Роковая идея: «единая неделимая»

Идея «единой неделимой России» (ЕНР) – центральная составляющая патриотической идеологии, казалось бы, непререкаемая ценность для всякого русского по сей день. Много от чего способно отказаться типовое русское сознание: от той или другой формы авторитаризма и мессианства, от богоносности и безбожия. Русский может быть сталинистом или демократом, западником или почвенником, но всегда безусловной ценностью для него останется «великая единая неделимая Россия», империя, проще говоря. Вне ЕНР русские любых политических и религиозных оттенков просто не мыслят своего исторического бытия.

А ведь идея «единой неделимой», эта священная коровушка-буренушка, не раз сыграла роковую роль в русской судьбе. Вспомним 1919 год – решающий год гражданской войны, тем более, что исполнилось 90 лет тем событиям. Начнем с северо-запада. Командующий Северо-западной армией генерал Юденич дважды пытается взять Петроград. Сначала весной, а затем осенью, одновременно с наступлением Деникина на юге. Оба раза неудачно. Хотя шансы взять Питер и тем самым резко изменить ход всей гражданской войны у Юденича были немалые. Даже с небольшими силами – примерно в 17 тысяч штыков – он в конце октября 19-го года стоял на Пулковских высотах, с которых уже был виден купол Исаакиевского собора. Тем не менее, наступление Юденича окончилось катастрофой. Причина – идея ЕНР.

Дело в том, что плацдармом наступления Юденича была «буржуазно-националистическая» Эстония. Отметим, что в начале 1919 года русские белые успешно дрались с большевизмом в этой стране в союзе с эстонцами. То есть основы для антибольшевистской русско-эстонской коалиции имелись. Эстонцы не прочь были помочь Юденичу в наступлении на Питер, но при одном условии: безоговорочное признание независимости Эстонии.

На этих же условиях в июне 1919 года активно предлагал помощь Юденичу и Маннергейм – в то время регент Финляндии. Он готов был двинуть на красный Питер 100-тысячную армию, если адмирал Колчак, с осени 1918-го признававшийся белыми и союзниками Верховным правителем России, подтвердит независимость финского государства. Колчак, как известно, отказался это сделать – к вящим патриотическим восторгам, неутихающим спустя 90 лет. Представитель Колчака в Париже С. Д. Сазонов официально заявил, что «прибалтийские губернии не могут быть признаны самостоятельным государством. Так же и судьба Финляндии не может быть решена без участия России…». Маннергейм, тем не менее, не терял надежды, все еще веря в здравый смысл своих недавних коллег по царской армии. Он уже был согласен выступить на Питер и в том случае, если один лишь Юденич признает независимость Финляндии. Однако время тянулось, к августу в Финляндии изменилась ситуация и Маннергейм утратил свои политические позиции.

Но и теперь у Юденича оставались огромные шансы взять северную столицу. Надо было лишь признать очевидное – независимость Эстонии. В союзе с эстонской армией, уже доказавшей свою боеспособность, белые вне всяких сомнений сломали бы хребет большевизму на северо-западе, что неминуемо повлекло бы общее крушение Совдепии. Однако Юденич медлил. В конце концов, под нажимом англичан 11 августа 1919 года белое северо-западное правительство признало полную независимость Эстонии. Однако это не могло решить проблему. Эстонцы нуждались в твердых гарантиях со стороны общероссийского правительства Колчака, а их не было. К тому же эстонцы знали о настроениях и самого Юденича, который любил повторять: «Возьмем Питер, а потом повернем на Ревель».

Политической тупостью белых генералов и их чиновников немедленно воспользовались большевики. Уже 31 августа Совет народных комиссаров обратился к Эстонии с предложением мирных переговоров на базе признания независимости Эстонии (такие же предложения красная Москва тогда же сделала Литве, Латвии и Финляндии). Что оставалось делать эстонцам в этой ситуации? Начались переговоры, правда прерванные Эстонией сразу после начала наступления Юденича на Питер 28 сентября.

В силу своей малочисленности (порядка 17 тысяч штыков) Северо-западная армия, несмотря на героизм, воодушевление и высокий темп натиска, Питер не взяла. Не хватило от силы дивизии, а может даже полка. В этом принято винить эстонцев. А не лучше ли поискать виновников катастрофы среди самих белых?

