Рождество в доме Мегрэ

Глава 2

Он уже наполовину закончил туалет и собирался обмакнуть в мыльную пену кисточку для бритья, когда ему пришло в голову позвонить по телефону. Прямо в пижаме он проследовал в столовую и уселся в свое кресло, ожидая, пока его соединят, и глядя на крыши, над которыми изо всех труб медленно поднимался дым.

Звонок на набережную Орфевр означал для него больше, чем обычные звонки. Он представил себе длинные, безлюдные коридоры, обитые двери пустых кабинетов, телефонистку, которая, вызывая Люка, со значением произносит:

— Это шеф!

Он даже представил себя на месте одной из подруг жены, для которой было верхом блаженства провести утро в постели, в комнате с закрытыми окнами и спущенными шторами, при мягком свете ночника, и звонить наугад той или иной приятельнице.

— Как! Уже десять? А какая сегодня погода? Дождь? Ах, вы уже выходили? Сделали покупки?

С помощью телефона она пыталась уловить отголоски окружающего мира, все с большим наслаждением погружаясь в теплую негу постели…

— Это вы, шеф?

У Мегрэ тоже возникло желание спросить у Люка, кто с ним дежурит, что они оба делали, что произошло за утро в полиции.

— Ничего нового? Не слишком много работы?

— Ничего. Обычная текучка…

— Собери-ка для меня кое-какие сведения. Думаю, что сможешь получить их по телефону. Прежде всего раздобудь список лиц, отбывших срок и освобожденных за последние два-три месяца.

— Из какой тюрьмы?

— Изо всех. Занимайся только теми, кто сидел не менее пяти лет. Постарайся узнать, нет ли среди них такого, кто когда-либо проживал на бульваре Ришар-Ленуар. Понял?

— Записываю.

Люка, наверное, был крайне удивлен, но не подавал виду.

— И еще. Хорошо бы разыскать некоего Поля Мартена, пьяницу, без постоянного места жительства, который часто околачивается в районе площади Бастилии. Задерживать не надо. Допрашивать тоже. Надо только узнать, где он провел рождественскую ночь. В этом тебе смогут помочь комиссариаты.

В отличие от приятельницы жены Мегрэ в глубине души смущало то, что он, небритый, в пижаме, сидит у себя дома в кресле и смотрит в окно на привычный мирный пейзаж, где только дымят печные трубы, в то время как на другом конце провода славный Люка дежурит с шести утра и, видимо, уже развернул пакет с сандвичами.

— Это еще не все, старина. Вызови по телефону Бержерак. В гостинице «Бордо» проживает коммивояжер по имени Жан Мартен. Нет, Жан! Это не тот. Это его брат… Надо узнать, не звонил ли ему кто-нибудь вчера вечером или ночью из Парижа и не получал ли он телеграммы. И кстати, неплохо бы проверить, где он провел ночь. Думаю, это все.

— Позвонить вам?

— Попозже. Мне нужно ненадолго отлучиться.

— Что-нибудь произошло в нашем квартале?

— Еще не знаю. Возможно.

Пока он заканчивал свой туалет, мадам Мегрэ зашла поговорить с ним в ванной…

Мегрэ не надел пальто. Глядя на трубы, из которых медленно поднимался дым и не сразу таял в небе, можно было представить, как жарко натоплены комнаты крошечных квартирок в доме напротив, где ему сейчас придется провести какое-то время и где никто не предложит раздеться. Поэтому комиссар предпочел пересечь бульвар запросто, в одном костюме, но шляпу все-таки надел.

Дом, похожий на тот, в котором он жил, был старый, но чистый и выглядел немного грустно, особенно в это мрачное декабрьское утро. Мегрэ не остановился возле привратницы, которая недовольно его оглядела, и, поднимаясь по лестнице, слышал, как осторожно приоткрывались двери квартир, угадывал шепот и бесшумные шаги за ними.

