоже имел такую привычку, когда был там, внизу. Потому-то я и здесь.

– Есть некоторая разница, Джош. Они волнуются, потому что хотят, чтобы ты применил свою власть.

– Знаю. – Беллоуз нахмурился. – Но что, по их мнению, я должен сделать? Объявить войну?

– Нет. Хотя, – добавил Хилл задумчиво, – вряд ли толпа станет возражать против войны.

– На выборах правителя Делуроса VIII я получил шестьдесят четыре процента голосов. Думаю, эта цифра дает мне право на собственную точку зрения.

– С первой частью твоего высказывания я согласен целиком и полностью. Право-то, конечно, дает. Только вот на что?

– Знаешь, – Беллоуз ухмыльнулся, – глядя на тебя, я начинаю подумывать, уж не совершил ли я ошибку, не окружив себя подхалимами и льстецами.

– Ты платишь мне слишком много, чтобы я с притворной улыбкой лизал тебе зад, – Хилл с кряхтением опустил ноги со стола. – Должен же хоть кто-то в этой чертовой администрации говорить правду.

– И в чем же состоит правда на этот раз?

– В том, что опасность отрешения от власти куда реальнее, чем тебе кажется.

С минуту Беллоуз бесстрастно изучал собеседника.

– Чушь, – сказал он наконец.

Хилл поднялся.

– Когда захочешь услышать остальную часть доклада, дай мне знать. – Он развернулся и потащился к дверям.

– Постой! Сядь, и давай все спокойно обсудим.

Хилл вернулся и сел.

– Можно начинать?

Беллоуз кивнул.

– Хорошо. Ты занял кресло правителя, обещая обеспечить Человеку галактическое превосходство. То же самое утверждал и твой соперник, но ты первым успел заявить, что право на Галактику – это врожденное право Человека.

– Это всего лишь политика.

– Нет, дорогой сэр, не политика. Политика – это совсем другое: обещание уничтожить леммов или какую-нибудь другую расу, что встала на нашем пути, – вот это политика. Быстрая и победоносная война вроде той, что пару веков назад мы вели против Пната. Та война нам была совершенно ни к чему, но мы победили с необычайной легкостью и немало возгордились после победы. Вот это политика. Ты же сделал нечто большее. Ты дал людям мечту. Мечту об утраченном господстве. Ты отмахивался от их требований почти год. Допускаю, что ты бросил эти слова сгоряча, но твои избиратели уцепились за них и теперь требуют, чтобы рыцарь без страха и упрека повел свой народ к земле обетованной. Ты у власти уже почти три года, срок твоего правления перевалил за половину, а ты все еще не приступил к выполнению своего обещания. Теперь понятно, почему улей гудит?

Они собираются взять дело в свои руки. На планетах, которые мы делим с другими расами, начались погромы. В Приграничье произошло несколько стычек между нашими кораблями и кораблями чужаков. Законодательное собрание пропускает мимо ушей твои указания, касающиеся отношений Человека с другими расами. Так-то вот, друг мой. Человеческая раса располагает вооруженными силами в шестьдесят миллионов кораблей и десять миллиардов человек; военные подразделения разбросаны по всей Галактике, и все они только и жаждут того часа, когда ты поведешь их в бой.

Что касается твоего отрешения от власти, то средства массовой информации только сейчас заговорили об этом, но я специально интересовался этим вопросом и выяснил, что оппозиции не хватает всего двенадцати голосов.

– Двадцати восьми, – поправил его Беллоуз.

– Это было в прошлом месяце, – откликнулся Хилл. – Джош, ты не можешь больше сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не происходит. Надо что-то предпринять.

– Что именно? – тихо спросил Беллоуз. – Чего они все от меня хотят? Чтобы мы напали на Лодин XI или на Канфор? Может, надо истребить всех чужаков в Галактике? Тогда люди почувствуют себя счастливыми? Я даже не президент общечеловеческого государства, я всего лишь правитель одной из планет.