Перенесемся в Латвию. В разгар осеннего наступления Юденича на Питер, 8 октября, 50-тысячная Западная добровольческая армия под командованием Бермондт-Авалова – монархиста и рьяного приверженца идеи ЕНР, повела наступление на Ригу, вступив в войну с «враждебной русскому делу властью Улманиса» с целью «восстановления государственного порядка и дисциплины» в «освобожденных от большевиков частях Западной России». Бермондт-Авалов, как это видно по его воззваниям, был категорически не согласен признавать «самостоятельность мелких республик Эстонии, Латвии и других…», наглядно подтвердив наихудшие опасения молодых балтийских государств в отношении белого движения. Ригу он так и не взял, зато в решающий для Юденича момент вызвал в странах Балтии всплеск антибелогвардейских и вообще антирусских настроений, разумеется, отразившихся на положении Северо-западной армии. А корабли Антанты, вместо того, чтобы поддерживать огнем судьбоносное наступление на Питер, помогали Улманису оборонять латвийскую столицу от упертого «едино-неделимца».

А эстонцы… Вместо обещанной помощи Юденичу, они были вынуждены помогать латышам – против авантюриста Бермондт-Авалова, которого видный деятель белого движения князь А.П. Ливен назвал «одним из главных виновников неудач под Петроградом».

И, тем не менее, эстонцы участвовали в походе на Питер; но во второй половине октября произошел конфликт их командующего Лайдонера с Юденичем. Как полагают, эстонцам стало известно о переписке Колчака и Юденича, в которой белые вожди отрицали право выхода Эстонии из России. Однако когда войска Юденича покатились от Питера, именно 1-я эстонская дивизия спасла «северо-западников» от неминуемого «мешка», ударив в тыл красным.

«Нет никакого сомнения, что самой небольшой помощи Финляндии или – немного более – помощи Эстляндии было бы достаточно, чтобы решить судьбу Петрограда», – признавал Ленин (характерная деталь: Ильич ненароком выдает свое имперское мышление, по привычке называя Эстонское государство Эстляндией). Кто же виноват в том, что указанной помощи белым не последовало? Да прежде всего сами же белые.

Так сработала идея ЕНР под Питером. А что же в это время происходило на юге? 3 июля 1919 года командующий Вооруженными Силами Юга России генерал Деникин начал свой знаменитый поход на Москву. 18 августа казачий корпус Мамонтова с налета взял Тамбов. 31 августа был взят Киев. 6 октября белые взяли Воронеж, 13 октября – Орел, на очереди была Тула и сама Москва. Впервые белые вступили в среднюю полосу России. Кремлевские комиссары уже паковали чемоданы. Однако вскоре положение Деникина изменилось к худшему. Причина та же, что и под Питером – недостаточность сил, растянутость их по фронту, слабые тылы. Вскоре, сосредоточив превосходящие силы, красные нанесли контрудар в направлении Орла и Курска. Фронт с ожесточенными боями покатился к Новороссийску…

Главную причину этого белые патриоты видят в позиции маршала Пилсудского, тогдашнего лидера Польши, который, несмотря на давление Антанты, отказался от активных действий против большевиков, что и позволило им собрать силы для решающего удара по Деникину. Пилсудского как поляка, естественно, не устраивала базовая идея белого движения: «единая неделимая Россия». На это возражают, что Колчак в 1919-м подтвердил-таки независимость Польши, и Деникин, соответственно, тоже. Однако, есть два ключевых момента. Признавая независимость Польши, Колчак и Деникин отказывались решить вопрос о восточной границе Польского государства – дескать, после войны разберемся. Это не устраивало Пилсудского, который опасался, что на восточных рубежах Польша будет урезана до «этнической» границы. Но главное другое. Пилсудский был убежден, что непременным условием нормального существования независимой Польши является независимость Украины.