На четвертом этаже мадемуазель Донкер уже встречала его в коридоре, робкая, но в то же время возбужденная, словно перед любовным свиданием.

— Сюда, месье Мегрэ. Мадам ушла довольно давно.

Он нахмурил брови, и она это заметила.

— Я ей говорила, что уходить не следует: вы сейчас придете и ей лучше остаться дома. Она ответила, что вчера на успела сделать покупки, в доме ничего нет, а позже закроются магазины. Входите! — Она стояла у внутренней двери, которая вела в столовую, маленькую и темную, но чистую и прибранную. — Я присматриваю за девочкой, пока мадам Мартен вернется. Колет — та рада, что увидит вас. Я ей про вас рассказывала. Она только боится, как бы вы не забрали у нее куклу.

— Когда мадам Мартен ушла?

— Как только мы вернулись от вас. Она сразу же начала одеваться.

— Она оделась как следует?

— Что вы имеете в виду?

— По-моему, когда идут за покупками в своем квартале, одеваются иначе, чем когда собираются в город.

— Она вышла хорошо одетая, в шляпе, достала перчатки. Взяла с собой сумку для провизии.

Прежде чем заняться Колеттой, Мегрэ зашел на кухню, где увидел остатки завтрака.

— Она поела перед тем, как пойти ко мне?

— Нет. Я очень ее торопила.

— А потом?

— Тоже нет. Только приготовила себе чашечку кофе. А пока мадам Мартен одевалась, я кормила завтраком Колетту.

К окну, выходящему во двор, был приделан шкафчик для провизии. Мегрэ открыл его и, тщательно осмотрев, обнаружил холодное мясо, масло, яйца, овощи. В кухонном буфете лежали два свежих непочатых батона.

— Вы хорошо знаете мадам Мартен?

— Мы же соседи. С тех пор как Колетта прикована к постели, я вижу ее чаще. Уходя, она иногда просит меня приглядеть за девочкой.

— И часто она уходит?

— Довольно редко. Только за покупками.

Что-то поразило комиссара, когда он вошел в квартиру. Он пытался понять что: царившая там атмосфера, расстановка мебели, безукоризненный порядок или просто запах? Поглядев на мадемуазель Донкер, он это понял или, по крайней мере, решил, что понял.

Недавно ему сказали, что Мартен занимал эту квартиру еще до женитьбы. И вот, хотя уже пять лет здесь жила хозяйка, квартира по-прежнему выглядела холостяцкой. Например, он заметил в столовой два увеличенных портрета, которые висели по обеим сторонам камина, и спросил у мадемуазель Донкер:

— Кто это?

— Отец и мать месье Мартена.

— А здесь нет фотографий родителей мадам Мартен?

— Нет. Я никогда не слышала о них. Должно быть, она сирота.

Даже спальня была обставлена без малейшей кокетливости, даже тут не чувствовалось женской руки. Мегрэ открыл платяной шкаф и рядом с тщательно развешанной мужской одеждой увидел женскую, главным образом костюмы и платья строгого покроя. Ящики выдвинуть он не осмелился, но был убежден, что не найдет там ни безделушек, ни дешевых украшений.

— Мадемуазель Донкер! — послышался тихий детский голосок.

— Пойдемте к Колетте, — сказал комиссар.

Детская выглядела неуютной, почти пустой. На кровати, слишком большой для ребенка, лежала девочка с серьезным лицом, с удивленными, но доверчивыми глазами.

— Это вы комиссар, месье?

— Да, детка, не бойся.

— А я и не боюсь. Мама Лорен еще не вернулась?

Его поразило это слово. Ведь Мартены удочерили племянницу. А ребенок говорил не просто мама, а мама Лорен.

— Как вы думаете, это Дед Мороз приходил ко мне ночью?

— Я в этом уверен.

— А вот мама Лорен не верит. Она никогда мне не верит.