– Делурос VIII – это не просто одна из планет, и мы оба прекрасно знаем о том. С тех пор, как сюда с Земли перевели весь бюрократический аппарат, мы превратились в социальную, политическую и этическую штаб-квартиру человеческой расы. Уже многие столетия правитель Делуроса VIII является самым могущественным человеком в Галактике. И с практической точки зрения эта должность соответствует статусу президента государства нашей расы. Если ты отдашь приказ, все воинские подразделения, отсюда до самого Приграничья, беспрекословно подчинятся ему. Если экономика Делуроса находится на подъеме или, наоборот, не может выбраться из трясины депрессии, то тоже самое происходит на всех других планетах Человека. Так что не надо делать вид, будто ты руководишь маленькой и незначительной плакеткой.

– Я всего лишь пообещал вернуть Человеку былое величие. Ты ведь помнишь мои слова. Я сказал, что взойти на вершину – это врожденное право Человека, но я не утверждал, что при этом надо скидывать других с этой вершины. Мы достигнем величия своим умом и своим трудолюбием, своим…

– Брось, Джош! – Хилл пренебрежительно махнул рукой. – Ты не смог бы этого выполнить, даже если бы твой срок пребывания у власти составлял не семь лет, а десять тысяч. Послушай, Джош, – Хилл потер ладони, – ты чертовски обаятелен, ты красив и красноречив. Ты всегда мне нравился и нравишься даже теперь, когда готов погубить нашу с тобой карьеру. Ты появился как сильный, решительный, но добрый и благоразумный правитель, которому доверяют все без исключения. Если возникает серьезная проблема, люди идут к тебе. Джош знает, что надо сделать, Джош нам поможет. Так говорят они себе. Но все дело в том, что тебе ни разу в жизни не пришлось пустить в ход штуку, называемую мозгом. Благодаря Богом дарованному образу отца человечества тебе все давалось легко. А когда требовалось выполнить неприятную работу, то рядом всегда оказывался кто-нибудь вроде меня. Нет, мы никогда не возражали. Но теперь ты правитель Делуроса, и в системе нашей Демократии не существует более высокой и более ответственной должности. Теперь тебе не нужно стремиться одолеть еще одну ступень на лестнице власти, ты достиг вершины, и тебе придется выполнить взятые на себя обязательства. И если ты не способен принять решение и осмелиться на действия, которых от тебя ждут все твои подданные, то позволь мне или кому-нибудь еще сделать это от твоего имени. Иначе, Джош, твое прекрасное лицо, исполненное благородства и достоинства, исчезнет из книг по истории раньше, чем ты можешь себе вообразить.

– Со всей определенностью, я не намерен войти в историю как человек, развязавший первую всегалактическую бойню! – воскликнул Беллоуз. – Я не собираюсь остаться в памяти последующих поколений величайшим маньяком всех времен.

– Кто говорит о войне? Надо просто прощупать противника, найти его слабые места и надавить на них, а потом посмотреть, что из этого выйдет. Никто не требует, чтобы мы действовали себе во вред. Другие расы нам нужны так же, как и раньше. Но они должны служить нашим интересам, а не наоборот.

– Мы это уже проходили. – Беллоуз пододвинул к себе ежедневник.

– Да, до сих пор нам не удавалось извлечь из такой политики пользы для себя. Черт возьми, Джош, я понимаю твои сомнения, но должность правителя не располагает к сомнениям и медлительности. Рано или поздно это случится, так лучше раньше, чем позже.

– Я не колебался бы ни минуты, если бы был уверен, что все обойдется без кровопролития. Но это же разумные существа, Мел, а не пешки на шахматной доске.

– Извини, но мы все пешки на шахматной доске. И политика ждет успех или провал в зависимости от того, насколько умело он передвигает эти пешки.

– Мел, если Человеку суждено стать во главе Галактики – а я убежден, что рано или поздно это произойдет, – то добиться превосходства он должен достойным путем: трудолюбием, интеллектом, нравственностью. Простая демонстрация силы не даст нам права на всегалактическое превосходство. Она лишь покажет нашу слабость во всем остальном.

