Роковой перекрёсток

Глава седьмая

17 ноября, вторник

Он бродил по пустынным улицам, пока не успокоился достаточно, чтобы обдумать события вчерашнего вечера.

Когда он звонил в дверь Ноэми Жерфлер, его била нервная дрожь, и он даже начал опасаться, что ему не хватит решимости довести дело до конца. Но к тому моменту, как она вошла в гостиную, ему удалось взять себя в руки. Она его сразу узнала. А вот он ее… Неужели за какие-то пять лет черты лица могли так сильно измениться, а фигура — настолько расплыться? Перед ним стояла совершенно незнакомая женщина. Он вспомнил времена, когда любил ее до безумия (тогда ее звали Леонтиной Фуршон), вспомнил золотистое сияние ее волос, наивное, почти детское лицо и жадное до любви тело. Время не излечило боль, причиненную коварным обманом, и он ощутил ее с новой силой. В глазах у него потемнело. Настало время расплаты.

Он предложил ей сесть и стал во всех подробностях рассказывать о последних минутах жизни Элизы, с наслаждением наблюдая, как она с каждым его словом меняется в лице. Она ничего не сказала и даже не заплакала. Потрясение лишило ее дара речи. Она резко вскочила, приложила руку к сердцу и рухнула как подкошенная. В нем что-то дрогнуло при виде распростертой на ковре женщины, которую он, как теперь оказалось, почти не знал. Он отомстил, но это не принесло ему радости, — лишь страшную усталость. Опустившись рядом с ней на колени, он быстро, пока она не очнулась, накинул ей на шею удавку. Когда он поднялся, ее ноги судорожно дрогнули. Он немного постоял, бездумно глядя на нее. К нему постепенно, капля за каплей, возвращалось желание жить. Привычным жестом он оборвал лепестки роз, положил рядом с недвижным телом красную туфельку и записку и вышел.

Бродя по пустынным улицам, он думал о том, что жизнь — это сплошные перемены. С рассвета до сумерек в Париже царит оживление, а по ночам он превращается в город-призрак. Так и с людьми. Сейчас мостовые этого города топтал уже не тот наивный юноша, что шесть лет назад поддался на сладкие обещания.

«Да не дергайся ты, — твердила она, — я все просчитала. Доверься мне, и все будет хорошо: мы уедем вдвоем, только ты и я, и до конца своих дней будем жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая».

Она постоянно, день за днем, неделя за неделей, возвращалась к этому разговору, и в конце концов он согласился. К тому же, по ее замыслу, ему почти ничего не надо было делать. Природа наделила ее богатым воображением и недюжинным актерским талантом. Талантом, на который — чего уж кривить душой — купился и он сам. Перед глазами у него стояло каждое слово ее прощального письма:

Его сердце было разбито. Она не просто сбежала, прихватив все деньги, она посмеялась над его чувствами. Осознание того, что она никогда его не любила, отравляло ему душу. Как-то раз он напился и напал на полицейского. В тюрьме было достаточно времени, чтобы в деталях обдумать план мести. Говорят, что месть — это блюдо, которое подают холодным. Ему хотелось придать этому блюду остроты.

Он брел, куда глаза глядят, пока вдруг не обнаружил, что ноги сами принесли его домой.

В нетопленой спальне было сыро. Он сел у единственного окна и бездумно уставился на клочья тумана, запутавшиеся в голых ветках каштанов. Так и просидел до рассвета. В голове мелькали обрывки каких-то мыслей. Чтобы довести план до конца, потребуется безукоризненная выдержка. Жребий брошен. Спать он так и не ложился.

…Виктор страшно устал и мечтал завалиться в кровать. «Или пойти к Таша?» — мелькнула у него игривая мысль, когда он переходил бульвар.

Что это что там еще за столпотворение у пассажа «Панорама»?

Юный подручный булочника с формой для пирогов в руках пытался протиснуться в первые ряды зевак.

— Что там? Кого-то сбили? — спросил Виктор.

— Убили, — прошептал мальчишка.

Виктор подошел к полицейскому и представился журналистом.

— Задушена женщина, — сказал тот, нервно теребя усы. — Тело утром обнаружила служанка. Но вас опередили — ваши собратья по перу уже там. Как они об этом пронюхали? Будто и не люди вовсе, а свора собак.