У нее было хорошенькое личико, очень живые глаза, взгляд настойчивый. Из-за гипса, который покрывал ее ногу до бедра, одеяло слегка топорщилось.

Мадемуазель Донкер остановилась в дверном проеме и, прежде чем оставить их вдвоем, деликатно заметила:

— Побегу к себе, а то как бы на плитке что-нибудь не сгорело.

Мегрэ, усевшись возле кровати, не знал, с чего начать. По правде говоря, он думал, какой бы задать вопрос.

— Ты очень любишь маму Лорен?

— Да, месье.

Девочка ответила спокойно, без восторга, но и без колебания.

— А папу?

— Какого? Вы знаете, ведь у меня два папы: папа Поль и папа Жан.

— Давно ты не видела папу Поля?

— Не помню. Кажется, уже несколько недель. Он обещал принести мне на Рождество игрушку, но пока еще не приходил. Наверное, болен.

— Он часто болеет?

— Часто. А когда болеет, то не приходит.

— А твой папа Жан?

— Он сейчас в поездке, но к Новому году обещал вернуться. Кажется, он должен получить место в Париже, и тогда ему не придется больше ездить. Он будет рад, и я тоже.

— Тебя часто навещают друзья, с тех пор как ты слегла?

— Какие друзья? Девочки из школы не знают, где я живу. А если и знают, им не разрешают ходить без взрослых.

— А друзья мамы Лорен или твоего папы?

— Никто никогда не приходит.

— Никогда? Ты уверена?

— Только газовщик или электромонтер. Я слышу, когда они здесь: дверь ко мне почти всегда открыта. Я узнаю их по голосу. Лишь два раза приходил кто-то другой.

— Давно?

— Первый раз на следующий день после того, как я упала. Я это запомнила: от меня только что ушел доктор.

— Кто это был?

— Я не видела. Слышала, как он постучал в другую дверь, разговаривал, но мама Лорен сразу закрыла дверь ко мне в комнату. Они говорили долго и очень тихо. Потом она мне сказала, что ее беспокоили насчет страховки. Я не знаю, что это такое.

— И он снова приходил?

— Дней пять-шесть назад. На этот раз вечером, в моей комнате уже не было света. Но я еще не спала. Я услышала, что стучат. Потом они стали тихо разговаривать, как в первый раз. Я точно знаю, что это была не мадемуазель Донкер. Потом мне показалось, что они заспорили, и я испугалась. Я стала звать кого-нибудь из взрослых. Пришла мама Лорен и сказала, что это опять по поводу страховки, и велела мне спать.

— И долго он оставался?

— Не знаю. Кажется, я уснула.

— И оба раза его не видела?

— Нет, но я узнаю его по голосу.

— Даже когда он говорит тихо?

— Да. Когда он говорит тихо, кажется, что гудит большой шмель. А вы не отнимете у меня куклу? Мама Лорен подарила мне две коробки конфет и несессер для шитья. Еще она купила мне куклу, но не такую большую, как Дед Мороз: она ведь не богатая. Она показала мне куклу сегодня утром, а потом снова положила в коробку. Раз у меня уже есть эта, другая теперь не нужна. А в магазине ее возьмут обратно.

Квартира была слишком жарко натоплена, комнаты узкие, воздуха не хватало. Но Мегрэ не покидало ощущение холода. Странно, дом походил на тот, где жил комиссар, но почему же здесь все казалось меньше, беднее?

Он наклонился над полом, в том месте, где приподнимали две паркетины, но ничего особенного не увидел. Несколько царапин на дереве указывали, что здесь пользовались стамеской или чем-то вроде нее.

Мегрэ осмотрел дверь и обнаружил, что замок нарушен. Чувствовалось, что это работа дилетанта, хотя и от него не потребовалось больших усилий.

— А Дед Мороз не рассердился, когда увидел, что ты на него смотришь?

