Рок семьи Козловых

1

День, с которого все и началось, был вполне обычным для ноября, холодным и пасмурным. По лужам бежала мелкая рябь, шоссе заплыло слякотью, навезенной с проселков, ветер качал голые кривые деревья. Русская дорога в непогодье умеет нагнать тоску, а Козлов и без того ехал в Стогино, в дошкольный детский дом не по своей охоте. На него в техникуме частенько сваливали общественные дела, от которых другие сумели отбояриться. Коллеги пользовались тем, что Александр Иванович — шляпа, размазня. Он и сам знал, каков его несчастный характер. К сорока годам Александр Иванович изучил себя вполне. Его осведомленность о том, что он человек уступчивый, мягкотелый, толкала Александра Ивановича сразу же на капитуляцию, едва он почует, что на него собираются нажимать и давить. Зачем тянуть, если все равно сдашься!

В тот раз Александру Ивановичу досталось ехать к детям-сиротам со старыми, собранными по домам книжками и игрушками. Обычно в техникуме перед праздниками собирали деньги на подарки для подшефного детского дома. Но той осенью одна из преподавательниц всех убедила, что нынче трудно достать хорошую детскую книжку и игрушку. Зато сколько всякого добра есть по домам — и в отличном состоянии! Наши дети уже выросли из многих своих книжек и игрушек, а для дошколят эти забавы в самый раз, да и по цене, по качеству они выше, чем купили бы новые… В каждом коллективе обязательно найдется такой живой, практический ум. Его слушаются непременно, а потом жалеют, но уже поздно. В техникуме преподаватели досадливо обходили взглядом растрепанную кучу книжек и игрушек, собранную с таким энтузиазмом. Но дело сделано, не разбирать же по домам, да и не купишь перед самыми праздниками ничего приличного. Словом, в детский дом отрядили уступчивого Александра Ивановича.

В Стогино он сошел с автобуса и пошагал старым барским парком. В аллее вековых лип застоялся мокрый гнилой воздух, с веток поливало за шиворот, Александр Иванович оступился в лужу и промочил ботинки.

«Ладно, в моем положении чем хуже, тем лучше», — костерил он себя, перекладывая из руки в руку увесистую сумку, набитую старьем. Сам он за неимением детей и старых детских игрушек принес и положил в общую кучу купленного в магазине оранжевого пластмассового зайца-урода. Но ведь не вынешь, не вручишь его от себя лично. «Шляпа я, — терзался Александр Иванович, поднимаясь по ступеням старинного дома с колоннами, — тюфяк я и мокрая курица, а не мужчина».

Массивная резная дверь сама растворилась перед ним, как в детской сказке. Из сырого пронизывающего холода Александр Иванович попал в теплый домашний уют, в просторную переднюю с изразцовой печкой, с множеством симпатичных узеньких шкафчиков для пальтишек, шапок, резиновых сапожек. Александра Ивановича поразило, что все детские вещицы подобраны по цветам, к красному пальтишку — красная шапка и красные сапожки, к синему — синие, к зеленому — зеленые. И ни единой пары одинаковых одежек, все разные. «Совсем они тут не покинутые сироты, нуждающиеся в нашей благотворительности. — Александр Иванович критически обозрел себя со стороны: скучный гость с ворохом старья, существо чужеродное для этого дома. — Не повернуть ли обратно, пока не увидели хозяева?»

Но старуха в синем халате, открывшая перед ним дверь, уже стаскивала с него мокрое пальто. Александр Иванович покорно отдал ей шляпу с волглыми обвисшими полями. Она повесила пальто и шляпу сушиться возле синей изразцовой печки и подала Александру Ивановичу войлочные домашние туфли.

— Ступайте, — распорядилась старуха, когда он переобулся. — Сумочку-то с собой прихватите.

Со своими жалкими подарками он пошел вверх по беломраморным ступеням. Весь лестничный марш был уставлен по обе стороны разлапистыми пальмами, мощными фикусами, ухоженными олеандрами, чайными розами и еще какими-то неизвестными ему крупными растениями. Наверху отворилась белая дверь, выплеснулись звуки рояля и топот множества быстрых ног, появилась высокая полная женщина в белом накрахмаленном халате. Александр Иванович понял, что она тут главная. И что она красивая женщина. Он молча плюхнул к ее ногам свою позорную ношу.

— Прошу ко мне в кабинет. — Он мельком прочел на белой двери табличку с обозначением должности: «Директор Молчанова А. М.» В кабинете его усадили на диван в белом чехле, директор Молчанова раздернула молнию на сумке, заглянула внутрь, потом оглядела несчастного, виноватого Александра Ивановича и мигом все поняла. Молчанова А. М. (Анна Михайловна, как он потом узнал) оказалась не только красивой, но и умной, проницательной женщиной. — Ну, ну, — она побарабанила по столу пальцами с коротко остриженными ногтями. — Что-то надо придумать. Я не могу оставить детей без подарков. Дети вас так ждали…