— Где произошло убийство?

— В доме номер один у пассажа «Панорама». Проходите, не задерживайтесь.

— Вот ведь времена настали, а? — прошамкала какая-то старушка. — Недели не прошло, а тут уже новый труп.

— Если замок без следов взлома, — заметил стоящий рядом мужчина, — значит, она знала убийцу и сама открыла ему дверь.

— Откуда вам известно? — спросил полицейский.

— Да вы газеты почитайте — там приводится статистика. А с цифрами не поспоришь, это я вам как бухгалтер говорю. Шестьдесят процентов жертв убиты своими знакомыми.

— Что верно, то верно, — закивала старушка. — От мужчин сплошные неприятности, уж можете мне поверить.

— Мариетта сразу бросилась звонить в дверь моей хозяйке, — возбужденно рассказывала девушка в форме горничной. — Сказала, что около полуночи к ним пришел какой-то человек, лица она не разглядела. А утром нашла труп Жерфлер — усыпанный лепестками роз, и на груди — красная туфелька.

Виктор выбрался из толпы и побрел к стоянке наемных экипажей. Он с трудом сосредоточился, чтобы назвать кучеру адрес, — в голове вертелось только одно имя: Айрис.

Ему еще не доводилось видеть Кэндзи в такой растерянности. Когда Виктор зашел в кабинет компаньона, тот раскладывал на столе каталожные карточки. Виктор рассказал ему новость, добавив:

— Айрис подвергается большой опасности, находясь в пансионе мадемуазель Бонтам.

— Ч-что вы сказали? — пробормотал Кэндзи, запинаясь и краснея.

— Ее лучшую подругу Элизу Фуршон уби…

— Откуда вы знаете, что Айрис во Франции?

Виктор судорожно придумывал объяснение. По счастью, Жозеф оправился доставить заказанные книги на дом к Матильде де Флавиньоль, и в лавке никого не было.

— Жозеф рассказал мне, как ему принесли туфельку, а он вам ее показал. Вы так переполошились, что он опасался рецидива болезни и поделился со мной… Он слышал, как вы называли кучеру адрес. Я очень волновался за вас и сам отправился в Сен-Манде.

— Так, значит, это вы привезли мою трость… Вы говорили с Айрис? — спросил Кэндзи бесцветным голосом.

— Да, мы побеседовали с вашей крестницей. Она рассказала мне, что одолжила пару туфель Элизе Фуршон. К несчастью, эта юная особа погибла. А следующей жертвой стала ее мать, Ноэми Жерфлер.

— Откуда вам это известно?

— Из газет.

Кэндзи встал. Виктор вдруг заметил, что у того прибавилось седины, а под глазами появились круги, как после бессонной ночи. Он почувствовал к опекуну прилив нежности.

— Надо немедленно забрать Айрис из пансиона, — сказал он. — Я уступлю ей свою квартиру, а сам переберусь к Таша. Мне уже давно пора начать самостоятельную жизнь, а на нашей с вами работе в книжной лавке это никак не отразится.

Кэндзи нервно ходил из угла в угол.

— Я предпочел бы сохранить все в тайне, но в данной ситуации вынужден рассказать вам правду, — сказал он, останавливаясь перед Виктором. — Айрис — моя дочь.

— Я догадывался. А она об этом знает?

— Не знала… до недавнего времени. Айрис было четыре годика, когда умерла ее мать… Это была замужняя женщина… Я не хотел, чтобы девочки коснулись отголоски скандала.

— Но почему вы никогда мне об этом не говорили?

— Лягушка в болоте и слыхом не слыхивала об океане, но ее это не печалит.

— Прошу вас, Кэндзи, избавьте меня от ваших восточных пословиц, скажите прямо.

— Когда ваша матушка поручила вас моим заботам, вы были замкнутым, впечатлительным и эгоистичным юношей. С какой стати мне было делиться с вами моими проблемами?

— Да, но ведь с тех пор я повзрослел. Ох, Кэндзи, вы хоть представляете, к чему могли привести эти игры в прятки? Какое-то время я считал, что Айрис — ваша любовница.

Кэндзи облизал губы.

— Вы с ума сошли, она же еще совсем ребенок! Вы что, следили за мной?