— Нет, месье. Он был занят. Он проделывал в полу дыру, чтобы спуститься к мальчику, который живет на третьем этаже.

— И он ничего тебе не сказал?

— Мне кажется, он улыбнулся. Но я в этом не уверена: борода у него густая и было не очень светло. Зато я ясно видела, как он приложил палец к губам, чтобы я никого не звала. Взрослым не полагается с ним встречаться. А вы-то разве его видели?

— Очень давно.

— Когда были маленьким?

Он услышал шаги в коридоре. Дверь открылась, и вошла мадам Мартен, в сером костюме, бежевой шляпе, с сумкой для провизии в руке. Она, видимо, замерзла. Лицо ее осунулось и побледнело. Наверное, она торопилась домой и поднималась по лестнице бегом, так как на щеках у нее выступили два красных пятна и дыхание было учащенное.

Войдя, она даже не улыбнулась и лишь спросила у Мегрэ:

— Девочка вела себя хорошо? — Потом, снимая жакет, продолжила: — Прошу прощения, что заставила вас ждать. Мне нужно было сделать много покупок, пока не закроются магазины.

— Вы никого не встретили?

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Я только хочу знать, не пытался ли кто-нибудь с вами заговорить.

У нее было достаточно времени, чтобы побывать гораздо дальше, чем на улицах Амело или Шмен-Вер, где находится большинство лавок этого квартала. Она успела бы даже, взяв такси или воспользовавшись метро, доехать почти до любой точки Парижа.

Жильцы дома, как видно, были настороже, и мадемуазель Донкер зашла спросить, не нужна ли она еще.

Мадам Мартен, конечно, сказала бы нет, но за нее ответил Мегрэ:

— Не посидите ли с Колеттой? Мы побудем в соседней комнате.

Старая дева поняла, что он просит отвлечь внимание ребенка, пока поговорит с мадам Мартен. Та, несомненно, тоже все поняла, но не показала виду.

— Сюда, пожалуйста! Я только разгружу сумку.

Она отнесла провизию в кухню, сняла шляпу и немного взбила свои светлые волосы. Потом, закрыв дверь, обратилась к Мегрэ:

— Мадемуазель Донкер очень возбуждена. До чего же ей повезло, правда? Особенно если она собирает газетные статьи об этом комиссаре. И вот в один прекрасный день этот комиссар попадает к ней в дом… Вы позволите?

Она вытащила из серебряного портсигара сигарету, размяла двумя пальцами, щелкнула зажигалкой. Быть может, этот жест и побудил Мегрэ осведомиться:

— Вы нигде не работаете, мадам Мартен?

— Мне было бы трудно работать и вести хозяйство, да еще заниматься девочкой, даже теперь, когда она ходит в школу. Кроме того, мой муж против.

— Но до знакомства с ним вы работали?

— Разумеется! Надо же было зарабатывать на жизнь. Может быть, присядете?

Мегрэ сел в дачное плетеное кресло. Мадам Мартен продолжала стоять, привалившись к краю стола.

— Вы были машинисткой?

— Угадали.

— Долго?

— Сравнительно долго.

— Вы еще работали, когда встретили Мартена? Простите, что я задаю вам эти вопросы.

— Такая уж у вас профессия.

— Вы вышли замуж пять лет назад. Где вы тогда работали? Да, еще. Могу я узнать, сколько вам лет?

— Тридцать три. Тогда мне было двадцать восемь, и я работала у месье Лорийе, в Пале-Рояле[3].

— Секретаршей?

— У месье Лорийе был ювелирный магазин. Точнее говоря, там продавались сувениры и старинные монеты. Представляете себе эти старинные лавки в галереях Пале-Рояля? Я была и продавщицей, и секретаршей, и бухгалтером. К тому же замещала хозяина в его отсутствие.

— Хозяин был женат?

— И даже имел троих детей.

— Вы бросили работу, когда вышли замуж за Мартена?