Они действительно его ждали. Только он вошел, они на него налетели, облепили со всех сторон, ужасно подвижные, легкие, горячие, карабкались по нему все выше и выше, добрались до плеч… Александр Иванович испугался, что упадет со всей кучей, присел на корточки. Бесенята всем скопом повалили его на пол, запрыгали вокруг, а смеху, а визгу… Лежа на полу, он наконец рассмотрел, какие они. Совсем крохи и почти первоклассники, хитрецы и простачки, щекастые колобки и тщедушные шкилетики… Александр Иванович еще бы полежал на полу, полюбовался на маленький пестрый народец, но Анна Михайловна хлопнула в ладоши, малыши, как солдатики, рассыпались по залу, заняли свои позиции, помеченные меловыми крестиками на паркете. Не все сумели сразу отыскать, где их крестики, пометались по залу, направляемые сердитым шепотом более сообразительных сверстников, наконец вскочили куда положено, в готовности замерли, вперив глазенки в Анну Михайловну. Она сделала знак рукой, сидевшая за роялем музыкальная руководительница в длинном концертном платье с открытыми плечами, с искусственной розой в высокой прическе грянула что-то бравурное, Анна Михайловна хлопнула в ладоши, и малышня принялась старательно выделывать наклоны и приседания, колоть воображаемыми топориками воображаемые дровишки, стрелять ввысь из воображаемых луков, скакать будто на лошадках и скользить будто на коньках. Александр Иванович догадался, что за образец взято спортивное представление в Лужниках.

Близилось время раздачи подарков, малышня все нетерпеливей поглядывала на внесенную в зал сумку. Анна Михайловна заулыбалась таинственно и сказала на ухо Александру Ивановичу:

— К черту ваше вонючее шефство, больше на порог не пущу! — с этими словами красавица больно ухватила пальцами его за плечо, вывела на середку зала. — Дети! — Хлопок в ладоши, от которого он вздрогнул. — Дети, вы уже знаете, кто вам сегодня привез подарки. Но вы еще не знаете, — она покачала головой, — с какими приключениями добирался к нам Александр Иванович… — Он опешил, не понимая, куда она клонит. Анна Михайловна сделала страшное лицо: — За ним волк гнался, не догнал. Баба-Яга хотела поймать, не поймала. Доскакал наш храбрый гость до детского дома. Но вот беда, — Анна Михайловна пригорюнилась, — игрушки и книжки в дороге немножко пострадали, и от Бабы-Яги, и от волчьих зубов.

Что тут началось!.. Малышня пришла в восторг. Получив подарок, каждый подбегал к Александру Ивановичу, показывал на книжке, на игрушке следы волчьих зубов и когтей Бабы-Яги. Слава богу, отыскалась небольшая царапинка и на оранжевом новехоньком зайце. Анна Михайловна пошепталась с зайцем и серьезно пояснила крохотной девочке:

— Он у тебя молодец, не растерялся. Знаешь, что он мне рассказал? Что увидел волка и спрятался на самом донышке сумки.

Девочка-шкилетик крепче ухватила своего хитрого зайца и убежала. Праздник продолжался. Александр Иванович вместе с детишками пил чай и ел праздничный пирог. Его водили по спальням и просили, чтобы он потрогал подушку, полотенце, пижамку: «И мою! И мою! Читай вышитое мое имя!» Его хватали за руки, дергали за рукава, за полы пиджака: «Посмотри, я нарисовал слона. Похоже? А это море и подводная лодка». Со всех сторон ему совали рисунки, вязание и плетение, фигурки из разноцветного пластилина, и все время он чувствовал ласку горячих влажных лапок, тайную детскую печаль по близкому человеку, своему, собственному. Наконец его привели обратно в зал, усадили в старинное кресло на золоченых ножках, дети расположились справа и слева от него на стульчиках с яркой хохломской росписью, музыкальная руководительница в длинном платье отвесила публике театральный поклон и села за рояль. Начался парадный концерт, смотр дарований, русские матрешки и гопак, лебеди в марлевых пачках, клоуны с картонными носами. Полная программа, в ней все блеснули талантами, почетный гость хлопал так, что вспухли ладони.

Краем глаза Александр Иванович примечал, как давешняя девочка-шкилетик умудрялась при каждой смене концертных номеров передвинуться на своем расписном стульчике. Она перемещалась с ожесточенным упорством все ближе и ближе к нему. До жалости нескладная, с непомерно тяжелой головенкой на тонкой шее, с редкими волосиками на темени, лягушачьим ртом, острым длинным подбородком. Чей-то позор, от которого поспешили избавиться, столкнули в детский дом. Александр Иванович увидел ее рядом, возле ног. Она слезла с хохломского стульчика, прислонилась к коленям Александра Ивановича и с неожиданной ловкостью вцарапалась наверх, легкая, как котенок, молча повозилась на коленях, устраиваясь поплотнее, и замерла. Александр Иванович не смел пошевелиться. Маленькая липкая ладошка отыскала его ладонь на подлокотнике кресла, всунулась в нее и притихла. За спиной Александра Ивановича раздался всхлип, он оглянулся. Анна Михайловна властной рукой подавала знаки музыкальной руководительнице:

— Мара Борисовна! Кончайте!

Та захлопнула крышку рояля и встала. Представление закончилось.

В передней старуха в синем халате принесла Александру Ивановичу высохшее пальто, расправленную шляпу, теплые с печи ботинки. Дети толпились наверху и кричали:

— Дяденька Александр Иванович! Приезжайте!

Девочка-шкилетик по-взрослому отвернулась, крепко прижимая к себе оранжевого зайца. Уже одетый, в пальто, Александр Иванович взбежал по мраморным ступеням, чмокнул в детское влажное темечко:

— Я обязательно приеду.

«Это судьба», — твердил он по дороге из Стогина.