— Нет, конечно! Но конспиратор из вас никудышный. Помните пословицу: шило в мешке не утаишь?

— Избавьте меня от ваших западных нравоучений и поклянитесь, что не расскажете об Айрис никому, даже Таша.

— Даю слово.

Кэндзи надел сюртук и шляпу, взял трость и вышел.

— Представляешь, Таша, — Виктор заговорщически подмигнул бюсту Мольера, — эта девочка — его любовница. Мне просто необходимо переехать, я чувствую себя там третьим лишним.

— Что?! Шестнадцатилетняя девочка? — возмутилась Таша. — Вот все вы, мужчины, такие, ни одной юбки пропустить не можете!

— Нет, не все! Тебе, например, достался редкий экземпляр.

Виктор попытался обнять Таша, и она сделала вид, что сопротивляется.

— А я думаю, что ты не исключение, — проворковала она. — У тебя одна официальная любовница и десяток интрижек на стороне.

— Любовь моя, нашу с тобой связь лишь с очень большой натяжкой можно назвать официальной. Мы все время встречаемся на бегу, иногда мне даже кажется, что ветер в ушах свистит. Так ведь и простудиться недолго, а? Как считаешь?

— Ну, если тебе так приспичило погреться у печки, перестань метаться между улицами Сен-Пер и Фонтен.

— Ты серьезно? Ты правда хочешь, чтоб мы жили вместе?

Она красноречивым жестом обвела мастерскую, где царил жуткий беспорядок.

— Ты такой аккуратный, а у меня тут все вверх дном. Ты сам-то уверен, что хочешь здесь жить? Мы же начнем придираться друг к другу по пустякам. Я терпеть не могу готовить и совершенно не умею вести хозяйство. По-настоящему я люблю только живопись.

— А меня?

— Тебя я обожаю, но ты слишком ревнив. А мне необходимо видеться с художниками, общаться с ними, сравнивать наши работы…

— Кажется, я нашел выход. Если мы переедем в квартиру попросторнее, у каждого будет своя территория: я смогу заниматься фотографией, а ты — спокойно творить. А еще составим график свиданий. Например, по субботам с семнадцати до девятнадцати. Как тебе идея?

— Да что ты несешь?!

— Я снял для нас помещение парикмахерской вместе с квартирой.

— Ты…

— Закрой рот, милая, а то ты становишься похожа на рыбу.

Человек в сером пальто сделал большой глоток рома, вытер губы тыльной стороной ладони и убрал флягу в карман, но ему тут же захотелось выпить еще. Пройдя через ржавые ворота на территорию Ботанического сада, он миновал клумбы с хризантемами и пошел вверх по извилистым дорожкам альпийской горки. Дойдя до вершины, задержал взгляд на высоком куполе Пантеона и уселся на скамье, что окольцовывала ствол старого ливанского кедра. Бюффон посадил здесь это дерево сто пятьдесят с лишним лет тому назад, оно видело монархию и Революцию, Реставрацию, периоды империи и республики. Миллионы людей истребляли друг друга во имя идей, которые ушли в небытие, а дерево продолжало расти. «Я тоже многое пережил», — думал человек в сером пальто. Став убийцей, он, как никогда раньше, начал ценить собственную жизнь и решил приложить все усилия, чтобы уйти от правосудия.

Ворона в поисках объедков вытаскивала из урны промасленную бумагу от бутербродов. Человек в сером пальто улыбнулся: «А дворник будет ругать посетителей, мол, намусорили… Что ж, такова жизнь — одни бьют посуду, другие за это платят». Он достал из жилетного кармана часы: половина четвертого. Пора проверить, придерживается ли своего расписания старик, за которым он следил уже неделю.

Смотрителя зверинца он нашел в вольере с оленями: сменив подстилку из сена, тот гладил олененка. Человек в сером пальто давно изучил лицо старика во всех подробностях, от пышных, похожих на моржовые, усов до последней морщинки. Всю жизнь приглядывая за животными, смотритель и сам стал похож на своих питомцев: такой же апатичный, диковатый и необщительный. Изо дня в день он ходил по одной и той же аллее: мимо антилоп и зубров — к вольерам с птицами, а там, как правило, останавливался посмотреть, как художники-любители рисуют с натуры хищных грифов или величественных марабу.