— Не сразу. Жан не хотел, чтобы я продолжала работать, но зарабатывал он не так уж много, а у меня было хорошее место. Первые месяцы я еще там оставалась.

— А потом?

— А потом произошло совсем незначительное, но совершенно неожиданное событие. Однажды утром, когда я, как обычно, в девять утра подошла к двери магазина, она оказалась запертой. Я решила, что месье Лорийе опаздывает, и стала ждать.

— Он жил в другом месте?

— Он жил с семьей на улице Мазарини. В половине десятого я забеспокоилась.

— Он умер?

— Нет. Я позвонила жене, но та сказала, что он ушел из дому, как обычно, в восемь утра.

— Откуда вы звонили?

— Из перчаточного магазина, рядом с нашим. Я прождала все утро. Его жена тоже приехала ко мне. Мы вместе пошли в полицию, где, между прочим, к этому отнеслись совершенно спокойно. Спросили у жены, здоровое ли у него сердце, нет ли любовницы и так далее, в том же духе. С тех пор он бесследно исчез. Магазин откупили какие-то поляки, а мой муж настоял, чтобы я бросила работу.

— Сколько прошло тогда времени после вашего замужества?

— Четыре месяца.

— Ваш муж уже разъезжал по юго-западу?

— У него был тот же маршрут, что и сейчас.

— В то время, когда исчез ваш хозяин, месье Мартен находился в Париже?

— Нет. Думаю, что нет.

— Полиция осмотрела помещение?

— Все оказалось в порядке, точно так, как было накануне вечером. Ничего не пропало.

— Вам известна судьба мадам Лорийе?

— Какое-то время она жила на деньги, полученные от продажи магазина. Дети сейчас уже, должно быть, взрослые, семейные. А она теперь держит галантерейную лавочку, недалеко отсюда, на улице Па-де-ла-Мюль.

— Вы с ней поддерживаете отношения?

— Я иногда заходила в эту лавку. Там однажды мы случайно и встретились. Сначала я ее не узнала.

— Когда это было?

— Не помню, с полгода назад.

— Есть у нее телефон?

— Не знаю. А зачем это вам?

— Что за человек был месье Лорийе?

— Вы имеете в виду внешность?

— Да, первым делом опишите его.

— Высокий, выше вас и еще шире в плечах, толстяк, довольно рыхлый. Понимаете, что я хочу сказать? Он не слишком следил за собой.

— Возраст?

— Лет пятьдесят. Точно не знаю. У него были черные с проседью усики, а одежда всегда висела мешком.

— Вам известен его распорядок дня?

— Каждое утро он шел из дома в магазин пешком, приходил примерно за четверть часа до меня и сразу же просматривал почту. Говорил мало. И вообще, скорее был меланхоликом. Большую часть времени проводил у себя в кабинете, в глубине магазина.

— Были у него любовные связи?

— Не знаю.

— За вами он не ухаживал?

— Нет.

— Он вас очень ценил?

— Думаю, что я была ему хорошей помощницей.

— Ваш муж с ним встречался?

— Разговаривать им не приходилось. Иногда Жан встречал меня после работы, но всегда ждал на улице… Это все, что вы хотите узнать? — В голосе ее слышалось нетерпение, даже досада.

— Хочу вам напомнить, мадам Мартен, что это вы пришли ко мне.

— Лишь потому, что старая дура ухватилась за возможность увидеть вас вблизи и потащила меня чуть ли не силой.

— Вам не нравится мадемуазель Донкер?

— Не люблю людей, которые суют нос не в свои дела.

— А ей это свойственно?

— Мы взяли к себе ребенка моего деверя, вы это знаете. Хотите верьте, хотите — нет, но я отношусь к Колетте как к родной дочери.

Вероятно, это было чисто интуитивное ощущение, неясное, почти неуловимое, но, сколько бы Мегрэ ни смотрел на женщину, сидевшую напротив него и курившую сигарету за сигаретой, он не мог представить ее в роли матери.