– Это все красивые слова, Джош, и только. Надеюсь, ты не забудешь использовать их в своих мемуарах. Но пойми, Джош, настала наконец пора покинуть свою башню из слоновой кости. Человек не добр и не зол, он не праведник и не грешник. Он просто человек, и его предназначение, если таковое, конечно, существует, в том, чтобы максимально полно использовать свои возможности; в том, чтобы не ограничивать себя никакими ценностями и условностями. Если у человека возникло желание завладеть звездами, то он должен осуществить свою мечту наилучшим способом. Если же его постигла неудача, то Человеку нужно знать: он сделал все, что мог. Но не стоит разглагольствовать о добре и зле, о нравственности, о достоинстве, словом, о всякой ерунде. Сначала Человек должен построить свою собственную вселенную, а потом уже играть в слова. Я где-то читал, что Человек – животное общественное. А еще кто-то сказал, что Человек – политическое животное. Доля истины есть и в том, и в другом, но обе эти мысли не ухватывают сути нашей природы. Человек – это животное соревнующееся. Философы изощрялись в создании разных там утопий. Они упоенно живописали общества, где мгновенно удовлетворяется всякая потребность и полно времени на размышления. Но ведь подобные модели – это настоящее безумие! И именно сейчас Человек и живет в такой утопии, безучастно созерцая открывающиеся перед ним возможности. Но он не может реализовать их, пока ТЫ не скажешь свое слово!

– Ты утверждаешь, что если я промолчу, то лишусь своей должности?

– Никто этого не хочет, Джош, – покачал головой Хилл. – Ты оказываешь на людей слишком магическое воздействие, они готовы поддержать любое твое начинание. Законодательное собрание гораздо охотнее станет действовать заодно с тобой, чем против тебя. Единственное условие – ты должен играть с ними в одни ворота.

– Но, по опросам общественного мнения, моя популярность ничуть не уменьшилась, – устало возразил Беллоуз. – А что, если я заставлю их выложить на стол свои карты? Пускай заткнутся или выступят открыто?

– Ты проиграешь, – без колебаний ответил Хилл. – Твоя популярность в значительной мере основана на моих утечках информации. Время от времени я пускаю утку о том, что мы собираем силы и готовимся вновь заявить о себе Галактике. Когда люди поймут, что это сплошной блеф, то все будет кончено. Тебе лишь останется дождаться первого заседания Законодательного собрания, на котором тебя вышвырнут без долгих слов.

Беллоуз отпустил Хилла на час – у него была запланирована официальная встреча, – затем вновь вызвал к себе своего упрямого советника.

– С чего бы ты начал? – без обиняков спросил он.

– Ну, – улыбнулся Хилл, – похоже, кто-то еще сказал тебе то же самое.

– Это мое дело, – оборвал его Беллоуз. – Твое дело – предложить последовательность действий.

Хилл усмехнулся.

– Похоже, тебе надо все разжевать? Ладно, Джош, начало можно сделать вполне бескровным: отказаться от галактического К и перевести все райдеры на земной язык.

– Да ты с ума сошел! – взорвался Беллоуз. – Ты отдаешь себе отчет в том, что случится с нашей торговлей? А с дипломатией?! Ведь никто не сможет понять ни слова!

– Научатся, – лениво протянул Хилл. – А еще лучше, запрети людям говорить на галактическом. Заставь врага играть на нашем поле. Мы остаемся самой могущественной в военном и экономическом отношении расой в Галактике; рано или поздно собственные интересы заставят чужаков уступить.

– Но до этого момента люди не смогут ни с кем общаться.

– И сколько, по-твоему, потребуется времени? – язвительно осведомился Хилл. – Более двух тысяч планет зависят от наших лекарств и почти десять тысяч нуждаются в нашем продовольствии. Может, кто-то и заупрямится, но эти двенадцать тысяч выучат земной язык за месяц, поверь! И не забывай, отказ от галактического языка носит прежде всего символический характер, это способ заявить о себе.

– Не годится, – покачал головой Беллоуз. – Это вызовет слишком большие потрясения, убьет половину метанодышащих, когда они попытаются общаться с нами на нашем языке, и будь я проклят, если ради символического жеста лишу жизненно необходимых лекарств миллионы живых существ.

Хилл глубоко вздохнул.

– Ну хорошо. Если ты не хочешь заполучить все сразу, то давай начнем с самой крупной рыбы.

– А именно?

– Канфор VI и VII.

– Ты всерьез предлагаешь объявить войну канфоритам? – изумленно спросил Беллоуз. – Уничтожить их только для того, чтобы заслужить благосклонность Законодательного собрания?

– Да, но с оговорками.