Старик перекинулся парой слов с худенькой женщиной, которая пыталась вылепить ястреба из бесформенного кома глины, покачал головой и направился к бассейну с крокодилами, а потом в аллею диких животных, где стояли десятка два клеток с двойными решетками, и там закончил свой обход.

Все шло по плану. Человек в сером пальто сел на железную скамью неподалеку от няньки, которая листала журнал мод, носком ботинка покачивая коляску с ребенком. Он щелчком сбил соринку с рукава и еще раз прокрутил в голове задуманное. Затеряться в Ботаническом саду после закрытия будет несложно. А вот чтобы оттуда выбраться, придется перелезать через решетку, и его могут заметить. Но и эту проблему он решил. Как и другие общественные места, Ботанический сад по ночам убирает целая армия дворников.

«Надо будет затесаться между ними, — думал он. — У меня есть два дня, чтобы раздобыть соломенную шляпу и блузу. Времени достаточно».

Нянька качнула коляску слишком сильно, ребенок проснулся и громко заплакал.

— Да уймите же вы его! — нервно воскликнул мужчина.

Большие серые тучи висели так низко, что казалось, задевали крыши домов. Оборванец без шапки, запыхавшись и прижав локти к корпусу, бежал по улице Сен-Пер за наемным экипажем. Консьержка мадам Баллю поспешила укрыться в подъезде, но экипаж, останавливаясь, все равно окатил ее водой из лужи.

— Вот негодяи! — проворчала она и, подбоченясь, встала со шваброй в руке у входа во двор, готовая защищать свою территорию.

Из экипажа выскочил мсье Мори и подал руку молоденькой барышне, которую консьержка никогда прежде не видела. Пошатываясь под тяжестью многочисленных шляпных коробок, вслед за ними выбрался Жозеф. Тут подоспел оборванец и подхватил огромный сундук.

— Этого еще не хватало! — возмутилась мадам Баллю. — Нечего всяким попрошайкам мне лестницу топтать! Я, между прочим, только что все до блеска вычистила, на карачках ползала, спины не жалеючи!

— Пропустите его, мадам Баллю, я разрешаю, — бросил Кэндзи Мори.

— Разрешаю, разрешаю… Да плевать мне на твое разрешение. Взяли тоже моду — шлюх у себя селить. А отвечать кто за все это безобразие будет? — крикнула консьержка ему вслед. — Да еще и ноги не вытирают! — набросилась она на Жозефа, который помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени.

— Мсье Легри, они приехали, — объявил он, врываясь в книжную лавку. — Между нами говоря, барышня… Она слишком молоденькая для… ну, вы меня понимаете. А она здесь надолго поселится?

— Не знаю, Жозеф. По-моему, вы суете нос не в свое дело.

— Ну, конечно! Сами все везде вынюхиваете, а потом на меня же и сваливаете.

— Вы несправедливы, Жозеф. Извините, мне пора, меня ждут.

Отец с дочерью пили на кухне чай. В отличие от Кэндзи, который ощущал некоторую неловкость, Айрис выглядела вполне довольной.

— Мсье Легри, как это мило с вашей стороны уступить мне свою квартиру! Наконец-то я узнаю, как живет мой крестный. — Она хихикнула. — Конечно, люди будут болтать… Ну, да мне плевать на эти пересуды. Я так счастлива!

— Устраивайтесь, мадемуазель, — сказал ей Виктор, — а мне пора собираться.

Он бросил на стеганое одеяло перчатки, угольные карандаши и смятые эскизы, а потом еще раз осмотрел квартиру в поисках мелочей, которые могла забыть здесь Таша. Потом аккуратно сложил свои рубашки, жилетки, брюки и вдруг вспомнил, что в столовой на буфете остался портрет обнаженной Таша.

Он размышлял, куда бы его спрятать, когда в столовой появилась Айрис.

— Так вот вы где! А я как раз осматривала квартиру крестного. Забавное смешение стилей. Прошу вас, не надо прятать картину с голой женщиной перед зеркалом. Я ее уже видела. Это и есть ваша возлюбленная?

