3 Первая встреча

Он и девочка заключили тайный союз. Он не считал это дружбой, потому что в основном он лишь сидел рядом с ней в столовой, во дворе, в классе, и поначалу они не разговаривали. После происшествия с ножом он снискал славу неуравновешенного и опасного типа, но это оказалось ему только на руку. Люди оставили его в покое, а когда он находился рядом с девочкой, они обходили стороной и ее.

Он не задумывался, зачем делает это, и не осознавал, что это во многом помогло ему. Она стала первой настоящей точкой опоры после долгих месяцев бесцельной жизни в состоянии сна. Их молчание превратилось в разговоры. Иногда она повторяла его слова, но немного иначе, словно ей не нравилось, как он их произносит. Поначалу он боялся, что она узнала его акцент. Поняла, что он из тех, кому люди желали смерти.

Но она никогда не подавала виду, что подозревает что-то. Даже тогда, когда он повторял за ней ее исправления, едва слышно шепча ее слова, чтобы научиться произносить их правильно. Когда учителя вызывали его на уроках, он начинал отвечать. Девочка всегда молчала.

– Но ведь ты отлично умеешь читать на каллийском, не так ли? – наконец спросил он.

Они сидели на школьном дворе. Он протянул ей то, что, как он позже узнал, называлось газетой. Изобретение нового режима.

– Почитай мне.

К тому времени он уже знал, что девочка научилась читать сама, потому что никто в ее деревне не знал грамоты. И что она приехала из Дальнего Нагорья, из деревни, находившейся во владениях его отца. И ему это понравилось. Это словно оправдывало его стремление приглядывать за ней, потому что она принадлежала ему.

Девочка взяла газету.

– Что тебе почитать?

Конечно, он не мог просить ее прочитать новости о Трех Семействах, опасаясь вызвать подозрения, и вместо этого просто сказал:

– Все.

И девочка начала читать. Эту газету, потом другие, когда он приносил их. Это было время великих перемен на их острове, и они не могли не пропускать через сердце то, о чем читали. Мальчик взволнованно слушал все новости о Первом Защитнике – человеке, который спас ему жизнь. И его заражало волнение девочки, ее восхищение тем, о чем они и понятия не имели.

Самым важным событием, которое они изо всех сил старались понять, был референдум, проведенный постреволюционным Народным Собранием Атрея, чтобы решить вопрос о тридцати двух драконьих яйцах, переживших Кровавый месяц. Стоило ли уничтожить эти яйца? Стоило ли Каллиполису поступить так же, как в соседнем Дамосе поступили несколько веков назад, уничтожив всех драконов и став демократическим государством?

Или, если драконы все-таки вылупятся и Каллиполис останется государством, обладающим воздушными силами, как решать, чьи дети будут предложены для избрания этим юным драконам?

Первый Защитник предложил выбирать драконьих наездников, учитывая заслуги гражданина. Делегаты с побережья поддержали это предложение, заявляя, что военно-воздушные силы необходимы, чтобы обеспечить безопасность острова. Однако представители внутренних сельских областей и беднейших городских кварталов выразили недовольство, заявив, что драконы всегда использовались для того, чтобы угнетать и контролировать население. И все же повсюду шли разговоры о том, что этот третий путь приведет к чему-то новому и неизвестному с момента появления полетов на драконах на Медее: стражники станут рассветом новой эры, а драконы будут служить во благо справедливости.

Мальчик с девочкой перечитывали эту информацию, обсуждая прочитанное. Девочка была против спасения драконов, мальчик же, наоборот, ратовал за это решение. Однако каждый из них сомневался в правильности собственного выбора.

– Возможно, все было бы иначе, если на драконах стали бы летать хорошие люди, – согласилась девочка.

Мальчика беспокоило совсем другое, но он в этом не признавался. Конечно, драконов следовало сохранить, думал он, но что будет, если на них станут летать простолюдины? Эта мысль сильно его беспокоила.

И все же предложение Атрея было принято. Была создана программа по подготовке стражников, о которой им рассказывали учителя и писали в газетах.

Добившись своей цели, Атрей распустил Народное Собрание и больше не созывал его.

А в газетах появилась информация о тесте, который станет проходить все население, и у низших сословий появится шанс подняться, а люди из высшего общества сумеют доказать свою значимость. У детей появится возможность попасть на церемонию драконьего выбора, в которой раньше участвовали лишь сыновья представителей Трех Семейств.

И вот наконец статья, которую мальчик так ждал, вышла в свет. В ней сообщалось, что не все члены Трех Семейств были найдены во время Кровавого месяца. Кое-кто из драконорожденных исчез. В статье предполагалось, что им удалось выжить. Скрыв свое происхождение, они сбежали на Новый Питос, где и нашли себе пристанище. И хотя имени мальчика не было в списке пропавших драконорожденных, там были имена тех, кого он знал.

Мальчик сказал девочке:

– Я должен уйти.

– Из подвала?

– Из приюта.

Девочка взглянула на него. Они мыли посуду в тазу с ледяной водой, их пальцы окоченели от холода. Теперь девочка помогала ему выполнять всю дополнительную работу. Она учила его, как работать лучше, и его стали реже наказывать.

– Не стоит намывать заднюю часть тарелок, там они не грязные. Но почему ты хочешь уйти из приюта? Здесь нас кормят.

– Но здесь только крестьяне.

Девочка нахмурилась. Мальчик перевернул тарелку и принялся тереть ее с другой стороны. Он помедлил, а затем все-таки решил заговорить о том, что узнал в новой статье.

– Дело в том, что есть люди, которые меня ждут.

– В городе?

– Нет. В ином месте. На другом острове.

– А я могу пойти с тобой?

– Конечно, – сказал он. – Ты могла бы стать моей служанкой или кем-то в этом роде.

– Я не знаю, как это – быть служанкой.

И мальчик подумал о том, что тоже этого не знает.

– Думаю, они просто моют вещи, – сказал он. – А у тебя это хорошо получается. Пойдешь со мной?

Стояла зима, и они решили, что сейчас уходить не стоит. Возможно, весной или летом. А потом возник вопрос о провизии и рюкзаках, а также о том, что еще положить в эти рюкзаки. Иногда они сочиняли списки вещей, которые могут им понадобиться, что казалось увлекательным. Бывало, им удавалось заполучить некоторые вещи из списка, и это было замечательно. Они прятали свои запасы в заброшенном чулане на третьем этаже и время от времени приходили туда и перебирали свои сокровища или же просто сидели перед кучей вещей и вместе читали газеты.

Ли

Какое облегчение вновь вернуться к обычному распорядку жизни после окончания турнира. Позавтракав рано утром в Обители, я убрал в ранец хлеб с сыром на ланч, и мы с Кором вышли из Дворца на дежурство в Фабричном районе. Кор бросил взгляд на пару серебряных драконьих крыльев, приколотых к рукавам нашей формы, свидетельствующих о нашей принадлежности к Четвертому Ордену.

– Элегантно, да?

– Оставим их себе.

Кор расхохотался. Я подумал, что, возможно, как и я, он избегает мыслей о том, что через некоторое время мы вернемся на арену, чтобы сражаться друг с другом.

Ранним утром поздней весны город живет полной жизнью. Мы вышли из Дворца, прошли через сады, открытые для посещения после Революции, откуда открывался вид на Крепость и Яникульский холм, патрицианский район на берегу реки, примыкавший к Дворцу. Перейдя по мосту реку Фер, Кор повел нас своим любимым маршрутом через родной Хаймаркет, где было гораздо спокойнее, чем на главных улицах, на которых суетливые торговцы пытались завлечь в свои сети богатых покупателей из-за реки. Но даже на тихих улочках форма стражников привлекала внимание. После турнира прошло совсем немного времени, и нас узнавали. Торговец фруктами остановил нас, вручив Кору порезанную дыню, слегка склонив голову в учтивом наклоне. Это городское проявление вежливости досталось нам в наследство от аврелианского периода правления, и нас учили не обращать на него внимания.