— И вот, якобы желая помочь мне, она без конца отирается здесь. Если мне на несколько минут нужно выйти, она уже стоит в коридоре и со слащавой улыбкой набивается: «Вы ведь не оставите Колетту одну, мадам Мартен? Позвольте мне посидеть с ней». А я про себя думаю, не развлекается ли она в мое отсутствие тем, что шарит у меня по ящикам.

— Однако же вы ее терпите.

— Приходится. Об этом настойчиво просит Колетта, особенно с тех пор, как слегла. Мой муж тоже ей симпатизирует. Когда-то, будучи еще холостяком, он болел воспалением легких, и она за ним ухаживала.

— Вы отнесли обратно в магазин куклу, которую купили в подарок Колетте на Рождество?

Она нахмурилась и посмотрела на смежную дверь:

— Я вижу, вы ее расспрашивали. Нет, я не отнесла куклу по той простой причине, что купила ее в универмаге, а они сегодня все закрыты. Вы хотите ее посмотреть?

Она сказала это с вызовом и, вопреки ожиданиям Мегрэ, принесла коробку, на которой сохранилась цена: кукла была дешевая.

— Могу я узнать, куда вы ходили сегодня утром?

— За покупками.

— На улицу Шмен-Вер или Амело?

— И на улицу Шмен-Вер и на улицу Амело.

— Простите за нескромность, что вы купили?

С разгневанным видом она бросилась на кухню, схватила сумку и почти что швырнула на стол:

— Смотрите сами!

В сумке лежали три банки сардин, ветчина, масло, картошка и пучок латука.

Она смотрела на комиссара пристально, сурово, не изменившись в лице и скорее злобно, чем со страхом.

— У вас есть еще ко мне вопросы?

— Я хотел бы знать фамилию вашего страхового агента.

Она явно поняла не сразу, потому что переспросила:

— Моего агента?

— Да, страхового агента. Того, что к вам приходил.

— Простите, совсем забыла. Это потому, что вы сказали мой агент, как будто у меня с ним дела… И это тоже Колетта вам выболтала? Действительно, два раза приходил какой-то человек, знаете, из тех, от кого трудно отделаться. Я сперва подумала, что это продавец пылесосов. Оказалось, он занимается страхованием жизни.

— И долго он пробыл у вас?

— Столько, сколько надо, чтобы выставить его из дома, втолковать, что у меня нет ни малейшего желания подписывать страховку на случай смерти моей или мужа.

— Какую компанию он представлял?

— Он мне сказал, но я забыла название. Там было слово «Взаимный…».

— Но он приходил еще раз?

— Совершенно верно.

— В котором часу Колетте полагается засыпать?

— Я гашу свет в половине восьмого, но случается, что она засыпает не сразу, а вполголоса рассказывает себе всякие истории.

— Итак, во второй раз этот агент приходил к вам после половины восьмого вечера?

Она уже почувствовала западню.

— Возможно… Да, я как раз мыла посуду.

— Вы разрешили ему войти?

— Он просунул ногу в приоткрытую дверь и вошел в квартиру.

— Он предлагал свои услуги и другим жильцам дома?

— Не знаю. Полагаю, вы сами выясните… Только потому, что девочка видела или вообразила, что видела Деда Мороза, вы меня уже полчаса допрашиваете, словно я совершила преступление. Будь здесь мой муж…

— Кстати, ваш муж застраховал свою жизнь?

— Полагаю, что да. Конечно.

А когда Мегрэ направился к двери, взяв лежавшую на стуле шляпу, она удивленно воскликнула:

— И это все?

— Да, все. В случае появления вашего деверя, а он обещал дочке зайти, я буду вам очень благодарен, если вы дадите мне знать или отправите его ко мне. А теперь я хотел бы сказать еще несколько слов мадемуазель Донкер.