– Приятно слышать. А то я уж решил, что ты не знаешь этого слова.

– Когда дело касается физического и политического выживания, я самый осторожный человек во всей Галактике. Я вовсе не предлагаю напасть на Канфор. Это лишь повредит нашей репутации.

– Тогда о чем же идет речь?

– Я предлагаю отразить нападение Канфора на Делурос VIII, – мягко ответил Хилл. – Ты ведь не станешь возражать, если мы решим дать отпор агрессору?

– Разумеется, нет. Однако едва ли они жаждут войны больше, чем мы сами.

– Жаль, что я не обладаю твоей внешностью и твоим удивительным голосом, Джош, – улыбнулся советник. – Меня бы обожествили еще при жизни.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что я непроходимый тупица? – сухо спросил Беллоуз.

– Верно. Но я тебя вовсе не упрекаю. Ты ведь для того и держишь меня, чтобы я время от времени говорил тебе подобные вещи.

– Не знаю, для чего я держу тебя, но уж, во всяком случае, не для того, чтобы объявлять войны от моего имени. – Беллоуз поднялся. – Считай эту тему закрытой.

Хилл улыбнулся и, ни слова не говоря, вышел из кабинета правителя Делуроса. В приемной его поджидали два помощника.

– Ну как? – спросил один. – Удачно?

Хилл покачал головой.

– Он не отдает себе отчета, в каком опасном положении находится. Врожденная гуманность не позволяет ему перейти к решительным действиям и тем самым спасти собственную шкуру. – Он прикрыл глаза. – Боже, убереги нас от благородных правителей!

– Что же дальше? – спросил другой помощник.

– Не знаю, – Хилл пригладил жалкие остатки шевелюры. – Но ради Человека и ради Джоша мы должны что-то предпринять. Проблема в том, что у Беллоуза наверняка хватит решимости отменить мои распоряжения.

– Но тогда его вышвырнут и выберут вас. Не так уж плохо.

– Можешь мне не верить, – Хилл посмотрел в глаза помощнику, – но для меня важны не только практические соображения. Да, я знаю, что нужно предпринять, но многим может не понравиться мой план. Нам необходим именно такой человек, как Джош Беллоуз, человек, способный убедить людей не только в необходимости действий, но и в их нравственности. Если Джош заявит, что нужно уничтожить двадцать разумных рас, никто не усомнится в правильности такого решения. Если же это сделаю я, то меня тут же объявят маньяком, обезумевшим от власти. Народу нужен человек, которого можно любить, уважать и даже обожествлять. Джош – идеальная в этом отношении фигура. И только он способен сдвинуть дело с мертвой точки.

– Вам не приходило в голову, что Беллоуз пользуется такой любовью именно потому, что многое из того, что вам кажется само собой разумеющимся, для него просто немыслимо?

– Приходило, – улыбнулся Хилл. – Знаете, ход истории меняют такие бесчестные пройдохи, как я, но публика принимает эти перемены благодаря таким, как Джош.

– И все же что дальше?

– Думаю, нет никакого смысла продолжать убеждать Джоша начать активные действия. Несмотря на всю свою старомодную щепетильность, он не так уж и глуп и не позволит вовлечь себя в сомнительную авантюру. Поэтому займемся пока подготовительной работой.

– Какой?

– Я пользуюсь определенным влиянием в администрации, – спокойно произнес Хилл. – Кто командует нашим флотом в системе Канфора?

– Адмирал Грили.

– Отлично. – Хилл сел в кресло и включил диктофон.

– Адмиралу Грили. Одиннадцатый флот. Секретно. – Он подождал, пока системы контроля закодируют его голос. – Приветствую вас, адмирал. Это Мелвин Хилл. Код… так, 47АЗТ98С. Адмирал, я вас попрошу проверить мой код и голос, поскольку я намерен обсудить с вами дело чрезвычайной важности. – Он снова помолчал, чтобы адмирал имел время на проверку. – У нас имеются сведения, адмирал, что пиратские суда, тревожащие наши торговые корабли, могут находиться под невольной защитой Канфора VI. Мы договорились с канфоритами, что все гражданские корабли, принадлежащие им, отныне станут курсировать со специальными эмблемами на борту. Это восьмиугольник, вписанный в круг. Любой корабль без такого опознавательного знака с большой вероятностью является пиратским. Ваша задача состоит в том, чтобы уничтожить несколько таких кораблей. О выполнении задания сообщите непосредственно мне. Ни в коем случае не пользуйтесь подпространственной радиосвязью, наши каналы могут прослушиваться. Уничтожьте не более трех судов, это всего лишь превентивная мера. Полномасштабная кампания планируется на более поздний срок. Желаю удачи, адмирал. – Он вытащил кассету и бросил ее одному из помощников.