– Для двух стражников в знак благодарности за их служение городу…

Кор поблагодарил торговца за дыню, криво усмехнувшись. За пределами дворца, в его родной округе, жесткий акцент жителя Хаймаркета вновь слышался в его речи. Мы отправились дальше, и он принялся на ходу грызть ломтик дыни.

– Мы не должны принимать такие вещи, – сказал я ему.

– Ты хочешь свою половину или нет? Я с радостью съем ее, если ты настолько благороден.

Я выхватил у него свой кусок дыни.

Благодаря регулярным обходам окрестностей с Министерством Пропаганды я стал замечать, как меняются надписи на плакатах, развешанных по городу. В Хаймаркете, где проживало большое количество квалифицированных рабочих, плакаты, развешанные на стенах, восхваляли преимущества граждан бронзового сословия: БРОНЗА – ЭТО СИЛА И УМЕНИЯ. Но стоило нам войти в более бедные районы – Саутсайд и Фабричный район, – где проживали и трудились неквалифицированные рабочие, как плакаты менялись. ЖЕЛЕЗО – СИЛА ГОРОДА, гласили они, и вдобавок к восхвалению достоинств железного сословия они восхваляли металлический тест и мудрость Атрея, придумавшего этот тест. КАЖДЫЙ МОЖЕТ СТАТЬ ЗОЛОТОМ, гласили эти плакаты. ШКОЛА – ДЛЯ ВСЕХ, ШАНС ЕСТЬ У КАЖДОГО.

– Это уж как-то чересчур, тебе не кажется? – пробормотал Кор.

– Эти плакаты не ошибаются, – заметил я.

Я многое повидал во время пребывания в приюте Элбанс, чтобы заметить изменения, произошедшие в беднейших районах после Революции. Полным ходом шло возведение новых домов, дороги были вымощены брусчаткой, а школы построены там, где о грамоте раньше даже не слышали. Люди, попадавшиеся нам на пути, по большей части были сыты, хотя и не могли похвастаться роскошной одеждой, и, судя по торопливой походке и занятому виду, явно не были безработными. Плакаты казались неуклюжими, однако они несуразны в отношении перемен, которые вполне реальны.

Кор цокнул языком.

– И в то же время, – сказал он, – заметь, что они не повесили такие плакаты в Ученом Ряду или на Яникуле.

Ученый Ряд – это еще один населенный представителями золотого сословия – район. В нем находится Лицей – университет Атрея для золотых студентов, там же расположен военный колледж для серебряного сословия. Когда стражники не совершают обходы городских районов, что входит в обязательную программу их правительственной подготовки, мы посещаем занятия одновременно в двух этих учебных заведениях в Ученом Ряду. Кор не переставая говорил, как сильно эти места отличаются от бедных районов, в том числе и от его родных мест. И ему всегда было мало моих слов о том, что его родной район стал лучше, чем прежде.

Я остановился на пыльной улице у дверей огромного склада со стенами без окон. Над его массивной дверью висела выцветшая вывеска.

– Это здесь.

«У Фуллертона» – это одна из наиболее успешных новых мануфактур, которые нам предстояло посетить во время обхода городских районов перед занятиями. Эти обходы полностью занимали наше с Кором дневное время. День лучше было бы посвятить выполнению уроков, а это подневольные дело оставить, но мы не жаловались. Непростые дежурства – знак благосклонности, и в любом случае они были поучительны. Мы наблюдали, как живет город днем, вместо того чтобы питаться слухами.

Начальник цеха был аккуратно одет, коротко стрижен и начал заметно потеть под своей курткой, проводя нас по территории мануфактуры. Мы, словно тени, следовали за ним, когда он совершал свой привычный утренний обход, наблюдая за работавшими за ткацкими станками, склонившимися над чанами с краской, заполнявшими склады товарами, предназначавшимися для Дамоса и Бассилеи. Затем Кор отправился в кабинет начальника цеха, чтобы задать ему дополнительные вопросы, а я подозвал к себе одного из рабочих из железного сословия. Понизив голос, я принялся перепроверять цифры, которые дал нам начальник цеха: зарплата, рабочие часы, перерывы, выходные. Эту стратегию мы изобрели с Кором несколько лет назад после того, как начали замечать расхождения в том, что говорило нам руководство, и в том, как обстояли дела на самом деле. Честно говоря, это не входило в наши обязанности во время обходов, но постепенно это вошло у нас в привычку.

Девушка, которую я отвел в сторону, нервно теребила на запястье железный браслет все время, пока я расспрашивал ее. Она то и дело заикалась, избегая смотреть мне в глаза, упираясь взглядом в эмблему стражников на груди моей формы до тех пор, пока я не спросил ее, откуда она родом. Она ответила, но я и так уже все понял по ее акценту: Чипсайд. Я рассказал, что вырос там, и наконец она встретилась со мной взглядом и произнесла: «Я знаю». После этого мне удалось разговорить ее. Узнать, как с ней обращаются, есть ли у нее жалобы. Мы примерно одного возраста, и, разглядывая ее, я про себя отметил, что она полненькая, симпатичная, а локоны каштановых волос мило выбиваются из-под ее платка, но тут же отогнал эти мысли в сторону, почувствовав неловкость. Возможно, Пауэру и Дарию нравилось флиртовать с робеющими перед ними девушками из железного сословия, однако мне это было не по вкусу. Я притворился, что не заметил, как ее шея стала пунцовой от волнения за все то время, что мы разговаривали.

– А в целом как тебе твоя работа?

Казалось, ее удивил мой вопрос.

– Если честно, я рада, что нашла ее.

Иногда, общаясь с представителями железного сословия, я испытывал жгучее негодование из-за результата их теста, однако большинство жителей Чипсайда были благодарны Атрею за его программы. Фабричный район, программы общественных работ, каменоломни и шахты – все это давало возможность заработать деньги тем, кто еще недавно не мог найти никакой работы, хотя заработок и был невелик.

Позже, направляясь с Кором обратно по пыльным улицам в сторону Ученого Ряда, мы сравнивали информацию, полученную от начальника цеха и молодой работницы.

– Их сведения совпадают.

– Она что-нибудь сообщила? – спросил Кор.

– Ничего, что стоило бы внимания. У нее болят ноги, спина. Но в целом все замечательно.

Вернувшись в Ученый Ряд, мы прошли мимо сторожки привратника, направляясь в Лицей. После огромных серых пространств Фабричного района, кишащих мрачными рабочими, снующими по пыльным улицам, безмятежная красота Лицея кружила голову, поражая причудливыми каменными внутренними двориками и аккуратно подстриженными зелеными лужайками, полными смеющихся и беззаботных студентов. Обычно золотых студентов поощряли к государственной службе, но не заставляли делать такой выбор. Многие делали карьеру в науке, в искусстве и торговле. Кор заметил двух стражников, развалившихся под дубом, и направился к ним, а я вошел внутрь. До начала занятия оставалось еще полчаса, и у меня было достаточно времени, чтобы почитать «Дипломатию» до прихода преподавателя.

Уже входя в лекционный зал, я вдруг услышал чей-то голос. Я остановился, но слишком поздно. В зале в полном одиночестве сидела Энни. Она расположилась на своем привычном месте в середине аудитории. Энни замерла, уставившись на меня. В помещении повисла тишина.

Я вдруг понял, что Энни репетировала выступление. Она говорила так, будто отвечала на чей-то вопрос в этой пустой комнате. Ее голос звучал гораздо громче, чем я когда-либо слышал в классе. Она тренировалась.

Отлично.

Энни покраснела как рак. Я попятился из комнаты.

– Увидимся позже, – сказал я.

– Нет… ты можешь…

– Я почитаю в библиотеке.

