Рождественский подарок

I

В канун Рождества все были заняты предпраздничными хлопотами. Мира обновляла свой гардероб, Кинрю суетился с подарками, я же наносил визиты своим многочисленным петербургским знакомым. В доме моего мастера и наставника Ивана Сергеевича Кутузова я впервые и встретился с князем Николаем Николаевичем Титовым, как мне было известно, человеком довольно влиятельным при дворе. Кутузов представил его мне масоном, членом одной из известных столичных лож.

Невольно я бросил на князя внимательный взгляд. Наставник шепнул мне на ухо, что Николай Николаевич служит в Московском архиве Коллегии иностранных дел, но часто бывает в Санкт-Петербурге.

– Он дружен с князем Голицыным, – добавил Кутузов многозначительно, – с обер-прокурором Синода. А через него водит знакомство с графом Румянцевым. Вам, должно быть, известно, что граф близок к царю…

Я согласно кивнул. У меня и так не оставалось сомнений, что Титов принадлежит к сильным мира сего.

– Яков Андреевич Кольцов, – отрекомендовал меня Иван Сергеевич князю Николаю Николаевичу с приятной улыбкой на устах. Звезды на его белом мундире блистали в свете бронзовых канделябров.

– Charme' de vous voir, – ответил Титов с заметным акцентом.

– Взаимно, – произнес я по-русски, продолжая вглядываться в его лицо. Однако мне показалось, что сурово оно только на первый взгляд. Я мысленно гадал, к какой из орденских степеней он принадлежит. Что-то подсказывало мне, что Николай Николаевич Титов, скорее всего, был посвящен в один из высших градусов Шотландского обряда.

Князь взирал на меня нежно-голубыми глазами и улыбался тонким изгибом чуть бледноватых губ. Мне подумалось, что он болен какой-нибудь сердечной болезнью, до того нездоровым показался мне цвет его лица.

Титову было около шестидесяти лет, но выглядел он немного старше. Со щек у него свисали седые бакенбарды, посеребренные инеем волосы на голове были уложены у Николая Николаевича в довольно красивую прическу. Одет князь был в штатский светлый костюм.

Я обратил внимание, что руки у моего нового знакомца были довольно сильными, с узловатыми крепкими пальцами, один из которых был украшен чугунным перстнем с адамовой головой.

Точно такой же я видел и у Кутузова. Он выдавал принадлежность Титова к масонской ложе.

На этом приеме в доме Ивана Сергеевича мне удалось сдружиться с этим обаятельным старичком. Он оказался довольно прост в обращении, так что мне не составило особого труда войти к Николаю Николаевичу в доверие. В итоге я получил приглашение в его имение на Рождество. Отказаться у меня не было никакой возможности, да и желания, говоря откровенно, – тоже!

– Но буду я не один, – оговорился я. Мне не представлялось возможным оставить Миру с Кинрю в одиночестве на этот великий праздник, когда зажигались сверкающими огнями душистые елки, и всех вокруг охватывала рождественская лихорадка.

– Я наслышан о вашей компании, – улыбаясь ответил князь. Я знал, что о Мире и Кинрю в северной столице ходили слухи.

Кое-кому было известно, что я привез из обоих с Востока, где выполнял возложенную на меня орденом «Золотого скипетра» миссию.

Мира была родом из Индии, где мне удалось однажды спасти ей жизнь, и потому она мнила себя обязанной быть в меня влюбленной до конца своих дней. Индианка была несказанно хороша собой и слыла у себя на родине гадалкой. Впрочем, мне и самому не приходилось сомневаться в ее способностях. В моем же доме на Офицерской улице она добровольно взяла на себя обязанности управительницы и экономки.

Кинрю же покинул вместе со мной Японию, где занимал видное положение при дворе. Только с его помощью я и сумел избежать всех ужасов тюрьмы. На самом деле моего друга звали Юкио Хацуми, хотя сам он себя почему-то именовал Кинрю, что в переводе с его языка значило ни больше ни меньше как «Золотой дракон»! Во избежание недоразумений я представлял его моим знакомым в качестве преданного и бессменного своего слуги. Японец нисколько не возражал, он и сам считал себя кем-то вроде моего ангела-хранителя!

– И вы не возражаете, что я приеду к вам в имение со своими спутниками? – осведомился я.

– Не возражаю, – ответил князь.

Вот так и состоялось наше знакомство. Чуть позже от Кутузова я узнал, что в имении Николая Николаевича Титова будет еще гостить и индийский брахман. Как оказалось, князь слыл в столицах выдумщиком, чудаком и любителем экзотики. О других гостях Иван Сергеевич и словом не обмолвился, так что мне предстояло познакомиться с ними прямо на месте. Я подозревал, что пригласили меня в имение неспроста…

Я вернулся домой в предвкушении грядущего праздника.

Навстречу мне вышла Мира, которая, как всегда, уже успела соскучиться. Глаза ее лучились от счастья.

– Яков Андреевич! – обрадовалась она.

Колонный портик в античном стиле, притворяющий двери моего дома, был весь засыпан снегом. Белое покрывало, сотканное метелью из бесчисленного количества снежинок, переливалось в свете фонарей, соперничая с ночными звездами.

– Здравствуй, моя дорогая! – кивнул я Мире, которая куталась в ганзу из винного бархата – подбитый и украшенный горностаем короткий глухой жакет с длинными, узкими рукавами. Смуглые ладони моей индианки скрывали изящные кружевные манжеты. Ее густые черные волосы были убраны в греческую прическу, которую мокрый снег скрывал, будто бы пуховым, вязаным на спицах, платком. Снежинки таяли, стекая ей на лоб мелкими, прозрачными каплями.

Мира протянула мне озябшие руки. Я сжал их в своих ладонях.

– Да ты совсем замерзла, бедняжка, – шепнул я встревоженно и устремился в наш особняк, увлекая ее за собою.

– Нет, – возразила она. – Мне нравится этот снег!

– Ты заболеешь, – проговорил я, ускоряя шаг. – И это на праздники-то! – продолжал возмущаться я. – Ничего себе подарочек к Рождеству!

– Сваруп приготовит мне бальзам, – улыбнулась Мира. – У него волшебные руки, – сказала она, послушно ступая следом за мною по расчищенной от снега дорожке. Сварупом звали индийца, старого слугу, которого Мира привезла с собою ко мне из Калькутты.

Я бросил взгляд в сторону английского парка, примыкающего к особняку. Он радовал глаз отсутствием какой бы то ни было симметрии. Деревья, посаженные свободными группами, стояли, словно заснеженные истуканы.