– Вручите лично Грили. Вы не должны выпускать кассету из рук ни на мгновение. – Он повернулся к другому помощнику. – С этой минуты все сообщения, предназначенные чужакам, следует делать только на земном языке. Я повторяю, все, устные и письменные.

– А если босс узнает?

– Он управляет слишком большой планетой, так что вряд ли Джош читает все подряд. Но если все-таки это произойдет, то делайте вид, что знать ничего не знаете, ведать не ведаете. Пускай обращается за разъяснениями ко мне.

Помощники поклонились и отправились выполнять поручения.

В ожидании вестей с Канфора Хилл занялся текущими делами. Новости пришли меньше чем через неделю.

«Задание выполнено. Жду дальнейших указаний. Грили».

Через несколько минут Хилл вошел в кабинет Беллоуза.

– Может, объяснишь мне, что происходит? – спросил его хозяин кабинета.

– Сэр?

– Не называй меня «сэр», черт бы тебя побрал! Правительство Канфора обвиняет нас в убийстве. Они утверждают, что наш флот уничтожил три грузовых корабля канфоритов. От Грили я ничего не могу добиться. Он с упорством идиота отсылает меня к тебе.

– Я просто посоветовал Грили быть побдительней, вот и все.

– Да уже целое столетие в районе Канфора не видели никаких пиратов! И ты это знаешь, Мел! – рявкнул Беллоуз. – Я требую объяснений и как можно быстрее!

– Пока я не могу ничего сказать тебе, надо сначала ознакомиться с этим делом. А пока я предлагаю отправить на Канфор ноту с извинениями и выражением глубочайшего сожаления. Если хочешь, я сам составлю и пришлю тебе, прежде чем отправить.

Беллоуз не сводил с лица Хилла пристального взгляда.

– Не знаю, что у тебя на уме, Мел, но ты ступил на очень зыбкую почву. Несмотря на нашу дружбу, я без колебаний избавлюсь от тебя, если произойдет еще хотя бы один подобный инцидент.

Вернувшись к себе в кабинет, Хилл составил ноту и отправил ее Беллоузу. Вскоре секретарша принесла ее обратно.

– Хорошо, можете отправлять.

– На галактическом, сэр?

– На земном, – спокойно ответил Хилл.

Через несколько часов правительство Канфора ответило, что оно не принимает извинения Делуроса.

– Что на это скажет Беллоуз? – спросил Хилла один из помощников.

– Понятия не имею, – лениво протянул тот. – Однако, думаю, выбор у него небольшой.

– Почему?

– Потому что содержание нашей ноты и ответ канфоритов уже известны прессе. – Вспыхнула лампочка внутренней связи. – Хилл слушает.

– Это Беллоуз, Мел. Не знаю, почему Канфор VI не принял наших извинений, но у меня есть очень нехорошее подозрение. Ты отправил ноту на галактическом?

– Честно говоря, не помню, – ответил Хилл.

– Вот как?! – взорвался Беллоуз. – В твоем распоряжении два дня, приведи дела в порядок и убирайся! Ты уволен!

– Хорошо. Но я извещу прессу о своем увольнении только через несколько часов. – Хилл сохранял полное самообладание.

– Почему?

– Эта новость все равно не попадет в заголовки, пока не утихнет шум по поводу отказа Канфора.

Беллоуз ничего не ответил и отключил связь.

– У нас мало времени, – сказал Хилл своим помощникам, – через три часа каждый человек в системе Делуроса начнет кричать о войне. А к завтрашнему утру все остальные планеты, населенные людьми, присоединятся к этому требованию. Если Джош не хочет превратиться в политический труп, то он должен отдать приказ о нападении. Но насколько я знаю Джоша, он будет мешкать до тех пор, пока не станет слишком поздно.