Через полчаса я вернулся в лекционный зал и занял свое место рядом с Кором и Криссой перед кафедрой преподавателя. Дака, туго обмотанного бинтами, отпустили из лазарета лишь на время занятий, и он уселся вместе с Энни в дальнем углу. Остальные студенты постепенно заполняли зал, стражники рассаживались вперемешку со студентами Лицея, среди которых то и дело попадались взрослые из золотого сословия, забежавшие попрактиковаться. Золотые студенты, сидевшие в ряду чуть ниже нас, оборачивались, чтобы поздравить нас с Кором с победой в турнире. Крисса усмехалась, наблюдая за нами. Любому человеку на месте Криссы было бы невыносимо находиться в присутствии тех, кто обошел ее на состязании, и слушать, как их поздравляют, но она славилась своим умением отшучиваться и ничего не принимать близко к сердцу. Когда комплименты от золотых студентов закончились, она наклонилась к нам:

– Наслаждаетесь собой?

– Мы выполняем наш гражданский долг, – откликнулся Кор.

Мы встали, как только в зал вошел профессор Перкинс, и когда снова расселись по местам, он спросил, есть ли желающие вкратце пересказать то, что было задано на дом. Только что прочитав заданное в лицейской библиотеке, я не изъявил желания поднимать руку. Темой обсуждения должен был стать Новый Питос. И я совершенно не хотел участвовать в подобном обсуждении.

Впервые за долгое время я вдруг увидел, что Энни подняла руку вместе с другими. Перкинс, ставший с возрастом подслеповатым, привык к тому, что в той части аудитории, где сидела она, обычно не находилось желающих выступать, и потому не обратил на нее внимания.

– Ли?

У меня все сжалось внутри. Я увидел, как Энни резко опустила руку.

– В эти выходные ты порадовал нас замечательным полетом, – добавил Перкинс, и его темные морщины стали глубже, когда он улыбнулся. В зале прозвучало несколько одобрительных возгласов, а Кор с силой хлопнул меня по плечу, и на моем лице невольно расцвела улыбка.

– Спасибо.

А затем я взглянул на текст, глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.

– В статье говорится, что невозможно опровергнуть слухи о том, что на Новом Питосе есть драконы, а значит, стоит считать их реальной угрозой.

Перкинс кивнул и выдвинул встречный аргумент:

– Но у Нового Питоса не было открытого доступа к драконам, а прохладная весна делает их земли непригодными для выживания драконьих кладок. Как же тогда полуаврелианцы могут обладать военно-воздушными силами, Ли?

Полуаврелианцы – это ветвь аврелианской семьи, не обладавшая драконами и колонизировавшая Новый Питос несколько веков назад. Чувствуя, как пот выступает на ладонях, я снова заговорил:

– Запасы драконьих яиц недалеко от берега, в море. Автор предполагает, что у Трех Семейств были секретные драконьи кладки. Драконорожденные, которым удалось скрыться и найти убежище на Новом Питосе, могли знать об этом.

«Драконорожденные, которым удалось скрыться».

Я бы и во сне мог перечислить по памяти имена исчезнувших драконорожденных, но чаще всего я думал о своих кузенах – Иксионе и Джулии. Иксион был немного моложе меня, с Джулией же мы были почти одного возраста. После дворцового переворота тела, которые должны были принадлежать им, оказались слишком обезображены, чтобы их можно было опознать.

– Отлично. Спасибо, Ли. – Перкинс обернулся к аудитории. – И что вы думаете об этой теории?

– Звучит неубедительно, – заметила девушка с певучим акцентом жительницы южных островов, которые были нашими вассалами.

– Это подстрекательство к войне, – заявил другой юноша. Судя по изящной тунике и отчетливому дворцовому акценту, он принадлежал к семье патрициев. – Очередная байка для «Народной газеты».

В комнате послышались смешки: «Народная газета» пользовалась популярностью среди низшего, железного, сословия и тщательно контролировалась Министерством Пропаганды, поэтому большинство выходцев из золотых не удостаивало ее своим вниманием.

Перкинс кивнул.

– Возможно, – согласился он. – Но главная проблема таких теорий заключается в том, что, исходя из наших дипломатических отношений с Новым Питосом, мы никак не можем подтвердить ее или опровергнуть. Каллиполис и Новый Питос никогда не признавали суверенитета друг друга и общаются лишь благодаря посредничеству других государств. В условиях такой закрытости откуда нам знать, что они замышляют? И что делают, скрываясь за густыми туманами Северного моря.

Я вышел из зала, погрузившись в воспоминания. В последнее время я редко размышлял о Новом Питосе. О побеге, который с таким воодушевлением мы планировали вместе с Энни и который был для нас настоящей отдушиной в то далекое время…

Однако этим планам не суждено было осуществиться.

– Эй.

Нынешняя Энни вдруг возникла прямо передо мной посреди лицейского внутреннего дворика. Рядом с ней стоял Дак. Кор и Крисса тоже оказались рядом со мной. Заметив решительное выражение ее лица, я подумал, что она собирается обсудить нашу встречу до начала занятия, но вместо этого она кивком головы указала в сторону Лицейского клуба.

– Хочу перекусить.

Сквозь решетчатые окна клуба до нас доносился приглушенный смех. Никто из нас никогда там не обедал, хотя для этого не было препятствий – пропуском туда был золотой браслет.

Дак резко обернулся, чтобы взглянуть на нее, но она смотрела только на меня. Я остановился.

– Тебе там не понравится.

Энни тоже остановилась, скрестив руки на груди.

– Мы ведь можем пойти. Другие стражники ходят туда.

Некоторые стражники действительно там появлялись. Лицейский клуб славился тем, что там более благосклонно относились к некоторым лицеистам, иными словами, к тем, кто происходил из семей патрициев. К Лотусу, Пауэру, Дарию, Алексе и Максу, которые выросли на Яникульском холме и обожали регулярно обедать здесь со своими приятелями из начальной школы. Что касается меня, мне никогда не было интересно наблюдать за тем, как развлекается новая аристократия Каллиполиса. Патриции с Яникула были тесно связаны с революционным движением Атрея: предав повелителей драконов, они обрели ключ к своему успеху и многое выиграли после введения теста на сословия. Все они, сдав тест, получили золото.

Мне импонировало, что Атрей дал шанс на лучшую жизнь беднякам из районов вроде Чипсайда. Но шансы, которые он предоставил патрициям из Яникула, меня не интересовали.

– Я хочу попробовать, – сказала Энни.

«Тогда попробуй без меня».

Но, судя по всему, такой вариант она не рассматривала. Она выглядела чертовски решительно и в то же время испуганно, словно собственная инициатива пугала ее больше клуба. И почему-то это меня зацепило. Я отогнал прочь плохие предчувствия.

– Отлично, – сказал я.

Дак, Кор и Крисса изумленно вытаращились на нас. Они были явно заинтригованы. Потому что, в конце концов, почему я, Ли, отщепенец из трущоб, должен был стать посредником в этом обряде посвящения, которое Энни, похоже, придумала для себя?

– Вы идете? – спросил я Криссу и Кора.

– Меня давно не волнуют подобные приключения, – откликнулась Крисса, закинув сумку на плечо. – Я в Обитель. Кор?

Кор переминался с ноги на ногу, с тревогой поглядывая в сторону клуба.

– Ну, возможно, как-нибудь в другой раз…

– Я пойду, – сказал Дак Энни.

И втроем мы поднялись по ступенькам Лицейского клуба. В фойе я уставился на владельца клуба, который должен проверять браслеты. И хотя мы никогда раньше не встречались, похоже, он узнал меня и пропустил нас, не взглянув на мое запястье.