– Красиво, – проследив за моим взглядом, сказала Мира.

Я кивнул.

– Как твой поход к модистке? – спросил я у нее уже в гостиной.

Мира сняла канзу, представ передо мною в европейском муаровом платье с завышенной на французский манер талией.

Она острожно стряхнула снежинки с роскошных волос.

– Удачно, – заулыбалась девушка.

– Очень кстати, – заметил я, думая о своем.

– Почему? – удивилась индианка.

– Завтра утром мы все уезжаем в имение к одному очень знатному господину, – ответил я. – И проведем у него все праздники…

– Вот как? – Мира всплеснула руками. – А Кинрю уже знает об этом?

– Нет, – я покачал головой, снимая цилиндр. – Но узнает вот-вот!

– Что за господин? – осведомилась Мира.

– Князь Николай Николаевич Титов, – ответил я. – Очень влиятельная особа при дворе.

– А… – Мира кивнула. Не трудно было догадаться, что это имя ей ни о чем не говорило. Однако она предпочла удержаться от комментариев.

Спустя около получаса в карете прибыл Кинрю с обмороженными щеками, которые горели огнем. Аннушка, горничная, в тайне в него влюбленная, кинулась растирать их снегом. Я ей приказал прекратить это безобразие и велел ему согреться рюмкой крепкой прозрачной водки, бокалом душистого чая с цикорием и укутаться в шарф из кашмирской шерсти.

Мира только руками всплеснула, едва завидев его обмороженную физиономию. Она российские морозы переносила как-то полегче, да и вообще, жизнь в Пальмире Финской – я имею в виду любимый наш Петербург – давалась ей с гораздо меньшим трудом, чем бесстрашному Золотому дракону с глазами египетского сфинкса.

Кинрю велел Аннушке отнести в свою комнату свертки с подарками.

– И что, – поинтересовался я, – так и не покажешь до праздника?

– Не-а… – покачал Кинрю головою, укутанной в теплый кашмирский шарф. Это вышло так уморительно, что Мира расхохоталась переливистым звонким смехом.

Как только он отогрелся и немного пришел в себя, я объявил ему, что утром мы уезжаем.

– Подозрительно это как-то, – проговорил Кинрю. – Не иначе во всем этом замешан Иван Сергеевич, – мой Золотой дракон, как всегда, подразумевал Кутузова и, надо сказать, не без причины.

– Мы едем в имение князя Титова отмечать Рождество Христово, – твердо ответил я. По крайней мере, мне самому об этом более ничего известно не было, а отказать такому влиятельному человеку, как протеже самого господина Румянцева, в таком сущем пустяке, как вождение хоровода кругом Weihnachtsbaum, то есть рождественского дерева, я не имел, впрочем, никакой возможности! О чем я тут же и записал в своем дневнике с бархатной обложкой, который надоумилось мне вести по совету Иоанна Масона, с целью исповедания.

– И все равно, – настаивал японец, – сдается мне, что здесь не обошлось без нашего благодетеля! – он усмехнулся.

Я пропустил его иронию мимо ушей, в конце концов, именно участие Ивана Сергеевича Кутузова и позволяло нам вести безбедное и, я бы даже сказал, блистательное существование.

После ужина я поднялся в свой кабинет, который располагался справа по коридору окнами в сад. Он представлял из себя небольшую комнату, выстроенную в готическом стиле, со сводчатым потолком и единственным витражным стеклом. Под стрельчатыми сводами этой кельи мерцал единственный миниатюрный фонарик, блики от которого ложились на стены, обитые нежно-розовым шелком.

Эту ночь я провел именно здесь, в ожидании визита моего мастера, который обычно входил через тайную дверь, скрытую с глаз темно-коричневым гобеленом. Однако Иван Сергеевич моих ожиданий не оправдал, и мне оставалось только гадать, что же нас ждет в имении Николая Николаевича Титова…

К вечеру следующего дня мы прибыли по месту своего назначения. Наши цуги, – упряжки, в которой лошади шли парами одна за другой, – остановились прямо у парадного входа в усадьбу. Освещенный подъезд предваряли темные ели, дремавшие в кружеве инея, застывшего на тяжелых ветвях прозрачными каплями серебра.

– Как красиво! – восхищенно проговорила впечатлительная индианка. От непогоды ее защищала длинная темно-лиловая тальма с пелериной и бобровая черная шапочка. На пальце поблескивал перстень с рубином – рождественский подарок Кинрю.

Японец не удержался и одарил нас всех накануне поездки.

Лично мне он преподнес изящную часовую цепочку. Я же, в свою очередь, торжественно вручил ему исключительно модный галстук. Кинрю европейскую одежду не особенно уважал, но сделал вид, что доволен, соответственно случаю.

Мира получила от меня в подарок браслет из яшмы, который тут же спрятала в свой ларец с драгоценностями.

Не успели мы выбраться из кареты, как здесь же остановился еще один дорожный дормез.

– Гости съезжаются, – глубокомысленно заметил Кинрю, вдыхая подвижными ноздрями аромат заснеженной хвои. – Русская зима! – проговорил он, потягиваясь.

Я внимательнейшим образом рассмотрел карету со вновь прибывшими и заключил, что она из себя ничего особенного не представляла. Я пообещал себе ничего из вида не упускать. В конце концов, мне ведь так до сих пор и не было понятно, зачем меня пригласили погостить у князя Титова.

Из дормеза выскользнула женщина лет тридцати и тут же нырнула в сугроб. Тогда ей на помощь бросился кучер.

– Барыня, да что же вы! Да как же!.. – причитал он, вызволяя ее из снежного плена.

По ее внешнему виду я заключил, что в самом ближайшем будущем нам предстоит, по-видимому, познакомиться с англичанкой.

Женщине наконец удалось выбраться из сугроба и встать на ноги.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она по-русски с заметным акцентом. И я только лишний раз убедился в том, что моя догадка относительно ее происхождения, кажется, справедлива.

– А особа-то – оригиналка, – сострил Кинрю.

– Не вижу ничего смешного! – возмутилась сердобольная индианка и передернула плечами под тальмой.

Женщина была одета в зимнее бархатное пальто, пошитое на английский манер: с короткой талией и длинным, закругленным спереди поясом, заложенным складками и отделанным вдоль нижнего края плотными кружевами небесно-голубого оттенка.

Она комкала в руках меховую муфту и то и дело поправляла маленький зимний капор на голове. Всеми силами женщина старалась побороть охватившее ее смущение. От внимания англичанки не ускользнуло, что у подъезда остановилась наша карета, и что какой-то незнакомый господин со странным разрезом глаз рассматривает ее из окна.