Еще в 1903 году Пилсудскому грезилась федерация Польши, Литвы и Руси (Украины) – в этом легко узнать контуры так и нереализованной Гадячской унии (1658). Кроме того, в годы гражданской войны маршал выступал «за союз всех бывших европейских колоний России – от Финляндии до Грузии» (в этом ракурсе интересны нынешние контакты Саакашвили, Ющенко, а также лидеров Польши и Балтии). Пилсудский заявлял вполне определенно: «Деникин стал бы нашим союзником, если бы он не противился политическим тенденциям отрыва от России инородных элементов», а главное «признал бы украинское движение» в лице Петлюры. Кстати, Петлюра в 1919 году пытался договориться с Деникиным о совместной борьбе с большевиками, но, разумеется, получил отказ. Если с независимостью Польши белые еще как-то могли смириться, то независимость Украины была вне их понимания, что хорошо показал Михаил Булгаков в пьесе «Дни Турбиных», герои которой готовы, скорее, примириться с большевиками, чем с Петлюрой. В конце концов, Петлюра заключил союз с Пилсудским и в следующем году вместе с ним взял Киев, к сожалению, ненадолго. Польше пошел на пользу союз с Украиной: в решающие дни августа 1920 года 6-я украинская стрелковая дивизия под командованием генерал-хорунжего Безручко стеной встала на пути Буденного и не пропустила его к Варшаве, на соединение с Тухачевским.

Осенью 1919 года Пилсудский видел, что в случае победы белых независимой Украины, а возможно и независимой Балтии не будет. Более того, и положение самой Польши в этом случае становилось шатким, дело вполне могло кончиться какой-нибудь кабальной «федерацией» с Россией. И в решающие дни деникинского наступления польские войска, несмотря на давление Запада, остались на месте. Наши патриоты по сей день клеймят Пилсудского за этот разумный национальный эгоизм. Но никто из них не осуждает белое движение за приверженность отжившим имперским мифам, в жертву которым принесено реальное благополучие и свобода русских. В самом деле, что белые собирались делать в случае взятия Москвы и свержения большевиков? Усмирять Украину и Балтию? Душить казачий «сепаратизм» Дона и Кубани? Искоренять сибирское областничество? Снова присоединять Кавказ? Короче, превратить войну гражданскую в войну империалистическую? Судя по таким персонажам как Бермондт-Авалов, вполне вероятно…

Кстати, в отличие от Польши, Украины и стран Балтии, новообразованные государства Кавказа были согласны на федерацию с Россией, однако белых вождей это не устроило. Идея ЕНР неуклонно делала свое роковое дело, прокладывая большевикам дорогу к победе. В тех же Вооруженных Силах Юга России идея ЕНР работала как некий разрушительный вирус, подрывая боевой дух донского и особенно кубанского казачества с его проукраинской ориентацией. После Февраля 1917 года казаки считали себя свободными от обязательств перед империей и не хотели биться за ее восстановление. Они, по их словам, хотели защищать свою землю, «но не когти царского орла». Если донцы еще соглашались рассматривать будущую Россию как новые Соединенные Штаты, образованные из самостоятельных территорий, в том числе из суверенных казачьих демократий, то Кубань склонялась к полной независимости. Деникин не хотел с этим считаться, стремясь «навязать казакам свои российские привязанности…». Наиболее сложно складывались его отношения с кубанцами, дело дошло даже до репрессий. Член Кубанского правительства Д. Скобцов вспоминал: «Странными и тяжелыми были взаимоотношения кубанцев и добровольцев. Бок о бок дрались, умирали, радовались успехам, а дойдет дело до разговоров о смысле борьбы и ее целях – вырастает стена между двумя сторонами, нет взаимного понимания, отношения неприязни и сарказма». Как признавал барон Врангель, белые были недалеки от того, «чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину нашей армии и кровью своей на полях сражений спаяли связь с регулярными частями». О какой боеспособности сил Юга России можно говорить после этого?