Мы вошли в темную, отделанную деревянными панелями столовую, наполненную спорящими студентами, пожилыми профессорами, раскуривающими трубки, которые наполняли комнату табачным дымом, и множеством других посетителей разных возрастов. Представители золотого сословия всегда были желанными гостями в этом клубе, вне зависимости от того, учились они здесь или нет. На отполированных до блеска деревянных столах разложены свежие выпуски «Золотых ведомостей». Люди из золотого сословия предпочитали эту газету из-за ее относительной свободной редакционной политики. Она была предназначена исключительно для Дворца и стен Лицея.

– Ли! Как поживаешь?

Студент из золотых, с которым мы вместе изучали дамианскую философию, сидящий за столом в центре зала с новыми друзьями, выкрикнул мое имя. Они почти закончили трапезу, рифленые стаканы с летним вином почти опустели. Они обернулись и с улыбкой смотрели на меня, подзывая к себе.

– Не хочешь присоединиться к нам? Можем сдвинуть стулья…

Я почти ощутил, как Энни едва не отпрыгнула назад. Очевидно, посиделки с едва знакомыми людьми оказались для нее непосильной задачей.

– Спасибо, И2эн. Не стоит беспокойства. Рад был вас всех повидать…

Я улыбнулся им, пожал руку Иэну и повел Энни и Дака в глубину зала, на ходу отмечая присутствие других стражников, которых легко можно было узнать по форме. Конечно же, здесь оказались Пауэр и Дарий с несколькими девушками из класса риторики. Меня удивило, что в дальнем углу за отдельным столиком сидели Рок и Лотус. Я повел Энни и Дака к свободной кабинке. Энни села так, что ее спину и бок прикрывали две стены, и принялась оглядывать зал с таким видом, словно сидела на спине дракона, обозревая вражескую территорию. Дак протиснулся в кабинку следом за ней, стараясь лишний раз не задевать ожоги, скрытые формой.

– А где здесь буфет? – пробормотала Энни.

– Его здесь нет.

– Тогда как же…

Энни умолкла. К нашему столику подошла молодая женщина в униформе официантки, которую я видел еще до Революции. На ее запястье блестел железный браслет.

– Что будете заказывать?

Дак восхищенно уставился на официантку. Энни покраснела, как случалось всякий раз, когда ей приходилось общаться с официантами.

– А что у вас сегодня в меню? – поинтересовался я.

Официантка принялась с воодушевлением рассказывать, и это было лучшее, что я слышал за последние годы. Я сделал заказ, а затем Дак, ошарашенный обилием выбора, попросил блюдо, в котором был бекон. Энни, которая, судя по всему, не поняла ничего из того, о чем мы говорили, пробормотала, что хочет то же самое, что и я.

– Сейчас принесу ваши напитки.

Мы смотрели, как она удаляется, и вдруг Энни вздрогнула.

– Как думаешь, сколько ей платят?

Я часто делал обходы вместе с Трудовой Призывной Комиссией и потому точно знал ответ на этот вопрос.

– Прилично. Гораздо больше, чем большинству неквалифицированных рабочих на мануфактурах и в шахтах.

Постепенно привыкнув к окружающей обстановке, я начал прислушиваться к разговорам, и меня поразило, сколько людей вело беседы на драконьем языке. Ведь в городе, где этот язык ассоциировался с триархистскими группировками, предпочитали говорить на каллийском. Однако здесь, где для выходцев из патрицианских семей драконий язык был родным, он звучал повсюду. Этот не употреблявшийся повсеместно язык звучал как пародия на старую жизнь.

«Но дело не в том, что сам по себе я против цензуры, но не кажется ли тебе, что он заходит слишком далеко…»

«Несомненно, однажды я предпочту красное дамианское каллийскому…»

Принесли наш заказ. В Обители мы всегда ели досыта, и, приехав из Элбанса, я и не думал о том, чтобы интересоваться качеством этой еды. Однако здешние блюда сильно отличались от того, что я пробовал раньше. Овощи идеально сдобрены специями, стейк, прожаренный снаружи, оставался розовым внутри, картофель полит маслом. Энни, едва взглянув на свою еду, набросилась на нее с ножом и вилкой так, словно боялась, будто блюдо вот-вот исчезнет.

Когда-то давно я обратил внимание на то, как Энни ведет себя за столом. В детстве она жадно поглощала еду, и я научился ей подражать, но сейчас, в этой роскошной столовой, созданной для смеха и удовольствий, на это трудно было смотреть. Когда Дак принялся восторгаться своим ланчем, заявив, что это «лучшая на свете еда», я протянул руку через стол и коснулся ее запястья.

– Не торопись, – пробормотал я.

Она оторвалась от тарелки. Ее глаза округлились, она смущенно заморгала, а затем кивнула.

Это была одна из самых странных трапез в моей жизни. Я ощущал вкус еды, и он был очень неплох, он был именно таким, каким я его помнил. До того, как узнал, каково это – быть благодарным за саму возможность поесть. И в то же время меня не покидало ощущение, что Энни следит за мной, преисполненная решимости повторять все мои движения, несмотря на то, что ей было стыдно. Я изо всех сил старался медленно продемонстрировать все правила вежливого поведения за столом, не допуская лишних комментариев, и потому Дак даже не догадался об уроке хороших манер за столом для Энни. Она повторяя за мной, так же, как я, вонзала вилку в стейк, а затем отрезала от него кусочек ножом, не позволяя ему скрежетать по тарелке. При помощи ножа подталкивала горошины к вилке, а закончив трапезу, положила приборы рядом с тарелкой. Такие манеры были присущи человеку, который не боится умереть от голода.

К концу ланча меня мутило от стыда.

– Вам понравилось? – поинтересовалась официантка, вернувшись к нашему столику, чтобы предложить кофе или десерт.

– В жизни не пробовал ничего вкуснее, – ответил Дак с таким торжественным видом, что она рассмеялась. Когда она, собрав тарелки, двинулась на кухню, Дак произнес, понизив голос:

– Как думаете, ей неуютно в присутствии людей, которые…

Энни мгновенно закончила его фразу, словно прочитав его мысли:

– Сдали тест лучше ее?

– Или получили привилегии по праву рождения, которые дали им возможность сдать тест лучше, – пробормотал я.

Изысканная еда, только что принесенная нам, стала доказательством этой привилегии, и от размышлений об этом я ощутил дискомфорт.

Вращая в руке свой стакан с сидром, Энни внимательно разглядывала осадок на дне. Наконец она ответила мягко, но твердо:

– Мне хотелось бы думать, что все должны попадать сюда только благодаря собственным заслугам. Неважно, кто они и откуда.

Я взглянул на нее, желая, чтобы она посмотрела на меня в ответ, но она снова обвела взглядом зал.

– Как бы там ни было, большинство присутствующих здесь говорят на каллийском. У многих он соответствует дворцовому стандарту, но вот за тем столом я слышу саутсайдский акцент, а за нами сидят те, кто говорит с харбортаунским акцентом.

А я и не заметил этого, полностью сосредоточившись на звуках своего родного языка.

– Даже если количество тех, кто говорит на драконьем языке… несоразмерно с общей численностью населения Каллиполиса, – мрачно добавила Энни.

– Надеюсь, у моей сестры будут хорошие результаты, – пробормотал Дак.

Энни протянула руку и, накрыв его ладонь своей ладонью, нежно сжала ее. Она даже не заметила, как Дак замер от ее прикосновения.

А затем ее блуждающий по залу взгляд наткнулся на кого-то, и она тут же убрала руку. Я обернулся. Нас заметил Пауэр, он поманил Энни, приглашая подойти к их с Дарием столику. Девушки из класса риторики, переглядываясь, хихикали, прикрывая рот ладошками.

– Не надо, Энни, – запротестовал Дак.

Не сводя глаз с Пауэра, Энни подняла свой стакан и осушила одним глотком. А затем, поставив его на стол, встала и направилась вперед через зал.

Дак наблюдал за ней, нахмурившись.