– По-моему, вы не можете повлиять на ситуацию, – осмелился высказать мнение один из помощников.

– Именно поэтому я являюсь вашим начальником, а не наоборот. Вот сообщение для Грили. Отошлите, шифровать не надо.

– «Адмирал, данное сообщение представляется настолько срочным, что нет времени на его шифровку.

Через пять дней планируется нападение на систему Канфора. Большая часть нашего флота проводит маневры в Приграничье, но отложить нападение невозможно. Ни в коем случае не двигайтесь с места до назначенного срока. До возвращения флота вы не сможете рассчитывать на поддержку с Делуроса. Если возникнут какие-либо сомнения относительно данных вам указаний, немедленно возвращайтесь на Делурос VIII.

Мелвин Хилл, личный помощник правителя Делуроса VIII».

Хилл закончил диктовать и поднял взгляд на помощников.

– На какой частоте Канфор VI прослушивает наши сообщения?

– Уже неделю они контролируют Н57.

– Хорошо. Отправьте сообщение на земном языке на этой частоте. Но имейте в виду, если у них не возникнет никаких проблем с перехватом, то они могут заподозрить фальшивку. Вы меня поняли?

– А если Грили все-таки начнет военные действия?

– Не начнет. Этот болван ничего не поймет и примчится на базу как раз вовремя, чтобы успеть отразить нападение флота Канфора.

Он вышел из своего кабинета и расхлябанной походкой поплелся к Беллоузу. Перед дверью правителя он задержался, докурил сигару, глянул на часы и, решив, что сообщение уже отправлено и перехвачено, вошел в апартаменты правителя Делуроса. Сотрудников службы безопасности уже предупредили о его увольнении, его не пустили в кабинет. Изложив официальную просьбу об аудиенции, он уселся в кресло и приготовился ждать. Пригласили Хилла только через час.

– Зачем ты пришел? – холодно осведомился Беллоуз. – Мне нечего сказать.

– А вот я могу многое сказать тебе, Джош. Особенно, если учесть, что мы, возможно, разговариваем друг с другом в последний раз. Ты разрешишь мне сесть?

Беллоуз мрачно взглянул на него и кивнул.

– Зачем ты это сделал, Мел?

– Я мог бы сказать, что сделал это ради тебя, – ответил Хилл, – и в каком-то смысле так оно и есть. Но еще в большей степени я сделал это ради Человека. – Он помолчал, затем продолжил: – Джош, не хочу тебя пугать, но уже завтра тебе предстоит вступить в войну, и поверь, способа избежать ее не существует. Так что сейчас тебе лучше подумать о том, как выиграть эту войну.

– О чем ты говоришь? – требовательно спросил Беллоуз.

– Канфор VI, а возможно, и Канфор VIII в самом скором времени объявят нам войну и нападут на Делурос VIII. Чтобы отразить нападение, нужно не так уж много сил и средств, а для полного разгрома чужаков потребуется ненамного больше времени. Но канфориты уверены… что в данный момент мы абсолютно беззащитны. Беллоуз потянулся к панели связи, но Хилл перехватил его руку. – Не торопись, Джош. Грили их опередит, он, вероятно, уже на всех парах мчится сюда. Давай поговорим немного, а потом можешь делать со мной все, что твоей душе угодно.

Беллоуз опустился на стул.

– Джош, я не стану утомлять тебя рассказом о том, как мне это удалось. Это так просто, что ты все равно не поверишь. И кроме того, если ты ничего не будешь знать, то, выступая с правительственным сообщением, с легким сердцем можешь дать волю своему праведному гневу. Но факт остается фактом – это случилось. Человек уже занес ногу, чтобы начать свое восхождение. Ты навсегда вошел в историю как Человек, открывший путь. Нас уже ничто не остановит, мы будем подниматься все выше и выше, и так будет длиться не одно тысячелетие.

Люди поддержат тебя. Военные сделают свое дело. Эта война не перерастет рамки мелкой локальной стычки, и, зная тебя, я нисколько не сомневаюсь, что ты поспешишь предложить Канфору самые мягкие условия капитуляции. Но Законодательное собрание единодушно потребует объявить систему Канфора нашим протекторатом. Они захотят даже большего, но, думаю, тебе удастся склонить их к компромиссу. В любом случае планеты системы Канфора станут платить дань Делуросу VIII, а это неизбежно повлечет изменение их статуса.