– Кинрю! – одернул я своего «Золотого дракона». – Барышне и так довольно неловко!

– Интересно, кто она, – не скрывая своего любопытства, протянул японец.

– Скоро познакомимся, – заверил я.

Англичанка скрылась в дормезе, но через несколько секунд снова выпорхнула из него и велела кучеру вынести наружу ее багаж. Потом она помогла выбраться из дормеза мальчику лет пяти.

– Сашенька! Быстрее! – приказала она. – Нас уже заждались! – взволнованно воскликнула англичанка.

– Гувернантка, наверное, – высказал я свое предположение.

– Настенька! – в этот раз англичанка обращалась к такой же маленькой девочке. – Я вас умоляю, поторопитесь!

Наконец-то и дети выбралась из дормеза и стали бросать друг в друга снежками.

Гувернантка возвела очи к небу и что-то пробормотала себе под нос на родном языке. Потом она вздохнула и тихонько произнесла, обращаясь к Богу:

– Oh my God!

– Еще те деточки! – заулыбалась Мира.

Все-таки англичанке удалось увести их в усадьбу. Тогда и мы покинули свои цуги и направились прямо к подъезду, где нас ожидал в парадной красной ливрее вышколенный лакей.

Николай Николаевич ждал нас в гостиной. Здесь же кружились дети со своей гувернанткой, которой никак не удавалось сладить с обоими. Однако князь смотрел на это сквозь пальцы и, казалось, был абсолютно доволен тем, что происходило вокруг.

– Знакомьтесь, – проговорил он улыбаясь, – внуки!

– Очаровательные детки! – сказала Мира.

– О, да! – кивнул Кинрю.

– Ну-ка марш в детскую! – велел Николай Николаевич. – Елку еще не зажигали!

Как ни странно, дети деда послушались. Англичанка ушла вместе с ними, слегка прикусив губу.

– Француженку они уже выжили, – пояснил Титов, усмехнувшись.

– Не удивительно, – заметил я и представил брату-масону двух своих спутников.

– Charmante… – князь Титов низко поклонился и поцеловал индианке смуглую руку.

В этот момент в комнату вошла немолодая уже женщина в темно-вишневой атласной робе и пышном чепце, расшитом некрупным бисером.

– Ольга Павловна, – представил ее князь Титов. – Моя супруга.

– А почему вы не представите нам англичанку? – позволил себе поинтересоваться японец.

– Ну… – замялся князь, – это как-то не принято.

Я ткнул моего Золотого дракона в бок.

– Впрочем, – добавил Николай Николаевич, – вы еще познакомитесь с Мери-Энн… То есть, – он поправился, – с мисс Браун.

Ольга Павловна смерила своего мужа колючим взглядом темно-карих, почти что черных, глаз. Я заметил, что и с Мирой они, едва увидевшись, не взлюбили друг друга. Княгиня показалась мне особой довольно высокомерной.

Через какое-то время лакей объявил, что прибыл еще один гость. Я ожидал увидеть индийского брахмана, о котором так много говорили в Петербурге. Но в гостиную вошел высокий мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, во фраке с серебряными пуговицами. Лакей снял у него с плеч медвежью шубу и скрылся в коридоре.

– Иван Парфенович Колганов, – отрекомендовал его хозяин имения. – Мой близкий друг.

– Яков Андреевич Кольцов, – проговорил он, указывая на меня. – Приятель Ивана Сергеевича Кутузова.

Я заметил, что имя моего покровителя произвело на Ивана Парфеновича неизгладимое впечатление.

Не успели мы с этим господином пожать друг другу руки, как на пороге неожиданно возник Лаврентий Филиппович Медведев.

– Какими же судьбами? – вслух удивился я.

Присутствие в имении квартального надзирателя, который время от времени оказывал мне услуги полицейского рода, еще больше убедило меня во мнении, что я оказался здесь неспроста, и что следует ожидать всяческих неожиданностей. Мне очень хотелось переброситься парой фраз с надзирателем наедине.

– Лаврентий Филиппович, – объяснил князь Титов, – приходится двоюродным племянником моей дорожайшей супруге.

– В самом деле? – картинно обрадовался я. – Какое совпадение! Ведь мы знакомы!

– О, да! – кивнул Лаврентий Филиппович, захлопав золотисто-рыжими ресницами. Одно я знал наверняка: он меня на дух не выносил, но терпел по долгу службы и из материальных соображений.

Мира устроилась на оттоманке, почти что у самого камина.

Она очень любила смотреть на огонь, словно наблюдала в его пламени занимательные картины. Однажды индианка шепнула мне на ухо, что видит там наше будущее. Но я не стал пытать ее, что оно нам сулит.

Николай Николаевич, Колганов, Лаврений Филиппович и я устроились за ломберным столом. Должен признаться, что за игрой мне обычно везло до неприличия! В меру своих возможностей я старался этим не пользоваться… Если только в интересах нашего Ордена!

Княгиня Ольга Павловна присела к Мире на оттоманку.

– Говорят, вы предсказываете будущее? – зашептала она.

– Говорят, – подтвердила Мира, ничуть не изменившись в лице. Она чувствовала, что в вопросе княгини сквозила ирония. Однако индианка и вида не подала, что ее это каким-нибудь образом трогает. Выдержки моей Мире было не занимать. В этом мне пришлось убедиться еще у нее на родине.

А светские страсти не шли ни в какое сравнение с тем, что нам пришлось вынести с ней на Востоке!

В платье, затканном золотом, с золотой диадемой на волосах, моя индианка выглядела восхитительно и всем своим видом походила на принцессу из сказки. Мирины зрачки сливались с черным бархатом ее глаз.

– Вы не похожи на гадалку, – заявила княгиня. – Хотя…

– полагаю, она едва не сказала, что Мира вполне могла бы сойти за цыганку, промышлявшую ворожбой, но вовремя прикусила язычок. Если бы Ольга Павловна осмелилась на такое, то скандала с мужем было бы не избежать! А ей совсем не хотелось испортить себе весь праздник. К тому же князь оказался настолько щедр, что превзошел все ее ожидания…

Мира встретилась глазами с княгиней, и та невольно отвела взгляд. Глаза индианки завораживали, гипнотизировали, манили за собой в глубокую бездну…

Ольга Павловна отмахнулась от этого взгляда, словно от наваждения. Она с трудом поборола в себе желание перекреститься и три раза воскликнуть: «Чур меня!»