— Но я, право, не знаю… Ваш крестный…

— Ах, оставьте! Это ведь ваш дом, а я уже не ребенок, — Айрис прошла вслед за Виктором в его спальню. — А она красивая. Как ее зовут?

— Таша, — пробормотал Виктор.

— Чай готов, — объявил Кэндзи, появляясь в дверях.

— А кто эта женщина? — спросила Айрис, указывая на портрет Дафнэ Легри в овальной раме, который висел над кроватью Виктора. — У нее такое милое, задумчивое лицо.

— Это моя покойная матушка, — ответил Виктор, а Кэндзи опрометью бросился на свою половину, сорвал со стены фотографию Дафнэ с маленьким Виктором и спрятал ее в окованный железом сундук, что стоял в изножье его кровати.

Подперев подбородок рукой, Жозеф с серьезным видом рассматривал картины в рамах, сваленные вдоль стен мастерской.

— У мадемуазель Таша заметен прогресс, и серьезный. Когда я стану известным писателем, пожалуй, буду заказывать ей иллюстрации к своим романам, — размышлял он вслух. — Интересно, что это задумал мсье Легри? Бросил чемодан на кровать и умчался куда-то, сказав, что сейчас вернется.

Он отодвинул от очага пальму в кадке, которую подарил Таша прошлой весной. Деревце сильно подросло. Если так пойдет и дальше, скоро пальма дотянется до потолка.

— А вот и он, легок на помине, — проворчал Жозеф, заслышав скрип ключа в замке.

Виктор молча рухнул на стул и развернул номер «Пасс-парту».

— Что нового пишут? — поинтересовался Жозеф, заглядывая ему через плечо.

Заголовок гласил:

Автор статьи Вирус приводил биографию певицы: она начинала с довольно скромных выступлений в Лионе, затем снискала успех в Лондоне и Брайтоне. Вернувшись в Париж в год Всемирной выставки, произвела фурор на сцене «Эльдорадо».

— Черт! Так ведь туфельку той же фирмы принес нам тогда этот сумасшедший! — воскликнул Жозеф.

Виктор с раздражением свернул газету, но тут же взял себя в руки и спокойно посмотрел на юношу.

— Скажите-ка, Жозеф, когда мы с вами в последний раз вместе вели расследование?

— А вы что, снова ввязались в какое-то дело?

— И да, и нет… Дело в том, что это я предложил мсье Мори перевести свою… мадемуазель Айрис на улицу Сен-Пер. Из соображений безопасности.

— А что произошло?

— Пропала одна из ее подруг по пансиону. Именно та, которой мадемуазель Айрис одолжила свои красные туфельки. Подруге они были чуть велики, поэтому…

Жозеф хлопнул себя по лбу.

— А! Кажется, я начинаю понимать! Значит, ее и нашли убитой на перекрестке Экразе! И это как-то связано с убийством Ноэми Жерфлер, да?

— Пока еще рано что-либо утверждать. Расследование привело меня в «Мулен-Руж», где работал возлюбленный Элизы. Но там меня увидела мадемуазель Таша. Вам хорошо известно, ей не нравится, когда я занимаюсь расследованиями преступлений, поэтому пришлось сказать, что я пришел туда за вами, чтобы вы не наделали глупостей, встретившись с…

— И с кем же я должен был там встретиться? — возмущенно посмотрел на патрона Жозеф.

— С Бони де Пон-Жюбером.

— Ах, вот оно как! И что я, по-вашему, делал в «Мулен-Руж»?

— Собирались вызвать его на дуэль.

— Да уж, фантазии вам не занимать! Мне моя жизнь еще дорога! И вы хотите, чтобы я все это подтвердил? А что мне за это будет?

— Станете мне помогать.

— Обещаете?

— Слово чести!

Жозеф ушел, а Виктор принялся разглядывать найденную в гримерке Ноэми Жерфлер карточку с надписью: «В память о Лионе…».

Именно там она дебютировала. А что сказано в записке из шкафчика Гастона Молина?

Ничего не разобрать, кроме упоминания про богадельню Сальпетриер.

— Двор Манон, — пробормотал Виктор, подходя к окну и разглядывая пыльную витрину парикмахерской по ту сторону двора. — Надо будет завтра же заняться обустройством мастерской, чтобы к Рождеству можно было переехать.