Старая дева последовала за ним, прошла вперед и открыла дверь своей квартиры, где пахло как в монастырской келье.

— Входите, месье комиссар! Надеюсь, у меня не очень большой беспорядок?

В комнате не было ни кошки, ни собачонки, ни салфеточки на мебели, ни безделушек на камине.

— Давно вы живете в этом доме, мадемуазель?

— Двадцать пять лет, месье комиссар. Одна из самых старых жилиц. Помню, что, когда я здесь поселилась, вы уже жили в доме напротив и носили длинные усы.

— Кто занимал соседнюю с вами квартиру до месье Мартена?

— Инженер из путей сообщения. Фамилию его я забыла, но могу узнать. Он жил с женой и глухонемой дочкой. Это было очень грустно. Они уехали из Парижа навсегда и поселились где-то в провинции, если не ошибаюсь, в Пуату. Сам он, наверное, уже помер: он и тогда был пенсионного возраста.

— Последнее время вам не докучали страховые агенты?

— Нет. В последний раз страховой агент звонил у моей двери года два назад.

— Вам не нравится мадам Мартен?

— Почему?

— Я вас спрашиваю, нравится вам мадам Мартен или нет?

— Конечно, если бы у меня был сын…

— Продолжайте.

— Если бы у меня был сын, я не пришла бы в восторг от такой невестки. Месье Мартен такой милый, такой добрый.

— Вы думаете, что он с ней несчастлив?

— Этого я не сказала. Мне не в чем ее упрекнуть. У нее просто такая манера держаться.

— Манера держаться? Что вы имеете в виду?

— Не знаю. Вы сами ее видели. Вы в этом лучше разбираетесь, чем я. Она не похожа на обычную женщину. Например, я уверена, она никогда в жизни не плакала. Девочку она воспитывает как следует, содержит в чистоте. Этого у нее не отнимешь. Но ребенок никогда от нее ласкового слова не слышит, а когда я начинаю рассказывать Колетте сказки, чувствуется, что мадам Мартен это раздражает. Не сомневаюсь, она сказала девочке, что Деда Мороза не существует. К счастью, Колетта в это не поверила.

— Девочка ее тоже не любит?

— Слушается, старается не раздражать. По-моему, Колетта рада, когда остается одна.

— А мадам Мартен часто уходит из дому?

— Нет, не часто. В этом ее не упрекнешь. Не знаю, как это выразить. Понимаете, чувствуется, что у нее своя жизнь. Ей нет дела до других, но и о себе она ничего не рассказывает. Она корректна, всегда корректна, даже слишком. Мне кажется, она создана, чтобы проводить жизнь на службе, иметь дело с цифрами, следить за подчиненными.

— Это мнение и других жильцов?

— Она совсем чужая в доме. Когда встречается с соседями на лестнице, едва кивает. В общем, если ее немного узнали поближе, то лишь после появления Колетты: ребенком всегда больше интересуются.

— Случалось вам видеть ее деверя?

— В коридоре. Я с ним никогда не говорила. Он проходит опустив голову, словно чего-то стыдится, и, хотя перед тем, как идти сюда, чистит одежду, все равно выглядит так, будто спит не раздеваясь. Не думаю, чтобы ему пришло в голову явиться в костюме Деда Мороза. Не такой он человек, месье Мегрэ. Разве только был пьян.

Мегрэ задержался еще возле привратницкой, где было так темно, что почти никогда не выключался свет, и только около двенадцати пересек бульвар. В доме, откуда он вышел, зашевелились занавески. В его окне занавеска тоже была отодвинута. Мадам Мегрэ смотрела на улицу в ожидании мужа, чтобы сразу же поставить жарить цыпленка. Комиссар слегка помахал ей рукой и чуть было не высунул язык, чтобы поймать несколько снежинок, которые кружились в воздухе. Он до сих пор не забыл их пресный вкус.