– Возможно, – промолвила Мира и снова устремила свой взгляд в камин, где мирно потрескивало пламя. За окнами завыла вьюга.

А я то и дело отвлекался от игры и проиграл два роббера.

– Что-то вам сегодня не везет, Яков Андреевич! – усмехнулся Лаврентий Филиппович Медведев и подмигнул мне заплывшим глазом. Я же никак не мог сосредоточиться на игре, все мое внимание привлекли к себе Мира с княгиней. Я почему-то переживал за индианку и не мог найти объяснения своей тревоге. Чувство мое скорее было иррациональным.

– Ну, так вы все-таки умеете предсказывать будущее? – спросила княгиня Титова напрямик.

– Иногда, – ответила Мира, не отрывая взгляда от пламени.

Отсветы его плясали в ее глазах. – Вы хотите, чтобы я вам погадала? – улыбнулась индианка.

– Ну… – княгиня Титова замялась. – Ключнице нашей, Грушеньке, вздумалось тут, накануне, лить в воду воск. И я при этом присутствовала. Ну, словом…

– И что же привиделось вашей Грушеньке? – перебила ее Мира.

Ольга Павловна помедлила несколько секунд, прежде чем отважилась ответить на вопрос индианки.

– Ну же! – поторопила ее Мира, которой уже самой не терпелось узнать, что же такое увидела ключница в воде.

– Гроб, – наконец-то выговорила княгиня. – К чему бы это?

– вслух удивилась она. – У нас вроде, слава Богу, все здоровы, – Ольга Павловна развела руками.

– Мрачное предсказание, – нахмурилась Мира. – Вы ведь и сами знаете, княгиня, что оно означает смерть, – в тишине, которая воцарилась вокруг, последние слова прозвучали особенно громко.

Все присутствующие переглянулись между собой, я и сам почувствовал холодок, пробежавший у меня по спине.

– Дамы, – укоризненно проговорил Николай Николаевич, – довольно городить всякие глупости!

В это время хлопнула какая-то дверь, и игроки все вздрогнули. Оставалось признать, что в гостиной не оказалось ни одного человека с крепкими нервами. Ввиду своей принадлежности к масонской ложе я должен был любить смерть, ибо это была седьмая заповедь Соломона. Однако я не мог не заметить, что предсказание Миры произвело гнетущее впечатление и на князя, который так же, как и я, имел самое непосредственное отношение к братству свободных каменщиков.

В гостиную снова вошел лакей, и все взгляды обратились к нему. Он объявил, что прибыл некто Станислав Гродецкий.

Присутствующие вздохнули с облегчением, похоже, что все уже готовы были увидеть нечистого или саму костлявую старуху с косой.

В комнату вошел рафинированный молодой человек из высшего общества, одетый франтом, с высокомерным выражением холеной физиономии. У него были пронзительные ярко-голубые глаза, римский точеный профиль, белокурые волосы и тонкая линия губ, сомкнутых в тетиву. Воротник его рубашки был так накрахмален, что, казалось, грозился задушить своего хозяина.

Он поклонился с изяществом денди. Князь Николай Николаевич лично представил его. Он сказал, что познакомился с ним в Петербурге на приеме у императора. Позже Титов шепнул мне на ухо, что молодой человек имел негласные полномочия польского посла. Личность нового гостя весьма заинтересовала меня, тем более что я так до этого времени и не узнал, для чего меня пригласили в это странное общество. Квартальный надзиратель Медведев и Станислав Гродецкий – высокопоставленный представитель Царства Польского, наделенного, кстати, конституцией, играют за одним зеленым столом и вместе празднуют Светлое Рождество Христово!

Станислав Гродецкий присоединился к нам за ломберным столом, неожиданно оказавшись довольно приятным собеседником и любезным в обхождении человеком.

В перерыве между робберами я вышел в коридор, через несколько минут здесь же появился Медведев.

– Яков Андреевич! – воскликнул он. – Извольте объясниться!

– Что вы хотите этим сказать? – не понял я.

– Бросайте свои уловки! – замахал руками Лаврентий Филиппович. – Зачем вы здесь? И зачем меня заманили сюда?

– Что? – вновь удивился я. – Кто вас заманил?

– А то вы не знаете! – возмущенно выдохнул он. – Кутузов, конечно, Иван Сергеевич. Кольцов, неужели без вашего ведома?! – вдруг догадался он. – Да быть такого не может!

Я молча переживал свой позор и унижение.

– Да что же все-таки происходит? – вскричал Медведев и почесал пятерней в затылке.

– Я и сам хотел бы узнать ответ на этот вопрос, – проговорил я невесело. Происходящее только лишний раз доказывало, что Кутузов мне так до сих пор полностью и не доверяет. Я решил при первой же возможности начистоту объясниться с хозяином и потребовать у него объяснений. – Что велел вам Кутузов? – спросил я Лаврентия Филипповича.

– Да ничего особенного, – развел он руками, – присматривать, да приглядывать… Он и не обмолвился, что и вы здесь тоже будете… – Медведев задумался, подыскивая подходящее слово, и, наконец, произнес: – ммм… гостем!

После этого короткого разговора мы вернулись в гостиную.

– Что-то наш главный гость запаздывает, – заметил Николай Николаевич, банкуя.

– Кого вы имеете в виду? – осведомился Иван Парфенович.

– Индийского брахмана, – ответила за мужа Ольга Павловна.

– Николай Николаевич и дня без какого-нибудь чудачества прожить не может, – с некоторым раздражением произнесла она.

– У вас золотой муж, – вступил в разговор Гродецкий. – С таким-то уж точно не соскучишься!

– Что верно, то верно, – покачала головой княгиня, седые букли вылезли у нее из-под чепца.

– Он в самом деле индиец? – спросила Мира, в глазах ее вспыхнул истинный интерес.

– Конечно, милочка, – ответил князь. – Самый что ни на есть! Говорят, что он из Калькутты… Путешествует!

В этот самый момент в гостиную вбежала белокурая девочка Настя. На ней было надето очаровательное короткое пышное платье из бледно-розового перкаля с длинными узкими рукавами, опоясанное под мышками алой лентой крест-накрест.

Из под него высовывались длинные панталончики с кружевной оборкой и ноги, обутые в красные туфельки из саржи.

Следом за ней выскочил и Сашенька из-за бархатной занавески, отделявшей гостиную от детской. Светлые волосы его были взлохмачены, короткий жилет расстегнут.