– И она еще мне говорит не обращать на него внимания?

Энни

Через месяц нам с Пауэром предстояло встретиться в воздухе. Однако сегодня я подошла к нему с таким видом, будто поединок между нами уже произошел. Когда я остановилась около его столика, он распростер руки, откинувшись назад на спинку стула, словно охватывая все пространство наполненной табачным дымом комнаты с деревянными стенами.

– Добро пожаловать, – с величественным видом произнес он на драконьем языке, – в мои владения.

Девушки, сидящие рядом, глазели на нас с Пауэром, пользуясь возможностью как следует рассмотреть участников будущего турнира. Не дождавшись ответа, Пауэр добавил на каллийском:

– Я только что сказал…

– Я тебя поняла.

– Это делает тебе честь!

Пауэр обернулся к сидящим за столиком.

– В этом турнире Антигона победила моего напарника Дария, – Дарий гневно уставился на него, – а в следующем турнире будет выступать против меня. – Он перешел на драконий язык и заговорщически понизил голос: – Она очень амбициозная крепостная.

За столом послышалось хихиканье. Одна из девушек, явно шокированная его поведением, приглушенно вскрикнула. Пауэр обернулся ко мне, его глаза сияли.

– Разве это не так, Энни? – спросил он на каллийском.

Я почти ощутила, как остальные затаили дыхание в ожидании моего ответа. Я знала, как должна была развернуться эта сцена. Представила Криссу, которая умела поставить Пауэра на место парой удачных фраз в присутствии других. Услышала восторженный смех тех, кто видел его унижение. Я знала, что за столом ждали именно этого.

Но слова не шли у меня с языка.

«Идиотка, а чего еще ты ожидала, когда шла сюда? Думаешь, раз ты победила в турнире, значит, тебе все по плечу?»

– Да, – сказала я ему, чувствуя горечь от своих нелепых слов, к тому же произнесенных на каллийском. – Это так.

А затем отвернулась и пошла прочь.

Ощущение горечи не покидало меня весь день. Мое расписание городских обходов никогда не было столь насыщенным, как у Ли и даже у Дака, и днем мне предстояло только сопровождать Орнби, пожилого ученого, проверявшего старинные книги на драконьем языке для Комитета Цензуры. Мы сидели вдвоем в его пыльном кабинете и просматривали тексты, выбирая, что следует запретить, что стоит перевести для широкой общественности, а что необходимо оставить исключительно для представителей золотого сословия.

– Мы чересчур снисходительны, не так ли? – заметил Орнби, просмотрев то, что я выбрала. – Я бы вообще запретил портрет Повелителя драконов, вызывающий сочувствие. А ты решила сделать его достоянием общественности?

Еще не успокоившись после того, что произошло в Лицейском клубе, я пожала плечами, ответив Орнби одной из его любимых фраз: «Это помогло бы людям научиться сочувствию».

Покачав головой, Орнби сощурил голубые глаза.

– Золотому сословию – возможно. Но мы не можем усложнять повествование для низших сословий, или же они могут что-нибудь неправильно понять. Возможно, даже пожелают вернуть обратно повелителей драконов. Ты ведь гораздо умнее других, Энни, и должна об этом помнить! Возможно, ты способна ухватить соль этого отрывка, но они не смогут…

Обычно Орнби упоминал о моем уме с льстивым и заговорщическим видом, и этого было достаточно, чтобы у меня пропадало желание расспрашивать его о правилах цензуры, но сегодня я снова вспомнила об отце Дака, разносящем слухи о Новом Питосе, и ощутила прилив недовольства.

К концу дня от хорошего настроения, сопровождавшего меня после победы в турнире, не осталось и следа. Дневная тренировка началась с того, что Горан добрых полчаса хвалил в Орлином Гнезде выступления Ли, Кора и Пауэра на турнире, ни разу при этом не упомянув обо мне. Становилось очевидно, что, несмотря на вступление в Четвертый Орден, моя жизнь нисколько не изменилась и в дальнейшем меня, как и прежде, не ждет ничего, кроме огорчений.

После ужина, вновь вернувшись к привычной рутине, я помогала Року с домашним заданием по воздушной тактике на застекленной террасе, где стражники обычно выполняли домашнюю работу, собравшись вместе за столами, расположившись в мягких креслах. Сегодня я раздражалась сильнее обычного, и мы оба начинали терять терпение.

– Ты не должен забывать о третьем измерении. Это не поле, Рок.

Задачи Рока были разложены на столе перед нами, среди них сеть диаграмм, которые я исправляла, на ходу поясняя его ошибки. На другом конце стола расположилась Крисса, скучая над учебником истории, а рядом с ней Дак, закатав рукава до локтей, прикладывал стебли алоэ к своим ожогам. Лучи вечернего солнца скользили по горшкам с растениями, выставленными вдоль стеклянных стен и расползающимися по стеклянному потолку, который был поднят, благодаря чему нас овевал теплый ветерок. Оранжерея – это единственное место в Обители, отведенное для отдыха.

У взъерошенного Рока покраснели глаза, он явно устал вглядываться в мои записи.

– Давай в теории, ладно? Иногда ты бываешь хуже Горана.

– Не нравится, как я объясняю, – найди Ли.

– Я пытался, – откликнулся Рок. – Он был занят.

Сейчас мне меньше всего хотелось слышать о напряженном графике Ли. Я смерила Рока злобным взглядом. Он скрестил руки на груди и ответил мне не менее грозным взглядом. Наш безмолвный поединок прервал раздавшийся сзади голос.

– Энни! Вот ты где.

Я обернулась. Грозная седовласая госпожа Мортмейн, директриса Обители, направлялась к нашим почтовым ящикам. Она вручила мне конверт с печатью министерства, на которой был изображен четырехъярусный город в концентрических кругах из железа, бронзы, серебра и золота.

– Я отдам его тебе лично в руки, хорошо?

Ее глаз дернулся, словно она попыталась мне подмигнуть, а затем она удалилась.

В конверте, адресованном Наездникам Четвертого Ордена, находился список изменений графика для меня, Ли, Пауэра и Кора, который вступал в силу с этой минуты. Увидев свое имя рядом со словами Четвертый Орден, я ощутила, как по спине побежали мурашки.

НАЧАТЬ ПОСЕЩАТЬ:

РАСШИРЕННЫЙ КУРС ПОЭЗИИ НА ДРАКОНЬЕМ ЯЗЫКЕ

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА (ЕСЛИ ЕЩЕ НЕ ПОСЕЩАЕТ)

РАСШИРЕННЫЕ КУРСЫ ЭТИКЕТА И ТАНЦЕВ (НАЧАТЬ ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ ДО ЛИЦЕЙСКОГО БАЛА)

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЕ ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ЗАНЯТИЯ С ПЕРВЫМ ЗАЩИТНИКОМ

Я ощутила, как мое лицо невольно расплывается в улыбке.

Это все-таки случилось. Что бы там ни говорили Горан или Пауэр, какими бы незначительными ни были мои ежедневные обязанности, корабль все-таки отчалил от берега, и я оказалась на его борту.

На следующий день я явилась на занятия по драконьей поэзии на несколько минут раньше, когда еще не открыли дверь в аудиторию. Из всех перечисленных в письме изменений в моем графике эти занятия стали самыми желанными для меня, и я не сомневалась, что смогу в них преуспеть. Наше изучение языков Медеи до сегодняшнего дня носило исключительно разговорный характер, но меня всегда интересовала поэзия на драконьем языке, славившаяся своей красотой. Драконорожденные, особенно аврелианцы, говорившие на этом языке еще до прихода в Каллиполис, славились тем, что жили и дышали своей поэзией, почти всегда говоря цитатами, начиная учить стихи с детства.

Во внутренних покоях Дворца знание поэзии на драконьем языке считалось показателем образованности и грамотности, которые до сих пор ценили патрицианские семьи Каллиполиса и ожидали этого же от своих правителей.

