- Я и ушел со своей папкой домой… Проходит еще день или два - и почти ночью звонок директора: просит, чтобы не позднее 10-ти утра я принес пьесу, он сам меня будет встречать у этого проклятого турникета! А теперь вы спрашиваете: "уже принято"? Как это все понять?
Вич нацедил себе воды из сифона, бросил две льдинки и ответил с оттенком торжественности:
- Легион надежности признал свою ошибку, так и понять. Не за что вам больше вешать "кобру" - явный был перегиб. Теперь у вас другой амулет? - Филипп кивнул. - И он отбрасывает совсем другой свет на вашу папочку, на все ваши дела… Ибо теперь это в общем-то знак доверия… мне поручено подчеркнуть это!
Филиппом сейчас более всего владело любопытство:
- Послушайте, майор, у меня что-то проясняется: инициатор всех этих перемен в моей жизни - она? Эта самая дочка…
Вича отвлекли звуки, уже долетавшие сюда раз-другой, а теперь усилившиеся: они походили на пружинящие глухие удары о металлическую сетку и на ответную струнную дрожь этой сетки. Вич невнятно выругался, вклеив в свое проклятье слово "цирк".
После этого он резко повернулся к Филиппу:
- Ай-яй-яй… как неаккуратно! "Дочка диктатора", вы сказали? Я был уверен, что снимая с себя тот дрянной амулет, вы расстались и с этими дрянными словечками… Ай-яй-яй…
- Но я не говорил "диктатора"! - возмутился Филипп.
- Неужели? Откуда ж до меня долетело?
- Да вам послышалось, уверяю вас! "Инициатор" - это я сказал, да. Я вообще избегаю, знаете, острой политической терминологии!
- Да? Ну пардон, пардон… А это еще зачем?
В зал вплывала старуха лет под девяносто, негнущаяся, со слепым выражением голубеньких фаянсовых глаз, в косматом облаке седины. Она прижимала к себе яркую коробку с леденцами.
- Вашего Гуго здесь нет, госпожа Изабелла! - обратился к ней Вич громко.
- Так везде говорят. А где он?
- Понятия не имею. Здесь он не проходил даже.
Помолчали.
- Я заснула в оранжерее, это опасно. Никогда не спите среди цветов. У меня такое чувство, что и Гуго мог там задремать. И что тогда?
- Надо сказать садовнику, пусть поищет.
- Да, правильно. Пусть поищет, а я побуду здесь немножко.
Она сама нащупала свободное кресло и уселась, и достала из коробки леденец. Вич сокрушенно и досадливо оглянулся на Филиппа.
- Но ему же надо сказать? Садовнику? - громко напомнил он.
- Он сам знает. Он очень сведущий человек. Ему даже присылают семена из Голландии… - проскрипела старуха и, кажется, "отключилась".
Вич объяснил ее Филиппу так:
- Мать так называемого "диктатора". Сама доброта.
- Верю… но я не произносил этого слова! Странно…
- Значит, я от нее заразился галлюцинациями, от госпожи Изабеллы! Или снял это не сказанное словечко с кончика вашего языка, это мы тоже умеем, ха-ха… Вот вы сказали: "Не люблю острой политической терминологии". А я - люблю? Но без нее мы аморфны и никчемны в такое жесткое время… По-моему, это те же дорожные знаки: избежать их можно, только не выходя из дому.
- Гуго не приходил? - спросила бабушка.
- Нет-нет, моя ласковая, отдыхайте…
- Мы там играли в слова с мальчиком садовника, - сообщила она, не подозревая, конечно, что здесь идет тоже игра в слова, но не забавная ничуть и опасная. - В коротенькие… на последнюю букву и чтобы только про еду. Я сказала "кекс", а мальчик - "сыр". Тогда Гуго говорит "ром". А дальше я плохо придумала, не такое коротенькое: "маслина". И они меня исключили. А я больше не знаю. "Мандарины"? Тоже не подойдут… "Макароны"? Нет. Ума не приложу.
- Восемьдесят восемь лет, - счел нужным объяснить Вич.
- Может быть, "мед", сеньора? Или "мак"? - предположил Филипп.
Вич был восхищен:
- Браво! Вы в своей компании!
- Спасибо, чудесно, - у бабушки Изабеллы отчего-то потекла слеза. - "Мед" и "мак"! Только не забыть, пока Гуго там ходит… неизвестно где… Очень большое помещение… Вы правы: "мед" или "мак", "мед" и "мак"… Как я не догадалась?