– Саша! Настя! – кричала гувернантка с английским акцентом. Она ворвалась в гостиную следом за детьми.

– Тише-тише, – попросил Николай Николаевич и рассмеялся.

– Я чувствую, что пора зажигать свечи на рождественской елке!

– Пора! Пора! – подхватили детские голоса.

Мое внимание невольно привлекла к себе Мери-Энн. Она бросила такой пламенный взгляд на Гродецкого, что меня это привело даже в некоторое замешательство. Я никогда не относил себя к снобам, но… Что может быть общего между Станиславом и англичанкой – гувернанткой?! Я чувствовал, что здесь что-то не так, и мысленно распекал Кутузова за то, что он ничего мне не объяснил, и я вынужден был поэтому ощущать себя безоружным!

Тогда мне пришло в голову внимательнее присмотреться к Гродецкому, а заодно и к обаятельной гувернантке мисс Браун. Она совсем не справлялась с детьми, которые бесились в гостиной, как маленькие чертенята.

Наконец Титов пригласил всех в зал, где стояла елка, вся разукрашенная шарами, игрушками и конфетами в красивых блестящих обертках и увенчанная разноцветными лентами. Князь Николай Николаевич сам лично снял с дерева покров Изиды и зажег изящные свечки.

Дети в восторге занялись полученными подарками, и только тогда гувернантке все-таки удалось их увести.

Я не переставал наблюдать за Станиславом, который никак не прореагировал на то, что мисс Браун ушла. Он вообще вел себя так, будто ее не замечал, как это и было положено рафинированному человеку из общества.

– Что-то брахман запаздывает, – заметил Лаврентий Филиппович, постучав себе по часовому циферблату. Он посмотрел в окно – метель разыгралась совсем не на шутку!

– Как бы не стряслось чего, – встревоженно проговорила княгиня, выглядывая в окно. – Вьюжит-то как! – выдохнула она.

Всем сразу поневоле вспомнилось мрачное Мирино предсказание.

– Скучно, – вздохнул Гродецкий.

– А вы ожидали циркового аттракциона? – язвительно осведомилась княгиня Титова.

– Нет, но… – Станислав поправил галстук.

– А вы позовите Грушеньку, – предложил Колганов. – Она нам и погадает… Повеселит! – Иван Парфенович хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

Ольга Павловна изменилась в лице. Она побледнела и снова присела на оттоманку.

– А что Грушенька? – не понял поляк.

– Я что-то не то сказал? – недоуменно осведомился Колганов.

– Это все нервы! – объяснил Николай Николаевич. – Дамская болезнь!

В ту же секунду в гостиную вошел еще один незнакомец. На вид ему было около сорока лет, держался он уверенно, но что-то все-таки выдавало в нем простое происхождение. Я бы определил его как «человека из народа». Однако было заметно, что человек этот немало добился в жизни.

– Николай Николаевич, – обратился незнакомец к Титову. – Подъезды-то все к имению занесло, как бы беды какой не вышло… Гости-то какие еще ожидаются? – нахмурился он.

– Вот незадача-то! – покачал головой Титов. – Что же теперь с брахманом-то стряслось?

– Замерз где-нибудь в степи, – высказал свое предположение поляк, наделенный негласными полномочиями.

Мира передернула оголенными плечами.

– Какой ужас! – с дрожью в голосе проговорила она.

Николай Николаевич представил незнакомца:

– Сысоев Никита Дмитриевич – наш управляющий.

Через некоторое время в дверях снова появился красный лакей.

– Индийцы пожаловали, – поклонился он. – Карета у них где-то в дороге застряла, – добавил лакей. – Занесло ее, завьюжило… Так они пешком добирались!

– Ну вот и не сбылось предсказание, – облегченно вздохнул Титов, перекрестившись.

Мира пожала плечами.

– Слава Варуне! – прошептала она.

Насколько мне было известно, Варуна был воплощением безграничной силы богов. Бог – судья! Именно он карал и миловал…

– Крита – удел того, кто странствует, – чуть слышно добавила моя индианка. Я понял, что она имела в виду золотой век. Мне вспомнились строки из «Брахман» – древнеиндийских священных книг, которые дополняли «Веды» и толковали ведические ритуалы. Кто-кто, а Мира хорошо разбиралась в священных текстах!

– Что вы там такое шепчете? – поинтересовался Владислав Гродецкий. – Скажите вслух! Нам всем все это безумно интересно! – его голубые глаза пронзительно блеснули.

Мира исполнила его просьбу: «Кали-век – это век лежащего, Двапара – того, кто поднимается, Трета – в долю достается вставшему, Крита – вот удел того, кто странствует!»

– Что это? – изумилась Ольга Павловна.

– Железный век, медный, серебряный и золотой… – ответил черноглазый гость во фраке, который неожиданно вырос в дверях. Чуть позади стоял с поклажей в руках его слуга в национальном индийском костюме. У них у обоих зуб на зуб не попадал.

– Это и есть ваши индусы? – усмехнулся Гродецкий.

– Они и есть, – добродушно кивнул сединами князь Титов. – Григорий! – крикнул он лакея. – Проводи господ иностранцев в отведенные для них комнаты! А вы, господа, переоденьтесь, – обратился Николай Николаевич к брахману и его спутнику, – и присоединяйтесь к нам! Мы ждем вас к ужину! Григорий!

Вели Грушеньку позвать!

– Что еще за Грушенька? – удивился поляк. Он так еще до сих пор и не узнал всей истории с гаданием.

– Ключница, – ответил Николай Николаевич.

Через несколько минут в гостиную впорхнула молоденькая еще совсем девушка в русском платье, с длинной льняной косой, которая спускалась у нее ниже пояса, с веснушчатым носом уточкой и улыбчивыми серо-голубыми глазами.

– Что прикажите, барин? – весело спросила она.

– Стол накрывай! – распорядился князь Николай Николаевич.

– На одиннадцать персон! То есть… двенадцать, – поправился князь, вспомнив о гувернантке.

– Да вы либерал! – воскликнул Гродецкий и деланно рассмеялся. Я готов был поспорить на сотню империалов, что поляк неровно дышит к хозяину, а, проще говоря, на дух его не переносит. Причины этой его неприязни мне захотелось вдруг выяснить. Я подавил в себе это подспудное желание и отправился в столовую, где должен был состояться праздничный ужин, вслед за всей нашей честной компанией, В большой мраморной зале Грушенька сама накрывала на стол, расстелив на нем льняную скатерть с камчатым узором по китайскому шелку. Ключница ловко справлялась сама и без помощи официантов. В имении князя Титова порядки были заведены по-простому, по-деревенски. Я был наслышан, что Николай Николаевич этим очень гордился.