А когда ты убедишься в необычайной легкости этой процедуры, то уже сам захочешь повторить ее снова и снова. Гигантская волна ностальгии по утраченному величию захватит и тебя, и всех твоих подданных. Останется лишь направить эту волну в нужное русло, в противном случае тебя ждет очень скорая политическая смерть. Ты по-прежнему останешься осторожным и крайне щепетильным правителем, на словах полностью приверженным демократии. Возможно, это название сохранится и впредь, но и только. Письмена на стене уже начертаны, и Человека не остановить в его стремлении подняться на самый верх.

– Не знаю, как ты сам расцениваешь свой поступок, но я уверен – еще не поздно дать делу обратный ход. Если нам действительно грозит нападение канфоритов, то я уверен, мне удастся уговорить их повернуть свой флот обратно.

– Ну-ну, Джош, не глупи. Они ведь услышали только то, что хотели услышать, и не поверят твоим словам.

– Они поверят, если я скажу, что мы готовы отразить нападение.

– Боюсь, что нет, – ответил Хилл. – Их уже не остановить, Джош. Лучше подумай о том, что ты скажешь людям. Ведь ты лидер, который должен быть смелым и решительным.

С этими словами Хилл встал и поплелся к двери.

Следующие два часа Беллоуз потратил на то, чтобы убедиться в достоверности информации Хилла, после чего развил лихорадочную, но абсолютно безуспешную деятельность в надежде предотвратить надвигающийся конфликт.

Незаметно приблизилась ночь, а правитель Делуроса все еще не покинул стен своего кабинета. Он сидел в полумраке и пристально изучал поверхность своих ладоней. Он ничего не мог уже изменить. Ничего. Беллоуз в который раз перебирал варианты выхода из кризиса и все больше убеждался – выхода нет. Отставка? Она уже не изменит ход событий. Публично разоблачить Хилла? Но общественное мнение лишь одобрит действия Мела.

По сути своей Беллоуз был человек благородный и не желал никому зла. В глубине души он верил, что Человек займет лидирующее положение благодаря своим способностям. Кроме того, численность людей все еще значительно превышала численность любой другой расы. Он знал, как опасен путь, предложенный его помощником. Один неверный шаг, и Человек рухнет в пропасть, из которой не выберется никогда. Человеку предстоит разделять и властвовать в невиданных прежде масштабах. Ему нельзя ни на секунду потерять головы или расслабиться, свой план он должен осуществить прежде, чем в Галактике сообразят, что происходит. Иначе…

И все же, разве Человек не заслуживает большего, чем он сейчас имеет? В конце концов, законы природы гласят, что самые приспособленные должны не просто выжить, но занять доминирующее положение. Галактическое сообщество продолжит свое функционирование, разница состоит лишь в том, что под руководством Человека оно станет куда более эффективным.

А может, он просто пытается найти оправдание? Человек способен на многое, в том числе он может быть невероятно щедр по отношению к своим галактическим меньшим братьям, так неужели обязательно делать упор на агрессивной, темной стороне его натуры? Может, Человек лишь полностью реализует свои способности, в том числе и не самые лучшие? Ведь так говорил Мел.

Беллоуз нажал кнопку внутренней связи и распорядился пригласить представителей прессы. К тому времени, когда журналисты появились в его кабинете, он уже принял решение. Или, точнее, с каким-то отрешенным равнодушием подумал о том, что смирился с решением, давно уже принятым за него. Ибо в этот критический момент жизни все то, чем он гордился – доброта, рассудительность, цельность характера, – все это отступило назад, и осталось лишь первейшее свойство всякого политика – стремление выжить.

– Господа, – заговорил он, глядя на репортеров своими ясными синими глазами, – мне стало известно, что военный флот Канфора VIII только что покинул родную систему и направляется к Делуросу. Ни мы, ни любая другая планета, населенная представителями расы Человек, не станет терпеть столь агрессивные выходки и тем более потакать им. Поэтому я отдал приказ Седьмому, Девятому, Одиннадцатому и Восемнадцатому флотам принять следующие меры…