Ли тоже уже ждал около аудитории. Однако он совсем не разделял моего восторга, пылая от негодования.

– Просто не могу в это поверить. Из всех способов потратить время впустую это…

Под его глазами залегли круги. С тех пор как его назначили командиром эскадрильи, он постоянно выглядел утомленным. В конце коридора показался Кор, заспанный и тоже ужасно недовольный.

– Это что, шутка? И это наша награда за вступление в Четвертый Орден?

Один за другим стали появляться и золотые студенты. Заходя в аудиторию, они с любопытством поглядывали на нас. В Лицее стражников было гораздо меньше золотых студентов, и потому наше появление на новых занятиях всегда вызывало интерес. Ни Кор, ни Ли не сдвинулись с места, продолжая стоять около аудитории. Похоже, они были согласны стоять в коридоре до последнего.

– Это необходимо для повышения культурного уровня, – сказала я Кору.

Не сводя глаз с золотых студентов, Кор заговорил, понизив голос:

– Для тебя – возможно. У меня нет твоих способностей к драконьему языку. Я просто позорюсь перед компанией патрицианских детей… ах.

По коридору неторопливо шел Пауэр, на его лице сияла радость.

– Какие кислые физиономии!

Кор смерил его мрачным взглядом.

– Отвали.

Пауэр с глухим стуком бросил свою сумку между Ли и Кором. Две проходившие мимо девушки из золотого сословия взглянули на нас, и Пауэр провел рукой по коротко стриженным волосам и, вскинув бровь, уставился на них в ответ. Они, хихикая, скрылись в аудитории.

– Готов поспорить, здесь нет ничего сложного. Если вы уже знаете наизусть «Аврелианский цикл», это…

Скрестив руки на груди, Ли прислонился к стене. Его губы скривились в усмешке.

– Не знал, что ты такой знаток драконьего языка, Пауэр.

– У меня были репетиторы.

Откинув голову, Ли расхохотался. А затем улыбнулся Пауэру.

– Рад за тебя.

Пауэр поежился, пораженный презрением, прозвучавшим в голосе Ли. Справившись с дрожью изумления, он странно взглянул на Ли и, снова обретя уверенность, поспешил поделиться новой лицейской сплетней:

– Я слышал, что этот курс будет вести бывший наставник щенков Грозового Бича до Революции. Судя по всему, в конце правления их родителей от его преданности и следа не осталось…

Кор невольно хмыкнул. Но улыбка Ли померкла. На мгновение его тело напряглось. Однако, похоже, никто, кроме меня, этого не заметил.

– Мы опоздаем, – предупредила я их.

Войдя в аудиторию, мы уселись за четыре свободных стола на галерке. Оказалось, в наш класс затесался еще один стражник. Я узнала Лотуса еще до того, как он обернулся, по кудрявой копне волос. Судя по тому, что его отец был напрямую связан с поэзией на драконьем языке, он оказался здесь по собственному выбору.

Девушка, сидевшая за соседним столом, наклонилась в мою сторону.

– Ты же Антигона? Антигона сюр Аэла?

У меня тут же создалось впечатление, что ни она, ни я никогда не знали человека с таким именем. Я кивнула, и она расплылась в радостной улыбке.

– В эти выходные ты летала просто бесподобно! – воскликнула она.

Я удивленно улыбнулась ей в ответ, и девушка протянула мне руку. Ее неяркое коричневое платье, оттененное смуглым цветом лица и вьющимися темными волосами, свидетельствовало о комфортной жизни в патрицианской семье: аккуратно отутюженное, длиной до колена, сшитое с точностью яникульского портного.

– Ханна, – представилась она. – Ханна Лунд. Хотя я понимаю, что у тебя нет причин интересоваться тем, кто я такая!

Я пожала ей руку, от изумления не в силах придумать вежливый ответ на столь неожиданное замечание.

– Наши новые студенты. Добро пожаловать.

Профессор, бледный, лысеющий мужчина за тридцать, в очках, последним вошел в аудиторию и, усаживаясь за свой стол, любезно нам улыбнулся.

– Меня зовут Ричард Тиндейл, и я рад видеть вас четверых в своем классе. Давайте посмотрим. – Он заглянул в список, а затем посмотрел на меня. – Ты, должно быть, Антигона сюр Аэла?

– Да, но все зовут меня Энни.

– Но, думаю, на занятиях драконьим языком мы станем называть тебя полным именем, Антигона. Весьма необычное имя для девушки с гор. А еще к нам пришел Пауэр сюр Итер…

Пауэр слегка поднял руку, чтобы его заметили. Тиндейл улыбнулся.

– Добро пожаловать. Буду рад сообщить твоему отцу, что наконец заполучил тебя на свой курс. Кор сюр Маурана?…

Кор кивнул. Взгляд Тиндейла скользнул к последнему новичку, и внезапно его тело напряглось.

– Лео?

«Чертов драконий огонь».

На мгновение зрачки Ли расширились.

– Ли, – поправил он. – Ли сюр Пэллор.

Тиндейл вздрогнул. И поспешил исправиться.

– Конечно, это моя ошибка…

«Лео». Незнакомое имя прозвучало у меня в ушах, словно неожиданно произнесенное ругательство.

Мне хотелось запрятать его поглубже и никогда больше не слышать.

Тиндейл отвернулся от нас, и несколько студентов взволнованно переглянулись между собой. Они словно не могли понять, как Тиндейл мог забыть имя стражника из Четвертого Ордена. Ли сжался на стуле рядом со мной.

– Полагаю, вы четверо получили задание, которое я прислал вместе с учебниками? Отлично. Тогда начнем. Есть желающие почитать на драконьем языке?

В классе уже дошли до середины «Аврелианского цикла», эпической поэмы, считающейся главным литературным произведением на драконьем языке. Ханна вызвалась читать первой. В ее речи не было ни тени акцента, что свидетельствовало о том, что драконий – ее родной язык. Я с удивлением подумала о том, как кто-то с такими корнями мог считать меня потрясающей?

Однако, когда она начала читать об Уриэле на Ароне, который повел свой народ в изгнание, чтобы спастиcь от гибели на залитом ярким солнцем острове старого Ауреоса, Ли закрыл глаза и изо всех сил вцепился в края стола. Я не могла понять, что пробудило во мне такую тоску, – выражение его лица или же произносимые Ханной слова. И хотя я упустила смысл некоторых слов, это не делало трагедию менее острой.

– Антигона, почему бы тебе не начать переводить первой?

Я едва не упала со стула. Тиндейл улыбался, и мне показалось, что я слышу вызов в его голосе. Я торопливо раскрыла тетрадь, чувствуя на себе взгляды целого класса незнакомцев, и уставилась в домашнюю работу. Взглянув на перевод, я мгновенно успокоилась, ведь я трижды проверяла его. Я принялась читать, но когда Ли громко кашлянул рядом со мной, поняла, что читаю слишком тихо, и повысила голос. Вспомнила тренировки в пустых аудиториях в любую свободную минуту после турнира Четвертого Ордена. Закончив, я подняла глаза и увидела, что Тиндейл внимательно смотрит на меня.

– Хорошо, – сказал он. Однако в его голое было больше удивления, чем радости. – Вы заметили что-нибудь интересное в последнем абзаце? Не привлекли ли ваше внимание какие-нибудь фигуры речи?

Вокруг меня поднялись руки. Тиндейл обвел взглядом класс, а затем снова посмотрел на меня, давая мне шанс.

На занятиях разговорным драконьим языком мы не уделяли внимания фигурам речи, однако они были перечислены в словаре в конце учебника, который я просмотрела вчера вечером. Опустив глаза, я стиснула ладони под столом.

– Восходящий триколон[4]. Хиазм[5] и анжамбеман[6].

Класс опустил руки. Тиндейл закивал.