Стол был сервирован на двенадцать кувертов, столовых приборов, предназначенных для одного человека.

– Главное – это все-таки сервировка! – изрекла Ольга Павловна, глядя на столовое серебро.

– А кто такие эти брахманы? – спросил Колганов, усаживаясь за столом возле хозяина. Он посмотрел в окно и нахмурился.

Темнело, метель мела все сильнее, и не было видно никакого просвета. Я проследил за его взглядом, мне казалось, что снег чертил на стекле изломанные кресты. Они напоминали мне розенкрейцеровские символы… Во всем виделись мне дурные знаки, и я должен был признать, что становлюсь суевернее моей индианки.

– Ну… – задумался Титов. – Это что-то вроде наших священников, объезжающих после рождественской обедни со своим причтом приход для христославства.

– Но у нашего-то брахмана только один слуга, – неожиданно заметил Кинрю.

– Это вы верно, господин японец, подметили, – поддакнул Гродецкий.

Тогда в разговор наконец-то вмешалась Мира:

– Хотар, адхварью, брахман и удгатар – это четыре главных жреца – исполнители основных ведийских жертвоприношений, – пояснила она.

– Фи, как некрасиво! – досадливо поморщилась Ольга Павловна. – Я надеюсь, что этот дикий брахман никого из нас не собирается приносить в жертву своим нелепым богам! – вскричала она. – Извини, дорогая, – с рисованным участием обратилась княгиня к моей индианке.

В столовой повисла напряженная тишина.

– Какие глупости! – перебил жену Николай Николаевич. – Довольно вздор болтать! Григорий! – окликнул он лакея. – Не пора ли зажигать канделябры?

Тогда я решил, что настала, наконец, и моя очередь поддержать беседу.

– Брахманы, – начал я, – одна из высших индийских каст, древняя варна…

Присутствующие, недоумевая, уставились в мою сторону. Я пояснил:

– Древнее жреческое сословие, отправляющее религиозные культы!

– Ах, вот оно как, – понимающе закивала головой княгиня Титова.

– Яков Андреевич у нас человек исключительной образованности! – с иронией заметил квартальный надзиратель Медведев. Я пропустил издевку Лаврентия Филипповича мимо ушей, потому как он намекал на мою принадлежность к Ордену «Золотого скипетра»!

– У моей сестры в деревне намедни кто-то барана зарезал, – вдруг вмешалась в господский разговор ключница Грушенька. – Зарезал и бросил, – добавила она. – Словно ему мясо и ни к чему! – девушка пожала плечами. – А кого эти брахманы в жертву приносят? – поинтересовалась она.

В этот момент двери столовой раскрылись, и в мраморную залу вошла мисс Браун и индийские путешественники, переодевшиеся к ужину.

Грушенька прикусила спелые губки и незаметно, словно легкое облачко, выскользнула из комнаты.

Мери-Энн переоделась в новое шелковое темно-зеленое платье с бархатным лифом, пышными бархатными рукавами и почти что нормальной талией. В вырезе лифа – рубашка со стоечкой из тончайшей материи яблочного оттенка в цвет ее прозрачным глазам. Изящные руки – в белых перчатках, на голове – сетчатый чепец со страусовым пером, на острых плечах – пелеринка, отделанная нежнейшим лебяжьим пухом.

– Мисс Браун, – восхищенно заметил Иван Парфенович. – Вы просто-таки очаровательны!

Взгляды всех присутствующих мужчин устремились на гувернантку, которая смущенно заулыбалась, и вокруг глаз у нее от этого вдруг появилась сеточка мелких морщин. Но «гусиные лапки» ее не портили, а, напротив, лишь придавали шарма… Один только Станислав Гродецкий демонстративно не смотрел в ее сторону. Такое поведение поляка снова почему-то показалось мне подозрительным.

– Дети уже спят? – холодно осведомилась княгиня Ольга Павловна. Ей совсем не понравилась идея мужа, чтобы гувернантка сидела с ней за одним столом.

– Спят, – коротко ответила неожиданно похорошевшая англичанка.

– Брахман Мадхава и ученик-брахмачарин Агастья! – торжественно представил индийских путешественников Титов.

Княгиня замучила вновь прибывших гостей расспросами.

– Ольга Павловна! – обратился к ней князь. – Вы утомили наших гостей! Да и меня, надо признаться, – тоже! Поэтому я, пожалуй, отправлюсь спать!

Николай Николаевич извинился перед присутствующими и вышел из комнаты. Я устремился за князем, чтобы наконец-то переговорить с ним наедине о деле. Эти недомолвки порядком раздражали меня.

– Николай Николаевич! – окликнул я его в коридоре. – Князь!

– Яков Андреевич? – отозвался он удивленно. – Что-то случилось?

– Я хотел бы у вас узнать ответ на этот вопрос, – признался я. – Нам необходимо немедленно с вами переговорить!

– Я очень устал, – ответил Титов, зевая. – Давайте отложим наши дела до завтра, – добавил Николай Николаевич тоном, не допускающим возражений.

Мне пришлось отступить, потому как Титов был посвящен в одну из высших орденских степеней, а я свято чтил вторую Соломонову добродетель, которая заключалась в повиновении высшим чинам.

Тогда и я тоже отправился спать в отведенные мне в усадьбе покои. Мне и в голову не могло прийти, что я вижу Титова в последний раз.

Не успел я зажечь свечу в закапанном воском медном шандале, как услышал подозрительный шорох у себя за спиной. Какое-то мгновение я ощущал, как мороз пробежал у меня по коже. Я медленно обернулся на тихий звук, который шел прямо от дверей, и столкнулся лоб в лоб со своим ангелом-хранителем, который окрестил себя Золотым драконом.

– Кинрю? – удивился я.

– Не ждали, Яков Андреевич? – усмехнулся японец.

– Не ждал, – признался я. – Неужели тебе наскучило общество гостей Николая Николаевича?

– Честно говоря, да, – ответил Кинрю. – Но дело не только в этом, – добавил он.

– А в чем же? – искренне полюбопытствовал я.

– Разве вы не видите, – удивился Кинрю, – что происходит что-то довольно странное? – он уставился на меня с заговорщическим видом. – Мне кажется, – продолжил японец, – что вскоре в имении обязательно должно будет произойти убийство…

– Почему именно убийство? – осведомился я. – Должен признать, что мне тоже многие вещи кажутся странными. Но…

– Я не доверяю этим индусам, – сказал японец.