Логическим завершением сложных взаимоотношений казаков с белым движением стал Верховный Круг Дона, Кубани и Терека, состоявшийся в январе 1920 года в Екатеринодаре. На нем была принята декларация об объединении трех казачьих демократий в одно независимое федеративное государство: Юго-Восточный союз. Нынешние казаки, наверное, уже и не помнят об этом своем последнем легитимном государственном образовании. С влиянием Деникина было покончено, но с севера накатывалась новая имперская сила – красные…

Итак, причины поражения белых: нерешенный крестьянский вопрос плюс идея ЕНР, сделавшая национальные движения врагами белогвардейцев. Белые не желали видеть, что Российская империя – это перевернутая страница истории. Вместо того, чтобы стать неимперской русской демократической силой, они упорно продолжали связывать интересы русских с существованием архаичной «великой державы». Модели постимперского будущего белыми даже не рассматривались (лишь в 1920 году известный кадет Струве, входивший тогда в крымское правительство Врангеля, заикнулся о федеративном проекте, но было уже поздно). Забавно: наша буржуазия нередко именовала адмирала Колчака «русским Вашингтоном». Однако Вашингтон-то, как известно, боролся за федерацию свободных государств, а не за единую неделимую Америку…

Белым надо было понять две вещи: 1) империя свое отжила; 2) есть только один безусловный враг, в борьбе с которым не может быть компромиссов – большевизм.

Белому движению надлежало стать продолжением вектора западной модернизации, т.е. продолжением серебряного века и февраля, а вместо этого вся борьба белых с красными свелась к противостоянию двух имперских сил. В результате значительный потенциал европеизма, накопленный в России к 1917 году, выгорел в гражданской войне, а существование империи, реанимированной большевиками в самых варварских формах деспотизма, тянется по сей день.

Повторяю, Россия как цивилизационный проект изжила себя давно, еще в 1917 году. Она должна была отправиться в архив истории вслед за Австро-Венгрией, кайзеровской Германией и Османской державой, поскольку задачи буржуазной модернизации вступили в непримиримое противоречие с архаичной имперской матрицей. Большевизм продлил на несколько десятилетий существование России-империи, щедро заплатив за это русским генофондом. В конце 80-х годов прошлого века снова ударил гонг истории: в СССР началась демократическая революция, новый Февраль. Как следствие, пошла естественная дезинтеграция империи. И что же? Этот процесс уперся в основную, базовую часть империи – в Российскую Федерацию. Почему-то наши демократы имеют обыкновение превращаться в великодержавных дуболомов. Если в 1990 году Ельцин еще выступал с идеей создания в составе РФ семи русских республик и предлагал всем регионам и субъектам федерации брать сколь угодно суверенитета, то уже осенью 1991-го он чуть было не послал войска в Чечню, взявшую курс на независимость от России. Это, кстати, в точности повторяет ситуацию 1917 года: вскоре после Февраля на Дону собрался Войсковой Круг и провозгласил суверенитет области по образцу «допетровских времен». В ответ Керенский объявил это «изменой революционной родине» и готов был бросить на казаков два военных округа. То есть собирался продолжить в отношении казачества политику царей, но не решился. Зато большевики вскоре продолжили и даже превзошли…

Вернемся в наши дни. Так вот, потом была первая и вторая чеченские войны, стоившая потоков русской крови, отмена выборов глав субъектов федерации, укрепление «вертикали власти» и т.д. И чем дальше шло новое «собирание земель», тем меньше было демократии и развития. О чем это говорит? Демократизация России обязательно влечет за собой дезинтеграцию России, поскольку противоречит ее централистской, имперской сути. Но Ельцин и его команда побоялись или не захотели быть демократами до конца – скорее всего из опасений потерять власть, подобно Горбачеву. В результате еще одна попытка западнической модернизации провалилась, а к власти пришла партия-монстр со знаковым названием «Единая Россия». Кстати, именно так назывался ударный деникинский бронепоезд, наступавший на Москву осенью 1919-го. Об этом курьезе уже довольно много писали, но ведь действительно очень символично, что партия чекистской власти взяла себе старое белогвардейское название. Красные и белые имперские смыслы встретились, и гражданскую войну можно считать законченной, равно как и саму российскую историю. И когда слышу от президента Медведева о какой-то там модернизации, мне, как говорят в Одессе, просто смешно. Ибо Россия-империя немодернизуема. Это допотопная централистская страна жандармов и чиновников, и другой она быть не может. Все попытки сделать ее демократической и современной, неизбежно упрутся в роковую идею ЕНР. И выход один: переступить через эту идею, разумеется, мирно и цивилизованно.