– Отлично, – снова сказал он. – А как насчет формы глаголов? Есть здесь что-нибудь интересное?

– Исторический инфинитив[7].

– Верно подмечено. А его парадигма?

Я прочитала ее.

Тиндейл взглянул на Лотуса.

– Похоже, у нашего сына поэта появился конкурент.

Во время занятия Тиндейл вызывал меня еще несколько раз, а также Пауэра и Кора, и понял, что Пауэр переводит по памяти, а Кор лишь краем уха слышал о грамматике. Однако он ни разу не вызвал Ли.

В конце занятия, отпуская студентов, он пробормотал:

– Задержись на минуту, Ли.

Ли, съежившись, остался сидеть за столом, слегка склонив голову, а мы все вышли из класса.

Я задержалась в коридоре, все внутри у меня сжалось от плохого предчувствия. Может, стоило подождать Ли? Убедиться, что с ним все в порядке после разговора с Тиндейлом?

Но хотел ли он этого?

Хотела ли я этого?

Нет. Я была абсолютно уверена, что мне это не нужно.

– Эй… Антигона? – Ко мне подошла Ханна Лунд. Склонившись набок, она придерживала тяжелую сумку с книгами, заправляя соломенный локон за ухо. Несколько девушек из класса ждали ее чуть в стороне, наблюдая за нами. – После занятий мы идем в библиотеку делать домашнюю работу. Хочешь присоединиться?

Я не сразу поняла, о чем она спрашивает.

Студентка из золотого сословия, вне всякого сомнения, происходящая из семьи патрициев, приглашала меня присоединиться к ней и ее друзьям? И при этом еще волновалась так, словно боялась услышать мой отказ? Я забросила сумку на плечо. Ханна была выше меня; обычно они все были выше меня, эти патрицианские дети. Мне пришлось вскинуть голову, чтобы встретиться с ней взглядом и заметить ее неуверенность.

– Да… С удовольствием.

Ханна радостно улыбнулась.

Пускай Ли сам разбирается с этим Тиндейлом.

Я не беспокоилась о нем до тех пор, пока он не перестал появляться в трапезной. В тот вечер он не явился на ужин, а на следующее утро пропустил завтрак. Я увидела его лишь на занятиях чуть позже, круги у него под глазами сделались еще темнее, вид у него был изнуренный.

Что же сказал ему Тиндейл?

В тот день наездники Четвертого Ордена должны были впервые посетить заседание Верховного Совета, ну или, по крайней мере, это было впервые для некоторых из нас. Я не сомневалась, что Ли уже бывал на этих заседаниях в течение года. Мы слушали, делали записи, а позже, на занятиях с Первым Защитником, должны были задавать свои вопросы.

Эти занятия проходили в конференц-зале рядом с его офисом. Как и из большинства внутренних покоев, из его окон открывался вид на Огненную Пасть – глубокую дыру, ведущую к драконьим пещерам. Во времена старого режима этот проход напрямую соединял покои Трех Семейств с логовами драконов, находящимися от нас на расстоянии звука от свистка. По другую сторону стены из узорчатого стекла виднелся каменный балкон, раcколотый напополам, когда на его край опустился дракон. Оттуда открывался вид на окна, опоясывающие стены покоев. В других частях Дворца, особенно в залах, открытых для народа, оригинальные геральдические символы драконорожденных были уничтожены, однако здесь сохранились окна с витражными стеклами, расписанные красными розами – символами аврелианского дома. Кабинет Атрея выглядел очень аскетично: простая, но добротная деревянная мебель и кресла с твердыми спинками.

Мы встали, когда он вошел в комнату.

– Прошу, садитесь, – произнес Атрей. – Не станем тратить время на формальности.

Мы снова уселись, и Атрей тоже занял свое место, распрямляя воротник простой туники, подчеркивающей суровые, ястребиные черты его сероватого мудрого лица. Он прославился своим аскетическим образом жизни не меньше, чем своими деяниями: осиротевший ребенок из патрицианской семьи, затем ученый в Дамосе, советник при дворе триархов и в конце концов вождь Революции, в результате которой был свергнут прежний режим. Он славился тем, что называл Каллиполис своей женой, а Революцию – своим детищем. Стражники же должны были стать его наследием.

– Я слышал о вас только хорошее, – сказал Атрей, – и для меня большая честь участвовать в заключительном этапе вашей подготовки. Наши занятия будут включать в себя множество обсуждений, начиная от философии и заканчивая поэзией. Это сослужит вам хорошую службу как будущим государственным деятелям: наука полезна для ума, красота – для души.

Он положил перед собой на стол две книги. Одна – его собственный «Революционный манифест», написанный за год до Революции, вторая – «Аврелианский цикл» на драконьем языке.

– Но начнем с обсуждения практических моментов. У вас есть вопросы по поводу заседания Верховного Совета?

Я подняла руку.

В отличие от Перкинса, Атрей сразу заметил меня.

– Антигона?

Ли

Какая ирония – столько лет оставаться в тени, а затем так неудачно попасть в поле зрения старого семейного репетитора.

Как только студенты вышли из аудитории, Тиндейл выглянул в коридор, а затем закрыл дверь. Его шаги гулким эхом отдавались в пустой комнате с каменными стенами.

Я пытался вспомнить, чем когда-нибудь насолил ему, за что сейчас он мог бы меня наказать, но в голову ничего не приходило. Когда мы в последний раз виделись, мне было всего семь лет, и занимался он в основном с моими старшими сестрами.

– Ты жив.

В его голосе прозвучало явное облегчение. Он стоял передо мной, опершись ладонями о первый стол в том ряду, где сидел я, и смотрел на меня так, словно видел призрака.

Так, значит, он не собирался выдавать меня. Я вдруг понял, что все это время сидел затаив дыхание, и с облегчением выдохнул.

– Как тебе удалось выжить?

Он перешел на драконий язык. И хотя теперь я мог свободно дышать, меня охватило раздражение. Если он был так рад, что я выжил, зачем рисковал моей безопасностью ради языковых предпочтений? Кто-нибудь мог подслушивать нас под дверью. Они бы сильно удивились, услышав, как сирота из Чипсайда говорит на чистейшем драконьем языке.

– Атрей вмешался, – ответил я на каллийском.

У Тиндейла округлились глаза.

– Он тебя спас?

Я кивнул.

– А твоя семья… он спас кого-нибудь еще?

Он по-прежнему говорил на драконьем, и меня удивила настойчивость его последнего вопроса.

– Нет.

Он все еще ждал, глядя на меня, но я не мог придумать ничего лучше, как сказать:

– Для остальных было уже слишком поздно.

Я попытался произнести эти слова, не думая о них, но образы близких людей вдруг все заслонили у меня перед глазами, и аудитория померкла.

Тиндейл отвернулся, словно испытывая похожие чувства.

– Прости. Я не хотел говорить об этом, но, думаю, теперь нет смысла скрывать. Я… – он обреченно усмехнулся, – я любил твою сестру.

Мою сестру. Какую именно? Я задумался и внезапно понял, о ком он говорит. И, словно прочитав мои мысли, он добавил:

– Пенелопу.

Внезапно воспоминания о ней обрушились на меня. Ее имя, ее лицо. Мне странно было слышать, как имя сестры произносит другой человек, словно после долгих лет молчания о моей семье часть меня перестала верить в то, что кто-то еще мог их знать.

Он продолжал говорить, но не потому, что хотел этого, а потому, что просто не мог заставить себя остановиться:

– Еще тогда было понятно, что у моих чувств не было… будущего. Хотя я был ученым, но из низов, а она вот-вот должна была обручиться с каким-то аврелианцем, не помню его имени… Но я любил ее. О драконы, я так любил ее. Хотя и знал, что она никогда бы не ответила мне взаимностью, да и не смогла бы остаться со мной. Я никогда никого так не любил, как ее.