– Но почему? – изумился я. – Мире ты тоже не доверяешь?

– Конечно, нет! – запальчиво возразил Кинрю. – Мира – это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! – воскликнул он. – Не зря же наш благодетель, – японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, – отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!

– Складно ты рассуждаешь, – сказал я с улыбкой. – Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! – проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! – Я завтра же выясню у Титова, что происходит!

– И все-таки, Яков Андреевич, – вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, – я бы на вашем месте этому брахману не доверял…

Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…

Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.

Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита: "На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, – мысль к богам обернулась.

Козла ведут впереди его – сородича.

За ним идут певцы, идут поэты.

Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать.

Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…"

Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!

«Да что же такое все-таки происходит?!» – мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?

Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности – о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!

Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь.

Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.

– В чем дело? – спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.

– Князь исчез, – ответил Медведев, переступая порог. – Мне срочно нужен Кольцов, – добавил он.

Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.

– Как исчез? – изумился я спросонья.

– Не знаю, – раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. – Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, – добавил он, возведя глаза к потолку. – Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! – воскликнул квартальный надзиратель.

– Где Мира? – вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.

– В спальне своей должна быть, – ответил разволновавшийся Кинрю. – Я же говорил вам, Яков Андреевич! – проговорил он с видом дельфийского оракула.

– По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! – коротко бросил я.

– Что? Что? – расхохотался Медведев. – И вы туда же!

Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? – Лаврентий Филиппович задумался. – Грушенька! – обрадованно вспомнил он.

Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.

Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта.

Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:

– Кто там?

– Кольцов, – сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.

– Войдите, – позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. – Яков Андреевич? – удивилась она. – В такой-то час? – ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!

На Мире был надет нежно-розовый дымковый пеньюар с блондами из французского кружева. От него исходил чувственный аромат восточных пряных духов.

– С тобой все в порядке, моя дорогая? – проговорил я первое, что пришло мне в голову.

– Что-то случилось? – догадалась она. – Я так и знала!

– В этом доме даром предвидения наделены, ну, абсолютно все! – съязвил Медведев, дальний родственник княгини Ольги Павловны.

– А родство-то чувствуется, – прошептал у меня за спиной Кинрю.

– Лаврентий Филиппович? – Мира была изумлена не меньше моего, она только сейчас заметила квартального надзирателя, который стоял в тени, позади моего Золотого дракона. – Вы-то что здесь забыли? – осведомилась она.

– Сопровождаю Якова Андреевича, – ответил он, – как особо важного государственного человека!

– Яков Андреевич, да объясните же мне, наконец, что же все-таки произошло! – взмолилась взволнованная индианка.

– Исчез князь Николай Николаевич, – мрачно ответил я.

– Как это исчез? – переспросила Мира.

– Вышел из спальни воды попить, – ответил Лаврентий Филиппович, – и исчез, – развел он своими здоровенными, лопатообразными ручищами.

– Идемте в гостиную, – сказал Кинрю.

– Идемте, – ухватился за эту идею Лаврентий Филиппович. – Я всех уже предупредил, – добавил он. – Полагаю, что гости уже собрались!

– А вы, господин Медведев, времени даром не теряете, – заметила Мира. – Позвольте же мне, хотя бы переодеться! – сказала она и скрылась за дверью, отведенной ей комнаты.

– И что же, по вашему мнению, случилось с хозяином? – осведомился я у Медведева.

– А это, я думаю, покажет следствие, – ответил Лаврентий Филиппович.

– Ну что же, – промолвил я, – будем надеяться!

В гостиной и в самом деле уже собрались практически все. Не было только княжеских внуков. Камин снова разожгли, Грушенька возле него пыталась привести в чувство княгиню, которая уже объявила себя вдовой.

– На кого же ты меня покинул? – в голос кричала она.

Грушенька отпаивала ее теплой сладкой водой из графина.

– И все из-за какого-то воскового гроба, – пожал плечами Иван Парфенович Колганов, – который привиделся ключнице.

– Какого еще гроба? – удивился Станислав Гродецкий, который, несмотря на позднее время, выглядел просто безукоризненно.

– Ох, уж эти гадания! – покачал головой Колганов. – Не доводят они до добра! – воскликнул он.

Все косились в сторону приезжих индийцев, которые чувствовали себя в этом обществе двумя отверженными. Словно они были прокаженными или неприкасаемыми… Особенно их сторонилась чувствительная и впечатлительная Грушенька, которая накануне рассказывала про зарезанного в деревне барана.

Гувернантка прижимала к глазам платочек, расшитый английскими вензелями.

Когда в гостиную вошла моя Мира, реакция присутствующих была однозначной. Ее тоже восприняли как парию.

– Господа, – произнес я как можно спокойнее. – Я предлагаю отправиться на поиски князя!

В этот момент в комнату вихрем ворвался хозяйский кучер.

– Николай Николаевич! – выдохнул он и перекрестился, выпучив полные ужаса глаза, которые были у него и без того навыкате.

– Что с ним? – ахнула Ольга Павловна. Нос от рыданий у нее распух и покраснел, голубоватые веки также припухли.

– Он… – кучер обвел гостиную отсутствующим взглядом, словно увидел призрака. – Он мертв! – наконец-то выдавил он.

– Что? Что? – послышались изумленные возгласы. – По комнате прокатилась волна настоящего ужаса.

– Не зря мне гроб-то привиделся – простонала суеверная Грушенька, княгиня же упала без чувств.

Англичанка прикрыла лицо ладонями.

– Боится, наверное, что теперь ей от места откажут, – прошептал мне на ухо Кинрю.

– Я тебя не узнаю, – сказал я ему в ответ. – Откуда в тебе столько желчи?

Японец пожал плечами и заключил:

– Не нравится она мне!

– Господа! Господа! Тише! – призвал всех к спокойствию Лаврентий Филиппович. – У страха глаза велики! Показания кучера надобно еще и проверить!

– Вот именно! – поддакнул я и вызвался первым идти вместе с ним осматривать тело. Лаврентий Филиппович Медведев действовал на правах полицейского, о моем же предназначении в этом доме почти что никто не знал!

Кучер взирал на индусов с искренним ужасом. Мне захотелось узнать, в чем же кроется причина подобного страха. Я подошел к нему и спросил, в чем же дело.

– Демоны это! – ответил он, но больше ничего не сказал.

На конюшню кучера сопровождал управляющий Никита Дмитриевич Сысоев, квартальный надзиратель Лаврентий Филиппович Медведев и, разумеется, ваш покорный слуга со своим ангелом-хранителем по имени Золотой дракон.