Пенелопе было шестнадцать, когда она погибла. Я не знал о помолвке и никогда не думал о ней как о женщине, которую мог полюбить и взять в жены мужчина. Она просто была моей старшей сестрой. Моей красивой, веселой сестрой, которая предпочитала игры со мной взрослым разговорам. Волосы Пенелопы были темными, как у меня, но длинными и вьющимися и падали ей на плечи, как покрывало, когда она приседала передо мной, чтобы стать со мной одного роста.

Я вдруг понял, что сейчас стал на год старше ее, когда она погибла.

– Когда я услышал о том, что произошло в день дворцового переворота… я просто…

Он не договорил, просто умолкнув, и для меня все тоже стихло вокруг.

Я сидел не шевелясь, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Наклонившись вперед, я положил локти на стол, уткнулся лицом в ладони, дожидаясь, пока прекратится это кружение. Хуже всего были звуки, которые накатывали на меня вместе с образами.

Тиндейл так глубоко погрузился в размышления, что едва ли заметил, что со мной происходит. Наконец он снова продолжил свой сбивчивый рассказ. Я ощущал, как его слова проливаются на меня, и постепенно все остальные звуки в моей голове исчезли, а образы растаяли.

– После того как все это случилось, мне казалось, что я сойду с ума, – говорил Тиндейл, его голос звучал хрипло и немного надтреснуто. – Дворцовый переворот стал одной из самых ужасных и кровавых трагедий в истории города. Да, виновные были наказаны, но сколько невинных людей пострадало только из-за того, что родилось в определенных семьях.

– Атрей наказал их, – сказал я, и собственный голос прозвучал откуда-то издалека. – Казни, пожизненные заключения. Для людей, кото…

Я умолк.

– Да, он бросил их в тюрьмы, – ответил Тиндейл, и в его голосе прозвучало нетерпение. – И заставлял нас радоваться этому. День дворцового переворота, страшной резни, напоминание о «бесстрашном начале нового режима». Это темное пятно, позор нового режима, которого Атрей просто не мог допустить. Но когда это произошло, тогда я все понял.

– Поняли что?

– Что он не лучше других. А в конце концов станет еще хуже. Повелители драконов, по крайней мере, славились своим благородством. У них не было ни капли этого трусливого, бюрократического лицемерия.

Тиндейл не производил впечатления человека, заинтересованного в более детальном уточнении. Внезапно меня охватило негодование. Я помнил, что уже когда-то испытывал нечто подобное. Я помнил прежние мечты и былые неудачи. Но тогда я был еще ребенком, а Тиндейл – взрослым. Если он уже тогда был уверен в своей правоте, то мог бы что-нибудь предпринять.

– Если бы вы хотели, то могли бы отправиться на Новый Питос. Если были уверены, что при старом порядке было лучше.

– Я пытался, – ответил Тиндейл.

Я замер, а затем резко спросил:

– Но?…

– Но мне сказали подождать.

Это была совсем не та причина, которую я ожидал услышать.

– Кто?

– Люди, с которыми, я думаю, ты бы захотел встретиться. Люди, – Тиндейл сделал ударение на последнем слове, – которые ждут своего часа.

Солнце опустилось совсем низко, и его оранжевые лучи проникали в комнату, освещая столы и силуэт Тиндейла, отбрасывая драгоценные капли яркого света, пронзая витражное стекло окон.

– Вы говорите о Новом Питосе. О полуаврелианцах.

Я слышал скептицизм в своем голосе, несмотря на бешено бьющееся сердце. Я прочитал слишком много передовиц в «Народной газете», полных подобных заговорщических теорий. Националистические настроения, подогреваемые этими теориями, легко было отследить, и эту вполне предсказуемую химическую реакцию Министерство Пропаганды могло при желании задушить на корню.

– Это пустая угроза. Они бессильны.

– Или же хотят, чтобы так считали в Каллиполисе.

Мы уставились друг на друга, и я промолчал. Хотя мое сердце продолжало бешено колотиться. Я вспомнил слова Перкинса на последнем занятии дипломатией: «Мы и понятия не имеем, что они готовят, скрытые за плотным пологом тумана над Северным морем».

– Атрей знает, кто ты? – спросил Тиндейл.

Я покачал головой.

К моему удивлению, Тиндейл улыбнулся.

– Замечательно! – воскликнул он. – У тебя появится отличная возможность.

«Отличная возможность для чего?»

Мотив мог быть только один.

– Ты хочешь с ними встретиться? – спросил Тиндейл. – Уверен, они будут рады снова тебя увидеть. Уверен, они скучали по тебе.

У меня сжалось горло.

«Кто эти они? Кому еще удалось выжить? Узнают ли они меня?…»

– Я уверен, они не откажутся от твоей помощи, – добавил Тиндейл.

* * *

Проливной дождь и непроглядный туман окутывали Северное море. Мы проводили тренировку эскадрилий: Крисса возглавляла отряд на небесных рыбах, Кор – на драконах грозового бича, я же вел вперед аврелианцев. Воины моей эскадрильи мчались друг за другом сквозь пелену дождя, стараясь держать строй, несмотря на плохую видимость, мы торопились прорвать плотный заслон облаков. Голубое небо и яростное солнце показались ослепительными, когда мы наконец вырвались из плена туч. Пэллор стряхнул воду с крыльев с довольным фырканьем, я ощущал его тяжелое дыхание и, сдернув шлем, смахнул дождевые капли с глаз. Мы провели перекличку, когда все аврелианские наездники прорвались сквозь облака, промокшие и дрожащие, но сохранявшие строй. После переклички у нас с Пэллором появилась минутка, чтобы отдышаться.

И вот тогда я увидел это. На горизонте показались другие драконы.

Поначалу мне не показалось это странным, я решил, что эскадрильи разделились и некоторые могли улететь дальше на север, чем планировали.

Пока я не заметил блеск золота.

Аврелианцы.

Но я только что провел перекличку среди своих аврелианцев.

И это означало, что те, кто маячил на горизонте, не имели отношения к военно-воздушному флоту Каллиполиса.

А затем я увидел и другие цвета: блики голубого, пятна черного. Большая флотилия на драконах трех пород.

Они приближались. Становясь все больше, их силуэты четко вырисовывались на фоне ясного неба.

У меня встали дыбом волосы на затылке.

Целая флотилия открыто показывалась нам.

«Они выжидали время».

И внезапно во мне вспыхнули одновременно чувства удивления, радости и тоски, передаваясь Пэллору, который издал пронзительный вопль. Мои чувства вырвались из его глотки.

А когда вопль стих, сквозь свист ветра до меня донесся новый крик. Это была Энни:

– Все вниз!

Она размахивала кулаком, подавая сигнал тем, кто был слишком далеко, чтобы услышать ее голос. Остальная часть эскадрильи начала отступать под прикрытие слоистых облаков. Сквозь туман, окутавший мое сознание после всплеска, я вдруг осознал, что никогда раньше не слышал, чтобы Энни отдавала приказы, потому что командиром эскадрильи был я. Но я застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от надвигавшегося на нас флота. А те мысли, которые я сумел отделить от эмоций Пэллора, сосредоточились на одном.

«Мой народ. Моя семья. Близко…»

– Макс, Дейдра, найдите Кора и Криссу и скажите им, чтобы они отозвали свои эскадрильи – учения окончены! Передайте, что у нас прямо по курсу иностранный флот с боевыми драконами, в полутора километрах на север!

А затем Энни резко развернула Аэлу, загородив нам с Пэллором вид на новопитианскую флотилию. Она тоже стянула с головы шлем, и я увидел ее смертельно бледное лицо с огромными от ужаса глазами. Потемневшие от дождя волосы прилипли к ее лбу, вода струилась по ее лицу. Впервые, глядя на меня, она выглядела испуганной.

– Ли, уходим!

Загрузка...