Метель просто валила с ног, ветер завывал так, что в ушах звенело, мороз обжигал щеки, снег залеплял глаза.

– Ничего себе Рождество! – процедил Сысоев, выкарабкиваясь из сугроба, в котором по самые голенища застряли его сапоги.

– Да уж, – поддакнул квартальный надзиратель, пытаясь идти за ним след в след.

У конюшни кучер как-то нерешительно остановился.

– Да поторапливайся же ты! – прикрикнул на него Никита Дмитриевич. – А то нас тут всех заметет!

– Страшно мне, барин, – ответил кучер. – Темное это дело!

Лихое! – добавил он.

– Иди уже! – велел ему управляющий.

Первое, что я увидел, повергло меня поистине в шок. На полу в луже крови лежал конь с отрезанной головой. Я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Мне пришлось признать, что мой сон под Рождество оказался в руку. Как там читала Мира?

"На убиенье отправился быстрый конь, – вспомнилось мне, —

… Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, и испросит даров, желанных жертвователю!"

Так что же это за жертвователь? И каких даров он испросил?

Вопросы один за другим рождались у меня в голове.

– Яков Андреевич! Да что же это? – прошептал ошеломленный Кинрю.

– Не знаю, – чистосердечно ответил я. – Какой-то кошмарный сон!

– А Титов-то где? – спросил Лаврентий Филиппович, который, пожалуй, единственный из нас не потерял самообладания. – Я и не такое видел, – заметил он.

– Вон! – кучер ткнул пальцем куда-то вдаль, обошел стороной обезглавленного коня и ушел вглубь конюшни. Мы все последовали за ним. Следующее зрелище, представшее перед нами, тоже было не из приятных.

Бездыханное тело князя Николая Николаевича Титова, служившего в Коллегии Иностранных дел, близкого Его Императорскому Высочеству, дружившего с князем Голицыным и графом Румянцевым, было привязано веревкой к деревянному гнилому столбу. Хозяин имения был раздет почти догола. Горло у него было перерезано, поэтому кругом было много крови. Еще я заметил, что на пальце у него не оказалось чугунного перстня с адамовой головой, с которым Николай Николаевич как масон практически никогда не расставался. Это меня смутило и навело на мысль, что убийство как-то связано с его масонской деятельностью.

– Так-так-так, – пробормотал Лаврентий Филиппович.

– Ужас-то какой! – воскликнул Никита Дмитриевич. – Это что же за изверги-то? А? – он как-то беспомощно взирал по сторонам. Лицо его, красное от мороза, сразу сникло и побледнело.

– Ну, нехристи! – простонал кучер. – И конягу не пожалели! – добавил он.

– Я же говорю, что это – индусы! – настаивал на своем японец.

– По-моему, выводы делать еще рано! – сердито ответил я.

Мне начинало уже казаться, что дело в усадьбе кончится самосудом. К тому же я начинал опасаться за Миру, которую тоже могли счесть причастной к этой истории. И потом мне совсем не верилось, что это дело рук индийского брахмана и его ученика-брахмачарина, который выполнял обязанности слуги. Неужели индусам надо было обязательно пуститься в такую даль, чтобы именно в имении Николая Николаевича Титова совершить свое ритуальное жертвоприношение?!

Однако никто, по-моему, из всей компании так не думал.

Скорее все придерживались мнения моего Кинрю.

Вокруг столба с телом покойного масона видны были следы костра, что тоже наводило на мысли о ведическом действе.

Такие обряды обычно проводились в сумерках, при свете костров на специально приготовленных алтарях. Жертву привязывали к столбу, читали над ней заклинания и зажигали вокруг священный огонь…

Перед столбом лежала статуэтка Индры – верховного индийского божества, который на родине моей Миры считался раджой богов.

– Золото! – воскликнул Медведев и подобрал статуэтку с пола. – Определенно ее оставили здесь индусы! – добавил он.

– Интересно зачем? – усомнился я.

– Ну, Яков Андреевич, – разочарованно протянул Лаврентий Филиппович, – вечно вы со своим скепсисом! Забыли, наверное, – высказал он вслух первое предположение, которое пришло ему в голову. – Торопились!

– Куда? – поинтересовался я.

– Ну… – пожал он плечами, – уйти с места преступления.

Я покачал головой, всем видом показывая, что эта версия меня совершенно не устраивает.

– В деревне недавно быка забили… – промолвил кучер.

– И что же здесь необыкновенного? – перебил его Никита Дмитриевич. Он не мог оторвать взгляд от столба с телом князя Титова.

– Неизвестно кто, – ответил кучер, – а вокруг такие же вот следы, – он указ пальцем на пепелище.

В сердце у меня закралось сомнение: «Неужели и правда?!»

– И это не первый случай, – продолжал рассказывать кучер, озираясь по сторонам.

– В самом деле? – спросил я встревоженно.

– Да, – подтвердил мужик. – У свата моего козла зарезали и выбросили на дорогу, – добавил он.

«Козла ведут впереди его – сородича!» – внезапно вспомнилось мне.

– И все-таки что-то здесь не так! – проговорил я вполголоса.

– Что будем делать с телом? – спросил Сысоев.

– В дом надо отнести, – ответил Лаврентий Филиппович, – не здесь же оставлять, – развел он руками.

– Да уж, – согласился Никита Дмитриевич. – Вы, наверное, идите в дом, – обратился он ко мне, – и предупредите гостей… А мы тут втроем управимся, – Сысоев перевел взгляд на тело хозяина и тяжело вздохнул. – Мерзкое, я должен сказать, это дело, – понуро добавил он.

Я вышел на улицу, мощный порыв ветра со снегом ударил мне в лицо. Матушка-зима разыгралась не на шутку! Мне предстояло очень неприятное дело, я должен был сообщить княгине Ольге Павловне, что она этой ночью сделалась вдовой, да еще при крайне ужасных обстоятельствах.

До центральной усадьбы я добирался около получаса. И за это время смертельно замерз и устал.

В гостиной меня обступили со всех сторон. Лица у гостей и хозяйки были встревоженные.

– Ну что? Как? – слышалось со всех сторон.

– Позвольте принести вам свои соболезнования, – печально обратился я к Ольге Павловне. – Князь…

Не успел я произнести эту фразу до конца, как княгиня упала в обморок. К ней сразу бросились англичанка и Грушенька.

– Что случилось? – спросила Мира, не отводя от меня взволнованных черных глаз.

– Николай Николаевич убит! – ответил я.